В этом году исполняется 150 лет польскому восстанию 1863 года. Однако до сих пор единой оценки этого события в белорусской историографии не существует. Нет и единого мнения о роли такой фигуры в нашей истории как Михаил Николаевич Муравьев, руководитель подавления этого выступления. Так кто он был — вешатель или спаситель белорусов от ассимиляции? На эту тему рассуждает кандидат исторических наук, доцент, главный редактор журнала «Беларуская думка» Вадим Францевич Гигин.

— Муравьеву его противники дали прозвище «вешатель». Именно так, по мнению некоторых историков, называли виленского генерал-губернатора в народе…
— Никаких таких прозвищ в народном фольклоре не зафиксировано. На самом деле происхождение этого прозвища следующее. В 1830-е годы Муравьев был гродненским губернатором. Тогда, приехав в Гродно, он выступал перед местным дворянством и, чтобы его поддеть, польские шляхтичи задали ему вопрос: «Не родственник ли вы того Муравьева, которого повесили за мятеж против Государя?» На что он ответил: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, я — из тех, которые вешают». Таким образом он поставил на место своих недоброжелателей. И, по воспоминаниям современников, он действительно был человеком, очень резко осаждавшим тех, кто мешал ему работать, при этом Муравьев отличался интеллигентностью, справедливостью и отзывчивостью. Но гродненским эпизодом воспользовался публицист Герцен, который в своей газете «Колокол», издававшейся в Лондоне, стал называть Муравьева «вешателем».
Для сравнения. Вот какую оценку Муравьеву дал историк Довнар-Запольский в своей книге «История Белоруссии»: «Хотя в поляках Михаил Николаевич Муравьев и оставил тяжелое воспоминание, какое оставляет в памяти каждого восставшего народа его усмиритель, однако это был один из выдающихся деятелей эпохи. Он выгодно отличался от сановников и николаевской эпохи, и наследующей. Он обладал обширным образованием, определенным образом мыслей, знанием дела, выполнять которое он призывался. Обладая обширным государственным умом, он приступал к выполнению той или другой государственной задачи, усвоив себе предварительно известного рода план работы, ее задачи». То есть нарисован портрет выдающегося деятеля своей эпохи. Белорусский историк не нашел ни единого плохого слова, которое мог бы бросить в адрес Муравьева.
— Наша националистическая историография утверждает, что губернатор Северо-Западного края установил на белорусских землях режим жесточайшего террора, казнил множество участников мятежа. Называются различные цифры. А сколько повстанцев было казнено на самом деле?
— Я бы не употреблял слово «националистическая» — это псевдобелорусская историография. Люди, которые называют себя «литвинами» и отрицают самоназвание белорусского народа, не могут называться белорусскими националистами. Это какая-то странная группа людей, которые переносят на нашу историю взгляды, свойственные польской исторической науке и польскому восприятию тех событий.
Ни о каком развязывании террора со стороны Муравьева не может быть и речи. Михаил Николаевич прибыл в край 1 мая 1863 года, когда в разгаре уже был революционный террор, развязанный повстанцами. Его инициатором был не один только Калиновский. Вообще, неправильно называть события 1863-го года восстанием Калиновского. Он был лишь одним из предводителей. Восстание было польским и поэтому руководилось из Варшавы, о чем Калиновский писал в своих публицистических трудах. Часто за наименованием «восстание Калиновского» содержится попытка скрыть его этническую направленность. Никакого будущего у Беларуси в случае победы повстанцев не было. Муравьев прибыл сюда в то время, когда здесь орудовали группы террористов. Они так и назывались: «кинжальщики» и «жандармы-вешатели». Революционный террор был направлен против чиновников, военных, священников, дворян, в том числе католиков, не поддержавших восстание. Террор был жутким: до наших дней дошли описания убийств польскими инсургентами православных священников. К примеру, священника Прокоповича повесили после сотни ударов на глазах его семьи. Некоторых священников не убивали, а обривали им головы, жестоко избивая их и всю их семью. Сохранился абсолютно бесчеловечный приказ так называемого «Польского жонда к народу земли литовской и белорусской». В нем содержатся угрозы повешения тем крестьянам, которые не поддержат восстание, их называют «дурными, темными». Известно высказывание Калиновского, что топор повстанца не должен останавливаться даже над колыбелью ребенка шляхтича, если тот не поддержит мятеж.
Край был в состоянии панического страха, потому что повстанец мог прийти ночью и сделать с мирным обывателем все что угодно. Это вызывало колоссальное отторжение со стороны белорусов. Не будет преувеличением сказать, что белорусы не просто не восприняли восстание, а оказали ему активное сопротивление. И Муравьев, при всех своих талантах, будучи невероятно трудоспособным (он работал по 18 часов в сутки в свои 67 лет), ничего бы не смог сделать, если бы его не поддерживало местное население.
— А как же хрестоматийная цифра в 128 казненных повстанцев?
— Во-первых, нужно помнить, что казнили не одних повстанцев, но и дезертиров и мародеров из числа российской армии. Во-вторых, такое малое количество казненных не идет ни в какое сравнение с подавлением национальных восстаний в Ирландии, Индии, на территории Османской империи. Об этом хорошо пишет русский философ Василий Розанов в своей статье «Был ли жесток Муравьев-Виленский?», опубликованной в «Русском слове». Розанов отмечает, что Михаил Николаевич нагонял страх на повстанцев вокруг своих мер, чтобы единичными казнями создать впечатление о грозности власти. То есть казни, которые были редки, обставлялись таким образом, что приводили в ужас польскую общественность. От рук повстанцев погибло куда больше людей — по некоторым данным, до 2 тысяч человек. Есть списки казненных Муравьевым инсургентов, опубликованные в 1930-е годы в Польше. Кроме нескольких ксендзов, повешенных за нарушение пастырского служения и пропаганду насилия, это люди, повинные в многочисленных убийствах. Муравьев наводил порядок и спокойствие в крае при поддержке большинства населения. Казни повстанцев воспринимались как справедливое возмездие. 
