В 1925 г. отмечался двадцатилетний юбилей событий Первой русской революции. Это отразилось на содержании всей советской периодики. Не остался в стороне и журнал «Полымя». В нём были размещены воспоминания, описывающие события 9 января 1905 г. с Петербурге[3] и баррикадные бои в Москве в декабре 1905 г.[4]. Однако большинство авторов описывают события революции на белорусских территориях Северо-Западного края. Здесь все авторы выделяют одну закономерность. Наиболее массовые и агрессивные революционные выступления происходили в Минской губернии, следом за ней шла активность в Виленской губернии, затем в Гродненской (в основном за счёт Белостока и окрестностей). И самыми спокойными были восточные регионы – Витебщина и Могилёвщина. Основная масса публикаций посвящена протеканию революции в деревне, пожалуй, лишь З. Жилунович описывает рабочее движение периода Первой русской революции.

Авторы указывают, что в Минской губернии на крестьянское население распространялась пропаганда социал-демократов, эсеров, Бунда и Белорусской социалистической громады. По словам лиц, сочувствующих социал-демократам, последние имели в Минской губернии большое влияние на крестьян и провоцировали их на проведение стачек и забастовок. В 1906 г. один из крестьянских митингов, подготовленный социал-демократами, собрал до 2 тысяч крестьян. Несмотря на революционную идеологию, социал-демократы выпустили в Копыле листовку «К российскому крестьянству», которая призывала не грабить помещиков, а делать всё в рамках законности, но не выходить на работу, пока все требования не будут выполнены[5].

Весной 1905 г. крестьяне с интересом читали эсдековские листовки, но им не нравилось, что агитатора пишут «против царя». В 1906 г., по мнению Мороховца, «монархические пережитки уже изжиты». Однако это не повлияло на активность, т.к. связь между социал-демократическим группами была очень слабой[6].

Тем не менее, первая аграрная забастовка в белорусских губерниях в 1905 г. произошла именно в Минской губернии. В имении Щорсы крестьяне отказались выходить на работу. К тем, кто не был согласен с забастовщиками и пытался работать, применялась сила, а также угрозы сжечь двор. Помещик решил собирать урожай машинным способом, но кто-то среди поля вбил железный кол. Машина была сломана. Из Щорсов забастовка перекинулась на соседние имения[7]. Так же в Минской губернии в 1906 г. прошли два учительских съезда. Несмотря на то, что в резолюции первого съезда одной из целей указывалась «борьба с царской властью», полиция никого не арестовала, хотя резолюцию изъяла. Второй съезд был нелегальным[8].

Среди минских крестьян активно пропаганду вели РСДРП, ПСР и БСГ. «Случалось, что в одну деревню приезжали в одно время представители двух, а то и трёх организаций. Начинались споры. Крестьянство их не понимало, и вообще, это мешало работе»[9]. Также занимался распространением листовок в крестьянской среде и Бунд[10].

В некоторых местностях крестьяне эффективно революционизировались помещиками. Например, так было в имении Блонь. В. Ваховская пишет: «Очень удивительно и тяжело было нам – помещикам – вести социалистическую пропаганду среди крестьян», но помогла сама власть, постоянная слежка, аресты и обыски вызывали сочувствие и доверие крестьян к помещикам. Поэтому в имении Блонь большинство крестьян были проникнуты духом пропаганды. Они старались сообщать, если видели полицию, или запутывали следоватлей[11].

Также Минская губерния на всём протяжении 1905 г. лидировала по революционной активности среди рабочих. В ответ на события «кровавого воскресенья» Минск начал забастовку вслед за Вильной, позже забастовка перекинулась на остальные губернии. Однако январские события не были серьёзно радикализированы и к концу месяца пошли на спад. Во второй половине февраля произошёл новый всплеск революционной активности, помимо забастовок начались теракты против гражданской администрации и полиции. Терактами также отметились все белорусские губернии. Террористы особенно активизировались в марте 1905 г. Месяц был богат на террористическую активность, которая «подкрашивается забастовками вооружённого характера»[12]. В начале апреля революционная активность резко спала, возродившись летом. В частности, события в белорусских губерниях в июне-июле 1905 г. особо острый характер носили именно в Минской губернии[13]. Анализируя текст З. Жилуновича, можно сделать вывод, что самыми революционизированными городами были Минск и Пинск.

18 октября произошёл так называемый Курловский расстрел. Жилунович, описывая его, основной версией рассматривает журналистскую (публикация в газете «Право» № 48 – 49 за 1905 г., перепечатанной в «Новой жизни»). Хотя Жилуновичу были известны и донесение начальника Минского губернского жандармского управления, и воспоминания самого Курлова, тем не менее, он подчёркивает, что они, в отличие от журналиста, лишь оправдывались и искажали факты. Таким образом Жилунович однозначно определяет расстрел 18 октября как провокацию со стороны властей, а не революционеров только потому, что это идеологически выгодно[14].

