Истоки белорусского западнорусизма и литвинизма

Автор: Игорь Марзалюк

Уходящий 2012 год был насыщен событиями, связанными со знаменательными датами нашей истории. Помимо этого в 2012 году был отмечен рост интереса к идеям западнорусизма. Это и прошедшая в апреле конференция памяти И.В. Оржеховского «Западнорусизм: прошлое и настоящее», а также множество публикаций как в научных изданиях, так и в СМИ.

Многие критики западнорусизма называют его клерикальным реакционным учением, появившимся исключительно благодаря стараниям властей Российской империи, и не способным к диалогу с широкими слоями общества и с представителями различных конфессий в современных условиях. Примечательно, что западнорусизм критиковали в одинаковой мере, как белорусские националисты (литвины) западной ориентации, так и пророссийски настроенные общественные деятели.

 


Предлагаем Вашему вниманию статью доктора исторических наук Игоря Александровича Марзалюка, в которой убедительно показаны исключительно местные истоки идей западнорусизма, зародившихся не только в среде православных интеллектуалов Белой Руси, а и у католиков и униатов.
Эта статья вышла в 8-ом номере журнала «Беларуская Думка» на белорусском языке.
Мы с разрешения редакции журнала размещаем ее с переводом на русский язык, утверждённым автором.

Редакция "ЗР"

 

 

Оригинал текста

 

Перевод на русский

Вытокі беларускага заходнерусізма і літвінізма.

 

Праблема ўзнікнення двух асноўных парадыгмаў беларускага гістарычнага наратыву (заходнерускага і літвінскага) даўно стала аб’ектам даволі эмацыйнай і не заўсёды навуковай дыскусіі ў сучаснай беларускай гістарыяграфіі. Дадзены тэкст прысвечаны вывучэнню вытокаў гэтых двух традыцый, персанафікаваных у творчасці знакавых інтэлектуалаў нашай краіны канца XVIII – першая паловы – сярэдзіны XIX ст.

 

Традыцыйная гістарычная ідэнтычнасць палоналітвінскай шляхты

 

У Рэчы Паспалітай у XVIII ст., у эпоху Асветніцтва, працэсы нацыяўтварэння ішлі па тым самым шляху, што і ў Францыі, дзе пасля Вялікай французскай рэвалюцыі ўпершыню на еўрапейскім кантыненце была створана “палітычная” грамадзянская мадэрная нацыя. Як паказаў сучасны польскі даследчык Рышард Радзік, атаясамленне паняццяў “нацыя” і “дзяржава” была характэрна для свядомасці абывацеляў Рэчы Паспалітай перад яе падзеламі. У гэтай асветніцкай канцэпцыі нацыі-дзяржавы ўжо не было месца для існавання дзяржавы некалькіх народаў, дзяржавы шматнацыянальнай [1, s. 54-55]. Зыходзячы з асветніцкай канцэпцыі нацыі-дзяржавы планавалася ўжо не спантанная, а цалкам свядомая моўная асіміляцыя ўсіх не польскамоўных этнічных супольнасцей Рэчы Паспалітай. Напрыканцы існавання Рэчы Паспалітай у дачыненні да ВКЛ, як правіла, скарыстоўваўся тэрмін “Літоўская правінцыя”, уся ж дзяржава звыкла і будзённа называлася “Польшчаю” [2, с. 507-508].

 

Прыналежнасць эліты ВКЛ да “палітычнай нацыі” грунтавалася на адзінстве мовы, культурнай і прававой традыцыі ўсёй шляхты “Польшчы”. Таму і ўжыванне тэрмінаў “літвін”, “паляк-караняж”, “мазур” ва ўмовах тагачаснай (канец XVIII – сярэдзіна XIX ст.) шляхецкай рэальнасці ніколі не скарыстоўвалася іх носьбітамі дзеля нацыянальнага супрацьпастаўлення; гэта назвы рэгіянальныя, субэтнічныя, бо ўсе яны – палякі і маюць адзіную Айчыну – Польшчу [1, s. 86, 87, 113; 3. с. 299, 310-311].

Вельмі паказальная ў гэтым сэнсе свядомасць Адама Міцкевіча. Нідзе ў яго не знойдзем атаясамлення ўласнай гістарычнай традыцыі з беларускім народам, з беларускай гісторыяй. Яго гісторыя – то гісторыя балцкай Літвы аднаасобна стварыўшай ВКЛ і добраахвотна злучанай з Польшчай праз Люблінскую унію. Адам Міцкевіч не проста ўсведамляў сваю нацыянальную польскасць (што не перашкаджала яму мець рэгіянальную, субэтнічную, літвінскую(=літоўскую, балцкую) свядомасць), а з’яўляўся адным з творцаў мадэрнага польскага нацыяналізму, абгрунтоўваў у сваёй працы “Кнігі народа польскага і польскага пілігрымства” канцэпцыю польскага каталіцкага месіянства, даводзіў богааабранасць палякаў, як народа-пакутніка [4, c. 100-101]. Яго Польшча – то і Карона, і Літва, і Русь. “Litwin i Mazur – bracią są; czyż kłócą się bracia o to, iż jednemu na imię Władysław, drugiemu Witowt? Nazwisko ich jedne jest: nazwisko Polaków” [5, s. 80].


Ёсць у Адама Міцкевіча і вобраз Беларусі, беларускага народу і яго мовы. Але гэты вобраз не надта кампліментарны. Беларусы для А. Міцкевіча – народ без традыцыяў уласнай дзяржаўнасці, народ негістарычны, пазбаўлены гістарычнай суб’ектнасці, народ татальна залежны ад сваіх суседзяў на працягу ўсёй уласнай гісторыі [6, c. 122]. Практычна ўсе шляхецкія знакавыя інтэлектуалы былога ВКЛ, апазіцыйна настроеныя да Расійскай імперыі, у першай палове XIX ст. мелі такую ж самую свядомасць і аналагічна трактавалі беларусаў [7, c. 63]. Падобная ідэнтычнасць была характэрная і для масавай свядомасці пераважнай часткі шляхты былой Рэчы Паспалітай. У звароце да сейма ў 1831 годзе шляхта Літвы, Валыні, Падолля і Украіны выразна засведчыла сваю прыналежнасць да польскай нацыі, да Польшчы, з якой лучаць яе ў адно нацыянальнае і культурнае цэлае гістарычная традыцыя, звычаі і родная (натуральна, што польская) мова [1, s. 125]. Падчас студзеньскага паўстання 1863 года шляхта Віцебшчыны ў сваім пасланні да паўстанцкага Нацыянальнага Урада дэманстравала аналагічную пазіцыю [1, s. 125]. Такім чынам, у традыцыйным гістарычным дыскурсе апазіцыйнай, варожа настроенай да Расіі тагачаснай польскамоўнай шляхецкай эліты Беларусі марна шукаць тэкстаў, у якіх была б суб’ектывавана гісторыя Беларусі, тым больш гісторыя ўласна беларускага народа, ці ў якасці суб’екта стваральніка, ці ў якасці сустваральніка ВКЛ. Прынамсі іх пакуль што ніхто не знайшоў і ёсць сур’ёзныя сумненні, што калі небудзь знойдзе.

