В 2019 г. американская корпорация RAND, известная своими исследованиями в области национальной безопасности, опубликовала аналитический доклад «Сдерживание России: Соперничество на основе преимуществ» (Extending Russia: Competing from Advantageous Ground. Santa Monica, Calif. 2019). Этот объемный документ был подготовлен для Министерства обороны США и его разведывательных и аналитических структур. Корпорация RAND уже давно выполняет функции стратегического исследовательского центра, работающего по заказам американского правительства, вооруженных сил и связанных с ними организаций. История компании охватывает более шести десятилетий.[1].
Непосредственными заказчиками проекта выступили кадровые и аналитические подразделения американского военного ведомства (Army Quadrennial Defense Review Office, Office of the Deputy Chief of Staff G-8, Headquarters, Department of the Army). Эта очень интересная по своей концепции и содержанию публикация уже стала предметом активного обсуждения российских политологов и общественных деятелей (в том числе в политическом сегменте российского Telegram). Доклад позволяет оценить уровень информированности аналитиков Запада о России, раскрывает доминирующие при изучении РФ подходы, позволяет судить о качестве аналитической работы и о глубине понимания современной российской действительности. Документ содержит историческую часть, обращающую читателя к основным событиям российской истории XVI-XX веков. Подробно рассмотрена также новейшая российская история, а сделанные авторами выводы нередко звучат парадоксально: во многих областях признаётся невозможность «сдерживания России», либо высокая вероятность рисков такого сдерживания.
С другой стороны, действия российских элит зачастую создают настолько благоприятную среду для глобального противостояния с РФ, что ставят западных аналитиков в тупик (заметно сокращая сферу применения их знаний).
Авторы указывают на важность изучения России и её «системы», опираясь на разработки и достижения классической американской советологии эпохи президентов Картера и Рейгана (в целом намекая на недостаточный уровень информированности западных аналитиков о Российской Федерации, что является ещё одним парадоксом доклада). В то же время, многие проблемы современной России обозначены в докладе непредвзято и объективно, делая эту публикацию полезной (в ряде случаев - обязательной к прочтению) для российских политиков, специалистов в области социологии, экономики, политологии и истории. Настоящая рецензия сосредоточена, главным образом, на экономических и политических аспектах доклада, а также на многочисленных исторических аналогиях, широко применяемых авторами для иллюстрации своих взглядов.
Первое, что бросается в глаза, когда речь идет о начальных страницах доклада, это определенные проблемы с его фактической базой. Попытки авторов опереться на российскую историю демонстрируют интересную особенность: как и во времена путешественников XVI в. - Сигизмунда Герберштейна, Джайлса Флетчера и Генриха Штадена недостаток фактов о России оказывается главной головной болью западных аналитиков. Это выглядит тем более поразительно, если учесть, что в те времена для получения достоверных сведений необходимы были усилия многолетних экспедиций (сопряжённых иногда с немалым риском), а сегодня информационные каналы трансграничны и позволяют получать нужную информацию буквально за считанные секунды.
Тем не менее изначальная максима доклада - «Россия никогда не бывает настолько сильной или слабой, какой она выглядит» (в разное время приписываемая Талейрану, Меттерниху и Черчиллю), оказывается очень удачной универсальной формулой описания российской действительности и красной нитью проходит через всё повествование.
Методологически доклад восходит к американской советологии времён президентов Джимми Картера и Рональда Рейгана, о чём прямо заявляют его авторы, указывая, что сам термин «сдерживание России» принадлежит именно этой эпохе. Однако исторические предпосылки для изучения и сдерживания России оцениваются аналитиками RAND как гораздо более глубокие и имеющие многовековую традицию.
Абсолютно оправданным выглядит сделанный авторами акцент на колоссальных диспропорциях между военно-политическим потенциалом России и её экономическими возможностями, как на одном из главных парадоксов российского государства.
