Собор Святой Троицы в Гайновке, принадлежащий Польской православной церкви.
Здание собора было построено в 1981—1983 годах по проекту архитектора Александра Григоровича, которому удалось добиться того, что в архитектуре церкви нет даже намека на традиции русского православного храмостроительства. Учитывая, что архитектура имеет мощное идейное наполнение, а в культовых сооружениях особенное, вплоть до плакатного призыва и маркера – «свой-чужой», такие тенденции в храмостроительстве, давно ставшие «модными» не только в Польше, многое объясняют.

 

Говорить о «русскости» православного населения Польши можно лишь условно, рассматривая это явление во множестве его составляющих. В данном случае, речь пойдет о именах и названиях как своего рода маркере «русскости», играющем определенную роль в идентификации автохтонного восточнославянского населения Польши. Здесь мы сосредоточимся, в основном, на ономастике Подляшья как региона наибольшего сосредоточения православного населения. В целом, этноконфессиональная православная группа в Польше практически полностью интегрирована в систему польской государственности. Заявленная же «русскость» православного населения носит в настоящее время, разумеется, фрагментарный характер. Ее можно соотнести с понятием «русский мир», если понимать под ним этноконфессиональную общность, своего рода «человеческое сообщество православных христиан, живущих в единстве веры, обрядности и обычаев» [Лукин 2000: 113].

Подобным образом «русский мир» понимался и представителями восточнославянского этноса в ареале польского православия. Об этом свидетельствуют факты, с которыми приходилось сталкиваться на этой территории вплоть до начала ХХI в. Зафиксированы слова одного из местных жителей (Павлючук, дер. Рыболы)[1], поведанные им своему племяннику, профессору Ягеллонского университета, Владимиру Павлючуку. Старший Павлючук, по свидетельству последнего, четко делил среду своего обитания на «мир русский» и «мир польский». «Мир делится на русский и польский. Польский мир – это все что чужое и не наше. А русский мир – это очень просто – наш мир, домашний, деревенский, церковный, улаженный, понятный»[2] [Radziukiewicz 2017: 10]. Собственно говоря, здесь понятие русский мир смыкается с иным самоопределением автохтонов в Восточной Польше «здешний» tutejszy, которое даже в наше время всё еще живо в данном регионе Польши. Наличие данной оппозиции «свой»-«чужой» как одной из отличительных черт этноса является важным составляющим компонентом православной идентичности автохтонов восточной Польши.

Аналогично свидетельство православной журналистки, этнической белоруски, редактора «Православного обозрения» Анны Радзюкевич, для которой этот устроенный «русский мир» по мере возрастания во взрослую жизнь начинал все более разрушаться. Постепенно обнаруживалось, что он, на самом деле, не такой уж и русский, этот мир, но также и «белорусский, украинский, литовский, и даже полешский». Оказывалось, более того, что и «польский мир» также может быть православным [Radziukiewicz 2017: 10]. Собственно говоря, такая дезинтеграция понятия в сознании индивидуума практически повторяет фазы его исторической эволюции, когда с развитием национальных движений среди восточнославянских народностей на смену понятию «русский» пришли новые понятия «старобелорусский», «староукраинский», «западнорусский» и пр. В настоящее время можно вести речь лишь об элементах «русского мира», функционирующих в различных взаимосвязанных реальностях: этноконфессиональной, этнокультурной, языковой и пр. Неотъемлемым лингвокультурным элементом этого мира, на наш взгляд, можно считать ономастику данного региона, зачастую скрывающую в себе восточнославянизмы, в том числе и конфессионально обусловленные. Восточнославянизмы встречаются как в личных именах и фамилиях, так и иных онимах[3].

Этимологически многие фамилии, распространенные в восточных регионах Польши (отнюдь не только среди православных) имеют источник в православном месяцеслове. Представляя дериваты от родительских православных имен, одни из них практически не подверглись изменению: Awksentiuk, Aleksejuk, Dawydiuk, Fedoruk, Fedorońko, Klimuk, Klimowicz, Semenenko, Semeniuk, в других же произошла морфологическая деформация, обусловленная спецификой местного говора: Chilimoniuk (от Филимона), Panasiuk (от Опанаса - Афанасия), Supruniuk (от Супруна – Софрония), Hapunowicz (от Гапуна – Агафона), Guryn (от Гурия), Wawryniuk, Wawrynowicz, (от Лаврентия), Waszkowiак (от Waszko, т.е. Василия). Наиболее продуктивными словообразовательными формантами является, как видно, -uk, за ним следуют -owicz, -enko. -ak. Со временем многие фамилии по звучанию полонизируются: скажем, Semeniuk переходит в Siemieniuk, Wawreniuk в Wawrzeniuk [Лабович 2018: 57].

