Продолжаем размещение Записок генерал-майора Мейера - «Подготовка к польскому мятежу в Минской губернии в 1861 году», опубликованных в современной орфографии в Международном журнале социальных и гуманитарных исследований «Аспект».

Записки можно открыть прямой ссылкой в формате PDF .

На наш взгляд эти записки актуальны и сегодня, поэтому они будут также размещены по частям и на сайте Западная Русь.

-------------------

Продолжение

Часть I |  Часть II |  Часть III - Приложение

-----------------

ОГЛАВЛЕНИЕ
Вступительное слово... 4
Вместо предисловия…. 14

Часть 1-ая.
Об общем положении в Северо-Западном крае…. 16
Духовенство…… 32
Чиновники………. 40
Полицейские суды……. 51
Мировые посредники, предводители дворянства, войско…55

Часть II-я.
Составлена из частных и официальных писем
генерал-майора Мейера с описанием событий в Северо-Западном крае…64

Часть III - Приложение к Запискам
(Польские прокламации).
Из газеты ВЕЛИКОРУСС…… 140
О восстании Польши………… 149

-------------------

------------

 

ЧАСТЬ II-я.

Внутреннее состояние и настоящее положение дел и умов в Минской губ. далеко не так успокоительны. Все приготовляется к восстанию с жаром и энтузиазмом, распаляемыми из Варшавы, через предводителей и вожаков, — искусно „прикрывающихся, не дающих нашему глазу это заметить, потому что всякий, занимается своим обычным делом в обыденной жизни и действует по наставлению, чтобы тайно была соблюдена для успеха дела[1]. Но все с лихорадочным нетерпением ждет весны, —как общего лозунга к общему восстанию, ждет первого знака, условного сигнала, чтобы восстать, по выражению воззвания[2]. Как один исполин, чтобы разом подавить и уничтожить горсточки русских, изолированно рассеянных кое-где; овладеть казначействами, оружием арсеналами; словом, сотворить Варфоломееву ночь[3], провозгласить Великую Польшу на месте варварской Московии.

Все усилие поляков клонились здесь к тому, чтоб завладеть окончательно администрацией края, которая и без того уже почти в их руках[4]. Они старались и стараются, тайно, незаметно, но ловко, направить все так от высших точек нашего управление и до самых мелких местных личностей, чтобы опасные им власти и силы воздействовали, или были парализованы разными ловко придуманными затруднениями и препятствиями. Они желают, чтобы в момент восстания, сколько возможно неожиданный, и который бы застал нас врасплох, Россия имела здесь или, людей, которые перейдут на их сторону, или неспособных к делу и дельной энергии, или людей совершенно новых, только что с восстанием прибывающих на места, незнающих ни края, ни его людей, ни его средств ни особенностей, которые добросовестному человеку надо изучать, чтобы знать, как и что употребить, что предпринять и за кого взяться в минуты тревог и опасности.

Если же бы могли бы стать поперек их дороги личности для них опасные, могучие, деятельные,—то отстранить их, даже уничтожить,—не щадя ничего и никого. Духовенство разрешило все, — и клятвопреступление и всякого рода смерть русских патриотов. Они старались и стараются скрывать сколько возможно долее все замышляемое, и, пользуясь всеми путями, всеми тайными и явными пружинами, всеми прижимочками, и уловочками, всем здесь хорошо известными, никак не допустить до введение здесь военного положены; напротив всячески стараться, ссылаясь на теперешнее kuazi затишье (перед штормом), чтобы войск не вводили более; и тем дать восстающим возможность Минскую губ. обратить в пункт Wybucha,—начало ядра восстание в западных губерниях; для чего у них должны тайно заготовляться склады пороха и оружия.

Минская губ. имеет несколько важных стратегических пунктов; Минск, г. имеет Пинск с Припятью (река Припять) с двумя каналами, с весенним огромным и всегда (до зимы) удобнейшим водяным сообщением с таким складочным местом хлеба, с которого во время крымской войны тайно продано (т. е. тайно от правительства, но не тайно ни для кого) на продовольствие неприятельской крымской армии и за—границу несколько сот тысяч бочек зернового хлеба, которым, сами голодая, мы сыто кормили наших врагов.

Через Галицию или через Царство Польское, где и откуда окажется удобнее в минуту начинания, где будут назначены пункт и время решительного взрыва (Wybucha) страшный (говорят поляки) иностранный легион, сформированный из самых отчаянных поляков, проберётся к Пинску через Кобрин и к Мозырю (находящимся в связях с волнуемою Волынью), в Пинск и Мозырь направят запасы общего вооружение до нарезных пушек (для которых здесь уже тайно начали заготовлять лафеты); там же заготовлять продовольствие, продовольственные запасы и оттуда, одновременно с Слуцком и Новогрудком, где заготовляют множество лошадей под артиллерию и кавалерию, организуемыми теперь кадрами восстание двинутся на истребление русских и правительства их, на очищение от них всей Минской губ.—довольно центральной для плана их линий от Смоленска до границ собственно Польши, и от остзейских провинций и до Подолии, довольно слабой в военном отношении,—дурно защищенной русскими войсками, прилегающей к границам 7-ми окружающих, ее губерний и по подготовке многих средств и лиц, соединяющей элементы чрезвычайно сподручные и полезные полякам.

Ежели тайные планы их в отношении к Минской губ. будут предупреждены и опрокинуты, они будут очень затруднены выбором другого (менее для них выгодного) пункта, особенно, если меры предосторожности наших будут повсеместны и энергичны. Ежели же бы им удалось вывести войска, теперь придвинутые в Минскую губ., то Wybuch восстания свершится непременно здесь и очень легко. Если же войск не выведут, а занять им - пункт и разом поднять весь край будет невозможно,—то как теперь войск наших здесь немного для таких огромных и труднопроходимых пространств, у них задумано сделать так: сперва вспыхнет мятеж в самом отдаленном краю от места расположение какой—ни будь значительной массы войск... туда, конечно, пошлют команду; когда она придёт и поляки увидят, что по немалочисленности и неоплошнocти они истребить ее или переманить к себе не смогут, то все затихнет так, что нечего там делать команде; а в тоже время возмутятся жители на довольно далеком расстоянии от этой команды. Конечно, команда пойдет туда, где мятеж,—оставя всегда часть то больными, то отсталыми; там повторится таже проделка— для того, чтобы маршами и контр-маршами изнурить наши войска, разрознить их, тем ослабить все и каждую часть, и тогда разом уничтожить по клочкам. Удобство комплектование и подложность восстание и наши неудобства в этом отношении очень ясно определены в воззвании №1.

Команды воинские не могут двигаться иначе, как имея ночлеги и постой у обывателей, вовсе еще не возмутившихся. Тяжесть постойной и подводной повинностей особенно весною в рабочее время, трудность продовольствия, увеличенные неимением запасов в сельских магазинах и всевозможною распродажей хлеба за границу и аферистам евреям,—все эти обстоятельства будут употреблены для того, чтобы возбуждать  остальной народ, утомленный повинностями, и вселять в него, если не открытый бунт, то, как приступ к нему, побольше ненависти к русским.

Мы рассчитываем между прочим на Варшавскую железную дорогу, как на важное пособие во всех отношениях; а многие верные люди говорили, что она считается в руках французов, но что очень многие из служащих на ней только носят фамилии французские, а они—поляки и сыновья эмигрантов, живущих во Франции, и только ждут момента, когда, вместо помощи, сделают невозвратимый вред. На это надо обратить особое внимание.

Имея все это в виду, прежде всего, надо, соображая весь ряд последствий для России, для ее западных областей, для ее западных и юго-западных границ, решить положительно, желает ли правительство сохранить целость и неприкосновенность этих границ, зависящих от не восстановления Польши, или допустить вновь независимое самостоятельное существование Царства Польского, и тогда, поневоле, отдать ему требуемые им наши губернии; а отдав губернии, отдать в них и веру и все русское в переплав на польский лад. Если справедливо, что Россия, которую не узнают другие нации в ее новейших проявлениях нерешительности и как, бы бессилия; если Россия, как уверяют поляки, столько ослабела и материально, и духом, что не может противостать стремлению сил и духа Польши: раз возникнув, как держава самостоятельная, не перестанет домогаться достижения своих целей, к которым ведут ее вожди ее,—не перестанет стремиться к тому и бунтами и оружием, и союзами и извилистыми дипломатическими путями, пока не отторгнет алкаемых ей областей, и тогда, сделавшись государством самостоятельным и сильным, постарается отмстить России за столько лет подвластности; если действительно борьба Польши с Россией будет бесконечная, и тем бесконечнее, чем Польша больше усилится, если это будет, как поляки решиЛИСЬ, борьбой на смерть и до совершенной политической смерти одной из них, потому что Польша поклялась ничего и никого не щадить на пути к своей государственной самостоятельности и в этом до сих пор выказывает гораздо более постоянства и настойчивой энергии, нежели мы в недопущении ее до этого и в защите своих прав; ежели мы видим, что слабейшие южно-американские штаты чуть не одолели север не многочисленностью, а энергией и умными военными и диктаторскими распоряжениями, —то мы должны, говорю я, не медлить более, чтоб не навлечь на себя упрека, делаемого северным штатам, должны прежде обсудить все это, сообразить основательно: под силу-ль нам борьба; довольно ль у нас на то всех необходимых средств и денег; и потом решить: Россия отдаст ли Польше 9 областей и более того — все, что поляки требуют?... или ни за что не сделать этой уступки, ни за что—я повторяю; и взвесив основательно все соображения, сама - в свою очередь решится на усилие необыкновенные, но необходимые,—чтобы разом подавить все мятежное, всякую попытку восстания и через это хоть на ¹/₄ столетия опять быть покойной, и в это время действовать хотя снисходительно, но тверже и решительнее прежнего; действовать больше в пользу русской народности и русской веры,—до той норы, когда эта народность и вера смогут ужиться с верою и народностью поляков,—на основаниях, не уничтожающих России.