«Россия демонстрировала способность обладать гораздо большей силой, чем другие страны с сопоставимыми экономическими и промышленными ресурсами множество раз в своей истории. В XVI веке Царская Россия смогла стать одной из крупнейших империй в истории человечества, несмотря на то, что до конца XIX века сохраняла феодальную экономику» - отмечают авторы RAND, обращая читателя к общим закономерностям между царским, советским и постсоветским периодами в развитии Российской Федерации [Extending Russia.., p. 8].
«В XVI веке - пишут авторы доклада, - правительство царя Ивана IV (Грозного) основало собственное оружейное производство и его силы нанесли поражение первоклассной военной державе того времени - Османской Турции» [Ibidem].
Здесь, однако, направляемый аналитиками центра в Санта-Монике корабль «изучения России» наталкивается на первые подводные камни в виде фактических неточностей. Созданный Иваном Грозным Пушкарский приказ действительно обладал возможностями для производства современных артиллерийских орудий, однако покоренные царем Казанское и Астраханское ханства все же сложно отождествлять с Османской империей. Вооруженные столкновения с Крымским ханством (попавшим под османский вассалитет только в 1584 г.) шли с переменным успехом - в 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей полностью сжег Москву. Впрочем, едва ли наличие артиллерии играло в борьбе с Крымом существенную роль. Ведь как сообщал о войсках Ивана IV уже упомянутый английский дипломат Джайлс Флетчер, «пушек они берут с собой очень немного, когда воюют с татарами» [Флетчер, с. 95]. Более того, в эту эпоху, несмотря на внушительную численность, российская армия сохраняла скорее восточный облик, чем мало отличалась от своих противников: «Их сабли, луки и стрелы похожи на турецкие. Убегая или отступая, стреляют они так же, как татары, и вперед и назад» [Там же, с. 92].
Пример Ивана Грозного оказывается тем более неудачным, что в эти же годы Россия вела изнурительную 25-летнюю Ливонскую войну, в которой потерпела поражение от современных армий европейских государств - Речи Посполитой и Швеции. Итоги этой войны опровергают тезис о достигнутом Иваном IV «военном превосходстве» т.к. по широко известному замечанию Флетчера, «Русский солдат, по общему мнению, лучше защищается в крепости или городе, нежели сражается в открытом поле. Это замечено во всех войнах, а именно при осаде Пскова 8 лет тому назад, где польский король Стефан Баторий был отражен со всей его армией, состоявшей из 100 000 человек, и принужден был снять осаду, потеряв многих из лучших своих вождей и солдат. Но в открытом поле поляки и шведы всегда берут верх над русскими» [Флетчер, с. 96].
Глубокий социальный и экономический кризис, вызванный непрерывными войнами 1550-1580-х годов, стал предвестником политических потрясений начала XVII в. и будущей польско-шведской интервенции в период Смутного времени. Отставание России в военной и военно-технической сфере тогда стало особенно очевидным и на его преодоление после Смуты было потрачено немало усилий представителями новой российской династии.
Более чем актуальной в этой связи оказывается оценка RAND деятельности «Царя-западника Петра I (Великого), основавшего судостроительное и оружейное производство по западным стандартам, а затем унизившего Швецию в войне, которая прочно утвердила Россию в качестве крупнейшей европейской державы» [Extending Russia.., p. 8].
Дальнейший рост имперского могущества в XVIII-XIX вв. был связан, в основном, с российским военно-политическим превосходством. Не были забыты авторами RAND и «усилия Наполеона Бонапарта, чья попытка завоевать Российскую империю привела к его падению» [Ibidem].
И даже «сокрушительное поражение от Великобритании и Франции в Крымской войне (1853-1856) только ускорило российскую территориальную экспансию, хотя и обнажило многие политические и военные проблемы России» [Ibidem].
