Братская могила русских (русинских) журналистов во Львове
Современная Восточная Галиция, которая в настоящее время традиционно и обоснованно считается символом и оплотом украинского национализма, приобрела подобный этнокультурный облик сравнительно недавно. В конце XIX - начале XX века украинская национальная самоидентификация далеко не полностью утвердилась среди коренного автохтонного восточнославянского населения Галиции, которое традиционно именовало себя русинами. Как полагают специалисты по истории Галиции, к началу XX века «половина галицийского крестьянства не имела отчетливо выраженного национального самосознания в современном понимании и служила объектом борьбы "за души”» [9, с. 3]. По словам российского историка-слависта К.К. Федевича, «даже в г. Станиславове (современный г. Ивано-Франковск), который в начале XX века являлся одним из центров украинского движения в Восточной Галиции, термин "украинец” стал вытеснять "русинское” самоназвание только после 1917 г.» [9, с. 5].
В то же время среди местной галицко-русской интеллигенции в XIX- начале XX века была широко распространена идея существования триединого русского народа в составе великороссов, малороссов и белорусов. При этом галицкие и угорские русины как ветвь малороссов трактовались галицко-русскими культурными и общественно-политическими деятелями как составная часть триединого русского народа от Карпат до Камчатки. Влиятельный печатный орган галицко-русской интеллигенции львовская газета «Слово», провозглашая принадлежность русинов Галиции к единому русскому народу, писала в январе 1884 года: «Народ русский был, есть и будет один... То одно великанское дерево имеет два главных корня: в северном Новгороде и южном Киеве, а мы - ветвь того дерева» [7].
В начале XX века в столице Восточной Галиции Львове и в других галицких городах издавались газеты на русском языке, отстаивавшие идею общерусского единства великороссов и малороссов и полемизировавшие с украинскими националистами, которые поддерживались австрийскими властями и польской администрацией Галиции. «Русско-народная партия в Галичине исповедует национальное и культурное единство всего русского народа, а поэтому признает своими плоды тысячелетней культурной работы всего русского народа, принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусскому племени русского народа», - декларировал съезд русско-народной партии Галиции, состоявшийся 27 января (7 февраля) 1900 года во Львове [1, с. 17]. В ходе организованного австрийскими властями судебного процесса против активистов галицко-русского движения во Львове в марте 1914 года один из обвиняемых, известный галицко-русский публицист и общественный деятель С. Бендасюк не побоялся публично заявить перед австрийскими судьями о «национальном единстве всего русского народа от Тисы до Камчатки» и о «русском литературном языке как языке всего русского народа» [13]. Несколькими месяцами позже, с началом Первой мировой войны, за подобные настроения представители гапицко-русского движения подвергались массовым казням и экзекуциям, внесудебным расправам и заточению в специально организованных австрийскими властями концлагерях...
Общественные и культурные деятели Галиции в конце XIX - начале XX века постоянно отмечали широкое распространение стихийных «москвофильских» настроений среди «русского простонародья Галичины и Буковины» [2, с. 187], указывая при этом, что галичане даже превосходят «малорусское и великорусское простонародье в России в развитии национального сознания, в патриотизме и в глубокой привязанности к русскому обряду и русской церкви» [2, с. 187]. Симптоматично, что данные реалии были вынуждены признать и местные активисты украинского движения, неоднократно выражавшие сожаление по поводу того, что галицкие мужики «от природы москвофилы» [2, с. 185].
Впрочем, как справедливо заметила автор первой отечественной монографии о русском движении в Галичине известный историк-славист Н.М. Пашаева, современные внуки и правнуки галицких русинов «едва ли захотят вспоминать сейчас своих русских дедов и прадедов» [4, с. 7]. К этой справедливой констатации стоит добавить, что большинство нынешних галичан не только не хотят, но и по объективным причинам не могут вспомнить своих русских предков, поскольку русское прошлое современной Галиции основательно проутюжил массивный каток украинской политической и околонаучной цензуры. В результате память о богатом русском прошлом нынешнего «украинского Пьемонта» была либо основательно маргинализирована и обезображена, либо полностью стерта из учебников и общественной жизни, поскольку являлась неудобной и небезопасной для нынешней украинской политической элиты информацией.
