Доклад Александра Киселева на первой конференции
памяти Игоря Вацлововича Оржеховского
«Западнорусизм: прошлое и настоящее»
18 апреля 2012 года с 17.00 до 19.30 состоится заключительное заседание в онлайн режиме.
Уроженец Гродненской губернии, сын православного священника А.С. Будилович (1846–1908) был заметной фигурой в русской славистике второй половины XIX – начала XX вв. Он первым в российской науке попытался решить «вопрос о праславянской материальной культуре и территории на основе языковых данных»[1]. Его перу принадлежат исследования церковнославянской книжности, генезиса литературных языков. Он сумел сделать административную карьеру: занимал пост ректора Юрьевского университета, был членом совета Министерства народного просвещения. Ученый активно занимался общественно-политической деятельностью. В частности, А.С. Будилович был одним из издателей газеты «Окраины России», редактором «Московских ведомостей», входил в руководство славянофильских организаций Галицко-русского благотворительного общества, Санкт-Петербургского славянского благотворительного общества.
Его политические взгляды в оппозиционных кругах создали ему репутацию реакционера, что впоследствии сказалось на оценке его научных и общественно-политических идей в советское время. В частности, в справочнике «Славяноведение в дореволюционной России» утверждалось, что «все аспекты деятельности Будиловича определялись его приверженностью к панславистской идеологии и реакционными политическими убеждениями»[2]. Слависта обвиняли в том, что «в своих исследованиях и многочисленных статьях проводил царскую руссификаторскую политику»3, отрицал право на «самоопределение и самостоятельное развитие» народов России, а также выступал против «преподавания школьных дисциплин на языках народностей»4. В этой связи представляет интерес реконструкция взглядов А.С. Будиловича по проблеме создания и функционирования белорусского литературного языка. Это представляется важным, поскольку в белорусской историографии, исторической публицистике сложился «черный миф» о неприятии белорусского литературного языка западнорусской интеллигенцией.
Теоретическое видение генезиса литературного языка, отношений диалектов к литературному языку было изложено А.С. Будиловичем в работе «Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы» (1892 г.). На страницах этой книги в числе прочих сюжетов рассматривалась и проблема взаимоотношений литературных языков на основании украинских и белорусских диалектов с русским литературным языком.
А.С. Будилович констатировал попытки литературной обработки белорусских диалектов. В перспективе допуская возможность создания отдельного литературного языка на белорусской диалектной основе, он полагал, что этот язык может стать языком областной «подлитературы». Согласно терминологии автора, «подлитература» имеет следующие признаки: преобладание поэзии над прозой, акцент на сатире или комедии с идеализацией народного быта, травестия, сохранение «местного колорита в языке», параллельное развитие с «общей» литературой и, наконец, локальность распространения5. В силу сравнительной малочисленности носителей белорусских говоров, «тесной близости его к московскому разноречию», пройдя «книжную обработку», будущий белорусский язык «подлитературы», по мнению ученого, не подорвал «бы единства русского образованного языка»6. Последнее гарантировалось «религиозным, государственным, общественным, литературным и вообще культурным единством русского народа»7.
Таким образом, не выступая против возможности создания белорусского литературного языка, А.С. Будилович считал сферой его будущего использования исключительно художественную литературу, которая распространялась бы в границах определенного региона. В этом отношении показательно, что А.С. Будилович терпимо относился к литературному творчеству на украинском языке И. Котляревского, Г. Квитки, Т. Шевченко, М. Вовчка и «некоторых других украинских и червонорусских поэтов» XIX в. Он рассматривал язык этих литературных произведений как региональный, областной диалект, получивший литературную обработку и не претендующий на вытеснение русского литературного языка8. Типологически украинский язык следовало сопоставлять с нижнесаксонским и швабским диалектами в Германии, провансальским и гасконским – во Франции, венецианским и сицилийским – в Италии. Более того, А.С. Будилович считал, что перечисленные им авторы «вовсе не задавались целью создать в нем соперника языку Пушкина и Гоголя» и прибегали «к последнему во всех тех случаях», когда на первый план выдвигалось «более серьезное содержание и общенародные задачи». В статье «О единстве русского народа» ученый отметил, что «ничего нельзя возразить и против употребления как малорусского, так и прочих наших просторечий в такого рода областных подлитературах, какие существуют и на Западе», но при условии недопущения их «в область высшей национальной литературы»9.
