С недавнего времени прилавки белорусских книжных магазинов стали регулярно пополняться книгами серии «Неизвестная история» под редакцией А.Е. Тараса, секретаря Института белорусской истории и культуры, учрежденного в 2012 г. и зарегистрированного в Латвии. Объясняя такую регистрацию в одном из интервью, А. Тарас сказал: «В Беларуси нужно получить разрешение, а там — только сообщить властям. Да и дешевле это, так как денег у нас нет»[1]. При этом амбиции у одного из основателей нового института, очевидно, не малые. В автобиографии писатель без ложной скромности помещает себя среди людей, внесших «весомый вклад в процесс создания новых текстов» европейского масштаба[2]. Графоманы просто плачут от зависти…

Антироссийская направленность выступлений, некомпетентность в исторических вопросах давно сделали Анатолия Тараса спорной, если не провокационной фигурой среди белорусских националистов. Но подобные явления в наше время не редкость. «Неизвестная история» пишется, естественно, для простого обывателя, именно ему задумано рассказать некую скрываемую, замалчиваемую правду. И здесь опять нет ничего нового: громко озвучить некую неслыханную правду во все времена пытались люди, ослепленные своей пророческой самоуверенностью. Удивительно здесь другое. В Церкви, где давно хранится апостольское предостережение «испытывайте духи, от Бога ли они», проявили интерес к выступлениям А.Е. Тараса на высоком иерархическом уровне. 5.11.2013. писатель прочитал лекцию для духовенства Гродненской епархии на тему «Национально-патриотическая концепция истории Беларуси». По словам организатора встречи, прот. Александра Велисейчика, необходимость подобных мероприятий «обусловлена важностью для священника ориентироваться в том множестве интерпретаций исторических событий и фактов, что существует сегодня в нашем обществе»[3]. Безусловно, ориентироваться в истории Беларуси священники должны. Однако методика Гродненской епархии вызывает недоумение: нужно ли знакомство со всеми диковинными интерпретациями? Или у православного духовенства нет представления об истории Беларуси, и оно никак не может самостоятельно разобраться во множестве современных интерпретаций?

Что же именно рассказал своей специфической аудитории необычный лектор? К сожалению, не довелось услышать своими ушами. Однако этот недостаток не трудно восполнить. Возьмем для примера книгу А.Е. Тараса «Краткий курс истории Беларуси IX—XXI вв.» (Мн.: Харвест. 2013, далее страницы по этому изданию). В Предисловии автор пишет, что эта книга была создана на основании лекций, которые он читал «для общественности» (С. 3). Надо полагать, что А.Е. Тарас остается верен себе и основа его выступления доступна в печатном виде.

Из официальных новостных сообщений известно, что А.Е. Тарас представил перед священниками «альтернативную точку зрения на исторический путь Беларуси», отметил «политизацию» истории, когда «история Беларуси зачастую излагается в виде ее польской, литовской или российской версии». Понятно, что «сам Анатолий Ефимович пытается описать ее с позиции самих беларусов как носителей самостоятельной, независимой государственности»[4]. Обратившись к тексту книги, видимо, следует остановиться на этих заявлениях, которые содержатся во Введении.

Рассказ начинается довольно банально: «Историк – это человек, обладающий цельным мировоззрением и способный к самостоятельному анализу событий прошлого. Попугаи, повторяющие чужие мысли – грустный случай. К сожалению, среди профессиональных преподавателей истории в настоящее время преобладают попугаи» (С.5). Итак, братия, не слушайте профессиональных попугаев, а слушайте способных к самостоятельному анализу «историков». Зачем нужны для таких «историков» специальное историческое образование и всякие попугайские диссертации и защиты? Они – вольные птицы, легко перелетают из одной страны в другую, предпочитают вовсе не попугайские титулы «ученых секретарей» не много не мало — институтов истории. Итак, берем факты, овладеваем методом («чтобы не стать архивариусом фактов») и — создаем свои концепции.