Что касается непосредственно личных имен, среди них также широко распространены восточнославянские, использование восточнославянских форм имен собственных, в том числе и уменьшительных, весьма характерно для «местного» населения восточной Польши: Nadzieja (Nadzia), Wiera, Luba[4], Misza, Ściopa. Некоторые в полной форме семантизируются по правилом польской грамматики (Nadzieja ‘не Nadieżda’), другие же (преимущественно в деминутивах) приобретают лишь польское звучание: Ściopa.

Аналогична ситуация и среди географических названий. Множество топонимов, представляющих скрытые восточнославянизмы, сохранилось в районе Беловежской пущи, отдельные части которой имеют ныне официальные числовые обозначения. Народная память, однако, сохраняет старинные названия. Приведем в пример топонимы Wielka и Mała Kletna, -o, -nia с варьирующимися окончаниями [Bajko 2017: 53]. Думается, что их можно сопоставить с производными от клети словоформами клетник и клетовьё, обозначающими «тонкомерный лес на холодные строения» [Даль 1981: 121]. Вероятно, именно такого типа лес произрастал на данном участке. Обращает на себя внимание название урочища Reski в регионе Беловежи, являющееся, по утверждению старожила местности П. Байко [Bajko 2017: 54], ничем иным, как приобретшим польскую форму русским словом «резки», так как именно здесь производилось нарезание земли для жителей Беловежи. Названия такого типа характерны, разумеется, не только для Беловежи. Без преувеличения можно утверждать, что топонимика практически каждого населенного пункта на Подляшье хранит собственные русские маркеры[5].

Подобные примеры народной этимологии, имеющие, впрочем, весьма веское обоснование, содержит недавно изданный Фондом К. Острожского словарь географических названий и имен собственных Белосточчины [Kondratiuk 2016]. В данном случае, для нашего исследования принципиален факт присутствия восточнославянской (русской) этимологии в народном сознании. В терминологии польских лингвистов такого рода топонимы относят к числу генетически белорусских.

Восточнославянизмы можно встретить и в хрематонимах, в том числе и вновь создаваемых. Имеются в виду названия сакральных и городских объектов, организаций фестивалей и пр., локализируемых, в основном, в регионе Подляшья. Специфика находящихся здесь культовых объектов сопряжена с различиями в агиографическом и праздничном «пантеоне» православной и католической конфессий. Отсюда и своеобразие в наименованиях находящихся православных храмов: cerkiew pw. Aleksandra Newskigo, św Olgi, Serafina z Sarowa, cerkiew Pokrowy (Pokrowski chram). Интерес представляет т.н. «идейная хрематонимия» [Галковский 2015: 76], то есть в данном случае возникновение названий, осмысливаемых в русле трансляции культурных смыслов, значимых для восточного славянства. В качестве примера здесь можно привести, скажем, название объединения для межкультурного диалога Tropinka [Лукша 2017: 52], созданного в 2015 г. в рамках освоения природно-культурного наследия Беловежской пущи. (название передается на письме латинкой либо кириллицей)[6]. С 2005 г. в музейном объединении Малой родины в местечке Студзиводы ежегодно проходит фестиваль сбора первого снопа «Олень по бору ходит», получивший название по первой строке народной восточнославянской песни. По названию древней церковнославянской рукописи (1496), сохранившейся в г. Бельск Подляшски, «Прологом – Prołog» назвали проходящие здесь с недавнего времени Дни культуры и славянской письменности.

Современные культурные межславянские контакты подпитывают развитие местных традиций. Внимание к русской классике, несколько ослабевшее в последние десятилетия[7], вспыхнуло вновь в 2016-2017 гг, в частности, в связи с новыми переводами «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, вышедшими в эти годы[8]. Среди переводчиков этого последнего этапа стал известный булгаковед Кшиштоф Тур[9], труды которого в 2018 г были отмечены премией им. Константина Острожского[10]. Существенно, что К. Тур в настоящее время довольно активно переводит авторов православной духовной литературы, в частности, архимандрита Тихона (Шевкунова) с его нашумевшим сборником рассказов «Несвятые святые».

