Введение

В ночь с 10 на 11 января на территории Царства Польского началось организованное вооруженное восстание против власти российского императора. Постепенно боевые действия стали распространяться и на Северо-Западный край России, получив наибольшее развитие в губерниях Ковенской, Виленской и Гродненской. Организаторы восстания ставили своей целью присоединение всего Западно-Русского края к независимому Царству Польскому¹. «Отвоевать Западную Русь - вот что составляло с самого начала главную, существенную задачу всего польского движения. Точка опоры была Варшава, но цель - Вильна и Киев»².

Для централизованного руководства восстанием было создано подпольное польское «правительство», находившееся в Варшаве. В Литве и Белоруссии восстание возглавил подпольный Литовский провинциальный комитет, который подчинялся польскому «правительству». Несколько позже этот комитет, находившийся в Вильне, был преобразован в исполнительный отдел, управляющий провинциями Литвы³. Варшавские и заграничные руководители восстания делали ставку на иностранную военную помощь со стороны Великобритании и Франции⁴.

В российских губерниях расчет делался на католическое и православное население Западного края, прежде всего крестьян. Предусматривались также действия, направленные на разжигание социального недовольства крестьян условиями освободительной реформы 1861 г. и провоцирование их на вооруженный мятеж против монархии в центральной России. Таким образом, отделение Царства Польского и Западного края от империи должно было осуществиться путем разрушения Российского государства с помощью вооруженного мятежа и иностранной интервенции⁵.

Особое положение Северо-Западного края заключалась в том, что губернии, его составлявшие, в отличие от Царства Польского, входили в состав России как территории русские с преобладающим западно-русским (белорусы и малороссы), православным населением. Такой административнотерриториальный порядок был установлен после 1815 г., когда по решению Венского конгресса было образовано автономное Царство Польское, связанное с Российской империей персональной унией⁶.

В этой связи российское правительство, армия, общество и православное население Литвы и Белоруссии воспринимали восстание как покушение польских сепаратистов на коренные, «искони русские» земли, «древнее достояние России». Поэтому для российской стороны цели начавшейся вооруженной борьбы виделись не в повторном возвращении чужого, польского края, а в морально оправданной защите русской земли и проживавшего в ней единоверного и единокровного западно-русского народа. В польских повстанцах видели мятежников, изменивших присяге, данной императору Александру II, и посягавших на территориальную целостность России, православную веру и русскую идентичность коренного населения⁷.

Идейно-политической и религиозной основой непримиримой враждебности польско-католической элиты (дворянство, шляхта и ксендзы) к России было отношение к императорской власти как чужеземной, навязанной извне, несмотря на то, что эта власть сохранила ее сословные привилегии, собственность и богатства. Потеря независимости Польского государства в границах 1772 г. переживалась «панами, ксендзами и шляхтой» как национальная трагедия. Соответственно, Литва и Белоруссия воспринимались этим «элементом» как польский край, насильственно «забранный» Россией у Речи Посполитой в 1772-1795 гг.

В свою очередь римско-католическое духовенство не могло примириться с утратой господствующего правового статуса и особыми привилегиями, которыми оно обладало в бывшей Польше. И духовенство, и епископат Римско-католической церкви не желали принять свой новый правовой статус церкви, хоть и «покровительствуемой» православным императором, но только «терпимой»⁸. Еще труднее для них было признание «господствующего» статуса Церкви Православной, которая, с точки зрения «истинной» Римско-католической церкви, было церковью «схизматической», а в социальном отношении «хлопской» и «мужицкой»⁹.

Римско-католическое духовенство Северо-Западного края, состоявшее из представителей различных этнических групп, сознавало и позиционировало себя как польское, отождествляя конфессиональную принадлежность с этнической идентичностью. Данное обстоятельство превращало католический клир в организованную национальную силу, способную объединять этнически разнообразное население региона, его высшие и низшие сословия для достижения польских политических целей¹⁰.

В целом же, свое положение польско-католическая элита края оценивала в категориях политического, национального и религиозно-культурного угнетения, которому подвергались европейцы-поляки со стороны азиатской и деспотической России. Отсюда и высокомерное, презрительное отношение представителей высшей «польской цивилизации» к православию как «вере хлопской, схизматической», к русскому языку и русской культуре, к русским, которых пренебрежительно называли «москалями», «москвитянами», «варварами» и «монголами»¹¹. Отсюда и жажда реванша, военного и политического, стремление к освобождению «забранного» края от русской власти и присоединению его к освобожденному Царству Польскому. И реванша религиозного в форме возвращения утраченных привилегий, восстановления унии, упраздненной на территории России решениями Полоцкого собора 1839 г. и разрушения воссоединенного православия в Литве и Белоруссии¹².

Пропагандистская мобилизация повстанцев проходила под знаменами восстановления польской независимости, лозунгами социального популизма, защиты католической веры и воинствующей русофобии. Объектом ненависти являлся созданный пропагандой демонический образ «москаля» - врага исторического, политического, этнического и религиозного¹³.

Особенность польского восстания 1863-1864 гг. заключалась в том, что в массовом вооруженном выступлении, организованном в Северо-Западном крае Российской империи, присутствовала ярко выраженная религиозная составляющая. А именно - в нем приняло участие римско-католическое духовенство, которое преследовало религиозные и политические цели, используя для этого клерикальные методы мобилизации, управления и контроля над паствой. Поэтому целью предпринятого исследования является изучение особой, сакрально-идеологической и организационной роли римско-католического клира в политическом «рекрутировании» сторонников польской независимости, в подготовке и проведении восстания, во взаимосвязи религиозной составляющей восстания с жестокостью и насилием в отношении лояльного России населения края.

Изучение истории польского восстания 1863 г. и его религиозной составляющей началось еще в русской дореволюционной историографии. Историки, публицисты и очевидцы событий определяли его как «национальнорелигиозный», или «ксендзовско-шляхетский мятеж» на том основании, что по религиозному составу участников восстание было моноконфессиональным, католическим, и в его организации и проведении приняли активное участие священнослужители и монашествующие¹⁴.

В работах советских историков, посвященных изучению восстания в Литве и Белоруссии, в качестве методологических принципов использовались, как правило, «классовый подход» и «классовые оценки» характера, целей и движущих сил восстания¹⁵. Так, исследователь В. М. Зайцев, изучая социальный состав участников вооруженных антиправительственных выступлений, выявлял степень «революционности» каждого сословия, исходя из количества репрессированных. Он приводит следующие расчеты: «На долю дворянского сословия, составлявшего 5, 99 % населения Литвы и Белоруссии, приходится свыше 62 % всех репрессированных или один репрессированный на 43 человека . Представители численно преобладающего крестьянского сословия составляют 22, 36 % всех репрессированных, а мещанского, второго по численности среди населения - 5, 72 %. У крестьян один репрессированный приходится на 1051, а у мещан - на 758 человек мужского пола... На долю католического духовенства, составлявшего 0, 16 % населения, приходится 3, 35 % репрессированных, или один репрессированный на 16 служителей католического клира. Это духовенство, приходы которого охватывали около 40% населения, в значительной части участвовало, либо сочувствовало восстанию»¹⁶.

Белорусский советский историк С.М. Байкова, изучая социальный состав участников восстания в Литве и Белоруссии, наоборот, пришла к выводу, что: «Большинство католического духовенства не помышляло об участии в восстании на стороне красных. Лишь отдельные представители низшего духовенства, происходившие из безземельных дворян, шляхты, открыто или тайно помогали повстанцам»¹⁷.

Историко-статистические данные, полученные В.М. Зайцевым и С.М. Байковой в процессе выполнения конкретных научно-исследовательских задач, позволяют с известной долей условности определить социальное разнообразие участников восстания в Северо-Западном крае. Однако опыт изучения политического поведения представителей различных сословий с помощью «классового подхода» не обладает должной объяснительной силой. Далеко не всегда участие в акциях вооруженного экстремизма обусловлено социальным положением и экономическими мотивами участвующих в них лиц, немаловажную роль в таких случаях играют мотивы политической, национальной или религиозной ненависти.

Точно также и приведенные количественные показатели о репрессиях не позволяют раскрыть ту особую роль, которую играло римско-католическое духовенство в организации и проведении восстания. В этой связи хотелось бы отметить, что традиционно высокое положение католического клира в местном обществе, наличие у него сильной духовной власти над паствой не дают оснований статистически уравнивать ксендзов и монашествующих с участниками восстания из светских сословий. Роль духовенства и религиозных мотивов в событиях 1863 г. такова, что позволяет говорить о наличии такого явления как религиозная составляющая вооруженного восстания в Северо-Западном крае Российской империи.

