Детские годы, воспитание, образование и начало церковной деятельности (1798-1827)

Будущий митрополит Литовский и Виленский, член Св. Синода, Иосиф (в миру Иосиф Иосифович Семашко) родился 25 декабря 1798 г. в селе Павловка Липовецкого уезда Киевской губернии. В тот же день он был крещен своим родным дядей униатским священником Николаем Семашко. В момент его появления на свет в местном православном храме, незадолго до того переделанном из униатской церкви, зазвонили колокола, благовестом призывая православных к Рождественской заутрени. Она в те времена на Украине совершалась по уставу после полуночи. Отец новорожденного - Иосиф Тимофеевич - впоследствии придавал этому обстоятельству промыслительное значение.

По свидетельству самого владыки, когда совершенно неожиданно для престарелого отца его сын совершил общее воссоединение униатов, он сказал: «Видно, недаром родился сын в тот же день, что Иисус Христос... должна быть правда на его стороне»¹.

В родословной высокопреосвященного Иосифа и истории его семьи, при обилии сведений, достаточно много белых пятен. Его дед Тимофей, и отец Иосиф, рукоположенный в 1811 г., т.е. через 13 лет после рождения будущего архиерея-воссоединителя, были униатскими священниками. О том, кем являлись более далекие его предки доподлинно неизвестно. Однако владыка упоминал, что в церкви села Павловки они были пастырями². Помимо того, родные братья его отца - Николай, Петр, Фома и Павел - служили священниками в недалеких от Павловки местах, а две сестры были замужем за униатскими священниками. Это было возможно только в случае прочной традиции семьи, из чего следует: Семашко представляли собой весьма древний западнорусский священнический род. Некоторые биографы полагали, что они принадлежали потомственному дворянству. Такое мнение основывалось на помещенных в 1-м томе Записок владыки 2-х документах: «Подлинная грамота царя Алексея Михайловича, данная шляхтичу Мстиславльского уезда Ивану Семашке, на владение деревнями в Мстиславльском и Оршанском уездах,от 20 августа 1654» , и «Выпись из книг земских уезда Винницкого, о заявлении экстракта из Киевского Дворянского Депутатского Собрания, о дворянстве фамилии Семашков, выданная 25 августа 25 августа 1808 за № 464». Вместе с тем Д.А. Толстой в своем «Очерке служения митрополита Литовского Иосифа» ничего не говорит об его дворянском происхождении, упоминая лишь, что владыка Иосиф родился «от униатского священника»³. А.Е. Егоров, лично знавший владыку еще в ранней молодости и неоднократно бывавший у него дома, пишет, что Семашко относились к «сельскому сословию»⁴. Г.Я. Киприанович, проведя скрупулезное исследование этого вопроса, весьма убедительно доказал, что в Российской империи род Семашко не мог претендовать на потомственное дворянство, хотя ближайшие родственники владыки, в частности его двоюродный брат Яков Николаевич, пытались это делать в первые годы Х1Х века⁵. Они ссылались как на документальные упоминания о благородном образе жизни прадеда и деда владыки, так и на то, что «предки их от времен наидревнеших... привилегиями, присущими шляхте пользовались» и это подтверждено двенадцатью шляхтичами, происхождение которых не вызывает сомнения⁶. Конечно, в Российском государстве осуществлявшем «разбор шляхты», особенно после польского восстания 1830-31 гг., этого было недостаточно. Но сам высокопреосвященный в официальном послужном списке, заполненном им в марте 1861 г., несомненно, отдавая отчет в проблематичности данного вопроса, сделал запись о своем происхождении: «Из дворян»⁷. То есть сам он, а, следовательно, и его родители не сомневались в принадлежности к благородному сословию. Поэтому с достаточной долей уверенности можно утверждать: несмотря на непризнание правительством империи, митрополит Иосиф происходил из старинного украинского шляхетского рода, многие члены которого были священниками, по всей вероятности, сначала в Православной, а затем и в униатской церкви. К этому надо добавить, что мать Иосифа - Фекла Семеновна - тоже происходила из большой и влиятельной семьи униатских священников Ивановских. Епископ Луцкий Кирилл Сероцинский был ее двоюродным братом и, соответственно, дядей Литовского митрополита. Таким образом, предки Иосифа и многие его родственники по отцовской и материнской линии принадлежали к униатскому духовенству. В начале XIX в. в основном это были безместные священники, т.е. пастыри без паствы. Проживая в гуще православного народа, они, как правило, совершали богослужения или в боковых приделах латинских костелов или в дворовых каплицах польских помещиков, привыкших к славянской службе в базилианских школах, где многие из них получили образование и воспитание.

 

Семья будущего архиерея-воссоединителя была небогатой, но достаточно состоятельной. Отец наследственно владел 50-ю десятинами земли (1 десятина = 1.09 га.) и обрабатывал ее с помощью наемных работников. Помимо этого, он имел большую пасеку, торговал волами, рыбой, за которой посылал обозы на Дон, а также занимался извозом, т.е. грузоперевозками, и чумачеством, для чего отправлял подводы в Крым за солью.

Уклад жизни семьи был патриархальным в лучшем смысле этого понятия. Дети (всего их было восемь - пять братьев и три сестры) росли в любви. Они воспитывались примером высокого благонравия родителей и с ранних лет приучались к труду. Иосиф был старшим из сыновей и правой рукой отца в хозяйственных делах. В его обязанности по преимуществу входила забота о волах, которых он в свободное от учебы и ночное время должен был пасти и охранять. В этом ему помогали батраки. Г.Я. Киприанович, собравший множество сведений о детстве владыки, приводит следующий интересный факт: «На замечание крестьян, зачем отец поручает «паничам» такие трудные работы, он обыкновенно отвечал: пусть прежде поучатся работать, а «пановать» будут после»⁸. Атмосфере детства, наполненной любовью и трудом, высокопреосвященный приписывал высокое моральное чувство, которое он ощущал в течение всей жизни .

