Русские войска во Львове. 1914 г.
Место Галиции в общественном сознании во многом определялось символическим значением этого края - последней части восточнославянского массива, не вошедшей к началу XX века в состав России. Опираясь на позицию галицийских «русофилов», национально ориентированные церковные и общественные круги России рассчитывали на быстрое распространение православия и русской культуры на присоединенных землях. Эти ожидания во многом не сбылись как в связи с кампанией террора против «русофилов», проведенной сразу после начала войны австрийской администрацией, так и в результате межведомственных противоречий, осложнявших деятельность российских властей.
Западный край Российской империи - место взаимодействия различных культур, конфессий, цивилизационных и этнических начал - занимал в XIX- начале XX века особое место в русском общественном сознании и в этнокультурной политике российского государства. Специфика региона определялась наличием здесь влиятельной польско-католической элиты, возвышавшейся над восточнославянским и литовским этническим массивом и выстраивавшей сложную линию взаимодействия с Петербургом. Последний, допуская во многих отношениях компромисс с местными верхами, в то же время не был уверен в их лояльности и принимал меры, нацеленные на поддержание целостности империи. Важнейшим компонентом проблем, связанных с Западным краем, был вопрос об отношении власти и общества к австрийской Галиции - последней части государства Русь, исторически, этнически и лингвистически связанной с основным массивом восточнославянского населения, но так и не вошедшей в состав Российской империи. Вступление русских войск на территорию «Червонной Руси» в сентябре 1914 года, казалось, открывало путь к решению этой проблемы. Период русской оккупации Галиции стал важной страницей истории последних лет Российской империи, раскрыв всю сложность этнических и конфессиональных отношений на землях, издавна являвшихся предметом соперничества центральноевропейских государств.
К началу XX века Гапиция была ареной острого противоборства общественных сил, позиция которых не могла не вызвать отклика со стороны российской власти и общества. Местное восточнославянское сообщество (точнее, его интеллектуальная верхушка) оказалось расколото на две соперничающие партии - «украинофилов» и «москвофилов» («русофилов»), Наличие и достаточно активная деятельность последних служили в глазах национально ориентированных кругов русского общества свидетельством подспудного тяготения восточнославянского населения «Червонной Руси» к России и религии предков - православию, несмотря на господство в крае с начала XVIII века униатской (греко-католической) церкви. Публицисты обращали внимание на то, что население продолжало именовать себя «русским (руским, руським) народом», «русинами», а свою веру, несмотря на обращение в униатство - «русской» и «православной». Галичина, отмечал видный деятель прорусского движения С.Ю. Бендасюк, «вынуждена была по крайней мере с внешней формальной стороны признать навязанную ей насильственным путем ненавистную унию с Римом... Но по убеждению и духу русское население Прикарпатья и его униатское духовенство оставались православными» [3]. Несмотря на все давление властей, писал в конце 1914 года журнал «Церковный вестник», народ в Галиции «оставался чужд униональным симпатиям иерархии... И доселе народ не знает, что такое уния, и говорит о себе, что он "русской веры”... Бедный и забитый народ остается... стойким в своих религиозных симпатиях» [7].
Позиция «москвофилов», отвергавших украинскую идентичность галичан, привлекала внимание русского общества и в то же время вызывала резко негативную реакцию со стороны австрийских властей и доминировавшей в Галиции польской элиты. «Москво-филы» подвергались репрессиям. Попытки части галичан перейти в православие привели к проведению в начале 1900-х годов ряда судебных процессов, на которых пророссийски настроенных деятелей обвиняли в сепаратизме. С 1890-х годов в школьном обучении и официальном делопроизводстве края запрещалось применение русского языка, хотя часть галичан предпочитала использовать его в качестве языка литературного. Проводилось изменение обрядов и правил церковной жизни униатской церкви с целью отдалить ее от православия. В противовес пророссийским симпатиям австрийские власти поощряли распространение украинского национального самосознания, которое к началу XX века приобрело выраженный антироссийский характер [11, с. 51-59, 68-74, 80-92,102-105].
