Восстание 1863-1864 гг. и его ближайшие последствия
Часть четвертая
| Часть I | Часть II | Часть III | Часть IV | Все главы |
«Белиберда и галиматья в здешних умах, и, в особенности, в так называемой умеренной партии – полная. - Докладывал своему брату Великий Князь Константин 22 февраля(6 марта). – С ними толком рассуждать невозможно, такую они несут чепуху. Надежды их на Европу огромны.»[I]
Уже зимой 1863 года мятежники ожидали прихода французов, в отрядах ходили слухи о том, что они уже высаживаются на побережье Ковенской губернии и лишь выжидают весны, чтобы избежать повторения 1812 года. Кто-то даже уже видел французскую конницу у Буга.[II] В Гродно среди поляков внезапно разнесся слух о том, что французы высадили десант в Петербурге. Радости не было пределов. Потом выяснилось, что ничего подобного не произошло, но вот-вот совершится. Польская колония ждала, «и каждый день сообщался точный наступательный маршрут французского флота».[III] Десанта, конечно, не было, но ожидания вмешательства с Запада были не беспочвенны. Общественное мнение Англии и Франции, а вслед за ним и правительства этих государств, заняли откровенно антирусскую позицию, австрийская Галиция превратилась в базу для польских отрядов. Особенную активность развил Папский престол. В Краковских костелах публично освящались знамена повстанцев.[IV]
Католическая церковь в Польше активно участвовала в восстании, папа Пий IX[1] публично крайне жестко осуждал ответные репрессивные действия русских властей, упрекая их в преследовании католицизма. В 1863 г. Ватикан начал процесс канонизации Иосафата Кунцевича[2] - епископа Полоцкого и Витебского, который прославился своими изуверскими преследованиями православной церкви в XVII веке и был убит в 1623 г. отчаявшимися жителями гор. Витебска. Интересно, что Ватикан не был столь внимателен к судьбам своей паствы в Ирландии, 3/4 населения которой исповедовало католицизм. Между тем вплоть до 1869 г. там существовала ирландская англиканская церковь и действовали официальные ограничения в отношении католической.[V]
Католики преследовались и в имущественных отношениях – уже в 1776 г. им принадлежало только 5% всех земель в Ирландии.[VI] Дворянское землевладение было полностью протестантским, католики вынуждены были арендовать землю на весьма жестких условиях. Все сказалось во времена «великого голода». Во второй половине 40-х гг. XIX в., а именно в 1845, 1846 и особенно в 1848 г. неурожай картофеля и жесточайшее английское, т.е. некатолическое, управление Ирландией привели к катастрофе, от голода погибло около 1 мл. чел., а покинуть «зеленый остров» в промежуток между 1845 и 1855 гг. вынуждено было около 2 млн. чел. Точное количество жертв трудно поддается исчислению (о размерах катастрофы можно судить по следующим цифрам: население Ирландии в 1801 г. - 5,22 млн.; в 1831 г. - 7,77 млн.; в 1851 г. - 6,51 млн. чел.[VII]). Протестов со стороны Ватикана тогда не последовало. А в 1863 г. дипломатические отношения Ватикана и России были фактически разорваны, а бестактные выходки папы, заявившего, что поляки защищают католицизм от ереси и преследуются за верность «религии Иисуса Христа», привели и к формальному разрыву отношений в конце 1865 г.[VIII] В 1866 г. в Ирландии также началось восстание, которое, конечно, не вызвало такого же внимания со стороны Ватикана, как Польша тремя годами ранее.[IX]
Партия «отеля Ламберт», традиционно рассматривавшая Кавказ как уязвимую точку на карте России, осложнения в которой могут способствовать достижению задач польского революционного движения, с 1861 г. заметно активизировала свои усилия по поддержке черкесской эмиграции в Константинополе, Париже и Лондоне, надеясь привлечь общественное мнение этих стран и, в первую очередь, Англии к планам организации «войны народов» против России. С января 1863 г. они начали готовить провокации, подобные делу «Виксена». Парижский польский комитет планировал послать суда с оружием к берегам Балтики. На эти цели было собрано около 700 тыс. франков, и при организационной поддержке лондонского комитета был зафрахтован пароход «Уорд Джексон», на который было погружено 600 бочонков с порохом, 3 нарезных орудия, 1200 карабинов, 2 000 сабель и 300 добровольцев.[X]
23 марта судно вышло из Лондона и через пять дней прибыло в Копенгаген. Здесь у «экспедиционеров» начались проблемы. Капитан парохода, узнав о цели экспедиции, оставил корабль, а вслед за ним последовала большая часть команды. Добровольцы с трудом перевели «Джексон» в Швецию, где на него был наложен секвестр. Шведские власти конфисковали оружие, а пароход позже вернули владельцу. Позже было предпринято еще две попытки подобного рода на Балтике, но все они заканчивались приблизительно так же.[XI]
Вслед за этим центр внимания был перенесен на Черное море. В Ньюкасле для перевозки оружия к берегам Кавказа была куплена шхуна «Чезапик». Общие расходы на операцию составили 125 тыс. франков, из которых поляки выдели 15 тыс., остальное было получено от сочувствующей планам общественности, прежде всего - британской. Летом 1863 г. «Чезапик» достиг Константинополя, на борту имелось оружие и обмундирование на 150 человек и небольшой отряд из 6 поляков, 4 турок, 4 черкесов и 2 французских офицеров. Предполагалось, что этот отряд станет организационным ядром для создания специального легиона из поляков, захваченных в плен горцами и русских дезертиров. Протесты русского посольства заставили турецкие таможенные власти обратить внимание на шхуну только в Трапезунде, где ее груз был перегружен на баркас, достигший в сентябре 1863 г. небольшой бухты, контролируемой убыхами - одним из черкесских племен. Никакой поддержки у горцев провокация не получила, скорее наоборот, они были разочарованы малочисленностью отряда.[XII] Сопротивление горцев было уже сломлено. В августе 1863 г. сложили оружие абадзехи, а 21 мая 1864 г. - шапсуги и убыхи. Кавказская война закончилась.