В Виленской губернии социал-демократы организовались лишь во второй половине 1905 г. Активность в виде конференции началась с 1906 г., но летом 1906 г. большинство социал-демократов было арестовано. В основном от них исходила лишь пропаганда. Есть полицейские сведения, что эсдеки работали совместно и эсерами и Бундом[15], т.к., видимо, не имели сил проводить революционные мероприятия самостоятельно. Рабочее движение Виленщины уступало по размаху минской активности, но вызывало серьёзное беспокойство администрации. Виленская губерния до лета 1905 г. отметилась многочисленными, но не очень агрессивными забастовками и демонстрациями. В Вильне во время одной из демонстраций был ранен даже губернатор, после чего солдаты открыли огонь по манифестантам. Описывая эти события, Жилунович указывает, что первыми начали стрелять из толпы, солдаты лишь отвечали. Тем не менее, даже ответные действия солдат вызывают у Жилуновича некую издёвку. Он пишет: «И тут ружья солдат сами стреляли – демонстранты вынудили!»[16]. Также в Виленской губернии прошли демонстрации детей[17].

С этническими литовцами в Виленской и Ковенской губерниях работала Социал-демократическая партия Литвы. Изначально она опиралась на зажиточных литовских крестьян, которые старались добиться расширения своих прав. Но потом партийная оппозиция стала активно поднимать забастовки батраков, что оттолкнуло зажиточных крестьян от партии. Кое-где партии удалось добиться успехов: крестьяне отказывались платить податей и давать рекрутов, выгоняли прежнюю администрацию и русских учителей. Но в конце 1906 г. партия была практически разгромлена[18].

В Вильне выходили и две белорусскоязычные газеты «Наша доля» и чуть позже «Наша нива». Первая «отличалась резким революционным характером, направленным против тогдашней царской власти». Это направление послужило поводом скорого закрытия газеты. «Наша нива» выбрала другой путь – «взяла на себя всю тяжесть национально-культурного пробуждения белорусов»[19]. За годы революции было конфисковано лишь три номера в1907 г. (№№ 8, 9 и 12). Однако суд снял арест с двух номеров. Таким образом, за всю революцию лишь № 8 за 1907 г. «Нашей нивы» оказался конфискованным[20].

Революционный подъём Гродненской губернии был менее заметным по сравнению с Минском и Вильной. Однако события в Белостоке активно улучшали революционную статистику. Тем не менее, именно в Гродненской губернии, в Бресте прошла единственная в 1905 г. во всех белорусских губерниях первомайская демонстрация[21]. Также именно Гродненщина активно митинговала против событий, произошедших в Лодзи. В Белостоке один из таких митингов закончился жертвами[22].

От остальной части Северо-Западного края отличались Витебская и Могилёвская губернии. В частности, как замечает З. Жилунович, здесь развитие рабочего движения шло «немного в другом направлении»[23]. В частности, в Витебской губернии до октября 1905 г. «известно всего несколько забастовок и демонстраций»[24]. Основным центром активности стал Двинск. В нём же состоялась первая детская демонстрация[25]. Вообще, в Витебской губернии наиболее активные революционные действия происходили именно в латгальской части.

Ситуация в витебской деревне была ещё более сложной для революционеров. «Революция застала крестьян в полном безвластии»[26] (по тексту понятно, что имеется в виду отсутствие у крестьян какой-либо устойчивой политической идеологии). Крестьяне не желали втягиваться в антигосударственную активность и искали иные пути решения своих проблем. В частности, белорусские крестьяне активно начали пользоваться возможностями, предоставляемыми императорским указом от 18 февраля 1905 г., который разрешал напрямую императору заявлять о своих потребностях. Теперь это могли делать не только общества, но и частные лица. От витебских крестьян пошли коллективные просьбы исправить ситуацию с малоземельем и налогами. Именно таким путём крестьяне Витебской губернии старались решить свои проблемы[27]. Революционные организации Витебщины были достаточно слабы. Антигосударственная пропаганда шла в основном из Латвии[28]. Крестьяне революционную пропаганду слушали охотно, но занимались борьбой так, как понимали её смысл сами. Причём белорусские части Витебской губернии были достаточно спокойны, наибольшее беспокойство властей вызывали латгальские земли Витебщины. Местные латыши оказались более революционизированы. Антигосударственная пропаганда проходила даже в культовых зданиях. Так, когда в лютеранской кирхе попытались прочесть молитву за царя, толпа подняла красный флаг, стала кричать «Пусть живёт революция!» и слушать неизвестного с прокламациями. Попытавшийся арестовать пропагандиста исправник был жестоко избит[29].