Уже в самом раннем возрасте, в Иосифе обнаружились высокий интеллект и тяга к знаниям. Этому способствовало то, что его отец сумел собрать небольшую библиотеку, в которой были книги в основном исторического содержания, а также Библия. Обучившись грамоте, мальчик серьезно увлекся чтением, так что еще до двенадцатилетнего возраста он по несколько раз перечитал двухтомную историю Рима, и трехтомную Англии, выучив их практически наизусть. Трижды Иосиф прочел книги Священного Писания. У него развилась страсть к чтению. Лучшим удовольствием он считал достать новую книгу. Когда его сверстники свободное время проводили в детских забавах и шалостях он, уединившись, впитывал книжную мудрость. Это увлечение оказало на умонастроение и развитие характера будущего владыки огромное влияние. Оно не только оберегло его от «многого, чему предается праздное юношество» , но и посеяло в нем высокие гражданские и религиозные идеалы, а также развило способность сравнивать их с состоянием окружающего общества. Тяга к книжному знанию сочеталась у Иосифа с удивительной в ребенке отрешенностью от мира, склонностью к уединению и созерцательности, которые со временем только возрастали. Он любил в тишине наблюдать жизнь природы, в одиночестве гулять по окрестностям родного села. Особо его увлекал вид звездного неба. На него он мог, не смыкая глаз, смотреть часами.

Такие черты: нравственный императив, тонкий пытливый ум и отстраненная наблюдательность, - в совокупности давали юному Семашко возможность глубоко анализировать свой личный опыт и делать самостоятельные выводы, часто наперекор общему мнению. Это оказалось весьма кстати, т.к. детские впечатления Иосифа были очень противоречивыми. Семашко оставались единственными униатами в родной Павловке. Все прочее местное население в 1795-96 гг. решительно покинуло унию и вернулось в православное вероисповедание. В таких условиях родители Иосифа не могли не демонстрировать лояльность Православию. Они это успешно делали⁹, но, в то же время, оставались твердыми униатами. Его мать, которая во время богослужения в православной церкви часто стояла в саду, примыкавшем к стене храма, и молилась в одиночестве, слушая доносившиеся до нее пение, никогда не посещала эту церковь. На недоуменные вопросы детей она неизменно отвечала: «Нам (униатам - А.Р.) не вольно туда ходить»¹⁰. Это подтверждает лично знавший семью владыки А.Е. Егоров, но он утверждает, что такого же мнения придерживался и отец будущего митрополита. Он пишет: «На спрос его однажды - почему они туда не ходят молиться? - ему отвечали, что то-де русская церковь, а у них есть свой униатский костел»¹¹. Помимо того, семья Семашко не была полонизирована. Их быт и нравы мало отличались от быта и нравов простых крестьян. Дома они говорили на местном украинском наречии, мать даже не знала польского языка¹². В то же время родители Иосифа в своем представлении и в глазах соседей были шляхтой и принадлежали панскому польскому, а не простонародному украинскому кругу. Отсутствие религиозной и социальной органичности жизни семьи в окружающей среде была быстро замечена разносторонне одаренным мальчиком. Осмысление этой проблемы составляло для него главную задачу в детские и юношеские годы.

Начальное образование будущий Литовский митрополит получил в домашних условиях, а оно в ту эпоху традиционно тесно соединялось с участием детей в церковных службах. В Павловке не было униатского храма, поэтому первые годы жизни его посылали на богослужение в православную церковь. Это привело к тому, что с самых юных лет Иосиф привык к православной службе, всей душой полюбил ее. Одновременно его глубоко тронули глубокая религиозность и высокое благочестие простого украинского православного народа. В 1827 г., будучи уже прелатом, он так описывал свои детские впечатления от православного храма: «Благоговение и усердное моление простого народа, всеобщая благопристойность, важная наружность священника, внятное, величественное богослужение, довольно приятное песнопение клироса, сделали глубокое на меня впечатление - и младое мое сердце напиталось возвышенными понятиями, чувствами и благоговением, толь приличными священной нашей религии» . Но с 12 лет, вопреки желанию мальчика, родители запретили ему ходить в церковь и начали возить сына в ближайший латинский костел. Целью было приучить его к католической службе и ввести в свой круг: общество местной знати - польских помещиков и ополяченной украинской шляхты. Латинское богослужение, отношение к религии и нравственности в этой среде произвели на юную душу гнетущее впечатление. Отзываясь о костеле, Иосиф в 1827 г. писал, не жалея темных тонов: «Какое сравнение! Вместо благоговения нашел я холодность, высшим сословиям в отношении к вере обыкновенную; вместо приличия - непристойные коверкания франтов; вместо внятного богослужения - совершенно невразумительное; вместо приятного пения - оглушающие органы с ужасным ревом органисты; наконец, здесь нашел я толстого краснощекого ксендза, которого проказы, помимо моей молодости, из разговоров родителей и других особ довольно мне были известны»¹³. Это породило в его душе, наполненной книжными идеалами, большое сомнение в религиозной правде католицизма, неприязнь к амбициям, вольности и вообще стилю жизни шляхты. Такое настроение Иосифа усиливалось тем, что, живя в окружении украинских крестьян до 12 лет от роду, он приобщился к устному творчеству этого народа и полюбил его песни, сказки, предания. Но фольклор Украины, более двух столетий служившей ареной кровавой борьбы русских и польских этно-культурных и религиозных начал, не был нейтральным. В нем дышала память о величии Киевской Руси. Был особо популярен многие столетия переходивший из уст в уста героический богатырский эпос. Наряду с этим здесь сквозил пыл трагической борьбы украинцев за национальную и религиозную самобытность против всего польского и самих поляков, как врагов и угнетателей. «Я слушал с участием, -вспоминал впоследствии высокопреосвященный, - рассказы этого народа, прикрашенные едкими сарказмами на своих притеснителей; внимал с детским сочувствием тяжким его стонам - и этот местный дух оставил во мне глубокое впечатление, так что слово: негидный Лях, было для меня типом чего-то презренного и ненавистного»¹⁴. Отсюда в юной душе рождалось расположение к России и ее народу. Первые впечатления Иосифа от соприкосновения с могуществом русского государства, видимым порядком, царившим в нем, только укрепили его настроение. Митрополит писал в своих воспоминаниях: «Помню еще и ныне, сколь сильно билось мое детское сердце при виде стройных русских войск; помню, сколь высокое понятие внушали мне они о России; помню, с какой отрадою слушал я рассказы старых служивых и русские их песни; помню, как меня малютку, ласкали русские офицеры»¹⁵.