Все здесь теперь в недоумении, не могут постигнуть цели России. Поляки сбросили всякую маску. Они не хотят иметь над собою власти русской; не хотят этого твердо и решительно; и каждый шаг их—есть шаг вперед, ксендзы не молятся больше за царя русского; польский народ молит Бога об уничтожении нас, врагов его; молит, чтобы Бог покарал не только нас всех, изображающих меч в руках Царя, но и руку держащую и направляющую этот меч[5], Они не чуждые волнений молодежи, проявляющихся в сердце России, заготовят кадры, оружие и порох; они готовят общее поголовное восстание, и не скрывают этого в принципе, а только до поры, до времени скрывают все свои материальные средства. И когда все это созреет и будет готово, особенно же, когда они увидят, что им можно сочетать—свое восстание с восстанием Венгрии и других славянских племен,—тогда разом, как один исполин, подымутся они и постараются, обрушившись на русских, рассеянных здесь кое-где, изолированных, слабых, задушить и уничтожь их.

Что же мы делаем? Сколько известно (говорю „сколько известно" потому, что многое нам здесь НЕИЗВЕСТНО), все действие наши вялы, не дружны и более всего направлены к послаблениям, к допущениям оскорблению нашего имени, нашей власти, наших войск, нашего Царя, словом к ниспровержению всего русского[6].

Общие слухи здесь беспрерывно и постоянно ходят: Горчаковым и Коцебу были недовольны будто за строгость их; Сухозанета заменили Ламбертом будто потому, что Сухозанет стал слишком строг; Ламберт сменен будто за то, что осмелился прибегнуть к мерам строгости; Гирштенцвейг будто поплатился жизнью за твердое направление им принятое.

Опровержений мы не видим, не знаем, только говорят, что из Варшавы позволено выезжать всем русским семействам и дают им прогоны на переезд их на родину. А поляки говорят, что никакие льготы и милости русского правительства не заставят их отступить от окончательного их намерения: „выгнать русских" и объявить „Да будет Польша!" Даже при неудаче, если он будут подавлены и в этот раз они засчитают это восстание испытанием, до какой степени дошел их дух единства и независимости, и эту неудачу признают этапом на пути вперед к вольности к независимости, воззвание №1.

Ежели мы имеем в виду уступать и отступить, то надо и отсюда дозволить заранее выбраться семействам русским, чтобы не оставить их на жертву буйного, народа, бешенных гимназистов и неистовых канцелярских служителей.

Ежели пора выйти из бездействия, если правительство, наконец, разрешит общее недоумение к захочет подавить восстание и не дать отторгнуться своим областям, отторжение которых останется не без влияния и на юг, то я полагаю не бесполезным, в обсуждении общих мер, — указать на следующие средства противодействия, которыми не должно медлить, а действовать быстро и энергически, потому что теперь мы здесь дошли до такого положения, что всякая проволочка и полумера могут быть опасны.

1) Если возможно, то объявить окончание срока для полного освобождение крестьян в западных губерниях, не ожидая двух лет; если же, по общим государственным соображениям, такой меры для одних западных губерний допустить было бы нельзя,—то не признано-ли будет возможным объявить, что русское правительство, не заметившее неблагонамеренные действия, склоняющиеся к мятежу помещиков поляков, дарует крестьянам землю в надел им назначенную, без обязанностей выкупить ее от помещиков; а правительство само выкупит, уплачивая помещикам выпуском 5-и или хотя 6-и процентных облигаций, с зачетом в уплату, долгов этих помещиков Опекунскому Совету. При такой мере, доплата правительства помещикам будет очень невелика, а помещики ещё многие останутся в долгу у Совета. Наконец, если бы эту мысль нашли неудобною, то придумать другую меру, достигающую еще лучше этой же цели[7], но главное действовать безотлагательно и, чем скорее, тем лучше. Такая мера может иметь следующий результат: крестьяне поймут явно, что они делаются собственниками по милости русского правительства, а не по милости своих помещиков поляков, следовательно вопреки полякам и их целям. Тогда они выйдут совершенно из-под зависимости, — а все помещики и посредники теперь только к тому и стремятся, чтобы усвоить себе как можно больше власти и прав, по закону русскому, а потом обещаниями постепенных льгот —привлекать к себе и удерживать крестьян на своей стороне антагонистами правительства. При этом должны уничтожить все притязание на долги крестьян помещикам; долги, давно оплаченные их трудом, возведенные большей частью произвольно и с одной целью—иметь в своих руках крестьян. Во всяком случае крестьян помещичьих в отношении их податей и проч. должно непременно и безотлагательно сравнить с крестьянами государственными, чтобы не было между ними разницы и предмета для невыгодных сравнений, а следовательно, для ропота.

2) Не только предоставить начальнику губернии сменять неблагонадежных чиновников (потому что сменив, он часто не имеет кем заменить их), но из России прислать сюда председателей палат и их товарищей, в особенности губернского прокурора, преимущественно из окончивших курс в училище правоведения, и в лицеях, из известных своим бескорыстием; (а то здесь из уст в уста ходит самая неприятная польская песня о том, как москаль прибыл из Московии гол, как сокол, а здесь крючкотворством и разными мерзостями нажился и застрахован от всякого преследования). Не представится ли возможным из оставшихся за штатом благо надежнейших чиновников, по ходатайству начальника губернии о замене увольняемых, определять русских, хорошо образованных, опытных, известных честными правилами, которые не дали бы полякам права позорить имя русского чиновника. Лучше назначать из женатых и семейных: они не легко подпадают под влияние полек, не женятся на них, а при удачном выборе, могут составлять в губернском городе русское общество, которого здесь не бывало. В этом обществе явится русская молодежь, жизнь ее станет облагороженнее, разумнее, не ополяченная; общество будет свое, которое разольет чистый русский элемент и свое влияние; им будут дорожить; поляки станут заискивать в нем, а не кичиться полячеством и пренебрегать русскими, как теперь.

В канцелярию губернатора прислать, по представлению его, хотя нескольких молодых людей, окончивших с отличием курс наук в Казанском или Харьковском университетах, где студенты слишком поддавались влиянию товарищей поляков, именно туда посланных не для учения, а для увлечение их, и действующих по программе давно им данной, обдуманной здесь, и в Польше, и в Париже их отцами.

3) Обратить усиленное внимание на духовенство здешнее, на воспитание их детей; устроить женское для них училище в губернском городе. Семинарию преобразовать безотлагательно и обдумать меры касательно уменьшения вреда от касты пономарей и дьячков. Уменьшить число излишних мелких приходов, увеличив их и тем сделав самостоятельнее, и через то облегчить содержание церквей и духовенства для государства и для крестьян. Притом всех неблагонадежных и дряхлых священников, особенно из униатов или так называемых воссоединённых, отчислить за штат с пожизненною пенсией. Не смотря на заботливое, просвещенное и благонамеренное управление пр. Михаила, он и не властен и не в силах преодолеть многие затруднения, сделать для России больше ее правительства.

Между тем было бы полезно: священникам приложить побольше старания о поддержании всего русского, веры нашей и правительства; разослать им по несколько образцовых, дельно составленных, не пошлых (высокопарных, но не понятных и не пустословных проповедей. В этих проповедях должны быть ярко выставлены выгоды, всегда дарованные народу русским правительством; искони бытность здесь веры и власти русской; древняя преданность предков их этой вере и жестокие преследования католиков поляков и мученичества предков за веру русскую;—все это в сравнении притеснений и угнетений от Польши и панов ее даже до сего дня с заботливой попечительностью и отеческой любовью к ним России и русского правительства.

Проповеди эти читать почаще, сближаться с народом, поучать его любви и привязанности к России. Словом, действовать духовенству сходно с его назначением, чтобы оно назидало, просвещало и утверждало в вере свою паству. Но и в этой мере необходима безотлагательность.

4) Принять меры действительные, чтобы пополнение сельских запасных магазинов для продовольствия народного было произведено не пустой перепиской[8] ни к чему не ведущею, и не деньгами, а всенепременно зерном, в натуре и в кратчайший срок; допустив самые строжайшие взыскание и понуждение к безотлагательному и непременному пополнению; не принимая пустых отговорок ни от общества, ни от помещиков; потому что отговорками и перепиской будут сыты только разве становые и другие подобные чиновничьи пиявки, а не народ и не войско, когда встретится крайняя надобность в зерновых запасах. Теперь в иных магазинах хлеб разобран до зерна.

5) Сто человек благоустроенной полиции гораздо больше сделают, будут гораздо полезнее для истинного внутреннего порядка, для недопущения жителей до волнений, — особенно в городах, нежели тысячи войска, присланного для усмирения волнений уже возникших.

Каков же составь русской полиции вообще, а Минской в особенности, —всякому известно. В губернских городах эта машина должна быть и благоустроеннее. Для этого было бы полезно: жандармскую здешнюю команду всего в числе 22-х человек тотчас обратить в полицейские городские служители; соответствующее число дряни[9] —выкинуть из полиции, и, если возможно—остальную всю городскую полицию также заменить и улучшить жандармами, которых выслать из России. Жандармы выбираются из лучших людей, но от бездействия здесь и "праздности часто распиваются и портятся. Их служба обыкновенная, ежедневная, в провинциях более, чем ничтожна; сущность же этой службы вообще не так мудрена, чтобы новобранцы из хороших солдат не могли тотчас же исполнить ее в точности и вполне хорошо; от полицейского служителя требуется гораздо больше; и жандармы, народ обдержанный, несколько ознакомленный и подготовленный к полицейскому делу, большей частью благонадежный, честный и (распорядительный) расторопный, считавшийся на высшей полицейской ступени, но не свыкшийся с унизительными замашками мелких полицейских челядинцев, —жандармы[10] будут лучшим комплектованием нашей полиции, сами в свою очередь легко комплектуясь людьми, выборными из лучших в нашей кавалерии.

Только жалованье и содержание, ими теперь получаемое, должно быть еще возвышено, или, по крайней мере отнюдь не уменьшено; иначе мы впадем в общепризнанную ошибку, и самих жандармов испортим: для необходимого о6еспечение их нужд и существования, брать взятки, —следовательно обманывать правительство и вредить обществу, покровительствуя негодяям, которые всегда платят больше и чаще, нежели честные люди. Вместе с тем полезно бы полицмейстера и частных приставов, да и некоторых квартальных, заменить опытными благонадежной честности и расторопными людьми из русских. Некоторые из здешних полисменов могли бы быть очень хороши в России.

Если же их перевести в отдаленные города, то все надо наблюдать, чтобы в городской полиции не были главными лицами поляки, иначе все русское там будет страдать. Вообще же при переводах, и назначениях сюда из России, и для большого порядка, было бы особенно полезно (хотя бы даже как исключительною мерой) дать всем полицейским чинам содержание достаточное, и тогда установить строжайшую их ответственность за взятки и неправосудие. Если потребность в исправной и обеспеченной облагороженной полиции чувствуется во всей России, то темь больше она теперь крайне необходима здесь.