Российская новейшая история многократно подтверждала сформулированную в начале доклада максиму. «Советский Союз, - пишут авторы RAND, - также имел непропорциональные военные возможности по отношению к экономике в целом» [Ibidem].
В данном случае специалисты RAND прибегают к классической методологии изучения России/СССР, известной по меньшей мере с работ 1930-х гг., главной целью которых становилось выявление закономерностей в развитии «российской системы», независимо от действующего в ней политического режима и формы правления. Среди «пионеров» данного подхода несомненно стоит упомянуть польского и американского историка Яна Кухажевского (1876-1952), эмигрировавшего в 1940 г. в США, идеи которого оказали значительное влияние на классика американской советологии Ричарда Пайпса. Семитомный труд выпускника русской гимназии в Ломже и Варшавского университета Я. Кухажевского «От белого до красного царизма» (1923-1935) стал первой попыткой осмысления «преемственности» российской истории и выявления взаимосвязей между ее имперским и советским периодами [Kucharzewski, s. 5]. [2] В дальнейшем один из крупнейших в США «эпохи Рейгана» специалистов по СССР Ричард Пайпс (1923-2018) неоднократно упоминал, что находится под большим влиянием «польской научной школы» и ее последователей [Pipes, s. 7].
Авторы RAND продолжают данную традицию (ставящую во главу угла не идеологические различия, а «имперскость» российского государства) и отмечают, что СССР также, как и царская Россия, смог использовать свои объективные преимущества и приобрести шансы на успех в современной геополитической борьбе: «На вершине своего могущества Советский Союз бросил вызов Соединенным Штатам как военному сопернику во многих областях, в частности, в стратегических ядерных вооружениях, и серьезно превзошел их в некоторых, таких как обычные силы в Европе, которые считались советскими лидерами критически важными» [Extending Russia.., p. 9].
Этого удалось достичь, по оценкам RAND, прежде всего «благодаря командной экономике и более низким затратам на рабочую силу» [Ibidem].
Таким образом, Советский Союз, продолжая традиции «российской системы» (веками носившей мобилизационный характер) смог выделить «гораздо большую долю своей меньшей экономики на вооруженные силы, чем Соединенные Штаты, что позволило ему соперничать с оборонными возможностями США. Этот фактор в сочетании с огромными природными и людскими ресурсами Советского Союза сделал его самым опасным противником, с которым когда-либо сталкивались Соединенные Штаты» [Ibidem].
Однако, приступая к описанию современной России, авторы RAND считают необходимым предостеречь читателя от проведения избыточных исторических аналогий. Фактически они вносят важное уточнение, проводя черту, отделяющую нынешнюю эпоху от советской.
По их мнению, «В то время, как многие наблюдатели в первые годы после «холодной войны» ставили под сомнение статус России как великой державы, считая ее обладательницей быстро обесценивающегося наследия Советского Союза, которое вскоре присоединится к марксизму-ленинизму на свалке истории, недавние события продемонстрировали наивность этой точки зрения. Путинская Россия - не просто уменьшенная копия Советского Союза; у неё другие сильные и слабые стороны, чем у старой коммунистической империи» [Extending Russia.., p. 9].
В соответствии с этим и «стратегии сдерживания, которые хорошо работали против СССР, могут оказаться менее эффективными в отношении России и vice versa» [Ibidem].
Меньшая зависимость современной России от идеологии оказывается ее важным конкурентным преимуществом, т.к. «если допустить, что в путинской России такая идеология вообще существует, она является сплавом русского национализма XIX в. и европейского постмодернизма века XXI, с его гораздо меньшим набором целей» [Extending Russia.., p. 10].
Авторы справедливо приходят к заключению, что современное российское государство оказывается наследником гораздо более глубоких политических традиций, чем отправленный на свалку истории «марксизм-ленинизм».
