Характерными чертами государственного аппарата России ХIХ века были стабильность министерской системы и, одновременно, усиливавшееся стремление отдельных ведомств к организационной и структурной обособленности. Ведомственный "сепаратизм", с одной стороны, давал возможность руководителям министерств проводить в известной мере независимый курс политики в "своей" области государственного управления, а с другой, являлся важным фактором, обеспечивающим незыблемость самодержавной власти, т.к. от императора, в конечном итоге, зависело, какое именно ведомство и какая система мер получат приоритет, а чьи интересы будут принесены в жертву. Определенную роль в согласовании интересов и действий различных ведомств играли высшие органы власти – Комитет Министров и Государственный Совет, хотя их возможности в этой области были ограничены данной им компетенцией.[1] Однако эта характеристика была бы неполной, если не принять во внимание тот факт, что широкие, фактически равные министерским, но при этом слабо дифференцированные полномочия генерал-губернаторов, а также важность политической задачи, на них возлагаемой, – теснее соединять окраины с империей, – дают основание говорить об определенной тенденции к обособленности генерал-губернаторской власти по отношению к ведомствам. Данное обстоятельство во многом обусловило передачу некоторых важных вопросов, связанных с выработкой правительственного курса на окраинах, особым органам власти с правами Комитета Министров – специальным комитетам, которые согласовывали бы направления деятельности между ведомствами и генерал-губернаторами или наместниками. История знает около десятка подобных комитетов: Кавказский, по делам Царства Польского, Остзейские, Сибирские и т.п. Свое место в их ряду занимал и Западный Комитет. В научной литературе нашли освещение отдельные аспекты его деятельности, но, несмотря на усилившийся интерес к проблемам организации регионального управления[2], специально не исследовано ни функционирование Комитета в целом, ни его работа применительно к Северо-Западному краю.

Западный Комитет был образован по распоряжению Александра II 20 сентября 1862 г. Перед Комитетом ставилась задача разработать такие мероприятия в отношении западных губерний, которые положили бы конец сепаратистским тенденциям и имели бы долгосрочный характер. Непосредственным поводом к созданию Комитета послужило полученное в Петербурге сообщение о том, что дворянство Подольской губернии составило адрес о присоединении Подолии в административном отношении к Царству Польскому. В сущности Комитет был вторым по счету в истории: первый, Комитет Западных губерний, был учрежден Николаем I в 1831 г., после польского восстания 1830-31 гг., и прекратил свое существование в 1848 г.[3] В состав Западного Комитета вошли высшие должностные лица: шеф жандармов кн. В.А. Долгоруков, министр иностранных дел кн. А.М. Горчаков, военный министр Д.А. Милютин, министр внутренних дел П.А. Валуев, министр государственных имуществ А.А. Зеленый, министр юстиции Д.Н. Замятнин, управляющие министерствами: финансов –– М.Х. Рейтерн, народного просвещения – А.В. Головнин, обер-прокурор Св. Синода А.П. Ахматов. Председателем Западного Комитета был председатель Комитета Министров кн. П.П. Гагарин. На заседания Комитета по высочайшему повелению иногда приглашались и другие высшие правительственные лица. Например, на заседаниях 17 и 19 мая 1864 г., когда обсуждалась записка Муравьева 14 мая 1864 г., присутствовал статс-секретарь Н.А. Милютин. Западный Комитет активно заседал с 1862 до конца 1864 гг., а затем большая часть поступавших в него дел стала вноситься в Комитет Министров.[4]

Современники оставили свои характеристики деятельности Комитета. Д.А. Милютин, вспоминая его первые заседания, заключает: «Вообще, (…) в этом комитете, так же как и в других, было больше слов, чем дела. Не было выработано ни одной существенной меры, которая обещала бы дать новую жизнь краю, ополяченному благодаря недальновидности и неспособности самой администрации. Все постановления комитета имели характер полумер, обставленных такими условиями, которые обращали их в одни платонические пожелания. Правительство сознавало необходимость сделать что-нибудь – и только выказывало свою немощь».[5]

П.А. Валуев первоначально возлагал на новый комитет определенные надежды. «Мне это выгодно, потому что поможет справиться с ген.-губернаторами, в особенности с виленским», – прокомментировал министр внутренних дел 20 сентября 1862 г. известие о создании Западного Комитета. Но надежды не оправдались: Комитет оказался, по его словам, «новым способом бесплодного умерщвления времени». «Комитет, – писал П.А. Валуев в 1868 г., – выждал, среди разных канцелярских упражнений, мятежа 1863 г., и тогда, ввиду теснивших его событий, перебросил принадлежавшую ему инициативу в руки генерал-губернаторов».[6] 

М.Н. Муравьев, виленскиий генерал-губернатор в 1863-1865 гг., в руки которого якобы была «переброшена» инициатива, описывая в воспоминаниях обсуждение своей записки 14 мая 1864 г., вообще не упоминает Западный Комитет, ошибочно называя его Комитетом Министров.[7] Причиной подобной неточности едва ли было слабая память Муравьева (мемуары составлялись в 1865-1866 гг., по свежим впечатлениям), скорее это свидетельствует о том, что генерал-губернатор не придавал Западному Комитету, как особому центральному учреждению, существенной роли, а направления правительственной политики связывал с личностями и взглядами отдельных министров и видных государственных деятелей.

При всем различии проставляемых акцентов очевидна общая для этих сановников негативная оценка эффективности работы Западного Комитета, который не стал «мозговым центром», формирующим общую стратегию и тактику правительства на западной окраине. Закономерно задаться вопросом, насколько оправдана данная оценка. Для характеристики плодотворности работы Западного Комитета важно определить, какое значение имел Комитет в выработке правительственного курса в виленском генерал-губернаторстве. В связи с этим возникает ряд дополнительных вопросов: была ли разработана цельная программа мер в отношении Западного края? В какой мере эта программа отвечала задачам согласования деятельности различных ведомств и генерал-губернатора? Кто был инициатором этой программы, и кто выступал в оппозиции? Какие вопросы вызывали наибольшие разногласия?