Уже с первых десятилетий польского господства, окончательно установленного над древнерусскими галицкими землями в 1340-х годах, Галицкая Русь стала подвергаться жесткой и системной ассимиляционной политике, проводившейся польскими властями. В целях скорейшей полонизации коренного православного галицко-русского населения использовались различные конфессиональные, этнокультурные и социально-экономические рычаги, включая растущую дискриминацию Православной церкви и административную поддержку немецкой и еврейской миграции в города Галицкой Руси со стороны польских властей. К рубежу XVIII -XIX веков данная политика достигла заметных результатов. Высшее сословие галицких земель было почти поголовно полонизировано, превратившись в польскую шляхту; среднее сословие в городах было серьезно ослаблено и также в значительной степени денационализировано. Крупные галицкие города, основанные еще во времена Киевской Руси, к XVIII веку окончательно приобрели польско-немецкий этнокультурный облик. Галицко-русское население, постепенно лишившись значительной части своей элиты и превратившись в народ с неполной социальной структурой, ограничивалось лишь крестьянами и небольшой прослойкой униатского духовенства, находившегося в тяжелом социально-экономическом положении. Однако к концу XIX века униатское духовенство галицких и угорских русинов в значительной степени превратилось в откровенно деструктивную силу, способствуя денационализации русинского населения. Если в Галиции униатская церковь с конца XIX века при поддержке австрийских властей и Ватикана превратилась в орудие украинизации галицких русинов, то в Угорской Руси местное униатское духовенство, выполняя политический заказ Будапешта, стало инструментом ускоренной мадьяризации русинского населения, о чем в начале XX века пространно писала чешская пресса [14].
Известный галицко-русский просветитель, литератор и церковный деятель И. Наумович в одном из своих произведений сравнивал Галицкую Русь и русинов с несчастным христианским ребенком, похищенным у родителей бродячими цыганами и заточенным в темную пещеру без света и свежего воздуха. «Это бедное, несчастное христианское дитя и все, что оно вытерпело от цыган в темной пещере, представляет мне наш галицко-русский народ, который много выстрадал в своей исторической жизни», - говорит один из литературных персонажей И. Наумовича [8, с. 21]. Образ похитителей-цыган и темной пещеры под пером И. Наумовича стал удачным символом многовекового польского господства над Галицкой Русью.
Отдавая себе отчет в крайне неблагоприятных последствиях этого господства, галицко-русские общественные деятели, несмотря на исключительно сложные внутриполитические условия, ставили перед собой цель избавиться от чуждого языкового и культурного влияния и вернуться к своим «русским корням», что особенно ярко проявилось во время галицко-русского национального возрождения в XIX веке.
«Наша Западная Русь, отторгнутая от своего исторического средоточия, подчинилась вредному влиянию. Мы пришли в политическом, церковном, социальном, нравственном и языковом отношениях в ужасное расстройство, - откровенно писал в 1884 году в популярной львовской газете «Слово» известный галицко-русский общественный деятель Т.К. Блонский, выражая взгляды широких кругов галицко-русской интеллигенции. - Наша Русь потеряла высшие сословия; осталась только темная масса крепостных мужиков и духовенство, пронизанное полонизмом» [6]. Именно по этой причине апелляция к общерусскому культурному наследию и общему историческому прошлому с прочими русскими землями стала яркой отличительной чертой галицко-русского движения в XIX веке, которое таким образом пыталось противостоять мощному ассимиляционному давлению со стороны польских и австрийских властей и отстоять собственную культуру.
Начиная с эпохи галицко-русского национального возрождения в первой половине XIX века, галицко-русские общественные и культурные деятели подчеркивали колоссальную роль исторических земель Галицкой Руси в общерусской истории, отмечая, в частности, что уроженцы Галицкой Руси внесли большой вклад в возвышение Москвы и Московского княжества в период феодальной раздробленности и монголо-татарского ига. К числу самых известных из них относился выходец из Галиции митрополит Петр, который, поддерживая объединительную политику внука Александра Невского московского князя Ивана Калиты во второй четверти XIV века, «перенес в Москву митрополичий престол и сделал Москву духовным центром объединяющейся России» [4, с. 9]. Галицкие общественные деятели воспринимали личность митрополита Петра как один из символов общерусского единства, подчеркивая, что «ближайшим советником Ивана Калиты был первый митрополит московский Петр, называемый также Петром из Раты, поскольку он родился в нынешней Галичине и жил над рекой Ратою...» [3, с. 27]. Таким образом, именно галичанин стоял у истоков превращения Москвы в церковную столицу русских земель, что весьма символично. Сам князь Иван Калита воспринимался галицко-русскими деятелями однозначно положительно как перспективный и весьма успешный «собиратель русской земли», смерть которого в 1340 году лишила Русь «сильных князей, которые бы могли соединить Гапицко-Влади мирское княжество с другими русскими землями» [3, с. 27].
