Лужицкие сербы, наряду с другими полабскими славянами вовлеченные в орбиту германской государственности более тысячи лет назад[1], в отличие от своих северных славянских соседей сумели не только сохранить славянский язык, культуру и самосознание, но и дважды в течение ХХ века предпринять попытку создания собственной государственности и выхода из состава Германии. Первые годы после окончания Второй мировой войны занимают особое место в истории серболужицкого народа, политическая и культурная жизнь которого в это время была полна драматических поворотов и протекала особенно насыщенно и интенсивно, преодолев свои традиционные культурно-языковые границы и перейдя в политическую плоскость. Именно в этот период времени лужицкие сербы предприняли наиболее последовательную попытку обрести собственную государственность и выйти из состава Германии. Шанс, появившийся у лужицких сербов в 1945 г. после капитуляции Германии, был намного реальнее, чем аналогичная возможность в 1918-1919 гг., возникшая вследствие поражения Германии в Первой мировой войне. Лужицкий вопрос в 1945-1946 гг. привлек внимание практически всех славянских государств и в определенной степени стал вопросом международным.

Только полный разгром нацистского рейха Советским Союзом и приход Красной Армии избавили сербов-лужичан от угрозы неминуемой национальной гибели. По словам одного из лидеров серболужицкого национального двжения П. Недо, сказанным им 27 апреля 1947 г., «если бы не было русской оккупационной власти в Лужице, сегодня не существовало бы и серболужицкого народа»[2]. С разгромом Германии встал вопрос о будущем политическом устройстве Лужицы. Опираясь на опыт 1918-1919 гг., когда при поддержке некоторых кругов Чехословакии была предпринята попытка создания независимого лужицкого государства, серболужицкие лидеры выступили за радикальное изменение государственно-правового статуса лужицких земель, выдвинув план их отделения от Германии и присоединения к соседней Чехословакии. Причины прочехословацкой ориентации серболужицких лидеров коренились в давних культурно-исторических связях и этнической близости чехов и сербов-лужичан. Около трехсот лет Лужицы входили в состав земель Чешского королевства. Интенсивные культурные и научные контакты связывали чехов и лужицких сербов в эпоху национального возрождения в XIX веке. Наконец, именно Чехословакия оказывала наибольшую помощь лужицким сербам в межвоенный период.

Сторонники радикального решения лужицкого вопроса как с чехословацкой, так и с серболужицкой стороны отдавали себе отчет в уникальности исторического момента, сложившегося сразу после капитуляции Германии. Сравнивая положение Германии после поражений в Первой и Второй мировых войнах, они подчеркивали, что Германия 1945 г., в отличие от 1918 г., наголову разгромлена, полностью лишена суверенитета и оккупирована армиями союзников. То обстоятельство, что именно Красная Армия заняла территорию Лужицы, вначале было источником особого энтузиазма среди серболужицких политиков и их сторонников в Чехословакии, считавших, что тем самым „Лужица впервые в своей истории оказалась под охраной „великого славянского союзника.“[3] Вывод, который делали из всего этого сторонники отделения Лужицы от Германии, сводился к тому, что все требования сербов-лужичан должны быть полностью удовлетворены и что опыт 1919 г., когда просьбы лужицких сербов были проигнорированы международным сообществом, повториться не должен.

*  *  *

В мае-июне 1945 г. политические лидеры лужицких сербов развернули активную деятельность, направленную на возрождение серболужицкой национальной жизни. Именно в это время, будучи уверенными в максимально сочувственном отношении к ним со стороны союзников, серболужицкие политики в полном объеме сформулировали свою внешнеполитическую программу и отразили в ней все свои представления о политическом будущем лужицких земель.