В итоге, в первые годы жизни в отчем доме вопреки социальному происхождению и религиозной принадлежности, во многом вопреки, а не благодаря воле родителей, в Иосифе возникли глубокие симпатии к Православию, России, русскому народу и его государству. Одновременно в его душе выработалась до конца неосознанная антипатия к полонизму. Можно заключить: мироощущение юного Семашко сложилось, с одной стороны, вследствие противоречивой двойственности, в которой оказалось безместное духовенство греко-католической церкви на Украине в конце XVIII начале XIX в.; с другой стороны, на его формирование повлияли личные качества будущего православного архипастыря.

С 1809 по 1816 г. Иосиф обучался в Немировской гимназии (Каменец-Подольского уезда Подольской губернии), находившейся в ведении князя А. Чарторыйского. По характеру обучения, составу наставников и учеников эта школа представляла собой чисто польское учебное заведение. В одном классе с Семашко учились всего 6 униатских поповичей. Остальные дети по исповеданию были католики из семей польской и ополяченной украинской шляхты. Православных были единицы. Здесь даже не было православного или униатского законоучителя. Как униатские, так и православные ученики посещали католические уроки Закона Божия и ходили на богослужение в костел. Языком преподавания был польский. Русский изучался как иностранный и находился в пренебрежении. Все преподавание направлялось на воспитание в подрастающем поколении польских патриотических чувств и неприязни к России . Несмотря на все это, высокопреосвященный Иосиф свидетельствует, что общее польское направление воспитания в гимназии его не коснулось. Он относил это к тому, что, во-первых, ему пришлось столкнуться с явной несправедливостью. Дети польских землевладельцев открыто пользовались незаслуженными льготами, что оскорбляло его обостренное нравственное чувство и только усилило неприязнь к польской знати . Во-вторых, за годы учебы ни разу, в отличие от других гимназистов из униатских семей, он не проводил в праздности каникулярное время в семьях поляков-помещиков. На каникулах он постоянно приезжал домой к родителям, и помогал отцу в хозяйственных делах. «Произошло ли это по молодым моим летам, - вспоминал владыка, - по неопытности, или по чрезвычайной застенчивости, но вышло к добру. В польских домах и семействах, вероятно, написался бы я предрассудками, неприязненными России и Православию, подобно другим моим товарищам, и привык бы к развлечениям, которые изменили бы мой характер и строгие правила родительского дома»¹⁶.

В Немирове Иосиф сохранил приобретенную с самого раннего возраста привязанность к Православию. Этому способствовало народное украинское православное окружение школы, располагавшейся на земле древней Брацлавщины, известной твердым сопротивлением унии в самые тяжелые годы гонений. В этом море тонули голоса польских наставников будущего архиерея-воссоединителя. Более того, здесь его почтение к Православной Церкви не просто сохранилось, но усилилось, подкрепленное определенной долей исповедничества. Оно выразилось в том, что при встрече с местным священником с длинной бородой и одетым в широкую рясу, гимназист Семашко всегда самым почтительным образом раскланивался с ним, терпеливо и с достоинством перенося многочисленные ядовитые насмешки соучеников¹⁷. Несомненно, для подростка это было подвигом, который, помимо прочего, свидетельствует об удивительной силе и независимости его характера.

Уровень преподавания в гимназии был невысоким, но Иосиф постарался заполнить этот пробел самообразованием. Он всеми путями старался получить интересующие его книги и внимательно их изучал, делая выписки в особые тетради. О напряженности самообразования юного гимназиста говорит то, что за годы учебы у него накопилось огромное количество тетрадей с цитатами из литературных произведений исторического, художественного, а также поэтического содержания на польском языке¹⁸. В результате стремления к знаниям он окончил гимназический курс первым в разрядном списке.

В 1816 г. Семашко поступил в Главную католическую семинарию при Виленском университете, выпускники которой должны были занимать административные должности в системе высшего управления католической и униатской церквей, а также профессорские вакансии в епархиальных семинариях. Здесь он получил качественное богословское образование и учился не просто с увлечением, но наслаждался возможностью получать знания, одновременно продолжая и самообразование. Его редкое для молодого возраста трудолюбие и целеустремленность простирались до того, что за все время, проведенное в стенах семинарии, он ни разу сам не просил начальство отпустить его в город¹⁹. Четыре года, проведенные в этом высшем учебном заведении, во многом определили жизненный путь и особенности богословского мышления владыки. Между тем Главная семинария представляла собой весьма интересное и не лишенное противоречий явление.

Образование и воспитание студентов-униатов в Виленской богословской школе имели вполне определенную цель: в максимальной степени укрепить в них веру в истинность римского католицизма, теснейшим образом привязать будущую образованную элиту униатской церкви к римскому обряду и интересам польского общества на бывших территориях Речи Посполитой. А. Чарторыйский, стоявший у истоков создания Главной семинарии, видел решение этой задачи в практической реализации идей эпохи Просвещения. Поэтому, используя влияние на императора Александра I, он добился, чтобы Виленская семинария не зависела от латинской иерархии, а находилась в подчинении администрации университета, и наметил в ней нетрадиционные для польской католической церкви тенденции преподавания и воспитания студентов.

