Представляем читателям сайта «Западная Русь» монографию кандидата исторических наук Валерия Николаевича Черепицы «Город-крепость Гродно в годы Первой мировой войны: мероприятия гражданских и военных властей по обеспечению обороноспособности и жизнедеятельности», вышедшей в 2006 году. В монографии, написанной в жанре истории повседневности, повествуется о самых разнообразных мероприятиях гражданских и военных властей города-крепости Гродно в годы первой мировой войны, показаны связи между историческим процессом и повседневным бытом.
В своей обширной работе В.Н. Черепица представляет огромный фактический материал по работе гражданской администрации и тыловых служб действующей армии прифронтового города, рисуется объективная картина трудностей, с которыми столкнулось население Гродненской губернии, а также успехи и ошибки властей в решении сложных задач военного времени.
В данной публикации размещаем заключительную главу, в которой дается обзор событий, развернувшихся в Гродненской губернии в годы Первой мировой войны, а также послевоенные состояние края сразу после заключения Брестского мира.
Все монографию можно открыть в формате PDF по этой ссылке.
Практически только год находились город и крепость Гродно в объятиях первой мировой войны. Но это время (от начала объявления его на военном положении и спешной эвакуации), вместило в себя чрезвычайно много не только для гражданских и военных властей города, но и для всех горожан. Ценой немалых усилий представителям всех ветвей власти удалось успешно провести мобилизацию запасных и ополчения, благодаря чему была оказана существенная помощь действующей армии, успешно завершено формирование трех Гродненских ополченских дружин. Уверенными темпами осуществлялось проведение всех видов строительных и специальных работ на объектах Гродненской крепости, что получило в целом позитивную оценку императора Николая II, посетившего осенью 1914 года город и его укрепрайон. Достаточно динамично перестраивалась жизнь города и гарнизона на военный лад. При всей сложности финансового положения Гродно власти в течение полугода успешно сдерживали рост цен на предметы первой необходимости, обеспечивая население продуктами питания, водой и топливом, не допустив распространения в городе эпидемических заболеваний.
Путем реквизиций и широкой благотворительности удалось наладить существенную помощь армии в поставках продуктов питания, одежды, обуви и военного снаряжения, в материальной и морально-нравственной поддержке гродненских семейств, кормильцы которых ушли на фронт, а также в медицинской помощи раненым воинам. Несмотря на все тяготы и лишения, выпавшие на долю осажденного города, власти находили возможным проводить компенсационные выплаты населению города за ущерб, нанесенный им войной, поддерживать действия «сухого закона». Большая помощь оказывалась беженцам, уходившим на восток, достаточно организованно были проведены эвакуационные мероприятия в Слониме, а затем и в глубине России. В сложных и драматических условиях войны гражданские и военные власти показали достаточно полную дееспособность, умение оперативно решать нелегкие государственные задачи. Разумеется, что не всегда мероприятия городских властей проводились эффективно и до конца. Причиной тому была не только сама война, министерская «чехарда», непоследовательность и противоречивость в работе различных ведомств, но и традиционная канцелярско-бюрократическая волокита, формальное следование «параграфу».
Много издержек имелось в деятельности властей по обеспечению «государственного порядка». Одной из негативных сторон этой работы была так называемая шпиономания, большой моральный и экономический ущерб наносился определенной части населения города не всегда обоснованным выселением и депортацией. Явно преувеличенными были цензурные гонения, а также меры, направленные на борьбу со слухами и паническими настроениями. Между тем, общественно-политическая ситуация в городе находилась под контролем. В городе в это время не было зафиксировано деятельности ни одной антигосударственной или антивоенной организации, не было забастовок рабочих промышленных предприятий, волнений среди крестьян окрестных деревень. Причиной этому чаще всего были не охранные мероприятия жандармов и не гражданская позиция горожан, а реалии сурового быта города в условиях войны, резкое уменьшение численности его населения. В такой обстановке было, что называется, «не до политики».