 

 

 

 

 

 

 

Русінацэнтрычныя версіі гісторыі ВКЛ

 

Адразу пасля падзелаў Рэчы Паспалітай выявілася і іншае разуменне гісторыі ўсходнеславянскіх земляў ВКЛ. Узнікла яно ў асяроддзі тых прадстаўнікоў інтэлектуальнай эліты нашай краіны, якіх мы можам вызначыць як лаялістаў у дачыненні да Расійскай імперыі. Так сталася, што яны не бачылі трагедыі ў знікненні Рэчы Паспалітай і звязвалі свой асабісты лёс з Расіяй. Дазволім сабе смеласць сцвярджаць, што менавіта ў гэтым асяроддзі ўзніклі русінацэнтрычныя версіі гісторыі ВКЛ. Але тут існуе пэўны парадокс: усе творцы новай канцэпыі гісторыі Беларусі ў эпоху ВКЛ былі людзьмі польскай культуры, якая была для іх першай “высокай культурай”, першай формай іх інтэлектуальнай сацыялізацыі. Сярод іх можна знайсці і рыма-католікаў, і ўніятаў, і праваслаўных.

 

Для магілёўскага каталіцкага біскупа (потым арцыбіскупа і мітрапаліта) Станіслава Богуша-Сестранцэвіча “Беларусь” гэта нішто іншае, як Заходняя Расія, альбо Заходняя Русь (словы гэтыя для яго сінанімічныя). Гісторыю Русі (Расіі) ён разглядае як адно народнае цэлае. Гэта зыходнае адзінства было разарвана феадальнай дробнасцю (грамадзянскімі войнамі ў яго тэрміналогіі) і захопніцкімі дзеяннямі суседзяў, якія скарысталіся наступствамі мангольскага нашэсця. У выніку землі Заходняй Русі сталіся здабычай Літвы. Натуральна, што выкладаў свае погляды С. Богуш-Сестранцэвіч па-польску… Больш чым красамоўная сама назва яго працы, у якой можна знайсці ўсе базавыя, зыходныя канцэпты ідэалогіі заходнерусізма – “ORossyiZachodniejniegdyś zpaństwemrossyiskimzłączoney, potymzaś wsmutnychczasachoderwanej” [8, c. 48]. Паказальна і тое, што такія дэфініцыі як “Літва”, “літвіны”, “літоўская мова” Станіслаў Богуш-Сестранцэвіч выкарыстоўваў толькі ў сучасным сэнсе гэтага слова – дзеля акрэслення балцкага народа і балцкай мовы [8, c. 44-45].

Амаль аналагічна трактаваў гістарычнае мінулае Беларусі і наш знакаміты археограф Іаан Грыгаровіч. У прадмове да першай часткі “Беларускага архіва” ён пісаў літаральна наступнае:Белоруссия, в нынешнем своем очертании, составляла некогда достояние Державы Российской и по отторжении, снова в 1661 году была присоединена к ней царем Алексеем Михайловичем, хотя впрочем на короткое время” [9, c. VII]. Пры гэтым І. Грыгаровіч выразна падкрэсліваў і спецыфіку беларускага мінулага ў параўнанні з вялікарускай традыцыяй у эпоху ВКЛ – наданне магдэбургскага права гарадам, дзейнасць праваслаўных брацтваў [9, c. VIII]. І. Грыгаровіч надаваў выключна важнае значэнне беларускай мове ў эпоху ВКЛ, якую ён лічыў галоўнай актавай мовай дзяржавы. У прачытанні Іаана Грыгаровіча абшар беларускай актавай мовы ахопліваў велізарную тэрыторыю --  акрамя Беларусі, таксама Правабярэжную Украіну без Кіеўшчыны, Галіцыю, Пакуцце (вобласць на памежжы Польшчы і Галіцыі), Закарпацце і Літву [10, c. 29-30].

 

Але ў гэтых тэкстах выразнай гістарычнай суб’ектнасці Беларусі ў эпоху ВКЛ, прачытанай хай сабе і ў рэгіянальных катэгорыях, мы яшчэ не знаходзім. Іншая справа – тэксты Зарыяна Даленгі-Хадакоўскага (Адама Чарноцкага). Гэты чалавек, былы шпіён Напалеона Банапарта пад час кампаніі 1812 года, апантаны славянафіл і першы археолаг Беларусі і Літвы, што атрымаў афіцыйны дазвол на правядзенне археалагічных раскопак, безумоўна, сам сябе беларусам не лічыў, як і не лічыў сябе літвінам. У прыватнай перапісцы падкрэсліваў, што родам ён – лях [11, c. 223]. І ўсё ж ён належыў да тых “ляхаў”, якія не бачылі перспектываў адраджэння Рэчы Паспалітай ды ўрэшце пачалі лічыць Расію сваёй дзяржавай і сваёй Радзімай. Таму не дзіўна, што менавіта пад пяром З. Даленгі-Хадакоўскага Літва выступае як культурны рэцыпіент Русі, “прымаючы многае ад Русі ў шанаванні багоў, пісьменнасці і дзяржаўнай мове”. Ды і герб “Калюмны”, як цвердзіў гэты аўтар, нішто іншае, як знак Рурыкавічаў – “трызуб” [11, c. 51]. Падкрэслім пры гэтым, што З. Даленга-Хадакоўскі выразна адрозніваў уласна балцкую Літву і ўсходнеславянскую Беларусь. Галоўны крытэр такога адрознення – прыналежнасць апошняй да Русі і адметная мова (беларуская (крывіцкая) гаворка). Менавіта таму ён абрынуўся з крытыкай на М.М. Карамзіна за тое, што той у сваёй “Гісторыі дзяржавы Расійскай” без усялякіх засцярогаў называе Літвою Заходнюю Беларусь:

Кривичи с полочанами были на западе Руси, от Плескова и Смоленска простирались даже за Городно (Grodno, Gartena) на Немене, которое было русским удельным княжеством. …Карамзин сказывает, что Новгородок рускими построен. Для чего же на карте означен Литвою? …Притом же достойно замечания, что между Вильною, Гродном и Минском есть издревле русское наречие. Литовские князья не искореняли оного, ибо употребляли сами при дворе, в договорах и уставах. …Неизвестно было Автору, где сходятся и граничат собственно литовский и русский язык и что в Камере Гумбинской в нынешних восточных Прусах есть также Литва! Кажется, как бы в награду за сию давнюю потерю, г. Карамзин означил Литву по теперешним пределам губерний литовских, то есть коштом русской земли” [11, c. 63].

Тэрмін “беларускі” для З. Даленгі-Хадакоўскага мае безумоўна этнакультурнае напаўненне, беларуская гаворка для яго – дыялект рускай мовы:
Едучы з поўначы да Ноўгарада, найчасцей кружным шляхам, прыслухоўваўся я да дыялекту. Ён вельмі блізкі да крывіцкага, або беларускага. …Гэтак жа гавораць і ў Пскоўскім краі, і на поўначы ад Чарнігава – па ўсёй Белай Русі і Смаленскай губерні. Вядома, што той жа самы дыялект чуецца і ў Мінскай, Гродзенскай губернях, у паўднёвай часты Віленскай і да Райгарада на Падляссі. Адсюль вынікае, што гэты дыялект самы распаўсюджаны ў рускай мове” [11, c. 257].