Подобные меры вызывали протест со стороны церковных и общественных кругов России. Важным проявлением подобных настроений в 1900-х годах стала деятельность иерархов, возглавлявших граничившую с Галицией Волынскую епархию - архиепископа Антония (Храповицкого) и его преемника архиепископа Евлогия (Георгиевского). Архиереи организовали на территории Волыни подготовку священников для православных галичан, стремились всесторонне ознакомить с православием паломников, приходивших на поклонение в Почаевскую лавру. Австрийские власти накануне войны с неудовольствием констатировали, что в крае существенно выросли симпатии к России [5, с. 234-236; 9; 6].
Влиятельной структурой, выступавшей в поддержку галичан-русофилов, было созданное в 1902 году Галицко-русское благотворительное общество. В его состав в разное время входили известные церковные, общественные и государственные деятели - обер-прокуроры Святейшего Синода К.П. Победоносцев и В.К. Саблер, протоиерей Иоанн Кронштадтский, митрополит Московский, впоследствии Санкт-Петербургский Владимир (Богоявленский), митрополит Киевский Флавиан (Городецкий), архиепископ Литовский Тихон (Беллавин), упоминавшиеся выше архиепископы Евлогий (Георгиевский) и Антоний (Храповицкий). Основным направлением работы общества первоначально были достаточно скромные по масштабу культурно-просветительские мероприятия - организация лекций о положении населения Галиции, закупка и доставка в край литературы на русском языке. Следует сказать, что и в таком виде начинания общества встречали скептическое, а то и неприязненное отношение российских официальных верхов, не желавших во имя отвлеченных, как им казалось, идеологических целей портить и без того натянутые отношения с западным соседом. Тем не менее по настоянию руководства общества, которое в 1908 году возглавил энергичный политик, член Государственной Думы В.А. Бобринский, власти постепенно начали занимать более активную позицию в вопросе об идеологическом воздействии на население Галиции.
В целом «Червонная Русь», с которой были связаны многочисленные исторические предания и важные события прошлого, занимала значительное место в национальном самосознании. Ее присоединение к империи означало завершение «собирания русских земель» - процесса, который давно уже рассматривался как важнейшая часть русской истории. Возглавлявшему Россию монарху выпало закончить трудную работу, начатую еще Иваном Калитой. Представление о важности мер по обеспечению целостности национального сообщества было широко распространено в это время. «Народ не объединенный - не нация, ибо он не весь народ, не полная и целостная в смысле социологическом и политическом особь, а фрагмент», - говорилось в записке пророссийски настроенных галичан, поданной в Министерство иностранных дел. По словам авторов записки, «оторванность от массива и политическое порабощение крупной части народа» являлось роковым звеном «в общей цепи причин, тормозящих национально-культурное развитие и преуспеяние» России [13]1.
Неудивительно поэтому, что вступление русских войск в Галицию в сентябре 1914 года вызвало взрыв энтузиазма в церковных и общественных кругах. «Ваше Императорское Величество, Вы первый ступили на ту древнерусскую землю, вотчину древних русских князей - Романа и Даниила, на которую не ступал ни один русский монарх. Из этой подъяремной, многострадальной Руси, откуда слышались вековые воздыхания и стоны, теперь несется к Вам восторженная осанна», - такими словами приветствовал Николая II во Львове в апреле 1915 года архиепископ Евлогий, которому было поручено ведать делами Православной церкви в крае в период оккупации [5, с. 248]. «Можно смело сказать, - писал в сентябре 1914 года «Церковный вестник», - что не было события более торжественного, чем то завершение нашего национального объединения, которое осуществилось с завоеванием нашими войсками Галиции. Есть ли другой народ, который на пути к свободе и независимости преодолел столько препятствий, как народ русский?» [4].
Активисты общественных организаций, выступавших за укрепление связей с галичанами, активно включились в деятельность национально-культурного характера на территории края. Глава Галицко-русского общества В.А. Бобринский, поступивший в войска добровольцем и прикомандированный к штабу вступившей в Галицию армии, ездил по тюрьмам и освобождал арестованных местных «русофилов». Только во Львове им было освобождено 183 человека. После завершения боевых действий В.А. Бобринский остался в крае и стал руководителем Главного краевого благотворительного комитета, получив, таким образом, возможность влиять на политику в крае [2, с. 128]. Назначенный генерал-губернатором Галиции Г.А. Бобринский, троюродный брат главы Галицко-русского общества, получил эту должность, как считали современники, во многом благодаря тому, что его фамилия была уже хорошо известна в крае. Казалось бы, в отвоеванной у австрийцев «Подъяремной Руси» должно было начаться быстрое движение галичан в сторону сближения с православием и русской культурой. В реальности этого не произошло, и на то был ряд причин.