Лингвист утверждал, что в большинстве случаев между диалектами и литературным языком в конечном итоге происходит «мирное размежевание их сфер, с предоставлением то меньшего, то большого простора диалектам»10. Последние сохраняются в церковном обиходе в дополнительном богослужении, проповеди, катехизации; при разбирательстве в низовых органах власти и суде; в начальной школе и «областной» литературе. Такое положение складывается не сразу, а после борьбы между диалектами «за преобладание или даже существование, которая получает различный исход, в зависимости от условий дальнейшей исторической жизни народа»11. Исход этой борьбы зависит от нескольких факторов, которые исследователь классифицировал как естественные, общественные и личные. К естественным условиям относятся географическое размещение диалекта, его языковые особенности. Общественные условия определяются применением диалекта церковью, государством, когда языком управления становится столичный диалект, социально-экономическим развитием региона или использованием диалекта в образовании и обучении. В свою очередь личный фактор – это творчество талантливых писателей и поэтов, чьи произведения оказывают значительное влияние на выработку норм и культурную притягательность литературного языка. Утверждение литературного языка в качестве «общего» не означает, что прекращается борьба, поскольку всегда сохраняются центробежные тенденции, которые при определенных условиях «могут даже расколоть старое единство»12.
Следует сразу оговориться, что к стихии русского языка филологом относились все варианты великорусских, украинских и белорусских говоров и диалектов. Кроме того, он попытался ответить на вопрос о границе, которая отделяет язык от диалекта. А.С. Будилович утверждал, что языковое единство не означает «полное тожество всех его наречий, поднаречий, говоров»13. Граница между отдельным языком и наречием (диалектом) устанавливается возможностью непосредственного общения и понимания в процессе коммуникации. Близость между разными диалектами одного языка должна быть такой, чтобы она «не исключала бы для говорящих на них возможности взаимного понимания и не ставила бы чрезмерных затруднений для их совместной духовной деятельности»14. В этом отношении показательно, что «болгарину трудно понять серба, а еще труднее поляка или чеха, тогда как малорус всегда поймет великоруса, при первой с ним встрече»15. Очевидно, что белорусский, который согласно классификации лингвиста, был «разноречием» «великорусского наречия»16, создавал на пути общения еще меньше преград, чем украинские диалекты.
Представляет интерес оценка ученым генезиса языка средневековой книжности Великого княжества Литовского, который в белорусской филологии и историографии принято называть «старобелорусским». В своей работе «К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси» А.С. Будилович предположил, что «двойственность системы русских говоров зародилась, по-видимому, на дуализме Руси западной и восточной, польско-литовской и московской»17. В XV–XVI вв., по его словам, на основе «преимущественно – говоров белорусских вырабатывается в таких памятниках как Судебник в. кн. Казимира, Литовский статут, Литовская метрика и т.п., так называемый актовый или дипломатический язык западной или польско-литовской Руси, проникший в 16 в., в век протестантизма, и в письменность богословскую, между прочим в Библию Скорины»18. Однако этот язык «независимо от смешения в нем черт малорусских и белорусских, настолько пропитан был варваризмами польско-латинского происхождения, что не может считаться сколько-нибудь независимой литературной обработкой малорусского поднаречия»19. А.С. Будилович утверждал, что «полуцерковнославянский, полупольский язык, на котором писали виленские, киевские и львовские ученые 16-17 вв. свои полемические трактаты, школьные учебники, духовные драмы и т.п. произведения» «представляется скорее продолжением западно-русского актового языка, возникшего в Руси северозападной»20.