 

 
Уніяцкае прачытанне традыцыі

 

Ідэйныя вытокі трактоўкі ВКЛ як беларускай дзяржавы трэба шукаць у творчасці беларускіх інтэлектуалаў заходнерускай традыцыі. Заходнерусам жа ў гэтым пытанні папярэднічалі працы іх ідэйных натхняльнікаў – уніяцкай прафесуры Віленскага універсітэту, так званага “Беларускага акадэмічнага кола” – М. Баброўскага, І. Даніловіча, Я. Ярашэвіча і П. Сасноўскага. Пры вывучэнні гісторыі і культуры Літвы апошнія выразна вылучалі ды падкрэслівалі славянскі, “рускі”, элемент у гэтай дзяржаве – робячы націск на яго выключнае значэнне ў культуры і дзяржаўных формах жыцця ВКЛ, якія былі, як яны лічылі, ўсходнеславянскімі традыцыямі мясцовай Літоўскай Русі. Уніяцкая віленская прафесура з гонарам падкрэслівала культуртрэгерскую ролю усходнеславянскага (“рускага”) элементу ў справе цывілізаванасці Літвы, бо менавіта мовай культуры, дзяржавы і права ВКЛ стала мова “руская”. Яны марылі аб вяртанні ў грамадскае жыццё “Северо-Западного края” гэтай даўняй мовы Літоўскіх Статутаў. Тыя ж І. Данілевіч і М. Баброўскі услед за выдатным польскім вучоным Б. Ліндэ прама называлі мову Статутаў, мову летапісаў ВКЛ – мовай беларускай [12, c. 104]. Міхал Баброўскі быў першым беларускім даследчыкам? які згадаў у 1826 г. былую веліч беларускай мовы і беларускай культуры? спасылаючыся ў тым ліку на велічную постаць Францішка Скарыны і ягоную Біблію: “…калісці ў Літве панавала беларуская мова, на ёй друкаваліся палемічныя кнігі, павучанні, катэхізісы і іншыя духоўныя творы; на гэтую мову Скарына пераклаў Св. Пісанне: затым, калі Польшча перамагла Літву, пачалася перавага польскай мовы” [13, c. 383].

 

З русінацэнтрычных пазіцый трактаваў гісторыю ВКЛ і віленскі прафесар, уніят Язэп Ярашэвіч. Усе бакі жыцця Літвы, як сцвярджаў Я. Ярашэвіч, развіваліся пад уплывам дзяржаўнасці і права русінаў. Паводле гэтага аўтара, толькі хрышчэнне Літвы па каталіцкаму абраду спыніў яе пераўтварэнне ў цалкам “рускую” дзяржаву і паставіў бар’ер паміж літоўцамі і русінамі. Хрышчэнне літоўцаў у праваслаўную веру, цвердзіў Я. Ярашэвіч, прыводзіла да іх асіміляцыі, пераўтварэння ў русінаў [14, s. 7].

 

 

Нараджэнне ўсходнеславянскага (=беларускага) літвінізма

Акрамя русінацэнтрычнай канцэпцыі гісторыі ВКЛ менавіта ў гэты ж час узнікаюць і больш радыкальныя варыянты прачытання гісторыі Літвы, як гісторыі ўсходнеславянскай дзяржавы – Русі Літоўскай, у якой балцкая Літва нібыта адыгрывала другасную, падначаленую ролю, альбо ўвогуле ніякай ролі ў якасці гістарычнага суб’екту не мела.

Вядомы два аўтары, якія найбольш істотна паўплывалі на фарміраванне падобных поглядаў. Гэтымі творцамі былі людзі з Заходняй Беларусі – Ігнацы Кулакоўскі і Восіп Сянькоўскі.

Гродзенскі шляхціц, рыма-каталік па веравызнаннню, польскамоўны літаратар-паэт(!) Ігнацый Кулакоўскі (1800-1870), у запісцы на імя міністра адукацыі Расіі (1834 г.), як і ў прыкладзеным да яе ўласнаручна напісаным падручніку па гісторыі Беларусі, падкрэсліваў выключнае значэнне усходнеславянскага (славяна-рускага) элемента “Заходніх Губерняў” ў дзяржаўным жыцці ВКЛ. З сумам адзначаючы татальную паланізацыю высокай культуры ў той час на землях былога ВКЛ ды акрэсліваючы планы маштабнай дэпаланізацыі Беларусі ў сваёй нататцы, у тым ліку і інстытуталізацыі беларускай мовы, выкладання на ёй вучэбных дысцыплін у школах, ён падкрэсліваў, што балцкая Літва першапачаткова была даннікам “славяна-рускіх” плямёнаў. Потым, заваяваўшы апошніх, не мела моцы канкураваць з іх культураю – у выніку літоўская знаць стала ўсходнеславянскай па мове і праваслаўнай па веравызнанню, ды ўвогуле – “літва” ператварылася ў славян. Толькі злучэнне з Польшчаю прывяло да рэгрэсу і знішчэнню мясцовай старажытнай высокай “славяна-рускай” культуры, паланізацыі вышэйшых пластоў грамадства. Вельмі красамоўна гучыць і назва аднаго з галоўных перыядаў напісанай ім “Истории славяно-русов, доселе населяющих Западные губернии”: “От завоеваний литовцев, кои, как выше упомянуто, преобразовались в русских, до окончательного присоединения к Польше сих русских провинций, названых вообще Литвою, т.е. до того времени, когда так называемая Литва перестала иметь отдельных владетелей” [15, c. 174].

 

Але яшчэ больш кампліментарную карціну для ўсходнеславянскага элемента ВКЛ стварыў Восіп Сянькоўскі – гадаванец Віленскага ўніверсітэта (скончыў у 1819 г.), вучань Іахіма Лялевеля, ардынарны прафесар па кафедры арабскай і турэцкай славеснасці Санк-Пецербургскага ўніверсітэта. Па сутнасці, яго можна без усялякага перабольшвання назваць прадцечай Міколы Ерамаловіча. У тэксце гэтага чалавека, датаваным 1835 г. у закончанай форме мы можам знайсці ўсе гэтак любыя для беларускай нацыянальнай гістарычнай міфалогіі тэзы славянскага літвінізма, якія агучваюцца да сёння ды выдаюцца за адзіную гістарычную праўду пра беларусаў у эпоху ВКЛ.