Однако если факты можно почерпнуть из энциклопедий (а если это утомительно — из газет и журналов), то методу надо у кого-то поучиться. А.Е. Тарас объявляет себя последователем концепции локальных цивилизаций Тойнби-Гумилева. При этом он почему-то называет ее «методологией историографии», здесь у лектора с понятийным аппаратом что-то не так. Методология истории есть, историография того или иного вопроса или истории определенной страны есть, даже историография методологии истории есть, а вот «методологии историографии» — нет. Далее автор делает свое «популярное» изложение концепций А.Д. Тойнби и Л.Н. Гумилева. По всей видимости, священников особенно заинтересовало бы следующее выражение: «Ритмы истории — это пульсации Взрывов, с которыми обращается к человечеству Бог (он же Универсум, он же Первопричина бытия) и Ответов на них» (С. 6). Что же Бог — универсум или первопричина? Пропустим это недоумение и перейдем к главному. Автор берет у Тойнби и Гумилева далеко не все. О Беларуси как локальной цивилизации в их трудах нет ни слова, зато обозначена православная цивилизация в России. Видимо, А.Е. Тарасу не с руки было вспоминать о такой детали. Для него важнее иное: идея, что некое творческое, пассионарное меньшинство способно повлечь за собой инертное большинство. Намек достаточно прозрачный. А.Е. Тарас и его единомышленники – это пассионарии, духовные лидеры народа, вызванные на сцену истории не иначе, как с взрывной подачи Бога-Универсума. Отличная заявка для священнической аудитории! Видимо это и обозначают слова писателя, сказанные в другом месте: «Довожу до сознания граждан Беларуси историю своей страны… (среди прочего) с позиций христианской доктрины, а не атеизма»[5]. Об атеизме ничего не скажу, но, вот, со знанием христианской доктрины у автора явные сложности.

Итак, определившись с «методологией историографии», А.Е. Тарас переходит к роли самой историографии, ее направлениям и обоснованию собственной концепции.

Изучение истории, понятно, имеет воспитательное значение. Лектор, правда, подменяет изучение истории «историографией», но, как уже было замечено, с понятийным аппаратом у него есть трудности. Сам автор столкнулся с трудностями другого рода: «Знать всю историю невозможно в принципе. Сколько книг надо прочитать человеку, чтобы познакомиться со всей историей своего народа и государства? Сотни! Для обычных людей (не историков) – это тупиковый путь» (С. 9). Как же выйти из затруднения? «Истинное знание состоит не в собирании фактов…, а в использовании фактов» (С. 9), — цитирует А.Е. Тарас английского историка Г. Бокля. Лектор просто подкупает своей откровенностью! Кто-то еще бьется над собиранием фактов! Умнее заниматься их «использованием» с поверхностным знанием «основных этапов и событий в истории Отечества» (с. 9). Какое удобное положение заняли «самостоятельные люди» с «целостным мировоззрением»! Они – не попугаи, чтобы повторять чужие мысли, они просто «используют» факты, собранные не ими, для построения своих концепций.

Далее А.Е. Тарас переходит к краткой характеристике «историографии наших соседей». Польские историки или их большинство, по мнению автора, рассматривают Беларусь как восточную окраину Польши («кресы всходние»). Интересно, кто имеется в виду, Ян Длугош, упомянутый в тексте, или К. Бабятынский, В. Бярнацкий и К. Касажэцкий, упомянутые в списке книг для «углубленного изучения истории Отечества» в конце «Курса»? Видимо, А.Е. Тарас подъял-таки на себя труд по изучению сотен книг польских авторов, внимательно прочитал Г. Ловмяньского, А. Рахубу, М. Космана, Ю. Бардаха и др. Похоже, однако, что не изучил, иначе бы не писал: «Польские историки во все времена молчали о причине, заставившей польских вельмож пойти на столь неожиданный союз» (о Кревской унии 1385 г.)… «Именно в надежде на военную помощь со стороны воинственных литвинов поляки предложили унию» (С. 145). Между тем, еще упомянутый автором Ян Длугош сообщал, что польские вельможи посылали послов к тевтонскому магистру Конраду Цолльнеру, приглашая его в качестве крестного отца для Ягайло с надеждой прекратить военные конфликты. В «Истории Польши» М. Тымовского, Я. Кеневича и Е. Хольцера (М.: Издательство «Весь мир», 2004. С. 111) прямо утверждается: «Для польско-литовской унии имелось немало оснований. Самым веским из них была угроза со стороны Тевтонского ордена, которую ощущали и литовцы, и поляки». Конечно, польская историография имеет свои особенности, есть у нее свои приоритеты, свои интересы, свои недостатки, но вот так огулом, как А.Е. Тарас о ней судить — дилетанство.