«Путин является далеко не единственным автором нынешнего авторитарного режима в России. Антидемократические аспекты нынешнего российской власти восходят к распаду Советского Союза в конце 1991 года. В течение 1990-х годов опасения, что коммунистический строй может вернуться, позволили президенту Российской Федерации Борису Ельцину создать высоко централизованное государство с сильной исполнительной властью, которое изолировало его политических конкурентов. Ельцин настаивал на том, что эти драматические шаги необходимы для сохранения зарождающейся демократии в России в период сложного перехода к рыночной экономике, но в перспективе он заложил основу для авторитарного правления своего преемника» [Ibidem].
Рассуждения авторов о природе современного персоналистского режима в России позволяют прийти к важному выводу. Доклад опровергает популярный в настоящее время тезис о ельцинской конституции 1993 года как о «написанной под диктовку США», напротив, считает её «авторитарной» и непропорционально усиливающей полномочия президента [Extending Russia.., p. 11].
В связи с этим и смена национального лидера в 1999 г. выглядит для авторов доклада почти технической процедурой, обеспечивающей, прежде всего, преемственность интересов. Впрочем, как признает RAND, «Президент Путин практиковал более изощренную и компетентную версию политики личной власти в отличие от своего предшественника» [Extending Russia.., p. 12].
Значительный интерес представляют замечания экспертов RAND о четырехлетнем президентстве Д.А. Медведева, когда руководство страны сделало акцент на диверсификации российской экономики и попытках институционализировать ее политическую систему. Однако здесь оценки аналитиков зачастую вступают в противоречие с фактами. Попытки авторов доклада представить президентство «либерального технократа» Д.А. Медведева как некую альтернативу предыдущему политическому курсу выглядят значительным упрощением (и явной идеализацией) ситуации.
Параллели с историей также не всегда подтверждают данную трактовку. Знаменитое высказывание Александра Горчакова «Россия сосредотачивается», ставшее символом внутренней и внешней политики империи после Крымской войны, лишь отчасти соответствует курсу российского руководства на консолидацию финансовых, управленческих, информационных и кадровых ресурсов в 2008-2012 гг.
От аналитиков Rand оказался скрыт один очень важный аспект - политика Д.А. Медведева в этот период стала в значительно большей мере симуляцией реформ, чем попыткой реальных преобразований. Политический симулякр, созданный в годы его президентства, стал первым шагом в реализации новой для России государственной модели, где власть самоустранена от решения широкого круга социальных задач, но при этом внешне устойчива и стабильна благодаря централизации и эффективному распределению административных и финансовых ресурсов. Это сосредоточенное на «самом себе», государство предприняло тогда важные шаги для разрыва «социального контракта» (показавшего, в целом, неплохую эффективность в начале 2000-х), а печально известный термин «оптимизация» приобрел с той поры целый ряд новых негативных коннотаций. Однако, избавляясь от груза социальных обязательств, власть сохранила за собой мощные инструменты для формирования общественной повестки (т.к. в российской модели имитационной демократии фальсификации подвержено абсолютно всё - от результатов выборов и данных соцопросов, до мнений популярных блогеров и продуктов в супермаркете). Такая технократическая модель всегда сочетает в себе силовые решения и социальную инженерию, причем первые в ней часто доминируют. Результат в ней обеспечивается объемом затраченных ресурсов, универсальные технологии преобладают над местной спецификой, протест описан простой формулой (заговор, иностранное влияние, криминал), население пассивно и не проявляет инициативы.
Попытка построить «капитализм с человеческим лицом» (при полном отсутствии соответствующих задаче ценностей и кадровых решений) оказалась в итоге не только бесперспективной, но и бессмысленной. (В свое время император Николай II уже использовал этот термин, впрочем, в виде оговорки, имея в виду беспочвенность мечтаний о либеральных преобразованиях в России). А сравнения фигуры Д.А. Медведева с образом «царя» Симеона Бекбулатовича из эпохи Ивана Грозного (звучащие даже из лояльного Кремлю сегмента российского Telegram) демонстрируют подлинное отношение элиты к реализуемым при нем проектам [Гудков; Незыгарь]. Быстрота, с которой «реформы Медведева» были свернуты в 2012 г., подтверждает данный тезис и показывает отсутствие долгосрочных, стратегических перспектив у его «демократических» инициатив.