Первым важным документом программного характера, содержащим цельное представление об образе действий правительства на западных окраинах, была записка министра внутренних дел П.А. Валуева, вошедшая как дополнение к его «Очерку о средствах обрусения Западного края», и обсуждавшаяся на заседаниях Западного Комитета 27 и 31 декабря 1862 г.[8] Первоначально записка была составлена Валуевым по желанию Александра II и представлена императору 12 декабря 1862 г. В это время Александр II находился в Москве и встречался с депутациями от разных сословий. В обращенных к ним речах царь высказывал мысль о том, что дворянство должно и впредь оставаться лучшей опорой престола, а крестьянство, получившее волю от верховной власти, обязано точно исполнять повинности и не ожидать никаких новых льгот.[9] В унисон этим словам звучали рассуждения записки Валуева о том, какими способами правительству необходимо привлечь к себе польское дворянство Западного края, чтобы сделать его, наравне с дворянством русским, верным оплотом власти. В своих построениях министр внутренних дел исходил из того факта, что «польский элемент» по уровню просвещения и материальному обеспечению занимал в крае господствующее положение, хотя и был несравненно малочисленнее сельского населения, принадлежавшего к русской народности и православному исповеданию. Возможности средств принуждения, по мнению Валуева, давно исчерпали себя, поэтому необходимо «ослабить этот элемент и затем примирить его с понятием о его неразрывной связи с Россией», для чего предусматривалось предоставить польским дворянам и помещикам Западного края некоторые права и ограничить административные стеснения. Вместе с тем, принимая во внимание особенности края, Валуев предлагал проводить политику «разъединения» сословий, поддерживать «осторожной рукой взаимное нерасположение крестьян и помещиков», удовлетворяя некоторые экономические интересы крестьян и укрепляя в крае позиции и влияние православной церкви.[10]

Программная записка П.А. Валуева, хотя и была одобрена императором и стала предметом рассмотрения в Западном Комитете, но в основном осталась на бумаге, а те немногие предложения, которые были воплощены в жизнь, отдельно в Западном Комитете не рассматривались. Так, важным исключением в ряду неосуществленных предложений министра внутренних дел была мысль о немедленном оказании материальной поддержки православной церкви в Западном крае. В июле 1863 г. Государственный Совет утвердил решение о дополнительном выделении ежегодно 200 тыс. рублей на увеличение окладов православного духовенства. Несмотря на это, правительство признавало, что положение православия далеко не соответствует тому, какое должна занимать господствующая церковь в крае.[11] Другой существенной мерой, реализованной на практике, было предложение об обязательном выкупе крестьянами надельной земли в собственность. Указом 1 марта 1863 г. обязательный выкуп был введен в губерниях Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской и некоторых уездах Витебской.[12] Однако мероприятия правительства пошли дальше первоначального плана министра внутренних дел: с 1 января 1864 г. указ об обязательном выкупе был распространен на Могилевскую и всю Витебскую губернии. Валуев был решительно против такого расширения действия закона, поскольку считал, что тем самым будут затронуты интересы не только польских, но и русских помещиков Могилевской и Витебской губерний. Свою точку зрения он отстаивал на заседании Главного Комитета об устройстве сельского состояния, но остался в меньшинстве, и 2 ноября 1863 г. император утвердил мнение большинства, высказавшегося за прекращение в этих местностях обязательных отношений крестьян к помещикам.[13] Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что все вышеперечисленные решения принимались уже в условиях польского восстания и во многом воспринимались скорее как средства борьбы с ним, нежели как элементы широкой и долгосрочной правительственной программы в отношении Западного края.

Можно назвать несколько причин неуспеха инициатив министра внутренних дел, и, надо полагать, ни одна из них не была решающей. Результат определялся их совокупным действиием. Во-первых, при всей определенной концептуальности записки Валуева, многие предлагавшиеся им меры, до их принятия, требовали дополнительного обсуждения и согласования с различными подлежащими ведомствами, да и сами формулировки предложений были весьма расплывчаты и осторожны. Как отмечал по поводу этой записки Д.А. Милютин, «Валуев имел обыкновение излагать свои соображения в форме, более соответствующей теоретическому трактату, чем программе правительственных распоряжений. Поэтому вносимые им представления большей частью давали повод лишь к продолжительным разглагольствованиям и редко приводили к положительному, конкретному мероприятию».[14] Действительно, представляется довольно трудной задачей выразить в конкретном распоряжении, например, такое высказывание, выраженное в записке министра внутренних дел: «Желательно по возможности ограничить случаи административных взысканий и распространить круг наказаний судебных».[15] Очевидно, в данном случае Валуев подразумевал не столько разработку нового законоположения, сколько изменение общего образа действий местной администрации, и прежде всего генерал-губернатора. На эту мысль наводит упоминание Д.А. Милютина о том, что Валуев в ноябре-декабре 1862 г. строил планы заменить виленского генерал-губернатора В.И. Назимова и назначить на эту должность администратора, который умел бы «ладить и жить с людьми».[16] Следует отметить, что действия Назимова вызывали неудовольствие министра внутренних дел еще с 1861 г. Осенью 1861 г. Александру II пришлось даже стать арбитром в улаживании ссоры между Валуевым и Назимовым. Министр внутренних дел обиделся, что виленский генерал-губернатор без согласования с ним объявил в августе 1861 г. некоторые местности края на военном положении. В ответ он уволил без объяснения причин и предварительного сношения с Назимовым гродненского губернатора И.А. Шпейера. Император усмотрел, что в этот конфликт вмешаны «личности», и выразил желание, чтобы отношения между министром и генерал-губернатором «были основаны не на одном наружном, а на действительном согласии».[17] Через год Валуев, обдумывая возможность смены Назимова, в записке 12 декабря 1862 г. писал о необходимости убедить генерал-губернаторов в том, что они должны действовать по своему усмотрению лишь в исполнении уже принятой системы мер, но «определение главных начал системы и общее направление действий правительства должны исходить от средоточия Государственного Управления. Успех невозможен при коренном различии взглядов и при отсутствии взаимного содействия между генерал-губернаторами и министерством внутренних дел». Рядом с этими словами Александр II отметил: «Вот почему я и возобновил Западный комитет».[18] Видимо, успех своих инициатив Валуев также ставил в зависимость от благоприятного отношения к ним генерал-губернатора, причем желаемое министром единомыслие между местной и центральной властью более походило на намерение подчинить одно другому. Следовательно, другой причиной неудачи программы Валуева могло быть отсутствие условия, которое он сам, вероятно, считал обязательным, а именно: несамостоятельное положение генерал-губернаторской власти, ограниченное ролью исполнителя предначертаний, главное направление которым придавал бы руководитель министерства внутренних дел. Но, как можно заметить, Западный Комитет в такой ситуации также отодвигался бы на второй план. Однако в конце 1862 г. смена В.И. Назимова была признана несвоевременной, а назначение 1 мая 1863 г. на его место М.Н. Муравьева лишь усилило роль виленского генерал-губернатора и расширило его компетенцию, т.к., кроме губерний Виленской, Гродненской, Ковенской и Минской, ему были дополнительно подчинены также Могилевская и Витебская.

