Под публикацией сборника стихов Алены Асенчик из очередного номера журнала «Новая Немига литературная» наш читатель  Anthony K. оставил критический комментарий на статью В.М. Макарова «Великая война и великая революция: история и современность» из этого же номера журнала. Редакции сайта «Западная Русь» и журнала «Новая Немига литературная», хотя и поддерживают партнерские отношения, но имеют собственные, часто не совпадающие точки зрения. "Немига" - журнал литературный, а "Западная Русь" в основном исторический сайт. Одной из главных задач проекта «Западная Русь» является восстановление объективной  оценки исторических событий, и развенчание исторических фальсификаций, как со стороны белорусских и украинских националистов, так и тех, кто до сих пор придерживается советской мифологии, кстати, наиболее "выдающейся" в нашей истории c долетописных времен, мифологии, на которой во многом построено и националистическое мифотворчество. Показателен пример с Винцентом Калиновским – одним из лидеров польского восстания 1863 г, ставшим, благодаря советской пропаганде, национальных героем уже для нынешней белорусской свядомой интеллигенции. Однако, нравится нам в прошлом что-то или нет, но его следует воспринимать без идеологических шор. История должна быть не служанкой, а строгим учителем.

Что касается статьи В.М. Макарова о революции в России, думается, достаточно коснуться одного броского утверждения, как раз выделенного нашим читателем  Anthony K. : «В зиму 1900/01 гг. голодали 42 миллиона человек, умерли же из них 2 миллиона 813 тысяч православных душ». В 1911 году, то есть после хваленых столыпинских реформ: «Голодали 32 миллиона, потери – 1 миллион 613 тысяч человек» (эта цитата ниже подробно разбирается).

Чтобы в этот вопрос внести ясность  предлагаем нашим читателям работу кандидата исторических наук В.Н. Круглова, посвященную исследованию политики продовольственной безопасности в Российской империи и анализу мифов о «царском голоде».

Редакция "ЗР"

 

---

 

 

Царь-голод. Факты против мифов.

 

Тема голода в Российской Империи позднего периода не пользуется большой популярностью среди современных историков-«аграрников». Причины такого положения дел до конца не ясны. Возможно, «царский голод» оказался в тени иных сюжетов аграрной истории России и СССР — прежде всего, Столыпинской реформы и голодовок советских лет, изучение которых ведётся достаточно активно. Конечно, появляются исследования, посвящённые отдельным аспектам «голодной» тематики, эта проблема затрагивается в крупных работах, однако приходится констатировать, что в целом она незаслуженно обойдена серьёзными научными исследованиями.

Подобная «незакрытость» темы привела к образованию в общественных представлениях о России 1890—1910-х гг. лакуны, которая имеет тенденцию заполняться многочисленными мифами и спекуляциями, носящими зачастую откровенно клеветнический характер, а в целом сводящимися к тиражированию, казалось бы, отживших своё тезисов советской пропаганды о «беспросветной, голодной» жизни крестьян при «царизме».

Автор, отнюдь не претендуя на «закрытие темы», попытался разобраться в вопросе. В данном исследовании обрисован фон, на котором имел место быть «голод» (под которым нужно понимать недород или, по-современному, неурожай зерновых), установлены «голодные» годы и пострадавшие территории, описана существовавшая на государственном уровне система продовольственного капитала, призванная обеспечить население продовольствием в период трудностей, разобраны меры государственных структур Империи и усилия общественности по преодолению последствий «голодов», и, наконец, исследована тема смертности, а также разобрана весьма широко распространённая фальшивка, связанная с этой темой. Верхней границей исследования — 1911 как год последнего в Российской Империи серьёзного недорода. Нижняя же граница — 1891 г., год самого серьёзного в последние десятилетия её существования голода.

1. Фон

Советский историк Н.А.Егиазарова на начало 1890-х гг. определяет пик аграрного кризиса, захватившего Россию в начале 1880-х гг.¹ Этот кризис был общемировым, затронув Англию, Францию, Германию, восточные штаты США и другие страны, но до нашей страны дошёл с примерно десятилетним запозданием.

Кризис совпал с серьёзными изменениями в структуре земледелия. Постепенная миграция крестьянского населения в лесостепную и степную зоны привела к резкому увеличению сборов зерна в южных чернозёмных и степных районах (и падению зернового производства в районах традиционного земледелия — Центральном чернозёмном и Центральном нечернозёмном). Однако отсталые методы хозяйствования, присущие общинному земледелию, привели к быстрому истощению осваиваемых почв — удобрения (даже естественные, вроде навоза) крестьянами почти не использовались. Это предопределило, что если ранее от неурожаев страдали преимущественно северные и северо-западные губернии, то с 1880-х гг. их эпицентр стал перемещаться на юго-восток и восток, а в следующем десятилетии захватил и чернозёмный центр.

«При отсутствии регулирующего и дополняющего естественное плодородие почвы вмешательства человека урожайность почвы будет оставаться в среднем постоянной... Слишком обильный урожай усиленно истощает почву и пролагает дорогу неурожаю. Неурожайный год или ряд неурожайных лет позволяют почве восстановить своё естественное плодородие и приводят к урожайному году. Климатические условия вызывают только колебания в ту или иную сторону величины урожая, но они уравновешиваются, если рассмотреть достаточно продолжительный ряд лет. Таков закон, которому подчиняется урожайность земли при отсутствии и недостаточности человеческого воздействия. Таковы условия сельского хозяйства в России»².

2. Годы недородов и ареал распространения

1890 г. был в плане урожая хорошим, однако именно тогда проявились первые признаки трагедии следующего года: сильные морозы зимой при полном бесснежье из-за сильных ветров — поэтому весной 1891 г. не было половодья, от чего пострадали заливные луга. С мая началась засуха, сменявшаяся заморозками, а летом — уже настоящая жара, на юге и юго-востоке сопровождавшаяся суховеями. В результате этого полный неурожай постиг губернии Воронежскую, Вятскую, Казанскую, Курскую, Нижегородскую, Оренбургскую, Орловскую, Саратовскую, Симбирскую, Тамбовскую, Тульскую и Уфимскую, а также Область Войска Донского; кроме того, им были охвачены территории губерний Архангельской, Астраханской, Калужской, Олонецкой, Полтавской, Костромской, Тобольской, Харьковской, Херсонской и областей Акмолинской, Тургайской и Уральской³. По масштабам это был один из крупнейших неурожаев в России XIX в.

Правда, надо иметь в виду, что в то же самое время имел место обильный урожай хлебов в губерниях Малороссии, Новороссии, на севере Кавказа, Юго-западе и в Прибалтике.

Неурожай продолжился в 1892 г. — ОН охватил полностью губернии Воронежскую, Курскую, Полтавскую, Самарскую, Тульскую, Харьковскую, Херсонскую и частично — Рязанскую, Саратовскую, Киевскую, Подольскую, Бессарабскую⁴.

Всего в период 1891—1892 гг. голодало 30 млн. чел.

1893—1896 гг. были «исключительно урожайными»⁵, хотя последствия небывало сильного, «выходящего из ряда» неурожая сказывались всё это время. Среди них и резкое сокращение хлебных посевов (ниже уровня 1880-х гг.) вплоть до 1896 г., и большой урон скотоводству.

Новый удар стихии случился в 1897 г. и сказался в губерниях Воронежской, Калужской, Курской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Псковской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской, Уфимской, Харьковской, в Области Войска Донского и Акмолинской, частично затронул Подольскую и Киевскую губернии. На сей раз причины были различны: где-то засуха, где-то неблагоприятная зима, где-то нашествие насекомых-вредителей.

Усугубил положение неурожай 1898 г., случившийся в 18 губерниях, преимущественно на Востоке и Юго-востоке: в Вятской, Казанской, Пермской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Уфимской, в меньшей степени — в Воронежской, Калужской, Курской, Нижегородской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской и др.⁷ В 1897—1898 гг. голодало 27 млн. чел.

Интересно, что при этом Н.А. Егиаза-рова на конец 1897 г. относит окончание всероссийского аграрного кризиса...⁸.

Далее «исключительно урожайными» были 1899 и 1900 гг.⁹, а в 1901 г. случились очередная засуха (с середины мая до середины августа) с пожарами и, как следствие, недород. От него пострадали 24 губернии и области Империи¹⁰, в числе которых были Астраханская, Екатеринославская, Казанская, Калужская, Оренбургская, Пензенская, Пермская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Уфимская, Харьковская, значительная часть Области Войска Донского и отдельные уезды других¹¹. По некоторым оценкам, на этой территории проживало 24 миллиона человек¹².

1902—1904 гг. оказались благоприятны, впрочем, затем примерно столько же лет подряд не удались. Это объясняется общемировым аграрным кризисом середины 1900-х гг.

Летом 1905 г. определился недород в среднечернозёмных, приволжских, заволжских и восточных губерниях: Астраханской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Вятской, Казанской, Нижегородской, Орловской, Псковской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской, Тверской, Тульской, частично Херсонской. От неурожая пострадали в основном традиционные земледельческие районы, занимавшие, по данным МВД, до 43% всех пахотных земель в России¹³. Этот недород стал самым крупным с 1891 г.¹⁴

Одновременно в тот же год отличный урожай случился в губерниях Екатери-нославской, Оренбургской, Пермской и Уфимской¹³.

