Восшествие на престол в 1894 г. нового императора Николая II (1868-1918) привело к активизации общественной полемики по польскому вопросу. В 1895 г. на должность Варшавского генерал-губернатора вместо жесткого администратора и имевшего репутацию полонофоба И.В. Гурко был назначен граф П.А. Шувалов, долгое время проработавший послом в Берлине. Спустя два года его сменил сторонник налаживания сотрудничества с польским обществом князь А.К. Имеретинский, занимавший этот пост до своей смерти в 1900 г. В 1897 г. был отменен процентный сбор со всех имений Западного края. Сбор взимался в качестве репрессивной меры за участие владельцев имений в Польском восстании 1863 г. Все вышеперечисленное свидетельствовало, если не о повороте в политике по отношению к полякам в империи, то о желании власти провести коррекцию или смягчение курса[1].

Действия власти не остались незамеченными в обществе, актуализируя публичную полемику по польскому вопросу. В 1898 году вышла третья часть работы «Курс государственной науки» известного юриста и представителя либерального течения общественной мысли Бориса Николаевича Чичерина (1828 – 1904). В ней он изложил свое понимание польского вопроса. Его позиция была встречена критикой правоведа, профессора Киевского университета Николая Карловича Ренненкампфа (1832 – 1899). Полемика продолжилась появлением спустя год отдельной брошюры Чичерина, в которой он отвечал на критику оппонента.

Взгляды Чичерина на польский вопрос были изучены В.А. Китаевым[2]. Автор касался полемики Чичерина с Ренненкампфом, кратко перечисляя проблемные точки их полемики, но не стал приводить аргументов последнего, оставляя читателя гадать об аргументации оппонента. Не замечена была автором важность вопроса о принадлежности Западного Края в полемике публицистов. К тому же, Китаев апологетично отнесся к воззрениям Чичерина, не отмечая их противоречивость и абстрактность. На наш взгляд, продолжение изучения полемики двух публицистов является актуальной задачей.

В полемике двух публицистов были зафиксированы разные сюжеты, входящие в т.н. польский вопрос. В данной статье будет исследован сюжет их дискуссии о роле и «вине» Российской империи в трех разделах Речи Посполитой (1772, 1793, 1795). По нашему мнению, важность его заключается в том, что в зависимости от оценки роли России находится постулат об исключительных правах Российской империи на т.н. «Западный Край» (далее ЗК) или в польской терминологии «восточные кресы». Под ЗК понимаются территории, входящие в состав современных государств: Украина (правобережная часть), Белоруссия и Литва. Если как Чичерин осуждать разделы, называть их «беззастенчивой политикой держав»[3], то логично, что тезис о легитимности принадлежности Западного края России, об исключительно её правах на него ставится под сомнение. Ведь если разделы, по которым эти территории вошли в состав империи «несправедливы», то и владение Россией этими территориями «несправедливо». При этом Борис Николаевич, вытекавший из проблемы разделов Польши, вопрос о принадлежности ЗК обходил молчанием в «Курсе государственной науке». Получалось, что автор, негодуя на разделы, не видит проблемы в вопросе принадлежности доставшихся в виде «наследства» разделов обширных территорий Западного края.

В отличие от самого Чичерина, не видевшего в своих аксиологических посылах противоречий, его современники это отмечали. Неудивительно, что в полемику ввязался именно представитель общества ЗК, Н.К. Ренненкампф. Русско-польский конфликт на спорных территориях виделся совсем иначе, чем из столиц. Да и польское общество обратило внимание на отсутствие, первоначально, четкой позиции по ЗК Чичерина, трактуя ошибочно это как признание и польских прав на западный край. Осуждение разделов также импонировало польскому обществу.

