Дореволюционные теоретические представления партии можно охарактеризовать как радикально-либеральные. Основными ценностями для кадетов выступали индивидуализм и демократизм, они отстаивали права и свободы человека и гражданина, принципы народного (не классового) суверенитета, верховенства закона, конституционализма. Основным гарантом прав, по мысли кадетов, должно был выступать государство. Вследствие этого кадеты выступали за государственное единство России: как территориальное (отсюда – идеал либеральной империи, надклассовой и надпартийной, однако предполагающей наличие культурной автономии национальных меньшинств), так и властное (при разделении властей должен был господствовать парламентарный строй). Однако применение государственного насилия как целенаправленной политики в отношении граждан кадетами отрицалось. Для кадетов был характерен телеологический взгляд на исторический процесс: он воспринимался как бесконечный прогресс, в ходе которого должно было постепенно утверждаться совершенное общество (большинство кадетов именовали его «социалистическим»). Кадеты выступали за эволюционное развитие общества, но вовсе не отрицали и возможности политической революции. Революция мыслилась как составная часть общественного развития: она была неизбежна в случае сопротивления старого порядка неизбежному развитию общества в демократическом направлении. Вместе с тем, кадеты считали необходимым «канализировать» революционные вспышки, поскольку, как полагали в партии, любая масштабная революция неизбежно приводила к контрреволюции и частичной реставрации старого порядка. Основной теоретической проблемой партийной программы было соотношение интересов человека и общества, которое решалась в пользу последнего; таким образом, можно утверждать, что кадеты исповедовали вполне традиционный для российской политической мысли «социальный либерализм».

История кадетской партии показывает, что, несмотря на тактические изменения партийной политики, конституционные демократы были верны своим теоретическим представлениям. Лозунг «министерства доверия», сформулированный кадетским лидером П.Н. Милюковым в 1915 г. и ставший основным требованием Прогрессивного блока, был тактическим и не отрицал кадетского требования «ответственного министерства». Тактика «штурма власти», организованная кадетами в Государственной думе в ноябре 1916 г., стала одной из основных предпосылок победы Февральской революции[1].

Кадеты практически безболезненно приняли факт Февральской революции и широкой революционной демократизации российского общества. Относительная пассивность депутатов-кадетов в первые часы революции 27 февраля объяснялась лишь боязнью контрреволюционных карательных акций со стороны Ставки. Подавляющее большинство кадетов активно поддержало как отречение Николая II, так и отказ от власти Великого князя Михаила Александровича. Единственным противником акта 3 марта среди кадетов был Милюков, опасавшийся развития анархии в случае отказа от монархического принципа, но и он в течение 1 суток поменял свое мнение. Легко отказавшись от монархического строя, кадеты столь же быстро выступили и против другого атрибута старого порядка – против «третьеиюньской» Государственной думы. На своем первом заседании 2 марта Временное правительство определило, что «представляется весьма сомнительной возможность возобновления занятий Государственной думы IV созыва»[2]. Таким образом, была поставлена под сомнение и возможность дальнейшего легитимного существования Временного комитета Государственной думы. Правительство мыслило себя отныне независимым от любых «атрибутов прежнего строя»[3].

В присяге члена Временного правительства, утвержденной им самим 11 марта, говорилось: «По долгу члена Временного правительства, волею народа по почину Государственной думы возникшего, обязуюсь и клянусь перед Всемогущим Богом и своею совестью служить верою и правдою народу Державы Российской <…> и всеми предоставленными мерами мне подавляя всякие попытки прямо или косвенно направленные на восстановление старого строя. <…> Клянусь принять все меры для созыва в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительного собрания, передать в руки его полноту власти, мною совместно с другими членами правительства осуществляемую...»[4]. Подчеркивалась связь с Учредительным собранием и чисто политическая (не юридическая) преемственность по отношению к Государственной думе. Декларация Временного правительства от 6 марта совсем не содержала идеи о преемственности власти, в ней остались лишь ни к чему не обязывавшие слова о февральской «решимости Государственной думы» наряду с «единодушным революционным порывом народа»[5]. На том же первом заседании правительства 2 марта также было признано, что Основные государственные законы Российской империи «после происшедшего государственного переворота» потеряли свою силу[6].