Виды на урожай 1906 г. были отличными, однако — засуха с суховеями, затем, в сезон уборки, целый набор природных катаклизмов: проливные дожди, градобития, бури, а также нашествие вредных насекомых. «Неурожай оказался, несомненно, исключительным по размерам»: он затронул 49 губерний и областей Европейской и Азиатской России¹⁶. Здесь необходимо отметить, что, на сей раз, лишь немногие губернии пережили сплошной неурожай — в большинстве из них он был «пёстрым»: в одних уездах не уродилось ничего, в других же (порой даже соседних) урожай вышел удовлетворительный, а то и прямо хороший. Зима 1906—1907 гг. оказалась необычно суровой, весна в 1907 г. наступила поздно, урожай в результате был весьма неудовлетворителен в 19 губерниях. Наконец, не оправдал надежд и 1908 г., хотя картина урожая разнилась очень сильно. «Сколько-нибудь обширного района сплошного неурожая в 1908 году не было, в 19 губерниях России урожай был средним (то есть более или менее соответствовал среднему за предыдущее пятилетие), в 33 губерниях Европейской России и Сибири был выше среднего, в 20 же губерниях и областях был ниже среднего, то есть более или менее неудовлетворителен»¹⁷. Среди этих последних губерний: Бессарабская, Воронежская, Иркутская, Калужская, Киевская, Курская, Московская, Орловская, Подольская, Полтавская, Саратовская, Смоленская, Ставропольская, Таврическая, Тамбовская, Тверская, Херсонская, Черниговская, а также Акмолинская область и Келецкая губерния Царства Польского.

1909—1910 гг. дали необыкновенно обильные урожаи, которые через экспорт принесли России значительные финансовые средства (этому способствовало начавшееся в середине 1900-х гг. повышение цен на мировом рынке). Последний «царский» неурожай случился в 1911 г. — он был отражением серьёзного общеевропейского неурожая на зерновые из-за засухи. Летом наблюдались сильная жара, горячие ветры-суховеи, сильно сказавшиеся в Поволжье и на Дону. Суровая зима с буранами и необычный весенний разлив рек также ухудшили положение. Неурожай охватил обширную территорию: все уезды Астраханской, Оренбургской, Самарской, Саратовской, Симбирской и Уфимской губерний, а также многие уезды Вятской, Казанской, Нижегородской, Пензенской, Пермской губерний и Области Войска Донского¹⁸, так или иначе затронув более 20 млн. чел.¹⁹ В пострадавших районах собрали только 1/3 урожая зерновых против среднего.

Впрочем, были и изобильные территории: в Уфимской, например, губернии избыток хлеба составил свыше 55 млн. пудов²⁰. В целом же по стране сбор зерновых превысил аналогичные цифры по всем предыдущим недородным годам (1897 г. — 626,5 млн. пудов, 1901 г. — 657 млн., 1906 г. — 727 млн., 1911 г. — 743 млн.)²¹. К тому же, урожай гороха составил 101% от среднего за 1906—1910 гг., ячменя — 104%, кукурузы — 120%; картофеля уродилось на 3,7 % больше среднего за пятилетие 1906—1910 гг.²²

Уже в 1912 г. положение выправилось благодаря очередному обильному урожаю и вплоть до 1917 г. положение в сельском хозяйстве было благополучно (к примеру, за 1911—1915 гг. по сравнению с 1901— 1905 гг. производство пшеницы выросло на 12%, ржи — на 7,4%, овса — на 6,6%, а ячменя — на целых 33%).

3. Система оказания помощи при неурожаях

О создании системы помощи крестьянам в период неурожаев власти России задумались ещё при Петре I, тогда же были приняты первые решения по этому вопросу. Однако решительный шаг сделал Николай I после сильных неурожаев начала 1830-х гг.: 5 июля 1834 г. вышло Положение о запасах для пособия в продовольствии, которым официально формировалась система продовольственного капитала. Если ранее каждая губерния сама определяла, делать ли натуральные хлебные запасы или же создавать запасные денежные капиталы, то теперь устанавливалось совместное действие этих двух мер во всех губерниях. Натуральные хлебные запасы формировались в каждом крестьянском обществе через взносы его членов, складировавшиеся в особых сооружениях — магазинах. В неурожайные годы из этих магазинов нуждающимся выделялись ссуды, которые те должны были погашать с новым урожаем (в случае невозможности должника вернуть ссуду вопрос рассматривался на крестьянском сходе). Эта система действовала для государственных крестьян, помещики были обязаны в неурожайные годы снабжать своих крепостных крестьян хлебом. Денежные капиталы формировались на губернском уровне и могли расходоваться только на закупку хлеба в неурожайные годы.

Первоначально продовольственный капитал носил губернский характер (то есть формировался каждой губернией по своему усмотрению), но в 1841 г. был объединён в единый Общеимперский продовольственный капитал. В 1842 г. хлебные магазины были разделены на две категории: сельские, принадлежавшие крестьянским обществам, запасы которых использовались для поддержания членов данного общества (или всего общества), осеменения полей и пр., и центральные губернские, бывшие в ведении государства, чьи запасы использовались для поддержания крестьянских обществ в случае истощения их запасов. В 1844 г. для облегчения должникам возвращения ссуд отдельно определено, что возвращать оные ссуды должно по ценам на момент выдачи.

Система постепенно разветвлялась, появились городские денежные капиталы (формируемые за счёт взносов купечества, мещан), создавали свои капиталы крымские татары, башкиры, бывшие поселяне военных поселений, дворцовые крестьяне и прочие категории.

В начале 1860-х гг. система пережила серьёзное преобразование. После отмены крепостного права с помещиков была снята обязанность обеспечивать своих бывших крепостных продовольствием; сельские хлебные магазины перешли в прямое ведение общин и введен обязательный сбор с крестьян в эти магазины. Селяне же сами ведали выдачей ссуд и размерами выдачи, состоянием магазинов. В 1862 г. отдельно указано, что выдача ссуд должна производиться действительно нуждавшимся, поголовная же выдача запрещалась (эта мера, впрочем, осталась на бумаге). Выданная ссуда должна была возвращаться из урожая следующего года, в случае невозможности допускалась отсрочка ещё на год, затем вопрос решал крестьянский сход. С появлением земств в 1864 г. заботы о «народном продовольствии» перешли в их ведение, причём права (и обязанности) земств постоянно расширялись. В 1874 г. по их ходатайству указом Императора допущена замена натуральной системы обеспечения — денежной. Впрочем, каждая губерния самостоятельно решала, какой вид предпочесть — порой крестьяне выданные им денежные ссуды тратили не на закупку продовольствия, а на какие-то свои нужды. Хотя расходовать продовольственный капитал (и даже проценты по нему) на иные надобности строго воспрещалось.

В 1866 г. Общеимперский продовольственный капитал был передан в ведение Министерства внутренних дел. Система к тому времени имела три различных источника пополнения и приобрела следующий вид:

1)    хлебные запасы в общинах (и заменяющие их общественные и сословные капиталы для городов) для пособий при местных неурожаях;

2)    губернские капиталы, из которых производились ссуды нуждающемуся населению при неурожае;

3)    общеимперский капитал для пособий в тех ситуациях, когда средств общины/го-рода и губернии окажется недостаточно.

То есть, как мы видим, на государственном уровне сложилась трёхслойная «подушка», долженствовавшая смягчить последствия неурожая для населения и гарантировать его от вымирания.

4. Действия властей и общественности

Надо сказать, что как неурожаи, в том числе весьма сильные, были в России и ранее рассматриваемого периода, так и правительство отнюдь не сидело во время них сложа руки. Среди наиболее распространённых мер можно упомянуть следующие: прямые пособия нуждающимся хлебом и деньгами (заимообразные и безвозмездные), открытие общественных работ, смягчение государственных повинностей, платежей долгов и сборов в казну, отмена рекрутских сборов (в наиболее пострадавших губерниях), безакцизный отпуск соли из казённых магазинов для поддержки скота государственных крестьян и т.д. Отдельно стоит упомянуть и такую меру, как повышение пошлин на вывозимый за границу хлеб, а в самых тяжёлых ситуациях — ограничение или полное воспрещение вывоза (1848 Г. и 1854-1856 гг.).

В 1884 г. Императором был выпущен специальный Указ о том, что земства должны сотрудничать с губернской администрацией при организации помощи на поражённых неурожаем территориях. Благодаря совместной работе двух структур, позволившей разделить зоны ответственности, оказались смягчены последствия неурожаев 1880-х гг.

Тем не менее, небывалый масштаб голода 1891—1892 гг. весьма озадачил как государственные структуры, так и общественность. На внешнем рынке в предшествующие годы сложилась отличная конъюнктура на хлеб, посему, озабоченный поддержанием торгового баланса и высоких цен, министр финансов И.А. Вышнеградский поощрял вывоз, и долгое время противился принятию каких-либо ограничительных мер (на которых настаивал, к примеру, его заместитель А.С. Ермолов).

Видимо, популярная фраза «недоедим, но вывезем» (в дореволюционной версии: «Сами не будем есть, а будем вывозить!»), приписываемая министру, родилась именно из-за этой его политики. Хотя, надо отметить, что впервые фраза зафиксирована лишь после смерти Вышнеградского, в 1901 г., в книге крупного чиновника П.Х.Шванебаха.

Положение на местах, между тем, сложилось тяжёлое: как показали обследования, на низовом уровне системы продовольственного капитала, в общинах, царили большое непорядки, запасы сплошь и рядом оказывались неполны, в целом по стране этот источник содержал менее 25 % от потребного количества (в Тульской губернии так и вовсе 5%). Земства спешно принялись закупать хлеб у торговцев, но поднятая ими суматоха привела к резкому взвинчиванию цен на хлеб. Резко обозначилась проблема доставки продовольствия: в августе 1891 г. тысячи железнодорожных вагонов, полных зерна, были направлены в голодающие районы, однако из-за недостаточной развитости железнодорожной сети и большого количества составов возник кризис, выразившийся в «закупоривании» транспортных артерий и общей перегрузке железных дорог. Для разрешения трудностей были назначены специальные уполномоченные из числа военных.

Правительство принимало энергичные меры: так, на закупку хлеба и выдачу ссуд населению за 1890—1892 гг. было выделено в общей сложности 152,3 млн. руб., на которые закупили около 1,7 млн. т продовольствия, дополнительно 7 млн. руб. поступило из губернских и общественных продовольственных капиталов²³. Осенью Министерство внутренних дел получило тому времени имела три различных источника пополнения и приобрела следующий вид:

1)    хлебные запасы в общинах (и заменяющие их общественные и сословные капиталы для городов) для пособий при местных неурожаях;

2)    губернские капиталы, из которых производились ссуды нуждающемуся населению при неурожае;

3)    общеимперский капитал для пособий в тех ситуациях, когда средств общины/города и губернии окажется недостаточно.