Наиболее близкую России позицию заняла Пруссия. Берлин никак не устраивала перспектива восстановления польского государства, т.к. следующим его шагом мог бы стать союз с Францией для борьбы за Силезию и Померанию. Уже 29 января 1863 г. королем был подписан указ о концентрации на русской границе I-го, II-го, V-го и VI-го Армейских корпусов и о призыве в них резервистов.[XIII] Это делалось для того, чтобы укрепить контроль над территорией, прилегающей к Царству Польскому, по всей лини от Восточной Пруссии до Силезии, для координации действий в штаб Варшавского Военного округа был направлен капитан фон Верди дю Вернуа.[XIV] Прусские власти удвоили военные патрули в Познани, переводили на границу конную жандармерию, усиливали ее патрулирование.[XV] Добровольцы из Силезии просачивались ранее в русскую Польшу. Имевшие опыт службы в прусской армии поляки и выходцы из Европы отличались гораздо более высоким уровнем боеспособности, чем выходцы из района Варшавы.[XVI]
Между тем возможность для интернационализации кризиса возникла там, где ее меньше всего ждали. В ходе боевых действий против мятежников один из небольших русских отрядов был прижат к прусской границе и вынужден был перейти ее. Местные власти не разоружили русских солдат, но перевезли их в удобный для перехода назад пограничный пункт. Этот случай стал отправной точкой для последующей координации действий против польских повстанцев.[XVII] Вильгельм I отправил в Россию своего генерал-адъютанта Густава фон Альвенслебена[3]. Целью этой поездки было заключение русско-прусского соглашения. 2 февраля 1863 г. Бисмарк обратился к Горчакову с письмом: «Рекомендую Вам Альвенслебена, как посредника столь же надежного, как и скупого на слова. Мы очень желали бы, чтобы относительно всякого польского восстания, как и в отношении всякой опасности из-за границы оправдались слова, сказанные императором Гольцу[4], что Россия и Пруссия так солидарно выступают против общей опасности, как будто они составляют одну страну.»[XVIII] Поездка генерала несколько задержалась – в районе пограничной станции Вержболово был поврежден железнодорожный путь.[XIX]
27 января(8 февраля) 1863 г. Россия и Пруссия заключили в Петербурге т.н. «конвенцию Альвенслебена», позволявшую в случае необходимости войскам обоих государств переход границы.[XX] Кроме того, секретной статьей предполагалось наладить обмен информацией о «политических происках как в отношении королевства Польского, так и Великого герцогства Познаньского».[XXI] Бисмарк самым серьезным образом относился к опасности ухода России из Польши и открыто говорил, что в этом случае Пруссия будет вынуждена оккупировать «конгрессовую Польшу».[XXII] Ослабление России было, конечно, нежелательным для Берлина. Что касается отношения к полякам, то Бисмарк сформулировал его предельно ясно еще в 1861 г.: «Я полон сочувствия к полякам, но если мы хотим существовать, нам не остается ничего другого, как их искоренить; волк не виноват в том, что Господь создал его таким, каков он есть, но мы все же стараемся его застрелить, когда можем.»[XXIII]
Русские войска как минимум еще раз – 13(25) апреля – воспользовались правом перейти Прусскую границу(в районе Пиотрокова).[XXIV] Важнее было другое - они всегда встречали у местных прусских властей полную поддержку и уважительное отношение.[XXV] Как отмечалось в официальном докладе, «…поведение и дисциплина русских войск не оставляла желать ничего лучшего».[XXVI] Гораздо хуже складывалась обстановка на стыке Царства Польского с Галицией. Через нее постоянно шел поток оружия и добровольцев.[XXVII] Среди них были и ушедшие в отпуска офицеры австрийской армии, многие из них позже были захвачены в плен.[XXVIII] 20 марта(1 апреля) преследуя отряд повстанцев, казаки перешли австрийскую границу. Беглецы смешались с патрулем австрийского 20-го линейного полка, в результате столкновения один австрийский солдат был убит, остальные обезоружены, и вместе с захваченными повстанцами отведены на русскую территорию, где все окончательно выяснилось.[XXIX] Учитывая тот факт, что Галиция с попущения австрийских властей активно использовалась повстанцами, это было неудивительно. Разумеется, австрийцам было возвращено оружие и принесены извинения, командовавший казаками офицер получил выговор.[XXX] Это был весьма опасный инцидент.
Факт русско-прусского соглашения был использован, по разным причинам, рядом европейских государств, дипломатия которых заявляла о состоявшейся после «конвенции Альвенслебена» интернационализации конфликта. Реакция общественности Англии и Франции на русско-прусскую конвенцию была весьма острой – поползли слухи о готовящейся ноте протеста, которую Лондон и Париж готовились направить Берлину против вмешательства Пруссии в польские дела.[XXXI] Протест был направлен, но в Петербург. 2 марта 1863 г. с нотой в защиту повстанцев выступила Великобритания. В английской прессе печатались бесконечные публикации в пользу поляков. В апреле 1863 г. с особым исследованием русско-польских отношений выступил лорд Солсбери[5]. Оно заканчивалось категорическим выводом: требовалось восстановление положений 1815 г. при посредничестве европейских держав, которое они «к счастью хотят и имеют право предложить».[XXXII] Как показали дальнейшие события, Лондон был не слишком обеспокоен судьбой поляков, но хотел использовать ситуацию для срыва русско-французского внешнеполитического диалога и немало преуспел в этих планах.
