Великая война для России стала определённым индикатором ощущения общего Отечества. Корни этого следует искать ещё в довоенном периоде, анализируя и логику внутренней политики Российской империи, и формирование взглядов и представлений российских подданных на бытовом уровне.

 XIX век в Европе стал веком зарождения различных национализмов. Старые разновидности самосознания отходили в небытие и заменялись новыми, связанными с представлением об общем происхождении, общей крови небольшого количества людей. Нужно отметить, что в то время существовала серьёзная терминологическая путаница в национально-этническом вопросе. Этнос и цивилизация в некоторых случаях могли выступать как одно и то же. А термины «народ», «народность», племя» и «нация» даже учёные использовали, как хотели.

Серьёзные проблемы появление локальных национальных идей вызвало в Османской и Австро-Венгерской империях. В которых этнические группы интеллектуалов уже отошли от представлений прошлого в вопросе идентичностей. Например, Чехия в составе Австро-Венгрии была достаточно развитым регионом. У чехов существовали те люди, которые смогли начать формирование национальной мифологии. В России же ситуация была несколько иная.

Накануне войны Российская империя простиралась от Калишской губернии на Западе до Чукотской области на Востоке. На её территории жило множество этносов, находящихся на разных стадиях социально-экономического развития. Жёстких механизмов унификации подданных в России не существовало, поэтому о национальном угнетении как разработанном и запущенном механизме говорить не приходится. Как метко выразился В.П. Булдаков: «“национальный гнёт” – субъективно-психологическое ощущение, вводить которое в теоретический оборот столь же бессмысленно, как рассуждать о количестве счастья или несчастья, приходящегося на душу среднего крепостного в каждый миг бытия»[1]. Вообще, академик В.А. Тишков предполагает, что Россия начала ХХ века представляла собой национализирующуюся империю – огромное государство, на бескрайних просторах которого формировалось представление о единстве не только в качестве подданных русского царя, но и единстве Отечества, становилось реальностью «существование в России представления об общности в рамках государства»[2]. Естественно, что этот процесс шёл не везде с одинаковой скоростью. Это зависело от многих факторов: от времени вхождения территорий в состав России, от уровня интеграции элиты и интеллектуальных слоёв местного населения в общеимперские процессы, от наличия или отсутствия альтернативных идей в конкретном регионе, наконец, от исторически сложившихся представлений об отношениях Центр-периферия. Например, Великое княжество Финляндское находилось в составе России с начала XIX в., но вплоть до распада страны оно не только имело автономию, но и отделялось от остальной России границей и таможней. Широкую автономию в первой половине XIX в. имело в составе России и Царство Польское. А, например, Туркестан вошёл в состав империи лишь в конце XIX в. Этот регион находился не на такой стадии общественного развития, чтобы его автохтоны смогли выработать национальную мифологию. Скорее, жители Туркестана мыслили совершенно другими категориями. Можно говорить о кавказских или прибалтийских национальных мифологических системах, но на начало ХХ в. они лишь формировались как цельные. Да и регионы эти не обладали большим количеством интеллектуалов определённого этнического происхождения. Лишь две национальных мифологии доросли до уровня национализма – финская и польская[3]. Другими словами, именно эти две идеи были заметны и претендовали на контроль над определённой «своей» территорией. Отдельно можно выделить еврейскую идею, но она отличалась тем, что еврейский национализм ориентировался на построение государства в Палестине, т.е. за пределами России. Внутри России еврейские партии боролись за равные права, но не претендовали на конкретные земли, как на свои собственные. Остальные идеи, претендующие на локально-национальную значимость, были лишь формами национально-культурных манифестаций[4]. Так что к началу Первой мировой Российская империя подошла без серьёзных межэтнических проблем. Более того, напомню, что Россия была национализирующейся империей, т.е. подданные в своём большинстве разделяли представление о некой общности, которая рассматривалась как своя. Вполне возможно, что наличие в паспорте подданного Российской империи графы «вероисповедание», но отсутствие графы «национальность», т.е. определение человека в первую очередь не по этническому, а по конфессиональному признаку также влияло на слабость попыток формирования локальных национальных дискурсов.

Великая война не была неожиданностью для читающей публики. Не в смысле того, что война начнётся в 1914 г., а в смысле того, что она всё-таки рано или поздно будет. Две Балканские войны рассматривались как предтеча общеевропейской, но бои на Балканах не моментально перетекли в Первую мировую, они лишь приблизили войну.