Осуждая разделы, Борис Николаевич делал любопытную оговорку, оценивая роль Екатерины II (1729 – 1796) в разделах: «В её извинение можно однако сказать, что присоединенные к России области некогда принадлежали русским князьям и были заселены русским племенем»[4]. Но ведь ссылка на принадлежность этих территорий Древнерусскому государству, определение восточнославянского населения в качестве «русского племени» были классическими аргументами имперской идеологии и русской националистической мысли.

Любопытно, что публицист полностью оправдывал позицию главы Австрийской монархии императрицы Марии-Терезии (1717 – 1780): «С своей стороны, Мария-Терезия, была против воли вовлечена в раздел. Ей была поставлена дилемма: или принять участие в дележе или воевать с двумя могучими соседями, которые во всяком случае хотели усилиться на счет Польши, что поставило бы Австрию в весьма невыгодное положение»[5]. Хотя ко второй половине XIX века было известно, что в такой ситуации находилась именно Екатерина II, но никак не Мария-Терезия. Более того, еще до заключения договоров о первом разделе Польши в 1772 году, Австрийская империя явочным порядком приступила к разделам, введя войска на ряд польских приграничных территорий.

Прямолинейную, резко негативную оценку получил у Чичерина автор разделов король Пруссии Фридрих II (1712 – 1786): «ему просто нужно было округлять свои владения, и он находил удобным обирать беззащитных»[6]. Фридрих не «просто округлял свои владения», он решал стратегически важную задачу для успешного развития своего государства. Пруссии нужен был сухопутный коридор, связывающий воедино Бранденбург с Восточной Пруссией. Публицист осуждал тот культ, которым был окружен в Германии Фридрих II: «когда, не довольствуясь славою полководца и государственного человека, немцы хотят сделать из него нравственного героя, то это не может не поразить некоторым изумлением всякого, у кого патриотизм не затемняет нравственного смысла»[7].

Взгляды Ренненкампфа в польском вопросе, на наш взгляд, внутренне не противоречивы. Он прекрасно понимал, что суть проблемы — это польские притязания на спорный регион. Западный край входил в «идеальное отечество» как русского, так и польского национализмов. «Идеальное отечество» – это территория, которая, по мнению, националистической мысли, принадлежит или должна принадлежать определенному этносу[8]. Отсюда и большее внимание Николая Карловича к правам России на ЗК через апелляцию к истории польско-русских отношений.

Ренненкампф подчеркивал, что эти территории были частью Древнерусского государства, и стали частью Польши в результате её агрессивной восточной политики: «Не забудем, что в период своей относительной силы Польша вела все время наступательную политику относительно Московского государства; пользуясь каждым случаем, она стремилась овладеть и овладела чисто русскими областями: Киевскою, Подольскою, Смоленскою, Белорусским краем и др.»[9]. Он указывал, что населен Западный край «русским племенем», исповедующим то же православие, что и великорусы.   Их абсолютный численный перевес над польской знатью лишает поляков в полемике о принадлежности ЗК каких-либо доводов в их пользу.

Помимо наличия исторической памяти о существовании в прошлом государства, объединявшего все восточнославянские территории, публицист подчеркивал перманентный социальный и межконфессиональный конфликт между польскоязычными землевладельцами-католиками и восточнославянским православным крестьянством: «Россия не могла этого забыть и не могла оставаться глухою и равнодушною к судьбе родного, единоверного населения, изнемогавшего под гнетом польского дворянства и католического духовенства»[10]. Он апеллировал к тому, что призывы к отторжению этих территорий от Польши происходили от православных подданных Речи Посполитой: «Вспомните постоянные и горячие жалобы и воззвания диссидентов (хотя бы и речь арх. Кониского) к русскому правительству о защите и желании их воссоединиться с своей родной страною»[11].