Для того, чтобы предоставить мятежникам возможность возвратиться к мирной жизни и продемонстрировать Парижу, Лондону и Вене свою готовность к мирному решению кризиса, 31 марта(12 апреля) 1863 г. Александр II подписал манифест «О Всемилостивейшем даровании полного и совершенного прощения тем из вовлеченных в мятеж в Царстве Польском, которые, не подлежа ответственности за иные уголовные или по службе в рядах войск преступления, сложат оружие и возвратятся к долгу повиновения до 1/13 мая 1863 года.»[XXXIII] В тот же день он написал брату в Варшаву: «Дай Бог, чтобы амнистия произвела то действие, которое мы от нее ожидаем. Затишье мятежа, хотя, может быть, и временное, я счел удобною для сего минутою. Посмотрим, что будет далее. Но я остаюсь при моем прежнем убеждении, что радикальной перемены мы не достинем, пока политика Франции и Англии не разъяснится. На днях мы должны получить их коллективные ноты, на которые амнистия будет лучшим ответом. Остальное в руце Божией, и уповаю на Его милость, что Он нас не оставит.»[XXXIV]
В обращении император попытался убедить своих мятежных подданных в бесперспективности их борьбы: «Все эти проявления другого времени, над которым история уже давно произнесла свой приговор, не соответствуют более духу нашей эпохи. Настоящее поколение должно иметь целью не потоками крови, но путем мирного развития доставить благоденствие стране.»[XXXV] Александр II, судя по всему, искренно верил в справедливость этих слов, но они вызвали подъем патриотических настроений в России. Почти сразу же последовало обращение на Высочайшее Имя от петербургского дворянства, за которым последовали другие адреса. «Пробудившееся русское чувство начинает говорить неумолчно.» - Констатировали 5(17) апреля «Московские ведомости».[XXXVI]
Между тем настроение общественного мнения во Франции приняло такой характер, что Наполеон III счел необходимым отойти от первоначальной политики нейтралитета. 17 апреля 1863 г. к ноте Англии, после недолгого колебания, присоединились Франция и Австрия. Лондон и Париж, ссылаясь на решения Венского конгресса 1815 г. требовали восстановления Польской конституции и проведения амнистии. К огромному неудовольствию Парижа, австрийцы воздержались от жестких требований. Вена опасалась оказаться в польском вопросе между Англией и Францией с одной стороны и Россией и Пруссией - с другой.[XXXVII] Роль британской дипломатии в этой истории была чрезвычайно важна. По сути дела, именно Лондон выступил в данном вопросе инициатором. Это было очевидно такому вдумчивому современнику, как М.Н. Катков, который сумел в целом верно понять смысл демаршей: «Таким образом, Англия не желает войны, не желает и никогда серьезно не желала восстановления Польши. А между тем ей понадобился польский вопрос как орудие, как средство для других целей. Ей понадобилось отвратить внимание силы Европы от другого пункта.»[XXXVIII]
В Польше Пасхальная амнистия так и не привела к желаемому результату. «Высочайший Манифест от 31 марта, - докладывал по команде 7(19) апреля один из русских офицеров, - решительно не производит на польские умы ожидаемого действия. Поляки положительно надеются на помощь западных держав, никакие слова и милости законного правительства близко к сердцу ими не принимаются, а, напротив, все более приходят в раздражение, находясь в затмении, умопомешательстве, каждое человеческое кроткое распоряжение правительства принимают за слабость и бессилие. Живя столько лет в Западном крае, зная общие черты польского характера, полагаю только одно средство может образумить их необузданность: это бить и бить до тех пор, пока они не скажут пословицу «падам до ног»!»[XXXIX] Объективности ради, следует отметить, что амнистией все же пользовались. К 1(13) января 1864 г. добровольно сдались 208 дворян и 356 представителей податного сословия(мещан, однодворцев, разных категорий крестьян).[XL]
Вслед за Великими Державами с нотами, пусть и не столь жесткими, по польскому вопросу выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и Турция. Ноты не были идентичными по тону и тексту, тем не менее, возникла угроза политической изоляции России, в дипломатическом походе против нее тогда отказались принять участие США, где не могли не принять во внимание благожелательное отношение Петербурга к Вашингтону во время гражданской войны. Ноты вызвали резкий подъем духа у повстанцев, они считали свое дело уже выигранным.[XLI] В Варшаве со дня на день они ожидали прихода французов.[XLII] Надежды возникли и у «русского Лондона». Из русских безусловно поддержала восставших только лондонская эмиграция. 1 апреля 1863 г. А.И. Герцен[6] сформулировал свою позицию следующим образом: «Мы с Польшей, потому что мы за Россию. Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польше, потому что хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих.»[XLIII]
14(26) апреля Горчаков ответил на ноты Англии, Франции и Австрии. Ссылки на положения 1815 года были отвергнуты. Польское восстание 1830-1831 гг., заявил русский министр иностранных дел, «имевшее целью объявить свержение царствующей династии, разрушило и основы политического устройства, дарованного в силу Венского договора.»[XLIV] Горчаков советовал: «И так кабинеты, искренно желающие скорее видеть Польшу в условиях прочного мира, всего лучше могут достигнуть этого, помогая, со своей стороны, утишить нравственный и материальный беспорядок, распространяющийся в Европе, и таким образом истребить главный источник волнений, возбуждающих их предусмотрительность.» [XLV] Нота, направленная в Париж, была наиболее учтивой, что соответствовало взглядам Горчакова на перспективы сотрудничества с Францией. Министр высказал надежду на то, что «император Наполеон не откажет в зависящей от него нравственной поддержке…»[XLVI] Что касается ответа Вене, то он был краток и сводился к высказыванию сухой уверенности в том, что австрийцы будут действовать согласно с собственными выгодами и в соответствии с «международными отношениями с Россией».[XLVII]