Наконец, начавшееся в январе 1863 г. в Царстве Польском и вскоре распространившееся на западные окраины империи открытое вооруженное восстание опрокидывало расчеты министра внутренних дел, поскольку в этих условиях вновь говорить о «примирении» и «консервативном элементе» было по меньшей мере неуместно – польское дворянство Западных губерний играло видную роль в организации мятежа и активно участвовало в антиправительственных выступлениях. Теперь роли поменялись, и в апреле 1863 г. уже Валуев рекомендовал Назимову «с большей строгостью или, по крайней мере, с большей точностью» применять правила военного положения и усилить действие административных наказаний.[19]

В 1863 г. Западный Комитет сосредоточил все свое внимание на рассмотрении и разработке мероприятий, направленных на подавление польского восстания. Чрезвычайные обстоятельства требовали принятия действенных и быстрых мер. Но поначалу Западный Комитет по инерции не выходил за рамки общих рассуждений, что вызвало недовольство императора. На заседании 9 февраля 1863 г. он упрекнул членов Комитета в безрезультатности его совещаний, после чего работа Комитета активизировалась и сделалалась оперативнее. В марте-апреле 1863 г. на заседаниях Западного Комитета было принято решение об учреждении военно-полицейского управления в Северо-Западном крае, утверждены правила о содержании войск при объявлении местностей на военном положении, а также правила о создании в Западном крае сельских вооруженных караулов. В представлении министру внутренних дел от 26 мая 1863 г. новый виленский генерал-губернатор М.Н. Муравьев предложил обложить всех без исключения помещиков края временным 10 % денежным сбором для покрытия расходов правительства на подавление восстания. Западный Комитет на заседании 4 июня 1863 г. одобрил эту меру, признав что дворянство западных губерний «виновно если не в прямом участии в мятеже, то во вредном бездействии». Александр II 8 июня 1863 г. утвердил положение Комитета: «Мера эта совершенно согласна с тем, что я давно желал».[20] Примечательно, что в записке Валуева 12 декабря 1862 г. также содержалось предложение о введении поземельного добавочного налога на землевладельцев Западного края – для покрытия чрезвычайных издержек правительства, вызванных политическими беспорядками. Но председатель Западного Комитета кн. П.П. Гагарин тогда высказался против, и Комитет не принял какого-либо положительного решения по данному вопросу.[21] Таким образом, обсуждение решений по ключевым вопросам в период восстания не вызывало разногласий среди членов Комитета, достигалась определенная согласованность действий между центральными учреждениями и властью на местах.

Вместе с тем, высказывая единодушие в понимании главной задачи того времени – защите суверенитета и единства государства, Западный Комитет во многом упускал из виду решение более широкого круга вопросов, обозначенного в записке министра внутренних дел. Временная консолидация, наметившаяся в правительственных сферах в виду польского восстания и угрозы интервенции европейских держав, не была безусловной и не ликвидировала коренных расхождений во взглядах, в том числе и по проблемам Западного края. Полностью от своей программы «примирения» не отказывался и Валуев, о чем наглядно свидетельствует следующий эпизод в деятельности Западного Комитета.

В начале 1863 г. министр народного просвещения А.В. Головнин в особой всеподданнейшей записке предложил отменить преподавание польского языка в казенных учебных заведениях Виленского и Киевского учебных округов, вновь введенное в этих округах соответственно в 1856 г. и 1860 г. Его поддержали генерал-губернаторы Северо- и Юго-Западного краев и попечители округов. Западный Комитет на заседании 9 июля 1863 г. одобрил предложение и постановил испросить на него высочайшее соизволение. 18 июля Александр II это утвердил.[22] Но на заседании Комитета 9 июля не присутствовали министры внутренних и иностранных дел. При этом в записке 12 декабря 1862 г. Валуев высказывал несколько другой взгляд на преподавание польского языка в Западном крае. По его мнению, правительство, преграждая пути к распространению этого языка в народных массах, в высших слоях населения должно было предоставить «надлежащий простор» его употреблению, изучению и преподаванию «в качестве языка неофициального».[23] Неудивительно, что Валуев побудил Головнина вновь обратиться к Александру II и возбудить вопрос о пересмотре решения Комитета. Он сообщил Головнину, что считает отмену преподавания польского языка несвоевременной, и, по его мнению, было бы достаточно просто не замещать освобождающиеся вакансии учителей польского языка. Напротив, Горчаков в разговоре с Головниным 24 июля об отмене преподавания польского языка первоначально высказал мнение, что “не находит к тому препятствия по каким-либо политическим или дипломатическим соображениям”.[24] Но ночью он внезапно передумал и “склонился на сторону” мнения Валуева. Едва ли за ночь международная ситуация настолько изменилась, что заставила министра иностранных дел пересмотреть свою позицию. Очевидно, причиной этому были доводы министра внутренних дел. На следующий день, 25 июля, Головнин писал Валуеву: “Имея против себя таких двух атлетов, как гг. министры внутренних и иностранных дел, я не считаю себя довольно сильным, чтобы вступать в бой, и буду просить Государя о дозволении, не принимая теперь никаких исполнительных мер вследствие заключения Западного Комитета, обсудить предмет оного одновременно с уставом гимназий, который составляется в Министерстве [Народного] Просвещения и будет внесен осенью в Государственный Совет…”[25] Александр II 1 августа 1863 г. утвердил это ходатайство, и Головнин довел его до сведения Западного Комитета 13 августа.[26] Таким образом, благодаря влиянию Валуева, вопрос об отмене преподавания польского языка в гимназиях и других казенных учебных заведениях Северо-Западного края был на некоторое время отложен и окончательно утвержден в мае 1864 г., когда Западный Комитет вновь одобрил эту меру, высказанную на этот раз во всеподданнейшей записке Муравьева 14 мая 1864 г.