Публицист обращал внимание своего оппонента на поддержанный властями Речи Посполитой активный прозелитизм Римско-Католической Церкви среди православного населения и порожденную этим фактом вспышку межконфессиональной розни, которая не способствовала крепости внутренних опор этого государства: «В особенности отличалось своею агрессивною политикою польское духовенство. Не на одну минуту у него не остывало стремление приобретать для римского престола подвластных — верующих; даже неприязненное, недоверчивое отношение между населением порождено было фанатизмом и готовностью на все средства духовных воинов католицизма»[12]. После столь подробной аргументации прав Российской империи на ЗК, Ренненкампфа возмущала оценка разделов Чичериным: «разве можно назвать разделы, насколько они касаются России, вероломным захватом (выделено мною – Д.Т.)»[13].

Важно отметить следующий факт: с середины XVIII века, на «восточных кресах» Речи Посполитой, только войска Российской империи были гарантом социальной стабильности[14]. Крестьянские восстания против польской шляхты подавлялись российской армией. Получается, что де-факто эти земли были уже под российским контролем. Разделы лишь юридически закрепили существующее положение дел.

Взгляды Чичерина и Ренненкампфа совпадали в важности внутренних причин падения Польского государства. Чичерин отмечал системный кризис Польши: «Нелепая конституция, представлявшая только организованную анархию, уничтожение войска из опасения усилить власть короля, притеснение подвластных и своеволие шляхты, беспрерывные внутренние раздоры, вызывавшие вмешательство соседей, все это могло иметь последствием только полный внутренний упадок»[15]. Его оппонент возражал: «В вашем изображении раздел Польши совершился среди мира, в роде нечаянного нападения, когда обессиленная страна неспособна была причинить соседям какое-либо зло. Но на деле было далеко не так»[16]. По его мнению, Польша была источником тревог соседей из-за полного паралича своей государственной машины: «Польша в то время представляла не мир, а непрерывное волнение, своего рода политическую анархию, которая держала всех соседей в вечной тревоге, так сказать, под ружьем»[17].

Ренненкампф, характеризуя кризис Речи Посполитой, заявлял, что возможность занять королевский трон путем выборов кандидату, имевшему поддержку и ресурсы одной из европейских стран, была угрозой для соседей Польши: «Каждое избрание нового короля заставляло ближайшие государства напрягать все свои силы, чтобы не допустить противника усилиться на счет Польши. Это была боевая позиция, на которой каждый сосед вынужден был устроить свою батарею, опасаясь нападения ближайших соперников»[18]. Публицист удивлялся позиции большинства польской элиты, считавшей сложившийся порядок вещей естественным и охотно берущей деньги за поддержку нужного кандидата: «И странное дело: в устройстве этих иноземных батарей принимали участие, давали пособие сами поляки, ослепленные своеволием и корыстью, не замечая, что батареи эти должны будут в конце концов разрушить саму Польшу»[19].

Публицист сравнивал положение Польши перед разделами с ситуацией в современной ему Османской империи, погрязшей в нестабильности и кризисе: «В 17 и 18 веке Варшава превратилась всвоего рода новейший Константинополь, с тою разницею, что в то время были иные политические взгляды, приемы, отношения национальные»[20]. Он полагал, что рано оценивать разделы: «не решаюсь назвать сознательною ошибкою уничтожение Польши, потому что историческое развитие совершается по своим могущественным причинам и в настоящее время еще недостаточно разъяснено, было-ли это твердо обдуманное намерение или печальный акт неотвратимых обстоятельств»[21].

Его аргументация отсутствия какой-либо вины перед поляками вполне классическая для русской националистической мысли. Наиболее известные представители как консервативного (М.Н. Катков (1818 – 1887)), так либерально-славянофильского (И.С. Аксаков (1823 – 1886)) течений общественной мысли позитивно оценивали участие России в разделах Польского государства. В качестве примера подтверждающего наш тезис, возьмем их публицистику 1880-х гг., как наиболее близкого по времени к рассматриваемому нами периоду.