После этого и польские повстанцы, и революционеры-эмигранты ожидали, что вслед за словами Великих Держав последуют действия. «Штиль! Нервная тишина; тишина ожиданья… тяжелого, мучительного. – Обращался к своим читателям 1 мая 1863 г. Герцен. – Кто не знает мгновений, которые происходят между молнией и громом – мысль прервана, работа остановилась… иные крестятся, приговаривая «свят, свят», другие внимательно считают, стараясь отгадать, близко ли, далеко ли гроза. Мы все это переживаем теперь. Молния сверкнула на Западе, удара нет. Скоро ли, близко ли… уже скорее разразился бы!»[XLVIII] Эти надежды на интервенцию были вовсе не новы для лондонского эмигрантского центра. Еще в Крымскую войну Герцен первым в России занял позицию «пораженчества». В марте 1855 г. он писал в частном письме: «Смерть Николая имеет для нас величайшее значение; сын может быть хуже отца, но все же должен быть иным, при нем не может продолжаться тот непрерывный, неумолимый гнет, какой был при его отце. Война для нас нежелательна ― ибо война пробуждает националистическое чувство. Позорный мир ― вот что поможет нашему делу в России».[XLIX]
Эта его позиция уже тогда была поддержана польской эмиграцией. В апреле 1854 г. один из членов ЦК Польского демократического общества публично выступил в защиту русского пораженца: «Именно потому, что мы нашли во мнениях и трудах А.Герцена достаточные доказательства его уважения к правам Польши, его любви к свободе и отвращения к посягательствам московитов в чужих странах и тому деспотизму, с каким они управляют в своей стране, мы основали с ним тесный международный союз, союз «независимой и демократической Польши» и «демократической и свободной России»…»[L] Через 8 лет после кровавых сражений в Крыму Герцену снова нужен был позорный мир во имя торжества революции. Момент был выбран весьма удачно.
Положение России было сложным. Лучше всех это понимал император. 12(24) апреля, накануне ответа на ноты Держав Александр II писал Константину Николаевичу: «…но минута такова, что честь наша не позволяет нам уступить, и мы должны скорее все лечь за наше правое дело, чем согласиться на те унизительные условия или даже требования, которые могут быть нам предложены. К несчастью, несмотря на все наши усилия, Кронштадт будет почти в беззащитном положении благодаря броненосному флоту неприятеля, к устройству которого мы только начинаем приступать. Во всем этом меня всего более пугают огромные денежные расходы, которые еще более расстроят наши финансы, находящиеся в весьма неудовлетворительном положении.»[LI]
Положение было сложным, и это понимали многие. И все же в России настроения были совсем иными, чем ожидал Герцен. При этом следует отметить, что польский вопрос поначалу не вызвал резкой реакции общества. То есть собственно к Польше оно было настроено скорее позитивно, но все изменилось, когда речь пошла о польских претензиях на границы 1772 г. В Европе этого явно не поняли. «Один из государственных людей Франции выразился недавно, - писал Катков, - что судя по равнодушию, какое русские оказывают к польскому вопросу, надобно полагать, что у них нет того патриотического чувства, которое так сильно развито во Франции, в Англии, в Германии и т.д., и что «Русские – народ выродившийся, у которого нет будущности.» Прошло несколько недель с тех пор, как эти слова были произнесены, и вся Европа могла убедиться, как мало в них истины.»[LII]
Тем не менее, многим казалось, что расчеты на вторжение Запада и на капитуляцию Петербурга вовсе не строились на песке. Франция была настроена весьма решительно. Что касается Англии, то Лондон не хотел серьезных осложнений из-за Польши. Во всяком случае, со своим непосредственным участием. «Конечно, он не хотел войны с Россией. - Писал о Росселе[7] в начале 1864 г. Солсбери. – Но если он смог бы запугать Россию угрозами и так заставить ее принять английские требования, то для этого легко можно было потратить несколько энергичных предложений.»[LIII] Время для шантажа Петербурга было выбрано весьма удачно. Внешнеполитическое положение России действительно было сложным. 29 июня 1863 г. союзники по «Крымской системе» вновь выступили с нотами, содержавшими предложения о перемирии с поляками и созыве конференции 8 держав по польскому вопросу. Предварительная программа включала следующие требования: 1) полная и общая амнистия; 2) национальное представительство, участвующее в законодательстве страны и располагающее средствами действительного контроля; 3) назначение поляков на государственные должности для создания национальной администрации, пользующейся доверием страны; 4) полная и неограниченная свобода совести и отмена всех стеснений в отправлении католического культа; 5) исключительное употребление польского языка как официального в управлении, в органах юстиции и при преподавании; 6) введение упорядоченной и узаконенной системы рекрутского набора.[LIV]
Принятие этих требований и их реализация на практике имело бы единственным следствием отторжение Польши от Российской империи. Польский эмигрантский центр во Франции даже выступил с планом создания будущего государства за счет не только русской Польши, но и австрийской Галиции. Поддерживавших поляков австрийцев предполагалось компенсировать, предоставив им в обмен право на присоединение Дунайских княжеств. Естественно, что согласием Вены, и уж тем более Бухареста в «отеле Ламберт» никто не интересовался – ведь план был одобрен Наполеоном III.[LV] Впрочем, Париж явно торопил события. Александр II не собирался идти на уступки. На заседании собранного для обсуждения вопроса о Польше совета император заявил: «Семь лет назад, за этим столом я совершил один поступок, который могу определить, так как я его совершил: я подписал Парижский договор и это было трусостью.»[LVI] Изумление собравшихся было велико, но реакция на него у обычно весьма спокойного и мягкого императора была весьма энергичной: он ударил по столу рукой и повторил: «Это было трусостью, и я этого больше не сделаю.»[LVII] Столь резкие эпитеты были нетипичны для русского монарха.