Характеризуя положение Галицкой Руси в составе Польши, которая захватила Галицкие земли в 1340-х годах при короле Казимире Великом, один из ведущих галицко-русских общественно-политических деятелей конца XIX века О.А. Мончаловский подчеркивал, что вся политика польских королей была направлена на то, чтобы «прервать и уничтожить связь между русскими подданными Польши и русскими жителями возникавшего в то время на севере Московского великого княжества, тем более, что русские подданные Польши не отличались по вере, языку и письму от русских жителей Московского княжества... В этих же целях была использована и церковная уния, заключенная в Бресте» [3, с. 47].
Последующая борьба против Брестской церковной унии стала мощным катализатором дальнейшего развития общественной и интеллектуальной жизни Малороссии и Галиции, которые выдвинули из своей среды много ярких фигур. Уроженцем древнего галицко-русского Перемышля (ныне г. Пшемышль в юго-восточной Польше) был выходец из местной православной шляхты, крупный церковный и общественный деятель Юго-Западной Руси Захария Копыстенский, ставший в 1624 году архимандритом Киево-Печерского монастыря. В своем знаменитом полемическом сочинении «Палинодия, или книга обороны кафолической», направленном против униатов и их пропаганды, Копыстенский обосновывал исконность православия на Руси, указывая, между прочим, на то, что и поляки были изначально восточными христианами, приняв веру от чехов, которые, в свою очередь, приняли крещение от греков. Весь русский народ от Карпат до верховьев Волги и Оки рассматривался Копыстенским и как единое культурное целое, и как изначально православная общность.
Именно в это время окончательно оформляется и находит свое полное выражение идея общерусского единства, которая впервые была четко сформулирована и обоснована малорусскими мыслителями и общественными деятелями. Опубликованный в 1674 году в Киеве архимандритом Киево-Печерского монастыря Иннокентием Гизелем «Синопсис» провозглашал историческое единство Великой и Малой Руси, единство всех ветвей русского народа, а также единую государственную традицию Киевской Руси. Именно киевский «Синопсис» 1674 года вплоть до второй половины XVIII века был единственным пособием по истории России, оказав огромное концептуальное влияние на становление традиционной русской историографии. Взгляд «Синопсиса» на историческое единство Великой и Малой Руси нашел свое отражение во всех основополагающих обзорных трудах по истории России от Карамзина до Соловьева и Ключевского [11, р. 22]. Во второй половине XVII века после вхождения Левобережной Украины в состав Российского государства усиливаются контакты мыслителей и церковных деятелей Юго-Западной Руси с Московской Русью, испытавшей колоссальное влияние малороссийской интеллектуальной и церковной традиции, что привело к симбиозу двух начал и в огромной степени способствовало развитию общерусской культуры.
Представители галицко-русской общественной мысли всячески подчеркивали колоссальную роль, которую сыграли уроженцы Малой Руси в развитии русской науки, культуры и просвещения. Так, О.А. Мончаловский отмечал, что Москва являлась политическим центром свободной Руси, но при этом длительное время «не была центром просвещения» и «не представляла удобной почвы для восприятия и распространения образованности.... Свет нового просвещения, которому впоследствии суждено было отразиться и на самой Москве, загорелся на юго-западных окраинах Руси, попавших частью под Польшу, частью под Литву. Православные братства, вызванные преследованиями со стороны Польши и римокатоличества... посвящают все свои нравственные и материальные средства на распространение образованности и учреждают училища» [2, с. 168]. Особенно важное место в этой деятельности принадлежало Киеву и созданной по инициативе митрополита П. Могилы в 1631 году Киево-Могилянской академии, откуда «выходили просвещеннейшие люди на всю Русь, и вследствие этого Киеву еще раз пришлось играть весьма важную роль в истории просвещения всей Руси. Плоды этого просвещения проявились в том, что среди русского населения Польши и Литвы... выступает целый ряд деятелей и ими создается литература полемического и богословского содержания. Из той же среды выходят ученые люди, которые не только в южной Руси противостоят противонародной пропаганде, но проникают и в Москву и кладут первое основание русской учебной литературе» [2, с. 169].