Если судебным следователям, которые идут по следам полицейских чинов и от них получают работу, дается содержание обеспеченное, то справедливость требует не обижать в этом отношении и полицейских, на плечах которых опирается весь внутренний порядок и края.

Притом содержание городской полиции должно уплачивать исправнее, не по мере накопление городских доходов; а также в определенные и точно соблюдаемые сроки, как выдается вообще, казенное жалованье.

6) Кстати при этом сказать, что судебные следователи бывают назначаемы плохие, иногда по родству с исправниками и другими лицами. Следовало бы заняться этим делом посерьезнее, и при том избавить их от лишней инстанции уездного суда, в котором по самому составу его чрез это бывает только накопление и застой дел; не лучше ли-бы подчинить их прямо уголовной палате,— судебный следователь был бы тогда в ведомстве прямом и однородном ближайшего судебного места, и дела, им произведённые, не залеживались бы напрасно

7) В Пинск, Новогрудок, Слуцк и Мозырь, где вся полиция и все чиновники антагонисты правительства и где по планам поляков ожидать надо первых вспышек восстания, полезно бы послать, или из тамошних русских порядочных людей, знакомых с обществами, и чьи интересы противоположнее интересам польским, выбрать или пригласить агентов (смотря по их личности и обстановке), которые должны быть в непосредственном распоряжении губернатора и получать тайное пособие, значительное, если бы они были из числа бедных. Ежели бы выискался из них негодяй, —то он может только бездействовать и молчать, а предать правительство не может. И его легко заменить другим; и можно иметь их несколько. Теперь агенты у губернаторов—евреи, из самых незначительных. Они дальше передней и кабака— никуда не вхожи, ничего доселе путного не доставили, да едва ли и могут доставить, разве как ни будь совершенно случайно; они почти всегда говорят вздоры бездоказательные и всегда идут по двум путям—служа и нашим, и вашим.

Особенное обратить внимание   на гимназии Минскую и Слуцкую. Это рассадники революционеров. В последнее время, надзор за ними действовал по их требованиям и указаниям, которые внушены родителями их. (Тут видна сила и влияние воззвание № 1, и как нарочно во все это время ни один директор не был истинно русским самостоятельным; а все шло, как во многих управлениях наших, —спустя рукава. (Везде в России все кричали: „куда мы идем?!" „что из этого будет?!" Все, кажется, только умели все осуждать, но никто не давал себе труда остановить идущих по дурному пути, направить на путь лучший, сказать мысль дельную, практическую. В воздухе было (говорили) несчастное направление все разрушать, ничего не исправляя и не создавая). другие гимназии здесь, кажется, не лучше двух упомянутых; а особенно в Пинске.

Занесенный внутрь России польский элемент подействовал вредно на юные умы и расстроил их доброе прежнее русское чувство любви к отечеству. Безвреднее было бы всю польскую молодежь обратить для образование в Польшу и затруднить им доступ в университеты русские, в которых состав и направление преподавателей должно с вниманием поверить.

9) Ежели получающие пенсионы от русского правительства будут участвовать в намерениях или заговорах мятежных, губернатору дать не только право, а обязанность предложением прямо тем местам, откуда они получают пенсию, приостановить ее. Такая мера, после одного, двух удачных, сделанных гласными, примеров остановить многих.

10) Еще больше могло бы воздержать желающих делать смуты, если бы недовольных нашим правительством, осуждающих его, желающих восстановить прекрасный порядок древнепольского управления—немедленно выслать целыми семействами, или во всяком случае мужьев с женами, прямо в Царство Польское, в одно из отдаленных воеводств его, (кроме Варшавского). Имение их передавать ближайшим наследникам, как после умерших или лишенных права владения. Ежели наследников не будет, то имение эти обращать в государственные. Можно быть уверенным, что по крайней мере половина заговорщиков самых влиятельных и богатых отпадут от заговоров и будут смирно и тихо жить и своих детей, и родню удерживать от смут.

Недовольные русским правительством и желающие отведать благо Польши, пусть удовлетворять своему желанно, свершив переезд в обетованную землю даже на казенный счет; но безвозвратно. Если бы, сытые этими благами, они стали просить о возвращении их, --должно их возвращать на Амур, а не сюда, где им жилось спокойно. Верьте, что возвращенные поляки, более озлобленно и хитро, и скрытно, и с большей опытностью, действуют против России, после возвращения их, чем до него.

Издержка перевозки на Амур (в пределах Сибири по этапам) вознаградится частью конфискованными имениями, а частью уменьшением тех издержек, которые несет государство на усмирение волнений, зарождаемых, поддерживаемых этими людьми.

- Жена без ведома мужа, вопреки его воле и правил, не должна действовать. Если муж-колпак и под башмаком у жены возмутительницы, —он должен подвергнуться и последствиям участи, постигающей бунтовщика. Теперь здесь женщины которым польстили воззваниями, идут впереди мужчин, тащат с собою детей, рассчитывая, что бедных детей и женщин наказывать, разгонять - варварство... Но если у этих нежных женщин самые кровожадный намерения, то слабость и нежность таких существ не должна же, для блага государственного, избавлять их от всякого обуздания. Сколько через них, сколько русских жен и детей пострадают и осиротеют, и тем составят не легкое бремя для правительства!

Казалось бы: вот обуздание самое не варварское: барыню 6унтовщицу приучтиво пригласить ехать в образцовую страну, предмет их желаний и мятежа; посадят в экипаж и повезут хоть на казенный счет, обыскав очень вежливо, чтобы русские деньги не отягчали и не  сквернили польских карманов. С нею отправляется непременно и супруг—(разве он сам будет заранее просить об отсылке такой супруги, заявив официально, что он не разделяет ни ее поступков, ни ответственности за них). Из детей участники движение или заговора, хотя бы и малолетки, отсылаются тоже в Польшу, или на Амур, вместе с родителями, а не участвующие—подчиняются закону о детях осиротевших.  

Эта круговая порука не бесполезна. Она удерживает целые массы от участия в политических смутах. Взятые из среды волнений вожаки, подстрекатели, жаркие участники и особенно участницы[11]—тотчас обессилят враждебный лагерь; имение их не будут излишними для казны, кредит, который возвысится и моральною и материальною силой; Польша не порадуется таким находкам; а край Приамурский приобретёт усиление народонаселения, из очень опасного и вредного сделавшегося, если не совершенно полезным, то безвредным.

11) Запретить немедленно, и строго запретить, под опасением взыскание по полевым уголовным законам, сбор денег на восстание за ойчизну и особенно вывоз их за границу. На тех же основаниях запретить вывоз хлеба, а также лошадей, овец и рогатого скота[12].

Мировых посредников, если они будут заподозрены в отсылке жалованья, лишать оного; а еще лучше: с большей разборчивостью назначать всех посредников от правительства до той поры, пока все здесь придет в стройный порядок и тишину.

Если кто докажет сбор и вывоз денег, укажет средства к поимке, он получает награду от 1/3 до 1/2 всей пойманной суммы по усмотрению губернатора.

12) Сегодня 21 октября. Губернатор говорит мне: „ежели не будут выполнены мои представлении, мною для него написанные, то я со временем их повторю; а весною попрошу 2 полка казаков; иначе можно быть уверенным, что одни гимназисты опрокинут и уничтожать здесь русское правительство[13].

Войска двигаются медленно; ежели весною требовать войско, когда-ж оно придет, следуя даже форсированными маршами, истомясь, измучась? Весною в России движение войск тяжелое, то гроза и ростали через разливы рек и при полевых работах (подводная повинность). Зимою и летом лучше всего двигать войска.

Ежели Венгрия и другие славянские племена с Польшей одновременно восстанут, как надеются поляки, то весною передвижение войск будет медленно и затруднительно, и не поспеет вовремя для предупреждения неприятеля, --что всегда важнее, чем приход хоть минутой позже события, свершившегося невозвратно.

Следовательно передвижение войск надо сделать заблаговременно. Двух полков для подавления мало. Чем больше будет здесь казаков, тем лучше; а на Дону в то же время может быть придется иметь регулярные войска.

В Литве и вблизи могут понадобиться 2 корпуса. При этом необходимо:

а) Перебрать состав войск, идущих в Литву; всех поляков-католиков, как можно раздробительнейшими частичками перевести в разные части войск дальних русских, и иметь за ними зоркое наблюдение. Фельдфебелей, унтер-офицеров, вахмистров, каптенармусов, писарей, трубачей, барабанщиков, горнистов и офицеров-поляков (даже до денщиков) [14]опасно теперь иметь в войсках, действующих в Польше. В 1831 году был другой дух у поляков; а теперь это гораздо опаснее. Командиры же частей, (ротные, батальонные) полковые должны быть испытанной благонадежности и преданности. Некоторые ополячившиеся татары тоже очень опасны.

б) Озаботиться, чтобы тяжесть продовольствия не падала на невинных и бедных православных крестьян. Даже теперь войска расквартированы у крестьян, для которых они не подпорье, а тягость.

Помещики же, через смуты которых должно было ввести эти войска, не дали даже ни одной офицерской квартиры. Сколько возможно надо облегчить постойную повинность для крестьян и обратить внимание на улучшение продовольствия войск не бедными средствами крестьянина, —а средствами правительства, которые бы служили в пользу и солдатам и крестьянам.

Помещики, шляхта, горожане—вот виновные в настоящем положении дела; они и должны испытывать всю тягость военных обстоятельств, повинностей и налогов.

в) Назначить сюда поболее стрелковых батальонов с лучшими штуцерами, чтобы они могли с выгодою стать против штуцеров, заказанных поляками во Франции (у Дервилля) и в Англии (которыми Кланка очень доволен).

13) Поляки имели сношение с Турцией[15]. Они надеялись, что масса татар, вышедших из Крыма вместе с польскими выходцами, образовавшими, как слышно, в Турции род военных поселений, бросятся на Крым, чтобы отвоевать его, если не для Польши, то хоть для Молдавии и Валахии, сделав Одессу их столицей. „Пусть эта идея и покажется иным нелепою", (говорили поляки на своих совещаниях), „да ведь дело в том, что ежели теперь в одно и тоже время татары хоть сделают высадку на Крым, а донцы зашевелятся на Дону, а Украина и Западные области начнут со своей стороны условное возмущение, да и внутри Московии проявятся много смут и попыток мятежных, против нынешней династии, то Россия должна будет кидаться во все стороны и не в состоянии будет помешать провозглашению Царства Польского. А мы пока оттуда выгоним русских и сами укрепимся. Пусть потом Россия казнит своих дураков или прогоняет стада баранов—татар; лишь бы нам во время этих смут устроить свое дело"... (явно, что они хотят воду возмутить ив мутной воде рыбу ловить) ...