«Он (Александр II -О.А.) был человеком школы Николая Павловича, но коренные его душевные свойства были им унаследованы не от отца, а от матери. Душевно он гораздо больше Гогенцоллерн, чем правнук Екатерины II, внук Фридриха-Вильгельма III, племянник Вильгельма I, сын принцессы Шарлотты, отпрыск гогенцоллернских поздних поколений, не талантливых, скорее даже ограниченных, но достаточно толковых и гибких, умевших идти с веком, без творчества, но и без дон-кихотства, всегда готовых самоограничиваться и склоняться одинаково перед сильными фактами и перед сильными людьми, подчиняясь им, с достоинством, но и без крикливого протеста, поколений Йены и Ватерлоо, Ольмюца и Садовой, Штейна и Бисмарка.» - Таким, по мнению русского историка Б.Э. Нольде[8], был Александр Николаевич.[LVIII]
Кн. А.М. Горчаков в депеше от 1(13) июля 1863 г. категорически отверг англо-франко-австрийские требования, указав на то, что с 1831 года Россия владеет Польшей не на основании положений 1815 г., а по праву завоевания, и, следовательно, претензии к Петербургу юридически не могут считаться обоснованными. Петербург был готов обсудить положение в русских, прусских и австрийских польских владениях вместе с Веной и Берлином. Ноты были почти сразу же опубликованы и получили в России горячую поддержку общественности.[LIX]
Для того, чтобы продемонстрировать Европе верность либеральным принципам управления народами Империи Александр II предпринял поездку в Великое княжество Финляндское. Она была необходима в том числе и для того, чтобы противостоять антирусской пропаганде, развернутой поляками в Швеции и рассеять их надежды относительно возможных волнений в Княжестве. В ходе поездки было озвучено решение вновь открыть сейм, который не собирался со времени первого и единственного собрания в Борго в 1809 г.[LX] Результаты были более чем удовлетворительными. «Кратковременным пребыванием в Финляндии остался я вполне доволен. – Писал император своему брату в Варшаву 23 июля(4 августа). – Прием везде был радушный, и народ, кажется, доволен своею судьбою.»[LXI] Это, разумеется, не означало отсутствия проблем – их хватало и здесь. Местное дворянство – шведы – было лояльно, но все же тяготело в культурном отношении к Скандинавии и притесняло финское большинство. Указом 18(30) июля было признано равноправие финского и шведского языков, снят ряд ограничений, инициированных ранее шведской партией.[LXII] 3(15) сентября состоялось торжественное открытие императором сейма Финляндии в Гельсингфорсе. Церемония была весьма пышной.[LXIII] Она знаменовала верность Петербурга политике реформ в случае верности подданных престолу.[LXIV]
Ответ Франции на депеши Горчакова прозвучал в начале августа - она возвращала себе «полную свободу суждений и действий». Это была официальная денонсация русско-французского согласия.[LXV] Русское правительство увеличило численность войск в Польше и Западном крае (Белоруссия, Литва, Правобережная Украина), провело земельную реформу, в результате которой местное крестьянство активно поддержало русские власти. В начале восстания в России существовала и примиренческая позиция, сторонники которой рассматривали конфликт как прискорбное столкновение двух славянских народов. Позиция Запада и наиболее радикально настроенной части восставших придали восстанию опасный характер политического и даже военного противостояния России и Европы.
«Если в восстановлении Польши, - писал Катков, - видят смерть России, то и всякая мера, которая прямо или косвенно будет поддерживать мысль об отдельном существовании Польши, будет мерою прямо или косвенно клонящеюся к пагубе России. Всякий совет в этом смысле будет советом врага.»[LXVI] Ноты западных держав по польскому вопросу усилили эти настроения. Были ли они только эффектной демонстрацией или нет, современники не задумывались об этом. «Общество проснулось, - сообщали «Московские ведомости», - подняло голову и громогласно, тысячами голосов, провозгласило, что оно встанет и будет крепко защищаться, когда придут грабить его дом и резать его детей.»[LXVII]
Правительство готовилось к войне, причем весьма серьезно, понимая мрачные перспективы такого развития событий. Военный министр Д.А. Милютин писал, что война с коалицией европейских держав «в эту эпоху была бы нам гибельна. Военные наши силы не были готовы к войне, по всем частям только начаты были преобразования и разрабатывалась новая организация армии».[LXVIII] Рассчитывать на союзника в Европе в случае войны Россия не могла. Конвенция Альвенслебена не предусматривала поддержку Пруссии в случае нападения на Россию третьего государства. 17 июня 1863 г. король Вильгельм I твердо обещал Александру II в случае нападения на Россию Франции свой благожелательный нейтралитет и воздействие на государства Германии и Австрию для того, склонить их «к соглашению, имеющему целью соблюдение благожелательного нейтралитета».[LXIX]
