Проблема переплетения социологии (в т.ч. и социологии религии) и политики стара как сама социология. Именно социологию многие считали синонимом политики[1]. Например, профессор Лудвиг Гумловиц из университета в Граце в начале прошлого века написал книгу «Социология и политика», в которой сравнивал эти дефиниции. Социология, в широком смысле слова, есть наука об обществе, а политика – умение управлять обществом.

Из этого Л.Гумловиц сделал вывод, что каждый политик является социологом и наоборот, каждый социолог политиком[2]. Известный сербский социолог Радомир Лукич в одной из своих работ выразил подобное мнение: «С нашей точки зрения важно заметить, что социология и общественные науки вообще являются оружием в политической и общественной борьбе. Следовательно, каждый класс, каждая общественная группа имеет свое отношение к этим наукам и ими пользуется, ибо в политической и общественной борьбе социальные силы должны использовать знание об обществе, которое дают общественные науки. И все, кто вовлечен в общественную деятельность, стараются создать такую общественную теорию, которая может оказать помощь в их политическом противостоянии»[3].

Другие авторы, особенно сами социологи, ставили перед социологией задачу расширения гуманизма, что с неизбежностью вело их в сферу политических смыслов и обязательств. Это особенно проявилось в период институционализации социологии как университетской науки. В этот период политическая сфера притягивает социологов в лагерь левых, гражданских и мондиалистических теорий. Сегодня такое положение нарушено, но любопытно, что правые по политическим убеждениям социологи подвергаются большей критике, чем их коллеги-левые. В рамках социологии появляется и проблема практической социологии, т.е. проблема заказчика, когда оплачивается определенный результат, в угоду которому социолог жертвует объективностью и нейтральностью науки. В известной монографии Мичела Клера «Война без конца» автор предупреждает о сумерках общественных наук, а ученых определяет как обыкновенных наемников. По мнению М.Клера проблема в том, что правительство США использовало ряд ученых, особенно обществоведов, с целью разработки программ по предотвращению восстаний, бунтов и революций[4]. Для этого проводился ряд антропологических и социологических исследований, для которых Пентагон приглашал ведущих ученых из университетов и институтов США. Причем эти ученые организовывали научные конференции с участием зарубежных коллег, но об истинной цели конференции (цели работы) их не уведомляли. Члены группы, которая работала на Пентагон и правительство, постоянно проводили анализ научных работ своих зарубежных коллег в этой области.

Сегодня каждое значительное политическое течение имеет своеобразное обоснование в виде собственной социологической теории, которая обеспечивает ее научность. Это приводит к тому, что политическая критика и поиск лучшей теории общественного развития распространяется и на оценку научных теорий[5]. Представитель той или иной социологической теории всегда анализируется как представитель конкретной политической ориентации[6]. Этого не избежали и социологи Сербии (и Югославии). «Опоздавши в своем развитии, югославская социология не могла сопротивляться влиянию со стороны, которое навязывало одну за другой разные модели в виде теоретических и методологических решений. Это влияние приходило, как правило с большим опозданием, и часто из стран с более высоким уровнем развития, особенно в социологической традиции»[7].

 

Социология религии в сербских странах – между оккультизмом и марксизмом.

 Несогласие социологов и теоретический плюрализм привели к драматическому разделению между самими социологами, которые искали арбитраж в политическом поле. Обвинения сторонников одной теории в адрес последователей другой заходили так далеко, что употреблялось слово «фашизм»[8]. Все это, естественно, не шло на пользу социологии как науки.

По мнению Слободана Йовановича само появление сербской интеллигенции предопределило такую ситуацию. Сербский народ не имел достаточного числа образованной национальной интеллектуальной элиты. Немногочисленная сербская интеллигенция (получившая образование в Венгрии и Австрии) не могла удовлетворить потребности молодого государства. В 1839 г. Сербия послала первую группу из 10 стипендиатов на учебу в Австрию и Германию, но из Австрии они были переведены в Париж. Надо отметить, что эти стипендиаты, прежде всего, должны были восполнить на родине недостаток чиновников, а не ученых, поэтому они получали преимущественно юридическое образование. Вернувшись на родину, эти молодые люди старались внедрить в Сербии образцы западной культуры, современные западные идеи. Некоторые из таких идей были для молодого Сербского государства как бомба замедленного действия, что замечало старшее поколение, но не видело молодое. Так, как отмечает С.Йованович, произошел раскол между старшим и младшим поколением сербской интеллигенции.

Первые наши стипендиаты возвратились на родину в 1848 г. Они приехали из Франции и Германии под впечатлением великого демократического брожения умов. Двое из них, Димитрие Матич и Коста Цукич, стали профессорами лицея, где преподавали в духе либерализма. Это вызвало недовольство властей и через два-три года им дали иное назначение: перевели из лицея, где они казались опасными, на чиновничьи должности.