Казалось, Валуев, будучи автором целой программы мер в отношении Западного края, пользуясь авторитетом у императора и умея воздействовать если не на всех, то на определенную часть своих коллег, мог оказывать существенное влияние на данное направление правительственной политики. «Государь просил меня по делам Западного комитета принять на себя роль Ростовцева в крестьянском деле», – записал он в дневнике 1 февраля 1863 г. Но впоследствии сам Валуев признавал, что этой роли не выполнил «и вообще не имел на эти дела руководящего влияния». «Спрашиваю себя теперь, – писал он в 1868 г., – насколько тому препятствовали обстоятельства, или я сам был в том виновен и, к сожалению, уже затрудняюсь в настоящее время дать на этот вопрос определительный и правдивый ответ». Впрочем, ответ все же давался. Причины неудачи Валуев видел исключительно в особенностях бюрократической борьбы, не ставя под сомнение правильность и реалистичность своей программы. "При всем том, – заключал он, – я думаю, что недостаточно воспользовался данным случаем и выраженным, хотя и под влиянием мимоходных впечатлений, доверием ко мне Государя. Я думаю, что я мог бы сделать более, чем я сделал; что я слишком легкомысленно понадеялся на продолжение вышеупомянутого доверия без принятия к тому разных канцелярских предосторожностей и что, если бы (…) я создал для западных дел какой-нибудь новый комитет или комиссию, или бы начал испрашивать высочайшие повеления помимо моих товарищей, и вообще более занялся громкими фразами насчет прошедшего и будущего, чем сущностью видоизменяющегося дела, то я достиг бы других результатов и не дал бы направлению бр. Милютиных и Зеленого того простора, которым они впоследствии воспользовались»[27].

Таким образом, существенным влиянием в вопросах Западного края пользовался виленский генерал-губернатор М.Н. Муравьев, решительно принявшийся за исполнение своих обязанностей. Это сказалось не только при проведении карательных мер, но и при проведении в жизнь крестьянской реформы в северо-западных губерниях. Реализация распоряжений виленского генерал-губернатора по пересмотру уставных грамот и наделению землей обезземеленных крестьян (циркуляры от 17 августа и 18 октября 1863 г.) началась до их официального утверждения высшими органами власти.[28] Муравьев, оценивая свои отношения с официальным Петербургом, определенно писал в воспоминаниях о противодействии, оказываемом ему в высших правительственных сферах, в том числе и членами Западного Комитета.[29] В чем же проявилось это противодействие? Этот вопрос в целом детально не разбирался в научной литературе, и можно остановиться на нем подробнее.

К противодействиям в бюрократической сфере можно отнести отклонение каких-либо проектов, откладывание их реализации “в долгий ящик”, канцелярские проволочки в принятии решений, отказ в финансировании и т.п. Имели ли место подобные факты в деятельности Западного Комитета при рассмотрении предложений Муравьева?

Недовольство мероприятиями виленского генерал-губернатора в официальном Петербурге проявилось не сразу; для подавления восстания его считали необходимым. Характерно, что в 1863 г. предложения Муравьева единогласно одобрялись Западным Комитетом. Исключение составлял лишь один вопрос.

В июле 1863 г. Муравьев сообщил министру внутренних дел, что многие помещики Западного края польского происхождения под различными предлогами находятся за границей и имеют возможность участвовать в работе Революционных Комитетов или содействовать им “вывозимыми из края капиталами”. В целях противодействия Муравьев предложил объявить проживающим за границей польским помещикам, что, в случае их невозвращения на родину в срок, указанный в паспорте, на их имения будет наложен секвестр.

Западный Комитет рассмотрел данный вопрос 27 августа 1863 г. и единогласно принял решение о необходимости вызова таких помещиков. Но при определении формы вызова и меры ответственности за неявку мнение членов Комитета разделилось. Большая часть Комитета (Валуев, Долгоруков, Головнин, Горчаков, Замятнин и товарищ министра финансов Г. П. Небольсин) не нашли достаточных оснований для издания дополнительных временных постановлений по данному вопросу. По их мнению, главный начальник края должен был немедленно приводить в исполнение меры, предписанные соответствующими статьями законодательства, установленными для всех русских подданных, согласно которым лица, не возвратившиеся из-за границы после сделанного им через миссию вызова, предаются суду и приговариваются к лишению всех прав состояния и к вечному изгнанию, а их имения поступают в опекунское управление. Но два члена Комитета – Зеленый и Гагарин – сочли предложенные коллегами меры недостаточными, так как, во-первых, возбуждение судебного разбирательства дает возможность затянуть на неопределенный срок наложение наказания или вообще от него уклониться, а во-вторых, передача имений в опекунское управление более соответствует интересам владельцев, чем правительства. Руководствуясь положением о том, что “никакой закон не может быть применяем ко всем обстоятельствам”, Зеленый и Гагарин высказались за принятие чрезвычайных постановлений по данному вопросу и поддержали предложение Муравьева о наложении секвестра на имения польских помещиков, оставшихся за границей после вызова. Александр II 6 сентября 1863 г. утвердил мнение меньшинства.[30]