Уже 5 мая 1945 г. видный деятель серболужицкого национального движения католический священник Ян Цыж направил из концлагеря Дахау обращение президенту Бенешу, в котором объявлял о „переходе серболужицкого народа под защиту“ чехословацкого президента и просил его „принять действенные меры для защиты интересов серболужицкого народа“ перед союзными державами. В заключение, напомнив о том, что Верхняя и Нижняя Лужицы являлись историческими землями короны чешской и вошли в состав Саксонии в 1635 г. на определенных условиях[4], Цыж просил Бенеша о помощи и дальнейших „указаниях“.[5] 9 мая Я.Цыж направил аналогичный документ правительству Чехословакии. Высказав просьбу изложить лужицкий вопрос на предстоящей мирной конференции и взять под свое покровительство лужицких сербов, Цыж подчеркнул, что лужицкие сербы могут освободиться от «немецкого ярма» только опираясь на помощь «братских славянских народов, в первую очередь чешского народа» и что сербам-лужичанам „остается единственная альтернатива - либо жить вечно в составе Чехословацкой республики, либо погибнуть навеки в море германства... Появляется уникальная историческая возможность, - обращался Цыж к чехословацкому правительству. - В нашу пользу ситуация, сильно отличающаяся от положения в 1918 году: Германия, наголову разбитая, лежит в бессилии. Границы будут изменяться и исправляться. И мы хотим присоединиться к тем, кому мы принадлежим по праву кровного родства,... с кем мы связаны своими чаяниями и своей исторической миссией.“[6]

9 мая 1945 г. в Праге был образован Серболужицкий национальный комитет (позже Серболужицкий земский национальный комитет), в состав которого вошли находившиеся в Чехословакии серболужицкие деятели. 12 мая 1945 г. члены Серболужицкого земского национального комитета (далее СЗНК) обратились к Сталину и Бенешу с меморандумом, в котором, описав страдания лужицких сербов в нацистской Германии и подчеркнув традиционно близкие связи сербов-лужичан с Чехословакией, изложили ряд просьб. В частности, члены СЗНК призвали обеспечить возвращение в Лужицу всех лужицких сербов, включая военнопленных серболужицкой национальности, которых они предлагали отделить от немцев. Кроме того, члены СЗНК просили дать им возможность переехать из Праги в Будишин (нем. Баутцен) для переноса своей деятельности непосредственно на лужицкие земли. Как явствует из документа, СЗНК планировал возобновить работу национальных комитетов на местах и приступить к политической, культурной и экономической деятельности для возрождения национальной жизни лужицких сербов. В заключение авторы меморандума подчеркивали, что лужицкие сербы получают вторую в своей истории возможность обрести свободу „под охраной победоносного Советского Союза и в тесном сотрудничестве с соседней Чехословакией.“[RCra1] [7]

10 мая 1945 г. в историческом центре Верхней Лужицы Будишине (нем. Баутцен) возобновила свою работу основная национальная организация лужицких сербов „Домовина“, деятельность которой была запрещена властями нацистской Германии в 1937 г. Наряду с СЗНК „Домовина“ стала важным центром национального движения сербов-лужичан. В июне 1945 г. деятельность „Домовины“ как антифашистской организации, представляющей интересы серболужицкого населения и его культуру, была одобрена советскими оккупационными властями. 12 мая 1945 г. „Домовина“ через газету „Правда“ направила обращение Сталину, в котором от имени серболужицкого народа призвала руководителя СССР „предоставить помощь и охрану самому малому славянскому народу и освободить его от рабства, в котором он находился столетия.“ Коротко остановившись на „мучительных и кровавых“ страницах серболужицкой истории и подчеркнув постоянную борьбу сербов-лужичан с германцами, руководители „Домовины“ заканчивали свое обращение просьбой к Сталину „присоединить Лужицы к Чехословацкой республике в качестве национальной автономной единицы, поскольку они принадлежали к чешским землям столетия и поскольку у чехов наши… права были бы гарантированы лучше всего...“[8] Таким образом, и СЗНК, и „Домовина“ исходили в это время из необходимости присоединения Лужицы к Чехословакии, в чем они усматривали единственную возможность сохранения серболужицкого народа.