Отрицая зависимость от Думы, Временное правительство установило весьма тесный контакт с «революционной демократией» в лице Петроградского совета. Правительство не признавало притязаний Совета на всероссийскую политическую власть, однако приняло решение согласовывать постановления Временного правительства с мнениями Петросовета перед официальными правительственными заседаниями[7]. В конкретных обстоятельствах марта – апреля 1917 г. между этими органами установилось тесное взаимодействие, а в целом ряде вопросов даже сотрудничество. Все постановления Совета, выработанные им 27 февраля – 3 марта (Приказ №1, об аресте Царской семьи и т.д.), были признаны правительством[8]. Оно по собственной инициативе пошло на установление прочных контактов через специально созданную контактную комиссию, важную роль которой отмечали обе стороны[9].

В основание политики Временного правительства, в основном состоявшего из либералов (прежде всего, кадетов), легли принципы народного суверенитета и самоуправления. Обязательным условием для их реализации были единение народа и его доверие к новой власти. Воззвание ЦК кадетскй партии к стране от 3 марта утверждало: «Старая власть исчезла. Государственная дума, забыв различия партийных взглядов, объединилась во имя спасения родины и взяла на себя создание новой власти. Граждане, доверьтесь этой власти, соедините ваши усилия, дайте созданному Государственной думой правительству довершить великое дело освобождения России от врага внешнего и водворения в стране мира внутреннего, основанного на началах права, равенства и свободы <...> Да будут забыты в стране все различия партий, классов, сословий и национальнотей <...> Сейчас главный лозунг - «Организация и единство». <...> Пусть в общем порыве забудутся старые обиды и пусть они не воскреснут вновь никогда. Пусть родина выйдет из тяжелых испытаний счастливой, свободной, объединенной узами любви и всеобщего братства»[10]. «Единение, порядок, работа!» - гласила передовая кадетских «Русских ведомостей» за 3 марта. «Ликовать и торжествовать не время. Нужна напряженная и строго объединенная работа», которая, по словам газетной статьи (автором, видимо, был А.А. Кизеветтер), могла предостеречь от разрыва «между партиями и классами», анархии и неизбежной в таком случае диктатуры. Крайний левый кадет М.Л. Мандельштам писал: «Отныне правительство – это народ, революция – это порядок, власть – это мы все. <…> Понять это нетрудно. Но трудно нам, привыкшим всю жизнь быть в оппозиции и в революции <...> проникнуться до глубины души сознанием совершенно чуждого для нас психологического уклада. <...> Легко далась народу власть и свобода; но трудно будет ее организовать и удержать. <...> Постараемся провести народное дело свободы между Сциллой и Харибдой; между призраком реакции и призраком анархии»[11].

Временное правительство сразу приступило к «отменительным» демократическим реформам, которые был заявлены в его программе 2 марта: упразднялись губернаторская власть, полиция, военно-полевые суды, смертная казнь, была объявлена амнистия по политическим и религиозным делам, сокращены сроки по уголовным, последовала отмена национальных и конфессиональных ограничений. Ликвидация репрессивного аппарата старой власти осуществлялось не только под влиянием минуты, но и в соответствии с идейными соображениями. Кадетская «Речь» утверждала, что к органам власти граждане свободной России отныне должны были прибегать «лишь постольку, поскольку это требуется действительными интересами правового общежития»; при этом при отсутствии признанной правовой системы имелось ввиду «право неписаное, живущее в нашем сознании, свойственное всему культурному человечеству»[12]. Газета активно защищала политику правительства от критики «Нового времени», обвинявшего его в бессилии. «В нем [ведущем публицисте газеты М.О. Меньшикове – Ф.Г.] пробуждается «тоска по городовом». Сила правительства, по мнению кадетского «официоза», была «прежде всего моральная. Действенна она лишь постольку, поскольку опирается не на «войска, милицию и суд», а на организованное общественное мнение страны, на организованную народную волю. Каждый обыватель – частичка этого народа. И первый его долг сейчас – участвуя в организации общественного мнения и народной воли, помогать организации власти»[13].