Несмотря на сложный социальный и этноконфессиональный состав жителей города (его верхов и низов), а отсюда и разные материальные и духовные устремления, вся их жизнь в тот тяжелый военный год сводилась к естественному и общепонятному желанию – продержаться и выжить. Сделать это было крайне нелегко, но они выполнили свой человеческий и гражданский долг перед своими потомками. В этой атмосфере выживания, несомненно, формировались и сталкивались между собой самые различные альтернативы в налаживании послевоенной государственной и общественной жизни. Общая «усталость» народа в поисках своего социального идеала, думается, и привела к тому, что свершилось в 1917 году. Своя доля участия в этих событиях, «которые потрясли весь мир», была внесена и гродненцами – участниками, свидетелями и мучениками Первой мировой войны.
Данная констатация вполне подтверждается материалами заседания так называемой Русской управы, состоявшегося в Гродно 1-2 декабря 1918 года с разрешения германских оккупационных властей. На этом заседании, кроме членов Русской управы и Белорусского комитета, присутствовали и делегаты от всех уездов губернии в количестве 186 человек. Именно здесь, наряду с рассмотрением «современного состояния губернии», впервые был дан краткий анализ, что называется, «по горячим следам» всему тому, что пережило население г. Гродно и губернии во время войны. Весьма примечательно, что костяк Русской управы составили гродненские чиновники, сумевшие сразу же после подписания Брестского мира вернуться из Калуги и других мест на родину.
Открыл заседание председатель Гродненской Русской управы, землевладелец Е.Е. Курлов. В его достаточно эмоциональном выступлении получила освещение та сложная во многих отношениях ситуация, в которой оказались возвратившиеся из эвакуации гродненские чиновники: «Два месяца тому назад приехавшего в Гродно меня поразило, что ни в общественных местах, ни в магазинах, ни просто на улицах, не было слышно родного – русского слова. Не говорю уже о полном отсутствии русской печати, школы, даже вывесок: не лучше обстояло дело и с деревней, где крестьяне – белорусы местами даже боялись открывать свою национальность, угнетаемые назначенными местной властью солтысами ( старостами – В.Ч.), проводившими определеную польскую сепаратистскую политику. Все жители губернии – белорусы попрятались по своим углам в одиночку, как бы заранее обрекая себя на погибель. Первый клич к объединению, первый русский голос подала Русская управа, тогда еще состоявшая из небольшой группы лиц, отчасти уже бывших в городе, отчасти вновь приехавших. Население отозвалось. Управа организовала несколько отдельных собраний и, наконец, удалось созвать сегодняшний губернский съезд, показавший, что живо еще наше национальное самосознание... От имени губернской управы я приветствую съезд. Работа предстоит большая: все сломано, все разъединено; все нужно организовать, объединить, спаять: время дорого, опасность близка и для того, чтобы сохранить себя, не дать погибнуть своему национальному «я» нужно работать, работать и работать».
После избрания председателя собрания (Е.Л. Зверкова), состава рабочего президиума и проверки мандатов делегатов с мест была оглашена повестка дня съезда: «1) о возникновении, историческом развитии и деятельности Управы; 2) о предстоящих выборах старост в местечках и деревнях; 3) о народном образовании; 4) выяснение убытков, вызванных войной; 5) беженское дело в губернии; 6) церковное дело; 7) сельскохозяйственное дело; 8) политическое положение Гродненской губернии; 9) пополнение состава Управы».