Активно проводилась революционная агитация в Двинском уезде. По всему уезду крестьяне выдвигали одни и те же требования – закрыть винные лавки, трактиры и училища. Учителей уволить и вместо них поставить своих – латышей. Также предлагалось не платить подати, назначить свою местную власть, выгнать помещиков, а их имущество разделить, если полиция и армия будут препятствовать этому – уничтожать[30].

Кое-где призывы перетекали в действия. Так, в северной части Витебской губернии неизвестные стреляли в полицейских и одиночных солдат, распространялись угрозы использовать против полиции бомбы, когда полиция изъяла оружие, его владельцы явились к исправнику и потребовали вернуть изъятое, в противном случае угрожая применить силу. Узнав о поиске агитатора, толпа попыталась войти в г. Якобштад, чтобы разгромить тюрьму и выпустить задержанного[31].

Среди солдат, в основном, среди местных мобилизованных, также были случаи революционного поведения. Это заключалось в криках «Долой самодержавие!» и выставлении красных флагов в окнах вагонов. В целом революционеры не смогли распропагандировать армию. Войска совершали «военные прогулки» по опасным местностям. Оружие приказывалось применять решительно[32].

Однако ситуация в Витебской губернии ухудшалась. На границе с Лифляндией появились хорошо вооружённые отряды революционеров из Прибалтики численностью до полутора тысяч человек, которые вырыли окопы, натянули колючую проволоку и провели несколько боёв по правилам воинского искусства. Ряд волостей в латгальских землях губернии был захвачен вооружёнными революционерами. Оказалось, про правительственные отряды слабее революционных, поэтому армия стала отходить, оставляя некоторые территории под контролем революционеров. Со стороны революционно настроенного местного населения звучали призывы к грабежам помещичьих имений, аграрным беспорядкам и еврейским погромам[33]. Кстати, призывы к еврейским погромам со стороны то ли революционеров, то ли подвергшихся революционной пропаганде местных крестьян звучали не единожды. Видимо, и помещики, и евреи подпадали под определение «эксплуататоры».

В белорусской части Витебщины было намного спокойнее. Революционное брожение в деревнях и небольших городах существовало, однако оно не выливалось в вооружённое противостояние с армией. Тем более, что для витебских крестьян революционная пора была временем решения не политических, а экономических вопросов, которые, благодаря революционной пропаганде и всевозможным слухам, звучали более резко.

Витебский губернатор утверждал, что выступления крестьян происходят по причине революционной пропаганды и наличия экономических проблем, в первую очередь, отсутствия дров[34]. Для преодоления ситуации губернатор приказал продавать крестьянам казённый лес и давать в долг зерно на посевную[35]. Среди крестьян распространялись слухи, что за грабежи в голодный год наказания быть не должно[36]. Революционеры активно распространяли листовки. Если в митингах принимали участие члены РСДРП, то помимо стандартных лозунгов «Долой самодержавие!» также кричали «Пусть живёт Япония!»[37].

Также существовала постоянная угроза еврейских погромов. Например, в Бешенковичах, Улье и Чашниках каждый год проводились базары. Среди крестьян начал распространяться слух, что в это время в данных населённых пунктах произойдут еврейские погромы. Для предотвращения этого губернатор направил солдат. В итоге погромы не состоялись[38]. Исследователь М. Мелешко утверждает, что к погромам призывали правые. Отчасти это было так. В частности, витебские монархисты утверждали, что свобода совести – это, если совесть позволяет, то можно бить евреев[39]. В результате такой пропаганды произошло несколько погромов. Полиция стремилась пресекать погромные настроения, но это иногда становилось опасным для самих полицейских. Так, в д. Дубровка Руднянской волости Лепельского уезда во время погрома был избит урядник[40]. Однако погромы не были лишь инициативой сторонников самодержавия. Отчасти, видимо, погромная активность была элементом крестьянской революционной самодеятельности, когда притупляется чувство ответственности, а также виновными в погромах следует признать и революционеров, призывавших к насилию над эксплуататорами.

В Витебской губернии активно действовали и антиреволюционные силы. Так, в местечке Росицы состоялся митинг, на котором призывали к неподчинению и свержению самодержавия. На следующий день собрались монархисты, чтобы избить тех, кто был на антиправительственном митинге, некоторые сторонники революции были найдены и избиты. Примечательно, что через 2 дня снова собрались противники власти, но о последствиях этого митинга не сказано[41].

Активно противодействовали революции и другие русские националисты, например, «Первая русская партия по обороне самодержавия». Она издала множество прокламаций, обращённых к разным социальным слоям. Листовки призывали к еврейским погромам, убийствам рабочих-социалистов, проведению патриотических демонстраций. Власти боялись дать волю националистам, т.к., по мнению Мелешко, опасались, что это вызовет активное противодействие рабочих, которое перерастёт в революцию[42]. Хотя власти могли ограничивать активность русских националистов не из-за боязни пролетарской реакции на их действия, а всего лишь по причине нарушения монархистами законности. Также проводились патриотические манифестации, возглавляемые священниками. Одна из них прошла возле Велижа и собрала около 1000 крестьян[43].