Однако у этого периода были и свои серьёзные последствия. Имитация вместо реформ становится нормой российской политической модели после 2012-2013 гг., что прекрасно иллюстрируется невозможностью достижения контрольных показателей «майских указов» президента (2012, 2018), забвением столь популярной при Медведеве стратегии «2020» (принята осенью 2008) и критически медленным выполнением нацпроектов.
Таким образом, четырехлетнее президентство Д.А. Медведева оказалось периодом, в значительной мере не понятым на Западе и не получившим своевременную и объективную оценку.
В отчете RAND отсутствует важный, ключевой для понимания роли этих событий вывод: «реформы» 2008-2012 гг. ослабили Россию больше, чем санкции в 2014-2020. Они привели к стагнации российской сырьевой экономической модели, низкому качеству управленческих решений и принимаемых законов, расцвету коррупции и провалам во внешней политике (апофеозом которых стала геополитическая катастрофа на Украине в 2014 г., лишь слегка сглаженная «Крымским триумфом»).
Доклад содержит лишь намеки на истинные причины поражения идей «либеральных технократов» и их проектов модернизации, объясняя их коррупцией и «политическими переменами, предпринятыми Путиным после его возвращения на пост президента в 2012 году» [Extending Russia.., p. 21].
Однако, если приглядеться, незавидное будущее реформ тогда весьма точно предсказал сам российский президент: «Нашей работе будут пытаться мешать. Влиятельные группы продажных чиновников и ничего не предпринимающих «предпринимателей». Они хорошо устроились. У них «все есть». Их все устраивает. Они собираются до скончания века выжимать доходы из остатков советской промышленности и разбазаривать природные богатства, принадлежащие всем нам. Они не создают ничего нового, не хотят развития и боятся его» [Медведев]. Очень сложно быть визионером, но в данном случае качество прогноза российского лидера и его точность оказываются вне всякой критики.
Невозможность разрешить фундаментальные проблемы России за короткий четырехлетний период показывает, что слабая институционализация и коррупция относятся не только к вызовам сегодняшнего дня, а, скорее, к хроническим, многовековым болезням российского государства.
Экономический блок доклада RAND содержательно тесно связан с эпохой реформ 2008-2012 гг. и последующим возвращением к власти В.В. Путина. Авторы вынуждены констатировать: «В отличие от усилий по реформированию вооруженных сил, которые привели к значительным успехам, попытки российского правительства провести экономическую реформу в основном закончились разочарованием». [Extending Russia.., p. 21]. «Российские экономика и государственный бюджет по-прежнему непропорционально зависят от экспорта энергоносителей, стоимость которых значительно снизилась» (в последние годы - А.К.) [Ibidem].
Авторы отмечают, что в отличие от Советского Союза, который был «второй по величине экономикой в мире на протяжении большей части своей истории, Россия является сравнительно незначительной экономической державой с гораздо меньшим номинальным ВВП, чем у Франции или Великобритании, и значительно меньшим чем в Японии, Китае, или США». [Ibidem]
Положение в экономике не изменилось и после 2012 г., т.к. диверсифицировать российский экспорт не удалось. Россия по-прежнему обладает значительными производственными и сервисными возможностями, но они «относительно неконкурентоспособны на мировом рынке, и страна экспортирует немного промышленных товаров, кроме оружия» [Ibidem]. Более того, российское правительство «потратило огромные суммы на экономически бесполезные имиджевые проекты, в частности на Олимпиаду в Сочи» (в 2014 г. - А.К.). Стоит заметить, что таких примеров можно привести гораздо больше, вне зоны внимания исследователей оказались саммит АТЭС во Владивостоке (2012), Чемпионат мира по футболу (2018), многочисленные форумы и панельные дискуссии «экспертов» с нулевым экономическим эффектом.