Первое - изучение церковных предметов осуществлялось по учебникам, которыми пользовались в австрийских университетах, в частности по руководству Клипфеля. Они были составлены в духе царствования императора Иосифа II, известного религиозным либерализмом. В этих книгах, несмотря на принятие всех положений католического вероучения, содержалась жесткая критика злоупотреблений папства, и указывалось на их негативные последствия для церковной жизни Запада. Архиепископ Антоний Зубко, однокашник митрополита Иосифа по Главной семинарии, в связи с этим вспоминал следующее: «Клипфель... в догматическом богословии, хотя и основывает папскую власть на словах Спасителя, сказанных Петру о ключах, о камне, о спасении стада, однако ж, в выноске, хотя мелким шрифтом, указывает изречения святых отцов первоначальной церкви, которые все понимали эти слова так, как понимает их греческая церковь. К тому же Клипфель не приводит никаких подложных доказательств, которыми изобилует учение ультрамонтанов»²⁰.

Второе - наставники Виленской семинарии, заслужившие у известного историка польской культуры А. Брюкнера наивысших похвал за свою ученость²¹, читали лекции в духе свободы и широты мысли. На занятиях по Священному Писанию выдающегося слависта, униатского священника профессора Михаила Бобровского, который в своих исследованиях опирался на оригинальные тексты Библии, не было места для вероисповедной исключительности католицизма. В свою очередь профессор ксендз Я. Ходани, излагая проблемы нравственного богословия, старательно чуждался «суеверной темноты»²², клеймя ее, как пережиток средневековья. Но особенно в этом отношении выделялись профессора главных богословских дисциплин - догматического богословия и канонического права - Клонгевич и Капелли. Б. Клонгевич не просто соглашался с мнениями австрийских авторов учебных пособий, но и сам все время разыскивал источники, подтверждавшие их выводы²³. Итальянец А. Капелли обрушивался на злоупотребления папской власти и богатых римских прелатов с каким-то необъяснимым «наслаждением», не стесняясь в высказывании «едких сарказмов»²⁴. Он, к примеру, упоминая о форме, употребленной в начале постановлений Тридентского собора: «По внушению Святого Духа», замечал, что «то было по внушению не Духа Святого, а папского золота, как самого влиятельного аргумента»²⁵. Капелли говорил с кафедры: «Должно наступить время, когда истина выплывет наверх и весь догматизм восточной кафолической церкви восторжествует над римским»²⁶. «Думаю, - отмечает в своих воспоминаниях митрополит Иосиф, - ни в одной Православной академии воспитанники не услышат о злоупотреблениях Римской Церкви того, что я слышал от сих двух наставников». При этом преподаватели Главной семинарии не позволяли себе никакой критики в сторону Православной Церкви. «Вероятно, боялись», - предполагает митрополит Иосиф²⁷.

Третье - свободное от ультрамонтанской исключительности латинства преподавание богословских предметов сочеталось с царившей в стенах Главной семинарии особой внутренней атмосферой, отличавшейся братскими, лишенными отчужденности и недоброжелательности, отношениями между воспитанниками разных обрядов. Студенты размещались в жилых комнатах вперемешку, составляли смешанные товарищеские кружки. Никто не пользовался никакими привилегиями. Воспитанники латинского обряда участвовали в униатских службах, которые шли попеременно - месяц по латинскому и месяц по униатскому чину. Им очень нравилось заведенное выпускниками Полоцкой униатской семинарии партесное пение, и они с удовольствием пели в униатском церковном хоре. По свидетельствам современников, это было единственное тогда место, где соприкосновение латинян и униатов носило мирный и дружеский характер²⁸. Митрополит Иосиф с теплотой и благодарностью вспоминал прекрасные отношения ксендзов-преподавателей к греко-униатским студентам²⁹.

Четвертое - идеи польского патриотизма преподавателями богословского факультета открыто не пропагандировались. Они господствовали в умах светских профессоров и студентов. Но семинаристы не соприкасались с ними, кроме как на переменах перед лекциями светских дисциплин. В среде студентов-мирян царили материалистические убеждения и равнодушное отношение к религиозным вопросам³⁰. Поэтому такие краткие встречи не приводили к близкому знакомству и обмену мыслями и настроениями, а порождали только недоумения. Митрополит Иосиф приводит в своих Записках такое воспоминание: «Помню, мой товарищ, бывший после Минским преосвященным, Антоний Зубко, достал как-то номер старинного журнала Улей (Православный журнал -А.Р.). Мы его начали просматривать вдвоем, в Ботаническом классе, до прихода профессора. Нужно было тогда посмотреть шум, который подняли светские ученики университета. «Разве такие нам нужны священники!.. которые забывают мать Польшу. которые сочувствуют России» - и мы должны были припрятать поскорее свой журналец»³¹.

Описанные тенденции рисуют весьма симпатичную картину образования и воспитания униатов в Главной семинарии. Но эта картина имела и обратную сторону. По поводу научно-критической системы преподавания в Вильно высокопреосвященный Антоний Зубко вспоминал: «Несмотря на весь либерализм семинарских лекций в нас все-таки крепко вперяли мысль, что власть над единою католическою церковью должна сосредотачиваться в руках одного лица, подчиняющегося, впрочем, контролю и узаконениям вселенских соборов. Но этими пределами и ограничивался весь заповедный фундамент папизма»³². То есть свобода и широта научной критики, сквозившая в лекциях Клонгевича, Капелли, Ходани и др., была далека от радикализма. Отсюда становится понятным, что это был тонко рассчитанный ход. Не секрет, что самокритика, даже самая едкая, никогда никого не отталкивает. Она является свидетельством жизненных сил общества, способного критически посмотреть на себя, и всегда привлекательна. В этом контексте обретает смысл и факт принятия к руководству в преподавании богословия австрийских учебников. Научно-критическая система преподавания и даже критика исторической актуализации идеи папства не отталкивала, но прочно привязывала униатов к латинству.

В свою очередь воспитание семинаристов-униатов совместно с латинским юношеством и нарочитое доброе отношение к ним со стороны преподавателей-ксендзов еще более соединяли греко-като-ликов с римлянами. Правда, это отношение несло в себе изрядную долю фальши. Свидетельство тому - профессор Б. Клонгевич, известный критическими лекциями и доброжелательностью к студентам независимо от их обряда, на самом деле в узком кругу доказывал вред допуска униатов к высшему богословскому образованию. Он неоднократно писал об этом своему начальству³³. Сверх того, преподаватели семинарии опасались успехов униатских студентов в науках. Например, профессор Ходани, по предмету которого, Иосиф писал диссертационное сочинение, публично говорил коллегам: «Он (Семашко) так усердно трудится, что или возведет римскую церковь в России на высшую ступень могущества, или до основания разрушит ее, опираясь на свою превратную ученость» .