Прежде всего необходимо отметить, что сразу после начала войны австрийские власти провели в Галиции быструю и чрезвычайно эффективную кампанию террора против всех заподозренных в симпатии к России. Современникам бросались в глаза экстраординарный масштаб и жестокость репрессий, основанием для которых могли служить самые разные причины (членство в одной из «русофильских» организаций, чтение русских газет, доброжелательное отношение к России и др.)2. Многих заподозренных в государственной измене убивали на месте или казнили по приговору военно-полевых судов. Поскольку мест в тюрьмах не хватало, для арестованных на территории австрийской Штирии был организован концлагерь Талергоф - первый в истории Европы. Через этот и другие лагеря для галицких «русофилов» (Терезин в северной Чехии и др.) прошло до 30 тысяч человек. Многие заключенные погибли от побоев, издевательств, голода и эпидемий [11, с. 105— 111; 1; 17, с. 184-186]. Среди арестованных было около 800 священников - православных и униатов, сочувствовавших России, в связи с чем в крае фактически перестала существовать активная группа клириков, способных содействовать распространению православия.
Австрийские власти не довольствовались изъятием из общественной жизни нежелательных для них элементов, но сопровождали это изъятие масштабными акциями устрашения, призванными оказать психологическое воздействие на население. Массовые расправы и казни проводились публично, нарочито демонстративно и в подчеркнуто жестокой форме. Так, в селе Камен-Броды, по свидетельству очевидцев, «палачи через единственную петлю повесили 70 крестьян на глазах их матерей, жен, детей, а затем убитых докалывали штыками». Православного священника Максима Саидовича, представшего в 1912 году перед судом по обвинению в сепаратизме и оправданного присяжными, в начале войны арестовали и расстреляли без суда и следствия на глазах престарелого отца и беременной жены [17, с. 184-185]. Подобная ситуация, помимо всего прочего, крайне затруднила, если не вовсе парализовала стремление местного населения сблизиться с православием, которое при иных обстоятельствах могло бы получить более широкие масштабы. Очевидцы свидетельствовали, что после вступления русских войск в Галицию крестьяне, даже желавшие перейти в православие или получить в свой приход православного священника, отказывались подписывать какие-либо заявления, опасаясь преследований в случае возвращения австрийцев [2, с. 195, 201].
Наряду с репрессиями австрийцев весьма существенным препятствием на пути распространения православия в Галиции стали факторы «внутреннего» характера. Сыграл роль такой застарелый порок российской системы управления, как межведомственная борьба и противоречия между церковью и государством. В период оккупации Галиции светские власти, стремясь любой ценой обеспечить спокойствие только что завоеванного края, старались как можно меньше вмешиваться в сферу вероисповедных, а во многом и этнокультурных отношений. На практике это означало сохранение позиций доминировавшей в Галиции польской элиты, тесно связанной с местным австрийским чиновничеством (значительная часть последнего осталась на местах и после прихода русских войск). Стремление ряда общин галичан-униатов присоединиться к православию, вызывало, вне зависимости от мотивов присоединяющихся, немедленный протест со стороны польской элиты, получавшей поддержку со стороны Ватикана. Подобная ситуация осложняла положение российских властей, не желавших портить отношения с римским престолом и учитывавших, что католицизм был религией основной массы населения союзников России -Франции и Италии. В этих условиях деятельность архиепископа Евлогия, направленного в край для содействия распространению здесь православия, стала вызывать все большее недовольство военной и гражданской администрации. Беседуя в феврале 1915 года с главой военного и морского духовенства империи протопресвитером Г.И. Шавельским, генерал-губернатор Г.А. Бобринский «почти с раздражением говорил о "вредной политике” архиеп[ископа] Евлогия, своими воссоединениями волновавшего население и в большей части его вызывавшего озлобление» [15]3. Власти начали чинить препятствия приезду архиерея в край, ограничивать возможность его публичных выступлений, что, естественно, воспринималось им крайне негативно.