Иван Сергеевич Аксаков в качестве идеологического объяснения разделов апеллировал к националистическим чувствам, для него разделы были путем собирания всех ветвей русской нации в одном государстве. Он писал: «Он и совершился в 1772 г., – но при этом Россия присоединила к себе не Польские, а Русские (выделено Аксаковым – Д.Т.) земли, именно Белоруссию, которая давно тянула к ней и, без сомнения, равно как и все остальные Русские земли (выделено Аксаковым – Д.Т.), даже и без всякого раздела, согласно желанию народному, в силу единоверия и единоплеменности, рано или поздно неминуемо слилась бы с Россией (выделено Аксаковым – Д.Т.)»[22].

Иван Сергеевич отрицал какую-либо вину России: «Это воссоединение с Россией оторванных от русского древнего единства Русских земель произошло окончательно при втором и третьем разделе, которые были уже единственным последствием первого. В этом воссоединении, вполне законном, вполне справедливом (выделено Аксаковым – Д.Т.), нет не только ничего, чего бы мы могли стыдиться или смущаться, как это до сих пор в обычае у некоторой части русского общества, но совершенно наоборот: в нем исполнение нашего народного долга и исторического призвания»[23].

По мнению Михаила Никифоровича Каткова, никакой вины перед Польшей у России нет, при этом публицист сомневался в наличии у поляков способностей к плодотворной государственной деятельности. Он утверждал, что причина падения Польши деятельность (или бездеятельность) собственно поляков: «Польское государство пало не по вине России, а единственно и исключительно вследствие доказанной историей и ежедневным опытом неспособности Поляков к политической жизни»[24]. Публицист считал, что именно отсутствие абсолютизма в Речи Посполитой стало причиной разделов: «Польша не смогла выработать себе единую, бесспорную верховную власть, и пала жертвою многовластия»[25]. Кроме анализа внутриполитического развития Польши, Михаил Никифорович также апеллировал к факту нахождения этих земель в составе Древнерусского государства, наследницей, которой являлась Российская империя: «Россия, за малыми исключениями, только обратно взяла свое историческое и народное достояние захваченное Польшей»[26].

В своем ответе Ренненкампфу Чичерин вновь ставил ценностный подход во главу угла, считая, что именно моральный фактор должен превалировать над прагматизмом в процессе принятия решений. Задачи объединения территорий восточнославянских народов в одно государство не были исключением: «Не спорю, что присоединение областей, заселенных русским племенем, могло быть задачею русской политики. Но и в политике цель не оправдывает средств»[27]. Касаясь кризиса Польского государства, он справедливо отмечал усилия соседей по блокированию реформ, направленных на усовершенствования государственного устройства Речи Посполитой: «Мы подлинно знаем, что та анархия, которая будто бы была опасною для соседей, напротив, поддерживалась ими всеми средствами, потому что она была источником слабости Польши и не давала ей стать на свои ноги»[28]. Стоит отметить, что в польской историографии до сих пор не сложился консенсус о том, какие факторы: внутренние (паралич государственной машины) или внешние (союз Австрийской империи, королевства Пруссии и Российской империи) – оказались фатальными для польского государства[29].

Чичерин проводил принципиальную грань между процессом присоединения Левобережной Украины в середине XVII и Правобережной в конце XVIII века: «Россия из-за этих областей выдержала упорную борьбу, и Малороссия осталось за нею. Никто однако не называл и не назовет это политическим преступлением. Присоединение же Западного края происходило в совершенно других условиях»[30]. Присоединение Западного края проходило в условиях не упомянутого Борисом Николаевичем восстания 1794 года под руководством Т. Костюшко, направленное против разделов Речи Посполитой и, по сути, являвшейся русско-польской войной. Российская империя смогла восстание подавить и закрепить присоединенные территории военным путем.