В начале 1863 г. под знаменами русской армии находилось 818 105 чел., а через год – уже 1 076 124 чел.[LXX] За первую половину 1863 г. Военное министерство увеличило численность войск в Европейской России на 167 тыс. человек, и она достигла (не считая Кавказа) 690 тыс. чел. при 1026 орудиях, из них в Варшавском, Виленском и Киевском округах- 342 тыс. при 410 орудиях.[LXXI] В августе численность войск в трех последних округах достигла 405 тыс., при 442 орудиях.[LXXII] Боеготовность войск была низкой - опасность в случае столкновения с бывшими противниками по Крымской войне потерпеть поражение была реальной. Не хватало резервов, материального обеспечения. Опасение столкнуться опять с ситуацией, в которой размещение заказов на оружие из заграницы станет невозможным Военное министерство приняло решение о расширении собственной базы производства орудий - в 1863 году было решено, что существующей в Петербурге небольшой пушечной мастерской будет недостаточно для нужд армии - она была расширена до завода, еще один завод - в будущем знаменитый Обуховский - был заложен под Петербургом, что стало возможным благодаря значительной беспроцентной ссуде – 2,5 млн. руб. Кроме того, на Каме близ Перми были заложены стале-пушечный и чугунно-пушечный заводы.[LXXIII] Однако эти меры не могли обеспечить быстрый, краткосрочный эффект. Тем временем многие части уже формировались или планировались.[LXXIV]
Два русских клипера, которых восстание застало в Англии по пути в Атлантику и Тихий океан, были возвращены на Балтику. Крупнейший фрегат Средиземноморской эскадры – «Генерал-адмирал» - был также направлен в Кронштадт, второй переведен в Пирей. 4 корвета и 2 клипера Тихоокеанской эскадры стягивались к Нагасаки.[LXXV] В январе 1863 г. на Балтике была заложена блиндированная батарея, в июне - башенные броненосные лодки, ускорены работы по переделке деревянного фрегата в броненосный.[LXXVI] Всего было построено 10 башенных лодок, строившаяся в Англии броненосная батарея «Первенец», которую спустили на воду в мае 1863 г., несмотря на то, что не была завершена установка броневых плит, в августе перевели в Россию.[LXXVII] 5(17) августа, сопровождаемая винтовыми фрегатами «Генерал-адмирал» и «Олег», она пришла на рейд Кронштадта.[LXXVIII] На случай войны были подготовлены к обороне приморские крепости, срочно укреплялись Кронштадт и Керчь. На 1863 год на строительство в Кронштадтской крепости было выделено 2 млн.100 тыс. рублей.[LXXIX] Даже в устье Невы строилась резервная линия обороны, состоявшая из батарей тяжелой артиллерии.[LXXX]
После окончания Крымской войны русское правительство почти в 2 раза сократило военные расходы и с 1859 г. стабилизировало их, не допуская резкого роста. В 1859 г. они составили 106,692 млн. руб., в 1860 - 106,654 млн. руб., в 1861 - 115,965 млн. руб., в 1862 г. - 111,697 млн. руб. Однако Польское восстание заставило Александра II отказаться от этой политики. В 1863 г. военные расходы достигли 115,577 млн. руб., в 1864 г. - 152,577 млн. руб.(цифры даются без учета экстраординарных расходов). В 1863 г. военные расходы составили 37,8% всех государственных расходов Империи, в 1864 г. - 34,97%.[LXXXI] Увеличение военных расходов вызвало резкое ухудшение финансового положения России: если в 1862 г. дефицит государственного бюджета составил 34,85 млн. рублей, то в 1863 г. - 123,016790 млн. рублей (считая 79,442 млн. рублей потраченных сверх первоначальной росписи расходов на 1863 г., из которых 39,110676 млн. рублей было потрачено на нужды армии, и 5,557522 млн. рублей - на нужды флота).[LXXXII] В 1864 г. сумма дефицита государственного бюджета понизилась до 90 млн. рублей при доходах в 321,9 млн. рублей и расходах в 411,9 млн. рублей. Благодаря внешнеполитической стабилизации и последовательной политике сокращения государственных расходов (военные расходы в 1866 г. составили 129 млн. руб.) министерству финансов удалось добиться тенденции к сокращению бюджетного дефицита только к 1866 г., впрочем, это была лишь тенденция, так как сумма дефицита составила 88 млн. рублей при доходах в 325 млн. рублей и расходах в 413 млн. рублей.[LXXXIII]
[1] Пий IX(1792-1878), занимал папский престол с 1846 г.
[2] Кунцевич Иосафат(1580-1623), полоцкий римско-католический архиепископ, канонизирован в 1865 г. Отношение Ватикана к народам, исповедующим православие очевидно. В 1998 г., во время войны в Югославии Иоанн-Павел II начал процесс канонизации другого изувера – хорватского кардинала Алоиза Степинаца, благословившего геноцид сербов, хорватских карателей, зверствовавших, в частности, и на территории СССР – в Белоруссии, на Украине и под Ленинградом. После окончания войны Степинац был осужден как фашистский преступник, и в 1960 г. умер в Ватикане. Выбор святого-фашиста, сделанный польским папой, в 2006 г. был поддержан его немецким преемником Бенедиктом XVI.
[3] Густав фон Альвенслебен(1803-1881) - генерал от инфантерии(1868), на военной службе с 1821 г., в 1861 г. получил звание генерал-майора и стал генерал-адъютантом короля Пруссии Вильгельма I. Во время австро-прусской войны 1866 г. и франко-прусской войны 1870-1871 гг. успешно командовал IV Армейским корпусом.
[4] Роберт-Генрих-Людвиг фон дер Гольц(1817-1869), прусский дипломат, граф. Посланник в Греции(1857-1859), в Турции(1859-1862), в России(1862-1863), во Франции(1863-1867).
[5] Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил(1830-1903), 3-й маркиз Солсбери(1868), британский государственный деятель и дипломат. Член палаты общин с 1853 г., член палаты лордов с 1868 г. Министр по делам Индии в 1866-1868 и 1874-1878 гг. Участвовал в Константинопольской конференции послов в 1876-1877 г., министр иностранных дел в 1878-1880 гг. и 1895-1900 гг., принял активное участие в подготовке и работе Берлинского конгресса, с 1881 г. лидер консерваторов, премьер-министр в 1885-1886, 1886-1902, 1895-1900 гг.