Репрессии, проводившиеся австрийской администрацией, резко обострили отношения между различными частями населения Галиции, вызвали озлобление со стороны уцелевших «русофилов». Часть из них после прихода русских войск стала действовать по принципу «куй железо, пока горячо». Начались столкновения населения с униатскими священниками и смещение последних с их постов, что было однозначно истолковано светскими властями как незаконные действия, поддерживаемые архиепископом и его сотрудниками4. Реакция последовала незамедлительно. 13 сентября 1914 года Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич в телеграмме своему начальнику штаба Н.Н. Янушкевичу потребовал, «чтобы наша духовная власть не чинила никаких притеснений униатам и униатскому духовенству», заявив, что «политическая неблагонадежность не должна быть отождествлена с религиозной разъединенностью». Спустя два дня, по настоянию Николая Николаевича, император подтвердил его позицию в вероисповедном вопросе. Точку зрения светских властей поддержал и глава военного духовенства протопресвитер Г.И. Шавельский, видевший в Евлогии нежеланного соперника, вторгающегося в зону его компетенции. В сложившейся ситуации архиепископ начал задумываться о том, чтобы оставить свой пост («меня обвиняли в том, в чем я фактически был неповинен и с чем психологически был несолидарен»). Хотя отставка в тот период не состоялась, реальные права архиерея были существенно урезаны. По справедливому замечанию А.Ю. Бахтуриной, «фактически уже в первой половине сентября 1914 года архиепископ Евлогий оказался лишен какой-либо возможности действовать самостоятельно... Любая миссионерская работа могла быть расценена как "мера к обращению униатов в православие”» [2, с. 188].
Неудачными в конечном счете оказались и предпринятые вслед за тем попытки властей урегулировать межрелигиозные отношения путем административной регламентации - определить, какая именно доля прихожан должна проголосовать за назначение в приход православного священника, чтобы это назначение состоялось, через какое время православным можно передавать униатский храм, оставшийся без священника и др.5 Вводился порядок, согласно которому православный священник мог быть назначен в приход лишь по просьбе не менее 75% прихожан, однако это распоряжение вызвало критику со стороны консервативных церковных и общественных кругов, указывавших, что «в делах веры и совести нет места арифметическим вычислениям» [8; 10]. По сути, попытки введения подобных норм лишь запутывали вероисповедную ситуацию в крае. Успеху распространения православия не способствовала и крайняя ограниченность средств, выделенных властями на обеспечение деятельности православного клира [2, с. 196-197, 202-203].
Какова была реальная степень близости галичан к православию, какая доля местного населения изъявляла готовность присоединиться к господствующей церкви Российской империи? Этот вопрос остается спорным. По данным властей и церковной журналистики, за первые два месяца после занятия Галиции русскими войсками к православию присоединилось около 30 тысяч человек. Всего за 9 месяцев пребывания русских войск в крае в 1914-1915 годах было образовано около 100 православных приходов, что составляло малую долю от общей численности униатского населения - 3,5 миллиона человек [2,с. 193-202]. В то же время активисты Гапицко-русского общества и церковные власти постоянно сообщали о готовности многих галичан перейти в господствующую веру «державной Руси», об их требованиях прислать православного иерея [5, с. 250]6. Видимо, при оценке количества присоединившихся к православию или тяготевших к нему следует ориентироваться на количество галичан, ушедших весной 1915 года с русскими войсками, - их насчитывалось около 100 тысяч. Еще до 40 тысяч осталось в Галиции и подверглось репрессиям со стороны австрийцев [5, с. 250; 16]. Многие беженцы-галичане присоединялись к православию уже в России7.
Неудачный, с точки зрения правительства, опыт воздействия на вероисповедную ситуацию в крае привел к тому, что впоследствии власти полностью отказались от какой-либо деятельности на этом направлении. После повторного вступления русских войск на территорию Галиции в 1916 году было решено фактически не вмешиваться в религиозные, а по большому счету и в целом в этнокультурные вопросы на занятых землях, ограничившись установлением режима чисто военной оккупации. Падение российской монархии в начале 1917 года, а затем и уход русских войск из Галиции принципиально изменили положение дел на территории проживания восточнославянского населения. Опыт межрелигиозных столкновений и противоборства разных вариантов проведения конфессиональной политики государства на оккупированных землях выявил всю остроту противоречий, связанных с соперничеством различных идеологических проектов и этнокультурных идентичностей в годы мировой войны, ограниченность возможности применения инструментов урегулирования этих противоречий, находившихся в руках властей.