Но ежели бы и впрямь нападение татар, волнение казаков и Украины—была одна химера, то все же это должно служить нам указанием, что мы и при ясных наших границах должны быть не без войск, и на внутренние губернии быть не без оглядки... не ровен час.

14) Поляки больше всего боятся военного положения, потому что оно больше всего может мешать им в проявлениях и развитиях мятежа и всеобщего восстания. Военное положение требует прибытие достаточного числа войск и военного начальника. В России в мирных губерниях, во многих местах есть военные губернаторы, управляющие гражданской частью; такая мера более чем необходима теперь здесь. Если правительство будет иметь в виду одномерность и удобство управления, оно вероятно учредить ещё хоть одно генерал-губернаторство, назначая в это звание лучшего из людей способных, дельных, твердых. Военный генерал-губернатор (напрем.: Виленский, Витебский, Могилевский и Минский) будет в прямых сношениях с министрами и другими военными генерал-губернаторами (Киевским, Волынским, Подольским) и конечно все мероприятие могут быть быстрее и одинаковее. Если же такого генерал-губернаторства не желают учредить, то во всяком случае теперь необходимы здесь военные губернаторы, управляющие гражданской частью.

Но такая мера должна быть принята немедленно, чтобы люди успели осмотреться хоть за зиму, поразузнать все, что им знать необходимо в этой многосложной машине управления, в которой часто много колес дурно идут и скрипят и криво, и косо, я кое-как вращаются, цепляются, останавливаются -от того, между прочим, что нередко в губернаторы назначали людей малоопытных, мало способных, ни по  воспитанию, ни по предшествовавшим занятиям и службе не подготовленных к такому важному многосложному управлению, требующему многосторонних и опытных познаний. По всей России шел общий говор, что одного имени с титулом, или только родственных связей и представительности еще не довольно для такого назначения; что не было бы в России многих и многих неурядиц, если бы губернаторы были люди дельные, добросовестные, трудолюбивые, опытные, подготовленные к этому назначению; таких у нас до сих пор немного.

Нельзя понять причин, почему издавна не назначали в эти губернии военных губернаторов управляющих гражданской частью. Допустим совершенно охотно, что вообще все гражданские губернаторы в западных губерниях были способны, честны, деятельны и полезны;—эти свойства их не уменьшились бы при переводе их в другие губернии,—Остзейские или чисто русские, и там это не было бы излишним; а сюда можно было бы перевести из числа военных губернаторов таких, которые уже выказали себя способными и дельными; но при таком назначении вместо двух в каждой губернии (как определяет указ) будет один начальник,—что не только в политическом и административном, да и в экономическом отношении выгоднее. Надо только иметь дельных вице-губернаторов, для наблюдения за сохранением гражданских формальностей, из которых иные поставлены в краеугольный камень разных распорядков.

Два губернатора в одной губернии уживутся ль? Два начальника ведут к безначалию. Столкновений, споров, неудовольствий - не оберетесь. Два друга самых задушевных, два брата рассорятся очень скоро, разве один из них будет самая пошлая и ничтожная личность, а таких здесь, да и нигде, не надо бы иметь в службе. Нигде так скоро не сумеют поссорить, как здесь. Начиная хоть с отвода квартиры, хоть с распоряжений полицейскими личностями и проч., и проч. все дает пищу ссорить их; и здесь все найдут свои выгоды в раздоре русских властей. Одна Россия постраждет. Другое дело—назначение, генерал-губернатора[16] с властью, доверием и денежными средствами... Тогда быть может и обошлось бы без военных губернаторов; а иначе трудно и даже опасно. В экстренных случаях необходимы и меры экстренные.

15) Еще здесь надо сказать и о том, что до сих пор у нас не принято извещать губернаторов по телеграфу о ходе дел самых для государства важных. ...

Во Франции мы видим, что о результате важных выборов, даже о решении главнейших вопросов в тот же вечер извещают всех префекторов, чтобы все знали, как действует правительство и чего оно желает, чем дорожит; чего не хочет, или не дозволяет; даже как действует оппозиция. Здесь беспрерывно ходят самые противоположные и часто очень важные слухи. Губернатор ничего не знает, справедливы ли, они, и что, из них он должен опровергать; что поддерживать. Евреи, поляки здесь имеют свою почту, условные выражение для телеграмм, и знают все очень быстро и верно; а распускают слухи для них благоприятные, для нас вредные; губернатор же после всех узнает о событиях Варшавских, Петербургских, Московских, Киевских и узнает часто в преувеличенном или преуменьшенном виде. Было бы очень полезно, чтобы по крайней мере в Западных губерниях губернаторы были немедленно извещаемы о событиях и проч., обо всем, что знать им необходимо и полезно, об общем ходе дел и правительственных распоряжений. На это надо несколько строк, несколько рублей, а польза будет огромная.

Теперь даже православные крестьяне, кое где склоняемые на сторону мятежников, начинают петь гимн №1, переведенный на простой литовский крестьянский язык. . .

Теперь всякая губерния по-своему понимает и крестьянские и другие жизненные вопросы; тогда все будут действовать за одно, направляться к одной цели. Теперь обстоятельства изменяются беспрерывно; мятежные проявление растут с каждым днем и потому надо беспрерывно давать общее указание и развязать руки губернаторам и действовать строго, административным, быстрым и энергическим порядком в случаях экстренных и важных.

16) Поляки теперь братаются с евреями вовсе не по чувству любви к ним; они ненавидят их; а чтобы уменьшить число своих врагов, уменьшить число людей, могущих стать на стороне русского правительства и вредить им. Чтобы их обезвредить для себя, да если можно, то и попользоваться их финансовыми средствами и влиянием, они проповедуют филантропическую любовь к евреям и равноправие этих новых поляков Моисеева закона. Евреи пошли на удочку; они уже начали роптать громко на стеснения, ими испытываемый в России, и восхищаться новою обетованною землею, — Польшей, — их Эльдорадо.

Раввин Варшавский подстрекает их своими прокламациями. Может быть, лучше было бы не иметь вовсе евреев на нашей земле, потому что они до сих пор существуют на несоединимых с нами началах, составляют народ в народе, имеют свои законы, свою полицию; но если они у нас уже есть, то надо бы дать им права сближающие, разумно соображённые. Например. Теперь купцы І-ой гильдии могут жить везде в России, под лживым именем приказчиков везде живут при них множество всякого сброда, грязные невежды и плут на плуте. А, евреям, хорошо окончившим курс медицины, не дозволяют быть в России. Для чего же это? В наше время высшим мерилом достоинств и равноправия— должно б быть высшее образование, и потому думал бы, что скорее истинно хорошо образованные евреи—медик, ученый, артист—могут быть допущены внутрь России как люди полезные, нежели вся сволочь при купцах контрабандистах, необразованных, а разбогатевших часто очень нечисто.

Образованность сама собою снимает уже с еврея его кору, множество дурного, прививаемого им не образованностью, а грязною жизнью их расы, столпившейся, как в муравьиных гнездах, в западных местечках и городах. Войдя в круг христиан, образованный еврей скорее прильнет к их обществу, нежели к своим глупцам евреям, и своей образованностью будет полезен обществу русскому, а не вреден.

Вообще некоторые прогрессивные привилегии, требуемые настоящим временем, должно им дать; и как только они будут заявлены нами, поляки Моисеева закона не станут в числе явных наших недоброжелателей, — к чему они очень, наклонны теперь.

Минск, 25-го октября 1861 г.

-------------------------------

Ежедневно совершающиеся событие в Польше, в наших западных губерниях и даже внутри России, в самых столицах ее, события, которые не без связи с Варшавскими волнениями и с другими затеями, невольно заставляют высказаться, заявить свою мысль Вам, руководителю.

Долго молчав, уверенный, что каждый местный начальник давно сказал Вашему Высокопревосходительству свое искреннее слово о положении дел и о мерах, которые теперь принять необходимо, о чем каждый из них, стоя у своего руля, лучше меня может это знать, — наконец решаюсь сказать и мои мысли.

К ним я прошу позволение добавить:

1.  Обстоятельства изменяются быстро, ежедневно. Надо зорко следить за ними, чтобы принимать меры своевременные, —лучше предупредительные, нежели после совершившегося события: иная мера была бы хороша сегодня, а на завтра она уже не годится, опоздала; —поэтому иные надо иметь про запас, наготове.
2. Наблюдая здесь ход дела, я нашел не бесполезным эти заметки мои, наброшенные для собственных соображений и воспоминаний, представить Вашему Высокопревосходительству.

Они состоят из двух частей: 1, о настоящем положении края и 2, о мерах противодействия.

Тотчас по изготовлении этих заметок, я увидел, что надо поторопиться представить Вам в особенности 2-ю часть, чтобы не потерять времени в переписке начисто, здесь чрезвычайно затруднительной; а сам я завален делами, при нетрезвости тупицы делопроизводителя тружусь почти по 16, даже по 19 часов в сутки, не выходя из комнаты, и несколько раз заболевал сильно.— Быть может некоторые черты, мною ярко изображаемые, покажутся с первого взгляда не совсем верными,—особенно ежели не все высказали Вам все, что должны были сказать в свое время, откровенно и прямодушно. Но верьте, Ваше Высокопревосходительство, что при нашем бездействии успех поляков пойдет вперед гигантскими шагами и тогда подтвердится горькая правда моих слов.

3. Мне казалось, что мы, русские, без внимание прочитали те польские прокламации, которые теперь шаг за шагом ведут революцию все вперед и вперед. А они стоят того, чтобы в них вчитаться. И я постарался, не зная сам литературно польского языка, отыскать сотрудников перевести, сличить 4 экземпляра (с трудом на время добытых) и представляю эти воззвания Вашему Высокопревосходительству. Сущность передана вполне и верно; язык ясгармонировалс духом и языком, которым они писаны.
4. Отнюдь я не партизан жестокостей, я не проповедник нетерпимости, преследований за веру, стеснительных с господствующей (мой 16-й пункт 2-ой части заметок это доказывает). Но постигая стремление поляков при нынешней всесветной неурядице, при этом общем кипении разрушительных начал, полагающих быть зародышами, начал лучших, созидательных, —я полагаю, что очень пора, принять меры твёрдые, серьёзные.