Наконец, отсутствие пропаганды полонизма среди униатов в Главной семинарии тоже можно оспорить. Основным языком обучения - лекции, устные ответы, сочинения, учебные проповеди в семинарском костеле - был польский. Этот же язык был и общепринятым разговорным в среде студентов и преподавателей. Русский язык звучал только на занятиях по русской словесности, которые по воспоминаниям Иосифа, хотя и оставили в его душе заметный след, отличались слабостью³⁴. «В лекциях профессоров, - пишет историограф Виленской семинарии П. Жукович, - все польское ненавязчиво трактовалось, как свое родное: наш польский писатель, наша польская литература, наша польская история - обычные выражения этих лекций»³⁵. В дополнение к тому: книги, предлагавшиеся семинаристам для внеклассного чтения были тоже польскими. В результате польский патриотизм ненавязчиво, но верно проникал в души молодых униатов.

Латинские воспитатели греко-католического духовного юношества, действуя в системе, созданной А. Чарторыйским, добивались многого. По наблюдениям митрополита Иосифа, греко-като-лики выходили из Виленской богословской школы «рассудительными Римлянами, но не хорошими Униатами»³⁶. Это было успехом римского обряда и большой угрозой для унии в России. Однако Главная семинария все-таки не вполне достигала ожидаемых от нее результатов. Причины кроются в следующем.

Во-первых, существовало дикое несоответствие между добрыми и дружественными отношениями латинян и униатов в стенах университета и тем, что его униатские питомцы видели в реальной жизни. А там, вне пределов учебных классов, католики римского обряда, как паны, шляхта, так и ксендзы считали католиков-униатов людьми второго сорта, открыто и всяческими способами выражали к униатам презрение и в буквальном смысле уничтожали унию, занимаясь прозелитизмом среди ее чад. Проведшие четыре года в закрытом и добром мирке семинарии молодые униатские богословы от этого контраста испытывали шок, после которого воспитанные в них симпатии к латинству и Польше претерпевали изрядную коррекцию³⁷;

Во-вторых, иерархия католической церкви, латинские монашеские ордена и базилиане относились к этому учебному заведению, основанному на либеральных идеях князя А. Чарторыйского, крайне отрицательно. С разных сторон ей предъявлялись разные претензии. Виленские католические епископы считали это учебное заведение неканоническим, т.к. оно подчинялась администрации университета, а не власти местного архиерея. Проявляя корпоративную солидарность, управляющие прочих католических епархий России также смотрели на Виленскую духовную школу недоброжелательно. Неоднократно высшая латинская иерархия поднимала вопрос об упразднении богословского факультета в Вильно³⁸. Монашеские ордена тяготились возложенным на них бременем материального обеспечения семинарии, саботировали эту обязанность³⁹, отказывались посылать в Вильно для получения высшего образования своих членов и тоже всячески хлопотали о закрытии этого учебного заведения⁴⁰. Вместе как одни, так и другие обвиняли семинарию в том, что образование в ней не соответствует духу католической церкви. Наконец, их крайне беспокоило наличие здесь униатского отделения.

Особую борьбу вели с Виленской богословской школой иезуиты и базилиане. Иезуиты в это время заняли весьма специфическую позицию и находились в оппозиции не только польским патриотам во главе с князем А. Чарторыйским, но и всей католической иерархии в России и даже папскому престолу⁴¹. Члены Общества Иисуса, несомненно, через своего воспитанника, первого ректора Виленского университета прелата И. Стройновского, который был председателем комитета по составлению устава Главной семинарии, повлияли на формирование этого учебного заведения. Но правительство не допустило их в стены универси-тета⁴². Тогда они повели с ним решительную борьбу. Используя связи в Петербурге, иезуиты сумели добиться в 1812 г. признания за своей Полоцкой академией прав университета и вывели из ведения Виленского учебного округа все свои училища⁴³. Всюду они распространяли слухи об антикатолическом направлении духовного образования в Вильно и называли Главную семинарию масонским заведением. Базилиане вторили своим покровителям иезуитам и пытались перетянуть на себя образование униатского духовенства. В 1818 г. они даже представили правительству проект перенесения за свой счет униатского отделения Главной семинарии в местечко Картуз-Березу⁴⁴. Вообще униатский монашеский орден отличался агрессивностью по отношению к Вилен-ским студентам из белых поповичей. Неизгладимые раны они нанесли многим юным душам⁴⁵. «Между нами и базилианами, -вспоминал архиепископ Антоний Зубко, - была такая антипатия, что базилиане для своих молодых монахов, живших в одном корпусе с семинаристами, назначали особого учителя из монахов, хотя низшего по образованию, нежели учители семинарии»⁴⁶.

Все это очень странным образом повлияло на Главную семинарию. Дело в том, что в результате негативного отношения католические монашеские ордена бойкотировали ее и не посылали сюда учиться своих членов⁴⁷. Латинские епархиальные власти (прежде всего Самогитская, Минская, Могилевская епархии), направляли в Виленский университет далеко не самых лучших по успеваемости выпускников низших епархиальных семинарий. В противоположность этому униатское белое духовенство не пыталось противоборствовать Главной семинарии. Не имея иной возможности дать своим детям высшее богословское образование униаты старались отправлять в Вильно наиболее способных учеников из Полоцких семинарии и иезуитской академии, а также священнических сыновей, получивших хорошее среднее образование в светских гимназиях. В результате Виленская католическая семинария оказался местом, где вопреки обыкновению униаты интеллектуально доминировали над латинянами. Но, по наблюдениям владыки Антония, направление образования в семинарии действовало на студентов разных способностей по-разному. Чем талантливее был ученик, тем более в нем воспитывалась широта взглядов и терпимость. Поэтому семинаристы униаты оказывались более подверженными критической составляющей в лекциях наставников богословского факультета. Высокопреосвященный Антоний припоминает только одного униатского воспитанника, который был католическим фанатиком. Среди же римских католиков таких было достаточно, преимущественно из тех, кому особенно не давалась наука. Он приводит пример, когда один из студентов латинского обряда - клирик из Самогитии - топтал ногами и плевал на попавшую к нему брошюру антипапского содержания. Но такое поведение вызывало у униатов не соблазн, а только смех⁴⁸.