Полунов Александр Юрьевич,
доктор исторических наук, профессор,
заведующий кафедрой управления в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений
факультета государственного управления Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова
Тетради по консерватизму № 2.2020. Стр. 386-392
----------------------
1 Записка была подана в декабре 1916 года, но отражала идеи, которые и ранее были широко распространены в русском обществе и среди пророссийски настроенных галичан.
2 Огромную роль в кампании террора сыграли местные «украинофилы», заранее составившие для властей списки «неблагонадежных». В первую очередь арестовывали представителей интеллигенции - адвокатов, священников, учителей, в связи с чем «русофильское» движение в Галиции оказалось во многом обезглавленным.
3 Сам Евлогий утверждал, что он и его сотрудники никого специально не присоединяли, а лишь реагировали на требования о присоединении с мест, удовлетворяя при этом далеко не все прошения [5, с. 240,246]. Следует при этом отметить, что параллельно с Евлогием и независимо от него действовали В.А. Бобринский и его сотрудники, которые своим радикализмом действительно могли раздражать часть населения Галиции.
4 Об инцидентах в приграничных селах Галиции, послуживших источником конфликтов, см. [5, с. 237-238].
5 К моменту вступления русских войск в Галицию священников не было во многих униатских храмах. Большинство пророссийски настроенных клириков, как отмечалось, подверглись репрессиям. Многие из тех, кто придерживался противоположных взглядов - проавстрийской, украинофильской ориентации (и зачастую писал доносы на своих «неблагонадежных» коллег) ушли, опасаясь возмездия, с австрийскими войсками. В подобной ситуации прихожане часто обращались за священником к русским властям. Но служить в оставленном храме такой священник не мог, ибо униатский храм, по заявлению Ватикана, даже без священника и прихожан должен был оставаться под управлением униатской церкви.
6 См. также [10, с. 22, 29-30,49,51].
7 См. [14,12].
Литература
1. Айрапетов О.Р Участие России в Первой мировой войне (1914-1917). Т. I. М.: ИДУ, 2014. С. 97-98, 137-139.
2. Бахтурина А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914-1917 гг.). М.: РОССПЭН, 2004.
3. Бендасюк С.Ю. Положение православных галичан-беженцев в России И Вера и разум. 1916. № 5. С. 654-655.
4. Воссоединение Галиции И ЦВ. 1914. № 39. Стлб. 1156.
5. Евлогий (Гэоргиевский), митр. Путь моей жизни. М.: Московский рабочий, 1994.
6. Клопова М.Э. Русские, русины, украинцы: Национальные движения восточнославянского населения Галиции в XIX - начале XX века. М.: Индрик, 2016. С. 225-262.
7. Летопись церковной и общественной жизни за границей И Церковный вестник. 1914. № 38. Стлб. 1143, 1145.
8. Мнения и отзывы И Церковный вестник. 1915. № 41. Стлб. 234.
9. Никон (Рклицкий), еп. Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. II. Нью-Йорк: Северо-Американская и Канадская епархия, 1957. С. 325-345.
10. Отчет о деятельности Галицко-Русского благотворительного общества в Петрограде за 1914-1915 гг. Пг., 1915. С. 29-30, 51.
11. Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX-XX вв. М.: Имперская традиция, 2007.
12. Странник. 1916. Апрель-август. С. 399.
13. Суляк С.Г. Будущее Галичины в планах Русского народного совета // Русин. 2016. № 4(46). С. 174.
14. Церковный вестник. 1916. № 15. Стлб. 333-336;№ 23-24. Стлб. 511-515; № 25-27. Стлб. 550-551.
15. Шавельский Г.И., протопрес. Воспоминания. Т. I. М.: Крутицкое патриаршее подворье, 1996. С. 173.
16. Шавельский Г.И., протопрес. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. I. С. 181.
17. Шевченко К.В. Карпатские русины накануне и в годы Первой мировой войны И Первая мировая война в истории Беларуси, России и мира. М.: Изд-во Московского университета, 2011.