Паводле В. Сянькоўскага ў мінулым існавала не адна, а дзве ўсходнеславянскія дзяржавы, дзве Русі і два рускія народы: “Россия и Литва, то-есть, Россия порабощенная и Россия незвисимая, Русь монгольская и Русь Литовская, государство русское христианское и государство русское языческое” [16, c. 45]. Палітычны падзел гэтых рускіх народаў, сягае часоў хрысціянізацыі Русі, бо ў Літве, аказваецца, былі важнейшыя ўсходнеславянскія паганскія святыні. Ён нават называе Літву “паганскім Ватыканам”. Таму тая Русь, якая не пажадала прыняць хрышчэнне ў часы Уладзіміра Святога, пабегла ў Літву ды зацята бараніла там веру продкаў. У выніку акрамя свайго спрадвечнага наймення гэтая “Русь” пачала менаваць сябе “Літвою” [16, c. 48-49]. Балты, аказвацца, не гралі аніякага значэння ў гісторыі гэтай дзяржавы, уласна літоўцаў трэба зваць “летувісамі”, піша аўтар, каб адрозніваць ад сапраўднай славянскай Літвы-Русі. І сталіца дзяржавы Вільня, і дзяржаўная мова –ўсё гістарычная спадчына Русі Літоўскай, а не балтаў-летувісаў:

…Литва до соединения с Польшею была та же Россия, только под другою династией. …Народонаселение обоих государств было одноплеменное, и принадлежало к одной и той же отрасли славянского народа. Не надобно основываться на том, что был особый народ, который говорил другим языком и назывался Литува, и от которого произошло имя целого государства, Литвы: этот народ составлял незначащее поколение, каплю воды в море; он занимал не более пяти или шести нынешних уездов и не был господствующим; он играл простую роль одной из пятидесяти провинций равно подвластных общей династии; он находился даже в унижении: язык его был исключен из области правительства и законов, столица государства была построена не на его земле, а на земле славянской; его древняя вера была оставлена самими повелителями, которые под конец исповедывовали уже религию огромного большинства своих славянских подданных. …Собственная «Литва» была в этом составе простым иноплеменным поколением, и значение его в нем было не политическое, но религиозное. …Она была чисто русская держава, и по происхождению народа, и по правительственным формам, и по языку, и по образованности, и даже по вере” [16, c. 46, 47, 50].

Менавіта В. Сянькоўскі стварыў і вобраз ворага той славянскай Літвы. Для яго, чалавека, выхаванага ў польскай культуры і скончыўшага польскамоўны гістарычны факультэт Віленскага універсітэта, то без сумненняў, Польшча. І самы негатыўны персанаж, здраднік нацыянальных інтарэсаў Літоўскай Русі – безумоўна Ягайла:

Поляки с радостию отдали престол Пястов Ягайлу, великому князю литовскому, потому что только таким образом могли они оградить себя от грозной для них власти его народа. …С этого времени Литва уже рабски вращалась в орбите польской политики. …Можно сказать, что тот самый день, когда полномочные Польши и Литвы подписали “Акт соединения” обоих государств – безпримерный в истории документ, посредством которого юная и могущественная держава, без выстрела, одним почерком пера, сама вычеркнула себя из списка народов” [16, c. 53].

Менавіта вестэрнізацыя Літвы праз каталіцкае хрышчэнне, уключэнне краіны ў заходнееўрапейскую цывілізацыю праз Польшчу, паставіла крыж на яе самабытным развіцці, знішчыла ролю гэтай дзяржавы ў якасці галоўнага актара на еўразійскай прасторы, калі яна, як сцвярджаў В. Сянькоўскі, “вольная Русь” была цэнтрам ўсёй Азіяцкай сістэмы(!) [16, c. 51-52].

Далейшае развіццё гэтай “тэорыі” знайшло ў прадмове да археаграфічнага выдання “Собрание грамот и актов городов: Вильно, Ковно и Трок”, якое пабачыла свет у Вільні ў 1843 г. Менавіта тут былі надзвычай выразна сфармуляваны погляды на ўзаемадачыненні паміж усходнімі славянамі і літоўцамі. Гэтыя погляды пазней не толькі стануць як бы афіцыйнымі (трактоўка Мікалая Улашчыка) [10, c. 48], але, на наш погляд, амаль цалкам будуць скарыстаны пры канструяванні літоўскага міфа беларускай адраджэнскай нацыянальнай гістарыяграфіі. У прадмове да выдання яго аўтары сцвярджалі, што вялікая колькасць літоўцаў першапачаткова прыняла праваслаўнае хрышчэнне, асімілявалася і стала рускімі, што ўсё жыццё Вялікага Княства Літоўскага праходзіла ў рускіх дзяржаўных і культурных формах, што большасць знакамітых княжацкіх і магнацкіх родаў ВКЛ першапачаткова вызнавалі праваслаўе, а значыць былі рускімі. Больш таго, аўтарамі, са спасылкай на працу Ватсана, было сказана, што быццам бы ў літоўскай мове 2/3 словаў славянскіх і 1/3 фінскіх, гоцкіх, нямецкіх, а значыць, і асобнай літоўскай мовы ў прыродзе не існуе ўвогуле [10, c. 50].

Пазней, калі пачалося выданне Актаў Віленскай археаграфічнай камісіі, яе члены цалкам запазычылі “магістральныя” тэзы вышэйзгаданага выдання і стала выкарыстоўваць іх у сваіх прадмовах [10, c. 144-145]. У прадмове да IV тома археаграфічнага зборніка дакументаў П. Гільтэбрандт пісаў, што Літва – гэта Паўночна-Заходняя Русь, а Масква – Русь Усходняя [10, c. 161]. Такія погляды на мінулае Вялікага Княства Літоўскага сталі ці не хрэстаматыйнымі ў заходнерускім асяроддзі ды знайшлі сваё адлюстраванне не толькі ў археаграфічных выданнях, але і падручніках, і хрэстаматыях па заходнерускай гісторыі для сярэдніх навучальных устаноў “Северо-Западного края”, што выдаваліся ў Вільні ў другой палове XIX ст. [17, c. 9-10].

 

Імпульсы для інтэрпрэтацый дзяржаўнасці ВКЛ як дзяржаўнасці пераважна рускай, усходнеславянскай былі зададзены прыкладна ў гэты ж час і ў Расіі. Так, у 1839 г. М. Устралаў выдаў працу “Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать княжество Литовское”. Гэты даследчык упершыню уводзіць у навуковы дыскурс расійскай гістарыяграфіі азначэнне “літоўска-руская дзяржава” у дачыненні да ВКЛ. Азначэнне гэтае потым скарыстоўвалі ці не ўсе рускія дарэвалюцыйныя гісторыкі. У святле вышэйсказанага выглядае, што гэта адбылося не без уплыву, прынамсі поглядаў М. Баброўскага, Я. Ярашэвіча і Восіпа Сянкоўскага.

 


Высновы

 

Усе фундаментальныя нацыянальныя беларускія міфалагемы, у тым ліку і гістарычныя, былі сфармуляваныя першапачаткова ў так званым заходнерускім асяроддзі, ў якім выспелі важнейшыя перадумовы для інстытуалізацыі беларускай нацыянальнай тоеснасці. Прычым да гэтага працэсу спрычыніліся і прадстаўнікі каталіцкай эліты, В. Сенькоўскі, І. Кулакоўскі, В. Турчыновіч. Рэч ясная, што заходнерусы пісалі пра беларусаў як племя трыадзінага рускага народу. Але хто на той момант пісаў і думаў інакш? Прынамсі няма ніводнага прыкладу з польскамоўнай літвінскай публіцыстыкі першай паловы – сярэдзіны XIX ст., у якім дэфініцыя “Беларусь” прысутнічала б як цалкам самабытная этнакультурная катэгорыя, адметная ад палякаў і рускіх, роўная ім, як самастойны народ.