Невысокий объясняющий эффект имеют и описания поведения римско-католического духовенства во время восстания 1863 г. в «национально» ангажированной белорусской историографии, для которой характерны мифологические представления о наличии в польском восстании «белорусского национально-освободительного движения»¹⁸. Авторы, принадлежащие к этому направлению в историографии, стараются делать акцент на изучении фактов религиозного служения католического духовенства в повстанческих отрядах в качестве военных капеланов, совершавших богослужения и исправлявших церковные требы для повстанцев. Рассматриваются вопросы участия ксендзов в подпольном движении, снабжении повстанцев деньгами и продовольствием. Внимание исследователей привлекают также темы, связанные с репрессиями против ксендзов, участвовавших в восстании, и положением их ссылке и на каторге¹⁹. Представители римско-католического духовенства, выступившие в качестве политических врагов Российского государства, рассматриваются в националистической белорусской историографии, в основном, как страдающая сторона, как жертвы произвола царских чиновников, направляемых жестокой волей генерал-губернатора Муравьева.

Таким образом, сосредоточенность исследователей на изучении указанных сюжетов, «классовый» или «национальной» подход к событиям и действующим лицам 1863 г. сужает возможности всестороннего изучения научной проблемы, которую представляет собой религиозная составляющая восстания. В этой связи возникает необходимость вывести исследование на качественно новый уровень, позволяющий выявить роль римско-католического духовенства как эффективного агитатора и организатора, обладающего особыми каноническими и дисциплинарными возможностями для манипулирования вверенной ему паствой в политических целях.

 

Религиозная мотивация восстания, особенности ее формирования и воплощения в Северо-Западном крае Российской империи

Для начала необходимо выяснить, что представляла собой духовная власть римско-католического клира. С принятием священнического сана ксендз «по особому дару Святого Духа» получал «священную власть» совершать таинства Римско-католической церкви. При этом следует подчеркнуть, что Римско-католическая церковь только себя считала истинной Церковью Христовой, в которой присутствует спасительная благодать. Согласно учению этой Церкви, «помазание Духа Святого... уподобляет его (священника) Христу-Священнику, и делает способным действовать в лице Христа-Главы. ... пресвитер посвящен, чтобы проповедовать Евангелие, пасти верных и совершать литургию». Поставленный именем Христа чтобы «пасти Церковь словом и благодатью Божией», ксендз должен был использовать «священную власть» полученную «от имени и властью Христа», для «служения Народу Божию»²⁰.

Отношения между духовенством и паствой на приходах основывались на духовной дисциплине, которая предусматривала строгий порядок подчинения мирян власти ксендза, который получал право повелевать и требовать повиновения от прихожан в сфере религиозно-нравственной жизни. Важнейшим инструментом духовной власти римско-католического клира над паствой являлось «могущественное оружие исповеди». Об этом заявляли сами священнослужители. Например, патер Ромонини в 1865 г. в Турине, в присутствии многочисленных слушателей открыто высказал с церковной кафедры, что «правительство не должно забывать, как громадна сила духовенства, владеющего исповедью». Неудивительно, что ксендз становился для мирян единственным провозвестником воли Божией. Устами ксендза во время таинства исповеди говорил сам Бог.

Поэтому веления ксендза, хотя бы они и не касались прямо области религиозно-нравственных отношений, подлежали непременному исполнению, обладая приоритетом перед какими бы то ни было требованиями гражданской власти. Колоссальное влияние ксендзов на народ приводило к тому, что отношение духовенства к правительственной власти в значительной степени определяло и отношение к правительству народа, которым оно руководило²¹.Таким образом, духовная дисциплина в руках римско-католического клира становилась инструментом управления паствой, который можно было использовать как для религиозных, так и для светских, политических целей.

Примером такой клерикально-политической практики служили призывы мирян к вооруженному восстанию против России, которые произносились носителями священного сана «от имени и властью Христа». С этой целью религиозная пропаганда наряду со светской создавала образ России как исторического, политического и религиозного врага независимости Польши. Поэтому «мятеж пустил более прочные корни там, где гуще стояли костелы». На данное обстоятельство обратил внимание В.Ф. Ратч, один из первых исследователей, изучавших историю польского восстания в Северо-Западном крае. По его словам, «костел свою хоругвь обратил в знамя бунта», а «простолюдин считает смертным грехом не идти за своим пастырем»²².

Совпадение политических и религиозных целей вооруженного восстания привело к тому, что политические экстремисты (которых называли «красные») получили организационную и пропагандистскую поддержку части римско-католического клира. Политический экстремизм получил высшую, божественную санкцию. Парадоксальность ситуации, которая сложилась в Северо-Западном крае, заключалась в том, что христианские священнослужители, наделенные «священной властью» для «служения Народу Божию», использовали эту власть не по своему прямому назначению.

Предусмотренная церковным вероучением обязанность «пасти верных» выполнялась отнюдь не в духе христианской любви, законопослушности и милосердия. Сакральные цели служения Богу оказались подчиненными выполнению конкретных мирских задач - вооруженной борьбе за освобождение Польши и аннексию Северо-Западного края России. Это произошло в результате идеологической интерпретации церковного вероучения, которая позволила использовать духовную власть римско-католического клира для достижения националистических и сепаратистских целей.

Уже в процессе подготовки восстания возник своеобразный союз политических экстремистов - «красных» и представителей римско-католического клира. Объединенные усилия клириков и светских «революционеров» преследовали цель максимального расширения социальной базы восстания с помощью мобилизации католиков и бывших униатов из всех социальных и этнических групп, населявших обширный СевероЗападный край. К тому времени польский костел уже имел опыт организации манифестаций, имевших общесословный и общеэтнический характер, которые проходили в 1861 г. в рамках мирных антиправительственных протестов. Готовя свою паству к вооруженному мятежу, ксендзы использовали опыт клерикальной и национальной мобилизации верующих, показавший ранее свою политическую эффективность в противостоянии с властью «москалей и схизматиков»²³.

Польское дворянство края, ставшее на путь вооруженной борьбы за восстановление независимости Польши, делало, как правило, свой выбор политически осознанно, движимое глубоко усвоенными национально-патриотическими идеями. Однако для представителей низших сословий идейно-политическая мотивация, необходимая для решимости взять в руки оружие, не играла ведущей роли. Для этих, практически неграмотных «простолюдинов» из католической паствы, политические лозунги восстановления независимой Польши не обладали должной притягательной силой. В своей пропагандистской работе подпольное польское «правительство» учитывало данное обстоятельство. Для мелких шляхтичей и крестьян, готовых выступить против России, пропаганда предлагала бесплатные земельные наделы и даже дворянство²⁴. Вместе с тем, учитывался и такой важный социально-психологический феномен как «религиозный фанатизм» католического населения, особенно распространенный среди литовцев Ковенской губернии, где духовная власть духовенства над паствой была необыкновенная сильна²⁵.

В этой связи чрезвычайно актуальным средством формирования необходимой мотивации для участия в вооруженном восстании становилась деятельность римско-католических священнослужителей, обладавших эффективной сакральной властью над своей паствой. Им предстояло поднять религиозные знамена восстания и призвать своих прихожан к защите угнетаемого «москалями» костела. Религиозно-политическая проповедь и патриотические призывы ксендзов наиболее эффективно воздействовали на мелкую шляхту, крестьян, мещан и фанатично настроенное литовское население Ковенской губернии. В.Ф. Ратч отмечал: «Костел взял на себя почин втягивать простолюдинов в мятеж»²⁶. С этой целью использовались клерикальные методы политической мобилизации мирян из низших сословий. Для них православные «схизматики и москали» были представлены как враги католической веры, которые совершали кощунства, святотатства и поругание церковных святынь, для защиты которых необходимо восстановление независимого Польского государства в границах 1772 г. Поэтому жертвование собой во имя религиозных и патриотических целей освобождения польской Родины являлось делом святым и богоугодным»²⁷.

«Громадное число лиц духовного звания, фактически уличенных в сочувствии к мятежу, - отмечал генерал-майор А.Л. Потапов - ясно указывает, что духовенству польская пропаганда, преимущественно, обязана успехом. ... Располагая такими могущественными орудиями как исповедь и присяга, духовенство беспрепятственно действовало на все сословия, раздувало фанатизм политический посредством фанатизма религиозного»²⁸.