Среди уроженцев Юго-Западной Руси, оказавших особенно сильное влияние на Московскую Русь, галицко-русские деятели называли М. Смотрицкого, славянскую грамматику которого, «перепечатанную в 1618 году в Москве, употребляли во всей России до Ломоносова» [2, с. 170], а также К. Транквилиона, И. Копинского, С. Полоцкого, Е. Сла-винецкого, И. Галятовского, И. Гизеля и Д. Ростовского. О. Мончаловский отмечал, что С. Полоцкий и Е. Славинецкий, находясь в Москве, «просвещали русский народ», а С. Полоцкий, являвшийся воспитателем царевича Федора Алексеевича, имел большое влияние в Московской Руси и был инициатором создания в Москве славяно-греко-латинского училища, позже преобразованного в академию. К заслугам С. Полоцкого относилось также введение проповедей в московских церквях и написание драматических сочинений, что положило основание русскому театру.
Именно киевские ученые, как подчеркивали галицко-русские деятели, стали активными помощниками Петра I в деле преобразования Руси. В петровскую эпоху «мы видим южно-русских ученых во главе церковного управления и просвещения в северной Руси: С. Яворский был местоблюстителем патриаршего престола; Г. Бужинский стоял во главе русского книгопечатания и школьного образования и получил от Петра I титул "протектора школ и типографий”» [2, с. 171]. Однако наибольшим влиянием при Петре обладал Ф. Прокопович, ставший одним из идеологов российского абсолютизма. Любопытно, что галицко-русские просветители связывали успехи российской науки и просвещения с деятельностью Ф. Прокоповича, по совету которого «Петр Великий основал в Петербурге Академию наук» [2, с. 172]. «Главнейшими сотрудниками Петра I на поприще научной, литературной и государственной деятельности были малороссы, питомцы Киевской академии, - не без гордости заключал в 1898 году галичанин О.А. Мончаловский. - Это участие малороссов в общерусской лингвистической работе продолжалось и после Петра, продолжается и по настоящее время» [2, с. 7].
По справедливому замечанию А. Миллера, «культура, которую мы знаем сегодня как русскую, была создана в XVIII и в первой половине XIX века совместными усилиями русской и украинской элит, если вообще возможно применение этих терминов более позднего происхождения к тому времени; или же, что более правильно, усилиями великорусской и малорусской элит. Именно с этим общим наследием и пришлось позднее бороться украинским националистам, включая М. Грушевского, который затратил много усилий на критику "традиционной схемы русской истории”, возникшей в Киеве» [11, р. 22].
К этой справедливой констатации можно добавить, что в концептуальную разработку «традиционной схемы русской истории», которой впоследствии объявили беспощадную войну украинские историки - первые менеджеры «украинского проекта», внесли огромный вклад галицко-русские и карпато-русские ученые, оказавшие значительное воздействие на русскую общественно-политическую и научную мысль в целом. Так, уроженец Закарпатья историк Ю. Венелин (Гуца), стоявший у колыбели русской славистики, оказал серьезное влияние не только на процесс развития научного славяноведения в России, но и на формирование взглядов отдельных ученых и писателей, в том числе на М.П. Погодина, К.С. Аксакова, А.С. Хомякова и О.М. Бодянского, ставших интеллектуальной элитой России во второй половине XIX века. Стоит отметить, что Венелин был некоторое время домашним учителем в семье Аксаковых, существенно повлияв на становление славянофильских взглядов братьев Аксаковых.
Подобно Угорской Руси, начало национального возрождения в Галицкой Руси в первой трети XIX века также определялось деятельностью убежденных сторонников общерусского единства. Д.И. Зубрицкий, с именем которого связаны первые проявления национального возрождения галицких русинов, обоснованно считался лидером «русского» направления, поддерживал активные контакты с профессором Московского университета известным историком М.П. Погодиным и был убежденным сторонником принятия русского литературного языка как языка «культуры и науки в Галичине» [4, с. 39]. Научная и культурная деятельность Д.И. Зубрицкого, несмотря на его абсолютную политическую лояльность Вене, вызывала настороженное отношение австрийской администрации, которая, в частности, ставила препоны распространению написанной Зубрицким «Истории Галичского княжества», воспринимая подписчиков этого научного труда как своих противников.