 

“Прыватызацыя” гістарычнай спадчыны ВКЛ, якая была здзейснена ў беларускай нацыянальнай гістарыяграфіі, стварэнне беларускага міфа пра літвінаў-беларусаў, не з’яўляецца нейкай анамальнай і вынятковай справай. Падобныя міфалагемы былі характэрны для многіх народаў Цэнтральна-Усходняй Еўропы ў часы іх нацыянальнага абуджэння. Класічны прыклад – славакі. Дзеячы славацкага нацыянальнага руху першай паловы XIX ст. развівалі ідэю аб “саюзе” славакаў і прыбышаў-мадзьяраў як спрадвечным грунце іх супольнага жыцця ў межах каралеўства Венгрыі. У гэтай ідэі адбывалася асэнсаванне славакамі сябе, як “хунгараў” (народам, радзімай якога была Венгрыя – “Хунгарыя”, але не мадзьярамі) [18, c. 262-263].

Такім чынам, як беларускія гісторыкі імкнуліся супрацьпаставіць нібыта “славянскую”, “беларускую” Літву і літвінаў балцкай “Летуве” і “летувісам”, так і славакі – што праўда, нашмат раней за беларусаў – ажыццявілі ў сваім гісторыяпісанні аналагічнае “вынаходніцтва”. Мэта і ў адным, і ў другім выпадку была адна – стварыць уяўны гістарычны кантынуітэт з нібыта “сваім” вялікім гістарычным мінулым, “скрадзеным” падступным суседам, ды такім чынам легітымізаваць правы свайго народа на нацыянальную дзяржаўнасць у сучаснасці. Падобным чынам развязалі пытанне з існаваннем дзяржаўнасці ў мінулым і ідэолагі нацыянальнага руху македонскіх славян, якія прыватызавалі гісторыю антычнай Македоніі з царом Філіпам і яго знакамітым сынам Аляксандрам Македонскім уключна ў якасці “нацыянальных”, “славянскіх”, македонскіх герояў.

 

 

 

Истоки белорусского западнорусизма и литвинизма.

Проблема возникновения двух основных парадигм белорусского исторического нарратива (западнорусского и литвинского) давно стала объектом довольно эмоциональной и не всегда научной дискуссии в современной белорусской историографии. Данный текст посвящен изучению истоков этих двух традиций, персонифицированных в творчестве знаковых интеллектуалов нашей страны конца XVIII - первая половины - середины XIX в.

Традиционная историческая идентичность палоналитвинскай шляхты

В Речи Посполитой в XVIII в., в эпоху Просвещения, процессы нациотворчества шли по тому же пути, что и во Франции, где после Великой французской революции впервые на европейском континенте была создана "политическая" гражданская модерная нация. Как показал современный польский исследователь Рышард Радик, отождествление понятий "нация" и "государство" было характерно для сознания обывателей Речи Посполитой перед ее разделами. В этой просветительской концепции нации-государства уже не было места для существования государства нескольких народов, государства многонационального [1, s. 54-55]. Исходя из просветительской концепции нации-государства планировалось уже не спонтанная, а вполне сознательная языковая ассимиляция всех не польскоязычных этнических общностей Речи Посполитой. В конце существования Речи Посполитой в отношении ВКЛ, как правило, использовался термин «Литовская провинция", всё же государство привычно и буднично называлось "Польшей" [2, с. 507-508].

Принадлежность элиты ВКЛ к "политической нации" основывалась на единстве языка, культурной и правовой традиции всей шляхты "Польши". Поэтому и употребление терминов "литвин", "поляк-караняж", "мазур" в условиях тогдашней (конец XVIII - середина XIX в.) шляхетской реальности никогда не использовалось их носителями ради национального противопоставления; это названия региональные, субэтнические, ибо все они - поляки и имеют единое Отечество - Польшу [1, s. 86, 87, 113, 3. с. 299, 310-311].

Очень показательно в этом смысле сознание Адама Мицкевича. Нигде у него не найдем отожествления собственной исторической традиции с белорусским народом, с белорусского историей. Его история - то история балтской Литвы, единолично создавшей ВКЛ и добровольно объединившейся с Польшей через Люблинскую унию. Адам Мицкевич не просто осознавал свою национальную польскость (что не мешало ему иметь региональное, субэтническое, литвинское (= литовское, балтское) сознание), а являлся одним из творцов модернистского польского национализма, обосновывал в своей работе "Книги народа польского и польского пилигримства" концепцию польского католического мессианства, утверждал богоизбранность поляков, как народа-мученика [4, c. 100-101]. Его Польша - то и Корона, и Литва, и Русь. "Litwin i Mazur - bracią są; czyż kłócą się bracia o to, iż jednemu na imię Władysław, drugiemu Witowt? Nazwisko ich jedne jest: nazwisko Polaków "[5, s. 80].


Есть у Адама Мицкевича и образ Белоруссии, белорусского народа и его языка. Но этот образ не слишком комплементарный. Белорусы для А. Мицкевича - народ без традиции собственной государственности, народ неисторический, лишенный исторической субъектности, народ тотально зависимый от своих соседей на протяжении всей собственной истории [6, c. 122]. Практически все шляхетские знаковые интеллектуалы бывшего ВКЛ, оппозиционно настроенные к Российской империи, в первой половине XIX в. имели такое же самосознание и аналогично трактовали белорусов [7, c. 63]. Подобная идентичность была характерна и для массового сознания подавляющей части шляхты бывшей Речи Посполитой. В обращении к сейма в 1831 году шляхта Литвы, Волыни, Подолии и Украины четко засвидетельствовала свою принадлежность к польской нации, к Польше, с которой объединяют её в одно национальное и культурное целое историческая традиция, обычаи и родной (естественно, что польский) язык [ 1, s. 125]. Во время январского восстания 1863 года шляхта Витебщины в своем послании к повстанческому Национальному Правительству демонстрировала аналогичную позицию [1, s. 125]. Таким образом, в традиционном историческом дискурсе оппозиционной, враждебно настроенной к России тогдашней польскоязычной дворянской элиты Белоруссии тщетно искать текстов, в которых была бы представлена история Белоруссии, тем более история собственно белорусского народа, или в качестве субъекта-создателя, или в качестве равноправного создателя ВКЛ. По крайней мере их пока никто не нашел и есть серьезные сомнения, что когда-нибудь найдет.

 

Русиноцентричные версии истории ВКЛ

Сразу после разделов Речи Посполитой появилось и другое понимание истории восточнославянских земель ВКЛ. Возникла она в среде тех представителей интеллектуальной элиты нашей страны, которых мы можем определить как лоялистов в отношении Российской империи. Так случилось, что они не видели трагедии в исчезновении Речи Посполитой и связывали свою личную судьбу с Россией. Позволим себе смелость утверждать, что именно в этой среде возникли русиноцентричные версии истории ВКЛ. Но здесь существует определенный парадокс: все творцы новой концепции истории Белоруссии в эпоху ВКЛ были людьми польской культуры, которая была для них первой "высокой культурой", первой формой их интеллектуальной социализации. Среди них можно найти и римо-католиков, и униатов, и православных.