Клерикальные методы, применяемые ксендзами с целью вовлечения мирян в вооруженное восстание, отличались многообразием. Наиболее эффективным из них было зачитывание в костелах манифестов подпольного польского «правительства» с призывом к вооруженному мятежу против законной власти российского императора. Изменив присяге, данной императору Александру II и перейдя на сторону его врагов, ксендзы приводили католиков к новой присяге на верность подпольному польскому «правительству». Они призывали, убеждали и вдохновляли свою паству выступить с оружием в руках против России. Ксендзы принимали участие в финансировании и материальном снабжении подпольных организаций и отрядов мятежников, благословляли их оружие и знамена, совершали богослужения о даровании победы над врагами Польши²⁹. Особое «фанатизирующее» влияние целибатные ксендзы оказывали на женщин, а те, в свою очередь, посылали в подпольные организации и в отряды повстанцев своих сыновей, мужей и братьев³⁰.

Известен случай, когда ксендзы в пропагандистских целях сочиняли и распространяли среди крестьян Ковенской губернии ложные слухи о небесных знамениях, свидетельствовавших, что «Матерь Божия окажет чудеса в Царстве Польском и благословит восстание»³¹. Тем самым духовенство брало на себя не только практические функции организации восстания и создания его массовой социальной базы, но и давало высшую, божественную санкцию действиям мятежников и подпольного польского «правительства»³².

В результате возник двойной феномен, характерный для религиозной составляющей восстания. С одной стороны, политический радикализм католического клира, с помощью которого осуществлялась пропаганда антироссийских и русофобских идей и настроений. С другой, политический экстремизм части этого клира, который использовал авторитет священного сана и свою духовную власть для подготовки и проведения вооруженного мятежа с целью аннексии СевероЗападного края России³³.

А.И. Лясковский отмечал: «При каждом отряде, даже самом незначительном, находился католический священник. Священники исполняли не только религиозные требы для повстанцев, они воспитывали их в необходимости строгого повиновения начальству, поддерживая в них патриотический дух. Многие ксендзы сражались вместе с повстанцами с оружием в руках, а некоторые были и предводителями отрядов»³⁴.

Так, в Ковенской губернии многочисленными отрядами повстанцев командовал ксендз А. Мацкевич. В Новогрудском уезде Минской губернии отряд польских повстанцев возглавлял ксендз Ф. Лашкевич³⁵. В Брестском уезде приобрел известность отряд бывшего воспитанника духовной семинарии Стасякевича. В Скидельской волости Гродненской губернии повстанческим движением руководил местный ксендз Чепович³⁶. В Лидском уезде Виленской губернии отрядом повстанцев командовал ксендз Горбачевский³⁷. На севере Поневежского уезда Ковенской губернии действовал отряд ксендза Якимовича³⁸. Таким образом, в процессе подготовки и проведения восстания политический радикализм римско-католического духовенства принимал формы политического экстремизма, находившего свое проявление в различных формах участия ксендзов в военных действиях и терроре повстанцев.

Участие римско-католического духовенства в антиправительственных вооруженных выступлениях в Царстве Польском и Западном крае не вызвало негативной реакции Святого Престола. Наоборот, Папа римский Пий IX обратился с личным письмом к императору Александру II, жалуясь на стесненное положение, в котором оказалась Римско-католическая церковь в России. Император, отвечая папе римскому, напомнил о том, представители католического клира принимают участие в мятеже против законной власти. „Этот союз пастырей церкви с виновниками беспорядков, угрожающих обществу, — одно из возмутительнейших явлений нашего времени, - писал Александр II, - Ваше святейшество должны не менее меня желать его прекращения»³⁹. Однако папа не осудил восстание и противоправные действия ксендзов, ограничившись указанием, чтобы «были принесены особые молитвы за несчастную Польшу, которую он с прискорбием видит в настоящую минуту позорищем резни и крови»⁴⁰.

Религиозные мотивы, которые внесло римско-католическое духовенство в процесс организации мятежа и освящение вооруженной борьбы способствовали не только росту численности повстанцев. Одновременно происходило и нарастание жестокости, находившей свое проявление в повстанческом терроре и насилиях над законопослушным и преданным монарху населением Северо-Западного края⁴¹.

Средством борьбы с местным населением, которое сохраняло лояльность России, повстанцы избрали архаически жестокие и зачастую показательные расправы. Мятежники мучали, пытали и вешали мужчин, женщин и подростков, засекали своих жертв плетьми до смерти, топили в болоте, зарывали живыми в землю, жгли местечки и деревни, грабили крестьян, пытаясь своей беспримерной жестокостью заставить жителей края перейти на сторону подпольного польского «правительства»⁴². По имеющимся неполным данным, палачи - «жандармы-вешатели» из повстанческих отрядов до конца осени 1863 г. по приказам своих начальников казнили в СевероЗападном крае около 600 человек из различных сословий, вероисповеданий и этнических групп⁴³. Однако, большинство жертв, страданий и унижений выпало на долю православного населения. В период восстания мятежники повесили трех православных священников - Даниила Конопасевича, Романа Рапацкого, Константина Прокоповича и псаломщика Феодора Юзефовича. Многие православные священнослужители стали жертвами насилий и издевательств со стороны мятежников⁴⁴. Инициаторами террора против православного духовенства и мирян нередко выступали и католические священнослужители.

Например, в убийстве 23 мая 1863 г. в местечке Сураж Гродненской губернии православного священника Константина Прокоповича принимали участие ксендзы Белостокского уезда Моравский, Суражского костела Феликс Кринский и Александр Косаковский из Августовской губернии. В общей сложности в этом преступлении участвовало 14 человек - 3 ксендза, 2 крестьянина, 2 шляхтича, 6 мещан и 1 помещик. На совести отряда ксендза Горбачевского только в Лидском уезде Виленской губернии, по меньшей мере, три убийства мирных обывателей, совершенных с изуверской жестокостью: перед тем, как повесить трех крестьян, их пытали и выкололи глаза. Не меньшими зверствами отличались отряды ксендза Антония Мацкевича в Ковенской губернии. Своих жертв, приговоренных им же к смерти, он лично исповедовал и причащал⁴⁵. В Гродненской губернии 17 мая палачи из конного отряда клерика Стасюлевича повесили в селе Бродятине крестьянина Прокопука и наказали плетьми местных жителей⁴⁶.

Повстанцы-католики, которыми командовал Мацкевич, с особой ненавистью и злобой относились к великорусским старообрядцам, которые во время восстания оказали активную поддержку российскому правительству. По сообщению одного из сотрудников виленского генерал-губернатора М.Н. Муравьева: «Осенью 1863 г., когда террор в крае был в сильнейшем развитии, жертвами его в Ковенской губернии были преимущественно старообрядцы, жившие в отдельных фольварках, отдаленных один от другого. В одну ночь в околице Ибяны, недалеко от Ковно, их было повешено мятежниками, при жестоких истязаниях, одиннадцать человек».⁴⁷

О проявлениях политического экстремизма и демонстративной жестокости в действиях католических священнослужителей российским читателям становилось известно из сообщений «Северной почты», «Русского инвалида», «Московских ведомостей», газеты «День», «Jour-nal de St.-Petersbourg» и др. Западноевропейский читатель о противоправной деятельности римско-католического духовенства узнавал из публикаций полуофициальной газеты «Le Nord»⁴⁸, издававшейся в Брюсселе. Вот образец такой публикации: «И кто же предводительствовал этими преступными шайками? Кто, после организации стал в их главе? Кто собирал деньги на приобретение оружия? Кто зажигал деревни и силой заставлял всех, достигших полного возраста, но не желавших принимать участие в восстании? Кто? Пусть христианская Европа узнает об этом: духовенство. Кто провозглашал восстание? Кто вписывал заговорщиков и принимал от них деньги? Кто угрожал смертью или пожаром спокойным и безоружным земледельцам? Кто совершал богослужения в лесах и заранее давал разрешение на убийство русских? Пусть Европа и христианский мир и это узнают: духовенство, служители Господа, мира и любви»⁴⁹.

Таким образом, часть римско-католического духовенства сыграла важную мобилизующую и организаторскую роль в подготовке и проведении восстания, способствуя расширению его социальной базы, созданию повстанческих отрядов, росту насилия и жестокости в отношении к законопослушному населению Северо-Западного края.

 

Политическая пропаганда восстания: светские дилетанты и церковные профессионалы

Идейно-пропагандистская деятельность римско-католического духовенства не ограничивалась конфессиональными рамками своей Церкви. Объектом пропагандистского воздействия становились также православное духовенство и миряне, ранее принадлежавшие к Униатской церкви. Следует отметить, что и литовские «комиссары» подпольного польского «правительства» широко использовали униатскую тему в своей пропагандистской работе. Среди православного населения распространялись различные воззвания и листовки, в которых содержались обещания восстановить на территории аннексированного края Униатскую церковь, упраздненную решениями Полоцкого собора в 1839 г.⁵⁰

Польская пропаганда ставила своей целью превратить униатский соблазн в религиозный мотив, чтобы с его помощью вовлечь православное населения в вооруженную борьбу против России. В роли религиозного соблазнителя выступил светский «революционер» В. Калиновский, подпольно издававший агитационный листок «Мужыцкая праўда». В нем он писал следующее: «Сказывают люди, что Святой Отец прямо из Рима прислал к нам свое благословение (но Москаль его задерживает), говорят, что пришлет и ксендзов, которые будут принимать в униатскую веру. Тогда, ребята, кто только верит в Бога, Сына Его и Святого Духа, пускай сразу же оставляет схизму и переходит в истинную веру дедов и прадедов. Потому, кто не перейдет в унию, тот останется схизматиком, тот, как собака, сдохнет, тот на том свете адские муки терпеть будет!»⁵¹.