Быть может, стоя ближе к той высокой точке, с которой Вы изволите обнимать все дела России и других государств, —я бы иначе о них заключал. Но с моего небольшого горизонта здесь, что и как я вижу, - так и сужу, так и говорю, а здесь нам очень многое неизвестно. Если в выводах моих я ошибаюсь, —простите меня... видит Бог мою истинную цель: быть полезным России. Собственно поляки мне лично ничего дурного еще не сделали,- угрозы подмётных писем, теперь мною получаемых,—не имеют на меня никакого влияния; я их жгу и ни на волос не изменяю ни моих убеждений, ни моего способа действий. Но рассуждая об интересах моего отечества, о пользах государства, в котором родилась моя мать, которому более полустолетия служил мой отец,- которому по милости двух Царей обязан я моей второю жизнью—моим воспитанием,—которому и сам я служу вот уже почти полных 30 лет,—я не могу не сказать того, что по моему крайнему разумению будет для государства не бесполезным. Отвергните Вы мои слова—значить я ошибался; это мне будет спасительным уроком, потому что Вы лучше меня знаете общий ход дел,—(потому что Вы лучше знаете) администрация всего государства  Ваших руках... Одобрите их, найдете в них хоть одну мысль полезную,—слава Богу! Я не должен буду сказать себе: oleum et operam, perdidi.

Минск, 23 октября 1861 г.

---------------

 

Его Высокопревосходительству             

Петру Александровичу Валуеву.

ДОКУМЕНТЫ.

В Минской губернии,

по отчету Губернского Статистического Центрального Комитета за 1860 г.,

все население: 483,542 + 498,161 = 981,703.

(Женщины 15-ю тысячами превышают число мужчин)

В том числе:   

православных…………..  349,782 + 358,675 = 708,457.

римск. Исповедание…  83,876  +   86,961 = 1.70,837.

евреев ………………………   46,180 + 48,969 = 95,149.
                                                             (их гораздо более).

Священников православных 549.
(1 на 1290 душ).

Ксендзов 300 и монахинь 70 (их более).
(1 ксендз на 569 душ).

Еврейских раввинов 283; мулл 21.

Из православных священников:

Отлично хорошего поведение 51
Так себе— сносно хорошего 459
 Не хорошего 22
Совсем дурного 17
---------------
549

(Из них 25 штрафованных и неоднократно).

Из 469=приходов, воссоединённых от Унии 283.

Древнеправославных 186.[17]

т. е. из Униатов более 427 тысяч; православных до 281 тыс. Из 864-х служащих, о которых собраны были в 1861 году сведения, только 43 чиновника (более мелких) и до 100 писцов—из древнеправославных, воссоединенных, магометан, лютеран; остальные все сплошь поляки—латинцы.

Личный состав служащих беспрерывно изменяется, и потому эти цифры—только приблизительны.

Вообще в этой губернии масса чиновников власть имеющих, помещиков, ключ-войтов, писарей в волостях, десятников и прочих - полицейских поляки латинцы.

-------------------------

 

Черновое письмо от Минского гражданского Губернатора графа Эдуарда Карловича Келлера к Министру Внутренних Дел. 24 октября 1861 года.

Милостивый Государь,

Петр Александрович.

Вашему Высокопревосходительству в последних сведениях моих я имел честь сообщить, это проявление наружных манифестаций стали затихать; но что внутренняя, глухая, неуловимая работа возмутителей—продолжается беспрерывно.

Теперь считаю себя обязанным доложить Вашему Высокопревосходительству, что и наружное спокойствие это нарушено волнениями, которые стали видимо и усиленно разгораться вслед за получением известий о последних событиях в Варшаве, с которыми постоянно регулируются умы и происшествие во всем здешнем крае.

Пение в костелах возобновились с неистовым деспотизмом—до того, что, насильственно гася свечи, мятежная молодежь на днях в Бенедиктинском женском монастыре нанесла впотьмах оскорбление и побои частному приставу, посланному туда для исполнения служебных обязанностей, и погналась за квартальным, едва успевшим убежать, но виновных найти и уличить не возможно.

Молодежь и мальчики всех сословий, едва выходящие из детского возраста, которых родители неизвестны, или Бог знает где, и в практическом применении закона о полицейских судах — не достигаемы для теоретически-предположенной ответственности их за детей своих,—эта юная наэлектризованная толпа, конечно, подстрекаемая скрывающимися вождями, волнуется и мятется чрезвычайно.

В письме моем от 14 октября, чрез г. подполковника Дмитриева к Вам посланном, я излагал и теперь повторяю: 

1. Полицейские суды в том виде, как они теперь существуют, не достигают и не могут достичь той цели, с которою предлагал я их установление.

При Уездном суде нельзя оставлять их. Судья имеет свои занятие и сам слишком близок сочувствием ко всему свершающемуся, чтобы вести дела с той быстротой и твердостью, которые одни могли б доставить полное осуществление данной, мысли. А заменить судью по выборам служащего невозможно, тем более потому, что нет здесь в виду людей, которые б могли в этой обязанности отстранить свои личные патриотические сочувствия.

Сбор же в Минске такой толпы певцов, —фанатиков изо всех Городов, их прислуги, свидетелей— может только вызвать здесь еще больше волнений и повести за собою разные демонстрации.

Поэтому я полагаю; суды устроить на предложенных мною основах, т. е. иметь их не менее трех в губернии, с составом подвижным, которые бы могли in pleno переезжать в такие местности, где необходимо ему действовать. Председатель или 2 члена каждого суда должны быть назначены из петербургских чиновников, юридически хорошо образованных, честных и не имеющих сdязей и соотношений с лицами здешнего края.

Это сократит время, истрачиваемое на призыв в приезд обвиненных, уклонит массу волнователей в Минске, не допустит до демонстраций и приведет к цели судов этих—скорому и тяжелому наказанию виновных, обращающих храм Божий в место заявления революционных чувств и намерений.

Для этой же быстроты и твердости действий апелляционный суд должно иметь в Минске, из лиц, присланных тоже из Петербурга, вполне соответствующих этому назначению, совершенно чуждых всяким здесь связям.

Тогда и штрафы, разумно и беспристрастно наложенные, покроют все издержки по учреждению этих судов.

2. Выслать скорее правила дляэкзекуционныхволнующегося края занятий войсками и для реквизиций. Этих правил мне еще не доставлено, а их необходимо теперь иметь в виду.

Студентам университетов не иначе дозволять приезжать в Минскую губернию, как по просьбе родителей их или опекунов и лиц благонадежных, хорошо известных, —под их поручительством. Просьбы эти они должны подавать губернатору и только по его сношениям университетскому начальству разрешать студентам отпуски, но с тем, что ежели они здесь будут замечены в прикосновенности или участии в политических проявлениях —тотчас-же отсылать их на счет поручителей в университеты, с воспрещением приезда сюда.

4. Незнакомые ни с жизнью, ни с опасностью, гимназисты и вообще мальчики, изъятые по закону от преследований и взысканий, начинаются делаться слишком сильным рычагом возмущения. Ежели не принять против них мер строгости, необходимой и соответственной вине их и возрасту, —то должно ожидать неминуемых, и очень для правительства неприятных последствий.

К этим §§ -м я считаю себя обязанным присовокупить:

5. Полицейские чиновники, беспрерывно подводимые под присягу, выносящие всю тягость службы и оскорблений, просто сбились с ног и скоро доведены будут до неизбежной крайности отказаться от службы, столь невыносимо тяжело для них и опасной.

По этому присяжные их показание не должны быть требуемы; а, как масса людей, собравшихся для изъявления какого либо рода одинаковых чувств, молитв или желания, должна быть считаема одинаково виновною— ежели эти изъявления стремятся ко вреду государства,—то объявить во всеобщее сведение, что пение революционных и таких же молитв решительно воспрещено; а все, кто остаются в церкви во время пения, считается участником, и по выходе из костела подвергается преданию полицейскому суду,— с арестом или без оного,—и штрафу усиленному. Показание полицейских чиновников, особенно о зачинщиках, должно принимать с полным доверием и без присяги. Дело же полиции и военной власти вне храма будет в своих правах и не будет отдаваемо внутри самих храмов на поругание и побои толпы.

Костелы, в которых повторятся смятения, неистовства или оскорбление полиции, как это было в костеле Бенедиктинского монастыря, и костелы, допускающие пение гимна сначала или посреди служения, должны быть запечатываемы. 

За учавствование в пении таких гимнов или способствование к тому, всякое духовное лицо в том виновное подвергать штрафу, усиленному до высшей степени.

 И для показаний твердыни намерений правительства и хоть некоторого обуздания волнений, костел Минского Бенедиктинского монастыря теперь же запечатать. Отпечатывать такие храмы—уже по прекращении всех политических революционных движений, несоответственно прикрываемых наружностями религии, под сенью которых они развелись до размеров опасных.

6. В 7-м пункте Высочайшего повеления, мне сообщенного Вашим Высокопревосходительством 5 августа 1861 года за № 521, определено: подвергать аресту зачинщиков и руководителей движения.

А ежели вины их юридически и документально доказать нельзя при этом общем волнении и сочувствии масс, - то, как далее поступить?

При том ежели такой известный руководитель будет по суду подвергнут аресту за пение и потом он будет выпущен, — то неужели оставлять его здесь же для предания вновь суду только за пение, тогда как это пение здесь так трудно доказать?

Обстоятельства быстро меняются и ход их становится ежедневно серьезнее. Поэтому я полагал бы, при событиях, выходящих из обыкновенного порядка, прилагать меры, выходящие из обыкновенных правил. Административное начало должно быть раздвинуто на более широкие и твердый права. Обязанность блюсти за спокойствием края -падает на губернатора; следовательно, он должен иметь руки, развязанные для действия по усмотрению его - в пользу охранения общества, губернии, государства и правительства, если им опасность грозить очевидная.

Я полагал бы: всех, кто известен по достоверным сведениям к губернатору дошедшим, как двигатель или жаркий участник мятежного направления, пребывание которого в краю вредно, а отсутствие,—лишая толпу вожака будет полезно,—немедленно высылать на Амур, или в такие отдаленные губернии России (Вятскую, Иркутскую, Пермскую), где присутствие таких людей безвредно. Это необходимо теперь, а со временем, по успокоении края, можно будет поступить с этими людьми по усмотрению правительства.