Новое государственное устройство должно было соответствовать принципу общественной организации. Правительство принципиально отказывалось использовать административный аппарат для проведения какой бы то ни было правительственной политики. Юридическое совещание при Временном правительстве также заявило о необходимости реформы местного управления «на основе преобразования органов непосредственного государственного управления на местах в органы самоуправления и предоставлении последним всей полноты государственной власти»[14]. Центральное место в отношениях правительства с провинцией должен был занять институт губернских и уездных комиссаров. По сути они были единственными представителями государства на местах. Министерство внутренних дел предложило своим губернским комиссарам формировать на местах губернские, уездные, волостные, городские и поселковые комитеты из состава общественных организаций[15]. 26 апреля было издано подготовленное кадетами постановление о губернских комиссарах. Губернский комиссар назначался Временным правительством и являлся официальным и главным «носителем власти Временного правительства в губернии». Он объединял все гражданское управление, мог издавать постановления и надзирать за «законностью и целесообразностью» действий органов местного самоуправления через информирование правительства и опротестование их в местном суде (однако их функционирование было парализовано революционными событиями и отменой прежней системы законодательства). В его ведении также было землеустройство, «общий надзор за милицией» (она была подчинена органам местного самуправления) и право вызова войск. Кандидатура уездного комиссара рекомендовалась губернскому комиссару уездным исполкомом общественных организаций и по представлению утверждалась правительством. Уездные комиссары осуществляли не управление, а надзор и общую координацию, но этот надзор осуществлялся не за уездными органами (полностью самоуправляемыми), а за волостными и поселковыми правлениями[16]. Реальная власть комиссаров оказалась еще более слабой, поскольку была ограничена деятельностью общественных организаций и советов.

Правительство старалось осуществлять демократизацию всех сфер управления. Были приняты законы о собраниях и союзах, о кооперативах; они предоставляли населению полную свободу инициативы. При министре земледелия кадете А.И. Шингареве была установлена хлебная монополия и введены хлебные карточки, проводилась политика изъятия необработанных земель (по сути это была политика «государственного социализма»). По представлению Шингарева правительство вынесло постановление о создании местных выборных земельных комитетов, которым передавалась вся «общественная» земельная собственность. Министр путей сообщения кадет Н.В. Некрасов создал общественные советы на железных дорогах, которым и передал непосредственное управление[17]. Суть подобной политики была выражена словами Некрасова, сказанными на VII съезде кадетской партии в марте 1917 г.: «Основной вопрос заключается сейчас в том, чтобы идею революции, торжества демократии, идею народовластия провести возможно скорее во всех возможных ее формах»[18]. Министром торговли и промышленности А.И. Коноваловым (после Февраля был близок кадетам, в июле вступил в партию) по постановлению правительства 9 марта при Министерстве был создан Отдел труда, который принялся за спешную разработку рабочего законодательства и должен был надзирать за его выполнением (в него, в частности, вошли представители Петросовета и Совета торгово-промышленных съездов); министр согласился с введением 10 марта восьмичасового рабочего дня на частных заводах Петрограда и принял решение о его установлении на казенных (в том числе военных) заводах столицы[19]. Министерство и в последующие месяцы проводило политику, расходившуюся с интересами торгово-промышленников[20].

Каковы были основы власти нового революционного правительства? Временное правительство, почти полностью состоявшее из либералов, само определило собственные полномочия. Было решено присвоить всю полноту власти правительству и «установить как в области законодательства, так и управления те нормы, которые оно признает соответствующими в данный момент»[21]. Временное правительство фактически было революционным «министерством доверия», которое не было ответственно перед каким-либо политическим институтом. Лишь верховная власть будущего Учредительного собрания (посредством которого выражался народный суверенитет) ограничивала правительственную власть. Вера в Учредительное собрание была столь сильна, что даже после поражения кадетов выборах и разгона самого собрания они, как известно, не отказались от идеи его созыва в будущем.

Представление о надклассовом и надпартийном характере власти Временного правительство неизбежно вело к тому, что оно так и не смогло сформировать для себя никакой социальной опоры. Конституционные демократы всячески отрицали представление о них как о правящей партии. Они активно участвовали вошли в состав правительства и его структур; более какой-либо иной партии принимали участие в создании правительственной программы; большинство законов, изданных Временным правительством в марте – апреле, были подготовлены кадетами; они по сути стали «мозгом» первого Временного правительства; поддержка правительства была объявлена главной задачей партии на пленарном заседании ЦК 10-13 марта[22], но все это не поменяло принципиальной точки зрения партии. «Представление о слиянии нас с правительством, переименовании нас в правительственную партию было бы заблуждением едва ли правильным по существу и опасным и для нашей деятельности, и для деятельности правительства. Мы должны представлять собою часть общественного мнения страны», - заявлял один из самых авториетных кадетских лидеров М.М. Винавер[23].