При этом и «революционный демократ» Калиновский, и католические священнослужители прибегали к пропагандистской лжи и фальсификациям фактов, стремясь представить православного «москаля» в роли «гонителя» христианской веры, единственным истинным носителем которой является Римско-католическая церковь. И церковная проповедь, и светская пропаганда выполняли в этом восстании общую провокативную роль, ставя своей целью разжигание политической, религиозной и этнической ненависти к российскому правительству, православию и русским (великороссам), объединяя их в одном собирательном образе «москаля поганого».

При этом следует учесть одно немаловажное обстоятельство. Светские революционеры, включая и В. Калиновского, были дилетантами в подпольной пропагандистской работе. Листовки, обращенные к различным группам населения Северо-Западного края, писались не профессиональными публицистами, а доморощенными революционными пропагандистами, которые стремились любыми средствами привлечь к вооруженной борьбе с правительством как можно большее количество лиц из разных сословий и вероисповеданий.

Ксендзы же, взявшие на себя роль духовных подстрекателей восстания, в отличие от мирян-революционеров, являлись профессиональными проповедниками, усвоившими правила риторики и гомилетики и успешно применявшими их в своем духовном служении.

Религиозная проповедь, произнесенная авторитетным духовным лицом, традиционно являлась эффективным средством христианского воспитания паствы и усвоения ею основ вероучения Римско-католической церкви. Однако в костелах Северо-Западного края проповедь слова Божия утратила свое прямое религиозное предназначение и стала служить светским целям. Проповедуя Евангелие, духовенство одновременно призывало мирян к государственной измене и вооруженному восстанию во имя возрождения свободной Польши в границах 1772 г.

Политическая пропаганда профессиональных служителей Церкви, эмоционально насыщенная, яркая, образная, с использованием сакральной христианской символики, цитат Священного Писания и патриотической риторики, была гораздо более убедительной и эффективной, нежели примитивные агитки никому неведомого «Яськи, хозяина из-под Вильно», этакого персонажа из народа, под маской которого скрывались польские дворянские пропагандисты, неумело рядившиеся в домотканую мужицкую свитку.

Евангелие не содержит высказываний, которые можно было истолковать как призыв к вооруженной борьбе с существующей государственной властью. Наоборот, согласно учению первоверховного апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему, противящийся власти, противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Рим.13:1-2). Об этом же говорит и св. апостол Петр: «Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым» (1 Пет.2:13-14). Приведенные цитаты из посланий святых апостолов исключали, по сути, возможность агитации священнослужителей в пользу вооруженного мятежа, направленного против власти российского императора -«христианского государя»⁵².

Однако ксендзы, принявшие сторону восстания, не только отступали от духа и буквы евангельского учения о власти, но и наделяли «москалей» и «схизматиков» такими демоническими чертами, чтобы возмущенная паства выказала решительную готовность немедленно взяться за оружие. Для того, чтобы развеять всякие сомнения в необходимости восстания, нужно было увериться самим и убедить католиков-мирян в том, что установленная над Польшей власть российского императора не от Бога, что «эта власть завоевательная, наметная по допущению Божию»⁵³. На этом основании примкнувшие к восстанию ксендзы могли присваивать себе право разрешать католиков от присяги, данной ими императору Александру II, и приводить их к присяге подпольному польскому «правительству» .

Ключевым элементом этой подстрекательской, профессиональной пропаганды, как устной, так и письменной, стали изобретенные политические мифы о религиозной нетерпимости, которую испытывают к римско-католической вере российское правительство и «схизматическое» православие. Прагматика мифов заключалась в том, чтобы представить «схизматическую» российскую власть в качестве злобного и беспощадного гонителя веры, которая преследует католиков только потому, что они поляки, «верующие в Евангелие и Христа, следующие учению Римско-католической церкви».

Один из пропагандистских мифов о религиозной нетерпимости к католикам основывался на предвзятой, негативной интерпретации событий воссоединения униатов Западного края с православием. Своеобразным духовным плацдармом политической пропаганды католического духовенства стало Царство Польское, в котором Униатская церковь сохраняла свои прочные позиции. Мятежные униатские священники Царства избрали объектом своей пропаганды не только свою паству, но и бывших униатов Северо-Западного края - священников и мирян, которых сначала призывали к поддержке польского ирредентизма, а затем и вооруженного восстания с целью отторжения края от России и присоединения его к Польше. Представители этого духовенства, как и светские лидеры восстания, понимали, что воссоединение с православием свыше полутора миллионов униатов Северо-Западного края существенным образом сузило мобилизационные возможности католического клира по вовлечению крестьян в вооруженную борьбу с правительством. Иными словами, решения Полоцкого собора 1839 г. канонически ограничили потенциальную социальную базу восстания в крае конфессиональными рамками Римско-католической церкви⁵⁴.

Поэтому политическая пропаганда профессионального, церковного происхождения, формируемая в Царстве Польском, использовала униатский фактор восстания двояко, для внутреннего и внешнего употребления. Так, для мобилизации повстанцев-униатов в Царстве Польском в пропаганде использовались мифы о религиозных гонениях, происходивших в Северо-Западном крае в период упразднения унии «схизматиками-москалями». Сообщения об ужасах гонений, обрушившихся на западно-русских единоверцев-униатов, вплетались в повествования о кощунствах над святынями католичества, совершаемых русскими в Варшаве в 1861 г. Как следствие, созданный пропагандистский миф получал четкую идейную завершенность и прагматическую направленность.

С точки зрения задач внешнего характера, церковная пропаганда, исходившая из Царства Польского, должна была решить трудную проблему - сформировать религиозную мотивацию для участия в вооруженном восстании бывших униатов Северо-Западного края. Для этого понадобились мифы о принудительном характере воссоединения униатов с православием и о православных, покаянно ждущих от польского «правительства» возвращения долгожданной спасительной унии.

Ярким примером провокативной политической пропаганды служит проповедь униатского священника, служившего в Холмском крае Царства Польского⁵⁵. В этой мастерски составленной проповеди процесс мирного воссоединения униатов с Православной церковью предстает как массовое религиозное насилие, совершенное над христианской совестью униатских священников и мирян. «Николай первый, московский царь, достойный посланник ада, хотел нас всех научить веровать по-московски. Когда это ему в нынешней нашей Польше не удалось, по причине сильного сопротивления, встреченного в ксендзах и обывателях, он решился за Бугом всех обратить в схизму. Ах! Какие ужасы там делались! Брали униатских ксендзов, морили голодом и жаждой до тех пор, пока они не обратились в схизму, а кто не хотел отречься от своей веры, того публично подвергали телесному наказанию. Одних вывезли в снежные пустыни, других то утопили, то повешали на деревьях, то закололи штыками».

И далее, с профессиональным умением вызывать необходимые в данном случае чувства религиозно-политической ненависти к «москалю», автор живописует о потрясающих воображение страданиях за «святую римско-католическую, польскую христианскую веру», которые претерпели униаты от «схизматиков». Составитель проповеди нарочито проводил прямые параллели между жестокими гонениями на христиан, которые устраивали языческие римские императоры, и вымышленной им картиной мучений униатов, совершаемых «гонителем Церкви Божией» императором Николаем I.

Проповедь ксендза заканчивалась открытым, страстным призывом к вооруженному восстанию против «москалей»: «Теперь не слыхали ли вы, что делается в Варшаве? Убили нескольких светских особ, мужей, у которых были жены, матерей, у которых были дети, сестер, у которых были братья и, наконец, польских ксендзов. В праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы москали ворвались на лошадях в самое преддверие церкви, оскверняя святое место, посвященное славе Божией.

