Много шума из ничего
Миф об «огромных потерях московитов» начал создавать сам польский король, в своем письме ливонскому магистру сообщивший, что «русские из 80.000 потеряли: 30.000 убитыми, взятыми в плен – 8 верховых воевод, 37 начальников второстепенных и 1.500 дворян» [2,7]. Впрочем, он тут же сам опроверг свою версию о «30 тысячах погибших московитов».
По свидетельству, приводимому историком Е.И.Кашпаровским, Сигизмунд «прыватна паведамiу арцыбiскупу Яну Ланскаму у Рым аб гiбелi толькi 16 тысяч масквiчоу» [8]. Но и это было, мягко говоря, преувеличением. И дело не только в том, что в те времена никто никогда не считал погибших простых ратников [7].
Существует и ещё один, чисто технический аспект. Артиллерия поляков не могла нанести большого урона русским полкам по той причине, что пушку в те времена заряжали от 3-5 до 8-10 минут, и абсолютно невероятно, чтобы конные русские воины находились под огнём пушек более 3-5 минут.
То есть поляки могли реально успеть дать только 1-2 залпа рассеявших конницу. Это вполне могло стать решающим фактором в битве, но никак не могло нанести существенного урона в живой силе. Учитывая незначительную дальность стрельбы и малые поражающие способности тогдашней артиллерии, цифра потерь наверняка завышена в несколько раз.
В личном послании самому римскому папе Льву X от 18.09.1514 г. польский король, после традиционного верноподданнического обращения, пишет, что «московиты собрав много (?) сил» и имея «поддержку у схизматиков» (так Сигизмунд именовал своих православных подданных), довольно легко вторглись в пределы его княжества. Эти земли король именует в послании Ruthenorum Russiam, t.e. Staroj Ruthenorum Russiam, т.е. Старой (древней) Русью.
О количестве воинов, участвовавших и павших в битве с той и другой стороны, в послании ничего не говорится. Разве что, король в заключение заявляет, что он «победил всех врагов и недругов Священного римского престола» (Annales Ecclesiastice – римские летописи, т.37, с.76-77).
Послание короля было в том же году опубликовано. По всей вероятности, с этой публикацией был знаком и С.Герберштейн (личный посол и шпион Максимилиана I). Кроме того, он беседовал в Вильне с Острожским, Булгаковым и Челядниным. Из публикации и бесед, судя по всему, Герберштейн и составил ту картину боя и количественного соотношения войск, которое он опишет в своих «Записках о Московии», которые и являются первоисточником в описании битвы у последующих историком.
В то же время первоисточники – литовские письменные перечисления – т.н. «Кёнигсбергские акты», свидетельствуют, что «всех пленных, как взятых под Оршей, так и в других местах той войны, шедшей уже более дух лет (с 1512 г.), было только 611 человек» [2,7]. По московским же источникам, под Оршей в плен попало и вовсе только 380 «детей боярских»* [2].
«Срам» под Смоленском
Воодушевленное победой в битве, польско-литовское воинство под предводительством гетмана Острожского двинулось к Смоленску, надеясь взять город и выиграть затянувшуюся на три года войну. К Смоленску гетман подошел с 6-тысячным войском [2].
Возникает вопрос: куда девались остальные примерно 30 тысяч королевской армии? Остались ли они навечно на месте битвы? Тем более что данные о потерях воинов-победителей практически отсутствуют. «Разойтись по домам» они также не могли – целью войны было оставление за собой Смоленска, а не победа в одной из битв.
Узнав о приближении королевской армии к Смоленску, Острожскому сдались Дубровна, Мстиславль и Кричев. Мстиславский князь Михаил Ижеславский отправил Сигизмунду «грамоту с обещанием верности, с извинением, что только по необходимости служил некоторое время великому князю московскому» [7].
То же самое собирались сделать и знатнейшие жители Смоленска во главе с епископом Варсонофием. Епископ отправил к польскому королю своего племянника с письмом гласившим: «если пройдешь теперь к Смоленску сам или воевод пришлешь со многими людьми, то можешь без труда взять город». Предательский замысел верхушки был сорван простыми людьми, так как «бояре смоленские и мещане хотели остаться за Москвою».