Логичным продолжением этой политики стало налаживание связей между двумя центрами национального движения лужицких сербов. 25 мая 1945 г. в Прагу прибыли Юрий Цыж и Ян Мешканк для установления контактов между „Домовиной“ и СЗНК. После обмена мнениями представители двух центров серболужицкого национального движения констатировали, что их целью является “освобождение народа“ и „присоединение Лужицы к Чехословакии“. Эта позиция нашла свое выражение во втором меморандуме СЗНК от 1 июня 1945 г. Суть этого документа, определившего основные контуры серболужицкого национального движения на ближайшие полгода, была удачно отражена в его названии: “Меморандум лужицких сербов - славянского народа в Германии, который требует освобождения и присоединения к Чехословакии“.

Данный меморандум, обширная историческая часть которого подчеркивала близость культуры чехов и сербов-лужичан и их былую принадлежность к единым государственным образованиям, начиная с государства Само и Великой Моравии, не только выдвигал официальную просьбу о присоединении лужицких земель к Чехословакии, но и определял основные черты правового статуса Лужицы в составе чехословацкого государства. Предполагалась „как можно более тесная связь“ Лужицы с Чехословакией, включая занятие территории Лужицы чехословацкими войсками, введение единого законодательства и административного управления, а также создание общей финансовой системы с открытием филиала Чехословацкого национального банка в Будишине. Вместе с тем, отношения Лужицы и Чехословакии должны были учитывать местное своеобразие. Авторы меморандума представляли эти отношения в форме „земского устройства по примеру Моравии и Силезии с некоторыми исключениями, касающимися культурной автономии“.[9] Кроме того, меморандум содержал детальное экономико-географическое описание будущей единой Лужицы. Предлагая объединить области Верхней и Нижней Лужицы, входившие тогда в состав Пруссии и Саксонии[10], в единую административную единицу, лидеры СЗНК указывали, что она будет включать районы Дрезден-Баутцен, Франкфурт-на-Одере и Легниц с территорией около 10.000 кв.км. и общим населением 800.000 человек, из которых около 500.000, по мнению авторов меморандума, являются лужицкими сербами. При этом в меморандуме отмечалось, что будущая лужицкая административная единица будет меньше территории исторической Лужицы, поскольку из ее состава предполагалось исключить чисто немецкие области и железную дорогу Дрезден-Берлин.[11]

Наряду с главным требованием присоединения Лужицы к Чехословакии, меморандум вновь указывал на необходимость отделения военнопленных серболужицкой национальности от немцев и их возвращения в Лужицу. Кроме того, меморандум призывал открыть начальные и средние школы с серболужицким языком обучения, разрешить создание серболужицких национальных комитетов по образцу Чехословакии и издание периодики и литературы на серболужицком языке. Примечательной была просьба вернуть лужицким сербам радиоприемники и разрешить им прослушивание радиостанций „демократических народов“ до того времени, когда будет создана собственная серболужицкая радиостанция.

2 июня руководство „Домовины“, стремясь реализовать положения 2-го меморандума СЗНК, обратилось к главнокомандующему советскими войсками в Германии Г.К.Жукову с предложением объединить исторические лужицкие земли в одну административно-территориальную единицу и затем присоединить ее к Чехословакии.[12] Как и в предыдущих случаях, эта инициатива серболужицких деятелей осталась без ответа.

Появлению этого меморандума предшествовали многочисленные контакты серболужицких политиков с представителями чехословацких властей. Уже 11 мая 1945 г. представители лужицких сербов были приняты заместителем главы правительства Чехословакии Й.Давидом. Днем позже серболужицкая делегация встретилась с премьер-министром Чехословакии З.Фирлингером.

