Доклад Модеста Алексеевича Колерова на конференции "Отечественные войны Святой Руси", посвященной 200-летнему юбилею Отечественной войне 1812 года.
Конференция состоялась 22 июня 2012 года в Бресте.
Официальное переименование Отечественной войны 1812 года в Белоруссии во «французско-русскую войну 1812 года» и скрытая бюрократическая борьба и открытая дискуссия вокруг этого в белорусском обществе[1] ставят перед историческим сознанием Исторической России ряд принципиальных вопросов о пределах не только «национализации» общего исторического прошлого имперских народов, но и о пределах его «стерилизации» от имперского наследия, которая в данном случае – в противоположность стремлению националистической белорусской элиты к строительству суверенного исторического мифа – одновременно и лишает Белоруссию (белорусские земли) исторической субъектности в рамках имперской государственности, и превращает её в транзитную межгосударственную и колониальную территорию, сцену для буйства внешних, чужих для неё разрушительных сил.
Учитывая этнический состав армии Наполеона, вторгшейся летом 1812 года в пределы России, особый наполеоновский польский проект и неизменный образ независимой Польши по границам 1772 года, белорусские земли, в именовании войны 1812 года низводимые в современной государственной исторической политике Белоруссии до уровня транзитного театра военных действий, оказываются отнюдь не основой для национальной государственности, а всего лишь этнографическими, по-прежнему «новоприсоединёнными от Польши» к Российской империи по итогам разделов Речи Посполитой 1772, 1793 и 1795 годов, наряду с литовскими, латышскими, латгальскими и малороссийскими, - белорусскими территориями. Историческая субъектность которых в такой перспективе неизбежно перетекает в Варшаву.
Но предмет настоящих, не претендующих на полноту наблюдений над исторической семантикой «Отечественной войны» лишь отчасти касается того, как националистический проект рационально, но рискованно разрушает традиционную историческую государственную идентичность, не создавая ей государственной же замены. Ниже я хочу обратить внимание на то, какой именно смысл для поколений народов России открывало в последние 200 лет само понятие «Отечественной войны» и к какому слою смысла апеллировала центральная власть, не всегда успешно предлагая обществу имя «Отечественной войны», от каких привходящих исторических обстоятельств зависело сохранение этого имени в государственной пропаганде и национальной памяти[2].
1.
Подобно тому, как нашествие многонациональной армии Наполеона в 1812 году, несомненно, актуализировало в историческом сознании образ Смуты начала XVII века с составившим её основное внешнеполитическое и внутригосударственное содержание нашествием сил Речи Посполитой, занятием интервентами Москвы и освобождением Москвы земским ополчением Минина и Пожарского в 1612 году (над прямой исторической аналогией работали тогда и организация на угрожаемых территориях империи народного ополчения, известный памятник Минину и Пожарскому 1818 года на Красной площади, и Н.М.Карамзин в последних томах «Истории государства Российского», увидевших свет в 1824 и 1829 гг. и т.д.), нашествие именно Наполеона, императора, но наследника упразднившей сословия Великой Французской революции, ставило перед сословной Российской Империей прямой вызов внесословной, общенациональной мобилизации. И если внесословный, гражданский смысл общенациональной мобилизации Франции и её сателлитов – утверждения гражданской нации - был давно уже задан революционной диктатурой не только с точки зрения права (и это было адекватно отмечено в высшем обществе Российской империи[3]), но и с точки зрения тотальной демографической мобилизации[4], то России 1812 года в принципе возможно было ответить только иным, не затрагивающим сословный строй «земским ополчением» - и, главное, утверждением своего образа нации – Отечества. Это и было утверждено в высшей государственной риторической форме – в учреждении Александром I 5 февраля 1813 года общесословной медали для награждения всех участников боевых действий «В память Отечественной войны 1812 года»[5].
2.
В начале ХХ века новые усилия правящей династии по достижению общенационального единства в условия фактической гибели сословного строя были дважды и демонстративно связаны с историческими образами внесословной (общенациональной) мобилизации и освобождения от иноземной власти и «переучреждения» государства в 1612-1613 гг. и эксплуатированы столетним юбилеем Отечественной войны 1812 года. Примечательно, что вслед за учреждением и массовым вручением медали «В память 100-летия Отечественной войны 1812 года» по, скорее, уже семейному и коллективно-преемственному, деперсонализированному принципу[6], династия акцентированно отметила своё 300-летие, стремясь вновь установить символическую связь между нацией и монархией. Общегосударственный символ Отечества и общенародной войны в его защиту почти сразу после этих юбилеев стал актуальным летом 1914 года, с началом беспрецедентной по своим масштабам войны с Германией и её сателлитами. В массовых плакатах, в терминологии периодической печати, то есть в системе наиболее массовых на то время информационных коммуникаций, естественным залпом выстрелили концептуальные аналогии: «Вторая Отечественная война», «Отечественная война 1914 г.» [7].