В чем же суть этой конфликтной ситуации? Сербская ментальность и свойственная ей мысль, которые сохраняли сербский народ и культуру, были органичными и функциональными; они постулировали национальную культуру, язык и веру как высшие ценности, что способствовало сохранению аутентичности сербской культуры. Новые (западные) социальные теории отбрасывали тезис об органичности национальных форм и предлагали либеральные и марксистские схемы общественной жизни. Больше всего споров вызвала демократия. Для первых она была деструктивной (народ разделялся на партии), для вторых демократия выступала условием рациональной организации государства и общества. Первые сербские социологи поневоле должны были стать арбитрами в этом столкновении, в котором они, как правило, были на стороне демократии, либерализма и марксизма[9]. Вторыми арбитрами (помимо социологов) выступали теологи и религиозные мыслители, многие из которых получили образование в России. Центром интеллектуальных баталий, из которого расходились круги либеральных и марксистских идей, стали юридический, философский и богословский факультеты в Белграде.

Пользуясь академической свободой многие преподаватели использовали кафедры как политическую трибуну для пропаганды, прежде всего, марксистских идей. Это имело свои последствия. Так «Нови Балкан» 30 июня 1940 г. обрушился с критикой на декана юридического факультета в Белграде проф. Джоджа Тасича[10] за «кокетничанье с левыми (это у наших университетских людей мода и зараза)»[11]. В том же году несколько ведущих профессоров и ассистентов (среди них и известный марксистский социолог религии Вуко Павичевич) философского факультета, которые были членами КПЮ, имели проблемы с властью в связи с распространением марксистских и революционных идей среди студентов. Профессора марксистской ориентации активно противостояли тем, кто думает иначе – нападкам подвергался известный деятель сербской культуры Йован Скерлич и преподаватели теологического факультета как представители органической мысли в Сербии.

Тогдашняя власть считала марксизм и коммунистов деструктивными для народа и государства, поэтому правительство создало Югославский антикоммунистический комитет, задачей которого было противодействие распространению марксизма и революционных идей в Королевстве Югославии[12]. В программе работы комитета значилось «обратить особое внимание на профессоров, которые своей научной и публицистической деятельностью отрицательно влияют на социальное развитие академической молодежи и не допускать их до руководства кафедрами»[13].

Вторая группа социологов, среди которых был и Слободан Йованович (он вел курс социологии религии), заигрывала с оккультизмом, который имел антихристианский, антиправославный и антиорганический характер. Сотрудничество социологов и оккультистов замечено с момента возникновения социологии религии как науки. Именно Огюст Конт, основатель социологии, формировал «новую религию» на основах оккультизма, чье главное божество – «Святая Клотилда»[14]. «Позитивистский календарь» Конта должен был заменить церковный. Божеством новой религии становилось человечество вооруженное новым знанием – «Великое существо»[15].

Основатель социологии религии Эмиль Дюркгейм так же способствовал популяризации оккультных и масонских мотивов в сфере религиоведения, когда задумал разработать теоретическую основу создания гражданской морали и новой профанной религии, которая взяла бы на себя социально-интегративную функцию христианства[16].

С этим наследием и началось становление социологии религии в восточноевропейских странах с кратковременными попытками оспорить и даже отбросить его. После Второй мировой войны социология вообще пришла в упадок, т.к. марксистские власти считали, что она развивает гражданские, иначе, буржуазные ценности. Возвращение социологии в сербский регион произошло после того как на Западе она доказала свою функциональность, что и сделало социологию популярной наукой и вызвало рост ее отраслей. Сегодня существует 28 самостоятельных отраслей социологии, среди которых социология религии занимает видное место.

В Сербии развитие отраслевой социологии протекало медленно и неровно. Первые отрасли появились между двумя мировыми войнами – это был пик популярности социологии деревни. После Второй мировой войны наступила стагнация, которая закончилась началом интенсивного развития социологии после 1960-ых годов. Это развитие сопровождалось постоянным требованием усваивать марксистский подход в изучении конкретных общественных явлений: «проблема в том, каким образом по-марксистски обосновать отраслевые социологии»[17]. Данило Маркович писал «Мы считаем, что марксистское образование студентов должно осуществляться как отдельными образовательными предметами, так и марксистским обоснованием и содержанием всех образовательных дисциплин»[18]. «Общая социология и отдельные социологии… должны быть марксистски обоснованы»[19]. В такой ситуации наиболее драматично складывалась судьба именно социологии религии.

 

Социология религии Слободана Йовановича.