Наиболее активным сторонником радикального варианта решения лужицкого вопроса в Чехословакии стало Общество друзей Лужицы, возобновившее свою деятельность 8 июня 1945 г. Председателем общества был избран один из лидеров пролужицкого движения в межвоенной Чехословакии В.Змешкал. Общество друзей Лужицы стало не только инициатором многочисленных культурных и политических акций в поддержку лужицких сербов, но и посредником между серболужицкими политиками и чехословацкими властями. Ещё в межвоенной Чехословакии Общество друзей Лужицы имело тесные контакты с представителями прославянски настроенной части чехословацкой элиты. После Второй мировой войны, в условиях резко возросшего общеславянского патриотизма, контакты общества с чехословацкими властями стали еще теснее. Так, в первом заседании Общества друзей Лужицы 8 июня 1945 г. принял участие заместитель председателя правительства Чехословакии Й.Давид, активный участник пролужицкого движения в межвоенный период. В своем выступлении Давид заявил, что „справедливые требования лужицких сербов будут поддержаны чехословацким правительством“.[13] На этом же заседании избранный главой Общества друзей Лужицы В.Змешкал призвал чехословацкое правительство начать переговоры с союзниками о занятии Лужицы чехословацкими войсками. Участники заседания отправили приветственные телеграммы Сталину, Бенешу и чехословацкому правительству с просьбами поддержать требования лужицких сербов. В телеграмме правительству руководители общества предлагали „по договоренности с Красной Армией“ занять территорию Лужицы чехословацкими войсками, которые, по их мнению, могли бы обеспечивать безопасность и порядок. „Сообщения, поступающие к нам из Лужицы, - указывалось в телеграмме правительству, - свидетельствуют, что все население ждет прихода чехословацкой армии....“[14]

 

*  *  *

Дипломатическая активность серболужицких лидеров в сочетании с деятельностью Общества друзей Лужицы побудили правительство Чехословакии уделить лужицкому вопросу пристальное внимание. Кроме заместителя главы правительства Чехословакии национального социалиста Й.Давида, активно участвовавшего в пролужицком движении еще в межвоенный период, требования сербов-лужичан энергично поддержали и несколько других членов кабинета министров. На заседании правительства Чехословакии 8 июня 1945 г. министр просвещения коммунист З.Неедлы указал на историческое право Чехословакии на Лужицу. Другой член компартии Чехословакии, министр информации и культуры В.Копецки прямо заявил о том, что „мы должны стремиться к присоединению лужицких сербов“.[15] Государственный секретарь В.Клементис в этой связи проинформировал правительство о том, что чехословацкий МИД постоянно посещают серболужицкие делегации, которые информируют о ситуации в Лужице. Клементис сообщил, что представители лужицких сербов вручили ему меморандум, адресованный Бенешу и Сталину, который он неофициально передал послу СССР в Чехословакии Зорину. В свою очередь, Зорин переправил данный меморандум в Москву.[16]

Наиболее пристальное внимание лужицкому вопросу уделило в это время министерство обороны Чехословакии. Свидетельством практического интереса руководителей министерства обороны ЧСР к перспективе присоединения Лужицы явилось совместное заседание представителя МО генерала А.Рессела с представителями СЗНК и Общества друзей Лужицы Я.Цыжем, Б.Шолтой, Ю.Цыжем, М.Кречмаром и В.Змешкалом, которое состоялось 13 июня 1945 г. В ходе встречи представителя чехословацкого МО интересовал самый широкий круг вопросов, включая экономический потенциал и военное значение Лужицы, ее исторические и современные этнографические границы, а также особенности ландшафта, географического положения и этнического состава населения. Генерал Рессел отметил, что с военной точки зрения Лужица важна как выгодный опорный пункт для возможного наступления на Берлин или Лейпциг, как прикрытие Чехословакии с севера и как территория, нейтрализующая область Дрездена как возможного плацдарма для наступления на Чехию с полабского направления. Кроме того, Рессел подчеркнул, что обладание территорией Лужицы позволит контролировать 3 из 4 главных железнодорожных магистралей, расположенных южнее линии Магдебург-Берлин-Познань и что присоединение Лужицы позволит осуществлять наблюдение далеко в глубине территории Германии на берлинском направлении. При этом представитель чехословацкого МО особо отметил, что северная этнографическая граница Лужицы находится лишь в 90 км от Берлина.[17]