То есть, как мы видим, на государственном уровне сложилась трёхслойная «подушка», долженствовавшая смягчить последствия неурожая для населения и гарантировать его от вымирания.

4. Действия властей и общественности

Надо сказать, что как неурожаи, в том числе весьма сильные, были в России и ранее рассматриваемого периода, так и правительство отнюдь не сидело во время них сложа руки. Среди наиболее распространённых мер можно упомянуть следующие: прямые пособия нуждающимся хлебом и деньгами (заимообразные и безвозмездные), открытие общественных работ, смягчение государственных повинностей, платежей долгов и сборов в казну, отмена рекрутских сборов (в наиболее пострадавших губерниях), безакцизный отпуск соли из казённых магазинов для поддержки скота государственных крестьян и т.д. Отдельно стоит упомянуть и такую меру, как повышение пошлин на вывозимый за границу хлеб, а в самых тяжёлых ситуациях — ограничение или полное воспрещение вывоза (1848 г. и 1854-1856 гг.).

В 1884 г. Императором был выпущен специальный Указ о том, что земства должны сотрудничать с губернской администрацией при организации помощи на поражённых неурожаем территориях. Благодаря совместной работе двух структур, позволившей разделить зоны ответственности, оказались смягчены последствия неурожаев 1880-х гг.

Тем не менее, небывалый масштаб голода 1891—1892 гг. весьма озадачил как государственные структуры, так и общественность. На внешнем рынке в предшествующие годы сложилась отличная конъюнктура на хлеб, посему, озабоченный поддержанием торгового баланса и высоких цен, министр финансов И.А. Вышнеградский поощрял вывоз, и долгое время противился принятию каких-либо ограничительных мер (на которых настаивал, к примеру, его заместитель А.С.Ермолов).

Видимо, популярная фраза «недоедим, но вывезем» (в дореволюционной версии: «Сами не будем есть, а будем вывозить!»), приписываемая министру, родилась именно из-за этой его политики. Хотя, надо отметить, что впервые фраза зафиксирована лишь после смерти Вышнеградского, в 1901 г., в книге крупного чиновника П.Х.Шванебаха.

Положение на местах, между тем, сложилось тяжёлое: как показали обследования, на низовом уровне системы продовольственного капитала, в общинах, царили большое непорядки, запасы сплошь и рядом оказывались неполны, в целом по стране этот источник содержал менее 25% от потребного количества (в Тульской губернии так и вовсе 5%). Земства спешно принялись закупать хлеб у торговцев, но поднятая ими суматоха привела к резкому взвинчиванию цен на хлеб. Резко обозначилась проблема доставки продовольствия: в августе 1891 г. тысячи железнодорожных вагонов, полных зерна, были направлены в голодающие районы, однако из-за недостаточной развитости железнодорожной сети и большого количества составов возник кризис, выразившийся в «закупоривании» транспортных артерий и общей перегрузке железных дорог. Для разрешения трудностей были назначены специальные уполномоченные из числа военных.

Правительство принимало энергичные меры: так, на закупку хлеба и выдачу ссуд населению за 1890—1892 гг. было выделено в общей сложности 152,3 млн. руб., на которые закупили около 1,7 млн. т продовольствия, дополнительно 7 млн. руб. поступило из губернских и общественных продовольственных капиталов²³. Осенью Министерство внутренних дел получило чрезвычайные полномочия для оказания помощи пострадавшим (как за счёт казённых средств, так и через маневрирование продовольственными излишками в местностях, которые обошёл голод). Были организованы общественные работы для крестьян (строительные, лесные, обводнительные, дорожные), хотя, как пишет Ермолов, из-за недостатка кадров они дали весьма низкий эффект²⁴.

Отрицательно сказалась и такая, казалось бы, положительная мера, как запрет хлебного экспорта указом Императора в июле 1891 г. Он не привел, как ожидалось, к понижению хлебных цен на внутреннем рынке (во многом из-за действий земств), одновременно став причиной вытеснения России с важнейших немецкого и английского рынков (эту нишу принялись активно осваивать США), ввиду чего произошло понижение цен на российский хлеб за границей и падение доходов земледельцев. Из-за введения новых, высоких таможенных тарифов, призванных защитить промышленность от иностранной конкуренции, началась «таможенная война» с Германией. Только к концу 1893 г. удалось восстановить привычный объём экспортных перевозок.

Тем временем, в России одновременно с действиями государственных органов развернулась широчайшая благотворительная деятельность, во главе которой встал Особый комитет Наследника Цесаревича Николая Александровича. Под эгидой Комитета оказывалась помощь всем нуждающимся без различия сословий: поддержка хозяйств, борьба с болезнями и эпидемиями, снабжение безлошадных дворов лошадьми, закупка кормов для скота и семян для полей, сбор пожертвований, организация благотворительных лотерей. Активно действовало Российское общество Красного Креста (РОКК): оно осуществляло продовольственную помощь, закупку лошадей, корма для скота, земледельческих орудий, собрало в пользу голодающих 5 млн. руб. пожертвований. На эти средства было открыто 2763 столовых, 40 приютов и ночлежных домов, выдано 3,5 млн. обедов, помощь получили 35 тыс. голодающих. В районы, пораженные эпидемиями (с весны 1892 г. начали распространяться цинга, оспа, тиф, холера), Красный Крест направлял передвижные санитарные отряды²⁵.

Православная церковь также не осталась в стороне: был установлен особый сбор в пользу пострадавших от неурожая во всех храмах и церквах, лавры, наиболее обеспеченные монастыри и церкви обязаны были уделять из своих средств денежные пособия в пользу нуждающихся и «не переставать питать неимущих». Епископы совершали поездки по своим епархиям и увещевали паству оказать помощь, не оставаться равнодушными²⁶.

Создавались различные общественные организации: Московский комитет под председательством великой княгини Елизаветы Фёдоровны, Санкт-Петербургский епархиальный комитет, местные губернские и уездные комитеты и попечительства. За счёт частной благотворительности открывались столовые и питательные пункты (свыше 10 тыс.), пекарни (обслужившие в целом свыше 636 тыс. чел.), покупались лошади и корм²⁷ — на этом поприще активно действовали В.И. Вернадский с сотрудниками и жертвователями²⁸, Л.Н.Толстой и др.

Пытались оказывать помощь помещики — в этом виделось средство преодоления враждебности к ним крестьян — но, к сожалению, по этой линии много сделать не удалось из-за недоверия жителей села.

Иностранные исследователи оценивают предпринятые правительством меры чрезвычайно высоко — так, американский исследователь Р. Роббинс называет их «remarkably successful» («в высшей степени успешными»), указывая, что «помощь получили более 12 миллионов человек и голодный мор был в значительной степени предотвращён»²⁹. Увы, действия правительства, отмечает Роббинс, «зачастую подвергались несправедливой критике. В результате [голод положил] начало новой волне оппозиции царскому режиму». Крестьяне, впрочем, усилия оценили: «Широкие масштабы предоставления помощи отчасти нейтрализовали неблагоприятные политические последствия голода. Источники не отмечают подъема крестьянских волнений; крестьяне не проявляли политической активности, они были по-прежнему покорны властям...»³⁰.

Влияние «Царь-голода» на сельское хозяйство оказалось очень тяжёлым: он в основном поразил зерновое производство, но также сильно ударил и по животноводству. Сократилось количество крупного рогатого скота, рабочего скота (лошадей, прежде всего). Сказался голод и на торговле; упал размер оборотов промышленности.

Верховная власть озаботилась облегчением положения крестьян — Александр III в 1892 г. разрешил им возвращать полученные ссуды по своему усмотрению, натурой либо деньгами, а в 1893 г., с целью облегчения уплаты ссуд, установил, что взыскиваться они должны не по заготовительным ценам, а по средним ценам за последние 10 лет. С воцарением же Николая II все долги крестьян по ссудам в Общеимперский продовольственный капитал и в казну до 1866 г. были списаны, из долгов же, выданных позже, списана половина (всего списали около 50 млн. руб.)³¹.

Ермолов, перечисляя эти меры, указывает, что тем самым оказались подорваны сами основы системы продовольственной помощи: в глазах крестьян она начала из временной помощи с обязательным возмещением превращаться в нечто безвозмездное и непременное — то, что сами крестьяне назвали «царским пайком»³².

Впрочем, надо отметить, что пострадали не одни только крестьяне — наблюдалось массовое разорение помещичьих хозяйств, в основном средних и мелких. В 1892 г. по 66 губерниям России (включая привисленские, прибалтийские и Кавказ) было заложено около 20% всех имений и до 40% всего частного землевладения³³.

Трудности с подвозом продовольствия в пострадавшие районы привлекли пристальное внимание правительства: начался второй со времён Александра II бум железнодорожного строительства, причём его масштабы оказались гораздо более широкими. В 1893-1899 гг. ежегодно открывалось от 1668 до 5248 км железнодорожных линий³⁴, за 1896—1900 гг. было построено 15 тыс. вёрст железных дорог³⁵. «За последние десятилетия XIX века были завершены линии, связавшие с рынком хлебородные районы Востока, Юга и Юго-востока Европейской России... Доведена в начале 1890-х гг. до Челябинска железная дорога Самара—Златоуст... Закончены вслед за тем линии Царицын—Тихорецкая—Новороссийск и Саратов—Уральск»³⁶, «построены линии, связавшие центр с Поволжьем, железные дороги Вологда—Архангельск, Пермь—Котлас и др.»³⁷. Благодаря этому «подвоз хлеба в нуждающиеся местности в XX в. уже не встречает тех затруднений, как в старое время... в настоящее время с развитием жел.-дор. сети в Европейской России едва ли найдутся такие местности, которые голодали бы из-за невозможности подвезти хлеб из урожайных районов»³⁸. Получил импульс для дальнейшего развития и водный транспорт, на долю которого в конце XIX в. приходилось около 1/3 всего объёма грузовых перевозок³⁹.