В работах А.С. Будиловича вывод о том, что именно белорусские диалекты легли в основу западнорусского языка, появился не сразу. По крайней мере, в 1892 г. ученый еще полагал, что западнорусский диалект «после некоторых колебаний между формами червонорусскими и белорусскими, сложился по типу украинского разноречия, … применительно к киевскому говору»21. Возможно, что изменение представлений о формировании «простой мовы» произошло под влиянием публикаций Е.Ф. Карского. Вместе с тем использование термина «диалект» применительно к западнорусскому языку не означало какого-то пренебрежения к языку средневековой письменности Великого княжества Литовского по сравнению с актовым языком Великого княжества Московского. Последний ученый определил как «восточнорусский диалект», в основу которого легли «разноречие новгородское, московское, рязанское»22. При этом ни западнорусский, ни восточнорусский диалект «не поднялся в средний период до роли самостоятельного образованного органа или языка. Восточнорусский все еще оставался под главенством языка церковно – славянского, в его чистой литургической и смешанной славянорусской форме; диалект же западный имел над собой, сверх церковно – славянского литургического языка, еще латинский, а с XVI-го в. и польский»23.
Контакты между этими диалектами не прерывались в течение XIV–XVII вв. Церковнославянская грамматика «западнорусса» М. Смотрицкого, изданная в 1619 г., использовалась «в наших училищах чуть не до XIX в.». Вместе с эмиграцией в Москву Е. Славинецкого, С. Полоцкого, С. Кохановского и многих других уроженцев белорусских и украинских земель произошло «перенесение в Москву западнорусской учености, до некоторой же степени и диалекта». С первой четверти XVIII в. «этот диалект постепенно сливается с диалектом Руси Московской, составив вместе с последним один нераздельный язык общерусский»24. Несмотря на то, что «количество вкладов в общий язык, сделанных с XVIII в. разноречиями великорусскими, несравненно больше, чем со стороны разноречий малорусских», но «это не исключает важности услуг, оказанных общему языку белорусами и малорусами». В итоге последние имеют «полное право называть этот языком плодом и своих усилий на поприще общественно-литературном»25.
Эту мысль А.С. Будилович в дальнейшем неоднократно подчеркивал в своей публицистике. Так, в статье «К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси» он отметил, что современный русский литературный язык нельзя считать исключительно «великорусским»26. По словам филолога, «нынешний литературный язык не может быть назван великорусским ни по своему происхождению, ни по составу и строю, ни наконец по своим культурным задачам». Этот язык «с полным правом признаваем языком общерусским, подобно тому, как на западе язык Данте признается общеитальянским, Лютера – общенемецким, Кальвина и Мольера – общефранцузским». Если сосредотачиваться на особенностях говорения в роде «акающего выговора неударенных и о некоторых других звуковых особенностях», считая их главными и определяющими для русского литературного как исключительно великорусского языка, то тогда придется «признавать литературные языки итальянский – тосканским, испанский – кастильским, французский – ильдефрансским, немецкий – верхнесаксонским».
Какова же позитивная программа А.С. Будиловича в языковом вопросе? Во-первых, профессор утверждал, что «одинаково преступными являются как попытки насильственного объединения, когда задачей общерусского языка ставится подавление всех областных диалектов и живых просторечий, так и противоположные им попытки насильственного разъединения в области языка, где для каждого просторечия как бы воздвигается трон, в видах отторжения от языка общерусского той или иной части его законного достояния». Однако в области школьного образования для белорусов и малорусов необходимо сохранить национальную русскую школу, не осуществляя переход на систему сочетания «в школе языков материнского и русского». Последняя система применялась в начальном образовании тюркского населения Российской империи. Как известно, ее принципы были сформулированы востоковедом Н.И. Ильминским. Однако ее использование в начальной школе в западных губерниях неприемлемо, поскольку «пришлось бы считать малорусов и белорусов не настоящими русскими людьми, а как бы инородцами, настолько оторванными от своего рода-племени, что они уже не могут ни мыслить, ни учиться на его общем языке»27. При «всех глубоких диалектических различиях в среде языков» в странах Западной Европы существуют только «общенациональные школы немецкая, французская, итальянская, притом не только высшие и средние, но и низшие». В этом отношении не представляется логичным нарушать принцип единой общенациональной школы в России. В педагогической практике начальной школы никто не мешает «давать устные объяснения на местных просторечиях»28, но из «этого не вытекает необходимость на каждом из таких просторечий развивать особую школьную литературу».