Выступивший по первому вопросу бывший чиновник губернского правления Е.Л. Зверков, значительно расширил и конкретизировал сказанное при открытии совещания Е.Е. Курловым: «Граждане! Два месяца тому назад, когда первые из приехавших сюда русских людей заметили полное отсутствие в Гродне, что могло напомнить коренным обывателям здешнего края и пришедшим сюда войскам о существовании русских, – они, эти первые, возвратившиеся к своим родным местам, русские интеллигентные люди, решили объединиться и создать какой-нибудь орган, который мог бы сосредоточить в себе и представительство русских людей, и охрану их национальных и религиозных интересов. Такое объединение русского православного населения было тем более необходимо, что в крае существовали организации польские и еврейские, и лишь русские, православные интересы были совершенно забыты. Получалось впечатление будто здесь никогда не было русского края. Немецкие власти делили население на евреев и поляков, не вспоминая никогда о русских. Правда, это было вполне естественно до заключения Брестского мирного договора, так как русское население, и в особенности интеллигенция, было принудительно эвакуировано русскими властями вглубь России. Эта мысль, зарождавшаяся у всех русских, возвратившихся в Гродно, объединила их. Создалась инициативная группа интеллигенции, поставившая себе задачей объединить русское православное население для защиты своих национальных, религиозных и общественных интересов. На небольшом частном собрании была избрана Гродненская Русская управа, в которую вошли представители различных слоев населения в количестве 9 человек. Заявив о своем существовании немецкому командованию, Русская управа добилась признания ими существования в крае, и, в частности, в Гродно русских.
В первую очередь управа занялась улучшением положения в Гродно Православной Церкви и улучшения быта бедных, особенно возвращающихся беженцев. Но вот наступил следующий этап в ее развитии: нам стало ясно, что польской агитации здесь мы должны противопоставить агитацию белорусскую, и, следовательно, от задач общественных мы должны перейти к задачам политическим… Вспомнив, что судьба Белоруссии была когда-то неразрывно связана с судьбой Литвы, мы решили вступить с образовавшимся ныне литовским правительством в переговоры о возможности образования Литовско-Белорусского государства и вступления в эту государственную единицу Гродненской губернии на автономных началах. Одновременно с ведением этих переговоров управа позаботилась об увеличении своего личного состава, что дало ей возможность создать в различных частях губернии свои отделения и созвать сегодняшний первый Гродненский Губернский Белорусский съезд».
Не имея (в данной работе) возможностей для анализа причин, вынудивших Гродненскую Русскую управу для розыгрыша «белорусской карты» (в ходе обсуждения повестки дня она постоянно присутствовала в пикировке членов управы и представителей Белорусского комитета – В.Ч.), отметим лишь то, что у бывших гродненских чиновников в их политических устремлениях, включая и факт наименования своего съезда «Первым Гродненским губернским Белорусским съездом», не было ни малейшей доли сочувствия так называемым белорусским националистам: название «Белорусский» они воспринимали лишь в одном единственном смысле – как составной части триединой русской нации (великоросы, малоросы и белорусы). Значительное место в «выборе» этом политического направления сыграла неимоверная боязнь революции и грядущего приближения к городу большевиков: все это вынуждало маневрировать – «любовь зла…».
Непосредственное отношение к поднимаемой в данной работе теме имело обсуждение четвертого вопроса повестки дня – «Выяснение убытков, вызванных войной». С докладом по этому вопросу выступил член управы (в прошлом гродненский вице-губернатор), а затем – депутат IV Государственной Думы А.А. Ознобишин. Не вызывает сомнения, что тяготы и лишения, пережитые докладчиком за последние (после оставления Гродно) три года существенно повлияли на оценку им действий властей во время эвакуации населения в 1915 году. Хорошо знакомый «с положением этого вопроса» А.