Война обострила ряд проблем, которые либо были неактуальны и находились в латентном состоянии, либо вообще не существовали ранее как проблемы. Российские подданные на начало войны отреагировали патриотично. В армию отправлялись не только мобилизованные, но и вольноопределяющиеся (добровольцы), на фронт бежали несовершеннолетние гимназисты и гимназистки. Первые, чтобы защищать Родину, вторые – для работы в качестве сестёр милосердия[5]. На фронт добровольно отправились даже те, кто должен был более-менее критически относится к России в силу своих политических убеждений и поддержки оппозиционных идей. Например, один из создателей белорусского «Музыкального драматического кружка в Вильне» отставной полковник К. Бернштейн или вольноопределяющийся[6] П. Бобрик[7]. Добровольцами становились не только русские – основное население империи. За Россию воевали армянские добровольцы, которые жили в США и других странах[8], но во время войны они записывались в армянские части русской армии. Самыми боеспособными частями русской армии в Прибалтике в 1916 – начале 1917 гг. были латышские добровольцы[9]. На фронт шли даже те, кто по российскому законодательству вообще не призывался на службу в армию и, следовательно, не подпадал под мобилизацию. Например, 90 % Кавказской туземной конной дивизии, больше известной под названием Дикая дивизия, составляли кавказские добровольцы. Помимо кавказцев, в Дикой дивизии служили представители иных этнических групп. «Офицеры ее переливались, как цветами радуги, по крайней мере двумя десятками национальностей. Были французы – принц Наполеон Мюрат и полковник Бертрен; были двое итальянских маркизов – братья Альбици. Был поляк – князь Станислав Радзивилл и был персидский принц Фазула Мирза. А сколько еще было представителей русской знати, грузинских, армянских и горских князей, а также финских, шведских и прибалтийских баронов?»[10]. Так писал об этой части русской армии военный публицист Н.Н. Брешко-Брешковский в своём основанном на военных корреспонденциях романе. В боях Великой войны прославился и Текинский конный полк (с 1914 по 1916 – Туркменский конный полк), состоящий из жителей относительно недавно вошедших в состав империи территорий[11]. Белая эмиграция по достоинству оценила текинские подвиги Первой мировой и гражданской войн. Например, капитан А. Брагин написал следующие стихи:

 

Слава вам, текинские джигиты,

Вы России гордость сберегли.

Подвиг ваш отныне знаменитый

Вспомнит летопись родной земли[12]

 

А уже упомянутый Н.Н. Брешко-Брешковский подчёркивал, что «на мусульман всегда можно было вернее положиться, чем на христианские народы[13], влившиеся в состав Российского царства. Именно они, мусульмане, были бы надежной опорой власти и трона»[14]. Даже такой последовательный критик Российской империи как В.И. Ленин признавал, что «армия во время империалистской войны вобрала в себя весь цвет народных сил»[15].

Простые жители российско-австрийского пограничья также проявляли своё отношение к России. Известен случай, когда крестьянки из приграничного села, расположенного в полосе военных действий, задержали приземлившихся по причине поломки аэроплана австро-венгерских лётчиков и удерживали их до подхода русских казаков[16].

Однако на фоне этого национального единства существовали силы, которые использовали его в своих целях. Этот вопрос поднимать сложно, поскольку проблема упирается в то, что позже стали называть коллаборационизмом. Обратимся к ситуации периода Первой мировой войны на белорусских землях. Термин «коллаборационизм» появился после Второй мировой войны для определения деятельности лиц, сотрудничавших с врагом. В массе отношение к коллаборантам периода Второй мировой войны отрицательное. Однако в Первой мировой войне также были люди, сотрудничавшие с оккупационными властями. Люди работали против той страны, в которой жили, но одновременно они представляли собой слой национально мыслящих интеллектуалов. В современной подаче материала по этой проблеме коллаборационизм не упоминается, поскольку эти люди фиксируются как национальные герои. Это серьёзная проблема современных представлений. Белорусская националистическая газета «Наша нива», выходившая в прифронтовой зоне, в начале войны заявила: «Одно мы все знать должны: чем бы война не кончилась, сколько бы людей не взяла себе в жертву, народы останутся […]»[17]. В 1916 г. в Лозанне группа интеллигенции от лица всех белорусов представила документ под названием «Мэморыя»[18], в котором говорилось, что «сейчас […] мы имеем возможность первый раз за 120 лет заявить цивилизованному миру о полном отсутствии у нас прав, от которого мы страдали в Государстве Российском» и далее: «какой бы не был конец войны, народы европейские помогут нам утвердить в Белоруссии все политические и культурные права»[19]. Летом 1917 г. в газете «Вольная Беларусь» белорусский националист Язэп Лёсика, написал: «Вильгельм воюет как раз за то, что необходимо людям: он хочет увеличить своё государство»[20]. В это время страна, в которой выходила газета, воевала с Германией, т.е. с тем самым Вильгельмом, которого упоминает Лёсик. Как нужно было относится российскому правительству к подобным заявлениям белорусских националистов? Тем более, что среди жителей белорусских губерний находилось немало людей, проявивших себя в деле защиты Родины[21].