Отметим в связи с этим определенные фонетические «пристрастия» в сфере антропонимов, проявляющиеся в переводной деятельности. Для нас здесь существенно то, что именно Кшиштоф Тур, причастный православной культуре Польши, вернул фамилии Булгаков в польском варианте корневое g вместо широко распространенного написания этой фамилии с корневым h ( то есть Bułgakow, а не Bułhakow). Тур мотивировал данную перестановку экстралингвистическими факторами и, в частности, тем, что поскольку автор произведения великоросс, то и фамилия его должна звучать по-«великорусски»[11]. Следует отметить, что расхождения в произношении звука «г» (взрывного либо фрикативного), в принципе, довольно часты на польско-белорусском пограничье, а употреблению согласных g и h на востоке Польши свойственна вариативность[12].

Среди рассмотренных элементов «русского мира» на востоке Польши оказались различные классы имен собственных, характеризующих речевую ситуацию данного поликультурного региона. Названия, как мы видели, существуют не только в пассивной форме как географические имена, но будучи результатом творческого акта, служат средством сохранения идентичности носителями православия в данном регионе. Таким образом, восточнославянские названия в ономастике восточных окраин Польши можно считать разновидностью культурогенеза конфессии, своего рода лингвокультурными маркерами «русского мира» как элемента духовной реальности автохтонного населения современной Польши.

 Федюкина Елена Владимировна,
кандидат культурологии,
кафедра общего и славянского языкознания РГУ им. А.Н. Косыгина.

По материалам доклада, прочитанного на Четвертых Международных славянских чтениях "К столетию независимости славянских стран (Польша, Чехословакия, Югославия): проблемы национальной культуры в условиях суверенитета". (12 декабря 2018, Институт славянской культуры)

 

[1] По свидетельству его племянника, профессора Ягеллонского университета, Владимира Павлючука.

[2] Здесь и далее перевод автора статьи – <Е.Ф.>.

[3] Ниже будут рассмотрены региональные антропонимы, топонимы и хрематонимы.

[4] В данном случае уменьш. имя заменило полное в форме им. падежа, тогда как в косвенных появляется основа полной формы: Luba, но Lubowi.

[5] Скажем, в дер. Потока уезда Михалово есть местность Ямки – место прохождения крестного хода с ик.св. Анны из православного урочища в Пятенке.

[6] В белорусской графике Трапінка.

[7] Следует отметить, что в православной культурной среде интерес этот, в принципе, не угасал. На польский язык были заново переведены «Мертвые души», избранные мысли Толстого, а также ряд произведений Булгакова.

[8] В эти годы вышли новые три перевода: А. Дравича, Гжегожа Пшебинды, Кшиштофа Тура и Яна Цихоцкого, несмотря на уже существующие переводы И. Левандовской и В. Добровского.

[9] В 2018 г. вышло исследование Кшиштофа Тура „Kronika życia Michała Bułgakowa”.

[10] Ежегодно присваивается Польской Православной Церковью.

[11] Информацию об этом находим в интервью „Służy się Bogu, albo mamonie”, данного автором перевода журналистке А. Радзюкевич для православного журнала: [Tur 2018: 11].

[12] В случае конфессиональной лексики это Gospodi и Hospodi, Bożego и Bożeho, igumen и ihumen, среди антропонимов: Genadiusz и Hennadiusz.

 

Литература

• Галковский А. К вопросу о диапазоне хрематонимии // Этнолингвистика. Ономастика. Этимология. Материалы III Международной конференции. Екатеринбург: «Изд-во Уральского университета», 2015. С. 76–77.
• Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. Т. 2. М.: «Русский язык», 1981. 779 с.
• Лабович Л. Звідки Supruniuk і Bondaruk, тобто про прізвища на Підляшші // Przegląd prawosławny. 2018. № 4. С. 56–57.
• Лукин Ю.А. Отношение к духовным ценностям: видимость и реальность  // Христианская цивилизация: система основных ценностей. Мировой опыт и российская ситуация. М.: Научный эксперимент, 2007. С. 113–124.
• Bajko P. Ogrody Batorego // Przegląd Prawosławny. 2017. №4. S. 53 - 54.
• Bajko P. Uroczysko Reski // Przegląd Prawosławny. 2017. №2. S. 54 - 55.
• Kondratiuk M. Nazwy geograficzne i osobowe Białostoczczyzny. Białystok: Fundacja Ostrogskiego, 2016. 800 s.
• Radziukiewicz A. Bliski mi Wschód. Fundacja Ostrogskiego, 2017. 350 s.
• Tur K. Służy się Bogu, albo mamonie // Przegląd Prawosławny. 2018. №3. S. 10 -12.