8. Исключенных со службы за неблагонамеренность или за участие в каких либо действиях против правительства, если оставлять здесь в краю, то с увольнением от службы тому самому правительству, против которого они возмущаются, лишаются они средства существования и только увеличивают толпу пролетариев, готовых на всякое преступление из-за куска хлеба, отчаянных и чрезвычайно вредных.

Их необходимо также выслать на Амур, или в упомянутые губернии. Эта единственная мера, достигающая вполне цели усмирения волнений и уменьшения массы врагов, в особенности вождей.

9. Выслать в Минскую губернию поскорее еще хоть два полка казаков. Одно их присутствие даст по крайней мере поболее наружного спокойствия в краю.
10. Сообщить мне по телеграфу сведения о событиях Варшавских и других, чтобы знать во время истинное положение дел и знать, чем опровергать беспрерывно распространяемые здесь ложные слухи.

Меры эти я считаю теперь совершенно необходимыми и безотлагательными для поддержания правительства и власти нашей в этом крае. Я считаю себя обязанным просить Ваше Высокопревосходительство настоящее письмо мое повергнуть благовоззрению Его Императорского Величества, чтобы потом не пала на меня ответственность, что я молчал в минуты, как только усмотрел, что наше положение оставить еще хоть самое короткое время без испрашиваемой мною поддержки, то надо опасаться, что безнаказанные ученики гимназий и уличные мальчишки одни прогонят наше правительство.

Прошу Ваше Высокопревосходительство верить чувствам моего глубокого к Вам почтения и совершенной преданности.

Минск 24 октября 1861 г..

Его Высокопревосходительству

И. А. ВАЛУЕВУ.

-------------------

Письмо Генерал-Майора Мейера графу Эд. Феод. Келлеру.

Милостивый Государь,

                           Граф Эдуард Феодорович!

8-го августа получил я предписание г. Министра о назначении меня председателем комиссии по политическим делам и, с разрешения Вашего Сиятельства, нанял квартиру, для помещения Комиссии в доме здешнего купца—еврея Поляка.

Хозяин получил с меня задаток и обещал сделать необходимые исправления особенно печей, существующих в доме без переделок более 20 лет.

Через месяц хозяин явился ко мне с объявлением, что Минским полякам патриотам не нравится, что Комиссия здесь учреждена, и они будто грозят ему не заезжать к нему в дом и не покупать у него товаров, если Комиссия останется в его доме. Быть может, подобные угрозы и были сказаны хозяину; но и в дом его заезжают и покупают у него товары по-прежнему.

Об этих дерзких требованиях вывода Комиссии из нанятого дома я тогда же счел себя обязанным сообщить Вашему Сиятельству. По настоянию Вашему я оставил без внимания домогательства домохозяина. На днях сын его пришел ко мне с просьбою: если возможно, нанять открывшуюся удобную квартиру в доме еврея Рапопорта.

По болезни моей я просил г. г. членов Комиссия полковника Рейхарта и коллежского советника фон-Браже осмотреть эту квартиру; но при осмотре, объявили Рейхарту, что для Комиссии квартиры не дадут.

Согласно с желанием Вашего Сиятельства имею честь доложить Вам об этом, для приискания, или устройства помещение Комиссии, присовокупляя, что далее невозможно оставаться в доме Поляка уже и потому, что хозяева успели так исправить печи, что угар от них постоянный дает мучительные головные боли даже вестовым, в Комиссии ежедневно переменяемым.

Примите уверение в моем отличном почтении и совершенной преданности.

Подписал ген.-м. Мейер.

10 октября 1861 г. из Минска.

----------------

 

Черновая.

Ваше Высокопревосходительство!

Поставленный Вами в непосредственную подчиненность начальнику Минской губернии, я до конца сохранил эти отношения, соединенные с отношениями дружескими, и когда болезнь моя и опасная болезнь моей жены вызывали меня из Минска, я обратился к графу Келлеру за разрешением на отъезд и, только получив его, выехал.

В Вильно я пролежал больной двое суток; в Динабург прибыть вечером, ехать далее теперь я не в состоянии. По приезде в Царское Село я постараюсь представить Вашему Высокопревосходительству записку мою о положении дел — если только прежде буду знать, что это угодно будет Вашему Высокопревосходительству — на что ожидаю приказа. Сверх записки доложу по секрету о чеканке монеты (обстоятельство немаловажное, если оно Вам неизвестно) с указанием на возможность добыть подробнейшие об этом сведения; —доложу и о зачатках преподавания (в гимназии) всех наук на польском языке.

На одно обстоятельство я полагал бы необходимым обратить особое и самое немедленное внимание: это гимн о возвращении вольности Польше и всему народу литовскому; гимн, переведенный на простонародный литовский язык и заготовляемый массами экземпляров писанных и литографируемых в самом Минске. В гимне этом есть замечательное выражение: "и дай всем равенство и одно названье. Уже приняты все меры, чтобы гимн этот был разучен всем народом во время предстоящих 6 недель рождественского поста по здешнему „святок", и чтоб ежели не всех православных, то по крайней мере непременно во всех бывших Униатских церквах на первый день Рождества, народ называемый Россией православным и древнерусским, грянул этот гимн дружно повсеместно. Этим хотели довершить доказательство солидарности польских начал в замышляемом перевороте со всеми слоями народа, говорящего не русским языком, напитанного польским духом, а твердого в православии только по сведениям официальным, в сущности же — на деле — он в нем мягкого. Необходимо принять меры самые деятельные, чтобы остановить, предупредить его стремление энергичным, разумным и осторожным содействием духовенства и полицией, городской и земской (два очень там жалких).

 Извините, Ваше Высокопревосходительство, что без разрешение Вашего, без вопроса, я решаюсь говорить об этих делах; ради пользы общей, простите мне эти слова. Если бы я мог тотчас же ехать прямо к Вам, я не писал бы об этом, но не знаю, когда болезнь моя позволить мне явиться самому, —а дело спешное.

Динабург, 7 ноября 1861 г.

--------------

КОПИЯ.

Свидетельство

Состоящий при министерстве Внутренних дел г. генерал-майор Мейер прибыл в г. Царское Село в начале этого месяца с сильными страданиями слизистой перепонки желудка и кишок от последствий принятие пищи, имевшей в себе яд... медянки. С помощью медицинских средств генерал Мейер начинает получать облегчение; выздоровление его можно предполагать около трех недель; но совершенное истребление этой болезни может быть только при долговременном пользовании и постоянной осторожности в диете и образе жизни.

В чем свидетельствую. г. Царское Село. Ноября 26 дня 1861 г.

Действительный Статский Советник

Доктор Купфер.

(М. И.)

----

М.В.Д. НАЧАЛЬНИКА Минск. губ. ПО КАНЦЕЛЯРИИ Августа 16 дня 1861 г. № 196 ---------------- Г. МИНСК

Состоящему при Министерстве Внутренних Дел Господину Генерал-Майору Мейеру.

Господин Управляющий Министерством Внутренних Дел предложением от 5 августа за № 521, сообщил мне, что Государь Император, во внимание к особым обстоятельствам и условиям, в которые в настоящее, время поставлены некоторые из западных губерний, Высочайше повелеть соизволил:

Учредить в Минске особую следственную Комиссию, подобно Виленской и Киевской, для разбора дел по более важным политическим преступлениям или проступкам; а от того же числа за № 523 уведомил, что Председателем сей Комиссии он Г. Статс-Секретарь Валуев назначить, впредь до особого распоряжения, Ваше Превосходительство. Сообщая об этом Вашему Превосходительству, а равно и о том, о что в помянутую комиссию назначены мною членами: Минской губернии штаб-офицер корпуса жандармов полковник Рейхарт и командированный в мое распоряжение, состоявший при Министерстве Внутренних Дел Коллежский Советник Фон-Браже, а делопроизводителем состояний при канцелярии моей Коллежский Ассесор Матиясевич, я покорнейше прошу Вас немедленно открыть сию комиссию.

При этом нужным нахожу уведомить Вас, что 1) назначение следствий зависят вполне от меня и что потому каждый раз, когда по усмотрению моему нужно будет произвести по какому-либо случаю исследование, комиссия будет уведомляема о том особо; 2) действие комиссии, по производству дел должны следовать общим установленным в следственном и уголовном порядке формам и уклоняться от них только в крайней необходимости и в экстренных случаях; и наконец 3) по окончаний, каждое произведенное комиссией дело должно быть представлено ко мне на рассмотрение, без мнений комиссии. Гражданский Губернатор Граф Келлер. Правитель канцелярии Пиксанов.

-----------------

М.В.Д. ОСОБЕННАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ 3 Августа  1861 г. № 524

Состоящему при Министерстве Генерал-Майору Мейеру.

По ВЬІСОЧАЙЩЕМУ повелению, вместе с сим сообщенному Начальнику Минской губернии, учреждается в Минске особая следственная Комиссия для разбора Дел по более важным политическим преступлениям или проступкам. 

Назначив Ваше Превосходительство временно, впредь до особого распоряженья, Председателем этой комиссии, предлагаю Вам вступить в эту должность немедленно и руководствоваться в действиях Ваших постановлениями местного Губернатора Графа Келлера, который поставляется мною в известность о таковом назначены Вашем. Управляющий Министерством Статс Секретарь N.

------------

Милостивый Государь,

                                      Петр Мартынович!

Тяжкая и продолжительная болезнь, постигшая Ваше Превосходительство, препятствуя правильному течению и преуспеянию церковностроительных работ по Минской губернии, вынуждает меня ныне уволить Вас от занятий по этой части.

Приказав сделать распоряжение об УДОВЛЕТВОРЕНИИ Вас, следуемым Вам, по расчету, содержанием из церковноcтpoительных сумм по 1 число наступающего марта месяца, я прошу Ваше Превосходительство принять уверение в моей к Вам преданности и почтении.

Петр Валуев.

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ П. М. МЕЙЕРУ № 45 20 февраля 1862 г.

15 Февраля 1862 г, Минск.