К началу 1864 г. со всей очевидностью проявились основные тенденции в управлении Муравьева Северо-Западным краем, и одновременно усилились возражения оппонентов в Западном Комитете. Важным мероприятием Муравьева, одобренным Комитетом, было привлечение на службу в край чиновников разных ведомств русского происхождения, и с этой целью им были повышены на 50% оклады. Источником финансирования данных выплат был временный поземельный сбор с помещиков. Но следует отметить, что не все предложения Муравьева в вопросе о повышении окладов были поддержаны министром финансов. В частности, Муравьев просил повысить на 50% оклады всем служащим полиции края. На заседании 25 февраля 1864 г. Комитет согласился с мнением министра финансов М.Х. Рейтерна о том, что данная мера нецелесообразна, так как сбор с помещиков является временным, а, кроме того, полицейские чиновники уже получают оклады, в 2-3 раза превышающие прежде действовавшие штаты.[31] Разногласие между Муравьевым и Рейтерном произошло и при обсуждении вопроса об увеличении на 50% содержания чиновникам и преподавателям духовного ведомства православного исповедания. Виленский генерал-губернатор и обер-прокурор Св. Синода А.П. Ахматов предлагали увеличить содержание всем без исключения служащим, в том числе и местным уроженцам, так как именно они составляют большинство православного духовенства и чиновничества духовного ведомства края. Рейтерн, в свою очередь, настаивал на распространении данной меры только на приезжих. Западный Комитет 7 апреля 1864 г. одобрил ходатайство Муравьева и Ахматова.[32]

В начале 1864 г. Муравьев поставил вопрос о закрытии в Северо-Западном крае католических монастырей, содействовавших восстанию. Он предложил закрыть в Виленской губернии 7 мужских и 4 женских монастыря, а их помещения передать в распоряжение правительства "для обращения их под богоугодные заведения". Но этой мере воспротивился министр внутренних дел. Согласно представленной Валуевым справке, в 1856 г. Комитет по делам римско-католической церкви утвердил деление монастырей на штатные и заштатные. Правительство обещало Ватикану сохранить в Российской империи 50 штатных католических монастырей, а заштатные было решено постепенно упразднять. По этой причине упразднение монастырей, предложенное Муравьевым, стало бы отступлением от положений международного договора. Западный Комитет постановил ограничиться закрытием лишь заштатных монастырей (в Северо-Западном крае таких насчитывалось 8), а также наблюдением, чтобы в штатных монастырях не допускалось увеличение числа монахов больше положенного.[33] Впоследствии предложение Муравьева, первоначально отвергнутое, вошло в его всеподданнейшую записку 14 мая 1864 г. и было одобрено на Соединенном заседании Комитетов – по делам Царства Польского и Западного.[34]

Однако все перечисленное было лишь прологом к самому значительному моменту в истории отношений Муравьева и Западного Комитета, которым было обсуждение всеподданнейшей записки 14 мая 1864 г. В апреле 1864 г. Муравьев прибыл в Петербург, чтобы лично представить Александру II свои взгляды на положение дел в Северо-Западном крае. По желанию Александра II, виленский генерал-губернатор изложил свои мысли в особой записке 14 мая 1864 г., переданной на рассмотрение Западого Комитета. По утверждению Муравьева, свои предложения виленский генерал-губернатор представил императору почти в ультимативной форме: либо они будут утверждены в главных началах, либо он не сможет продолжать управление краем[35].

Записка Муравьева содержала единую систему мероприятий по упрочению правительственной власти в крае. Здесь было наделение обезземеленных в 1846–1861 гг. крестьян и закрытие некоторых гимназий, прекращение преподавания польского языка и увеличение числа народных школ и двухклассных училищ, упразднение замешанных в восстании католических монастырей и запрет открывать новые костелы без разрешения начальства, увеличение содержания православным священникам и замена состава администрации русскими чиновниками[36]. В заключение Муравьев писал, что если его предложения будут одобрены, то необходимо, чтобы они "были приняты к точному и неизменному руководству всеми ведомствами, и чтобы о всех распоряжениях своих (…) они сообщали на предварительное заключение главного начальника края, которому более всех могут быть известны местные обстоятельства"[37].

Александр II, прочитав записку, предварительно одобрил ее “главные предметы”. До заседания Комитета, по желанию царя, с запиской 14 мая 1864 г. были ознакомлены министр внутренних дел и шеф жандармов. Накануне обсуждения, 16 мая 1864 г., Валуев составил для Долгорукова заметки к записке Муравьева, копию с которых послал Горчакову. По мнению Валуева, общим характером записки являлось “употребление силы во всех ее видах”, а средства сближения Северо-Западного края с Россией указывались “с замечательною неразборчивостью и жестокостью”. О предложенных Муравьевым мерах Валуев язвительно писал в заметках: “Вообще нельзя не остановиться на мысли, что, когда говорят о генерале Муравьеве, то предполагается, что он не только усмирил, но даже и покорил край. Когда читаешь записку того же генерала Муравьева, то кажется, будто он его только занял, и опираясь на 100 тыс. чиновников[38] и 4 млн. верноподданных крестьян, чувствует, что почти не достиг никакого прочного результата.”[39]

Записка Муравьева обсуждалась на заседаниях Комитета 17 и 19 мая 1864 г. Комитет одобрил ее исходное положение о признании Северо-Западного края “русским, составляющим древнее достояние России” и в соответствии с этим признал необходимым проведение мер, направленных на подавление не только преобладания, но и проявления “польского элемента”.[40] Но в ходе обсуждения записки вполне определенно выявилась оппозиция мероприятиям Муравьева.