А. Ознобишин разбил его на два периода: до эвакуации и после. По свидетельству докладчика, «в течение первого периода большинство должностных лиц могли освидетельствовать описи оставляемого и уничтожаемого имущества. Для расчета по реквизициям были образованы реквизиционные комиссии, квитанции которых и должны были оплачиваться казначейством. Но комиссии эти были образованы слишком поздно: в частности, комиссия в Гродне была образована за неделю перед вступлением неприятеля в город. Таким образом, большинство реквизиционных квитанций осталось неоплаченными и по сие время. В течение второго периода эвакуировавшиеся землевладельцы образовали в Петрограде «Гродненский обывательский комитет», который и взял на себя расчеты по реквизиционым квитанциям. В короткое время из ассигнованных правительством 15-ти миллионов рублей комитетом было израсходовано около 9-ти миллионов, но на удовлетворение интересов крупных землевладельцев. Это положение не могло, конечно, удовлетворить широкие массы населения. Нападки на комитет были произведены даже со стороны прессы. Следствием этого явилось назначение правительственной ревизии и закрытие комитета: все дела по возмещению убытков были переданы в образованную в городе Калуге «Гродненскую особую оценочную комиссию», которая просуществовала с 1- го октября 1917 года по 1-е февраля 1918 года, т.е. по день ликвидации советским правительством всех беженских учреждений. По существовавшим правилам особая комиссия выплачивала за имущества, уничтоженные или реквизированные русскими военными властями. В период времени существования комиссии поступило к разрешению 22 000 ходатайств, из них было рассмотрено около 3000. Вознаграждение выдавалось в размере 25% убытков; для жителей крепостного района размер этот был увеличен до 50%. Следующей инстанцией, пересматривавшей в ревизионном порядке все дела оценочной комиссии, была военная ликвидационная комиссия и, наконец, третьей инстанцией был особый комитет. Особая оценочная комиссия, составленная из представителей всех ведомств и сословий, все дела рассматривала тщательно и, как показала практика, правильно, так как решения особой комиссии не отменялись, между тем, всякое решение о выдаче денег должно было непременно пройти через все три инстанции. Такая организация работы тормозила дело. Русская управа, придавая чрезвычайно важное значение вопросу о возмещении населению убытков, причиненных войной, предпринимала и предпринимает шаги к разрешению этого вопроса в положительном смысле…». В завершение своего выступления А.А. Ознобишин заявил о необходимости учреждения при управе специального отдела, который мог бы заняться выяснением размеров убытков и их возмещением при содействии литовского правительства. Это предложение присутствующими было принято единогласно.
По «беженскому вопросу» выступил бывший чиновник Пчицкий. Он говорил «о бедствиях и частых смертельных случаях при отступлении беженцев в места их эвакуации», а также, по признанию докладчика, о «том самом обидном», что выпало на долю беженцев при их реэвакуации на родину: «беженец, вернувшийся в свой дом, застал полный разлад и опустение; кустарники вместо хат, либо же собственные хаты, занятые чужими крестьянами». Поэтому, объяснил докладчик, для всесторонней помощи этим людям при Гродненской Русской управе был открыт беженский отдел. В ходе обсуждения этого вопроса крестьянин Михальчук от имени приславших его в Гродно людей просил управу «прежде всего, снабдить беженцев хлебом, решить вопрос о землеустройстве и, в-третьих, предоставить в распоряжение беженцев лесопилки». Выступавшие в прениях говорили также о «необходимости снабжения населения зерном» и о путях улучшения работы среди беженцев за счет введения в состав соответствующего отдела управы представителей от крестьян и об организации уездных и беженских подотделов.
Докладчиком по «вероисповедальному вопросу» выступил настоятель Гродненского Софийского собора, протоиерей Иоанн Корчинский. Указав на то, что «священники не остались на своих местах (в период всеобщей эвакуации в 1915 году – В.Ч.) вследствие запрета на то русских властей», оратор привел в качестве примера печальную участь тех представителей «русского духовенства, оставшегося в Гродно, которых немцы не расстреляли только потому, что за них вступились еврейские представители». Далее протоиерей Корчинский отметил: «В настоящее время в губернии находится до 80 священников. Но делу возрождения религии мешают немцы, которые чинят всевозможные препятствия к совершению православных треб». Затем докладчик остановился на «истории освобождения православного кафедрального собора в Гродно от поляков» и на проблеме Красностокского монастыря. В последнем «обучалось до 600 девочек – крестьянских сирот, эвакуированных при отступлении русской армии в Россию и теперь возвратившихся на родину». Докладчик говорил о «необходимости создания по всей губернии подотделов вероисповедального отдела управы с целью выяснения церковных убытков и составления