Негативно относился А.С. Будилович к появлению газет и букварей на белорусском языке, изданных кириллицей и латиницей. По мнению редактора «Окраин России», для таких изданий «не оказывается читателей», а печатаются они «виленскими евреями и польскими инженерами»29. А.С. Будилович предрекал «Нашей нiве», «Беларускаму лемантару» судьбу, постигшую издававшийся «на местном просторечии» при генерал-губернаторе В.И. Назимове «Белорусский календарь»: для «него вовсе не оказалось читателей, по не сочувствию народных масс к этого рода пустым затеям!». Кроме того, отрицательное отношение к указанным выше изданиям было во многом обусловлено тем, что в перспективе их литературный язык виделся как «жаргоны русско-польского типа», создававшиеся по образцу резко критиковавшегося ученым языка украинских изданий, печатавшихся в Австро-Венгрии.
В другой своей статье А.С. Будилович назвал инициаторами белорусскоязычной печати «некоторое число и русских людей, главнейше в среде образованной, которые мечтают о выделении Белоруссии и Украйны в особые автономные области, связанные с Великороссией и прочими частями государства узами федерации». Политическая программа этих деятелей в отношении языка предполагала, «что в Белоруссии должно господствовать в управлении, судах и школах местное белорусское наречие, пока вовсе еще лишенное книжной обработки»30. Говоря о «русских людях», как нам представляется, ученый имел в виду местных, белорусских уроженцев – издателей «Нашей нiвы». Это замечание позволяет считать, что проблема возникновения идеологии белорусского «адраджэння» не сводилась А.С. Будиловичем исключительно к «польской интриге». Однако объяснить механизм появления таких представлений о языке среди части местной интеллигенции А.С. Будилович все же не сумел.
Вместе с тем в его работах есть наблюдения, которые могли бы стать основой для соответствующей теории. В частности, рассуждая о судьбе польского литературного языка, Будилович утверждал, что влияние немецкого и латыни на польский уравновешивалось в XVII–XVIII вв. благодаря «непрерывному приливу писательских талантов с востока, из Литвы и Руси, где напор латинизма и германизма сдерживался до известной степени воздействием снизу говоров русских»31. Выходцы из шляхетского и, отчасти, мещанского сословий на белорусских и украинских землях в XVIII – XIX вв. внесли существенный вклад в развитие польского литературного языка. Даже допуская, что часть из этих деятелей имела польские этнические корни, славист указывал на сильное местное культурное влияние на писателей и поэтов. По словам, А. Будиловича, все «же они хоть в детстве дышали русским воздухом, слышали русские народные песни, народные предания и сказки, и таким образом приобщились до известной степени русскому народному духу». Этих польских авторов можно условно, по мнению академика, отнести «к тому смешанному этнологическому и историческому типу, который теперь называют: gente ruthenus, natione polonus». Без возражений славист считал объективным подход польских исследователей, которые именно в таком ключе писали «о литовской, украинской, галицкой и проч. школах польской литературы»32. Интересно, что к белорусам по этническому происхождению филолог относил А. Нарушевича (1733-1796), А. Мицкевича (1798-1855), Т. Корзона (1839-1918), Э. Ожешко, Д. Князьнина, Л. Кондратовича, И. Ярошевича, В. Спасовича, А. Ходзько. К отдельной этнической группе полешуков им были отнесены Ю. Немцевич и И. Данилович. Однако именно из этой полонизированной среды и могли выйти идеологи «адраджэння», для которых русский литературный язык в силу принадлежности к польской культуре воспринимался как чужой, а осознание своего этнического происхождения приводило к отказу от natione polonus. В итоге появлялись идеи по приданию белорусским диалектам характера языка не просто литературного, но и национально белорусского, что неизбежно вызывало конфликт в сфере языковой политики.