Чичерин отрицал объективный характер разделов, утверждая, что они были совершенны «без малейшего на то повода, просто во имя права силы»[31]. Тем самым складывается впечатление, что он, видимо, воспринимал процессы разделов как случившиеся внезапно, хотя и знал, что идеи разделить Польшу витали в воздухе с начала XVIII века. Разделы были обусловлены ходом исторического процесса в Европе. Исследователь разделов П.В. Стегний пишет, что: «Разделы Польши в царствование Екатерины II были обусловлены комплексом внешних и внутренних факторов, значительную роль среди которых сыграл длительный и исключительно сложный процесс формирования геополитических структур в Центральной и Восточной Европе после завершения Контрреформации и Вестфальского мира в 1648 году»[32].

К тому же, моральный подход к историческим явлениям и процессам однозначно контрпродуктивен. Представляется высокомерной позиция Чичерина, навещающего ярлыки «справедливо» или «несправедливо» на события столетней давности. Как утверждает Стегний: «каждая из держав – участниц раздела руководствовалась собственным пониманием «рационального государственного интереса», этой идеей-фикс дипломатии XVIII века, когда «право силы» еще не уступило место «силы права»[33].

Апеллирование к моральной оценке разделов Чичериным не было новым для российской общественной мысли. В середине XIX века представитель радикальной общественной мысли – революционный демократ А.И. Герцен (1812 – 1870), писал о разделах: «По клоку отрывала Русь живое мясо Польши, отрывала провинцию за провинцией, и, как неотразимое бедствие, как мрачная туча, подвигалась все ближе и ближе к ее сердцу. Где она ее могла взять силой, она брала хитростью, деньгами, уступала своим естественным врагам и делилась с ними добычей»[34]. Александр Иванович при оценке действий России руководствовался исключительно моральными категориями, а не соображениями военно-политического или экономического характера: «Из-за Польши приняла Россия первый черный грех на душу. Раздел ее останется на ее совести. Менее преступно было бы взять сразу всю Польшу за себя, чем делиться ею с немцами»[35].

Прямым следствием полемики о разделах Польши стала дискуссия о ситуации в Западном Крае, о его принадлежности, о проблемах стоящих перед его администрацией. Верно наблюдая связь католицизма и полонизма, Чичерин не понимал того, что на территории ЗК католицизм служил инструментом польского сепаратизма. Активный прозелитизм польского католического духовенства среди непольского большинства приводил к формированию в будущем польского по идентичности населения. Как отмечал А.Ю. Бендин: «Католическое духовенство настаивало на взаимоисключающей идентичности своей белорусско-малороссийской паствы по принципу: «я – католик, значит, я – поляк»[36]. Это не могло не беспокоить российскую общественность и имперскую администрацию. Ренненкампф подчеркивал важность ограничения католической пропаганды польским духовенством: «В особенности важно, чтобы католическое духовенство ограничило свое призвание религиозными задачами, утвердилось в духе терпимости и отказалось от наступательного направления»[37].

Чичерин предлагал решить проблему нелояльности римско-католического духовенства путем переговоров с главой Римско-Католической церкви. Он считал, что энцикликой или буллой Папы Римского удастся обуздать этнический и конфессиональный национализм польского духовенства: «Если католическое духовенство выходит из религиозной сферы и вступает в светские дела, что случается не в одной Польше, то правительство всегда имеет возможность положить этому предел. Многое тут зависит от соглашения с главою католицизма и того содействия которое можно в нем найти»[38]. Правительство Российской империи имело печальный опыт заключения конкордатов, т.е. договоров между империей и Ватиканом. Конкордаты были малоэффективны, а трудные переговоры демонстрировали нежелание Ватикана идти на компромиссы, а в политическом плане и в польские симпатии Рима[39]. Чичерин не мог не знать о законодательном запрете перехода из православия в другие конфессии, действующего до 1905 года. Тем не менее, он утверждал, что: «Требовать же от католического духовенства, чтобы оно не заботилось о распространении своей веры, невозможно, ибо это – его прямая нравственная обязанность»[40].