 У нас социологией религии занимается относительно небольшая группа профессоров университета и любителей этой научной дисциплины. Первые шаги в этой области сделал упомянутый выше профессор Слободан Йованович, который читал курс социологии религии в Белградском университете до Второй мировой войны. Однако его научная работа на этом поприще не была полностью успешной. Тексты по социологии религии даже не вошли в собрание его сочинений, которое публиковано в 1990-1991 гг. С.Йованович социологической научной общественности представился лекционным курсом Социологија религије (Белград, 1938 г.) и небольшой работой Динкманова социологија религије. В курсе Социологија религије он дает определение: «Социология религии – это религия с точки зрения социологии. Поскольку социология, вообще говоря, наука об обществе, можно сказать, что социология религии изучает то, что в религии является общественным»[20]. Сам курс разделен на две части и вводные объяснения (последние касаются определения религии, разницы между религией и магией, основных теоретических положений социологии религии). В первой части – «Социология религии Макса Вебера» – дан критический обзор социологической теории религии известного немецкого ученого. Однако этим и ограничивается анализ теоретического наследия социологии религии. Во второй части С.Йованович рассматривал проблему методологии социологического анализа религии и предупреждал о двух неверных путях исследования – узком психологизме и социологизме.

С.Йованович в своих работах старался быть объективным и нейтральным, насколько ему это позволяло рационалистическое воспитание и принадлежность к масонам. Из-за его политической позиции, С.Йовановича некоторые авторы отнесли к консервативным авторам[21], но в сущности он принадлежал либерализму, а его научное кредо – объективность и нейтральность – вызывало уважение и у правых.

 

Социология религии Вука Павичевича (1914-1978).

 В.Павичевич был ординарным профессором философского факультета в Белграде, преподавал этику и социологию религии. Он опубликовал пять книг: Проблеми вредности и стварности у немачкој класичној аксиологији (1960); Основи етике (три издания); Социологија религије (несколько изданий); Огледи о хуманизму (1978) и Разговори о социјализму и етици (1977).

В случае с В.Павичевичем, как и с С.Йовановичем, надо отметить, что книги по социологии религии писал не социолог, что можно увидеть из самой книги. В.Павичевич книгу Социологија религије са елементима филозофије религије разделил на десять глав, в которых попытался изложить теоретические основы религиоведения и социологии религии в частности. В первых главах автор задает методологический вектор исследования религии: проблемы, которые он поднимает, касаются определения религии и магии, структуры и социальных функций религии, феномена «мирской религии», возможностей социологического анализа религии (в том числе на эмпирическом уровне – индикаторы и факторы религиозности). Отдельно рассматривается история социологии религии (эта глава достаточно спорная и противоречивая). Большое внимание в своей работе В.Павичевич уделил описанию мировых религий (буддизм, христианство, ислам). Христианство рассматривается в форме католицизма, в ущерб православию и протестантизму; социальное учение христианства отождествляется только с католической социальной доктриной[22]. Ислам, в версии В.Павичевича, предстает как одна из самых толерантных религий.

В последних главах указанной работы автор рассматривает проблемы секуляризации современной культуры и феномен сектантства. Но анализ дается сквозь призму одной марксистской ориентации, что уменьшает ценность проведенного исследования.

В заключение можно сказать, что при очевидных недостатках, прежде всего ориентации на политическую идеологию, Социологија религије са елементима филозофије религије В.Павичевича, все-таки представляет собой значительный вклад в социологию религии.

 

Социология религии Джуры Шушнича.

 Джуро Шушнич преподавал на Философском факультете в Белграде. Сфера его интересов не только социология религии, но и социология СМИ, проблемы методологии социологии. Мы же хотим упомянуть о его двух работах Знати и веровати (1988) и двухтомная Религија.

Знати и веровати представляет собой исследование с позиций марксистской методологии. К сожалению, работа носит скорее философско-публицистический характер, чем социологический (отсутствуют многие классические проблемы социологии религии). Хотя автор выбрал для изложения материала диалогическую методу, работа все же носит характер манипулирования фактами и аргументами.

            Эти недостатки присутствуют и в двухтомнике В.Шушнича Религија. Первый том посвящен понятию, структуре и функциям религии, однако отсутствует социологическая конкретизация поставленных проблем, нет анализа конкретных религий и их социальных учений. Во втором томе автор анализирует взаимодействие религии и науки, проблему встречи (религиозный диалог и толерантность) и т.п. Но и здесь отсутствует конкретика: например, читатель не может узнать ничего о межрелигиозных конфликтах, унии и прозелитизме, традиционных религиях и их социальных учениях, новых религиозных движениях (сектах).

            С деятельностью В.Шушнича связан инцидент с привлечением к чтению курса по социологии религии деятеля адвентистского вероучения, что дало повод многим профессорам усомниться в объективности и беспристрастности многих учебных материалов.