Что же? Не болит у вас сердце, если эти бродяги мучат польских ксендзов? Останетесь ли вы равнодушными к этому? Вас это не возмущает? Разве в жилах ваших течет не польская кровь? Разве вы не поляки? Что ж вы не отвечаете на это? Разве вы не соединитесь теперь с нами для общей защиты отечества? Разве не отомстите москалям за преступления, которые они делают в Польше? Разве это не справедливая причина воспламениться местью и выгнать отсюда москалей? ... Поднимите же теперь руки вверх, присягните здесь же, что вы будете защищать свое отечество и выгоните из него с позором неприятеля и врага нашей свободы! Ну, что же? Неужели я напрасно надсаживаю для вас свою грудь? Жду вашего ответа! (Все присягнули). Ну, хорошо! Да благословит вас Бог навеки!»⁵⁶.

В пастырском служении политизированных ксендзов церковная проповедь становилась мощным инструментом политической пропаганды, способной глубоко воздействовать на коллективное сознание, психику и поведение прихожан. Целью церковно-патриотической риторики, в которой факты и вымысел составляли фабулу мифологических сюжетов, являлось формирование коллективной религиозной и политической мотивации для участия в антиправительственном вооруженном восстании. Суггестивное воздействие проповеди на чувства и эмоции прихожан усиливалось благодаря иррациональному доверию к авторитету священного сана, а также императивностью внушаемой политической цели. Призывы к массовому вооруженному выступлению произносились в сакральном пространстве костела, который целенаправленно превращался в центр пропаганды религиозной нетерпимости и политического экстремизма. Используемая в проповеди прямая апелляция к национальным и патриотическим ценностям прихожан сопрягалась с риторическими приемами возбуждения ненависти и презрения к врагу польской свободы - «москалю».

Помимо церковной проповеди, используемой в целях политической пропаганды восстания, римско-католическое духовенство прибегало к созданию «воззваний», обращенных к бывшим униатам Северо-Западного края. Политической целью этих воззваний являлось расширение социальной базы восстания за счет западно-русских православных, воссоединенных от унии на Полоцком соборе 1839 г.

Характерным примером профессиональной политической пропаганды, созданной в церковной среде для внешнего употребления, стало «воззвание» униатского духовенства Царства Польского к православному духовенству Белоруссии и Литвы. В этом политическим воззвании используются церковные мотивы спасения души, вероотступничества и грядущего возмездия за грех обращения в «схизму». Православным священникам, как отступникам от истинной униатской веры, авторы воззвания грозили адскими муками, если те не одумаются и не встанут на защиту «святой католической веры и нашего отечества - Польши».

«Братья во Христе, священники, бывшие униаты! -говорилось в этом воззвании - Вы, будучи униатами, учили нас, а ныне мы, по обязанности христианской, пишем к вам, уведомляя, что приближается время, когда святая униатская вера снова получит те самые права, которые имела прежде. Вы согрешили, братья, помните, что вас ожидает наказание, вы, устрашась мучений, отреклись от святой веры.

Ах! Братья, мы в Польше отстояли свою веру и до сих пор храним ее; не устрашили нас цепи, Сибирь, тюрьма и другие мучения. О, восстаньте от грехов, опомнитесь, вы рождены вашими матерями полячками, которые вас питали своей грудью, проводили беспокойные ночи над вами, чтобы воспитать в вас сынов отечества и добродетельных пастырей народа.

Но как вы учите, какие говорите проповеди? Вы ложно излагаете учение веры, попираете прах своих отцов, которые страдают в чистилище за ваши грехи, возносят руки к Богу о вашем обращении, вы погубили и доныне губите столько душ, вверенных вам для того, чтобы указать им путь к небу! Что же готовится вашим душам за такие преступления? О, братья! За ничтожные царские деньги вы продали душу дьяволу; о горе вам будет, горе!!»⁵⁷.

Таким образом, и дилетантская пропаганда «красных», и профессиональная проповедь и воззвания служителей Римско-католической церкви были рассчитаны на то, чтобы с помощью религиозно-патриотической риторики привлечь православных (бывших униатов) и римо-католиков к вооруженной борьбе против российского правительства. Русофобский образ «москаля», избранный польской пропагандой в качестве объекта разжигаемой этнополитической и социальной ненависти, был дополнен характерными «схизматическими» характеристиками. Теперь православный «москаль» был представлен ксендзами либо в роли презренного отступника, предавшего «коренную униатскую веру», либо нечестивого гонителя истинной католической веры, которую необходимо было защищать с оружием в руках.

Следовательно, речь шла о таких действиях по управлению паствой, которые явно выходили за рамки духовной дисциплины Римско-католической церкви и служили целям сугубо светским, а с точки зрения российского закона - откровенно преступным. Авторитет и сила духовной власти, священные действия и церковное слово духовенства целенаправленно использовались для максимального вовлечения католического населения в восстание и придания вооруженной борьбе с православной Россией сакрального статуса «священной войны»⁵⁸. Поэтому религиозно-политическая пропаганда ксендзов, особенно в Ковенской губернии, имела больший мобилизационный эффект, чем пропагандистские усилия светских участников восстания⁵⁹.

 

«Преступление и наказание».
Администрация М.Н. Муравьева и ксендзы, преступившие закон

М. Н. Муравьев, вступив в апреле 1863 г. на пост виленского генерал-губернатора, своевременно оценил особую политическую и пропагандистскую роль католического клира в организации восстания и расширении его социальной базы среди населения Северо-Западного края. Предпринятые М.Н. Муравьевым меры судебного и административного характера оказались достаточно эффективными и адекватными той реальной политической угрозе, которая исходила от действий антироссийски и антирусски настроенной части римско-католического духовенства.

Для того, чтобы подавить мятеж и устранить причины его распространения, М.Н. Муравьев разработал и 24 мая 1863 г. издал знаменитую Инструкцию для организации и функционирования органов военно-гражданского управления краем. В ней, в частности, говорилось: «Всем ксендзам, и в особенности приходским плебанам в городах и селах объявить, что за всякое содействие мятежу словом или делом и возбуждение к тому прочтением прокламаций или иные манифестации в церквах и вне оных, виновные будут немедленно взяты под стражу и судимы на месте по всей строгости военных законов. Оговорки, часто ими приносимые, будто бы содействовали мятежу по принуждению, не будут приняты в уважение, ибо служители алтаря еще менее других должны подчиняться сим угрозам. Их обязанность жертвовать собой для умиротворения края и обращения каждого к исполнению святого долга верноподданнической присяги своему Государю. Не исполняющие сего духовные лица сугубо виновны и подлежат строжайшему, в пример другим, наказанию».

Виленский генерал-губернатор в 1863-1865 гг. Сыграл решающую роль в подавлении польского восстания в 1863-1864 гг. и обеспечил условия для ликвидация польского доминирования и возрождения традиционного Православия на белорусских землях.

Слово Муравьева не расходилось с делом и 22 мая 1863 г. в Вильне был публично расстрелян викарный ⁶⁰ ксендз Желудокского костела Лидского уезда Виленской губернии Станислав Ишора, признанный военным судом виновным в чтении народу в костеле «польского манифеста возмутительного содержания с целью произвести восстание между крестьянами»⁶¹. 24 мая по приговору военного суда за чтение в костеле «польского манифеста» в Вильне был расстрелян ксендз Вевиорского костела Лидского уезда Раймунд Земацкий⁶².

После этих событий, вызвавших страх у местного римско-католического духовенства, копия Инструкции вместе с письмом генерал-губернатора 26 мая была направлена виленскому римско-католическому епископу А. Красинскому, которого М.Н. Муравьев считал «одним из энергичнейших деятелей» польского восстания. Указывая на факты «самого живого и деятельного участия» ксендзов «в возбуждении народа к мятежу» и ссылаясь на необходимость применения к виновным смертной казни, Муравьев обращался к епископу «с убедительнейшей просьбой употребить ваше архипастырское содействие ко внушению подведомственному вам духовенству, чтобы оно, помня призвание свое, возложенное на него духовным саном, и святость верноподданнической присяги, оставило свои преступные действия, и чтобы служители алтаря, которые обязаны, не страшась угроз, ни самой смерти, пребывать верными своему долгу, старались проповедью и примером своим, вместо возбуждения народа к преступным действиям, вразумлять тех, которые, забыв долг чести, совести и присягу, увлечены в мятеж, или сделались его руководителями»⁶³.

Однако епископ Красинский, «прикинувшись больным», уклонился от «убедительнейшей просьбы» генерал-губернатора. Впоследствии, по приказанию М.Н. Муравьева, епископ был выслан в Вятку под надзор полиции⁶⁴. Муравьев так объяснял политическую целесообразность своего решения: «Высылка из края главного духовного деятеля мятежа епископа Красинского, и несколько примеров строгого взыскания с крамольного римско-католического духовенства в скором времени ослабили преступное его влияние на местное население»⁶⁵.