Во-первых, несовпадение подходов членов Комитета проявилось в вопросе об ограничении приема поляков в учебные заведения за пределами Царства Польского. Комитет единогласно признал необходимость ограничения по возможности “польского элемента” в учебных заведениях. Но мнение членов Комитета разделилось при определении его конкретныых размеров. Зеленый, Долгоруков и приглашенный на заседание Н.А. Милютин приняли сторону Муравьева, полагавшего, что воспитанники польского происхождения не должны были составлять более 1/10 числа всех поступавших в учебные заведения России.[41] Н.А. Милютин, поддержавший Муравьева, введение такого ограничения ставил в зависимость от развития системы высшего образования в Польше. Он считал, что для целей правительства более желательно, "чтобы поляки учились в польских учебных заведениях, нежели чтобы они наполняли собой русские". По его мнению, в российских университетах "студенты из поляков, живя постоянно в замкнутых кружках, нисколько не выходили из своей национальной исключительности, а скорее в ней утверждались еще более, и вместе с тем имели, большей частью, вредное влияние на своих русских товарищей".[42]

Остальные члены Комитета – Гагарин, Валуев, Рейтерн, Горчаков, Головнин, Замятнин, Д. Милютин и Ахматов – сочли введение такой квоты излишней, так как “вредное влияние” поляков обусловливалось “не столько численной соразмерностью их с русским большинством, сколько степенью закоренелости враждебного настроения каждой личности”, а, кроме того, подобное ограничение “имело бы вид явного притеснения и только усугубило бы существующее уже раздражение в польской части народонаселения империи”.[43] В связи с этим предлагалось предоставить начальству учебных заведений великорусских губерний право употреблять все те меры, которые они признают необходимыми для подавления “польского элемента” и для немедленного удаления неблагонадежных воспитанников. Для аргументации данной точки зрения на заседании Комитета специально выступил министр народного просвещения Головнин. По его мнению, введение определенной нормы при приеме поляков в учебные заведения стало бы “нарушением закона справедливости” и притеснением большого числа невиновных “с целью не допустить в училище лиц, могущих, может быть, сделаться виновными со временем”. Более того, данная мера противоречила бы “постоянно высказываемой правительством мысли, что весь Западный край есть край русский, и все проживающие в нем, какого бы происхождения ни были, суть русские подданные”.[44]Тем не менее, Александр II 22 мая 1864 г. утвердил предложение Муравьева, “как меру временную впредь до дальнейшего усмотрения”.[45]

Во-вторых, разногласие среди членов Западного Комитета вызвал вопрос об увеличении окладов православному духовенству Северо-Западного края. Муравьев предложил дополнительно выделить на эти цели по 400 тыс. руб. из сумм 5% сбора с помещиков в качестве временной меры до окончательного решения вопроса об улучшении быта духовенства. Это предложение поддержали председатель Комитета кн. Гагарин, а также Зеленый, Д.А. Милютин и Ахматов. Но пятеро членов Комитета (Валуев, Долгоруков, Рейтерн, Горчаков и Замятнин) высказались против. Они разделяли мнение Рейтерна о том, что сбор с помещиков, как временный, впоследствии прекратится, а все отнесенные на его счет постоянные расходы лягут на государственное казначейство. По этой причине улучшение материального положения духовенства должно происходить постепенно, по мере возможности. Предлагалось ассигновать не 400 тыс. руб. ежегодно, а 600 тыс. руб., с выделением из этой суммы по 200 тыс. руб. в течение трех лет, начиная с 1865 г. Но Александр II утвердил мнение председателя и согласных с ним четырех членов.[46]

В-третьих, взгляды членов Комитета разошлись в вопросе о продаже секвестрованных имений. Муравьев и Зеленый предлагали продавать русским землевладельцам секвестрованные имения с публичных торгов, наравне с конфискованными. Таким образом, владельцы секвестрованных имений получили бы не землю, а ее стоимость. Необходимость данной меры Зеленый обосновывал следующим образом: “Между владельцами секвестированных и конфискованных имений вся разница состоит не в степени большего или меньшего сочувствия мятежу, а в степени обнаружения или, лучше сказать, умения скрыть враждебные целости государства действия”.[47]

Но большинство членов Комитета (Гагарин, Валуев, Долгоруков, Рейтерн, Горчаков, Замятнин, Д. Милютин, Ахматов) выступили против приравнивания секвестрованных имений к конфискованным, так как данная мера не только нарушила бы Правила 15 марта 1863 г. о порядке наложения секвестра, но и противоречила бы “основным законам справедливости, заключая в себе произвольное распоряжение частной собственностью, отчуждение ее без согласия владельцев, и при том в такое время, когда недвижимые имущества потеряли значительную часть своей ценности во всей России”. Александр II утвердил мнение большинства.[48] Следует отметить, что это был единственный раз, когда при разногласии в Комитете он не одобрил предложение Муравьева, но данная мера, не поддержанная при управлении Муравьева, была принята в 1865 г. при его преемнике К.П. Кауфмане.

Говоря о всеподданнейшей записке 14 мая 1864 г., следует упомянуть еще одно предложение Муравьева, вошедшее в нее и касавшееся мероприятий правительства по определению мест поселения для высылаемых из Западного края. Рассмотрение данного вопроса в Западном Комитете имело длинную историю.