Актуальной считают авторы RAND и проблему массового вывоза капитала, который осуществляется как законными, так и «незаконными способами, не давая возможности реинвестировать заработанные средства в экономику» [Ibidem]. Кроме того, иностранные инвесторы массово ушли из России после событий на Украине в 2014 г. и вытекающих из них международных санкций. «Приток прямых иностранных инвестиций в Российскую Федерацию резко сократился в разгар украинского кризиса до уровня, невиданного с начала 2000-х годов, и восстановился лишь частично. Без восстановления прямых иностранных инвестиций России будет трудно вернуться к устойчивому росту» [Extending Russia.., p. 23].
Отдельный раздел в экономическом блоке доклада аналитики RAND посвящают «эффекту санкций» и приходят к парадоксальному выводу: «Международные экономические санкции, введенные в отношении России после аннексии Крыма в 2014 году, создали серьезные проблемы для российской экономики, но они еще не оказали желаемого влияния на политику Кремля» [Extending Russia.., p. 24]. То есть, если говорить о политическом эффекте действий западных «партнеров» РФ, то они оказались полностью лишены результата.
«Международные санкции не только не улучшили поведение России, но и позволили режиму умело обвинить Запад в экономических трудностях обычных граждан» - отмечает RAND, ставя под вопрос эффективность западной санкционной политики в целом [Ibidem].
Подводя итог состоянию российской экономики, авторы признают, что «Экономические слабости России огромны, но противоречивый эффект режима санкций иллюстрирует, слабости - это далеко не то же самое, что уязвимости, которые Соединенные Штаты могут использовать в своих интересах» [Extending Russia.., p. 28].
Тем не менее средство для сдерживания России все же существует и найти его оказывается не так сложно. «Содействие потоку как финансового, так и человеческого капитала из России на Запад может не только ослабить нынешний режим, лишив его ресурсов, но и одновременно поддержать экономику Соединенных Штатов и их союзников», отмечают эксперты RAND, абсолютно верно отметив тревожную тенденцию двух последних десятилетий [Extending Russia.., p. 29].
Политический блок доклада представляется одной из самых актуальных частей данной публикации. Трудно представить появление столь неполиткорректных оценок в российском экспертном пространстве и авторы RAND несомненно обладают тем преимуществом, что могут описывать действительность «as it is», без излишней комплементарности. Горизонт исследователя в этом разделе ограничен лишь недостатками инструментария и пробелами в фактической базе, что, впрочем, неизбежно для такого рода работ.
Нынешнюю политическую систему в России авторы характеризуют как «классический авторитаризм». Если поздний СССР конца 1970-х гг. называли страной «развитого социализма», то современная Россия, по их мнению, являет собой классический образец торжества авторитарных тенденций.
«Путин - необходимый элемент в персоналистской политической системе России. Несмотря на сравнительно редкое использование им политического насилия, по крайней мере по сравнению с большей частью советской эпохи, он обладает значительно большим объёмом личной власти, чем любой российский лидер со времен Сталина. Кроме того, у путинской России нет института, сравнимого с советской коммунистической партией, который мог бы уравновесить президентскую власть» [Ibidem].
Слабое развитие институтов является характерной чертой современной России. «В политическом процессе в стране доминируют неформальные связи, сосредоточенные на ограниченном числе влиятельных фигур, а главным арбитром является президент. Всепроникающая бюрократия в России маскирует свой слабо институционализированный политический процесс, и когда отношения «патрон-клиент» вступают в конфликт, он разрешается высокопоставленными политическими фигурами, часто Путиным лично» [Extending Russia.., p. 31].