 
11-е февраля я получил первое со дня оставления Вами, Петр Мартынович, Минска письмо Ваше. Искренно радуюсь, что Господь возвращает Вам здоровье и силы на полезное служение отечеству, что умножил Ваше семейство, что здоровью Марьи Ивановны не угрожает опасность, что новый человек—будущий Генерал, Министр, и т. д. бодр и что крестник мой держит себя молодцом, а больше всего радуюсь—что Вы, Петр Мартинович, собираетесь возвратиться в Минск для продолжение начатых трудов о постройке и починке церквей Минской Епархии. Признаюсь Вам, что дело это преследует меня как вопрос о жизни и смерти... и уже одно это дело—заставляет меня желать Вам здоровья, семейного благополучия и отсутствие препятствий к успешному продолжению только начатого дела. Да не смущают Вас проявлявшиеся здесь манифестации польских патриотов. Теперь о них никто и не думает, а если бы и возобновились, то, наверно, не убоимся и не сочтем их грозными и опасными для России.

Прощаясь с Вами в день отъезда Вашего из Минска, я надеялся, что путешествие, свежий воздух восстановят здоровье Ваше, а никак не подозревал, чтобы болезнь развилась серьёзно и сломила железные силы Ваши! Вы страдали, но вместе с Вами и я страдал. Вам известно, что я представил в Св. Синод об отпуске 10,971 р. на постройку служб при новостроящимся Архиерейском доме[18]. Недавно в ответ я получил указ от 17 января № 153, что Синод за неимением средств более 2000 р. не может отпустить. ЧТО же мне теперь делать? Есть у нас небольшой капиталец, именно 3445 р. 29 к., отпущенные 6 мая 1854 г, Синодом на постройку железной ограды возле кафедрального Собора[19]. Можно ли просить Св. Синод о разрешении употребить эту сумму на службы с тем, чтобы сумма эта со временем возвращена была Синодом. Но предварительно мне нужно знать— разрешит-ли Св. Синод. Не можете ли, Петр Мартинович, получить совет от родственника Вашего, на что мне решиться?

Александр Андреевич Свечников три недели тому говорил мне, что дубовые для Вас рамы выслал на Вильно. Скажу ему, чтобы справился о посылке. Засим, желаю Вам и всему Вашему семейству совершенного здоровья и благополучия. Господь да хранит всех Вас.

Вашего Превосходительства преданный слуга и Богомолец Михаил А. Минский[20].

1. S. Вице-Губернатор вчера получил от графа Келлера телеграмму, чтобы правителя канцелярииПискановас формулярами чиновников выслать в С. Петербург.

--------

 

Ваше Высокопревосходительство

Письмо Ваше живительно порадовало меня сегодня: читая в нем добрые Ваши слова, я благодарил Вас душою за добрые Ваши чувства и благорасположенность ко мне и семье моей. В последнюю бытность мою в Минске, председательство в комиссии очень отвлекало меня и от посещений Вашего Высокопреосвященства и от нашего общего дела, так глубоко мною любимого. Вы не раз изволили выражать сетование Ваши, что это дело не преуспевает, и я первый с душевною скорбию видел невозможность мою и быть председателем в этой злосчастной для меня Комиссии, и осматривать, по Епархии сельские церкви для определение их починок и построек, и хотя я, как говорится из кожи лез, чтобы двинуть дело, я боялся, чтобы Ваша благосклонность ко мне не убавилась, чтобы Вы не приняли последствие за причину и вместе с моими недоброжелателями не винили б меня—без всякой моей в этом вины.

И как нарочно Божием попущением болезнь тяжелая поразила меня так не вовремя. Ваше Высокопреосвященство могли и знать меня коротко и видеть мои правила, чувства, мысли, направления, недостатки. Верьте: не раз самая жизнь мне была в тягость от этого безвременья, от многих горьких прискорбных неудач, от многих жизненных тяжких потерь. Сильна-хоть и мягка— душа моя, тверд, —хотя и гибок, мой характер, всегда чиста и безупречна моя совесть, иначе я не вынес бы стольких огорчений. Всю жизнь мою я беспрерывно наблюдал за собою, и верьте, не смотря на множество недостатков моих, или может быть благодаря им, ложась спать, я всегда думаю: как-бы мне завтра встать нравственно, духовно лучшим, чем я был сегодня... а вся жизнь моя шла по самым острым трениям и колючкам; во вею жизнь я так мало, так мало видел улыбок счастья и так много хмурых, черных дней; столько страшных потерь я перенес... И часто, часто в раздумья пред новым постигавшим меня горем, я спрашивал себя: „откуда мне сие? чем я прогневал Бога? в чем согрешил? Потому что невольно всякое незаслуженное, неведомо нам грядущее горе, мы приписываем наказанию Божию за какие-нибудь грехи. Так и я не знаю покой, именно грех мой вызвал мне болезнь мою; в минуты, когда мне так необходимо было побольше здоровья и сил, которые мне изменили так неожиданно и так безвременно. Когда после долгих страданий желудка и кишок виднелся проблеск возвращение здоровья, я уже стал готовиться к поездке в Минск, в Ваше по-прежнему главное ведение, об этом я писал Вам. Но болезнь не удалилась: сухой кашель с рвотами, боли груди и горла, а наконец огромный, беспрерывные кровотечение 56 дней сразу—меня чрезмерно ослабили. И вот еще сегодня врачи запрещают мне выехать из дому даже в Петербург ранее 2-х—3-х недельного срока и то при теплой погоде, а большую поездку предпринять до совершенного открытие весны, ранее конца апреля или начала мая, никак я не мог бы. С приезда моего и до сегодня я еще не был в С -Петербурге. Между тем и по (настояниям (говорят) Вашим и графа Эд. Ф-ча поспешить, присылкою к Вам кого ни будь, чтобы как-нибудь поскорее взяться за продолжение дела мною начатого и по болезни моей, которая в эту зиму препятствовала (говорят) правильному ходу и преуспеянию церковностpoитeльныx работ, —непременно назначать к Вам другого деятеля. Искренно всей душою сожалею, что дело, ставшее высокою целью моей жизни, которое изучил я специально и основательно во всех возможных отношениях, которое вел так усердно, внимательно, бескорыстно, с таким самопожертвованием и потерями невозвратными, с таким сердечным желанием добра и пользы Государству, народу, духовенству, и церкви, и всем трудящимся для неё, что дело это теперь, по болезни моей, во время зимы перейдет в другие руки. Жаль, что оно не было передано летом, когда и до прошлой зимы не пропало бы много времени, и я, находясь еще в Минске, мог-бы по крайнему разумению моему пособить преемнику труда—ближе ознакомить его с делом мне хорошо известным. Пользы, собственно, для церкви, было бы тогда больше. Жаль, очень жаль—говорю я, но личные сетование мои теперь уже ничего не значат. Под опытным руководством Вашим, с могучими всесторонними содействиями Губернатора и здешнего начальства, верно, теперь церквестроительство подвинется быстрее и лучше. В сущности я действительно того, убежденья, что в чьих бы руках святое дело ни было—лишь бы оно выигрывало, лишь бы шло к лучшему, вернейшему успеху: Божью ниву кто-бы ни возделывал, лишь бы она была получше возделана, кто-бы ни трудился, лишь бы побольше пользы было от его труда, хотя бы безмезднаго, даже не признанного, или осуждаемого, как иной раз мои смиренные, но совестливейшие труды. Конечно не всякий будет иметь в душе более глубокую преданность к пользам церкви православной, более стараться соединить ее с разумною   преданностью Государству, заботливостью о пользах духовенства и народа; иметь более сердечного влечение к Вам, Преосвященнейший Владыко, как отличному Архипастырю и превосходному человеку, о котором я здесь и везде немало добрых слов говорил и писал!! Писал я уже Вам, кажется, что никакая железная воля, никакое железное здоровье не устоять пред волей Провидение под ударами судьбы. И в этом случае каждому, хоть и не оптимисту, надо искать лучшего, новые деятели будут иметь новую поддержку у делопроизводителей здешних, поддержку, которой (к сожалению для пользы церкви) я не имел, напротив... следовательно, все пойдет отлично. Ведь пословица говорить: „на кого Бог, на того и люди"; может быть Провидение, заботясь о православной церкви, послало мне болезнь, чтобы избрать себе другие лучшие сосуды, боле менее достойные, более счастливые. И дай Бог! О, дай Бог успеха церковному, делу! Из глубины души молюсь, и да услышит Господь грешные молитвы мои!

От зоркого внимание Вашего конечно не ускользнул один из главных, более резких недостатков моих: „излишняя прямота и слишком откровенная, правдивость". Как бывает обыкновенно, я вижу, замечаю этот порок в других и думаю: к чему он? В наш гладко-выполированный век" когда стараются и думают придать мягкость и нежность каждому, даже смертельному удару, наносимому душе врага, когда так ловко умеют   золотить самую ядовитую пилюлю, и дать не только приличные и законные, но даже приятные формы поступкам самым неблаговидным, иной раз делам вопиющей несправедливости, к чему эта неуместная правдивость, самостоятельная откровенность, не сгибающая прямота? Говорят: век рыцарства минул, чтобы ратовать за правду, —ради одной правды. Нынче ваше здоровье нагоняет болезнь вашим врагам, ваши удачи сокрушают и терзают, делают вам целые массы новых врагов и никто из них не простит вам ничего никогда, в особенности ваших достоинств, нынче слово правды часто более делает недовольных, более озлобляет, нежели самая наглая бесстыдная железная ложь, мило и ловко сказанная... Все это я знаю и никак не могу одолеть в себе того порока; он сильнее, меня и я не мог не поддаться ему опять, беседуя с Вами в этом письме тотчас же по получении Вашего доброго письма, прямо и откровенно высказываясь и в моих простых бесхитростных словах выражая всю душу мою, которая для Вас всегда была открыта беззаветно. Дай Бог, - чтобы перебирая в Вашей обширной и много-объемлющей памяти калейдоскопе лиц и событий—всегда связанных между собою в делах земных, как бы в волшебном фонаре промелькнувших перед Вами и Вашу многоопытную жизнь, Вы, при случае останавливали на мне доброе воспоминание и судили бы обо мне не так как судят иные, незнающие меня, или ненавидящие „правды ради". Прости им Господи! А Ваше Высокопреосвященство в моей памяти, в моем сердце остались всегда светлой чертой, как человек достойный истинного уважения и особой, самой искренней, глубокой привязанности, которою полна душа моя.

Теперь, я опять в раздумье стою на распутье жизни, без ясно определенного дневного служебного занятия, с едва начавшим выздоравливать телом, с больною разбитою, душой... Помилуй меня. Господи! Помолитесь обо мне, благословите меня, Преосвященнейший Владыко!