Наконец, сильные неурожаи начала 1890-х гг. стали мощным толчком для развития такой научной дисциплины, как почвоведение, а также положила начало практическим мерам по улучшению условий и методов хозяйствования. В первую очередь они связаны с именем такого выдающегося учёного, как В.В.Докучаев. В 1893 г. он выпустил книгу «Наши степи прежде и теперь», в которой предложил комплексную программу борьбы с засухами и план охраны чернозёмов. Одновременно Докучаев, получив согласие правительства, добился организации в рамках Лесного департамента Особой экспедиции по испытанию и учёту различных способов и приёмов лесного и водного хозяйства в степях России для экспериментальной проверки эффективности его программы.

Эксперимент предполагалось провести на трёх участках: в Каменной степи, Старобельском массиве «бурьянной степи» и Велико-Анадольском участке, облесению подлежало 10—20 % их общей территории. Закладывались лесополосы разной ширины (от 6 до 200 м) и к 1898 г. участки были облесены. После смерти Докучаева в 1903 г. реализация его проекта значительно затормозилась, хотя посаженные им лесополосы поддерживались в составе казённых лесничеств. Однако с началом Столыпинской аграрной реформы лесоустройство получило новый импульс, и к 1917 г. оказалось заложено 130 тыс. га защитных лесных насаждений⁴⁰.

Помимо Докучаева к проблеме борьбы с засухой обращались и другие видные учёные: А.И. Воейков (статья «Климат и народное хозяйство», 1891 г.), К.А.Тимирязев (лекция «Борьба растения с засухой», 1892 г.), А.А.Измаильский (книга «Как высохла наша степь», 1893 Г.), ПА.Кос-тычев («О борьбе с засухами в Чернозёмной области посредством обработки полей и накопления на них снега», 1893 г.). В 1899 г. начал выходить журнал «Почвоведение» — первый в мире печатный орган почвоведов, который в 1910 г. на второй международной конференции учёных этого направления был признан международным органом почвоведения. Русские учёные заняли в этой отрасли научного знания лидирующее положение. В этой связи сложившуюся в советской исторической науке ещё в сталинский период установку «Царское правительство никакой борьбы против неурожая не вело»⁴¹ следует признать откровенно фальсификаторской. Увы, этот стереотип оказался крайне живуч и в той или иной форме его до сих пор можно встретить в различных работах, посвящённых положению крестьянства на рубеже XIX-XX вв.

На новые засухи и неурожаи государственные структуры реагировали уже более слаженно: в 1897 г. из Общеимперского капитала отпущено ссуд на сумму 5,4 млн. руб., в 1898 — 35,2 млн. (как на «продовольствие населения» — хлеба закуплено 34,4 млн. пудов, — так и на поддержание скотоводства крестьян)⁴², организованные общественные работы на сей раз были проведены более успешно и, в частности, включали перевозку крестьянами на места закупленного правительством для голодающих хлеба. Ермолов отмечал, что «общественные работы встречаемы населением весьма сочувственно и при умелой организации приносят значительную пользу»⁴³. Вызванный нехваткой кормов падёж лошадей компенсировали закупкой у степных жителей лошадей тамошних пород (как наиболее выносливых) и поставкой их на льготных условиях к началу полевых работ (этим путём в 1898 г. распределено 70 тыс. лошадей ), льготной доставкой сена по железным дорогам, снабжением населения кормами для скота на весь период зимнего содержания; Министерство земледелия открыло для выпаса крестьянского скота казённые угодья и разрешило бесплатную заготовку сена на казённых лугах. Снабжение кормами нуждающихся хозяйств производилось на «ссудных началах» (с выплатой в течение 3—5 лет), в 1898 г. на эти нужды было израсходовано 7 млн. руб.

В открытых Красным Крестом столовых кормилось до 1,5 млн. чел., в основном женщины, дети, старики и немощные, но в исключительных случаях и работоспособные мужчины (при отсутствии заработков), паёк же получили свыше 2 млн.⁴⁵ Начало действовать созданное по инициативе Императрицы Александры Фёдоровны Попечительство о домах трудолюбия и работных домах. Среди частных благотворителей особенно отличился бессарабский помещик В.М.Пуришкевич — благодаря его кипучей деятельности на собранные пожертвования удалось открыть около 20 столовых и спасти тем самым от голодной смерти сотни людей. Кстати, благодаря этому его заметили и оценили в Петербурге⁴⁶.

Повторившийся сильный недород вызвал серьёзную озабоченность в верхах и в 1898 г. в Комитете министров по инициативе Государственного контролёра Т.И. Филиппова и при поддержке Николая II был поставлен вопрос о «чрезмерном напряжении платёжных сил сельского населения, особенно в центральных губерниях». В 1899 г. сформировано Особое совещание под председательством А.И.Звягинцева, задачей которого было исследование экономического положения Центрально-Чернозёмных губерний. Это совещание выделило «группу риска», т. н. регион оскудения, подвергавшийся наибольшей опасности при неурожаях: Воронежская, Курская, Орловская, Пензенская, Рязанская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская и Тульская губернии. Положение населения в них, как констатировалось, полностью зависело от результатов земледельческой деятельности⁴⁷.

Надо отметить, что именно широкая огласка правительством проблемы неурожаев в 1890-е гг. и породила все те тезисы, которые господствовали в советской пропаганде и которые живы до сих пор: «беспросветное существование крестьянства», «постоянное недоедание, переходящее в голодовку», «всероссийское бедствие, переходящее во всероссийское разорение» и т. д.

Значение земств в продовольственном деле к концу XIX в. пошло на убыль. Довольно неумело проведённая в 1891— 1892 гг. закупка хлеба сильно увеличила долги крестьян и подорвала их доверие к органам местного самоуправления. Родилась идея отвести последние от участия в продовольственном деле, что и было сделано в июне 1900 г. Временными правилами по обеспечению продовольственных потребностей, изданными Министром внутренних дел Д.С.Сипягиным. Согласно этим правилам, общее руководством делом обеспечения населения продовольствием и семенами переводилось в ведение МВД, на местах им руководили губернаторы и генерал-губернаторы, губернские присутствия и уездные съезды, а на низовом уровне — земские участковые начальники. Последние должны были работать непосредственно с общинами: наблюдать за состоянием запасных магазинов, правильным составлением списков нуждающихся, расчётом размеров необходимой помощи и т. д. Несколько корректировалась и сама система продовольственного капитала: она разделялась на общественные хлебные запасы и денежные капиталы четырёх видов (общественные, частные, губернские, Общеимперский). Общине теперь полагалось определять способ обеспечения своих нужд: продовольствием, деньгами, либо тем и другим вместе. Члены общин были обязаны участвовать в составлении хлебных запасов (выделяя 0,5 пуда хлеба в год с каждой наличной души), сельские же обыватели иных сословий — делать взносы деньгами.

Новая система получила шанс показать себя уже в 1901 г., когда имел место очередной заметный неурожай. Ситуацию предвидели и успешно подготовились к ней: Министерство финансов заблаговременно закупило хлеб для создания продовольственного запаса (этой операцией руководило специально учреждённое Временное управление по правительственной закупке хлеба). Денежных средств на помощь жителям пострадавших территорий было израсходовано свыше 32 млн. руб., общее количество выданного хлеба составило свыше 58 млн. пудов⁴⁸. Оперативность действий государственных органов сильно облегчила населению период до следующего.

Однако весной 1902 г. имели место первые прецеденты массовых крестьянских волнений — в Полтавской и Харьковской губерниях. Крестьяне громили и разбирали хлебозапасные магазины, мотивируя тем, что «мы голодны и будем забирать хлеб, а за хлеб не могут наказывать, так как каждому нужно есть»⁴⁹. На высшем уровне для нового обследования социально-экономического положения Центральной России была создана т. н. «Комиссия Центра», которая в ходе своей работы выделила не 9, а уже 18 губерний «зоны риска» (Воронежская, Казанская, Курская, Нижегородская, Оренбургская, Орловская, Пензенская, Полтавская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская, Тульская, Уфимская, Харьковская, Черниговская плюс Область Войска Донского)⁵⁰. И пока на заседаниях Комиссии (а затем сменившего её в 1904 г. Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности) дискутировали о путях вывода этих территорий из кризиса, с подачи Императора продолжалось списание долгов с населения: за 1901—1904 гг. было снято около 25 млн. руб.⁵¹ В 1903 г. отменена круговая порука за внесение прямых налогов (в результате налоги стали поступать в основном от городов). В 1904 г. издан Высочайший Манифест о сложении со всех крестьян недоимок выкупных, земских и других сборов, накопившихся на день его издания (11 авг.). В 1905 г. вышел Высочайший Указ Правительствующему Сенату о сложении продовольственных долгов крестьянства Государственному Казначейству.

Новым серьёзным испытанием для государственных структур стал период 1905— 1907 гг., который, по оценке Ермолова, вплотную приблизился по тяжести к голоду 1891—1892 гг. Как и тогда, в большинстве губерний запасы общин обнаружили сильную недостачу, из-за чего Госказначейство вынуждено было экстренно выделять средства на закупку хлеба (77,5 млн. руб. выделено, куплено на них свыше 75 млн. пудов хлеба⁵²). Министерство путей сообщения организовало внеочередную перевозку закупленного хлеба в пострадавшие губернии, а Министерство финансов установило льготные тарифы на перевозку. Революционеры как раз к этим мерам приурочили осеннее обострение ситуации в стране: железнодорожные стачки, террор против представителей власти, волнения в городах. Однако решительные меры по усмирению бунтовщиков позволили своевременно доставить продовольствие в пострадавшие районы.