Отсутствие социальной поры правительства неизбежно порождало его сильную зависимость от Петроградского совета. Только «самоограничительная» позиция самого Совета, в первые недели опасавшегося брать власть или принимать участие в ее разделе, сохраняла фикцию правительственного единовластия. Но уже события Апрельского кризиса выявили неизбежность коалиции с советскими представителями. Идея правительственной коалиции к этому времени оказалась весьма популярной в кадетской среде. Кн. Д.И. Шаховской еще на мартовском кадетском съезде настаивал на необходимости «блокироваться по возможности с партиями налево» и «по соглашению с ними способствовать планомерному использованию в интересах революции аморфных народных масс». По его мнению, кадеты должны были «смело идти в эти массы для того, чтобы приобретать там сторонников, чтобы наладить их жизнь, а иногда для того, чтобы кое-чему у этих масс поучиться»[24]. В результате Апрельского кризиса 2 мая ЦК по предложению Милюкова высказался за отставку всех министров-кадетов и переход в открытую оппозицию. Но под давлением своей более левой московской группы ЦК оставил решение об отставке на усмотрение самих министров[25]. ЦК и VIII съезд партии (8-11 мая) решили не отзывать их и, опять же по предложению Милюкова, в корне изменившего тактическую позицию, поддержали коалиционное правительство, против которого прежде выступало большинство кадетского руководства[26]. Это мотивировалось необходимостью сохранения «государственного начала»[27]. Анализируя декларацию нового состава Временного правительства и особо подчеркивая пункт о поддержании порядка и дисциплины, «Речь» теперь расценивала его, как «несомненный и значительный шаг вперед в понимании государственности»[28]. Многие кадеты, в том числе и кн. Шаховской, даже считали коалицию «громадным приобретением»[29].

Политика коалиции не входила в разрез с кадетской теорией. Еще на мартовском съезде партии основной докладчик Ф.Ф. Кокошкин отмечал, что кадеты изначально отстаивали не только принципы «либеральный, освободительный» и «демократический», но стояли также «на почве социализма». «Осуществление начал социальной справедливости, широких реформ, направленных к удовлетворению справедливых требований трудящихся классов» всегда, по словам докладчика, было требованием кадетской партии. «Мы в этом пункте нашей программы стали на почву социалистического мировоззрения, не того, конечно <...> которое считает возможным изменить экономический строй путем насильственным, путем захвата политической диктатуры, а на почве того мировоззрения, которое полагает, что человечество постепенно врастает в новый социальный строй и что задача демократических партий заключается в том, чтобы всеми способами государственного воздействия способствовать возможно более успешному, быстрому и безболезненному ходу этого процесса», - говорил Кокошкин[30]. Известный философ и кадет Н.О. Лосский предложил внести в программу партии развернутое положение о приверженности идее «эволюционного социализма»[31]. VIII съезд (состоялся 9-12 мая 1917 г.) принял принципы «демократической парламентарной республики», полновластия органов местного самоуправления на местах, трудового землепользования, восьмичасового рабочего дня, выступил за полную независимость Польши[32]. Таким образом, кадетская партия уже весной 1917 г. превращалась в партию правой социал-демократии и от этих принципов не отказалась вплоть до прекращения своей деятельности.