В письме видному деятелю чешского национального возрождения Вацлаву Г анке 8 января 1853 года Д.И. Зубрицкий, комментируя язык своего труда, писал: «Вы одобряете употребленный мною в Галичской истории язык. Я писал по-русски; ибо как немецкий, так и русский один только есть литературный язык. Как немцы в Страсбурге, в Дерпте, в Цюрихе и Гамбурге на одном только пишут наречии и разумеют друг друга, так и русские должны писать на одном только, твердо уже основанном и изящно обработанном, диалекте. Не моя вина, что мои соотчичи по большей части не разумеют его еще теперь» [5, с. 389]. Таким образом, один из основоположников галицко-русского национального возрождения и крупнейший галицко-русский историк XIX века Д.И. Зубрицкий открыто выступал за литературное единство галицких русинов с Россией. Впрочем, в середине и второй половине XIX века планы принятия русского языка как общего литературного языка для всех славянских народов были популярны среди целого ряда словацких, чешских, хорватских и словенских национальных и культурных деятелей; при этом некоторые из них даже предпринимали практические шаги в данном направлении [10, s. 14].
Помимо Д.И. Зубрицкого, начальный этап национального возрождения в Галиции был связан с именами М. Шашкевича, И. Вагилевича и Я. Головацкого, которые вошли в историю общественной и культурной жизни Галицкой Руси под названием «Русская троица». Изданный в 1837 году «Русской троицей» литературный альманах «Русалка Днестровая», ставший «важнейшей вехой в истории национального возрождения Галичины» [4, с. 18], убедительно демонстрировал явственные общерусские мотивы. Так, например, в опубликованном здесь стихотворении М. Шашкевича «Воспоминание» затрагивались и прославлялись сюжеты общерусской истории - в том числе золотая эпоха Ярослава Мудрого, а также сила и слава Новгорода.
Примечательно, что содержание «Русалки Днестровой» пришлось не по вкусу бдительным австрийским чиновникам, и «в Галичине альманах тотчас был запрещен и конфискован полицией» [4, с. 18], а его авторы были исключены из Львовской духовной семинарии. По словам О. Мончаповского, «судьба, постигшая авторов "Русалки Днестровой”, показывает, что в Австрии было тогда опасно печатать русские книжки. Но галицко-русские писатели не могли ничего печатать и за границей, понеже существовал закон, накладывающий штраф в 25 дукатов на того, кто напечатал за границей сочинение, не прошедшее через австрийскую цензуру» [3, с. 88]. Таким образом, первые проявления культурно-национальной деятельности русинов Галиции в 1830-х годах недвусмысленно свидетельствовали об их осознании исторического и духовного единства всех русских земель.
Уже начальный этап галицкого национального возрождения был связан с борьбой галицко-русской интеллигенции против латинизации и полонизации. В 1833 году в предисловии к своему сборнику польских и галицко-русских песен известный польский литератор и этнограф В. Залесский высказал мысль о целесообразности присоединения галицких русинов к польской литературе. Галицкий греко-католический священник И. Лозинский поддержал эту идею в своей статье «О введении польского алфавита в русскую письменность», опубликованной во Львове в местной польской газете «Rozmaitości» в 1834 году [4, с. 17]. Однако эта инициатива сразу вызвала единодушное негодование галицко-русской общественности. М. Шашкевич в своей брошюре «Азбука и абецадло», опубликованной в 1836 году, резко осудил идею перехода на латиницу, показав ее вред, историческую несостоятельность и неприемлемость для галицких русинов [4, с. 17]. Впоследствии попытки латинизации письменности галицких русинов будут регулярно предприниматься со стороны австрийских властей и польской администрации Галиции.
Политика австрийских властей, направленная на культурное отчуждение русинов от России и русского литературного языка, находила свое выражение в административном навязывании местного диалекта в качестве литературного языка и в открытой дискриминации тех русинских изданий, которые использовали русский литературный язык и отстаивали идею единого русского литературного языка для русинов. Так, литературное издание галицких русинов «Зоря Галицкая», выходившее в 1850-х годах, подвергалось мощному давлению австрийских властей за «чрезмерное использование московских слов». «Церковная Газета», издававшаяся общественным и культурным деятелем закарпатских русинов И. Раковским на литературном русском языке с 1856 года, была вскоре приостановлена, а затем закрыта австрийскими властями.