И нужно учитывать, что когда ряд белорусских деятелей заявлял, что им всё равно, проиграет ли их Родина или нет, призывал к вмешательству во внутренние дела своей страны и вообще утверждал, что расширение Германии будет лишь на благо, огромное количество белорусов защищало свою большую Родину, погибало от немецких газовых атак, под обстрелами и бомбёжками. Как эти люди должны были относится к интеллектуалам, которые сотрудничали с противником?

Вопрос коллаборационизма периода Первой мировой войны является проблемным для преподавания в школе. Если современным школьникам говорить, что локально-национальные идеи важнее, чем защита страны от внешнего врага, тогда у школьника может закрасться мысль, что единством страны можно и пренебречь, если собственные политические идеи вступают в конфликт с представлениями о единстве. А это прямой путь к оправданию сепаратизма. Тем более, что часть белорусских интеллектуалов того времени не допускала мысли об отделении. Например, один из столпов белорусской поэзии Максим Богданович в 1915 г., когда прочитал о том, что некий человек «стоял за полную государственную самостоятельность Белоруссии. Кто же в молодости не стоял за нее?», ответил так: «Да никто не стоял!» и потребовал хотя бы один факт подтверждавший обратное. Так же Богданович не видел и в украинской пропаганде стремления к созданию самостоятельного государства[22]. Если учитывать, что белорусские организации поддерживались народом весьма и весьма слабо (например, за Белорусскую социалистическую громаду[23] на выборах в Учредительное собрание проголосовало лишь 12 тысяч человек)[24], при условии, что белорусов в период войны по разным данным насчитывали от 6 млн. до 10 млн. человек, то выступления лидеров этих организаций на конференциях угнетённых народов России с требованием полной белорусской независимости можно рассматривать как самопрезентацию, за которой вообще никакой массовой поддержки не стояло.

Дело в том, что, по мнению современной французской исследовательницы Э. Каррер д’Анкосс, белорусам «не хватало важного элемента: национального самосознания, объединявшего общество. Да, интеллигенция мечтала о создании собственно белорусской культуры, но в этой части империи смешалось множество народов – белорусы, поляки, евреи, литовцы, – и стремление определить собственно белорусскую культуру (речь о нации ещё не идёт!) формировалось в противовесе скорее с этими культурами, чем с российской»[25]. Даже после запрещения немецкими оккупационными властями русского языка как языка прессы, администрации и т.д. и признания официальных прав за польским, литовским и белорусским языками, белорусские активисты не смогли сами использовать ситуацию. Не белорусы, а немцы организовали в 1916 г. белорусскую учительскую семинарию[26]. Немцы же оплатили и вооружённые белорусские формирования, оказавшиеся полностью небоеспособными[27].

Солидарны в этом вопросе с француженкой и англичане. Белорусская провинция не пошла за своими «будителями». В частности, британский учёный Д. Ливен говорит, что в то время крестьянство белорусской провинции было более русским, чем белорусским, как с точки зрения политической лояльности, так и национальной идентичности. Даже у более национально сознательных украинских крестьян «чувство национальной [украинской – А.Г.] идентичности […] оставалось довольно слабым, если только существовало вообще»[28], – пишет он.

После Февральской революции стало ясно, что страна постепенно дезинтегрируется. Наивные убеждения «февралистов», что люди оценят «свободу и равенство» и подчиняться Временному правительству не оправдались в принципе. Попытки военных укрепить единство страны (Корниловский поход на Петроград[29]) вызвали у Временного правительства страх потери власти. В итоге сила, способная хоть как-то стабилизировать ситуацию была воспринята негативно. Временное правительство против военных было вынуждено опереться на революционеров.