Авторы RAND признают: Путин - опытный политик, «способный привлекать на свою сторону, либо побеждать потенциальных соперников. В течение 2000-х годов многие влиятельные местные политики присоединились к партии «Единая Россия» и стали частью команды президента, помогая ему укрепить свое влияние по всей стране» [Ibidem]. Однако основой легитимности режима, наряду с поддержкой элит, по-прежнему выступает общественное одобрение.
Авторитарные тенденции Путина, по мнению RAND, подтверждает тот факт, что он является «одновременно умеренным и прагматичным в контексте исторической российской политики. Отказавшись от крайних националистических и коммунистических идеологий, которые подпитывают российский политический спектр, Путин в целом поддерживал общественную репутацию тонкого и разумного модератора, чувствительного к мнению других. Он неизменно пользовался высокими рейтингами одобрения в течение всей своей политической карьеры, и они превысили 80 процентов во время присоединения Крыма в 2014 г.» [Extending Russia.., p. 31-32].
Между тем российские либералы уже давно маргинализованы, и их поддержка в основном ограничена небольшой долей городской интеллигенции. С 2003 года ни одна из либеральных партий России не была представлена в Государственной Думе. Более того, традиционно большая часть претензий политической оппозиции направлена против внутренней политики Путина. «Даже российские либералы редко выступают с резкой критикой внешней и оборонной политики Путина, в значительной степени потому, что они открыто признают - эта политика пользуется широкой поддержкой населения» [Extending Russia.., p. 33].
Из политического блока доклада следует, что режим, всемерно ослабляющий себя «добровольными» санкциями, разъедаемый изнутри коррупцией и фактически уничтоживший в стране оппозицию, выглядит по-прежнему устойчивым. (Маргинализацию оппозиции авторы RAND считают как минимум не рациональной, т.к. в данном случае властям просто не на кого переложить ответственность за собственные неудачи).
А политический процесс, несмотря на его очевидные недостатки, не может быть воспринят как поле возможного сдерживания РФ в интересах сил, выступающих заказчиками доклада: «На выборах в России широко распространены нарушения, подрывающие легитимность российского правительства, в то время как сам Путин по-прежнему пользуется высоким рейтингом личного одобрения» [Extending Russia.., p. 34].
Никакого объяснения данного парадокса доклад RAND не содержит. Сакрализация власти в России, уже давно описанная исследователями, к сожалению, часто ускользает от внимания его авторов. В качестве примера такой сакрализации уместно вспомнить классические работы западных дипломатов о России XVI в, например, цитату из Сигизмунда Герберштейна о Василии III: «Между советниками, которых он имеет, никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чём нибудь противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога, и что князь делает, то делает по воле божией» [Герберштейн, с. 28]. В такой системе ценностей общество заинтересовано не в легитимности правителя, а в «эффективности» его действий, а власть наделена мандатом на принятие любых, даже самых непопулярных решений.
Отсутствие у нынешнего режима последовательной идеологии, по мнению RAND, является как сильной, так и слабой стороной; это обеспечивает гибкость, но также лишает режим возможности идеологических оправданий для своих действий. Что же касается лидера, то «сам Путин, похоже, все больше подвержен влиянию политического эхо, поскольку его внутренний круг советников, по-видимому, менее разнообразен, чем в предыдущие годы» [Ibidem].
После таких откровений читатель поневоле начинает верить, что Россией правят не экономические законы и политические институты, а «коллективное бессознательное». Ускользающая от взгляда стороннего наблюдателя неведомая коллективная сила, сформировавшая в XV-XVI веках историческое ядро нынешней России, где главной ценностью всегда оставалась идея «государя» и государства. Не находя объяснения для парадоксов современной российской политики, авторы могут лишь констатировать, что применяемая ими методология часто оказывается бесполезной для описания российской действительности. А вслед за этим и эффективность принимаемых мер или «стратегий сдерживания» России выглядит весьма ограниченной: «Очевидно, что такие стратегии могут сработать только в том случае, если кремлевские лидеры отреагируют на них, и это может произойти, только если эти стратегии сыграют на страхах лидеров или российского народа. Российское правительство не будет реагировать на вполне реальные угрозы своей безопасности, если оно их не воспринимает, поэтому стратегии должны быть адаптированы к психологии российских лидеров и русского народа, а не только к объективной реальности» [Extending Russia.., p.43].