В 1859 году австрийские власти и польская администрация Галиции во главе с графом А. Голуховским предприняли наиболее активную и организационно подготовленную попытку перевода письменности галицких русинов с кириллицы на латиницу; для этой цели была создана специальная комиссия и разработан особый латинский алфавит. Симптоматично, что главным аргументом в пользу данной реформы со стороны австрийских и польских властей была недопустимая, по их мнению, «близость» языка галицких русинов к русскому литературному языку и «нежелание» русинов Галиции дистанцироваться от этого языка. Только решительное и единодушное сопротивление данным планам со стороны самых видных представителей галицко-русской интеллигенции сорвало планы Вены и польской политической элиты Галиции.
Указывая на последовательность и системность политики австрийских властей, стремившихся к максимальному культурно-языковому отдалению галицких русинов от русского литературного языка и русской культуры, львовское «Слово» констатировало в январе 1884 года: «Будучи уже под Австрией, нас правительственные мужи подозревали и почему-то не взлюбили... Кто дерзал писать по-русски, хотя бы весьма плохо, падал в подозрение москалефильства и подвергался надзору; издать печатью какой-нибудь русский букварец было ужасною дерзостью» [6].
С изобретением украинской фонетической письменности П. Кулишом (так называемая «кулишивка»), созданной в противовес русской этимологической письменности, австро-польские этнокультурные технологи получили новое эффективное орудие обособления галицко-русской письменности от русского литературного языка. Известно, что сам П. Кулиш крайне негативно реагировал на использование созданного им фонетического алфавита поляками для углубления культурно-языкового раскола между малороссами и великороссами. В своем письме к известному галицко-русскому деятелю Б. Дедицкому в 1867 году Кулиш откровенно заявил о том, что «видя это знамя (кулишивку) в неприятельских руках, я первый на него ударю и отрекусь от своего правописания во имя русского единства» [2, с. 78].
Усиление противоречий между русскими галичанами и местными украинофилами, вскоре достигшее антагонизма, было срежиссировано польской администрацией Галиции в 1890 году, когда «после предварительных совещаний с наместником Галичины К. Бадени и митрополитом С. Сембратовичем депутат галицкого сейма Ю.С. Романчук провозгласил проект национально-политического соглашения с поляками под названием «Новая эра». Главные пункты программы Романчука гласили, что «мы, русины, народ самостоятельный, отдельный от польского и российского, и на этом основании желаем развивать свою народность и язык. Мы держимся верно греко-католической веры и обряда» [2, с. 83]. По меткому замечанию О.А. Мончаловского, данная программа означала «отречение от племенной связи с остальным русским миром, и даже отделяла галицких малороссов-униатов от православных малороссов в Буковине, не говоря уже о малороссах в России» [2, с. 83].
Представители русских галичан выступили категорически против тезисов Романчука, поскольку они противоречили идее общерусского единства, лежавшей в основе мировоззрения галицких русофилов. Соглашение украинофильской части галичан с польской элитой Галиции, получившее известность как «Новая эра», ознаменовалось усилением раскола между русскими галичанами и украинофилами, которых поддерживали Вена и польская администрация Галиции. Провозглашение «Новой эры» стало, по сути, идеологической подготовкой для наступления на русских галичан и русский литературный язык в Галиции.