 Жена моя очень серьезно нездорова и мои дети просят того же Вашего Архипастырского благословения.

Касательно Вашего поручение о постройке служб я переговорю с братом при первом свидании (недели через 2 или 3) ни немедленно уведомлю Вас об ответе. А во Св. Синоде денег нет, это верно.

Позвольте при этом напомнить Вам обещание Ваше подарить нам в семью нашу Ваш портрет масляными красками. Если, эта мысль и слово не забыты Вами, прошу Вас исполнение не откладывать в долгий ящик. Любя Вас истинно, я решаюсь возобновить эту просьбу мою.

Душою Вам преданный П. Мейер. 19 февраля 1862 г. Царское Село.

-----------------

Минск, 16 марта 1862 г.

 Милостивый Государь

                            Петр Мартинович!

Третьего дня я получил письмо Ваше от 19 истекшего февраля. Послание это, исполненное сетований на судьбу, на врагов, на неудачи серьезно испугало-б меня, если б я не звал, что Вы ...... [21] что в таком состоянии человек поддается крайней мнительности. Не в пылком ли воображении Вашем гнездятся враги Ваши? А если и так, то кто-ж их не имеет? Кто из смертных не подвергается неудачам, скорбям, болезням?  Только малодушные падают под неудачами, Вас же я причислял к древним, стойким, у которых было правилом ...... .    [22]но повторяю, Вы......[23] и мнительность одолела Вами. Надеюсь, что и здоровье Ваше скоро укрепится, оправится жена Ваша и Вы поспешите с приездом в Минск для продолжения трудов по устройству церквей Минской Епархии.

Пишете, Петр Мартинович, будто-бы (как говорят) по настояниям моим и Графа Э. Ф. назначать на место Ваше иного деятеля для церковностроительных работ. Удивляюсь, что Вы, - Петр Мартинович в основание такого убеждение принесли пошлое говорят, уверяю Вас, честным словом, что подобное настояние мне и в ум не приходило. Правда, что, предусматривая будущие помехи от проявившегося здесь польского патриотизма, я полушутя попрекал Вас за неуспешность дела: но тогда, как и ныне, считаю Вас незаменимым по Вашим способностям, опытности, любви к подобного рода занятиям, честности, испытанному бескорыстию и примерной энергии в делопроизводстве. Надеюсь, что начальство с такой же стороны знает Вас и что только в крайности расстроенного здоровья Вашего решится заменить Вас другим.

И так, по вышесказанному я остаюсь в полной надежде, что Вы, Петр Мартинович, возвратитесь к нам для продолжение начатых работ, лишь бы Господь скорее восстановил ни укрепил Ваше и Марии Ивановны здоровье, чего от всего сердца желаю Вам и себе.

Ваш и Вам неизменно преданный слуга и Богомолец Михаил А. Минский.

1. S. Масляный портрет мой взял дляскопированияизвестный Вам живописец Ходасевич и он еще не вернулся из Бобруйска.

--------------

Копия.

ВАШЕ ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО.

Когда, при занятиях церковностроительным делом, Вы изволили возложить на меня обязанность Председателя Минской Комиссии по политическим делам, это было в самый разгар последних мятежных усилий взволновать умы жителей Западных губерний для увлечение их в явный бунт против Русского Правительства. Эпоха была слишком замечательной, чтобы я мог равнодушно пропустить ее мимо глаз, не занеся в мои заметки—хотя как память пережитых в 1861 году необыкновенных смут и тревог,—начиная с самого первого проявления еще безоружных мнимopелигиозныx мятежно  политических манифестаций в Вильно, чрез которую 6-го Августа проезжал я в Минск.

Набросив заметки по ежедневным событиям в краю, мне довольно  известном, видя и зная все совершавшееся вблизи меня, имея сношение серьезные совсем высшим местным Начальством и с жителями губернии, и следя за волнователями края,—невольно пришел я к  мысли, что для правительства было бы не лишним иметь в виду и эти заметки. Тотчас-же дал я переписать их для представления Вашему Высокопревосходительству. Но едва они были заканчиваемы перепиской, как я опасно заболел (что известно и Вам) от употребления пищи, имевшей в себе яд медянки. Едва я выжил, едва весною 1862 года мог явиться к Вам.

Не получив разрешение в свое время представить Вам мою записку и потом слыша отовсюду полную уверенность в совершенном спокойствии края, благодаря мерам, принятым Правительством,—полагал я, что мои  заметки ошибочны и утратили значение свое для всех, кроме меня, и то как одно воспоминание о давно прошедшем, всеми забытом. Вдруг так быстро возникли и разлились кровавые события, подтверждающие горькую истину многих слов в заметках моих... Хотя нет сомнения, что эти недозревшие вспышки, не имеющие материальной силы будут непременно подавлены, но связанные с этими событьями усилия Поляков охватить мятежом западные губернии, указывая на продолжение в них тех же давних замыслов,—налагают на меня обязанность, как на русского и верноподданного, представить мои заметки Вашему Высокопревосходительству и просить Вас повергнуть их благовоззрению ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА,—в том предположении, что верный очерк (от 1 до 50 стр.) политического положения Минской губернии в 1861 году может уяснить взгляд на общее положение края, более или менее, сходное с состоянием Минской губернии; указание-же обширных пределов зла может дать идею о средствах, клонящихся к тому, чтобы в будущем сделать невозможными и попытки и желание восстать и отторгнуться,—связав этот край с Россией более прочными неразрывными узами. С того времени, как заметки мои были переписаны в Минске (писарем Губернского Жандармского штаб-офицера и чиновником Палаты Государственных Имуществ) прошло более 15 месяцев, и правительство приняло много полезных мер, который исключают многие указание мои из 2-й части заметок;—но я не отделяю их для того, чтобы Ваше Высокопревосходительство могли видеть всю искренность желания моего быть полезным Государству (по моему крайнему разумению), хотя бы я и ошибался в выражениях этого желания и в предположенных мною тогда мерах; чтобы Вы изволили оценить всю прямоту моих слов о предмете таком жгучем и не безопасном, сказанных в совершенную пору, сказанных очевидцем, душевно любящим свое отечество.

Прошу Ваше Высокопревосходительство принять благосклонно подносимые заметки с приложениями—в том виде как они составлены и переписаны в Минске в октябре 1861 года, и верить глубокому почтению моему и совершенной преданности.  Подписал П. Мейер.

Гор. . Царское-Село, 31 Января 180З года.

Его ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ

Петру Александровичу   Валуеву.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ

-------------------------------

[1] Воззвание № 1.

[2] Воззвание № 1

[3] Выражение это „ту бендзе, бендзе Борлемики ноц“ слишком часто повторялось здесь; оно часто подмечено у гимназистов и молодежи в оргиях и кутежах, не раз в хмелю говоривших об этом, у дев известного рода. Какая это ночь? спрашивали их иные, не понимая. „Это ночь будет на наш велик день," с усмешкой объясняли им, делая каламбур из слов великий—день, однознаменательного со светлым воскресением.

[4] Воззвание №6

[5] Смотри в приложении

[6] Писано в последних числах октября 1861 г.

[7] Наприм.: выкуп земли от правительства, уплачивая помещикам не капитал по слишком возвышенной ими оценке земли, а только % с погашением в течении определенного срока.

[8] Потом были слухи, будто запасы хлеба начали пополнять.

[9] С грыжами, калек, падучих и т. подобных.

[10] Из русских, православных, не женатых на польках 

[11] У всех бывших, обысканными найдена молитва к сердцу Иисуса. Выдвинуты женщины на первый план, действие через них, и распространение этой молитвы; таки и пахнут участием последователей Лойолы, этих жарких, друзей Росси.

[12] До восстановления совершенного порядка в Царстве Польском. 

[13] В несколько дней обстоятельства так пошли вперед, что 24 октября он уже должен был сделать об этом официальное представление.

[14] Из кавалерии, особенно, в артиллерии также иметь это в виду для провиантского и комиссариатского ведомств, вместо их выслать из России русских опытных и надежных!

[15] Недавно поляки здесь начали много толковать о скандинавской лиге и об отторжении Финляндии, и проч.

[16] Т. е. военного начальника, хотя бы и с другим титулом

[17] Под древнеправославными автор имеет ввиду православных в Северо-Западном Крае, сохранивших изначальное православие после Брестской унии несмотря на гонения во времена Великого княжества Литовского и Речи Посполитой (Прим. составителя).

[18] Ныне на месте взорванного в годы Советской власти Архиерейского дома в Минске стоит Дом офицеров, а от комплекса Архиерейского дома осталось только небольшое строение, в котором сейчас размещается Институт Теологии БГУ (Прим. Составителя).

[19] Речь идет о кафедральном Петропавловском соборе Минска (на дореволюционной Соборной , а сейчас площади Свободы), который был взорван большевиками в 1936 году, и на месте которого в годы советской власти была пивная, а в 2011 году, в исполнение программы «белорусизации» архитектурного ландшафта «Страна Замков», построено здание детской филармонии в стиле униатской церкви.

[20] Архиепископ Минский Михаил (Голубович) (8 ноября 1803 — 6 марта 1881).

Родился в селе Высокое Брестского уезда Гродненской губернии в семье униатского священника. 14 сентября 1828 года рукоположён во священника (униатского). Активно участвовал в подготовке перехода униатов в Православие, много ездил по приходам, и принимал непосредственное участие в работе Полоцкого собора в феврале 1839 года, принявшего решение о воссоединении униатов с Русской Православной Церковью. С 1 марта 1848 года — епископ Минский и Бобруйский. 19 апреля 1853 года возведён в сан архиепископа. Внес огромный вклад в укрепления Православия в Минской губернии. Стараниями Владыки были заведены церковные училища в каждом приходе — при местной приходской церкви. По отчету самого Преосвященного таких церковно-приходских школ в Минской епархии насчитывалось более 500, в которых обучалось 11 тысяч учащихся. Явился инициатором возведения одного из красивейшего и поныне действующего храма в русском стиле - Церкви святой равноапостольной Марии Магдалины на Сторожевском кладбище в Минске. 23 января 1868 года уволен на покой по собственному прошению с пребыванием в Жировицком монастыре. (Прим. Составителя)

[21] Написано лат. шрифтом неразборчиво, —Редак. Скрынченко

[22] Написано неразборчиво, —Редак. Скрынченко

[23] Написано неразборчиво, —Редак. Скрынченко