— Как известно, повстанческое движение делилось на «белых» и «красных». Как оба этих крыла относились к белорусскому вопросу и существовал ли он для них вообще?
— Надо разделять отношение к Великому Княжеству Литовскому и белорусскому вопросу как таковому. Белорусский вопрос в тот период не существовал. Ни о какой самостоятельности для белорусов и литовцев речь не шла. ВКЛ рассматривалось восставшими в качестве литовской провинции Речи Посполитой. Они понимали ВКЛ как историческую форму польского государства.
Имеется несколько свидетельств того, что якобы Калиновский стремился к независимости от Варшавы. В основном, они касаются личных амбиций Калиновского и социальных противоречий. При этом ничего не говорится о том, что он стремился к какой-то этнической независимости. Дело в том, что Калиновский был «красным», а повстанческий подпольный жонд в Варшаве — «белым». Калиновский являлся более радикальным революционером, социалистом, что его отличало от варшавских умеренных, просто стремившихся к восстановлению Речи Посполитой в границах 1772 года. Он хотел проведения социальных реформ в духе тогдашнего утопичного социализма и был невероятно агрессивно настроен. Фактически это та же самая «нечаевщина», экстремистское народничество, поразившая великого русского писателя
Ф.М. Достоевского и подвигшая его на создание романа «Бесы».
— Получается, что канонические сведения о Калиновском — это миф. Но ведь он не мог возникнуть на пустом месте. Была же какая-то основа? И кому было выгодно его создавать?
— Миф о Калиновском как о национальном белорусском герое возник в советское время, в 1920-х годах. В советской историографии существовали разногласия относительно того, стоит ли считать его национальным героем. И великий белорусский историк, основатель БГУ, В.И. Пичета высказывался категорически против. Тем не менее, исходя из политической конъюнктуры, решено было сделать ставку на пропаганду Калиновского в качестве белорусского героя. Жертвой пропаганды стал писатель Владимир Короткевич, который, невзирая на все исторические источники, пропагандировал образ Калиновского как белорусского повстанца, что противоречит всем историческим документам. Калиновский был социалистом-экстремистом, как его характеризовал Ратч, соратники по восстанию. Это можно понять, читая «Мужыцкую праўду», «Хоругвь свободы», которая выходила на польском языке.
— Каково было отношение М.Н. Муравьева к белорусскому языку и культуре?
— Часто цитируют муравьевскую фразу: «Что не доделал русский штык, то доделает русская школа», как будто виленский генерал-губернатор ликвидировал белорусскую школу. На протяжении более чем столетия, еще до прихода русской власти, никакой белорусской школы здесь не было. Наша культура, наш язык, театр, школа были искоренены в Речи Посполитой. Статут ВКЛ использовался на польском языке, в 1696 году старобелорусский язык был выведен из делопроизводства.
При Муравьеве русификация была, но проходила в форме деполонизации, ликвидации засилья польской культуры, языка, традиций. Если бы не Муравьев и его реформы, край был бы до сих пор польской провинцией. Не надо сомневаться в том, что случилось бы с Беларусью, одержи победу повстанцы. Идейный наследник Калиновского Юзеф Пилсудский в 1919-м году тоже рассуждал о федерализме, издал воззвание к бывшим жителям Великого Княжества Литовского, обещал автономию. Как только Пилсудский пришел к власти в мае 1926 года, были уничтожены белорусские школы, книгопечатание, пресса и началось невероятное усиление полонизма. Муравьев же, пытаясь «вернуть местное население к исходным корням», ко временам Полоцкой Руси, стремился возвратить белорусам их богатое историко-культурное наследие.
Важно также понимать, что тогда подразумевалось под словом «русский»: все восточные славяне. Царское правительство не отрицало наличия белорусов: по переписи 1897 года в разделе «русские» числились и великороссы, и малороссы (украинцы), и белорусы, которые были выделены в отдельные категории во время переписи. Люди сами могли определиться со своей этнической принадлежностью. Кроме того, в 1864 году Михаил Николаевич основал Виленскую археографическую комиссию, призванную изучать исторические акты. Результатами деятельности этой комиссии, которая упорядочила исторические источники, историки пользуются до сих пор. Муравьев основал систему народного образования, двух-четырех классных училищ, учительских семинарий. При нем, а затем по его наказам было основано 1406 народных школ. Из этих учебных заведений вышла вся та плеяда белорусских литераторов и национальных деятелей, которые создавали представление о белорусской национальной идее. Без деятельности виленского генерал-губернатора это было бы невозможно. Михаил Николаевич занимался восстановлением храмовых памятников православной культуры, великой традиции, которая присутствовала на нашей территории на протяжении столетий и которую пытались пресечь в период гонений на православие и господства церковной унии. Также генерал-губернатор Северо-Западного края планировал создать на территории Беларуси высшие учебные заведения, в частности, Жировичскую учительскую и духовную семинарию, в которой планировалось учредить кафедру жмудского (литовского) языка, правда, не латиницей, а кириллицей. Муравьев не отрицал и существования литовского этноса, предпринимал меры по его развитию. Но об этом почему-то в наши дни не говорится…

Газета 7 дней

Алексей Еловик, корреспондент газеты «7 дней»