После создания Государственной Думы госструктуры (МВД, Казначейство) вынуждены были испрашивать её согласие на ассигнование средств на все внеочередные траты. Однако прошение МВД перед первой Думой в 1906 г. о выделении 50 млн. руб. на борьбу с голодом оказалось отклонено: народные избранники согласились выделить лишь 15 миллионов, насчёт же остальных средств предложили Министерству «войти с ходатайством» вторично⁵³. Это сильно затянуло бы процесс оказания помощи, однако вскоре Дума, открыто занимавшаяся «разжиганием смуты», Указом Государя была распущена, а МВД получило средства в полной мере (и даже большую сумму — 55 млн.). В 1907 г. выделено свыше 71 млн. руб.⁵⁴ Хлеб для голодающих на 1/3 закупался МВД, остальное закупали губернские присутствия. Земства ведали подсобными видами помощи: организацией общественных работ, поддержкой хозяйств и скота крестьян, врачебной частью (борьба с эпидемиями и болезнями на почве недоедания). Впрочем, средства на эти виды помощи все равно поступали по линии Министерства.

Кроме того, правительство пошло на увеличение хлебного импорта и сокращение экспорта. Так, вывоз хлебов с 1905 по 1908 гг. упал на 42,5%, ввоз же (из США и Аргентины) увеличился с 3,015 тыс. пудов в 1905 г. до 13,733 тыс. пудов в 1908 г.⁵⁵ Всё это позволило правительству провести, к примеру, такую меру, как ежемесячная выдача 40 фунтов муки всем лицам младше 18 и старше 59 лет⁵⁶. В публикации «Помощь народу хлебом и кровом», посвященной ликвидации голода 1905 г., сообщалось о правительственной помощи голодающим Поволжья: повсюду для детей, женщин и неспособных к труду открывались пункты питания, в каждом из которых питалось до 1000 чел.⁵⁷

По мнению наблюдателей, «продовольственная кампания 1906—1907 гг. была проведена Продовольственной частью МВД с таким успехом, который при данных условиях и при действии существующего закона только и был возможен»⁵⁸.

В то же время активно оказывали помощь голодающим благотворительные организации. К сожалению, политика оказывала на их работу серьёзное влияние. Так, официальные организаторы благотворительной помощи (РОКК, Комиссия по борьбе с чумою, Попечительство о трудовой помощи) поддерживались Государственным казначейством (хотя одновременно собрали значительные суммы путём пожертвований). Красный Крест при содействии местных властей открыл бесплатные столовые и питательные пункты, выдавшие за время бедствия 270 млн. обедов и пайков.

Однако радикально настроенная часть интеллигенции отказывалась сотрудничать с «реакционерами», предпочитая группироваться вокруг земств. По инициативе последних в декабре 1905 г. образовано Общество помощи голодающим, которое объединило 22 общественные организации, в том числе Крестьянский союз, Всероссийский союз медицинского персонала, Железнодорожный союз, Учительский союз и другие.

Нельзя забывать и о церкви, по традиции активно участвовавшей в деле помощи пострадавшим: Святейший Синод ввёл сбор в пользу голодающих во все воскресные и двунадесятые праздники.

Наконец, на сцену вновь выступила частная благотворительность — чьё влияние, однако, оказалось сильно ослаблено. Ранее её основу составляла помощь помещиков, но вследствие беспорядков на селе в 1905 г. многие усадьбы были варварски разорены (почти везде уничтожались рабочий инвентарь и даже скот), а их владельцы бежали в города и не имели возможности принять участие в оказании помощи. Да и надо сказать, что после холодного принятия их усилий крестьянством в 1890-е гг. желания помогать ему в помещичьей среде сильно поубавилось. Кстати, разграбление усадеб сказалось и в том ещё, что селяне, во-первых, потеряли традиционные заработки, выручавшие их в прежние годы, а во-вторых — не могли, как прежде, покупать или занимать у помещиков зерно или корма для скота.

Всё же организации частных благотворителей развили большую активность. В их числе оказались Вольное экономическое общество, Пироговское общество врачей, Русское техническое общество, Московское общество грамотности, Санкт-Петербургское и Московское евангелические общества, Санкт-Петербургское общество «Копейка». Кроме того, возникли многочисленные частные попечительства, местные общества, союзы, комитеты. Помощь «частников» стала серьёзнейшим подспорьем для государства, чьи запасы (как Общеимперский, так и губернские продкапиталы) сильно истощились ещё в недород 1905 г. По инициативе Центрального комитета по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению Министр внутренних дел П.А.Столыпин выпустил циркуляр, направленный на устранение всех возможных недоразумений и излишних стеснений благотворительной деятельности агентов различных частных обществ со стороны, как пишет Ермолов, «местных и по преимуществу низших, иногда не в меру усердных органов администрации»⁶⁰.

Надо отметить, что усилия общественности во многом зависели от доброй воли самих благотворителей: если в одних губерниях они действовали слаженно, то в других между ними по разным причинам разворачивалась настоящая конкуренция.

В целом, за 1906—1907 гг. общая сумма изо всех источников, истраченная на помощь населению пострадавших от недорода территорий, оставила 180 млн. руб.⁶¹ Для удовлетворения семенных и продовольственных потребностей было приобретено, развезено по губерниям и роздано в ссуду 146,4 млн. пудов хлеба — впрочем, как указывает Ермолов, «в этот счёт не входит хлеб, купленный земствами, а также другими организациями и благотворителями»⁶². На снабжение хозяйств кормами в 1905— 1907 гг. израсходовано 14 млн. руб.⁶³.

Последним испытанием в мирное время стал недород 1911 г. Общинные запасы вновь оказались неполны, так что на закупку хлеба Госказначейство выделило 170 млн. руб. На снабжение кормами в 1911—1912 гг. истрачено 9—12 млн., выдавались ссуды на прокорм (так, в Сибири выдавали по 300 руб. пособия на корову), распределено на льготных условиях 16 тыс. лошадей. Общественные работы для крестьян в качестве эксперимента решили в этот раз сделать основным видом помощи. На их проведение ассигновано 42 млн. руб., причём 84 % суммы пошло на заработную плату⁶⁴. В благотворительной деятельности в 1911 г. монополия была закреплена за финансировавшимися государством организациями (Красный Крест и пр.) — это мотивировалось широким размахом, который приняла антиправительственная пропаганда во время голода 1905-1907 гг. Даже общеземская организация не получила из казны ни рубля. Тем не менее, помощь имела широкий размах: голодающим было выдано 222 млн. порций, под руководством священников и учителей только в Поволжье было открыто более 7000 столовых при школах, где детям выдали 24 млн. обедов⁶⁵.

Надо отметить, что, несмотря на запрет частной благотворительности, отряды, организованные на средства жертвователей и земств, всё равно действовали, не без помощи местных администраций обходя распоряжения Центра. Они, как и в прошлые годы, открывали в поражённых губерниях бесплатные столовые для населения, занимались санитарно-медицинской помощью населению⁶⁶.

В целом, кампания оказалась проведена на очень высоком уровне — и интересно, что государство, оба раза имея в руках полный контроль над ситуацией (1901 и 1911 гг.), сумело не допустить развития ситуации по неблагоприятному сценарию. К тому же, прогресс сельского хозяйства обусловил повышение урожайности всех иных сельскохозяйственных культур, что вкупе с широкомасштабной государственной помощью помогло крестьянам без потерь переносить тяжёлые периоды.

Таким образом, в России к началу XX в. была сформирована целостная система перераспределения продовольственных ресурсов, которая эффективно функционировала в периоды неурожаев и при истощении в крестьянских хозяйствах запасов хлеба. Кроме того, постоянно предпринимались дополнительные меры по поддержанию хозяйств жителей поражённых неурожаем территорий. Активно участвовала в деле помощи пострадавшим общественность России, что имело следствием широкое развитие благотворительности, формирование действенных структур оказания помощи населению. Всё это гарантировало население от вымирания и, как будет показано ниже, голодных смертей удавалось после 1892 г. избежать даже при самых неблагоприятных условиях (вроде «революционной ситуации» середины 1900-х гг.).

5. Смертность

Утверждения об огромном числе жертв голода характерны для многих современных публикаций, посвященных аграрной проблематике поздней Российской Империи, приводимые цифры «гуляют» от сотен тысяч до нескольких миллионов умерших в период каждого недорода. При этом с источниковой базой дело обстоит из рук вон плохо — никаких подтверждений своим словам (ссылок на исторические исследования, архивные материалы и пр.) авторы зачастую предоставить не в состоянии. Между тем вопрос это очень серьёзный, требующий пристального внимания.

Пожалуй, наиболее серьёзной из основанных на документах дореволюционных работ является фундаментальный труд «Наши неурожаи и продовольственный вопрос», написанный академиком А.С. Ермоловым, который в 1892—1905 гг. возглавлял Министерство земледелия Российской Империи, а затем руководил Центральным комитетом по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению. Затрагивая активно муссировавшуюся в тот период оппозиционными публицистики тему голодной смертности, он писал: «Согласно сообщениям всех опрошенных мною земских деятелей, представителей Красного Креста, членов местной врачебной администрации — если уже не верить чинам администрации общей — ни одного случая смерти непосредственно от голода, от полного отсутствия всякой пищи, не говоря уже про случаи самоубийств или убийств детей из-за голода, не было констатировано ни разу и нигде. Все такого рода случаи, о которых сообщалось в газетах — всегда очень глухо, без точного указания места, селений и без обозначения имён лиц, якобы умерших от голода или прибегнувших к самоубийству или убийству детей — расследовались на местах, насколько это было возможно при неопределённости указаний, и нигде не подтверждались»⁶⁷. Напротив, «прирост населения в 1906—07 гг. отмечался везде, а в некоторых губерниях (Орловская, Тамбовская, Уфимская) даже превзошел прирост за предшествующий год» .