Одним из самых важных вопросов, обсуждавшихся на встрече в министерстве обороны, был вопрос о конкретных границах Лужицы. Подводя итог дискуссиям на эту тему, Рессел писал в своем донесении, что требование присоединения Лужицы в ее исторических границах является политически нереализуемым и его нельзя отстаивать на международной арене, поскольку в этом случае возникла бы необходимость дальнейших территориальных приобретений на Западе, включая присоединение Дрездена, что могло бы серьезно осложнить национальную проблему. Рессел подчеркивал, что целью чехословацких военных являются надежные и эффективно обороняемые границы. В этой связи он полагал необходимым исключить центр Нижней Лужицы Хотебус (нем. Коттбус) из той части Лужицы, которую планировалось присоединить к ЧСР, поскольку Хотебус „выступал далеко на север“.[18] Установление новых границ в полном соответствии с этнографическим принципом Рессел также считал проблематичным, поскольку на чехословацком участке границы эта часть Лужицы являлась наиболее узкой и возникала необходимость расширения данного участка на запад и восток при одновременном отказе от выступавшего далеко на север Хотебуса. По мнению Рессела, „присоединение Лужицы в каком бы то ни было объеме не будет иметь смысла с военной точки зрения, если одновременно не будут присоединены на востоке: область Житавы (нем.Циттау) с городами Житава, Лебау и Згоржелец (нем.Герлиц), на западе: область Пирны и участок западнее г.Каменц. Только такое решение в полном объеме обеспечит важную для нас систему коммуникаций Верхней Лужицы и придаст лужицкому выступу необходимую в военном отношении ширину“.[19] В заключение представитель чехословацкого МО отметил справедливость требования лужицких сербов о присоединении к Чехословакии и высказал уверенность в возможности отстаивать это требование на международном форуме в том случае, если оно будет сформулировано „в разумном объеме“. Рессел писал, что „в настоящее время в Лужице почти не осталось немцев“ и что „наши требования в предложенном объеме не могут оспариваться поляками, поскольку учитывают их транспортные интересы“. Эти факторы, по мнению Рессела, объективно облегчали реализацию данного плана. Хотя представители лужицких сербов и высказали пожелание о присоединении Лужицы к Чехословакии в полном соответствии с этнографическими границами, они, тем не менее, согласились с доводами Рессела, допустив, что „их территориальные требования могут оказаться нереализуемыми в полном объеме“.[20]

Между тем, великие державы оставляли без ответа все меморандумы и обращения СЗНК. Стремление Праги добиться права участия в оккупации Германии, с чем пролужицкие политики в Чехословакии связывали свои надежды на занятие территории Лужицы чехословацкими войсками, успеха не приносило. Попытка чехословацкого премьера З.Фирлингера поднять лужицкий вопрос на переговорах с советским руководством в июне 1945 г. также оказалась неудачной. По свидетельству К.Каплана, в ответ на свой вопрос о политическом будущем Лужицы, который Фирлингер поставил перед Сталиным, он получил весьма расплывчатый ответ. Сталин назвал лужицкий вопрос „щекотливым“.[21] Поскольку главной задачей чехословацкой делегации на советско-чехословацких переговорах в июне 1945 г. было обеспечение поддержки СССР в территориальных спорах Чехословакии с Польшей и Венгрией, лужицкий вопрос не стал тем сюжетом, на котором чехословацкая дипломатия стала заострять внимание. Гораздо более актуальной проблемой для Праги в то время было привлечение на свою сторону СССР в условиях резко обострившихся территориальных противоречий с Польшей в обмен на уже достигнутое соглашение о присоединении Закарпатской Украины (Подкарпатской Руси) к Советскому Союзу.[22] Кроме того, чехословацкое руководство затрачивало колоссальные усилия на внутри- и внешнеполитическое обеспечение начавшегося выселения судетонемецкого меньшинства. Одновременно чехословацкая дипломатия энергично добивалась согласия союзников на выселение венгерского меньшинства из Словакии. В этих условиях стремление к присоединению Лужицы могло лишь осложнить решение и без того непростых внешнеполитических задач, которые Прага считала для себя приоритетными.