Для могилёвского католического епископа (затем архиепископа и митрополита) Станислава Богуша-Сестренцевича "Белоруссия" это ничто иное, как Западная Россия, или Западная Русь (слова эти для него синонимичны). Историю Руси (России) он рассматривает как одно народное целое. Это исходное единство было разорвано феодальной раздробленностью (гражданскими войнами в его терминологии) и завоевательными действиями соседей, которые воспользовались последствиями монгольского нашествия. В результате земли Западной Руси стали добычей Литвы. Естественно, что преподавал свои взгляды С. Богуш-Сестренцевич по-польски... Более чем красноречиво само название его работы, в которой можно найти все базовые, исходные концепты идеологии западнорусизма - "O Rossyi Zachodniej niegdyś z państwem rossyiskim złączoney, potym zaś w smutnych czasach oderwanej "[8, c. 48]. Показательно и то, что такие дефиниции как "Литва", "литвины", "литовский язык" Станислав Богуш-Сестренцевич использовал только в современном смысле этого слова - для определения балтского народа и балтской языка [8, c. 44-45].

Почти аналогично трактовал историческое прошлое Белоруссии и наш знаменитый археограф Иоанн Григорович. В предисловии к первой части "Белорусского архива" он писал буквально следующее: Белоруссия, в нынешнем своем очертании, составляла некогда достояние Державы Российской и по отторжении, снова в 1661 году была присоединена к ней царем Алексеем Михайловичем, хотя впрочем на короткое время”[ 9, c. VII]. При этом И. Григорович подчеркивал и специфику белорусского прошлого в сравнении с великорусской традицией в эпоху ВКЛ - наделение магдебургским правом городов, деятельность православных братств [9, c. VIII]. И. Григорович придавал исключительно важное значение "белорусскому"(западнорусскому) языку в эпоху ВКЛ, который он считал главным актовым языком государства. В прочтении Иоанна Григоровича ареал "белорусского" (западнорусского) актового языка охватывал огромную территорию - помимо Белоруссии, также Правобережную Украину без Киевщины, Галицию, Пакутье (область на границе Польши и Галиции), Закарпатье и Литву [10, c. 29-30].

Но в этих текстах четкой исторической субъектности Белоруссии в эпоху ВКЛ, прочитанной пусть и в региональных категориях, мы еще не находим. Другое дело - тексты Зарьяна Доленга-Ходаковского (Адама Чарноцкого). Этот человек, бывший шпион Наполеона Бонапарта во время кампании 1812 года, одержимый славянофил и первый археолог Белоруссии и Литвы, который получил официальное разрешение на проведение археологических раскопок, безусловно, сам себя белорусом не считал, как и не считал себя литвином. В частной переписке подчеркивал, что родом он - лях [11, c. 223]. И все же он принадлежал к тем "ляхам", которые не видели перспектив возрождения Речи Посполитой и в итоге начали считать Россию своим государством и своей Родиной. Поэтому не удивительно, что именно под пером С. Доленга-Ходаковский Литва выступает как культурный реципиент Руси, "принимая многое от Руси в почитании богов, грамотности и государственном языке". Да и герб "Колюмны", как утверждал этот автор, ничто иное, как знак Рюриковичей - "Тризуб" [11, c. 51]. Подчеркнем при этом, что З. Доленга-Ходаковский четко различал собственно балтскую Литву и восточнославянскую Белоруссию. Главный критерий такого отличия - принадлежность последней к Руси и отдельный язык (белорусская (кривичская) речь). Именно поэтому он обрушился с критикой на М.М. Карамзина за то, что тот в своей "Истории государства Российского" без всяких оговорок называет Литвой Западную Белоруссию:

Кривичи с полочанами были на западе Руси, от Плескова и Смоленска простирались даже за Городно (Grodno, Gartena) на Немене, которое было русским удельным княжеством. …Карамзин сказывает, что Новгородок рускими построен. Для чего же на карте означен Литвою? …Притом же достойно замечания, что между Вильною, Гродном и Минском есть издревле русское наречие. Литовские князья не искореняли оного, ибо употребляли сами при дворе, в договорах и уставах. …Неизвестно было Автору, где сходятся и граничат собственно литовский и русский язык и что в Камере Гумбинской в нынешних восточных Прусах есть также Литва! Кажется, как бы в награду за сию давнюю потерю, г. Карамзин означил Литву по теперешним пределам губерний литовских, то есть коштом русской земли” 11, c. 63].
Термин "белорусский" для С. Доленга-Ходаковский имеет безусловно этнокультурное наполнение, белорусская речь для него - диалект русского языка:
Едучы з поўначы да Ноўгарада, найчасцей кружным шляхам, прыслухоўваўся я да дыялекту. Ён вельмі блізкі да крывіцкага, або беларускага. …Гэтак жа гавораць і ў Пскоўскім краі, і на поўначы ад Чарнігава – па ўсёй Белай Русі і Смаленскай губерні. Вядома, што той жа самы дыялект чуецца і ў Мінскай, Гродзенскай губернях, у паўднёвай часты Віленскай і да Райгарада на Падляссі. Адсюль вынікае, што гэты дыялект самы распаўсюджаны ў рускай мове” [11, c. 257].

Униатского прочтение традиции

Идейные истоки трактовки ВКЛ как белорусского государства надо искать в творчестве белорусских интеллектуалов западнорусской традиции. Заподноруссистам же в этом вопросе предшествовали работы их идейных вдохновителей - униатской профессуры Виленского университета, так называемого "Белорусского академического круга" - М. Бобровского, И. Даниловича, Я. Ярошевича и П. Сосновского. При изучении истории и культуры Литвы последние четко выделяли и подчеркивали славянский, "русский", элемент в этом государстве - делая акцент на его исключительное значение в культуре и государственных формах жизни ВКЛ, которые были, как они считали, восточнославянскими традициями местной Литовской Руси. Униатская виленская профессура с гордостью подчеркивала культуртрегерскую роль восточнославянского ("русского") элемента в деле цивилизации Литвы, так как именно языком культуры, государства и права ВКЛ стала язык "русский". Они мечтали о возвращении в общественную жизнь "Северо-Западного края" этого давнего языка Литовских Статутов. Те же И. Данилевич и М. Бобровский вслед за выдающимся польским ученым Б. Линде прямо называли язык Статутов, язык летописей ВКЛ - языком белорусским [12, c. 104]. Михаил Бобровский был первым белорусским исследователем? который упомянул в 1826 г. былое величие белорусского языка и белорусской культуры? ссылаясь в том числе на величественную фигуру Франциска Скорины и его Библию: "... когда-то в Литве господствовал белорусский язык, на ней печатались полемические книги, поучения, катехизисы и другие духовные произведения; на этот язык Скорина перевел Св. Писание: затем, когда Польша победила Литву, началось преобладание польского языка "[13, c. 383].