В политике Временного правительства был реализован и такой принцип кадетского мировоззрения, как отказ от государственного насилия. Даже в борьбе с начавшейся анархией правительство не использовало силы. Как известно, в период Апрельского кризиса в правительстве произошел раскол по вопросу об отношении к Петросовету и связанным с этим вопросам о войне и армии. Военный министр Гучков предложил «восстановить порядок в стране» (если понадобиться, то и с помощью армии), поскольку только такая политика, по его мнению, могла позволить довести Россию до созыва Учредительного собрания[33]. Это предложение вызвала активное неприятие большинства правительства и в результате не была реализована[34]. Министры-кадеты выступали горячими противниками подобных идей. В марте член ЦК кадетской партии А.В. Тыркова решилась напомнить Милюкову о необходимости применения «старых» классических методов административного принуждения, но на это последовал ответ: «Лучше я потеряю власть, но таких методов применять не буду»[35]. В результате Апрельского кризиса появилась очередная декларация Временного правительства, которая гласила: «Призванное к жизни великим народным движением, Временное правительство признает себя исполнителем и хранителем народной воли. В основу государственного управления оно полагает не насилие и принуждение, а добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти. Оно ищет опоры не в физической, а в моральной силе. С тех пор, как Временное правительство стоит у власти, оно ни разу не отступило от этих начал. Ни одной капли народной крови не пролито по его вине, ни для одного течения общественной мысли им не создано насильственной преграды <...> К сожалению и к великой опасности для свободы рост новых социальных связей, скрепляющих страну, отстает от процесса распада, вызванного крушением старого государственного строя...»[36]. Для предотвращения катастрофы правительство предлагало единственный рецепт – создание коалиции. Об этой декларации социал-демократ И.Г. Церетели впоследствии писал: «Эта благодушно-идеалистическая вера в возможность заменить принудительные функции власти моральным влиянием была отличительной чертой начального периода революции и не вызвала отпора даже со стороны правых кругов»[37].

В период Июльского кризиса, когда уже все министры-кадеты подали в отставку, на заседании ЦК П.Н. Милюков предупреждал о приближении катастрофы и опасности контрреволюции. А.А. Кизеветтер призывал: «Ц.К. д[олжен] чаще выступать с манифестами, не бояться договаривать до конца». Их предполагалось адресовать правительству, Советам, стране. «Мы д[олжны] вести параллельн[ую] [по отношению к правительству - Ф.Г.] организующую работу [выделено в тексте - Ф.Г.]. Если Россия не хочет распасться...». Ф.И. Родичев перебил его: «Рос[сия] молчит»[38]. Это уже было равносильно признанию поражения «кадетской революции». Однако только в августе 1917 г. в партийных кругах был поставлен вопрос о диктатуре, но и тогда кадеты хотели ограничиться планом диктатуры «гучковско-корниловского типа», т.е. с передачей власти Учредительному собранию. В дни Корниловского выступления (оно, безусловно, не было организовано кадетами) его поддержка со стороны кадетов выразилась только в том, что министры-кадеты в очередной раз покинули состав правительства. Кадеты сосредоточились на предвыборной кампании предстоявшего Учредительного собрания. В основу стратегии кампании было положено «политическое воспитание» народа. Лишь в декабре 1917 г. кадеты вынуждены были начать вооруженную борьбу с большевиками. Причиной такого принципиального поворота партийной политики было взятие власти большевиками, объявление кадетов вне закона, закрытие кадетских газет, арест избранных в Учредительное собрание депутатов-кадетов. Однако, как уже отмечалось, это вовсе не означало отказа кадетов от идеи демократического Учредительного собрания.

Поражение либералов в 1917 г. произошло не в силу их отказа от своих демократических принципов, а, наоборот, по причине их реализации либералами. Кадеты, тем не менее, так и не отказались от своих взглядов. Милюков в открытом письме В.В. Шульгину уже в 1921 г. писал: «Вы все еще думаете... «что для того, чтобы Россия опять стала Россией, необходима порода людей, способная быть служилым сословием» [подчеркнуто в тексте – Ф.Г.]. Сказать это может только тот, кто вообще не понимает, что революция будет продолжаться до тех пор, пока будут существовать вещи, обозначенные этими двумя именами. Революция кончится, когда не будет ни «служилого», ни «сословия»»[39]. Конечно, реализация своих взглядов кадетами в 1917 г. была достаточно противоречива (например, правительство временно отказывалось от принципа разделения властей, что соответствовало российской исторической традиции единовластия). Но по мере развития революции российское общество все более отказывалось от принципов кадетского «социального либерализма»: с одной стороны, происходило отрицание «всенародности» в пользу классовых интересов, с другой – отрицание либерального принципа компромисса в пользу радикализма. Таким образом, либералы еще накануне Октября перестали быть реальной альтернативой политического развития России.

Федор Гайда

Опубл.: Политическая история Рос-сии начала ХХ века. К 80-летию профессора Виталия Ивановича Старцева: Сборник научных трудов. СПб., 2011. С. 199-208.
Текст в электронном виде для публикации на сайте "Западная Русь" предоставлен автором.