Несмотря на публичную поддержку СЗНК и Общества друзей Лужицы, добивавшихся присоединения Лужицы к Чехословакии, официальная Прага в действительности занимала значительно более сдержанную позицию. Протокол заседания правительственной комиссии по вопросу о границах, состоявшегося 20 июня 1945 г., свидетельствует, что уже в то время идея о присоединении Лужицы к Чехословакии не пользовалась поддержкой чехословацкого руководства. В ходе заседания, в котором приняли участие и.о. министра иностранных дел В.Клементис, министр обороны Л.Свобода, министр внутренних дел В.Носек, министр внешней торговли Г.Рипка, министр финансов В.Шробар, а также министры транспорта и промышленности, обсуждался план изменения послевоенных границ Чехословакии, разработанный министерством обороны. Поддержав требование министерства обороны включить в состав Чехословакии области Ратиборж, Кладско и Глучин, контролировавшихся к тому времени Польшей, комиссия в то же время высказалась против аналогичного предложения в отношении Лужицы. „Комиссия, - говорилось в протоколе, - единогласно высказалась против принятия того плана изменения границ, который включал бы территорию Лужицы. Комиссия рекомендует проведение границы таким образом, чтобы она проходила по северному склону пограничного хребта и включала окрестности города Вальденбурга, весь каменноугольный бассейн, города Готесберг, Ландесхут и прежде всего железнодорожный узел Гиршфельд. При этом необходимо учитывать имеющиеся коммуникации и проводить границу таким образом, чтобы как можно меньше немецкого населения оказалось в составе республики. Комиссия считает, что железная дорога Циттау - Нойпака должна перейти к Чехословакии“.[23]

Современный чешский сорабист Й.Шула, комментируя решение чехословацкой правительственной комиссии в отношении Лужицы, полагает, что оно «означало принципиальный перелом в серболужицкой истории… и в возможности присоединения Лужицы к Чехословакии». Обвиняя чехословацких дипломатов в «лицемерии» и «отстраненности», Й.Шула обоснованно аргументирует это обвинение тем, что, отказавшись от Лужицы еще 20 июня 1945 г., чехословацкое руководство не информировало об этом лужицких сербов, продолжая длительное время «имитировать заинтересованность в благоприятном решении лужицкого вопроса и тем самым дезориентируя серболужицких политиков».[24]

Основным критерием, определявшим целесообразность присоединения той или иной территории, были экономические и военно-политические соображения. Наряду с этим правительственная комиссия стремилась по возможности избежать присоединения территорий с большим количеством немецкого населения. Так, в принятом по окончании собрания „Обосновании требований по изменению границ“ необходимость присоединения Житавы (Циттау) объяснялась исключительно транспортными причинами (необходимость улучшения коммуникации между фридлантским и румбуркским выступами) и экономическими соображениями (наличие завода по производству текстильных станков в Житаве и пр.). Упоминание о том, что в 1158-1635 гг. Лужица входила в состав Чешского королевства, выглядело явно второстепенным аргументом. Подобный подход был продемонстрирован и при обсуждении возможного изменения границ с Австрией и Венгрией (так, требование присоединить к Чехословакии город Банреве аргументировалось необходимостью обеспечить железнодорожное сообщение на данном участке).[25]