Примечательно, что в Витебской губернии основным проявлением революционности в сельской местности были не антиправительственные действия, а агитация и пропаганда, листовки, иногда митинги. Собственных пропагандистов не хватало, поэтому очень часто их приглашали из Смоленска. Витебские эсдеки в основном ограничивались распространением литературы и активизировались лишь после роспуска Думы[44].

Могилёвская губерния также не проявила большой митинговой и забастовочной активности. И хотя по количеству индивидуальных проявлений террора в отношении представителей власти губерния не уступала другим, тем не менее, по массовой активности она стояла на уровне Витебской. Самыми активными центрами революционной деятельности на Могилёвщине были собственно Могилёв, Гомель и Горки.

Накануне революции 1905 – 1907 гг. в Могилёвской губернии проводилось специальное мероприятия для выяснения настроений крестьян. Чиновники должны были выяснить, как крестьянство относится к некоторым политическим и социальным процессам в стране. Эти данные отражены в статье И. Барашко. Он приводит ряд критических высказываний крестьян, которые не понимали целей русско-японской войны, настороженно относились к чиновникам, отдельные эпизоды, когда крестьяне высказывали нежелание идти на войну в случае мобилизации[45]. Эти факты интерпретируются Барашко как готовность могилёвских крестьян к участию в революционных событиях 1905 г.[46]. Интересно, что упоминание о лояльности местного населения по отношению к власти, вызывало у Барашко уверенность в том, что чиновники, которые делали такие выводы не проводили опросов, а «ограничивались своими “верноподданническими” и формальными ответами»[47]. Таким образом, автор подвергает сомнению неудобную информацию, не приводя никаких фактов в поддержку своего мнения. Более того, по воспоминаниям А. Бонч-Осмоловского, в Могилёвской губернии дело пропаганды среди крестьян было поставлено плохо[48]. В частности, Бонч-Осмоловский пишет: «Перед моими глазами ярко вырисовывалась контрреволюционная роль крестьянства Вандеи во времена Великой Французской революции; при отсутствии соответственной и своевременной подготовки легко могло случиться, что крестьяне некоторых местностей России сыграют в революционном движении роль, подобную Вандее во Франции. Особенно я был неуверен в белорусских крестьянах и в донских и кубанских казаках»[49]. Помимо того, революционные журналисты также называли работу с крестьянством всего Северо-Западного края «очень неудовлетворительной»[50].

В конце года Могилёвская губерния отметилась еврейским погромом в Орше, который начался после обстрела патриотической демонстрации. Выстрелы прозвучали с еврейского двора, манифестанты напали над дом, стоявший в этом дворе и убили 8 евреев. Через два дня опять же в Орше в аналогичных обстоятельствах была обстреляна ещё одна патриотическая манифестация. После чего произошёл погром[51] [6, с. 154 – 155]. Жилунович однозначно определяет выстрелы по патриотической манифестации как полицейскую провокацию, хотя не приводит даже косвенных данных, подтверждающих эту версию. Версия же, что выстрелы могли быть на самом деле инициативой революционеров вообще не рассматривается.

О работе социал-демократов в Могилёвской губернии известно очень мало. Вся их актвиность заключалась в распространении листовок, маёвках на окраинах деревень и агитации. Также социал-демократы не смогли повлиять на предвыборную активность могилёвских крестьян. Когда в д. Жгунь во Вторую Думу был выдвинут кандидатом (видимо, выборщиком) некто Овчаров – симпатизирующий социал-демократическим идеям, его конкуренты указали, что Овчаров давно живёт в Петербурге, утратил связь с землёй и поэтому не может представлять интересы крестьян. Такое объяснение не только провалило кандидатуру Овчарова на выборах, но и подорвало среди крестьян престиж социал-демократического кружка. Позже многие участники кружка были арестованы[52].

Таким образом, революция 1905 – 1907 гг. в белорусских губерниях проходила более спокойно, чем в Центральной России, Польше, Прибалтике или на Кавказе. Тем мне менее, волны забастовок, митингов и демонстраций, в том числе и вооружённых, заставляли правительство, как и в остальной России, применять силу для их подавления. Акты индивидуального террора были распространены по всей территории. Однако самой активной в революционном смысле все авторы признают Минскую губернию, губернии же Могилёвская и Витебская (за исключением латгальских уездов) были на всём протяжении революции относительно спокойными.

 Александр Дмитриевич Гронский,
кандидат исторических наук, доцент БГУИР.

Опубликовано: У истоков российской государственности. Исследования, материалы.
– Калуга: КГУ им. К.Э. Циолковского, 2017. – С. 25 – 30.