Однако картину формировали, увы, не такие серьёзные исследования, а средства массовой информации. Как справедливо замечает современный российский историк В.Г.Тюкавкин, «абсолютное большинство газет, особенно в 1906—1917 гг., когда была снята цензура, имели антиправительственный характер и помещали только критические материалы и заметки... По многим фактам давались опровержения, но они тонули в массе новых обличительных заметок»⁶⁹. В том же духе выдержаны и публицистические произведения, зачастую основанные на слухах и непроверенных данных, носящие откровенно спекулятивный характер.

В качестве характерного примера можно упомянуть книгу А.С.Панкратова «Без хлеба (Очерки русского бедствия. Голод 1898 г. и 1911—1912 гг.)»⁷⁰. В ней характерно как отношение автора к свидетельствам (он отвергает как показные бодрые ответы крестьян и безоговорочно принимает на веру алармистские рассказы местных интеллигентов), так и приводимые им с чужих слов данные о «голодной» смертности: всего несколько случаев смертей и покушений на самоубийство (в т.ч. неудачных) на оба случая неурожаев, причём прямой связи между «голодом» и смертью/ самоубийством, как правило, нет. И это несмотря на то, что автор объехал обширные территории Поволжья с многомиллионным населением и опросил большое количество людей самых разных категорий и сословий. При этом надо ещё учесть, что в основном Панкратов работал в районах компактного проживания татар и башкир, которые по уровню жизни стояли ниже даже бедняцкой части русского крестьянства.

Можно обратиться к трудам дореволюционных демографов — к примеру, одного из основоположников российской демографии академика С.А. Новосельского. Он относительно голодной смертности в Империи озвучивает единственную цифру: 350 тысяч умерших в период 1891—1892 гг.⁷¹

Вторая изученная группа — книги советских авторов, специализировавшихся на истории сельского хозяйства⁷². Из их работ можно почерпнуть общие сведения о недородах, ареале их распространения, иногда — о количестве населения, «охваченного голодом» (т.е. общем населении губерний, в которых случился недород, без детализаций). Но, несмотря на то, что тема голода и вызываемых им страданий населения «красной нитью» проходит через их работы, цифр, указывающих на количество умерших от него, данные авторы избегают. Более того, проблему смертности «аграрники» советских лет стараются не затрагивать без крайней необходимости.

Исключений немного. Так, посвящает «голодной теме» целую главу своего исследования П.Н. Першин. «Характерной особенностью пореформенного развития крестьянского хозяйства в России были часто повторявшиеся неурожаи и голодовки крестьян... Неурожаи и голодовки обрекали население на массовые заболевания и вымирание», — пишет он⁷³. Однако единственную цифру («умерло сверх обычного 650 тыс. чел.») приводит только по голоду 1891—1892 гг., ссылаясь при этом на работу «Влияние неурожаев на народное хозяйство России» (М., 1927). Указывая проценты роста смертности в нескольких губерниях (Пензенская, Казанская, Оренбургская, Уфимская, Воронежская, Самарская, Саратовская), он уточняет, что «в этих губерниях в 1892 г. смертность была настолько большая, что превысила рождаемость, общее количество населения уменьшилось»⁷⁴.

А.М. Анфимов называет сходную цифру умерших: «Только за 1892 г. в результате неурожая 1891 г. и последовавшего за ним голода с его обычным в то время спутником — холерой — смертность в России увеличилась на 5,5%, что при населении в 119 млн. чел. означало потерю 654,5 тыс. человеческих жизней сверх обычной смертности»⁷⁵. Ссылается он на книгу «Обсуждение продовольственного вопроса в Вольном экономическом обществе в 1897 — 1898 гг.» (СПб., 1898), которую, видимо, и нужно считать первоисточником данной цифры. Правда, озвучиваемая цифра некорректна, поскольку исчислена исходя из общего количества населения страны, а не из количества населения охваченных неурожаем местностей.

Наконец, Т.М.Китанина пишет: «Голод 1891 г. унёс миллионы жизней. «С 1891 г. голодовки стали гигантскими по количеству жертв»⁷⁶. Цитата отсылает... к статье Ленина в газете «Искра» (15 февраля 1902 г.). Никаких более серьёзных оснований для своего заявления автор не приводит, что заставляет отнестись к её заявлению скептически.

Как важный факт нужно отметить, что никаких цифр смертности от голода для поздних, «николаевских» неурожайных лет даже эти историки не приводят.

Нет искомых данных и в советской справочной литературе. Наиболее информативной является статья «Голод» в первом издании Большой советской энциклопедии: в ней весьма обстоятельно описываются объёмы затрат за закупки правительством хлеба для жителей пострадавших от недорода территорий, общественная активность в помощи нуждающимся (с весьма критических позиций) — однако отсутствуют даже упоминания о количестве умерших в результате голодовки 1891—92 гг. При этом, в той же самой статье наличествуют пассажи о «небывалом даже в летописях русских голодовок 1921—22 гг.», когда «от голода и его последствий погибло около 5 мил. человек, при этом особо тяжкие потери понесла беднота»⁷⁷. То есть, даже в те близкие к описываемым событиям времена данных, подтверждающих «вымирание» крестьянства от нехватки пищи, не было. Не нашлось их и в последующих изданиях БСЭ, в которых статьи о голоде носят общий характер и практически лишены каких-либо содержательных данных.

Приходится констатировать, что, несмотря на доступ к огромным массивам делопроизводственной документации государственных учреждений и общественных организаций Российской Империи, статистическим сведениям, несмотря на наличие заметного числа работ дореволюционных авторов, историки советских времён не обладали какими-либо цифрами, подтверждающими тезис о наличии смертности от голода в Империи (за исключением 1891— 1892 гг.).

Отсутствует подтверждение тезиса о массовых голодных смертях и у советских/ постсоветских демографов. А.Г. Рашин в своей очень богато документированной работе приводит составленную им таблицу естественного движения населения 50 губерний Европейской России. Её данные показывают в рассматриваемый нами период 1890—1913 гг. стабильную в целом картину понижения смертности: от 36,7 умерших на 1000 населения в 1890 г. до 27,4 на 1000 населения в 1913 г. Единственный серьезный скачок смертности приходится на 1892 г. — 41 на 1000 населения⁷⁸. Неурожаи, как следует из цитируемых им документов соответствующих госструктур, влияли на соотношение умерших и родившихся, но выражались скорее в сокращении рождаемости, а не в росте смертности (так можно интерпретировать понижение естественного прироста населения в 1898, 1901 и 1905 гг.).

В книге приводится цитата из «Отчёта о народном здравии за 1892 г.», дающая представление о положении в стране: «Отчётный 1892 г. по смертности и рождаемости, а также болезненности населения Российской империи является наиболее неблагоприятным из десятилетия с 1883 по 1892 год. Неурожаи двух предшествующих лет значительно усилили заболеваемость и смертность населения. В первой половине 1892 г. в губерниях по низшему и среднему течению р. Волги и её притоков упорно держался сыпной тиф, а затем во второй половине года ослабленное население поразила азиатская холера при особом её развитии главным образом в Среднеазиатских областях, на Кавказе и в губерниях по течению р. Волги и Дона. Усиление смертности и понижение рождаемости замечалось почти по всем губерниям...»⁷⁹. Изучая работу, можно узнать, что от холеры в тот год умерло 300,3 тыс. чел.⁸⁰

Согласно приводимым данным естественного прироста населения по 50 губерниям Европейской России по пятилетиям, период с 1896 по 1910 гг. давал рекордные показатели (в млн. чел.): 1896—1900 гг. — 8307,6, 1901-1905 гг. - 8642,9, 1906-1910 гг. — 9162,0⁸¹. Также постоянно росло среднегодовое число родившихся.

Самый известный советский демограф Б.Ц.Урланис, говоря о голоде 1892 г., называет более высокую цифру умерших: 500 тыс. чел.⁸², уточняя, что значительная доля смертей приходилась на группу детей до 1 года (младенцев), коэффициент смертности которых превысил 30%. Впрочем, приводимая им таблица детской смертности по губерниям Европейской России показывает медленное, но всё же снижение её показателей в последующие годы: от 26 %о в 1897 г. и 27,9 %о в 1898 г. до 22,5 %о в 1907 г. и 23,7 %о в 1911 г.⁸³

Показательно, что вопрос «голодных смертей» применительно к годам царствования Николая II Урланисом не поднимается.

Не подтверждается «огромная смертность от голода» и позднейшими изысканиями. Так, классический расчёт ЦСУ СССР, проведённый Р.И. Сифман и основанный на изучении и корректировке данных Управления Главного врачебного инспектора МВД, показывает следующую динамику населения Империи (в млн. чел., без Финляндии): 1909 г. — 156, 1910 г. — 158,3, 1911 г. - 160,8, 1912 г. - 164, 1913 г. - 166,7⁸⁴.

В солидном многотомнике «Население России в XX в.» указывается, что «во всех регионах Европейской России к 1913 г. население дало значительный прирост. По сравнению с 1897 г. число жителей Центрального промышленного региона увеличилось на 32,4 %о, Северо-западного района — на 37 %о, Среднего и Нижнего Поволжья — на 34,3 %о, Центрально-Чернозёмного района — на 38,8 %о. Самый большой прирост наблюдался на Северном Кавказе — 68,4 %о»⁸⁵. Интересно, что регулярно страдавшие от неурожаев Черноземье и Поволжье давали, по данным демографов, одни из самых высоких показателей рождаемости.

Если брать «голодные» года, то в 1907 г. зарегистрирован очень высокий естественный прирост населения (18,1 %о), немногим ему уступали «катастрофические» по утверждениям многих сегодняшних публицистов 1911 г. (17%о) и 1912 г. (16,9%о). Низший за первые 15 лет XX в. прирост зарегистрирован в беспокойном 1905 г. (13,9 %о)⁸⁶.