В итоге, Главная католическая семинария не вполне достигала желательных для польских патриотов целей. С одной стороны, ее выпускники интеллектуально привязывались к католицизму и напитывались польским духом. С другой стороны, они, вопреки ожиданиям идеологов полонизма, до конца не разделяли польских интересов и видели свой долг в защите и возвышении унии. При этом неизвестно чтобы кто-либо из них помышлял о необходимости присоединиться к Православию. Все это в полной мере относилось и к Иосифу Семашко. Его биографы в один голос говорят, что он вышел из Главной семинарии не только без предубеждения против Православной Церкви, но и с сильным предубеждением против католи-цизма⁴⁹. Кажется, подтверждение тому можно найти у ближайшего сподвижника и однокашника «архиерея-воссоединителя» архиепископа Антония Зубко. Он, в частности, вспоминает, что во время обучения слышал от Иосифа много «малороссийских песен и поговорок, в которых ясно высказывалась нелюбовь к ляхам и даже к унии»⁵⁰. Также владыка Антоний говорит, что во время обучения будущий Литовский митрополит «уже был вполне самостоятелен в своих убеждениях, направленных к единению с русским народом»⁵¹. Однако, сам прелат Иосиф в 1827 г. в письме, поданном им императору Николаю I через Карташевского, писал: «В Главной семинарии я приобрел степень магистра богословия, но вместе с тем приобрел и привязанность к Римлянам и даже много польского патриотизма, особенно по прочтении Истории Конституции 3-го мая»⁵². Более того, до 1827 г. он не задумывался о присоединении к Православию. Наоборот, он искренне трудился на благо унии. Отсюда можно придти к выводу, что симпатии к России и Православию в Главной семинарии у него не исчезли до конца, но были серьезно затуманены новыми симпатиями к Польше и римскому католицизму.

В 1820 г. Иосиф Семашко завершил обучение в Главной семинарии, получив степень магистра богословия за диссертационное сочинение «Christiana cura bonorum temporalium»⁵³. В течение последующих двух лет он проходил церковное послушание в должности асессора консистории Луцкой епархии (в м. Жидичин) и исполнял обязанности воспитателя в местной ставленнической семинарии. В это время Луцким епископом Иаковом Мартусевичем над ним была совершена ипподиаконская хиротесия (без вступления в брак), а затем диаконская и священническая хиротонии (соответственно 6 октября и 26 декабря 1820 г., 28 декабря 1821 г.). Участие в делах управления Луцкой епархии дало толчок размышлениям будущего Литовского митрополита о состоянии унии в России, ее месте в религиозном противостоянии Православия и католицизма. Позднее владыка так описывал свои мысли в тот период: «Я ознакомился ближайшим, так сказать ощутительным образом, с весьма затруднительным, если не бедственным положением Униатов между Православною и Римско-Католическою Церковию. На них Православные нападали с явным ожесточением, тесня их по разным делам, часто видимо несправедливым; Римляне же брали от них все без огласки, под видом дружбы. Это заставило меня часто призадумываться, и признаюсь, в сердце своем я извинял более Православных, нежели Римлян. Первые, по крайней мере, враги и не без повода, думал я, Униаты обыкновенно отплачивают им тоже враждою: но за что же их обижают друзья»⁵⁴.

Пребывание Иосифа в Жидичине не было долгим. 20 июня 1822 г. он был избран на должность заседателя в Униатском департаменте Римско-католической духовной коллегии и отправился в Петербург. Здесь он вскоре получил звание канонника (23 марта 1823 г.), а потом и прелата (8 октября 1825 г.). Пребыванием в столице молодой униатский священник поспешил воспользоваться для углубления образования путем чтения книг, особенно русских, к которым в Немировской гимназии и Виленском университете он практически не имел доступа⁵⁵. Стоит особо заметить, что для этого ему пришлось специально самостоятельно изучать русский язык, что красноречивее многого другого говорит о системе среднего и высшего образования в Западных губерниях России в Александровскую эпоху и о языковой ситуации в унии. Помимо этого в Петербурге, после длительного перерыва, отец Иосиф вновь по велению сердца начал иногда посещать православное богослужение.

Должность заседателя в Высшем управлении католической церкви в России предоставила Семашко полную возможность увидеть общую картину крайне расстроенного и угнетенного состояния униатской церкви, а также наблюдать ожесточенное противоборство внутри нее клерикальных группировок. От него, обладавшего тонким умом, не могло укрыться, что усилия архиепископа Иоанна Красовского, бывшего духовным преемником митрополита Ираклия Лисовского, а также канонников Брестского капитула, пытавшихся брать на себя общецерковные заботы и претендовавших на выражение чаяний белого униатского духовенства, в целом были направлены на конфессиализацию Брестского церковного соглашения в России. В свою очередь базилианское монашество и вышедшие из него епископы во главе с митрополитом Иосафатом Булгаком (первые активно, а вторые пассивно⁵⁶) вели дело к растворению унии в польском католицизме. Как и многие прочие выпускники Главной семинарии, прелат Иосиф не считал греко-униатский обряд второсортным по отношению к латинскому. Кроме того, очевидно, в это время он полагал, что уния, при условии ее восстановления в первоначальной чистоте, вполне имеет право на существование, может наравне с Православием быть духовным фундаментом сохранения самобытных начал белорусского и украинского народов и воспитывать верующих лояльными гражданами Российского государства. Поэтому он искренне и активно включился в борьбу за спасение союзной Риму церкви против сторонников ее исчезновения в польском католицизме.