Октябрь 1917 г. полностью перекроил карту огромного пространства. Парад суверенитетов активно распространялся по России. Отделилась Финляндия. Возникли собственные государственные образования в других местах. Большинство из них было декларативно, но всё же они издавали от своего имени различные нормативные акты. В стране начиналась гражданская война. Пришедшие к власти большевики были новой силой с новым мировоззрением. Именно большевики контролировали столицу бывшей империи, поэтому они делали заявления от имени всей распадающейся страны. Большевики не боялись распада страны и были готовы дать отделяющимся регионам столько свободы, сколько они захотят.

Если после Февральской революции в России сменился государственный строй, но её целостность не подвергалась сомнению, то после Октябрьской революции целостность стала обузой для новой власти. Но нужно учитывать, что большевики право наций на самоопределение рассматривали лишь как право советских наций. Им было важно, что от имени народа говорят «представители народа», т.е. люди марксистско-большевистских взглядов. Прочие силы не рассматривались большевиками как представители угнетённых масс. Поэтому конфликты московских большевиков с самопровозглашёнными окраинными небольшевистскими, но небелогвардейскими правительствами крылись в идеологической сфере. Однако поставить во главе каждой этнической группы большевиков не было возможности. Национально-большевистские силы были не такими массовыми, во многом не поддерживались местным населением, да и для определённой части жителей попросту не были известны. Но именно они получили право говорить от имени народа.

Большевики видели в конфликте большевистского центра против небольшевистских окраин не проблему национального самоопределения, а проблему власти, с помощью которой небольшевистские силы будут бороться с революцией. У большевиков не было возражений по национальным вопросам, у них были возражения по классовым вопросам на окраинах. И, видимо, это не было какой-то политической игрой большевиков, это было их искренним убеждением.

Позицию большевиков того периода можно рассмотреть на примере проблемы белорусской государственности. Так, нарком[30] по делам национальностей И.В. Сталин заявил, что белорусы могут захотеть или отделиться, или стать автономной территорией, «всё равно большевики организуют Союз республик и в нём Белоруссия займёт место самостоятельного советского государства»[31]. Сталин подчеркнул лишь единственный важный фактор – необходимость того, чтобы во главе нового образования были большевики. Это было сказано через несколько дней после Октябрьской революции. 2 ноября 1917 г. II Всероссийский съезд Советов принял Декларацию прав народов России, в которой подчёркивалось «право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства»[32]. 12 декабря 1917 г. Сталин говорил: «Мы за самоопределение народов, но мы против того, чтобы под флагом самоопределения протаскивали контрабандой самодержавие Каледина[33], вчера еще ратовавшего за удушение Финляндии»[34]. Большевики были готовы признать независимость Белоруссии уже через несколько дней после революции, т.е. ещё до созыва Первого Всебелорусского съезда[35]. Этот съезд отказался признавать победу большевиков, поэтому большевики его распустили (то же самое произошло и с Учредительным Собранием). После роспуска съезда группа бывших делегатов - белорусских националистов объявила о создании в условиях немецкой оккупации Белорусской Народной Республики (БНР)[36]. Естественно, что БНР большевики не признали бы ни в коем случае, потому что её правительство не разделяло большевистские ценности во всей полноте и, следовательно, с точки зрения большевиков, не могло говорить от имени всей народной массы. Право говорить от имени народа большевики скромно оставили лишь за собой и своими близкими по идеологическому духу союзниками. Белорусская государственность на советской основе была объявлена в январе 1919 г., однако, в связи с польским наступлением, долго не просуществовала и в 1921 г. была объявлена снова[37]. Судя по большевистской риторике, большевики не только не желали оставлять кого-то в составе России, но и помогали самоопределиться, поддерживая деньгами и советами. В настоящее время в белорусской версии истории существует уверенность, что если бы не была объявлена БНР, то советская власть не объявила бы советскую Белоруссию как формально самостоятельное государство. Этим утверждением белорусские историки хотят повысить значимость провозглашения БНР, но на самом деле факты говорят о том, большевики были готовы признать самостоятельность Белоруссии ещё до попыток белорусских националистов объявить Белорусскую Народную Республику.

Сил у национальных окраин для борьбы с большевиками не было. Большевики очень эффективно могли блокировать призывы к национальному единству призывами к единству классовому, снабжая их обещанием земли крестьянам, фабрик рабочим и мира народам. Жить зажиточно и счастливо или жить в отдельном государстве – вот такой выбор вставал перед людьми. И ясно, что в стоянии военных неурядиц и отсутствия какой-либо последовательной локальной национальной идеи люди выбирали первый вариант.