Здесь, однако, очень быстро обнаружились ситуативные исторические ограничения на развитие и эксплуатацию образа «Отечественной войны»: союзнические отношения с Францией и стремление к поддержанию лояльности польского населения воюющей империи делало невозможными более интенсивные апелляции к опыту Смуты XVII века и Отечественной войны 1812 года. Показательно, что периодические издания, подчинённые цели укрепления союзничества, принуждены были, вместе со всем обществом, выработать к этому случаю особую, интернациональную идеологию «спасения цивилизации от германских варваров»[8] - и в этом смысле затушевывать естественную патриотическую цель защиты Отечества.
Неожиданной и естественной стороной такой «интернационализации» стало маргинальное, но нашедшее и в войне своё операциональное применение движение «пораженчества» в Германии и России[9]. Полемизируя с «пораженцами» в среде русской социал-демократии во главе с В.И.Лениным, утверждавшими, что и во время новой, истребительной, мобилизующей все силы обществ войны, «у пролетариата нет отечества», русские марксисты издали специальный подцензурный сборник «Самозащита», где легенда русского марксизма В.И.Засулич утверждала: «великая война грозит у нас не [полицейскому – М.К.] участку, а отечеству, и в том будущем, которое приготовила бы отечеству победа Германии, всего больше пострадал бы именно рабочий класс»[10]. А её коллега логично говорил об общенациональных задачах, сопровождающих общенациональную оборону России от агрессора[11]. Точку в этом отнюдь не риторическом споре об Отечестве меньшевиков-«оборонцев» с большевиками-«пораженцами» с присущей им понятийной эквилибристикой, как известно, поставили Ленин и Троцкий в феврале 1918 года, когда в ходе переговорного торга с Германией выступили с манифестом-декретом «Социалистическое отечество в опасности!», а Ленин разъяснил: вот теперь, после захвата власти в стране, «мы – оборонцы».
Наконец, финальным образцом того, как в ходе гражданской войны, начатой большевиками, в непроизнесённом прямо виде концепт «отечественной войны» был проэксплуатирован ими уже без уточнений «социалистической» природы государства, стала советско-польская война, и особенно – захват Киева польскими войсками, преследовавшими цель восстановления границ 1772 года, что вызвало широко известный массовый отклик небольшевистских патриотических кругов в России и эмиграции к защите общенациональных, отечественных интересов.
3.
Наконец, пример Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., образ которой, несмотря на мученическое и принципиальнейшее участие белорусского народа в этой войне, неизбежно затрагивают терминологические новации современной белорусской пропаганды в ходе ревизии имени Отечественной войны 1812 года, в кратко очерченной семантической перспективе, очевидно, соединяет в себе живую традицию описания общенациональной мобилизации периода Смуты XVII века, Отечественной войны 1812 года и нереализованный потенциал символики «отечественного» противостояния Германии во время Первой мировой войны 1914-1920 гг.
Можно предполагать, что государственный заказ и особый государственный смысл начатой в феврале 1939 года съёмки в СССР фильма «Минин и Пожарский» в полной мере отражал убеждение руководства страны в том, что Польша может выступить союзником гитлеровской Германии в войне против СССР (и Польша давала к этому основания). Легко представить себе и то, что освобождение Москвы земским ополчение 1812 года в фильме «Минин и Пожарский» и историческая аналогия о сдаче Москвы в фильме «Кутузов» (1943), не могли быть уместны в боевых условиях 1941-1942 гг. Но историческая практика придания ставящей под вопрос перспективы государственности масштабным войнам 1612, 1812, 1914 гг. характера «всеобщей мобилизации» («земского ополчения») – имени «Отечественной войны» как войны, в которой решается судьба Отечества, - к 22 июня 1941 года была выработана настолько безальтернативно, что уже в своей речи в тот день второе лицо в советском государстве В.М.Молотов заявил: «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху».