Решение польского вопроса для Ренненкампфа было связано с отказом польского общества от этнически непольских территорий: «Необходимо для поляков искренно примириться с данным положением в русских областях исконных и признать, бывшее что случайное и временное господство незначительной, хотя богатой и более культурной горсти поляков над миллионами русского населения не дает ей права владычествовать над ним и подчинять своей культуре»[41]. Характерной чертой региона было культурное и экономическое преобладание поляков-землевладельцев. Поэтому, как считал публицист необходимо проводить антипольскую, прокрестьянскую политику: «никакое  правительство, сознающее свое призвание, не откажется от охраны бедного и темного крестьянства и от мер утверждения за преобладающим русским населением подобающего ему в крае положения»[42].

Он усиливал свою мысль о необходимости правительственной политики поддержки местного крестьянского элемента, педалируя тему использования поляками такого инструмента полонизации как естественное притяжение престижной культуры местной польской элиты для социального роста выходцев из низших слоев общества: «В последних областях (ЗК – Д.Т.) меры правительства имеют характер ограждения и защиты темного, бедного русского крестьянства от слабого числом, но богатого и культурного дворянства и духовенства, изощренного в мерах влияния и пропаганды»[43].

По мнению публициста, польское дворянство и мировые посредники из их числа, не оправдали надежд правительства, полагавшего, что путем предоставления им статуса партнера верховной власти по управлению крестьянским населением, будет создано выгодное власти и дворянству сотрудничество. Свой тезис он аргументировал примером злоупотреблением ими полученной власти во время проведения крестьянской реформы 1861 года: «Они не могли переносить равнодушно волостных правлений и сельских сходов, назначали своих оффициалистов старшинами и писарями, которые подвергали крестьян учащенным телесным наказаниям, делали насильственные обмены земель и ставили крестьянским наделам несообразную оценку»[44].

Ренненкампф подчеркивал, что истинное отношение польской элиты и мировых посредников из поляков к верховной власти проявилось во время восстания 1863 года: «Когда появились банды с золотыми грамотами, обещавшими свободу, даровые наделы земли, освобождение от всех податей, те же самые посредники и дворяне не проронили слова, чтобы вразумить крестьян в ложности этих грамот, и продолжали засыпать местное начальство жалобами на отказы крестьян отбывать уставные повинности, на их буйство, грабежи, насилия и также требовали войск и жандармов»[45]. По его мнению, восставшие демонстрировали свое отношение к «быдлу»: «Самая выдумка раздавать крестьянам золотые грамоты выражала в сущности глубокое презрение к русскому крестьянству. Очевидно, изобретатели смотрели на русское крестьянство как на дикарей, которых можно прельстить мишурою»[46].

По нашему мнению, столь подробная аргументация Ренненкампфа должна была убедить его оппонента в серьезности русско-польского спора о принадлежности Западного края и не возможности её решить компромиссом. Факты, приведенные им, демонстрировали, что польское общественное мнение считало эти территории польскими и не собиралось от них отказываться, что приводило ситуацию в тупик. Мысль Ренненкампфа, что успешное решение польского вопроса связано с отказом польского общественного мнения от ЗК не нашла понимания у Чичерина: «Что касается до отречения от русских областей, то я не понимаю, о какого рода отречении идет речь»[47].

В качестве аргумента он приводил итоги Франко-прусской войны 1870-1871 гг.: «Когда Германия завоевала у Франции Эльзас-Лотарингию, она приобрела эти области на основании трактата, но она не требовала, чтобы французы в глубине души своей отказались от возвращения этих провинций»[48]. На наш взгляд, ссылка на этот пример является неудачной полемической находкой Чичерина. Во-первых, Франция и французское общественное мнение, признав поражение и отдав вышеупомянутый регион, не устраивали там восстаний и вели противоправную деятельность. Во-вторых, жажда реванша и возвращение отторгнутых Пруссией территорий стали национальной идеей Франции, и одними из причин Первой мировой войны (1914-1918).