В соответствии с действующим законодательством повстанцы не признавались воюющей стороной, так как де-юре они являлись подданными Российской империи, принесшими присягу на верность российскому императору. Поэтому повстанцы рассматривались как государственные преступники, нарушившие присягу и поднявшие вооруженный мятеж против законного правительства. Под эту категорию государственных преступников подпадали ксендзы и монашествующие, принявшие участие в восстании. Их особая, идеологическая и мобилизующая роль в организации и ходе вооруженного мятежа не могли остаться юридически безнаказанными. Совершенные этими лицами уголовные преступления - измена присяге и нарушение государственных законов - потребовали от правительства принятия к духовенству таких же правовых и административных мер, которые применялись к светским участникам восстания⁶⁶.

Военно-полевые суды рассматривали дела духовных лиц, обвиняемых в нарушениях государственных законов, устанавливали уголовно-правовой состав преступления, определяли степень вины подсудимых и затем выносили приговоры, соответствующие тяжести совершенных проступков. Процедура осуждения ксендзов и монашествующих осуществлялась на основании законов, действовавших в условиях введенного в крае военного положения. Кроме того, ксендзов, признанных виновными в тяжких государственных преступлениях, по приговору военного суда лишали духовного сана и всех прав состояния, то есть сословных привилегий. Утвержденные приговоры суда о лишении духовного сана направлялись в римско-католические консистории для принятия соответствующего канонического решения⁶⁷.

Шестеро ксендзов, осужденных за чтение в костелах антиправительственного манифеста и активное участие в мятеже, были публично расстреляны, а ксендз А. Мацкевич повешен в Ковно⁶⁸. Более полутора сотни ксендзов и монашествующих были отправлены на каторгу и в ссылку⁶⁹. Участие римско-католического клира в вооружённой борьбе в качестве идеологов, организаторов и руководителей восстания повлекло за собой закрытие десятков монастырей, сотен костёлов и часовен, из которых большая часть была закрыта уже после того, как М.Н. Муравьев ушел в отставку с поста генерал-губернатора Северо-Западного края⁷⁰.

Осуждение преступивших закон носителей священного сана вызвало различные отклики в западно-европейской прессе. В адрес М.Н. Муравьева поступали многочисленные обвинения в азиатской жестокости, якобы проявляемой к участникам освободительного польского восстания⁷¹. Однако среди представителей западной прессы были журналисты, которые пытались дать объективную оценку ответным карательным действиям муравьевской администрации.

Так, корреспондент газеты «Morning-Herald», посетивший Вильну летом 1863 г., выносил на суд английских читателей вопрос об отношении к ксендзам, осужденным за участие в мятеже: «Никакого приговора к смертной казни или к ссылке в каторжную работу не последовало без предварительной сентенции законным образом учрежденных военно-судных комиссий и произнесения над виновными состоявшегося приговора. Поступки, противные призванию служителей алтаря, лишают их покровительства законов. С церковных кафедр, с которых возвещаются слова мира и любви, ксендзы проповедовали мятеж. Именем Бога всемогущего вооружалась рука верующего, преклоняющегося перед Его святыней,

на совершение злодейств ради дела, которому давалось название религии. Ксендзы на самих алтарях принимали присяги, возлагавшие на христиан обязанность совершать самые гнусные политические преступления. Подобные люди мученики или предатели? Должны ли мы оплакивать их участь или же они подверглись заслуженному наказанию?»⁷².

Предпринятые меры против мятежных ксендзов окончательно рассеяли иллюзии духовенства о собственной безнаказанности и похоронили его надежды на то, что священный сан является надежной защитой от уголовного наказания за совершенные преступления. От духовенства, сохранявшего внешнюю политическую лояльность, М. Н. Муравьев потребовал, в свою очередь, публичного заявления о верности российской монархии, осуждения мятежников и призыва к последним воспользоваться милосердием правительства и прекратить вооруженное сопротивление⁷³.

Римско-католическое духовенство Северо-Западного края вынуждено было смириться перед властной политической волей виленского генерал-губернатора. В сентябре 1863 г. духовные руководители виленской римско-католической диоцезии обратились к мятежным ксендзам и мирянам с призывом воспользоваться объявленной амнистией и поступать в отношении Российского государства и его законов согласно учению Римско-католической церкви. «Поспешайте воспользоваться предлагаемой вам милостью, - говорилось в этом послании, - этого требует не только общее ваше и родных ваших благо, но вместе с тем это есть и прямая ваша обязанность, которую возлагает на вас наша святая Религия, ибо она, указуя, что всякая власть происходит от Бога, вместе с тем повелевает уважать ее, почитать и ей повиноваться. Исполняйте затем святые ее приказания, возвращайтесь немедленно к спокойным трудам вседневных ваших занятий и горячо молитесь за нашего августейшего императора всероссийского Александра II, которому Господь Бог вверил нашу судьбу»⁷⁴.

С призывом покориться власти российского императора обратились к духовенству и пастве своих диоцезов епископ Тельшевский М. Волончевский и епископ Минский А. Войткевич⁷⁵. В конечном итоге, виленский генерал-губернатор добился поставленной цели. Противоправная, радикальноэкстремистская деятельность римско-католического клира, выступавшего в роли религиозного катализатора и руководителя восстания, была практически полностью ликвидирована.

 

Выводы

События польского восстания 1863 г. в СевероЗападном крае Российской империи показали впечатляющую политическую силу римско-католического духовенства, его способность использовать иррациональное доверие паствы и свою каноническую власть над ней с целью подготовки и организации мятежа, направленного на разрушение Российского государства. Радикально настроенные ксендзы и монашествующие сумели превратить церковное вероучение в мобилизующую идеологию вооруженной борьбы за независимость Польши, продемонстрировав профессиональную способность духовенства формировать религиозную мотивацию для достижения насильственных политических целей. Миряне повиновались их духовной власти сильнее, нежели власти российского императора. Жестокость, проявляемая мятежниками в терроре против мирных жителей, основывалась на ненависти к «москалю», антиправославный и русофобский образ которого целенаправленно формировался клерикальной и светской пропагандой. Религиозная легитимация, пропаганда и организация вооруженного восстания превратили часть римско-католического клира Северо-Западного края в политического врага Российской империи, сформировав тем самым религиозную составляющую восстания. Ответные меры наказания, применяемые к мятежным представителям духовенства со стороны администрации М.Н. Муравьева, были продиктованы условиями военного положения, необходимостью защиты территориальной целостности государства, охранения жизни и собственности законопослушного населения.

Александр Юрьевич Бендин
Доктор исторических наук.
Институт теологии, Белорусского государственного университета.

Опубликовано: «Православље и идентитет православних народа»

-------------------------

¹ Северо-Западным краем неофициально называлась особая территориальноадминистративная единица империи, созданная в начале 60-х гг. XIX в. в связи с нарастающей угрозой польского сепаратизма. В край входило шесть губерний: Ковенская, Виленская, Гродненская, Витебская, Минская и Могилевская. Губернии Северо-Западного края подчинялись генерал-губернатору, резиденция которого находилась в г. Вильна. См: Гісторыя Беларусі. У 2 ч. Ч. 1. Ад старажытных часоў - па люты 1917 г. Пад рэд. Я. К. Новіка і Г.С. Марцуля. 3-е выд. - Мінск, 2007. - С. 278-279. Существовало и общее неофициальное название Западный или Западно-Русский край, в который, наряду с Северо-Западным краем входил и Юго-Западный край с тремя малорусскими губерниями - Киевской, Волынской и Подольской. См: Атлас народонаселения Западно-Русского края по исповеданиям, составлен при Министерстве внутренних дел, в канцелярии заведующего устройством православных церквей в Западных губерниях. 2-е изд., исправ. и доп. - СПб., 1864; Употребление автором двух названий региона (Северо-Западный край, Белоруссия и Литва) обусловлено терминологической традицией, сложившейся в дореволюционной западно-русской историографии. См: Батюшков П. Н. Белоруссия и Литва. Исторические судьбы СевероЗападного края. - СПБ., 1890. - С. 1-2.

² Гильфердинг А.Ф. В чем искать разрешение польскому вопросу. // Сборник статей, разъясняющих польское дело по отношению к Западной России. Вып. первый / сост. и изд. С. Шолкович. - Вильна, 1885. - С. 31.

³  Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг. - М., 1965. -С. 12, 32.

⁴  Айрапетов О.Р. Царство Польское в политике империи в 1863-1864 гг. // Русский сборник: Исследования по истории России. / ред.-сост. О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Т. XIV. - М., 2013. - C. 72-73.

⁵ «Готов собою жертвовать...». Записки графа Михаила Николаевича Муравьева об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа. 1863-1866 гг. - М., 2008. - С. 397.