В 1863 г. правительство столкнулось с серьезной проблемой – необходимостью разместить на территории империи большое число высылаемых из Царства Польского и Западных губерний. П.А. Валуев сообщал шефу жандармов кн. В.А. Долгорукову в письме от 17 сентября 1863 г.: “Я действительно не знаю, что делать с высылаемыми – мы не имеем никаких аналогий”.[49] Из Польши и Западного края высылалось в то время в среднем по 40 человек в день. Все высылаемые делились в основном на три категории: 1) высылаемые по постановлению военного суда "в работы, на поселение и на жительство, с лишением всех прав состояния"; 2) высылаемые на основании постановлений военных судов в отдаленные губернии на жительство, без лишения всех прав состояния; 3) высылаемые в административном порядке, по распоряжению главного начальника края. Кроме того, по предложению Муравьева, одобренному 12 сентября 1863 г. Западным Комитетом, осужденные за участие в восстании однодворцы, мещане и крестьяне по окончании срока наказания в арестантских ротах не могли вернуться на прежние места жительства в Западном крае, как это было предусмотрено соответствующей статьей гражданского законодательства, а вместо этого должны были водворяться на постоянное жительство на казенных землях в отдаленных губерниях империи, кроме Сибирских.[50]

Наиболее остро стоял вопрос о том, в каких местностях должны водворяться высылаемые. Согласно постановлению Западного Комитета, утвержденному Александром II 26 сентября 1863 г., этот вопрос должен был быть решен на основании соглашения между виленским генерал-губернатором и министрами внутренних дел и государственных имуществ.[51] Зеленый предварительно предложил для поселения Вологодскую, Архангельскую и Самарскую губернии. Но Муравьев имел свое представление о том, где должны быть размещаемы высылаемые. Указывая на слабое устройство полицейской части во внутренних губерниях империи, он высказывал мнение, что размещение дворян и помещиков польского происхождения во многих мелких уездных городах будет иметь для России вредные последствия, поэтому он предложил сосредоточить всех высылаемых в 2-3 колониях в наиболее отдаленных пунктах империи. Соответствующими этим условиям районами он считал Печорский край, Вологодскую губернию, северные части Архангельской и Тобольской губерний, Туруханский край и Якутскую область. Зеленый эти предложения Муравьева полностью одобрил.[52]

Но данный проект встретил противодействие со стороны министра внутренних дел и главы III Отделения. Валуев указывал, что местности, выбранные Муравьевым, “являются самыми безлюдными, суровыми, неспособными к прочной оседлости, неудобными для земледелия, следовательно, не представляют возможности к водворению в них более или менее значительного населения”.[53] Для поселений следовало выбирать местности, где действительно возможно прочное водворение, например, на Урале, и где “самая жизнь не обращалась бы в непрерывное дополнительное наказание”.[54] По мнению Долгорукова, было возможно учреждение поселений “в некоторых частях” названных Муравьевым местностей, но “с устранением последствий, противных человечеству”.[55] Кроме того, Долгоруков, а вслед за ним и Валуев считали, что, прежде чем определять местности для поселений, правительству необходимо уяснить себе, будет ли эта высылка временной или вечной. Валуев предлагал определять различие между высылаемыми “с возвратом и безвозвратно” в зависимости от степени виновности и смягчающих обстоятельств: социального положения, состава семьи, возраста, пола и т.п. По мнению Валуева, отправлять на поселения следовало лишь изобличенных в прямом участии в мятеже, особенно из лиц низших сословий, и только таким поселенцам определять безвозвратную высылку[56]. Долгоруков считал возможным отправлять на поселение также тех представителей высших слоев, чье влияние в Западном крае будет признано вредным.

Несмотря на эти замечания, Муравьев продолжал настаивать на утверждении списка выбранных им мест поселения. В декабре 1863 г. он представил Валуеву развернутый план размещения высылаемых из Северо-Западного края в отдаленных губерниях. Лиц привилегированных сословий, ссылаемых с лишением всех прав состояния, он предложил отправлять в Туруханский край, в северные части Тобольской и Томской губерний, а наиболее опасных из них – в Якутскую область[57]. С точки зрения Муравьева, тяжелые климатические условия данных местностей, неблагоприятные для земледелия, не могли служить помехой для организации там поселений, так как “эти люди не хлебопашцы, им не нужен плодородный грунт”.[58] “Их должно отделять от всякого сношения с населенными частями России, и водворяя на севере, выдавать им тоже кормовое пособие, которое теперь они получают, будучи расселены в разных городах империи”.[59] Высылаемых на жительство, большинство из которых составляли арендаторы, управляющие имениями, чиновники польского происхождения, ксендзы и “тому подобный сброд”, предполагалось поселять в Печорском крае и северной части Пермской губернии. Последнюю категорию – высылаемых в административном порядке – следовало поселять в некоторых городах Оренбургской, Вятской и Пермской губерний. Данные местности были выбраны Муравьевым в связи с тем, что в эту категорию высылаемых в основном входили представители высших слоев, то есть “менее общительные со средним классом и потому представляющие более средств для бдительного надзора за ними”. Впрочем, отмечал Муравьев, “не мешало бы … часть их отправить в отдаленные уезды Олонецкой и Вятской губерний”.[60] Кроме того, вместо “расселения поляков по всей империи”, Муравьев предлагал устроить в Сибири и отдаленных северных губерниях, “где много лесу, особые здания для жительства высылаемых лиц под строгий надзор”.[61]

Зеленый поддержал проект Муравьева, хотя и с оговоркой, что не возражает и против других местностей.[62] Вместе с тем, и Зеленый, и Муравьев придерживались принципа “все они виноваты” и высказывались за бессрочные поселения, поэтому для них было неприемлемо разделение высылаемых по степени вины, полу, возрасту и т.п., так как подобное разделение создало бы дополнительные осложнения для реализации переселений. Единственным допустимым ограничением признавался запрет высылать детей до 15 лет, хотя родители, по их желанию, могли брать с собой детей, не достигших этого возраста.[63]

Таким образом, в ходе данной дискуссии выявились два ключевых спорных вопроса: во-первых, в каких местностях необходимо размещать высылаемых, а во-вторых, следует ли при определении места и срока поселения принимать во внимание степень вины высылаемого, а также какие-либо другие факторы.