Всё же, Борис Николаевич поддержал своего оппонента, категорично заявив о принадлежности Западного края: «Относительно населенных русским племенем областей мы имеем залог несравненно более прочный, нежели всякие заверения. Он у нас в руках, и мы их не отдадим, потому что не имеем ни малейшего повода их отдать»[49]. Китаев не обратил внимание на эту фразу. Он утверждал, что «ультимативной постановки вопроса (о судьбе ЗК – Д.Т.) не было ни в «Политике», ни в брошюре «Польский и еврейский вопросы»[50]. Также категорично о судьбе ЗК Чичерин высказался в переписке со своими польскими респондентами, что их очень удивило[51]. В «Курсе государственной науки» этот главный вопрос русско-польских отношений был обойден вниманием. Это породило у польских респондентов надежды на понимание автором прав поляков на него. К тому же, как мы писали выше, автор давал пищу таким размышлениям своим осуждением разделов Речи Посполитой. Получалось противоречие: Чичерин предлагал подарить свободу полякам, но без Западного края, что не устраивало поляков.

Любопытно, что Чичерин не понимал степень важности обладания спорным регионом для поляков. Он считал, что поляки ограничатся в случае получения свободы в рамках Царства Польского возвращением западных частей Польши (владение Германской империи) и южными (Австро-Венгерская империя), ведь эти области населены поляками: «Можно даже полагать, что если Поляки получат свободу от рук России, они скорее устремят свои взоры на запад, нежели на восток, на чисто польские области, захваченные Германией, нежели на русские, в которых население им совершенно чуждо»[52]. Этот его прогноз оказался ошибочным. Став независимым в ноябре 1918 года польское государство, уже в следующем 1919 году, предприняло попытку вооруженным путем восстановить границу 1772 года на востоке[53]. Не решив при этом пограничных споров с Германией и Чехословакией. По итогам советско-польской войны 1919-1921 гг., Польша смогла включить территории западной Украины, Белоруссии, половину Литвы в свой состав, частично воплотив в жизнь лозунг «Польша в границах 1772 года».

В заключении хотелось бы отметить, что мы не можем согласиться со следующей оценкой Китаевым взглядов Б.Н. Чичерина по польскому вопросу: «Перефразируя слова Ленина о значении позиции Герцена в связи с польским восстанием 1863 г., можно сказать, что Чичерин спасал теперь честь русских либералов»[54]. Позиция Бориса Николаевича была противоречивой, им не недооценивалось, как значение Западного края для польского националистического движения, так и степень влияния националистических воззрений на польское общество. Применение моральных оценок к истории межгосударственных отношений кажется неоправданным приемом в полемике для юриста-правоведа.

Позиция Ренненкампфа, по нашему мнению, более логичная. Николай Карлович видел польский вопрос на месте, на территории Западного края. Его воззрения не отличаются особой новизной в русской националистической мысли, но они отталкивались от реальной ситуации в польском вопросе. Справедливо Николай Карлович полагал, что суть проблемы в принадлежности Западного края. Можно сказать, что Ренненкампф являлся апологетом разделов Речи Посполитой, видя в них закономерных итог развития польского государства.

Полемика двух публицистов свидетельствует об актуальности польского вопроса для общественного мнения рубежа XIX – XX веков. При всех разногласиях, позиции двух публицистов сходились в двух пунктах: в отрицании прав поляков на Западный край и важности внутренних причин падения Речи Посполитой. Однако главным источником противоречий их представляется несовместимость базовых подходов к осмыслению польского вопроса. Аксиологическому идеализму Чичерина противостоял политический прагматизм Ренненкампфа.

 

Денис Олегович Тимиряев,
аспирант Белгородский государственный университет.

Впервые опубликовано: Вестник МГУ. Серия 8. История. 2018. № 6. С. 3 – 17.

 ---------------------

[1] Западные окраины Российской империи. М., 2006. С. 211, 265.

[2] Китаев В.А. Либеральная мысль в России (1860 – 1880 гг.). Саратов, 2004. С. 110–123.