Как с этим согласовать упоминаемые «регулярные миллионные жертвы» — совершенно непонятно. Они, как показывает пример голода 1891—1892 гг. дали бы однозначную отрицательную динамику, свидетельствуя о вымирании населения. Между тем даже в период якобы «гигантского голода» 1911—1912 гг. население увеличилось на не менее гигантскую цифру в 3 млн. чел.! Для сравнения, можно поднять данные о годах советских голодоморов (1921—22 гг., 1931—33 гг., 1946—48 гг.):

полное прекращение роста населения страны, а затем и уход показателей роста в минус + резкое падение показателей ожидаемой продолжительности жизни.

Таким образом, приходится констатировать, что данных о смертности от голода после 1892 г. нет и у демографов. Более того — по мнению современных исследователей, «динамику демографической сферы Российской империи в начале XX в. Логично рассматривать как противоречивый, но позитивный в целом процесс, в ходе которого ведущим направлением тренда смертности стало его устойчивое снижение... Демографический кризис, вызванный войной и революцией, оказался явлением кратковременным. К 1907 г. его последствия были в основном преодолены... Этап 1907— 1914 гг. оказался благоприятным для развития демографической сферы России»⁸⁷.

Наконец, проблеме голода в России уделяли внимание иностранные исследователи. Уже упоминавшийся Р. Роббинс вычислил избыточную смертность в период «кризиса 1891—1892 гг.»: около 400 тыс. смертей сверх нормы, большая часть — из-за разразившейся в 1892 г. эпидемии холеры⁸⁸ (ею оказалось поражено 77 губерний — самый высокий на тот момент показатель в истории страны). Другой американский исследователь, С.Л.Хок, проведя дотошное изучение метрических книг в приходе Бор-щёвка Тамбовской области, «находящейся в самом центре Центрально-Чернозёмного сельскохозяйственного региона, часто описываемого как беднейшая часть Российской империи во второй половине XIX в.» (эта губерния была постоянным фигурантом всех недородов в описываемый период), пришёл к однозначному выводу: «С самого начала наблюдений, с 1830 г., неурожаи в Борщёвке никак не влияли на смертность. За десятки лет до развития транспортной системы в России и до дискуссий об улучшении гигиены крестьяне Борщёвки уже не умирали от голода»⁸⁹. Третий американец, А. Каган, в обширном списке российско-советских голодовок, обнимающем период с начала XIX в. до 1965 г., относит к «famine» (голод, влекущий за собой массовую смертность) только 1892 г. (из рассматриваемого здесь периода) — и это при весьма критическом настрое к официальной аграрной статистике Империи⁹⁰. Наконец, работающий во Франции демограф С.Ада-мец так характеризует ситуацию: «Голод 1892 г., усиленный эпидемиями холеры, оспы и тифа, вызвал последний острый кризис смертности в Российской империи. В годы таких кризисов [ожидаемая] продолжительность жизни опускалась до 26— 28 лет у женщин и до 25 лет у мужчин. Однако в начале XX в. кризисы смертности стали слабеть. Неурожаи конца XIX в., 1906, 1909 и 1911 гг., так же, как и новая эпидемия холеры в 1910 г., слабо отразились на продолжительности жизни, которая у женщин не опустилась ниже 30, а у мужчин — ниже 28 лет»⁹¹.

Таким образом, можно сделать уверенный вывод — после «Царь-голода» 1891— 1892 гг. более ни один недород в Российской Империи не повлёк за собой голодных смертей.

6. Фальшивка

Стоит также разобрать один текст, который получил широкое распространение в российском сегменте Интернета и является краеугольным камнем во многих рассуждениях о «гигантской смертности от голода при царизме»:

«Ежегодно Коллегия Лейб-Канцелярий, в составе которой входили врачи, инженеры, специалисты сельского хозяйства, готовили для царя отчет, озаглавленный “Полное сообщение о положении дел в Империи Российской”. В таком докладе от января 1913 года говорится: “Урожайность в России на круг — 18 пудов 30 фунтов с десятины, в Малороссии — 37 пудов 20 фунтов”. (То есть, в переводе на современную систему мер, три центнера с гектара в России и шесть — на Украине. Для сравнения: в 1970 году на Украине и в Центрально-Чернозёмном районе России — до 30 центнеров с гектара, по остальной части России — 13,58 центнеров с гектара). Смотрим тот же доклад далее: “Произведено 30 пудов на душу населения” — то есть около 480 килограммов в год. По данным того же доклада, 53 % урожая продано за границу. Посчитайте сами, что же народу оставалось? Неудивительно, что за вторую половину XIX века было свыше двадцати “голодных годов”, причем (по данным доклада царю за 1892 год): “Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ” (то есть, считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших “инородцев” и старообрядцев нет вообще). По данным доклада за 1901 год: “В зиму 1900—1901 гг. голодало 42 миллиона человек, умерло же их них 2 миллиона 813 тыс. православных душ”. А в 1911 году (уже после столь расхваленных столыпинских реформ): “Голодало 32 миллиона, потери 1 млн. 613 тыс. человек” (Выделено редакцией "ЗР" как полное совпадение с цитатой в статье В.М. Макарова). Причем, в каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений. А сколько было глухих деревень?

Первоисточник его, как удалось установить, — газета «Большевистская правда», орган ВКП(б)⁹². Увы, никаким справочным аппаратом текст не снабжён, что затрудняет проверку сведений на достоверность. Тем не менее, можно подойти к нему с проверкой по косвенным признакам. И здесь есть чему удивиться.

Удивиться приходится уже в самом начале. Никакой «Коллегии Лейб-Канцелярий» в Российской Империи не существовало, как и отдельно лейб-канцелярий; коллегии были заменены министерствами в 1802 г. То есть решительно непонятно, какой орган имел в виду автор. Возможно, Собственную Его Императорского Величества Канцелярию — однако это не вяжется с «в состав которой входили врачи, инженеры, специалисты сельского хозяйства, готовили для царя отчет». Далее, отчёты (точнее, доклады) для Государя готовили лишь чиновники высшего уровня — министры и губернаторы. Озадачивает и приводимое название документа: “Полное сообщение о положении дел в Империи Российской”. Во-первых, словосочетание «Империи Российской» не употреблялось в официальной документации, во-вторых, никаких «полных сообщений» не существовало. Выходили специализированные издания, как, например, «Отчёт о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за <...> год». Причём они не были строго секретными и выпускались в свободную продажу.

По ходу текста приходится постоянно спотыкаться о нестыковки и откровенные выдумки. «По данным того же доклада, 53% урожая продано за границу» — эти данные вступают в явное противоречие с цифрами советского историка Т.М.Кита-ниной: «Если в 1880-х гг. 46,3 % урожая пшеницы и 8,5% ржи вывозилось за границу, то в последние предвоенные годы соответственно 15—16% и 3,9 %»⁹³.

«Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ» — в этой фразе всё смешалось. Во-первых, каким образом образовались потери «от недорода» (то есть от факта того, что имел место неурожай)? Таковые бывают от голода, следующего за неурожаем. Во-вторых, откуда военная терминология — «потери» — у гражданских специалистов (врачей, инженеров, аграрников), почему не «смертность»? Наконец, в-третьих, в официальном документе начала XX в. — «православные души»? После Всеобщей переписи населения 1897 г.?

«Считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших “инородцев” и старообрядцев нет вообще» — открываем демографа Б.Ц.Урланиса: «Регистрация родившихся в России была введена и среди других религий: в 1764 г. — у лютеран, в 1826 г. — у католиков, в 1828 г. — у магометан, в 1835 г. — у евреев, в 1874 г. — у старообрядцев... Вначале регистрация умерших была налажена лишь для православного населения, затем она постепенно распространилась и на все другие вероисповедания»⁹⁴.

«В зиму 1900—1901 гг. голодало...» — неурожай имел место в 1901 г., так что в указанный период никто «голодать» не мог.

«В каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений». — Во-первых, раз отпевают в церквах, то зачем сельские старосты? Во-вторых, какова должна быть роль в подсчёте умерших управляющих помещичьих имений спустя полвека после отмены крепостного права?

Наконец, было бы интересно узнать источник приведённых цифр «потерь от голода». Можно предположить, что: 1) автор взял число умерших в том году и объявил их жертвами голода; 2) приведённые цифры выдумал.

В целом, можно констатировать, что мы имеем дело с обычной фальшивкой из тех, что частенько появляются на страницах «патриотической» и коммунистической прессы в постсоветский период. Написанной не без известной изощрённости, снабжённой для правдоподобности сведениями, придающими «историзм»: «цитатами» из неких «отчётов», стилизациями под статистику, вымышленными «деталями эпохи», рассчитанными на неинформированную и невзыскательную аудиторию. Прискорбно, что этот текст распространяется ныне с энтузиазмом, достойным лучшего применения, и уже, очевидно, служит основой для заявлений в серьёзной печати (см. заметку И.Лавровского в «Парламентской газете» — издании Федерального собрания РФ⁹⁵).

7. Выводы

В качестве итогов исследования, можно обозначить следующее:

1.    Неурожай вызывался совокупным действием следующих факторов: неблагоприятных природных условий (по большей части засуха) из-за смещения центра сельхозпроизводства на юг России и архаичных методов земледелия вследствие господства общинной системы, консервировавшей эти методы;

2.    Государственные структуры принимали меры по предотвращению смертности от голода: это создание и поддержание системы Общеимперского продовольственного капитала, льготы и субсидии пострадавшим от голода, медицинская помощь, другие меры различной степени чрезвычайности;

3.    К содействию в помощи пострадавшим привлекалась общественность, что вызвало в Российской Империи 1890-1910-х гг. широкое развитие благотворительного движения;

4.    Активные и своевременные усилия государства и общества позволяли предохранять население от голодной смертности. Единственный всплеск смертности, имевший место в 1891—1892 гг., произошёл в значительной степени под влиянием эпидемий и остаётся самым высоким в рассматриваемый период. Смертности от голода в прочие годы (1897—1898 гг., 1901— 1902 гг., 1905-1907 гг., 1911-1912 гг.) не зафиксировано ни российскими дореволюционными, ни советскими, ни российскими постсоветскими историками и демографами;

5.    «Голод» не только наносил удар по крестьянскому хозяйству и экономике страны, но и стимулировал их развитие; резко увеличилось производство картофеля, технических и других незерновых культур, развивалось животноводство (к примеру, появились новые, степные породы лошадей), ускорился переход к интенсивным формам ведения хозяйства. Кроме этого, усилился процесс переселения крестьянских хозяйств в ещё не освоенные районы Сибири и Средней Азии, за «Царь-голодом» 1891—1892 гг. последовал настоящий бум железнодорожного строительства.