Литовской историографии достается от лектора в еще более сильных выражениях. «Летува» — не иначе — стоит написание соседней страны. Э. Гудавичюс, З. Зинкявичюс, Й. Лауринавичюс, Т. Баранаускас обвиняются в «беспардонной лжи», объявляются составителями «выдумок», «сказочниками», «мошенниками» (С. 11). «Неудобные для себя факты (…) — пишет А.Е. Тарас, — они замалчивают, либо дают им фантастические объяснения» (С. 11). Интересно было бы приложить это замечание к самому А.Е. Тарасу. Главное обвинение в адрес «литовской историграфии» со стороны писателя: присвоение литовцами всего наследия ВКЛ. Затруднительно проверить основательность данного заявления для всей литовской историографии, но если взять, например, «Историю Литвы» упомянутого Э. Гудавичюса (М. 2005. Т.1), то в ней как раз отражается «использование (в ВКЛ) русского языка и письма, а также распространение православия в княжеской среде» (С. 191), утверждается что «литовцы пользовались политическими и социальными, а русины – культурными преимуществами» (С. 449).

«Российско-советская историография», по мнению А.Е. Тараса «во все времена, в том числе сегодня, теоретически обосновывала имперский разбой, москвоцентризм, миф о Святой Руси и многое прочее из того же ряда» (С. 13). Здесь автор решил просклонять только «сказочника» Н.М. Карамзина. Ничто же сумняшеся серия «Неизвестная история» переиздает лекции А.Е. Преснякова и И.И. Лаппо, в списке рекомендуемой литературы называются М.К. Любавский, М.В. Довнар-Запольский, не говоря уже об историках советского периода З.Ю. Копысском и С.А. Подокшине. Списывать у них, очевидно, можно, но признаваться в этом – ни в коем случае. Из 13 пунктов «обвинения» А.Е. Тараса в адрес «российско-советской историографии», большая часть которых выставлена без конкретных ссылок в форме авторских домыслов, уместно отметить следующие: «принадлежность восточных славян к единому этнокультурному сообществу, имя которому — русский народ», «беларусский язык (орфография автора) – это совокупность местных диалектов русского языка, испорченных польским влиянием» и замалчивание «преследований беларусского языка и культуры царским режимом (например, ликвидация униатской церкви, запрет беларусского языка в 1866 г.)» (С. 13,15). Возражения против существования «древнерусской народности» посыпались, как известно, вместе с распадом СССР. Конъюнктура подобных заявлений очевидна. Имя «Русь», которым пестрят русские летописи и европейские хроники, описывающие историю Древней Руси, ВКЛ, Московского царства, Речи Посполитой, объявляется многозначным термином, как и название «славяне». Вот, что писал о единстве русского народа известный чешский славист Л. Нидерле в 1920 г.: ни языковая дифференциация, ни смешение с другими народами (литовским, финнским, тюркским), ни различия политической истории, ни татарское нашествие — «ни один из этих факторов не был настолько сильным, чтобы полностью уничтожить первоначальное единство русского народа. Белая, Великая и Малая Русь оставались и продолжают оставаться и поныне частями единого русского народа» (Славянские древности. М.: «Алетейа», 2000. С. 182). Древнерусский период истории белорусского языка отмечают и белорусские филологи (Шакун Л.М. Гісторыя беларускай літаратурнай мовы. Мн.: “Універсітэцкае”, 1984. С. 32—79). То, что белорусский язык имеет диалектную основу показывает синонимия многих белорусских слов. Был период, когда, по замечанию историка белорусского языка отдельные произведения на народном языке при господстве польской культуры напоминали “польска-беларускі шляхецкі жаргон” (Шакун Л.М. Гісторыя беларускай літаратурнай мовы. Мн.: “Універсітэцкае”, 1984. С. 198). Запрет белорусского языка при «царском режиме» был, как раз, выдуман в советской историографии Беларуси и вовсе не замалчивался. Последнее касается и «ликвидации униатской церкви» (История БССР. Мн.: Издат. АНБССР, 1961. Т.1. С.312).