[3] Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. III. Политика. М., 1898. С. 87.

[4] Там же. С. 29.

[5] Там же.

[6] Там же.

[7] Там же.

[8] Миллер, А. И. Империя Романовых и национализм: эссе по методологии ист. исслед. М., 2006. С. 150.

[9] Ренненкампф Н.К. Польский и еврейский вопросы. (Открытые письма Б.Н. Чичерину). Киев, 1898. С. 15.

[10] Там же.

[11] Там же.

[12] Там же. С. 15, 15–16.

[13] Ренненкампф Н.К. Указ. соч. С. 19.

[14] Западные окраины Российской империи. М., 2006. С. 66.

[15] Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. С. 87–88.

[16] Ренненкампф Н.К. Указ. соч. С. 13.

[17] Там же. С. 13–14.

[18] Там же. С. 14.

[19] Там же. С. 14.

[20] Там же.

[21] Там же. С. 20.

[22] Аксаков И. С. В чем вина России перед Польшей? 15 августа 1881 г. // Аксаков И. С. Полное собрание сочинений. Т 3. Польский вопрос и Западно – Русское дело. Еврейский вопрос. 1860–1886. М., 1886. С. 574.

[23] Там же. С. 575.

[24] Московские ведомости. № 361 Б. 1883. Цит. по: Катков М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей», 1883. М., 1898. С. 624.

[25] Там же.

[26] Там же.

[27] Чичерин Б.Н. Польский и еврейский вопросы. Ответ на открытые письма Н.К. Ренненкампфа. Берлин, 1901. С. 14.

[28] Там же. С. 10.

[29] Стегний П.В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II. М., 2002. С. 48.

[30] Чичерин Б.Н. Польский и еврейский вопросы. С. 15–16.

[31] Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. С. 87.

[32] Стегний П.В. Указ. соч. С. 406.

[33] Там же. С. 414.

[34] Герцен А. И. Поляки прощают нас! // Собрание сочинений: в 30 т. Т. 12. М., 1957. С. 87.

[35] Там же.

[36] Бендин, А. Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863–1914 гг.). Минск, 2010. С. 429.

[37] Ренненкампф Н.К. Указ. соч. С. 41.

[38] Чичерин Б.Н. Польский и еврейский вопросы. С. 32.

[39] Бендин, А. Ю. Указ. соч. С. 117, 127–128.

[40] Чичерин Б.Н. Польский и еврейский вопросы. С. 32–33.

[41] Ренненкампф Н.К. Указ. соч. С. 42–43.

[42] Там же.

[43] Там же. С. 29.

[44] Там же. С. 37.

[45] Там же. С. 37–38.

[46] Там же. С. 38.

[47] Чичерин Б.Н. Польский и еврейский вопросы. С. 34.

[48] Там же.

[49] Там же. С. 35.

[50] Китаев В.А. Указ. соч. С. 134.

[51] Там же. С. 134 – 135.

[52] Чичерин Б.Н. Польский и еврейский вопросы. С. 36.

[53] Польша в ХХ веке. Очерки политической истории / Ответственный редактор А.Ф. Носкова. М., 2012. С. 12 –123, 126 –127.

[54] Китаев В.А. Указ. соч. С. 141.

 

Список литературы

1. Бендин, А. Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863–1914 гг.). Минск: БГУ, 2010. 439 с.
2. Западные окраины Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2006. 608 с.
3. Китаев В.А. Либеральная мысль в России (1860 – 1880 гг.). Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. 380 с.
4. Миллер, А. И. Империя Романовых и национализм: эссе по методологии ист. исслед. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 248 с.
5. Польша в ХХ веке. Очерки политической истории / Ответственный редактор А.Ф. Носкова. М.: Индрик, 2012. 949 с.
6. Стегний П.В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II: 1772, 1793, 1795. М.: Междунар. Отношения, 2002. 696 с.