6. Наконец, именно неурожаи начала 1890-х гг. положили начало активным теоретическим и практическим работам в области почвоведения, связанным, прежде всего, с именем В.В.Докучаева. К 1910 г. российские учёные заняли лидирующие позиции в этой отрасли знания. Их идеи, появившиеся в рассматриваемый период (создание системы лесозащитных насаждений и др.) активно использовались в советский период (конец 1940 — начало 50-х, 1960—70-е гг.).

Круглов Владимир Николаевич,
кандидат исторических наук,
научный сотрудник Института истории Российской академии наук.

Опубликовано: Сборник Русского исторического общества. - Т. 11: Правда истории. - М., 2011. - С. 87-106.

Примечания:

¹    Егиазарова Н.А. Аграрный кризис конца XIX века в России. — М., 1959. С. 85.
²    Плотников И. Неурожаи в России, их причины и меры борьбы с ними. — Пг.,1921. С. 15.
³    Ермолов А.С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. — СПб., 1909. С. 102.
⁴    Там же. С. 133.
⁵    Нифонтов А.С. Зерновое производство в России во второй половине XIX века. —М., 1974. С. 226.
⁶    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 144.
⁷    Там же. С. 153.
⁸    Егиазарова НЛ. Указ. соч. С. 164.
⁹    Нифонтов А.С. Указ. соч. С. 226.
¹⁰    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 255.
¹¹    Першин П.Н. Аграрная революция в России: Историко-экономическое исследование. — М., 1966. Кн. 1. С. 48.
¹²    Плотников И. Указ. соч. С. 2.
¹³    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 273, 277.
¹⁴    Яковлев Е.В. Неурожаи и голод в Тамбовской губернии, их причины и последствия (вторая половина XIX — начало XX вв.) / / Российское крестьянство от капитализма к социализму. — Тамбов, 2004. С. ИЗ.
¹⁵    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 277.
¹⁶ Там же. С. 312.
¹⁷ Там же. С. 577.
¹⁸    Першин П.Н. Указ. соч. С. 49.
¹⁹    Китанина Т.М. Хлебная торговля в России в 1875-1914 гг. - Л., 1978. С. 124.
²⁰    Родное М.И. Третья Россия (о крестьянстве и не только) // «Российская история»,2009, № 2. С. 165.
²¹    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 114.
²²    Кудрявцев М., Миров А., Скорынин Р. «Стать Америкой», оставаясь Россией: путь к процветанию. Кн. 1. — М., 2006.
²³    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 102.
²⁴    Там же. С. 119.
²⁵    Российское общество Красного Креста (http: / / charity.lfond.spb.ru/krest/3.html).
²⁶    Синельников С.П. Русская Православная Церковь и голод 1891—1892 гг. // «Волга», 1999, № 12.
²⁷    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 118.
²⁸    КозельцеваН. Как спасли от голода // «Кирсановская газета», 1995 18 июля.
²⁹    Robbins R. Famine in Russia, 1891—1892: The Imperial Government Responds to a Crisis. — New York, 1975.
³⁰    Нефёдов C.A. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV — начало XX вв. — Екатеринбург, 2005.
³¹    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 142.
³²    Там же. С. 96.
^!3 Егиазарова НА. Указ. соч. С. 117.
³⁴    Там же. С. 52.
³⁵    Нефёдов С А. Указ. соч.
³⁶    Нифонтов А.С. Указ. соч. С. 232.
³⁷    Егиазарова НА. Указ. соч. С. 52.
³⁸    Голод в России // Новый энциклопедический словарь. — СПб.: Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон, 1913.
³⁴ Егиазарова НА. Указ. соч. С. 53.
⁴⁰    Агропромышленный словарь (http:// agro.spbb.ru/s/090.htm).
⁴¹    Большая советская энциклопедия. 1-е издание. - М„ 1930. Т. 41. С. 759.
⁴²    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 144, 153.
⁴³    Там >»е. С. 245.
⁴⁴    Большая советская энциклопедия. Т. 17.С. 457.
⁴⁵    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 156.
⁴⁶    Бубнова М., Леонтьев Я. Слово и пуля // «Политический журнал», 2006, № 47—48.
⁴⁷    Симонова М.С. Проблема «оскудения» Центра... // Проблемы социально-экономической истории России. Сб. статей. —М„ 1971. С. 240.
⁴⁸    ЕрмоловА.С. Указ. соч. С. 253.
⁴⁹    K.ahan A. Russian economic history. The XIX century. — Chicago & London, 1989. C. 216.
⁵⁰    Симонова М.С. Указ. соч.
⁵¹    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 266.
⁵²    Там же. С. 285.
⁵³    Большая советская энциклопедия. Т. 17. С. 462.
⁵⁴    ЕрмоловА.С. Указ. соч. С. 347.
⁵⁵    Там же. С. 575-576.
⁵⁶    Ferreyra Е. Fearfull Famines of the Past (Hunger and the Russian Peasant) (http:// www.mitosyfraudes.org/Polit/Famines.html).
⁵⁷    Царёв A.P. Заслуги Императора Николая II перед Россией и миром: социально-экономический аспект / / Царские дни в Иванове. Сборник тезисов докладов право-славно-патриотических чтений. — Иваново, 2001.
⁵⁸    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 386.
⁵⁹    Жукова Л., Ульянова Г. «Не имея родного угла...» (Исторический опыт борьбы с беспризорностью детей) // Газета «История»,2003, № 39.
⁶⁰    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 153.
⁶¹    Там же. С. 348.
⁶²    Там же. С. 362.
⁶³    Большая советская энциклопедия. Т. 17. С. 457.
⁶⁴    Там же. С. 457-459.
⁶⁵    Жукова Л., Ульянова Г. Указ.-соч.
⁶⁶    Подробнее о деятельности одного из таких отрядов в Самарской губернии см.: Ли-перовский Л.Н. Жизнь и работа в деревнях Бузулукского уезда Самарской губ. Записки члена отряда помощи голодающим Поволжья (1912 г.) // Московское общество грамотности. Комиссия школьных столовых. Помощь голодающим в 1912-м году. — М., 1913.
⁶⁷    Ермолов А.С. Указ. соч. С. 414.
⁶⁸    Там же. С. 529.
⁶⁹    ТюкавкинВ.Г. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. — М.,2001. С. И.
⁷⁰    Панкратов А.С. Без хлеба (Очерки русского бедствия. Голод 1898 г. и 1911— 1912 гг.). - М„ 1913.
⁷¹    Новосельский С А. Влияние войны на естественное движение населения // Труды Комиссии по обследованию санитарных последствий войны, 1914—1920 гг. — М., 1923. С. 117.
⁷²    Егиазарова НА. Указ, соч.; Першин П.Н. Указ, соч.; Ковальченко ИА- Аграрный строй России второй половины XIX — начала XX вв. — М., 2004; Нифонтов А.С. Указ соч.; Китанина Т.М. Указ, соч.; Анфимов А.М. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России, 1881—1904 гг. — М., 1984; Симонова М.С. Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции. — М., 1987.
⁷³    Першин П.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 44, 58.
⁷⁴    Там же. С. 58.
⁷⁵    Анфимов А.М. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России, 1881-1904 ГГ. - М„ 1984. С. 116.
⁷⁶    Китанина Т.М. Указ. соч. С. 75.
⁷⁷    Большая советская энциклопедия. Т. 17.
С. 463.
⁷⁸    Рашин А.Г. Население России за 100 лет (1811—1913 гг.). Статистические очерки. — М„ 1956. С. 156.
⁷⁹    Там же. С. 158.
⁸⁰    Там же. С. 208.
⁸¹    Там же. С. 162.
⁸²    Урланис Б.Ц. Рождаемость и продолжительность жизни в СССР. — М., 1963. С. 83.
⁸³    Там же. С. 91.
⁸⁴    Сифман Р.И. Динамика численности населения России за 1897—1914 гг. // Брачность, рождаемость, смертность в России и СССР. - М„ 1977. С. 62-82.
^8:1 Население России в XX веке. Исторические очерки. Т. 1: 1900—1939 гг. — М., 2000. С. 25.
⁸⁶    Там же. С. 26-27.
⁸⁷    Исупов В-/4. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века. — Новосибирск, 2000. С. 40, 45.
⁸⁸    Robbins R. Op. cit.
⁸⁹    Хок CJI. Голод, болезни и структуры смертности в приходе Борщёвка, Россия, 1830—1912 гг. // Социально-демографическая история России XIX—XX вв. Современные методы исследования. — Тамбов, 1999.
⁹⁰    KahanA. Op. cit. Р. 139-142.
⁹¹    Адамец С. Кризисы смертности в первой половине XX века в России и на Украине // Население России в XX в. Научная конференция в ознаменовании десятилетия Центра демографии и экологии человека Москва, 21—22 декабря 1998 г.
⁹²    Козленка И. «Благословенная Россия»? (правда цифр и клевета вымыслов) // «Большевистская правда», 2001, № 3.
⁹³    Китанина Т.М. Указ. соч. С. 160.
⁹⁴    Урланис Б.Ц. Указ. соч. С. 5, 76.
⁹⁵    Лавровский И. Кто придумал продотряды... // «Парламентская газета», 2008, 28 окт.