С русиноцентричных позиций трактовал историю ВКЛ и виленский профессор, униат Иосиф Ярошевич. Все стороны жизни Литвы, как утверждал Я. Ярошевич, развивались под влиянием государственности и права русинов. Согласно этому автору, только крещение Литвы по католическому обряду остановило ее преобразование в полностью "русское" государство и поставило барьер между литовцами и русинами. Крещение литовцев в православную веру, утверждал Я. Ярошевич, приводило к их ассимиляции, преобразования в русинов [14, s. 7].

Рождение восточнославянского (= белорусского) литвинизма

Кроме русиноцентричной концепции истории ВКЛ именно в это же время возникают и более радикальные варианты прочтения истории Литвы, как истории восточнославянского государства - Руси Литовской, в которой балтская Литва якобы играла вторичную, подчиненную роль, либо вообще никакой роли в качестве исторического субъекта не имела.

Известны два авторы, которые наиболее существенно повлияли на формирование подобных взглядов. Этими авторами были люди из Западной Белоруссии - Игнатий Кулаковский и Осип Сеньковский.

Гродненский шляхтич, римо-католик по вероисповеданию, польскоязычный литератор-поэт (!) Игнатий Кулаковский (1800-1870), в записке на имя министра образования России (1834 г.), как и в приложенном к ней собственноручно написанном учебнике по истории Белоруссии, подчеркивал исключительное значение восточнославянского (славяно-русского) элемента "западных губерний" в государственной жизни ВКЛ. С грустью отмечая тотальную полонизацию высокой культуры в то время на землях бывшего ВКЛ и строя планы масштабной деполанизации Белоруссии в своей заметке, в том числе и институтализации белорусского языка, преподавания на нём учебных дисциплин в школах, он подчеркивал, что балтская Литва изначально была данником "славяно-русских" племен. Потом, завоевав последних, не имела потенциала конкурировать с их культурой - в результате литовская знать стала восточнославянской по языку и православной по вероисповеданию, и вообще - "литва" превратилась в славян. Только соединение с Польшей привело к регрессу и уничтожению местной древней высокой "славяно-русской" культуры, полонизации высших слоев общества. Весьма красноречиво звучит и название одного из главных периодов написанной им “Истории славяно-русов, доселе населяющих Западные губернии”: “От завоеваний литовцев, кои, как выше упомянуто, преобразовались в русских, до окончательного присоединения к Польше сих русских провинций, названых вообще Литвою, т.е. до того времени, когда так называемая Литва перестала иметь отдельных владетелей"[15, c. 174].

Но еще более комплементарную картину для восточнославянского элемента ВКЛ создал Осип Сеньковский - воспитанник Виленского университета (окончил в 1819 г.), ученик Иохима Лелевеля, ординарный профессор по кафедре арабской и турецкой словесности Санкт-Петербургского университета. По сути, его можно без всякого преувеличения назвать предтечей Николая Ерамаловича. В тексте этого человека, датированном 1835 г., в законченной форме мы можем найти все так любые для белорусской национальной исторической мифологии тезисы славянского литвинизма, которые озвучиваются по сей день и выдаются за единственную историческую правду о белорусах в эпоху ВКЛ.

По В. Сеньковскому, в прошлом существовало не одно, а два восточнославянских государства, две Руси и два русских народа: “Россия и Литва, то-есть, Россия порабощенная и Россия незвисимая, Русь монгольская и Русь Литовская, государство русское христианское и государство русское языческое” [16, c. 45]. Политический раздел этих русских народов, начинается со времен христианизации Руси, так как в Литве, оказывается, были важнейшие восточнославянские языческие святыни. Он даже называет Литву "языческим Ватиканом". Поскольку та Русь, которая не пожелала принять крещение во времена Владимира Святого, бежала в лес и упорно защищала там веру предков. В результате кроме своего исконного наименования эта "Русь" стала именовать себя "Литвой" [16, c. 48-49]. Балты, оказываться, не играли никакого значения в истории этого государства, собственно литовцев нужно называть "летувисами", пишет автор, чтобы отличать от настоящей славянской Литвы-Руси. И столица государства Вилно, и государственный язык - все историческое наследие Руси Литовской, а не балтов-летувисов:

…Литва до соединения с Польшею была та же Россия, только под другою династией. …Народонаселение обоих государств было одноплеменное, и принадлежало к одной и той же отрасли славянского народа. Не надобно основываться на том, что был особый народ, который говорил другим языком и назывался Литува, и от которого произошло имя целого государства, Литвы: этот народ составлял незначащее поколение, каплю воды в море; он занимал не более пяти или шести нынешних уездов и не был господствующим; он играл простую роль одной из пятидесяти провинций равно подвластных общей династии; он находился даже в унижении: язык его был исключен из области правительства и законов, столица государства была построена не на его земле, а на земле славянской; его древняя вера была оставлена самими повелителями, которые под конец исповедывовали уже религию огромного большинства своих славянских подданных. …Собственная «Литва» была в этом составе простым иноплеменным поколением, и значение его в нем было не политическое, но религиозное. …Она была чисто русская держава, и по происхождению народа, и по правительственным формам, и по языку, и по образованности, и даже по вере” [16, c. 46, 47, 50].

Именно В. Сеньковский создал и образ врага той славянской Литвы. Для него, человека, воспитанного в польской культуре и закончившего польскоязычный исторический факультет Вильнюсского университета, это без сомнений, Польша. И самый негативный персонаж, предатель национальных интересов Литовской Руси - безусловно Ягайло:

Поляки с радостию отдали престол Пястов Ягайлу, великому князю литовскому, потому что только таким образом могли они оградить себя от грозной для них власти его народа. …С этого времени Литва уже рабски вращалась в орбите польской политики. …Можно сказать, что тот самый день, когда полномочные Польши и Литвы подписали “Акт соединения” обоих государств – безпримерный в истории документ, посредством которого юная и могущественная держава, без выстрела, одним почерком пера, сама вычеркнула себя из списка народов” [16 , c. 53].

Именно вестернизация Литвы через католическое крещение, включение страны в западноевропейскую цивилизацию через Польшу, поставила крест на ее самобытным развитии, уничтожила роль этого государства в качестве главного актора на евразийском пространстве, когда она, как утверждал В. Сеньковский, "свободная Русь" была центром всей азиатской системы (!) [16, c. 51-52].

Дальнейшее развитие этой "теории" нашло в предисловии к археографическому изданию “Собрание грамот и актов городов: Вильно, Ковно и Трок”, увидевшему свет в Вильно в 1843 г. Именно здесь были чрезвычайно четко сформулированы взгляды на взаимоотношения между восточными славянами и литовцами. Эти взгляды позже не только станут как бы официальными (трактовка Николая Улащика) [10, c. 48], но, на наш взгляд, почти полностью будут использованы при конструировании литовского мифа белорусской возрожденческой национальной историографии. В предисловии к изданию его авторы утверждали, что большое количество литовцев изначально приняло православное крещение, ассимилировалось и стало русскими, что вся жизнь Великого Княжества Литовского проходила в русских государственных и культурных формах, что большинство знаменитых княжеских и магнатских родов ВКЛ изначально исповедовали православие, а значит были русскими. Более того, авторами, со ссылкой на работу Ватсона, было сказано, что якобы в литовском языке 2/3 слов славянских и 1/3 финских, готских, немецких, а значит, и отдельного литовского языка в природе не существует вообще [10, c. 50].