описей по сему вопросу», а также о пожелании «воссоединения католиков-белорусов и православных белорусов», и о «совершении дополнительного служения в костелах на белорусском языке». Последнее обстоятельство вызвало дискуссию, инициатором которой явился представитель Белорусского комитета Матусевич: «Меня удивляет, почему протоиерей Корчинский, ссылаясь на то, что 18 ксендзов решили ввести в католическое богослужение белорусский язык, ни словом не обмолвился о том, что и всему православному духовенству надо было бы последовать этому примеру. Меня удивляет, почему православное духовенство в 1915 году бросило свою паству, и почему это явление почти не имело места среди католического духовенства. Своим выездом священники нанесли большой ущерб православному населению. Церковь должна быть отделена от государства, Русская управа не должна заниматься вероисповедальными вопросами, а духовные лица не должны вмешиваться в политическую жизнь страны». В ответ на реплику Матусевича сразу же выступил член Русской управы Фон-Дитман: «Здесь только что был брошен упрек православному духовенству. Граждане, я не католик и не православный – я лютеранин. Здесь я вижу пристрастное отношение к православному духовенству. При отступлении в 1915 году католические ксендзы чувствовали себя спокойно, и это понятно, так как неприятельская армия, будучи в массе своей католической, не могла отнестись к ним недружелюбно. В другом положении находились православные священники. Православная религия является для Европы непонятной. Все же непонятное встречает в людях недоброжелательное отношение. Православное духовенство, оставаясь на местах, могло оказаться в опасности; ожидать поддержки ему, хотя бы симпатии со стороны пришельцев, не приходилось. Православное население всегда крепко держалось своей веры, и уважая своих пастырей, предвидя возможность глумления над ними со стороны неприятеля, само уговаривало их выехать. Упрек, брошенный православному духовенству, совершенно им не заслужен». Отвечая Матусевичу, протоиерей Иоанн Корчинский подробно остановился «на условиях, заставивших русских священников покинуть свои приходы». Он отметил «ту роковую ошибку, которую сделало русское духовенство, покинув свою паству», но просил принять во внимание тот факт, что «немцы смотрели на русских священников как на шпионов, в то время как к ксендзам и евреям их отношение было иным». После этого отец Иоанн заявил о «преждевременном введении белорусского языка при православном богослужении, ввиду того, что это богослужение ведется на церковно-славянском языке, вполне понятном и родном белорусам». Обсуждение этого вопроса завершилось принятием постановления «о передаче всех церковных дел на местах в церковные подотделы, сносящиеся по всем вопросам с вероисповедным отделом Русской управы».
Таким образом, характер обсуждения всех вопросов на съезде 1-2 декабря 1918 года в Гродно, состоявшемся по инициативе Гродненской губернской Русской управы, выявил их прямую или косвенную связь со многими событиями, имевшими место в городе и губернии в 1914-1915 году. Тяготы эвакуации и реэвакуации, революционные потрясения 1917 года и вспыхнувшая братоубийственная гражданская война еще более усложнили ситуацию на Гродненщине. Появилось несколько вариантов ее разрешения, однако итоги их развития никто не брался предсказать. Во многом объяснялось это горьким опытом Первой мировой войны, когда думали об одном, а получили другое. И тем не менее, участники гродненского декабрьского совещания 1918 года рассматривали мероприятия гражданских и военных властей по обеспечению обороноспособности и жизнедеятельности города-крепости Гродно в 1914-1915 годах как вполне адекватные диктату того нелегкого времени.
Война означала не только коренной сдвиг в сознании людей, она потрясла появлением структуры повседневности: все и вся сорвалось со своих насиженных мест. Человеческий материал стал собираться в кучу, в толпу, в массу, лишенную глубинных корней. В этой огромной инертной массе народа в одном месте и в одно время накопилась гигантская энергия, которая и разрядилась на объекте, против которого была направлена. Эта толпа искала врага, который сорвал ее с насищенного места и персонифицировала в нем все свои беды. Причина такого рода сдвига (эвакуация, беженство и т.д.) толпа видела не в том, что все происходящее с ней – это цивилизационный сдвиг, а в чьих-то зловредных кознях. Вышеозначенное вполне убедительно подтверждается «хождениями по мукам» в годы Первой мировой войны значительной частью населения города-крепости Гродно.