Они выдали заговорщиков наместнику русского государя – князю Василию Шуйскому. Шуйский приказал повесить всех изменников (кроме Варсонофия) на городских стенах, на виду у королевского войска. С.Соловьев пишет: «который из них получил от великого князя шубу, был повешен в этой самой шубе; который получил ковш серебряный или чару, тому привесили на шею эти подарки и таким образом повесили» [7].
Все горожане Смоленска встали на защиту города. Константин Острожский «замку не взял, але коло Смоленска попустошивши все, отъишол до короля». [10]. Его преследовали и отбили почти весь обоз: «Острожский у града Смоленска не успев ничтоже возвратился с великим срамам, абие (тогда) же из града вышедшие многие люди, и литовских людей многих побиши, а иных многих панских детей и гетманов поимаше, а князь Константин побеже, многие возы и телеги со скарбом оставише», - писал летописец [2].
Итоги войны 1512-1522 гг.
В результате военной кампании 1512-1514 гг. Смоленск вновь стал русским. Это была непоправимая потеря, угрожавшая существованию всей политической системы ВКЛ. Польский хронист М.Меховский горестно констатировал: «Ничего более ужасного не было причинено королю Сигизмунду и литовцам» [6].
Напрасные «спробы Жыгiмонта (Сигизмунда – прим. авт.) дабiцца хоть якой-небудзь перамогi у вайне у далешым прымусiлi яго шукаць мiру або перамiр’я з Васiлiем III. З такой мэтай у красавiку 1517 г. у Маскве i з’явiуся пасол Максiмiлiяна I.С.Герберштэйн» [8].
Иначе говоря, не добившись решающего перевеса в битве с московским княжеством военным путем, Сигизмунд предпринял попытку добиться главной цели войны – возврата Смоленска и Смоленщины – на дипломатической поприще.
Однако дипломат Василия III не только «катэгарычна адмовiуся вярнуць Смаленск, але заявiу паслам ВКЛ, якiя прыехалi у Маскву: «А которые городы государя нашего отчина от прародителей его Киев, Полтеск, Витебск и иные городы – государя нашего отчину – Жигимонт король держит за собою неправдою, и он бы тех городов государю нашему поступился...».
Это же самое требование было предъявлено литовским послам в 1520 году. Оно было подкреплено общим наступлением от Новгорода, Пскова, Смоленска и Стародума Северского и опустошением в 1519 году 50-тысячным русским войском ВКЛ «аж до Крэва». Тогда армия Москвы «з вялiкiм палонам вярнулася без страт» [8]. А король польский был вынужден начать мирные переговоры с великим князем Московским.
В итоге «прынцыповая пазiцыя Васiлiя III перамагла». 14 сентября 1522 г. Сигизмунд «вымушаны быу згадзiцца на 5-гадовае перамiр’е на умовах «государя всеа Русии»: Смаленск и Смоленшчына канчаткова засталiся у рускай дзяржаве, што знайшло адлюстраванне у тагачасным тытуле Васiлiя III: Великий господар... Божьею милостью господар всеа Русии и великий князь володымерский, московский, новгородский, псковский, смоленский, тверский, югорский, пермский, болгарский и иных...».
Невзирая на то, что «нiбыта «25 тысяч беларускiх ваяроу перамаглi i ушчэнт разнеслi 80-тысячнае войска маскоускага уладара», менавiта яно i далей не толькi зрывала усе спробы саюзных войск, якiм да таго ж сiнхронна не раз дапамагалi полчышчы крымскiх татар, адваяваць хаця б адзiн з тых населеных пнктау (акрамя Дуброуны, Крычава i Мсцiслава, якiя пакiнулi рускiя войскi), што пры Iване III i Васiлi III былi далучаны да Рускай дзяржавы, але i рабiла глыбокiя рэйды па тэрыторыi ВКЛ», а «мiф аб гiбелi неверагоднай колкосцi i нават аб поуным разгроме войска Рускай дзяржавы стварау i усiмi даступнымi яму сродкамi распаусюджвау Жыгiмонт, якi пасля страты Смаленска такiм чынам спрабавау падмацаваць мiжнародны аутарытэт сваiх дзяржау» [8].