⁶  Нарыс гісторыі Польскай Дзяржавы і Народа. - Варшава, 2005. - С. 145, 122.

⁷ Бендин А.Ю. Михаил Муравьев-Виленский: усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи. - М., 2017. - С. 268-296.

⁸ Свод законов Российской империи. Уставы духовных дел иностранных исповеданий. О управлении духовных дел христиан римско-католического исповедания. -Т. XI, ч.1. - СПб., 1857. - Ст.1,11-133.

⁹ Сборник статей, разъясняющий польское дело по отношению к Западной России. Вып. 2. Сост. и изд. С. Шолкович. - Вильна, 1887. - С. 278; Литовские епархиальные ведомости.- 1864. - № 16. - С. 572; Комзолова А. А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ. - М., 2005. - С. 34.

¹⁰  РГИА. - Ф. 821. - Оп. 10. - Д. 64. - Л. 3-4.

¹¹ Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорской Академией наук по завещанию автора. Далее: ЗИМЛ: в 3 т. - СПб., 1883. - Т. 1. - С. 37; Прудон П. О польском вопросе // Сборник статей, разъясняющих польское дело по отношению к Западной России. Сост. С. Шолкович. - Вильна, 1885. - С. 85; Манифест Центрального комитета от 22 января 1863 года. См: Литовский государственный исторический архив. Далее: ЛГИА. - Ф. 439. -Оп. 1. - Д. 12. - Л. 43.

¹² Пятидесятилетие (1839-1889) воссоединения с Православной церковью западно-русских униатов: соборные деяния и торжественные служения в 1839 году. - СПб., 1889. - С. 3-15.

¹³ ЛГИА. - Ф. 439. - Оп. 1. - Д. 12. - Л. 114, 123, 165; Революционный подъем в Литве и Белоруссии. - М., 1964. - С. 133.

¹⁴ Турцевич Ар. Краткий очерк жизни и деятельности графа М. Н. Муравьева. - Вильна, 1898. - С. 21. Белецкий А.В. Римско-католические епархиальные семинарии. - С. 4. Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже в Северо-Западной России. - Т.1. - Вильна, 1867. - С. 214; Мосолов А. Н. Виленские очерки. 1863-1865 гг. : (Муравьевское время). - СПб.,1898. - С. 145.

¹⁵ Байкова С. М. О движущих силах восстания 1863 г. на территории Белоруссии // Историко-социологические исследования (на материалах славянских стран). - М., 1970. -С. 226-227, 249-253; Зайцев В. М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. (опыт статистического анализа). - М., 1973. - С. 106, 114; Смирнов А.Ф. Восстание 1863 года в Литве и Белоруссии. - М. 1963. - С. 3-33, 340-347.

¹⁶  Зайцев В. М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. - С. 16.

¹⁷ Байкова С. М. О движущих силах восстания 1863 г. на территории Белоруссии. - С. 250.

¹⁸ Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. - Т 5. - Мінск, 1999. - С. 450.

¹⁹ Карпович О. В. Участие духовенства в повстанческом движении на белорусских землях в 1863 г. // Хрысціянства ў гістарычным лесе беларускага народа: зб. навук. арт. / М-ва адукацыі Рэсп. Беларусь; ГрДУ імя Я. Купалы; Ін-т гіст. НАНБ; рэдкал.: С. В. Марозава [і інш.]. - Гродно, 2008. - С. 116 - 119; Антановіч З., Гарбачова В. Паўстанне 1863 -1864 гг. у лёсе рымска-каталіцкага святарства Беларусі // Arche. - 2010. - № 12. - С. 186 - 202; Яноўская В. Хрысціянскае духавенства Беларусі ў паўстанні 1863-1864 гг.: гістарыяграфія праблемы // Arche. - 2010. - № 12. - С. 269-283; Антановіч З. В. У барацьбе за веру: Паўстанне 1863-1864 гг. у лёсе ксяндза Антонія Пшыялгоўскага // ARCHE. - 2010. - № 12. - С. 95-98; ЯноўскаяВ. В. Хрысціянская царква ў Беларусі. 1863-1914 гг. - Мінск, 2002; Серак Е. В. Роль католического духовенства в сибирской ссылке после восстания 1863 - 1864 гг. // Сохранение национальной идентичности белорусского общества: прошлое, настоящее : материалы Респ. науч. конф., Барановичи, 21 апр. 2016 г. - Барановичи : РИО БарГУ, 2016. - С. 187-190.

²⁰ Катехизис Католической церкви. Компедиум. - М., 2007. - С. 103-105.

²¹ Белецкий А.В. Римско-католические епархиальные семинарии: Виленская и Тельшевская. - Вильна, 1887. - С. 3.

²²  Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже в Северо-Западной России. - Т.1. - Вильна, 1867. - С. 250.

²³ ГАРФ. - Ф. 811. - Оп. 1. - Д. 67. - Л. 3-7,14, 30; Восстание в Литве и Белоруссии 18631864 гг. - С. 198.

²⁴ Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг. - С. 20.

²⁵ Мосолов А. Н. Виленские очерки. 1863-1865 гг. : (Муравьевское время). -СПб.,1898. -С. 107-108; Из бумаг графа М.Н. Муравьева. - СПб., 1898. - С. 44-46.

²⁶ Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже в Северо-Западной России.. С. 215.

²⁷ Байкова С. М. О движущих силах восстания 1863 г. - С. 250; Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже в Северо-Западной России. - С. 123-124, 129, 212-213; Мосолов А. Н.Виленские очерки. - С. 107-108; Сборник распоряжений графа М. Н. Муравьева по усмирению польского мятежа в Северо-Западных губерниях. / Сост. Н. И.Цылов. - Вильна, 1866. - С. II, 105; Сборник документов музея графа М. Н. Муравьева. / Сост. А. В. Белецкий. Т.1. - Вильна, 1906. - С. XLIII, LII-LV; Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863-1864 гг. в пределах Северо-Западного края. / Сост. А. И. Миловидов. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. XXXIX-XL, XLVIII-XLIX.

²⁸ РГИА. - Ф. 1282. - Оп. 1. - Д. 248. - Л. 37-38.

²⁹ Виленский вестник. - 1863 г. - 23 мая; Виленский вестник. - 1863 г. - 10 сентября; ГАРФ.- Ф. 811. - Оп. 1. - Д. 67. - Л. 30-32; ЛГИА. - Ф. 494. - Оп. 1. - Д. 128. - Л.6, 11-26; Ф. 378. (политическое отделение) - Оп. 1863. - Д.1785. - Л. 1-36; Ф. 378. (политическое отделение)- Оп. 1864. - Д. 649. - Л. 1-2; Ф. 378. (политическое отделение) - Оп. 1864. - Д. 836. - Л. 3-4; Ф. 378. (политическое отделение) - Оп. 1864. - Д. 929. - Л.164-165; Ф. 378. (политическое отделение) - Оп. 1864. - Д.1138. - Л. 12-14; Ф. 378. (политическое отделение) - Оп. 1864. -Д. 1352. Л.1-2; Ф. 378. (политическое отделение) - Оп. 1864. - Д. 1368. - Л. 1-4; Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг. - С. 202.

³⁰ Турцевич Ар. Краткий очерк жизни и деятельности графа М. Н. Муравьева. - Вильна, 1898. - С. 21. Белецкий А.В. Римско-католические епархиальные семинарии. - С. 4.

³¹ ГАРФ. -Ф. 811. -Оп. 1. -Д. 67. -Л. 3-7 об.

³²  Вот, например, как сочетались политическая и религиозная риторика в присяге повстанцев Гродненской губернии: «Присягаем во имя Пресвятой Троицы и клянемся на ранах Христа, что нашей Родине Польше будем служить верно, и исполнять, во имя того же отечества Польши, все приказания, предписанные нам начальниками, распоряжений же грабительского Московского правительства слушать не будем и, насколько возможности и сил хватит, мы обязуемся помогать польскому войску и повстанцам, так нам да поможет Бог, в Пресвятой Троице Единый, Матерь Божия и все святые. Аминь». См: Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. 349.

³³ Мосолов А. Н. Виленские очерки. - С. 145; Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже. - С. 214; Виленский вестник. - 1863 г. - 12 февраля; Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. 261, 267-268; Тесля А. А. «Польский вопрос» в передовицах М. Н. Каткова в «Московских ведомостях» в 1863 г. // Ученые заметки ТОГУ. - 2011. - Т. 2. - № 2. - С. 92-93; Русин. Голос Русского. Ответ «ксендзу-русину» // Вестник Юго-Западной и Западной России. - Т. IV. - 1864. - C. 28-29.

³⁴ Лясковский А. И. Литва и Белоруссия в восстании 1863 г. (по новым архивным материалам). - Берлин, 1939. - С. 80-81.