Интерес чехословацкого руководства к житавской области Лужицы объяснялся и наличием в этой части Германии чешского меньшинства, которое образовало в мае 1945 г. свой национальный комитет, установивший контакты с советским командованием и обратившийся к чехословацкому правительству с петицией о присоединении житавского края к Чехословакии. В „Предложении по изменению границ в житавской области“ претензии на Житаву аргументировалось не только экономическими и оборонными соображениями, но и этническими причинами. В частности, указывалось на то, что после поражения чехов у Белой Горы в 1620 г. Житава стала местом массовой эмиграции чешских братьев и, несмотря на сильную германизацию, до сих пор сохранила чешский облик. Документ ссылался на многочисленные манифестации и петиции житавских чехов, требовавших присоединения этого региона к Чехословакии.[26] О гораздо большем практическом интересе чехословацкого руководства к Житаве в сравнении с остальной частью Лужицы свидетельствует и тот факт, что два дня спустя после обсуждения лужицкого вопроса на заседании правительства ЧСР 24 июля 1945 г. и мощной пролужицкой демонстрации в Праге, состоявшейся в тот же день, министры В.Копецки и З.Неедлы посетили 26 июля именно Житаву. В обращении чешского национального комитета в Житаве к чехословацкому правительству от 12 февраля 1946 г. указывалось, что во время своего пребывания в Житаве Копецки и Неедлы рекомендовали местным чехам „оставаться на местах вплоть до окончательной корректировки границ“, что было воспринято многими местными чехами как прозрачный намек на предстоящее присоединение к Чехословакии[27]. Примечательно, что проблематика Житавы рассматривалась в качестве отдельного вопроса вне общелужицкого контекста как чехословацким руководством в Праге, так и представителями чешской общины в Житаве.

 

Руководители пролужицкого движения в Чехословакии имели тесные контакты с правительством и старались влиять на его позицию в лужицком вопросе. Накануне Потсдамской конференции эти попытки были особенно активными. В архиве МИДа Чехословакии сохранилось донесение одного из руководителей Общества друзей Лужицы профессора А.Фринты о встрече с представителями лужицких сербов 7-8 июля 1945 г. в пограничном городке Румбурк на севере Чехии. Информируя чехословацкий МИД о встрече руководителей Общества друзей Лужицы со старостой Будишина доктором Я.Цыжом и главой „Домовины“ П.Недо, Фринта указывал, что информация этих надежных источников свидетельствует о критическом положении в Лужице. „Именно эта территория, - писал в донесении Фринта, - была в течение длительного времени полем боя и до сих пор страдает от множества немецких беженцев, которых поляки выгоняют из соседней Силезии. Ситуация с продовольствием крайне неудовлетворительная, поскольку для сельскохозяйственных работ не хватает мужчин. Добиться их освобождения из лагерей для военнопленных невозможно, а все запасы продовольствия разворованы. Этот хаос, угрожающий безопасности местного населения, вызвал большое разочарование у сербов-лужичан, которые вначале приветствовали Красную Армию как освободительницу. Сейчас лужицким сербам угрожают мародеры из рядов польской армии, которая стоит на реке Нисе и заняла Згоржелец (нем.Герлиц). Слабые советские гарнизоны не в состоянии навести порядок, поскольку, например, в Будишине командир гарнизона имеет в своем распоряжении лишь 100 солдат...“[28] Аргументируя необходимость присоединения Лужицы к Чехословакии, Фринта подчеркивал, что „единственной надеждой лужицких сербов является помощь из Чехословакии, которая в соответствии с соглашениями имеет право принять участие в оккупации немецкой территории наряду с другими союзниками. Разочарование в этой надежде могло бы привести к моральной катастрофе этого самого малого славянского народа...“[29]

Еще более резкая оценка положения в Лужице содержалась в обращении СЗНК к правительству Чехословакии от 14 июля 1945 г., автором которого был член СЗНК доктор М.Кречмар. Упомянув о том, что Лужица стала перекрестком, через который возвращаются домой не только угнанные на принудительные работы в Германию поляки, русские и украинцы, но и бежавшие перед наступавшей Красной Армией силезские немцы, Кречмар также отмечал недостаточную численность советских гарнизонов для поддержания порядка и случаи грабежей и насилия в отношении мирного серболужицкого населения. „Советские власти, - писал М.Кречмар, - до сих пор не делают никаких различий между немцами и лужицкими сербами. Во многих местах наших людей увозят на работы в СССР. ...Поскольку в отношении Лужицы до сих пор не было принято политического решения, оккупационные власти вывозят с нашей территории, как с территории враждебного государства, все оборудование наших промышленных предприятий... Обостряют ситуацию и серболужицко-немецкие отношения. Немцы боятся выселения в том случае, если Лужица будет присоединена к Чехословакии. Немцы из Чехословакии, которые находятся в Лужице, распространяют информацию о том, что происходит в Чехословакии и как осуществляется выселение“.[30]