Позже, когда началось издание Актов Виленской археографической комиссии, ее члены полностью позаимствовали "магистральные" тезисы вышеупомянутого издания и стали использовать их в своих предисловиях [10, c. 144-145]. В предисловии к IV тому археографического сборника документов П. Гильтэбрандт писал, что Литва - это Северо-Западная Русь, а Москва - Русь Восточная [10, c. 161]. Такие взгляды на прошлое Великого Княжества Литовского стали если не хрестоматийными в западнорусских среде, то нашли свое отражение не только в археографической изданиях, но и учебниках и хрестоматиях по западнорусской истории для средних учебных заведений "Северо-Западного края", издававшихся в Вильнюсе во второй половине XIX в. [17, c. 9-10].

Импульсы для интерпретаций государственности ВКЛ как государственности преимущественно русской, восточнославянской были заданы примерно в это же время и в России. Так, в 1839 г. М. Устралов издал работу “Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать княжество Литовское”. Этот исследователь впервые вводит в научный дискурс российской историографии определение "литовско-русское государство" в отношении ВКЛ. Определение это потом использовали чуть ли не все русские дореволюционные историки. В свете вышесказанного видно, что это произошло не без влияния, по крайней мере взглядов М. Бобровского, Е. Ярошевича и Осипа Сянковскова.


Выводы

Все фундаментальные национальные белорусские мифологемы, в том числе и исторические, были сформулированы первоначально в так называемой западнорусской среде, в которой созрели важнейшие предпосылки для институализации белорусского национального тождества. Причем к этому процессу причастны и представители католической элиты, В. Сеньковски, И. Кулаковский, В. Турчиновича. Дело ясное, что западнорусисты писали о белорусах как племени триединого русского народа. Но кто на тот момент писал и думал иначе? По крайней мере нет ни одного примера из польскоязычной литвинской публицистики первой половины - середины XIX в., в котором термин "Белоруссия" присутствовал бы как совершенно самобытная этнокультурных категория, отличительная от поляков и русских, равный им, как самостоятельный народ.

"Приватизация" исторического наследия ВКЛ, которая была совершена в белорусской национальной историографии, создание белорусского мифа о литвинах-белорусах, не является неким аномальным и исключительным  явлением. Подобные мифологемы были характерны для многих народов Центрально-Восточной Европы во времена их национального пробуждения. Классический пример - словаки. Деятели словацкого национального движения первой половины XIX в. развивали идею о "союзе" словаков и пришельцов-мадьяр как исконной базе их общежития в пределах королевства Венгрии. В этой идее происходило осмысление словаками себя, как "хунгаров" (народом, родиной которого была Венгрия - "Хунгария", но не мадьярами) [18, c. 262-263].

Таким образом, как белорусские историки стремились противопоставить якобы "славянскую", "белорусскую" Литву и литвинов балтской "Литве" и "литовцам", так и словаки - правда, намного раньше белорусов - осуществили в своем историописании аналогичное "изобретение". Цель и в одном, и в другом случае была одна - создать воображаемый исторический континуитет с якобы "своим" большим историческим прошлым, "украденным" коварным соседом, и таким образом легитимизовать права своего народа на национальную государственность в современности. Подобным образом решили вопрос с существованием государственности в прошлом и идеологи национального движения македонских славян, которые приватизировали историю античной Македонии с царем Филиппом и его знаменитым сыном Александром Македонским исключительно в качестве "национальных", "славянских", македонских героев.

 

Літаратура:

1. Radzik, R. Między zbiorowością etniczną a wspólnotą narodową / Radzik R. – Lublin, 2000.

2. Вилимас Д. Великое княжество Литовское: стереотипы исторической памяти в Литве // AB Imperio. Т. 4. – Казань, 2004.

3. Бардах Ю. Штудыі з гісторыі Вялікага Княства Літоўскага. – Мн., 2002.

4. Мыльников А. С. Народы Центральной Европы: формирование национального самосознания XVIII–XIX вв. – Санкт-Петербург, 1997.

5. Mickewicz A. Ksęgi narodu polskiego i pelgrzymstwa polskiego. – Warszawa, 1986.

6. Філаматы і філарэты. Зборнік. Мн., 1998.

7. Пыпин А. Н. История русской этнографии. Т. IV. Белоруссия и Сибирь. СПб., 1892. Репринт. Мн., 2006.

8. Попов М. А. Литературная и научная деятельность митрополита Станислава Богуша-Сестранцевича // Веснік Магілёўскага дзяржаўнага ўніверсітэта імя А. А. Куляшова. Серыя А. Гуманітарныя навукі: Гісторыя, філасофія, філалогія. № 1(37). Магілёў, 2011.

9. Белорусский архив древних грамот. Ч. I. Москва, 1824.

10. Улащик Н. Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода. Москва, 1973.

11. Даленга-Хадакоўскі З. Выбранае. Мн., 2007.

12. Карев Д. В. Белорусская и украинская историография конца XVIII – начала 20-х годов XX в. в процессе генезиса и развития национального исторического сознания белорусов и украинцев. Вильнюс, 2007.

13. Латышонак А. Нацыянальнасць – беларус. Беласток-Вільня, 2009.

14. Jaroszewicz J. Obraz Litwy pod wzglęndem jej cywilizacji. Cz. II. Wilno, 1844.

15. Антология педагогической мысли Белорусской ССР. Москва, 1986.

16. Сенковский. О. И. Литва, Свидригайло и Коцебу. По аоводу книги: Свитригайло великий князь литовский, сочиненние Августа Коцебу// Собрание сочинений Сенковского (Барона Брамбеуса). Т.VI. Спб., 1859.

17. Марзалюк І.А. Міфы “Адраджэнскай” гістарыяграфіі Беларусі. Магілёў, 2009.; Марзалюк І.А. Заходнеруская гістарыяграфія і яе ўплыў на фарміраванне нацыянальнага беларускага гістарычнага наратыву // Романовские чтения – VII: сб. статей. Междунар. науч. конф., 26 нояб. 2010 г. / под общ.ред. А.А. Воробьёва. – Могилёв: УО «МГУ им. А.А. Кулешова», 2011.

18. Шушарин В. П. Ранний этап этнической истории венгров. Проблемы этнического самосознания. – М., 1997.

 

 

Игорь Марзалюк

Журнал "Беларуская думка".
Электронная версия предоставлена автором,
перевод на русский язык согласован с автором

Уважаемые посетители!
На сайте закрыта возможность регистрации пользователей и комментирования статей.
Но чтобы были видны комментарии под статьями прошлых лет оставлен модуль, отвечающий за функцию комментирования. Поскольку модуль сохранен, то Вы видите это сообщение.