Белые армии также были эффективней любой национально ориентированной силы. Ведь белогвардейцы выступали за сильную страну, в которой в неспокойное время всё-таки жить спокойнее. Да и образ России как государства был намного более привычным практически каждому. Большинство генералов стало на сторону Белого движения, а это были люди, профессионально умевшие воевать и не раз побеждавшие противника. Лишь борьба красных и белых спасала национальные режимы. В частности, русский генерал А.И. Деникин[38] утверждал, что лишь одну треть своих сил большевики бросили против всех новых режимов от Финляндии до Украины, остальные силы были сосредоточены против Белых армий[39].

После распада единой России судьбы отдельных территорий оказались во власти не региональных элит, а стали разменной монетой в борьбе красных и белых. Так, Маннергейм[40] предлагал помочь Белым армиям в обмен на отделение Финляндии, Деникин вступал в переговоры с Пилсудским, большевики опирались на Махно и его анархические отряды… В этой круговерти каждый искал свою выгоду, но красная и белая идеи по определению были более эффективны, чем регионально-национальные. Ведь если дореволюционная Россия уже была национализирующимся государством, то, как минимум, инерция этого движения к единству у массы населения осталась. Восприятие единства было реальностью. Белое движение предлагало лозунг единой и неделимой России, что улавливалось людьми как некая ценность. Красные предлагали лозунг единства как союз советских республик или сосуществование в виде автономий, т.е. опять же призывов к полной национальной обособленности не было. К тому же в глазах населения и белые, и красные представляли собой Россию – страну, в которой все жили до революции, т.е. своё Отечество. Не случайно ведь, как утверждает польско-белорусский исследователь Е. Миронович, население Западной Белоруссии встречало в сентябре 1939 г. «русскую православную власть»[41], не смотря на то, что в то время русско-православная идея в СССР была, мягко говоря, непопулярна. Но сторонники локально-национальных образований всё же ориентировались на большевиков, поскольку большевики допускали право наций на самоопределение, т.е. возможность активных регионалов стать национальной элитой. В частности, если верить А.И. Деникину, тогда на примере Польши можно данный тезис проиллюстрировать. Ю. Пилсудский[42], понимая, что большевики несут угрозу небольшевистской Польше, всё равно вёл переговоры с советскими представителями, поскольку идеи Белой армии вызывали у начальника польской державы опасение за будущее Польши, при условии, что сам Деникин подтвердил независимость Польши[43]. Белые же оттягивали решение этого, как и многих других вопросов, до своей победы и созыва Учредительного собрания[44]. Т.е. белые ничего однозначно не обещали. Обещания и пропаганда красных была более эффективной. Красные обещали больше, чем белые, их обещания охватывали решения более широкого круга вопросов. Как писал один из активных участников Белого движения генерал А.А. фон Лампе: «Бичом белого тыла была красная пропаганда. В этом вопросе красные преобладали, так как он был поставлен у них лучше, чем у белых, да и надо признаться, что лозунги, проводившиеся ими в жизнь, были всегда бесконечно более заманчивыми для массы, чем то, что могли предложить ей пропагандисты белого фронта… Дальше чем “грабь награбленное”, “всё дозволено” и настоятельного обещания рая на земле, всё равно идти было невозможно!»[45]

Лишь отчаянная борьба красной и белой идеи спасли новые локально-национальные образования. И большевики, и белогвардейцы пытались использовать молодые режимы в целях поддержки своих войск, однако и национальные режимы пытались делать то же самое. В итоге история получилась такой, какой получилась. Большая часть осколков дореволюционной России была собрана в составе СССР. Основания этого объединения были иные, нежели в прошлом. В конце ХХ в. СССР распался, но на его бывшей территории снова появились интеграционные проекты. Они базируются уже не на имперских или советских основаниях, а на совершенно иных лозунгах. Ряд постсоветских государств понимает необходимость интеграции и ищет баланс между суверенитетом и интеграцией. Пока этот баланс находится с трудом, но процесс всё же идёт. Заложенное ранее представление о единстве до сих пор является самым эффективным проектом на евразийском пространстве. Вопрос лишь в том, на каких условиях будет проходить новая интеграция.