Нет никаких сомнений, что доклад RAND, при его очевидных достоинствах, содержит серьезные недостатки, неизбежные для такого рода исследований. Работа обнаруживает почти трансцендентный страх перед необъяснимой «парадоксальностью» России, что заметно расходится с подходами многих классиков американской советологии, позиционировавших себя в роли убежденных позитивистов. В подходе, предложенном RAND не заключено ничего революционно нового. Доклад лишь закрепляет истину, сформулированную классиком изучения СССР С. Коэном, считавшим советологию «неэлегантной, но полезной» наукой [Cohen, p. 3].
Закономерен вывод, которому приходят эксперты - авторы исследования предлагают уделить значительно больше внимания изучению современной России в разведывательных и аналитических структурах Министерства обороны США, чтобы по меньшей мере вернуть его на уровень, достигнутый к концу холодной войны [Extending Russia.., p. 276]. [3]
Набор мер «сдерживания» России, предложенный RAND, оказывается весьма ограничен, а их реализация на практике связывается с целым рядом возможных негативных последствий. Например, перечень рекомендаций для Министерства обороны США сводится всего к трём пунктам и лишь один из них носит по-настоящему военный характер [Extending Russia.., p. 276-277]
Общее впечатление от публикации остаётся сложным и противоречивым, полностью соответствуя парадоксальному характеру предмета исследования. Доклад авторитетного западного агентства об уязвимостях России оборачивается докладом об уязвимостях самого Запада и его аналитиков и, (если уже быть совсем откровенными) о наших общих с Западом вызовах и проблемах.
Примечания
1. В приведенном по ссылке документе отдельные главы отведены Украине и Белоруссии. Многое, что написано в главе, посвященной Белоруссии (стр. 109-115), узнаётся и просматриваться в событиях, развернувшихся сегодня после президентских выборов в Минске и других белорусских городах (Примечание редакции Западная Русь).
2. Опубликованная в довоенной Польше работа Яна Кухажевского предлагает читателю реконструкцию исторической панорамы Российской империи XIX века. Семитомное произведение польского историка осталось незаконченным.
3. В сентябре 2003 года Владимир Путин выступая перед студентами и преподавателями Колумбийского университета Нью-Йорка призвал американских коллег «упразднить советологию», утверждая, что у неё нет больше предмета исследования. Наивность надежд американских и российских элит на подобный финал сегодня более чем очевидна.
Литература
- Герберштейн С. Записки о Московии. / Пер. И. Анонимов. СПб. 1866.
- Гудков Д.Г. Telegram. - URL: https://t.me/DmitryGudkov/1333
- Медведев Д.А. Россия, вперёд! - URL: http://kremlin.ru/events/president/news/5413
- Незыгарь. Telegram. - URL: https://tlgrm.ru/channels/@russica2
- Флетчер Дж. О государстве Русском. / Пер. М.А. Оболенского. М. 2002.
- Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца опричника. / Пер. И.И. Полосина. Л. 1925. - URL: https://www.litmir.me/br/?b=243166&p=1
- Cohen S. Rethinking the Soviet Experience: Politics and History since 1917. New York. 1985.
- Extending Russia: Competing from Advantageous Ground. The RAND Corporation. Santa Monica, Calif. 2019.
- Kucharzewski J. Od białego caratu do czerwonego. (Tom 1-7). Warszawa. 1923-1935.
- Pipes R. Rosja, komunizm i świat. Wybór esejów. Kraków. 2002.