Образ Отечественной войны с тех пор уверенно и детализируя использовал И.В.Сталин: в своём первом же военном выступлении по радио 3 июля 1941 года он заявил: «Необходимо, …чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу отечественную освободительную войну против фашистских поработителей. Целью этой всенародной отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма». В своём докладе на торжественном заседании Московского Совета 6 ноября 1941 года в честь годовщины Октябрьской революции, когда судьба Москвы была далеко ещё не определена, Сталин ввёл в обоснование высших целей мобилизации для справедливой войны именно национальный (не этнический, а общенациональный, культурно-государственный) фактор, с историко-семантических сосуществования и конкуренции с которым и началась, собственно, история общерусской «Отечественной войны». Сталин говорил о нацистах: «И эти люди, лишённые совести и чести, люди с моралью животных, имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина в Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!..» В приказе Сталина как народного комиссара обороны от 23 февраля 1942 года подводился риторический итог: «Сила Красной Армии состоит, прежде всего в том, что она ведёт не захватническую, не империалистическую войну, а войну отечественную, освободительную, справедливую»[12].
Так имя Великой Отечественной войны в отечественной истории окончательно сложилось как синоним войны общенациональной и справедливой. Хочет ли кто теперь отказываться от этого имени, чтобы подвергнуть сомнению этот смысл и попытаться доказать, что такие войны России были узко-партийными и несправедливыми, - это уже дело личного выбора. Дело только в том, что оценка такого выбора – историческая, моральная и политическая – должна и будет произнесена.
[1] См., например: Историк: в 1812 году белорусский народ сражался за своё Отечество - Российскую империю // ИА REGNUM. 13 июня 2012: http://regnum.ru/news/1541423.html
[2] Особые применения традиционной для России / СССР исторической семантики «Отечественной войны» можно продуктивно исследовать и на примерах параллельных государственной пропаганде претензий ангажированных деятелей советской литературы на мобилизацию общества и миссионерство в это интеллигенции (см., например, образ поэта А.А.Вознесенского «отечественная литература – отечественная война», 1967). Иной пример использования высокого образа для интересов строительства национальной государственности и защиты её от мини-имперских притязаний см. официальной исторической политике и идеологии современной Абхазии – в имени «Отечественной войны народа Абхазии 1992-1993 гг.».
[3] Об этом среди последних очерков см.: А.И.Миллер. История понятия нация в России // «Понятия о России»: К исторической семантике имперского периода. Т. II. М., 2012. С.11-17. Подробнее о русской реакции на вызов гражданского строительства нации: Нация и национализм в Восточной Европе: опыт и перспективы: Беседа А. Миллера и М. Колерова // Отечественные записки. М., 2012. №1.
[4] См. широко известный в России очерк такой всеобщей демографической мобилизации в революционной Франции, написанный французским социалистом: А.Матьез. Как побеждала Великая французская революция [1928]. М., 2011. Глава Х – «Всеобщая мобилизация и реквизиция».
[5] О её статуте и практике награждения подробно: А.М.Бирюков. Награды Отечественной войны 1812 года и Заграничного похода Русской армии в 1813-1814 гг. М., 2012. С.4-5. Об одновременной выработке имени «Отечественной войны» в русской литературе уже в 1814 и 1816 гг. см.: Виктор Безотосный. А была ли война Отечественной? // Родина. М., 2012. №6. С.6.
[6] Там же. С.9.
[7] Был даже выпущен жетон «Отечественная война 1914 г.»
[8] См. например издание: «Европа и война: Россия и её союзники на защите цивилизации».
[9] Подробно об давней и идейно глубоко эшелонированной традиции использования русских радикалов в военных интересах воюющей против России Германии см., в частности: Герд Кённен. Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945 [2005]. М., 2010.
[10] В.Засулич. О войне // Самозащита. Марксистский сборник. Пг., 1916. С.3.
[11] В.Львов-Рогачевский. Организация общественных сил и защита страны // Там же. С.111-120.
[12] Все эти и другие выступления собраны в известном сборнике. И.В.Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946 (первое издание).
(Москва - Брест, 22 июня 2012 г.)
Доклад прислан Модестом Алексеевичем для публикации в разделе
Международной конференции «Отечественные войны Святой Руси».
По техническим причинам (проблемы со связью) М.А.Колеров
не смог принять участие в режиме онлайн в самой конференции.