Вопреки массовым протестам галицко-русского населения с 1892 года во всех школах Галиции было введено фонетическое правописание («кулишивка») вместо традиционного для галицких русинов этимологического письма, которое было принято в дореволюционной России и благодаря которому русины могли свободно читать изданные в России книги. Началась кампания преследования и дискриминации русского литературного языка. Так, «воспитанникам Львовской духовной семинарии запретили обучаться ему, у учеников стали отбирать книжки, написанные на русском литературном языке, общества студентов "Буковина” в Черновцах и "Академический кружок” во Львове были закрыты...» [4, с. 81]. Активное участие в борьбе с русским литературным языком приняли высшие иерархи греко-католической церкви Галиции, включая митрополита С. Сембратовича, «покорного слуги графа К. Бадени» [2, с. 83]. Именно Сембратовичу принадлежит «почин к изданию пастырского послания, запрещающего духовенству и мирянам выписывать и читать орган русской партии "Червонную Русь”, многим священникам отнял отличия и достоинства благочинных за то, что они не приняли так называемой "новоэрской программы”» [2, с. 84]. Гонения коснулись и тех русских галичан, которые состояли на правительственной службе. По словам современника описываемых событий, «кто хотел отличиться или поправить свою репутацию перед начальством, тот достигал цели доносом на своего сослуживца, принадлежащего к русской партии...» [2, с. 85]. Примечательно, что в ходе организованного австрийскими властями судебного процесса против активистов галицко-русского движения в марте 1914 года во Львове одному из обвиняемых, известному галицко-русскому деятелю С. Бендасюку, судья запретил говорить на литературном русском языке [12].
Преследования представителей галицко-русского движения в Галиции, начавшиеся после провозглашения «новоэрской программы» в 1890 году, стали своеобразной генеральной репетицией широкомасштабных репрессий, обрушившихся на галицко-русское движение сразу после начала Первой мировой войны. Принятие «новоэрской программы» и последовавшее за этим углубление раскола между русскими галичанами и украинофилами стало свидетельством окончательного перехода украинского движения из его первоначальной «этнографическо-литературной» фазы на политические рельсы, тщательно подготовленные Веной и польской администрацией Галиции. Насаждение украинского движения и его мощная административная и финансовая поддержка со стороны австрийских властей и польской администрации были эффективным рычагом отрыва Галиции от общерусской цивилизации, органичной и важной частью которой всегда являлись исторические области Галицкой Руси.
Последовавшие в ходе Первой мировой войны в 1914-1918 годах массовые репрессии австро-венгерских властей против активистов галицко-русского движения и галицко-русской интеллигенции, которые выражались в многочисленных внесудебных расправах и в практике заключения в австрийские концлагеря, символом которых стал печально известный Талергоф, привели к гибели десятков тысяч галицких русинов. В результате
физического истребления русофильской части галицкой интеллигенции был резко подорван потенциал галицко-русского движения, что способствовало окончательному триумфу «украинского национального проекта» в Галиции.
Шевченко Кирилл Владимирович,
доктор исторических наук, доцент, заведующий Центром евразийских исследований
Филиала РГСУ в Минске, профессор кафедры правовых дисциплин Филиала РГСУ в Минске.
Опубликовано: Тетради по консерватизму: Альманах. – № 2. 2020. С 349-358
Литература
1. Мончаловский О. Главные основы русской народности. Львов: Типогр. Ставропигийского Института, 1904. 132 с.
2. Мончаловский О. Литературное и политическое украинофильство. Львов: Типогр. Ставропигийского Института, 1898. 218 с.
3. Мончаловский О. Святая Русь. Львов: Типогр. Ставропигийскаго Института, 1903. 97 с.
4. Пашаева Н. Очерки истории русского движения в Галичине ХІХ-ХХ вв. М.: Имперская традиция, 2007. 185 с.
5. Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель / Издал В.А. Францев, профессор Императорского Варшавского Университета. Варшава: Типогр. Варшавского Учебного Округа, 1905. 388 с.
6. Слово. Львов. 1884. 3 (15) января. № 1.
7. Слово. Львов. 1884. 10 (22) января. № 3.
8. Сочинения Протоиерея И. Наумовича: Повести и рассказы из галицко-русской жизни. Т. II. Пг.,1914. 243 с.
9. Федевич К. Украинцы и не только: Особенности национального самосознания украинцев Восточной Галиции в 1920—1930-е годы И Славяноведение. 2014. № 5. С. 3-12.
10. Daniš М., Matula V. M.F. Rajevskij a Slováci v 19 storočí. Bratislava: Univerzita Komenského v Bratislavě, 2014. 303 s.
11. Miller A. The Ukrainian Question. The Russian Empire and Nationalism in the Nineteenth Century. Budapest -New York: Central European University Press, 2003. 282 p.
12. Čas v Praze. 1914. 10 března. Číslo 68.
13. Čas v Praze. 1914.11 března Číslo 69.
14. Čas v Praze. 1914. 4 března. Číslo 62.