По понятным причинам достается от А.Е. Тараса «западнорусизму», теории, разработанной «представителями московской церкви» (С. 17). «Западнорусисты» — это и «доморощенный янычары Москвы», и «компрадоры», и «агенты Москвы» (С. 10,17).

Спорить с этими карикатурными «историографиями» лектор не видит смысла, ведь надо спешить — «просвещать и развивать свой народ, вместо траты времени и сил на бесполезные споры с националистами из других государств» (С. 18).

Покончив разбираться со «сказками» и «выдумками» соседей, забыв второпях упомянуть об «украинской историографии», А.Е. Тарас переходит к изложению «национального подхода». Откровенность автора и здесь остается «на высоте»: «Для нас важна польза, конечный результат», любой иностранный автор будет писать историю Беларуси с оглядкой на Москву, Варшаву, Вильнюс или Киев, поэтому невозможно «создание строго научной историографии, лишенной политических и прочих предпочтений/ пристрастий» (С. 18). Остается одно: писать с оглядкой на суверенное государство с центром в Минске, рассказать всем, что белорусы – не «потомки рабов» (С. 19). Правда, возникает все-таки неясность с употреблением автором термина «реальная история нашей страны» (С. 20). Не понятно, собственно, что будет предлагать А.Е. Тарас: реальную историю (позитивистскую), существование которой отрицает, или историю, «которую хочется», не реальную, а выдуманную с определенной целью? «Национальная концепция белорусской истории» в кратком виде может быть представлена так:

1. Белорусы – потомки кривичей, дреговичей, ятвягов и радимичей, по мнению автора, балтских племен, культурно ославянившихся.
2. Первым государством на землях Беларуси было Полоцкое княжество.
3. Ему на смену пришло Великое княжество Литовское и Русское. Литва – «беларуская земля», великие князья Литвы «были балтами (или готами) по рождению, христианами по вере, беларусами по языку».
4. ВКЛ утратила свой потенциал в Речи Посполитой благодаря двум войнам с участием Москвы: войны 1654-67 гг. и Северной войны.
5. В 1795 г. Беларусь была оккупирована Российской империей. Белорусы героически боролись с захватчиками, поднимая восстания.
6. В советский период уничтожалась религия и национализм.

О седьмом периоде автор как-то стыдливо во Введении умолчал… Оставил для Заключения.

Итак, подводит предварительный итог А.Е. Тарас, обратившись, наконец, к белорусской историографии: «В современной беларуской историографии существуют два основных подхода к рассмотрению вопросов истории Отечества – национальное и антинациональное» (С. 25). Как говорится, кто не за нас, тот против нас.

Пункты «национально-патриотической концепции» представляют собой комбинацию взглядов В.Ю. Ластовского, В.М. Игнатовского, Я. Лёсика, Н. Ермоловича, М.О. Бича и др. Весьма характерен для этого направления интерес к политической и военной истории Беларуси, одним словом ко всему тому, что несет на себе признаки государственности.