[6] Герцен Александр Иванович(1812-1870), революционер, писатель, философ. Незаконнорожденный сын богатого русского помещика И. Яковлева и немецкой мещанки Луизы Гааг. В 1829-1833 гг. учился в Московском университете, где вместе с Н.П. Огаревым создал и возглавил революционный кружок. В 1834 арестован и сослан в Пермь, а затем в Вятку, где служил в губернской канцелярии. Вернулся из ссылки в 1842 г., примкнул к западникам. В 1847 г. вместе с семьей выезжает за границу. В ходе революции 1848-1849 гг. отказался от своих западнических воззрений, перешел к идеям, впоследствии сформировавшим основы теории русского социализма. В 1850 г. отказался вернуться в Россию по требованию Николая I, в 1852 г. переехал в Лондон, где в 1853 г. основал «Вольную русскую типографию», в 1855 г. стал издавать альманах «Полярная звезда», в 1857 г. - газету «Колокол», до 1863 г. имевшую значительное влияние на русское общественное мнение. Последние 5 лет жизни проживал в Женеве и Париже.
[7] Одо Россель(1829-1884), лорд Амтхилл(1881), британский дипломат, племянник Дж. Росселя, с 1849 г. – на службе в Форейн офис, атташе в Вене(1849-1850), чиновник в центральном аппарате министерства иностранных дел(1850-1852), 1852 г. атташе в Париже(2 месяца), затем в Вене, в 1853 г. переведен 2-м атташе в Париж, в 1854 г. – 1-м атташе в Константинополь, в 1858 г. назначен секретарем посольства во Флоренцию, в том же году переведен резидентом в Рим. Так как официально дипломатических отношений между Лондоном и папским двором не было, то до 1870 г. оставался неофициальным представителем Великобритании в Папской области, посол в Берлине(1871-1878), участник Берлинского конгресса, с 1881 г. – 1-й барон Амтхилл.
[8] Нольде Борис Эммануилович(1876-1948), русский ученый из остзейской дворянской семьи, барон. Общественно-политический деятель, член ЦК кадетской партии, юрист, дипломат, профессор кафедры международного права Петербургского университета, Александровского лицея и Высших Бестужевских курсов, юридический консультант МИД(1907-1914). Товарищ министра иностранных дел в первом составе Временного правительства, член Предпарламента. В ноябре 1917 г. был подвергнут кратковременному аресту. Весной 1918 г. выступил с программой сотрудничества с Германией. В 1919 г. эмигрировал во Францию, один из организаторов русского отделения при Сорбонне, декан Русского юридического факультета при Институте славяноведения(Париж). Соредактор журнала «Право и хозяйство», председатель Главного управления Российского Красного Креста(Париж), Юридического общества в Париже, член Центрального бюро Комитета съездов русских юристов заграницей, преподавал на Зарубежных высших военно-научных курсах в Париже. Во время нациcтcкой оккупации Франции занял антигерманскую позицию, сотрудничал с Сопротивлением, после освобождения Франции награжден орденом Почетного легиона. Член, а с 1947 г. президент Международного института права, умер в Лозанне.
Литература:
[I] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Переписка наместников королевства Польского январь-август 1863 г. С..
[II] Ягмин А. Ук.соч.// ИВ. 1892. Том 50. Вып.10. С.76.
[III] Митропольский И.А. Ук.соч.// РА. 1895. №1. С.133.
[IV] Русский инвалид. 6/18 февраля 1863 г. №30. С.152.
[V] Альконост. Современная политика Великих Держав. // Морской сборник(далее МС). 1915. №1. С.62.
[VI] Lieven D. Empire. The Russian Empire and its rivals. Yale University Press. 2001. P.274.
[VII] Morgan K. The Oxford illustrated history of Britain. Oxford-NY. 1996. PP.425; 451.
[VIII] Татищев С.С. Ук.соч. М.1996. Т.1. СС.593-594.
[IX] Альконост. Ук.соч. // МС. 1915. №1. С.62.
[X] «Россия под надзором»… СС.610-611.
[XI] М.А. Бакунин по отчетам III отделения.// КА. М. 1923. Т.3. СС.201-205.; М.Бакунин и экспедиция на пароходе «Ward Jackson».// КА. М.1925. Т.7. C.108-145.
[XII] Дегоев В.В. Кавказский вопрос в международных отношениях 30-60-х гг. XIX в. Владикавказ. 1992. СС.214-215; 220; 222; 224.
[XIII] Ревуненков В.Г. Ук.соч. С.123.
[XIV] Воспоминания прусского министра...// ИВ. 1900. Том.100. Вып.6. СС.873-874.
[XV] Московские ведомости. 1863. 27 янв. №22. С.2.
[XVI] А.-Д. Г. Двадцать дней в лесу...// ВС. 1863. №8. С.516.
[XVII] Ревуненков В.Г. Ук.соч. С.134.
[XVIII] Письма О. Бисмарка А.М. Горчакову.// КА. М.1933. Т.6(61). С.13.
[XIX] Воспоминания прусского министра...// ИВ. 1900. Том.100. Вып.6. С.875.
[XX] Нольде Б.Э. Внешняя политика. Исторические очерки. Пгр. 1915. С.183.
[XXI] Ревуненков В.Г. Ук.соч. С.134.
[XXII] Там же. СС.134-135; 141.
[XXIII] Тэйлор А. Дж. П. Борьба за господство в Европе 1848-1918. М.1958. С.166.
[XXIV] Журнал военных действий в Царстве Польском с 17/29 апреля по 25 апреля/7 мая 1863 года. Б.м. Б.д. СС.6-7.; Московские ведомости. 26 апреля 1863. №89. С.2.
[XXV] Русский инвалид. 21 апреля/5 мая 1863 г. №86. С.368.
[XXVI] Извлечение из донесения прусской службы 1-го Померанского уланского полка майор Шмидта, о переходе в прусские владения двух русских рот, под командою майор Нелидова. // Русский инвалид. 24 апреля/6мая 1863 г. №88. С.378.
[XXVII] Русский инвалид. 6/18 февраля 1863 г. №30. С.152.