Таким образом, формирование литературного языка на основании белорусских диалектов не отрицалось А.С. Будиловичем. Однако сфера применения этого языка не должна была выходить за пределы местной художественной литературы. Показательно, что именно в области литературного творчества белорусскому языку удалось утвердить свое существование в XX в. Белорусский мыслился филологом как язык областной или, по терминологии ученого, частный, который не должен претендовать на место и функции русского литературного языка. Идеи А.С. Будиловича, как представляется, позволяли наметить такую стратегию развития белорусского литературного языка, которая бы исключала конфликт и позволяла бы в максимальной степени раскрыть потенциал самого языка. Неслучайно именно белорусскоязычная литература и песня (от стилизации под фольклор до рок-групп) сумели завоевать симпатии достаточно многочисленной аудитории читателей и слушателей, получить свою «нишу» в культурном пространстве.
Русский литературный язык в силу того, что на его формирование повлиял «западнорусский диалект», в его создании приняли участие белорусские уроженцы, определялся славистом как национальный и общерусский. Данное утверждение соответствовало взглядам слависта на предмет структуры русской нации. Русский, с одной стороны, и великорусы, малорусы и белорусы, с другой стороны, соотносятся как родовое и видовое понятие в логике. А.С. Будилович не допускал обучения на белорусском в начальной школе. Перевод преподавания на белорусский, который в этот период еще не сложился даже как литературный язык, шел в разрез эволюции европейских литературных национальных языков и наций. Однако механизм, который побуждал немногочисленных белорусских уроженцев использовать именно белорусский вместо общерусского национального языка, А.С. Будиловичу, как представляется, объяснить не удалось. Вместе с тем языковое единство им никогда не мыслилось как тотальная унификация, напротив существование говоров, диалектов расценивалось как необходимость, основа для органического развития, в том числе и общенационального литературного языка.
1 Лаптева Л.П., Никулина М.В. Будилович А.С. // Славяноведение в дореволюционной России. Библиографический словарь. – М.: Наука, 1979. С. 87.
3 Будилович А.С. // БСЭ. – Т. 6. Ботошани – Вариолит. – Москва: Гос. издательство «БСЭ», 1951. – С. 233.
4 Лаптева Л.П., Никулина М.В. Указ. соч. С. 87.
5 Будилович А.С. Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы – Варшава: тип. М. Земкевич, 1892. Т. II. С. 261.
9 А.С. Будилович О единстве русского народа. – СПб.: Тип. В.Д. Смирнова, 1907. С. 35.
10 Будилович А.С. Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы – Варшава: тип. М. Земкевич, 1892. Т. I. С. 425.
13 А.С. Будилович О единстве русского народа. СПб.: Тип. В.Д. Смирнова, 1907. С. 10.
16 Будилович А.С. Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы – Варшава: тип. М. Земкевич, 1892. Т. II. С. 4.
17 Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. – Юрьев: тип. К. Маттисена, 1900. С. 10.
21 Будилович А.С. Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы – Варшава: тип. М. Земкевич, Т. II. С. 257.
26 Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. – Юрьев: тип. К. Маттисена, 1900. С. 15.
27 А.С. Будилович О единстве русского народа. СПб.: Тип. В.Д. Смирнова, 1907. С. 33.
30 Будилович А.С. Может ли Россия отдать инородцам свои окраины? – СПб.: Типография А.С. Суворина, 1907. С. 22.
31 Будилович А.С. Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы Варшава: тип. М. Земкевич, Т. II. С. 248.