Все спорные вопросы были представлены на рассмотрение Западного Комитета. На заседаниях 18 и 25 февраля 1864 г. Комитет обсудил их и принял компромиссное решение. Было решено, как это и предполагал Валуев, отправлять на поселения в Якутскую область, Туруханский край, в северные части Архангельской и Тобольской губерний только “главных преступников”, а остальные категории высылаемых поселять в Томской и Енисейской губерниях, а также в тех частях Вологодской и Олонецкой губерний, в которых действительно возможно “прочное водворение”. Западный Комитет признал, что число высылаемых достигло огромных размеров, и высылка производится без правильной системы. Но наряду с этим Комитет пришел к убеждению, что “все политические преступники неисправимы, и что наказание их… имеет всегда последствием вящее раздражение их против правительства, поэтому лица, подлежащие водворению,… никогда не должны быть возвращаемы в места своей родины”,[64] то есть фактически было одобрено предложение Муравьева и Зеленого о бессрочной высылке. Данное решение Комитета было утверждено Александром II 5 марта 1864 г.[65]

Однако это решение не удовлетворило Муравьева. Во всеподданнейшей записке 14 мая 1864 г. он вновь предложил поселять высылаемых в Печорском крае, Омской области, некоторых уездах Пермской и Тобольской губерний. Отметая возможные возражения, Муравьев писал: “Переселенцы скоро свыкнутся с краем, как свыкаются во всех других странах лица, высылаемые из оных в отдаленные пустыни за политические преступления. Здесь надо иметь прежде всего в виду Россию и ограждение ее от опасности заразы польской пропагандой; гуманность же может быть соблюдена и в Печерском, и в другом крае, когда переселенцам будут доставлены все средства к жизни, кроме способов вредить России”[66].

Валуев, со своей стороны, также пытался пересмотреть решение Западного Комитета, утвержденное 5 марта 1864 г. С точки зрения оппонентов Муравьева, все высылаемые из Северо-Западного края были “только жертвами варварской виленской администрации”. Сам Валуев писал в дневнике: “При тех условиях и формах высылки, которые приняты, в особенности ген. Муравьевым, можно только размещать высланных как можно удобнее и обходиться с ними снисходительно. Это министерство внутренних дел постоянно и делает”.[67]

Согласно решению Западного Комитета от 22 сентября 1864 г., министр внутренних дел должен был представить в Комитет предварительное соглашение с министром государственных имуществ о местностях, на которых предложено производить водворение высылаемых поляков.[68] Основываясь на сведениях, полученных от местных властей и специально командированных чиновников МВД, Валуев сделал заключение о том, что местности, указанные в положении Комитета 5 марта 1864 г., не пригодны для водворения, и предложил производить поселения в Тобольской губернии, полностью исключив Туруханский край, Якутскую область и Вологодскую губернию из разряда местностей, предназначенных для высылаемых поляков. Но с Валуевым не согласился Зеленый. Он отмечал, что было бы несправедливо выделять для польских поселенцев удобные для хлебопашества земли в Тобольской губернии, в то время, как они могли бы быть предоставлены русским малоземельным крестьянам из внутренних губерний. Вместо этого Зеленый указывал на возможность использовать для поселений Печорский край, то есть повторил предложение Муравьева, выраженное в его записке 14 мая 1864 г. Западный Комитет на заседании 24 ноября 1864 г. принял формулировку Зеленого, признав целесообразным в выборе мест поселения не ограничиваться “только теми местностями, которые представляют все удобства к жизни”, а водворять поляков, по усмотрению министра государственных имуществ, и в Вологодской губернии, а в исключительных случаях – в северной части Тобольской губернии и Якутской области[69]. Следовательно, в вопросе о поселениях в основном возобладала точка зрения Муравьева и Зеленого.

Таким образом, учреждение Западного Комитета и его деятельность выражали столь характерное для рассматриваемого периода повышенное внимание высших сфер бюрократии и самого императора к проблемам Западного края. В это время фактически были выработаны две программы мер в отношении Северо-Западного края, инициатором одной из них был министр внутренних дел П.А. Валуев, а другой – виленский генерал-губернатор М.Н. Муравьев. Эти программы, хотя и сходные в некоторых вопросах, не только отражали идейные разногласия авторов и их единомышленников, но и противоречия, присущие взаимоотношениям ведомств и генерал-губернаторской власти. Наличие одновременно двух по сути конкурирующих между собой подходов к правительственной политике в отношении этого края делало Западный Комитет ареной принципиальных разногласий и создавало затруднения для координации деятельности разных учреждений и властных структур. В этих условиях роль Западного Комитета в выработке согласованного курса следует признать весьма неоднозначной. Очевидно, Комитет не смог стать объединяющим началом, при том, что ни одна из сторон не стремилась к компромиссу, и в принятии решений главную роль играла поддержка императора, который по ряду вопросов согласился с мнением меньшинства. Вместе с тем работу Западного Комитета было бы неверно сводить лишь к череде конфликтов. Его деятельность пришлась на один из самых плодотворных и интенсивных по своему законотворчеству периодов царствования Александра II, когда закладывались основы земской и судебной реформы в России, крестьянской реформы в Царстве Польском. Печать реформаторства явственно просматривается и в работе Западного Комитета. Она проступает как в желании императора найти для Комитета фигуру, равную Ростовцеву в крестьянском деле, так и в той закономерности, что все рассматриваемые в Комитете предложения исходили из отказа от существовавшей ранее системы управления Западным краем и из необходимости создать нечто новое, не только более отвечавшее задачам интеграции окраин и центра, но и более соответствовавшее условиям реформируемой России. Западный Комитет был попыткой централизованно разработать программу по переустройству управления Западным краем, и в этом плане его опыт оказался уникальным, поскольку после закрытия комитет не возобновлялся, а все дела, касавшиеся этой окраины, были рассредоточены между различными высшими правительственными учреждениями и межведомственными комиссиями. Результатом деятельности Комитета было принятие ряда важных решений, от введения поземельного процентного сбора с местных помещиков, взимавшегося вплоть до 1897 г., до запрета употреблять польский язык в учебных заведениях края. Следовательно, решения Комитета во многом определили направление политики в виленском генерал-губернаторств, а также наметили круг новых вопросов в выработке правительств