Если говорить о современном состоянии социологии религии, то необходимо отметить, что она является важной политической силой, которая сохраняет веру в некоторые (нео)либеральные постулаты. Важнейший из них – положение о необходимости отделения церкви от государства. Об этом молодой румынский социолог религии Дан Дунгачиу рассуждает на примере Румынии и Турции. В своей небольшой работе «Разочарование социологией? Постмодерность, социология религии и кризис обоснования разделения церкви и государства» автор говорит, что Румыния почти на 90% православная страна и чтобы вступить в НАТО и Европейский Союз, правительство должно убедить православных румын держать свои религиозные убеждения в частной жизни. А это практически значит, что власти их принуждают явно вести себя так, будто их вера не имеет никакого значения для общественной, публичной жизни. В силу этого Д.Дунгачиу задает вопрос: что значит социологическая (научная) нейтральность в этом случае? Особенно, что значит нейтральность если православным запрещается, или лучше сказать, оспаривается их право политически высказаться исходя из религиозных убеждений. Но, это не запрещено коммунистам, феминисткам, другим этническим сообществам (цыганам, венграм и др.). Д.Дунгачиу пишет: «В Румынии, и не только в Румынии, мы живем в очень парадоксальной ситуации. Нам говорят что государство нейтрально, но если вы являетесь коммунистом, феминистом, или националистом – имею в виду какое-либо этническое сообщество (например, цыгане) – можете попытаться чтобы ваш взгляд на мир отражался в законах нации, если же вы являетесь религиозным сообществом – тогда не можете. Во имя религии вы не можете действовать явно; во имя вашей этничности или вашего пола можете. У нас есть numerus clausus  для цыган на нашем факультете, то есть процент мест, которые дают этому меньшинству; на нас влияют с целью иметь репрезентативный процент женщин в нашем Парламенте и так далее… Возникает вопрос: «Почему религию считают хуже остальных факторов, которые формируют человеческий разум и стараются найти способ сохранить разделение церкви и государства»[23].

Второй пример – Турция. Д.Дунгачиу говорит, что жил в этом мусульманском государстве, которое по Конституции есть секулярная и демократическая республика. В Турции к власти пришло исламское движение (1996 г.), однако армия воспротивилась этому и привела к власти светское правительство. В начале 1998 г. Министерство образования решило, что преподаватели должны строго придерживаться правила светскости в одежде. Так называемая «война тюрбанов» началась. Протесты студентов подавлены, а самые радикальные были устранены из университета. Турецкий режим был провозглашен «демократическим» и «либеральным».

Во всем этом от социологии религии требуется быть на стороне официальной западной политики. Но это, как замечает Д.Дунгачиу, больше не возможно. Социолог вскрыл, в чем заключается трюк, когда в социологии религии настаивают на принципе нейтральности (разделении фактов от ценности): если этот принцип выполняет атеист или агностик, то он остается самим собой (атеистом или агностиком); если этот принцип выполняет верующий, то он перестает быть таковым. Трюк заключается в уравнивании «нейтральности» и «объективности» с атеизмом[24].

Кроме этого, современная социология религии, помимо опоры (нео)либерализма, зачастую служит проводником в академическую среду тенденции вытеснения традиционных религий в пользу новых религиозных сект и оккультизма. Примеры, которые привел румынский коллега, тому свидетельство.

Эти тенденции не обошли и сербскую социологию религии, особенно когда речь идет о третировании ею религиозного образования.

            В заключение хочется отметить, что мы не рассмотрели всех авторов, которые принадлежат к институциональной социологии религии сербского региона, но можно заметить, что определенные политические силы заинтересованы в том, чтобы социология религии преподавалась по заранее придуманной модели (прежде всего на основе политических, не научных критериев). Официальная или институциональная  социология религии претерпевала постоянное влияние со стороны политических движений. Одновременно, органическая социология развивалась как «оппозиционная», внеинституциональная социология, устойчивая к критике и деструктивным воздействиям  различных политических тенденций.

            Органическая социология религии развивается в основном в среде Сербской православной церкви. К этому надо добавить и большое число авторов, которые не принадлежат ни одному виду формальных научных институций, но своим делом, своим социологическим трудом принадлежат органической социологии. О ее предмете, содержании, методах и т.д. говорится очень мало (особенно в положительном смысле). Все это проводит к одностороннему восприятию научного поля социологии религии и это  еще одно доказательство большого влияния политики на социологию вообще, и социологию религии в частности.

            Можно заключить, если социология религии желает остаться подлинной научной дисциплиной, она должна освободиться от влияния оккультизма и сектантства, т.е. воздействия политики. Если этого не произойдет, ее судьбы не предсказуемы.

Зоран Милошевич
доктор социологических наук, Белград