Здесь особо примечательно, что находившиеся в гуще исторических событий Иосиф Семашко и другие искренние приверженцы унии, не видели опасности со стороны русской власти и Православной Церкви. Опыт убеждал их, что настоящая угроза исходила совсем с другой стороны. Поэтому ради сохранения унии они были готовы противостоять собственной иерархии, монашеству и единоверцам римского обряда. Этот факт полностью опровергает тиражируемые в настоящее время многими историками представление о нетолерантном отношении к унии православного правительства империи. Если бы это соответствовало действительности, то защитники этой церкви должны были бы бороться с российской властью и православными. Если принять точку зрения современных апологетов унии, то придется признать верное унии духовенство людьми с крайне неразвитым интеллектом и воображением.

Участие в делах Высшего церковного управления предоставляло Семашко не слишком большие, но все-таки некоторые возможности борьбы. Реализуя их, он старался по мере сил выступать против польско-латинского наступления на унию. В это время известно его твердое противостояние сфабрикованному базилианами делу по дискредитации и отрешению от кафедры архиепископа Иоанна Красовского , неуклонное стремление к пресечению латинского прозелитизма и вообще дискриминации греко-католиков.

В 1826 г. им был поднят вопрос о незаконных переводах за 20 предыдущих лет в римский обряд более 20 000 униатов Виленской епархии. По этому случаю в присутствие коллегии был приглашен престарелый митрополит Станислав Богуш-Сестренцевич, который нехотя под напором отца Иосифа вынужден был подписать выгодное униатам постановление⁵⁷. «Рассказывают современники, знавшие дела римско-католической коллегии, - пишет об этом периоде деятельности Семашко профессор М.О. Коялович, - что когда Иосиф являлся в общее собрание ее, то одно появление его изменяло лица латинских прелатов, а когда он выступал на защиту униатов по какому-либо делу, то смущал самых даровитых и смелых представителей латинства» .

Усилия молодого заседателя Униатского департамента не могли переломить ситуацию. Он очень скоро убедился в бесперспективности попыток изнутри спасти греко-католицизм в России и сделать его жизнеспособным. Кроме того, его возмущали нечистоплотные методы ведения дел и пропитанная духом лжи и стяжания атмосфера, царившая в Высшем управлении католической церкви. Его настроению способствовали почерпнутые из русских исторических и художественных книг знания и новые впечатления. Петербург был блестящей столицей. Россия, находившаяся на пике могущества после Наполеоновских войн, представлялась мощным самодостаточным и своеобразным миром, в котором религия, особенно в сравнении со стремительно секуляризующейся Европой, находится в достойном и уважаемом положении. Молодой униатский священник, привыкший на Украине, в Беларуси и Литве к виду убогих, часто полуразвалившихся униатских церквей, был поражен великолепием огромных прекрасно украшенных храмов в России⁵⁸. К внешним впечатлениям присоединялся и внутренний духовный опыт от посещения православных служб. Все это в совокупности возродило в нем детские симпатии, затуманенные польским католическим образованием и воспитанием в Главной семинарии , заставило его окончательно отшатнуться от католицизма и Польши. «Я давно уже убедился в Православии восточной Церкви посредством чтения и тщательного разыскания; а между тем принадлежал к Церкви западной, - писал высокопреосвященный позднее, - Я был членом и немаловажным Церкви Русской, хотя и отложившейся от истинного учения; а между тем, по тогдашнему положению Униатской Церкви, должен был по необходимости служить орудием окончательного изменения оной в Латинскую. Я сердцем и душою предан был России и с нею соединял выспренний идеал моего отечества, почерпнутый в чтении древних; а между тем считался для нее чуждым и принадлежащим неприязненной для нее Польше. Несправедливость и притеснения были для меня всегда невыносимы; а между тем я был часто бесполезным их свидетелем. Корыстолюбие, взятки были для меня чем-то самым презренным; а между тем они встречались на каждом шагу» . Все это привело к тому, что в 1827 г. прелат Иосиф принял решение отказаться от уже определенно наметившейся блестящей карьеры в унии, лично присоединиться к Православию и, приняв монашеский постриг, поступить в иноки Александро-Невской лавры. Обосновывая свое желание, он начал писать «Сочинение о Православии Восточной Церкви», где прямо заявлял о своих убеждениях, несовместимых с пребыванием в лоне римо-католической церкви. После завершения «Сочинения» он намеревался публично объявить о переходе в Православие. Однако его намерению не суждено было исполниться и «Сочинение о Православии Восточной Церкви» не было завершено.

 

1 ЗИМЛ. Т. I, С. 1.

2 ЗИМЛ. Т. I, С. 2.

3 Толстой Д.А. Очерк служения митрополита Литовского Иосифа, скончавшегося в 1868 году. (Извлечение из отчета г. обер-прокурора Святейшего Синода графа Д.А.Толстого за 1868 год) // Христианское чтение, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академии. Ч. 2. СПб.: тип. Департамента Уделов. 1869, - 1170 с. С. 1076.

4 Анатолий Евг. Е-в. Иосиф Семашко митрополит Литовский и Виленский. f 1868. Очерк. Сообщил Анатолий Евгеньевич Егоров. // Русская старина. -1882. - Т. XXXVI. С. 335-342. С. 335.

5 Киприанович, Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки, митрополита Литовского и Ви-ленского и воссоединение западно-русских униатов с православною церковию в 1839 г. / Г.Я. Киприанович. - изд. 2-е испр. и доп. - Вильна: тип. И. Блюмови-ча, 1897. - 613 с.: 3 вкл. л. портр. С. 549-550.

6 ЗИМЛ. Т. I, С. 442.

7 ЗИМЛ. Т. I, С. 556.

8 Киприанович, Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки. С. 2.

9 ЗИМЛ. Т. I, С. 438.

10 Киприанович, Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки... С. 6.

11 Анатолий Евг. Е - в. Иосиф Семашко митрополит Литовский и Виленский... С. 335-336.