В этом отношении небезынтересно будет мнение маститого ученого акад. Е. Карского о белорусском национальном движении: «Белорусское движение с самого своего зарождениря (Богушевич), как это отчасти было заметно и у некоторых старых белорусских писателей (Верыга, Кондратович, Коротынский) из поляков, в известном круге своих представителей (обыкновенно католиков) питало сепаратистские тенденции. Для того чтобы отвлечь внимание недальновидных читателей от главной цели своих стремлений, более умные вожаки движения прибегали к импонирующим средствам, могущим льстить местному патриотизму: пытались создать из белорусов особую славянскую, отличную от русских нацию; старались подчеркивать “славное прошлое” белорусского народа; выдвигали своеобразные особенности языка белорусского, избегая и преследуя название его наречием и видя в нем также не русскую разновидность. Не прочь были опереться на католическую религию и вспомнили унию, - словом, привлекали к делу все, чем, по их мнению, белорус мог отличаться от великоруса. Но этого было мало. В белорусах сильно заложены основы общерусской культуры: необходимо было их как-нибудь вытравить; средство для этого придумано настоящее – нужно было приняться за уничтожение русской школы. “У данным выпадку нам трэба карыстаць мэтодамі – руйнаванне расійскай школы і, наогул, расейскай культуры і будаваньне на гэтых руінах уласнай школы, утварэньне ўласнай культуры, устанавленьне панаваньня беларускае мовы” (Беларусь 1920, №10). Поступая таким образом, старались убедить всех, что стремятся к «незалежности», которая одна может, по их мнению, спасти Белоруссию от поглощения соседями; на самом же деле все мобилизовалось затем, чтобы скрыть истинный облик белорусской народности, убить в ней сознание принадлежности к русскому племени…» (Белорусы. Мн., 2007. Т. III. Ч.2. С.646.).

Историческая правда не входит в состав «патриотической концепции» А.Е. Тараса. Нужно знать только то, что «полезно» пассионарному меньшинству для оправдания своего лидерства. Лектор стращает слушателей некими «манкуртами», забывшими свою историю, послушным стадом, подвластным своим пастухам (С. 8). Но тут автор несколько перебрал. Весьма возможно, что очень многие наши современники действительно не прочитали сотни исторических книг, плохо помнят школьный курс, но чтобы их забвение простиралось до того, чтобы забыть своих родителей, своих дедов, страну, в которой родились, — фантазия А.Е. Тараса перешагнула пределы здравомыслия. В своей книге он так самозабвенно обличает советские доктрины: неужели забыл, чему служил половину своей жизни? Нужно заметить, что народ — лучший хранитель исторической памяти, чем книжные хранилища и новоявленные гусляры «патриотических» эпосов. И любознательный человек, обращающийся к истории, ищет правды, а не льстивых домыслов. Правда – вот настоящая концепция истории. Узнать и осмыслить свою историю, какой бы горькой она не была — вот настоящий патриотизм.

Что же вынесли священники Гродненской епархии из встречи с очередным представителем белорусского национального движения?

Наверное, они открыли для себя много нового. Например, что варяги принесли на белорусские земли не православие или католичество, а арианство (С.70), что сам восточный обряд «во многом был близок к арианству» (С. 70), что «православные попы на протяжении многих веков уничтожали памятники рунического письма, объявляя их бесовскими знаками» (С. 73), что во время жизни князя Всеслава Брячиславича «большинство полочан были одновременно и христианами, и язычниками», а сам он был «князем жрецом в одном лице» и «обладал недюженными экстрасенсорными способностями» (С. 80), что «обряд, разработанный св. Мефодием, был во многом близок арианству» (С. 97), что Кирилла Туровского «никто официально не канонизировал» (С. 102), что литовские князья ввели автокефалию православной церкви в ВКЛ (С. 135), что «историки-патриоты считают униатскую церковь национальной беларуской» (С. 235), что «Христианская церковь Великого княжества Московского по своей сути сильно отличалась от греческой православной. В частности, обожествляла московских великих князей, а затем и ханов Золотой орды. Более того, когда в Золотой орде утвердился ислам, церковь Москвы переняла ряд элементов этой религии» (С. 16) и т.д. и т.п.

Не мало необычных откровений поведал своим смиренным слушателям в Гродно новоявленный пророк «патриотической концепции истории Беларуси». Одно только спрашивается: за что ему была дана такая честь – выступать перед православным духовенством?

Священник Алексий Хотеев