[XXVIII] Берг Н.В. Польское восстание в 1863-1864 гг...// РС. 1879. Том 25. Вып.5. С.72.
[XXIX] Приказ по войскам, в Царстве Польском расположенным.// ВС. 1863. №7. С.25.
[XXX] Там же. С.26.
[XXXI] Московские ведомости. 1863. 13 февр. №33. С.2.
[XXXII] Essays by the late Marquess of Salisbury. Foreign politics. Lnd. 1905. P.60.
[XXXIII] ПСЗ. Собрание второе. СПб.1866. Т.38. 1863. Отделение первое. №39443. СС.290-291.
[XXXIV] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Переписка наместников королевства Польского январь-август 1863 г. С.180.
[XXXV] ПСЗ. Собрание второе. СПб.1866. Т.38. 1863. Отделение первое. №39443. С.291.
[XXXVI] Московские ведомости. 5 апреля 1863. №72. С.
[XXXVII] Ревуненков В.Г. Ук.соч. СС.200-211.
[XXXVIII] Московские ведомости. 7 апреля 1863. №74. С.2.
[XXXIX] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг... С.121.
[XL] Там же. С.171.
[XLI] Ягмин А. Ук.соч.// ИВ. 1892. Том 50. Вып.10. С.94.
[XLII] Ягмин А. Ук.соч.// ИВ. 1892. Том 50. Вып.11. С.415.
[XLIII] Колокол. 1 апреля 1863. №160.
[XLIV] Особое прибавление к №86 Русского инвалида. 21 апреля/5 мая 1863 г.
[XLV] Там же.
[XLVI] Там же.
[XLVII] Там же.
[XLVIII] Колокол. 1 мая 1863. №162.
[XLIX] Герцен А.И. Л. Пьянчени, 4 (16) марта 1855 г. // Соч. в 30 т. Т.25. М. 1961. С.248.
[L] Восстание 1863 года. Материалы и документы. М.1963. Т.1. Русско-польские революционные связи. С.16.
[LI] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Переписка наместников королевства Польского январь-август 1863 г. С.191.
[LII] Московские ведомости. 9 апреля 1863. №75. С.1.
[LIII] Essays by the late Marquess of Salisbury... P.196.
[LIV] Бисмарк О. Ук.соч. М.1940. Т.1. С.227.
[LV] Edwards S.H. Op.cit. P.133.
[LVI] Горяинов С.[М.] Босфор и Дарданеллы. Исследование вопроса о проливах по дипломатической переписке, хранящейся в Государственном и С.-Петербургском Архивах. СПб.1907. С.129.
[LVII] Там же.
[LVIII] Нольде Б.Э. Петербургская миссия Бисмарка1859-1862. Россия и Европа в начале царствования Александра II. Прага. 1925. С.41.
[LIX] Московские ведомости. 10 июля 1863 г. №150. СС.1-2.
[LX] Милютин Д.А. Воспоминания. 1863-1864. М.2003. СС.212-214.
[LXI] Восстание 1863 года. Материалы и документы. Переписка наместников королевства Польского январь-август 1863 г. С.331.
[LXII] Милютин Д.А. Воспоминания. 1863-1864. М.2003. С.218.
[LXIII] Русский инвалид. 6/18 сентября 1863 г. №195. С.833.
[LXIV] Милютин Д.А. Воспоминания. 1863-1864. М.2003. СС.276-277.
[LXV] Тэйлор А. Дж. П. Ук.соч. С.171.
[LXVI] Московские ведомости. 5 мая 1863 г. №97. С.1.
[LXVII] Московские ведомости. 14 мая 1863 г. №103. С.1.
[LXVIII] Отдел Рукописей Российской Государственной библиотеки(далее ОР РГБ). Ф.169. Оп.14. Карт.3. С.279.
[LXIX] Ревуненков В.Г. Ук.соч. С.285.
[LXX] Столетие Военного министерства 1802-1902. СПб. 1914. Т.4. Главный штаб. Исторический очерк. Ч.3. Кн.1. Отдел.2. Комплектование войск с 1855 по 1902 г. СС.56; 60.
[LXXI] ОР РГБ. Ф.169. Оп.14. Карт.4. С.4.
[LXXII] Там же. С.108.
[LXXIII] Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии в 1914-1918 гг. М.1922. Ч.2. СС.96-98.; Огородников С.Ф. Исторический обзор развития и деятельности Морского министерства за сто лет его существования(1802-1902 гг.). СПб. 1902. С.188.
[LXXIV] ОР РГБ. Ф.169. Оп.14. Карт. 4. С.4.
[LXXV] Ведомость судам, находящимся в заграничном плавании.// МС. 1863. №3. СС.48-49.; Ведомость судам, находящимся в заграничном плавании.// МС. 1863. №5. СС.247-248.
[LXXVI] Спуск однобашенных броненосных лодок «Лава», «Перун» и «Тифон», двухбашенной лодки «Смерч» и 24-х пушечной батареи «Не тронь меня».// МС. 1864. №7. СС.1-2.; Спуск броненосного фрегата «Севастополь».// МС. 1864. №9. СС.1-2.
[LXXVII] Русские броненосцы.// МС. 1865. №1. СС.7; 16.
[LXXVIII] Русский инвалид. 10/22 августа 1863 г. №175. С.750.
[LXXIX] Раздолгин А.А., Скориков Ю.А. Кронштадтская крепость. Л.1988. С.245.
[LXXX] Там же.
[LXXXI] Блиох И.С. Финансы России XIX столетия. История-статистика. СПб.1882. Т.2. С.195.
[LXXXII] Там же. СС.115; 117.
[LXXXIII] Нарочницкая Л.И. Россия и отмена нейтрализации Черного моря 1856-1871. К истории Восточного вопроса. М.1989. СС.49; 51.
Продолжение следует