12 Киприанович, Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки. С. 6.

13 ЗИМЛ. Т. I, С. 438.

14 ЗИМЛ. Т. I, С. 2-3.

15 ЗИМЛ. Т. I, С. 2.

16 ЗИМЛ. Т. I, С. 11.

17 ЗИМЛ. Т. I, С. 438.

18 ЗИМЛ. Т. I, С. 10.

19 Киприанович, Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки... С. 8-9; 14.

20 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России // Сборник статей изданных Св.Синодом по поводу 50-летия воссоединения с Православной Церковью западно-русских униатов. СПб., 1889. С. 3876. С. 46-47.

21 Aleksander Bruckner. Dzieje kultury polskiej. T. 4. Dzieje Polski rozbiorowej 1795 (1772) - 1914. - Krarow - Warszawa: Wydawnictwo F. Pieczattkowski i ska., 1946. - 639 s. / Reprint. - Warszawa: Wiedza Powszechna, 1991. s. 299-301.

22 Жукович П. Об основании и устройстве главной духовной семинарии при Виленском университете (1803 - 1832 гг.) // Христианское чтение. Январь-февраль, 1887. - СПб.: тип. Ф. Елконского и К. С. 237-286. С. 278.

23 Киприанович Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки. С. 15-16.

24 ЗИМЛ. Т. I, С. 16.

25 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 47.

26 Цит. по Киприанович Г.Я. Жизнь Иосифа Семашки.С. 16.

27 ЗИМЛ. Т. I, С. 16.

28 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 46.

29 ЗИМЛ. Т. I, С. 16.

30 Записки архимандрита Владимира Терлецкого, бывшего греко-униатского миссионера 1808 - 1858 гг., сообщил Лопатинский // Русская старина. 1889, т. LXIII, июль. С. 1-26. С. 13.

31 ЗИМЛ. Т1, С. 17; ср. Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 47-48.

32 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 47.

33 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 45.

34 ЗИМЛ. Т. I, С. 17.

35 Жукович П. Об основании и устройстве главной духовной семинарии. С. 280.

36 ЗИМЛ. Т1, С. 393.

37 ЗИМЛ. Т. I, с. 19-20; Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России.С. 47-48, 49.

38 Жукович П. Об основании и устройстве главной духовной семинарии. С. 255; Шавельсакий Г. Последнее воссоединение с православной церковью униатов Белорусской епархии (1833-1839 гг.). Спб.: тип. «Сельск. Вестн.», 1910. -380 с. С. 51-52.

39 Противодействие базилианского ордена стремлению белого духовенства к реформам Русской Греко-Униатской Церкви // Литовские пархиальные ведомости, - 1888. - № 49. С. 423.

40 Жукович П. Об основании и устройстве главной духовной семинарии. С. 272.

41 Лушпай В.Б. Антипапская пропаганда белорусских иезуитов во второй половине XVIII века // Вопросы истории. №8, 2001. С. 124-133. С. 124-133.

42 Морошкин М., священник. Иезуиты в России, от царствования Екатерины II-й и до нашего времени. Ч. 1-2, - СПб.: тип. Второго отделения Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1867-1870. Ч. 1. - 528 с. Ч. 2. - 501 с. Ч. 2. Обнимающая историю иезуитов в царствование Александра I-го. С. 64.

43 Довнар-Запольский М.В. История Белоруссии / М.В. Довнар-Запольский. -Мн.: Беларусь, 2003. - 680 с. С. 292.

44 Орловский Е. Судьбы Православия в связи с историею латинства и унии в Гродненской губернии в XIX столетии (1794-1900). Составил Е. Орловский, преподаватель Гродненской гимназии. - Гродно: губернская типография, 1903. - 603 с. С. 32.

45 Василий (Лужинский), архиеп. Записки Василия Лужинского, архиепископа полоцкого и витебского, члена святейшего правительствующего Всероссийского синода о начале и ходе окончательно совершившегося дела воссоединения греко-униатской церкви в Белоруссии и Волыни с православною российской церковью, написанные в конце тысяча восемьсот шестьдесят шестого года. -Казань: Казан. Духовн. Акад., 1885. - 312 с. с. 47; Т1, С. 12.

46 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 49.

47 Янковский П. Записки сельского священника - Мн.: Свято-Петро-Павлов-ский собор, 2004. - 380 с.: илл. с. 301-302.

48 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае Рос-сии.С. 46-48.

49 Например, Извеков Н.Д., священник. Высокопреосвященный Иосиф (Семашко) митрополит литовский и виленский. - Вильна: тип. Сыркина, 1889. - 235 с. С. 17.

50 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 48.

51 Антоний (Зубко), архиеп. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России. С. 48.

52 ЗИМЛ. Т1, С. 438.

53 ЗИМЛ. Т1, С. 429-437.

54 ЗИМЛ. Т.!, С. 20.

55 ЗИМЛ. T.I, С. 22.

56 Помимо митрополита Иосафата Булгака и архиепископа Иоанна Красовсого в это время в России были еще следующие униатские епископы: Иаков Марту-севич, Адриан Головня, Лев Яворский и Кирилл Сероцинский (дядя Иосифа Семашко по матери). Все они вышли из базилианского ордена, получили образование в различных иезуитских учебных заведениях и были приверженцами латинства. Находясь под русской властью, эти иерархи не могли согласно своим убеждениям безоговорочно поддерживать полонизацию и латинизацию унии. В то же время они пользовались всяким удобным случаем, чтобы «переменить фронт» (M.Radwan. Carat wobec kosciola greckokatolickiego... s. 38) и поспособствовать базилианам и польскому духовенству. В первую очередь это выражалось в молчаливой поддержке и покрывательстве латинского прозелитизма среди своих пасомых.

57 ЗИМЛ. T.I, С. 28-29, 302-307.

58 ЗИМЛ. Т. I, С. 20-21.

 

Кандидат богословия протоиерей Александр Романчук
Первая глава книги  «ИОСИФ (Семашко), митрополит Литовский и Виленский: жизнь и служение».

 

Продолжение

Все главы книги