 

Александр Дмитриевич Гронский,
Кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин БГУИР.
Опубликовано: Международный журнал социальных и гуманитарных наук "Аспект". 2017г. №2(2)

---

 

 

 

Литература

1. а-на-а. Вайна пачалася // Наша ніва. № 29. 25 Лiпня. С. 1.
2. Арон. Текинцы // Эдеби Мирас. Электронная библиотека туркменской литературы. URL: http://edebi-miras.blogspot.com/2006/04/blog-post_08.html (дата обращения 11.102014)
3. Базанов С.Полное презрение к смерти // История. 2006. № 5. URL: http://his.1september.ru/2006/05/22.htm (дата обращения: 7.10.2014).
4. Богданович М. На белорусские темы // Багдановіч М. Поўны збор твораў. У 3 т. Т. 3. Выд. 2-е. Мінск: Белорусская наука, 2001. С. 128 – 134.
5. Брешко-Брешковский Н.Н. Дикая дивизия. Роман в 2-х частях. Рига: Книгоиздательство «Мир», 1920. С. 9.
6. Булдаков В.П. Quo vadis? Кризисы России: пути переосмысления. М.: РОССПЭН, 2007.
7. В Минске состоялась международная научная конференция «Осень 1939 года в исторической судьбе Беларуси» // URL: http://news.open.by/politics/9593 (дата обращения: 13.10.2014)
8. Вайна у паветры // Наша ніва. № 33. 1914. 21 Жніўня. С. 2.
9. Гигин В. Могли ли состояться БССР в 1917 г.? // Беларуская думка. 2009. № 12. С. 65.
10. Декларация прав народов России // Декреты Советской  власти. Т. I. М., Государственное издательство политической литературы, 1957. С. 40.
11. Деникин А.И. Кто спас советскую власть от гибели // Деникин А.И., Лампе А.А. фон. Трагедия Белой армии. М.: Студия «ТРИТЭ» - «Российский архив», 1991. С. .
12. Западные окраиныРоссийской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2006.
13. Каррер д’АнкоссЭ.Евразийская империя: История Российской империи с 1552 г. до наших дней / Пер. с фр. М.; РОССПЭН, 2007.
14. Копылов Н.А. Латышские стрелки в Первой мировой войне 1914 – 1918 гг.: формирование и социально-этнический состав // Великая война. Сто лет. / Под ред. М.Ю. Мягкова, К.А. Пахалюка. М.; СПб. Нестор-История, 2014.
15. Лампе А.А. фон. Причины неудачи вооруженного выступления белых // Деникин А.И., Лампе А.А. фон. Трагедия Белой армии. М.: Студия «ТРИТЭ» - «Российский архив», 1991. С. .
16. Лёсік Я. Хто вінавайца вайны // Творы: Апавяданні. Казкі. Артыкулы / Уклад., прадм. і камент. А. Жынкіна. Мінск: Мастацкая літаратура, 1994.
17. Ленин В.И. Выборы в Учредительное собрание и диктатура пролетариата // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. В 55 т. Т. 40. 5-е изд. М.: Издательство политической литературы, 1974. С. 1 – 24.
18. Ливен Д. Российская империя и её враги с XVI века до наших дней / Пер. с англ. А. Козлика, А. Платонова. М.: Европа, 2007.
19. Мэморыя прадстаўнікаў Беларусі на III-ей Канфэрэнцыі народаў / Падаў і на беларускую мову пераклаў Эпімах-Шыпілло. Мінск: Вольная Беларусь, 1917.
20. Наша ніва. № 36. 1914. 11 верэсьня.
21. Наша ніва. № 39. 1914. 2 кастрычніка.
22. Самович А.Л. Патриотическое движение среди учащейся молодёжи Минской губернии в годы Первой мировой войны // Новейшая история России. 2015. № 1. С. 29 – 38.
23. Сталин И.В. Сочинения. В 18 т. Т. 4. М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1947.
24. Текинский конный полк: впервые опубликована книга о его боевом пути // Новости Туркменистана. URL: http://infoabad.com/obrazovanie-nauka-i-tehnika/tekinskii-konyi-polk-vpervye-opublikovana-kniga-o-ego-boevom-puti.html (дата обращения: 11.10.2014)
25. Тишков В.А.Российский народ и национальная идентичность // Профиль. 2008. № 24 (579). 23 июня. URL: http://www.profil.orc.ru/numbers/?=615 (дата обращения: 9.10.2014).
26. Тишков В.А. Что есть Россия и российский народ // Pro et Contra. 2007. май-июнь. С. 21 –41.