³⁵ Байкова С. М. О движущих силах восстания 1863 г. - С. 250.

³⁶ Карпович О. В. Участие духовенства в повстанческом движении на белорусских землях в 1863 г. // Хрысціянства ў гістарычным лёсе беларускага народу. Пад рэд. Марозавай С.В., Ярмусік Э.С. - Гродна, 2008. - С. 116-119. Виленский вестник - 1863 г. -10 сентября.

³⁷ Щеглов Г. диакон. Жертвы польского восстания 1863-1864 годов // Русский сборник: Исследования по истории России. / ред.-сост. О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Т. XIV. - М., 2013. - C. 243.

³⁸  Виленский вестник. - 1863 г. - 2 июля.

³⁹  Широкорад А. Б. Россия - Англия: неизвестная война, 1857-1907. - М., 2003. - С. 32.

⁴⁰ Виленский вестник. - 1863 г. - 10 сентября.

⁴¹  Всеподданнейший отчет графа М. Н. Муравьева по управлению Северо-Западным краем (с 1 мая 1963 г. по 17 апреля 1865 г.) // Русская старина. - 1902. - № 6. - С. 488, 491, 496; Муравьев М. Н. Записки его об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа. 1863-1866 гг. // Русская старина. - 1882. - № 11. - С. 400, 406; Из бумаг графа М. Н. Муравьева. - СПб., 1898. - С. 44 - 45; Брянцев П. Д. Польский мятеж 1863 г. - Вильна, 1892. - С. 66-86, 144-154; Сидоров А. А. Польское восстание 1863 года. Исторический очерк. - СПБ, 1903. - С. 228; Сборник распоряжений графа Муравьева. - С. 105-106; Виленский вестник. - 1863. - 12 февраля, 1863. - 25 мая, 1863. - 1 июня; ЛГИА. - Ф. 378. - Оп.1866. - Д.46. - Л. 12, 18, 33, 50, 72; ЛГИА. - Ф. 378. - Оп.1864. - Д. 2096. - Л. 5;

⁴² ГАРФ. - Ф. 811. - Оп.1. - Д. 67. - Л. 26, 27, 33, 34, 36; Ф. 811. - Оп.1. - Д. 67. -Л. 35-36; Виленский вестник. - 1863. - 7 мая; Виленский вестник. - 1863. - 29 августа; Виленский вестник. - 1863 г. - 24 сентября; Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. 405; Пятидесятилетие (1839-1889) воссоединения с Православной церковью западно-русских униатов. - С. 67; Орловский Е. Граф М.Н. Муравьев как деятель над укреплением прав русской народности в Гродненской губернии 1831-1835 и 1863-1865 г.г. - Гродна, 1898. - С. 26; Карпович О.В. Репрессии в отношении участников восстания 1863-1864 гг.: правда и вымыслы // Вестник Брестского государственного технического университета: научно-теоретический журнал. — 2011. — № 6. - С. 33-35.

⁴³ Сидоров А.А. Польское восстание 1863 года. Исторический очерк. - СПБ, 1903. - С. 228; Мосолов А.Н. Виленские очерки. - С. 27.

⁴⁴ Щеглов Г. диакон. Жертвы польского восстания 1863-1864 годов // Русский сборник: Исследования по истории России. / ред.-сост. О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Т. XIV. - М., 2013. - C. 224-246.

⁴⁵  Карпович О. В. Репрессии в отношении участников восстания 1863-1864 гг.: правда и вымыслы. — С. 34.

⁴⁶ Виленский вестник. - 1863. - 25 июня.

⁴⁷ Мосолов А. Н. Виленские очерки. - С. 112.

⁴⁸ Ронин В.К. Русская публицистика в Бельгии в середине XIX века // Славяноведение. -1993. - № 4. - С. 4-13.

⁴⁹ Виленский вестник. - 1863. - 12 февраля.

⁵⁰  Виленский вестник. - 1863 г. - 8 июня; Восстание в Литве и Белоруссии. - С. 26, 30.

⁵¹ Революционный подъем в Литве и Белоруссии. - М., 1964. - С. 133.

⁵²  Основные государственные законы // Свод законов Российской империи. - Т. 1. - Ч.1, - СПб., 1857. - Ст. 1, 41-42.

⁵³  Советы ксендза Фелинского // Сборник статей, разъясняющих польское дело по отношению к Западной России. Вып. первый. / Сост. С.В. Шолкович. - Вильна, 1885. -С. 33.

⁵⁴ Зайцев В. М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. - С. 114.

⁵⁵ Как отмечал А.И. Миловидов: «Эта возмутительная по своей дерзости, исторической лжи и подтасовке фактов проповедь, в литографированном виде имела широкое распространение в Северо-Западном крае (1861-1863 гг.), варьировалась в зажигательных проповедях ксендзов, служила им образцом, а нахождение ее при обысках служило документальным доказательством причастности к революционному движению тех лиц, у которых производился обыск». См: Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. 26.

⁵⁶ Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. 29-30, 34.

⁵⁷ Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 1. - Вильна, 1913. - С. 47-48.

⁵⁸ Архивные материалы Муравьевского музея. - Ч. 2. - Вильна, 1915. - С. LVII, LXI.

⁵⁹ Ратч В. Ф. Сведения о польском мятеже в Северо-Западной России. - С. 250; Так, в Ковенской губернии повстанческий отряд под командованием С. Сераковского в апреле 1863 г. занял местечко Понедель. Ксендз, находившийся в отряде, “проповедовал о восстании. Так как в этот день в м. Понедель был базарный день, то народу в костеле собралось очень много, из числа которых до 100 человек присоединились к мятежу”. См: Виленский вестник. - 1863 г. - 11 мая.

⁶⁰ 60 Цылов Н. Сборник распоряжений графа Михаила Николаевича Муравьева. - С. 105-106.

⁶¹ Виленский вестник. - 1863 г. - 23 мая.

⁶² Виленский вестник. - 1863 г. - 25 мая.

⁶³ Виленский вестник. - 1863 г. - 1 июня.

⁶⁴ Из записок епископа Красинского // Исторический вестник. - 1901. - № 11. - С. 648-653.

⁶⁵ Всеподданнейший отчет графа М. Н. Муравьева по управлению Северо-Западным краем (с 1 мая 1863 г. по 17 апреля 1865 г.) // Русская старина. - 1902. - № 6. - С. 491.

⁶⁶ Цылов Н. Сборник распоряжений графа Михаила Николаевича Муравьева. - С. 210-215.

⁶⁷ ЛГИА. - Ф. 604. - Оп. 5. - Д. 310. - Л. 7-8; Ф. - 604. - Оп. 5. - Д. 383. - Л. 1-4; Ф. 604. - Оп. 5. - Д. 452. - Л. 1-3.

⁶⁸ Виленский вестник. - 1863 г. - 18 июня; 1863 г. - 17 августа; 1863 г. - 17 декабря.

⁶⁹  Виленский вестник. -1863 г. - 23 мая; Восстание в Литве и Белоруссии. - С. 95-98.

⁷⁰ В пяти губерниях Северо-Западного края с 1864 г. по 1 июня 1869 г. были закрыты 377 костелов, монастырей и каплиц. См: Сталюнас Д. Роль имперской власти в процессе массового обращения католиков вправославие в 60-е годы XIX столетия // Lietuvi^ katalik^ moksloakademijos. MetrastisXXVI. - Vilnius. 2005. - С. 331; Данные об этом имеются также: ЛГИА. - Ф. 378. - Оп. 1869. - Д. 946. - Л. 1-29; ЛГИА. (Политическое отделение) - Ф. 378. - Оп. 1866. - Д. 46. - Л.11-12, 18, 19, 33, 50; Ф. 378. - Оп.1869. - Д. 946. - Л. 1-29; Ф. 604. -Оп. 5. - Д. 329. - Л. 59; РГИА. - Ф. 821. - Оп.10. - Д. 201. - Л. 4 об.

⁷¹ Виленский вестник. -1863 г. - 20 июня.

72  Виленский вестник. - 1863 г. - 24 августа.

73  Виленский вестник. - 1863. - 12 сентября; Виленский вестник. - 1863. - 19 сентября; ЛГИА. - Ф. 378. - Оп. 1863. - Д. 1467. - Л. 14-15, 50-52; Ф. 378. - Оп. 1864. - Д. 1569. - Л. 6-7; Из записок епископа Красинского // Исторический вестник. - 1901. - № LXXXVI. - С. 646-653.

74  Виленский вестник. - 1863 г. - 19 сентября.

⁷⁵ ЛГИА. - Ф. 378. - Оп. 1863. - Д. 1467. - Л. 14-15, 50-52.