Напомнив чехословацкому руководству обо всех обращениях лужицких сербов и подчеркнув, что их главным требованием было присоединение Лужицы к Чехословакии, автор констатировал, что единственным ответом на них было лишь сообщение президиума правительства ЧСР от 8 июня 1945 г. о том, что серболужицкий меморандум был передан в МИД Чехословакии для дальнейшего рассмотрения. Кречмар обращал внимание чехов на то, что отсутствие у Праги четкой политики в лужицком вопросе приводит к росту беспокойства в Лужице. Сообщив чехословацкому правительству о предстоящем 26 июля заседании СЗНК в Будишине, посвященном политической ситуации в Лужице, Кречмар просил чехословацкое руководство дать до 24 июля ясные ответы на ряд вопросов. Представителя СЗНК интересовало, был ли серболужицкий меморандум предметом обсуждения чехословацкого правительства и намерена ли Прага отстаивать интересы лужицких сербов в духе представленных меморандумов. Кречмар поставил и прямой вопрос о том, „намерено ли чехословацкое правительство ввести свои войска на территорию обеих Лужиц“. При этом Кречмар обращал внимание чехов на то, что „польское правительство использовало свое союзническое право и польское войско уже стоит на левом берегу Нисы Лужицкой. Наш народ, - подчеркивал автор обращения, - не может понять, почему Чехословакия до сих пор не поступила таким же образом, тем более, что наш народ приветствовал бы подобный шаг. Об этом желании чехословацкое правительство было проинформировано еще в начале июня...“[31]

Критическое положение в Лужице и наплыв туда немецких беженцев, о чем с тревогой сообщали активисты серболужицкого движения, было результатом не только исхода немцев из Силезии, но и массового выселения судетских немцев из Чехословакии. В отличие от западных союзников, СССР с самого начала относился с большим пониманием к плану массового выселения судетских немцев, который Прага начала воплощать в жизнь сразу после освобождения. Именно в советскую оккупационную зону в Германии первоначально направлялся основной поток судетских немцев, изгоняемых из Чехословакии. Сюда выселялись не только судетские немцы из приграничных с Германией северных областей Чехии, но и часть немецкого населения из Моравии и Силезии. Особое значение в организации выселения имели договоренности между чехословацкими силовыми структурами, осуществлявшими выселение, и советским командованием, которое в основном шло навстречу просьбам чехословацких властей, принимая эшелоны с депортируемыми судетскими немцами на протяжении всего участка соприкосновения советской оккупационной зоны с Чехословакией от Градка-над-Нисой до г. Божи Дар. Наибольшему наплыву судетонемецких переселенцев в это время подверглась область Житавы на юго-востоке Верхней Лужицы неподалеку от чехословацкой границы.[32]

Активность чехов в выселении судетских немцев еще более возросла после того, как на своих заседаниях 2 и 10 июля 1945 г. чехословацкое правительство было проинформировано о положительном отношении советского командования и лично маршала Жукова к дальнейшему выселению судетских немцев. В то же время, в ответ на обращение чехословацкого правительства от 3 июля 1945 г. с просьбой о поддержке начавшегося выселения немцев, представители США и Британии сослались на необходимость обсудить эту проблему на предстоящей встрече союзников. 24-25 июля 1945 г. начальник главного штаба чехословацкого министерства обороны генерал Бочек встретился в Вене с маршалом И.С.Коневым, которому он передал просьбу чехословацкой стороны ускорить процесс выселения судетских немцев. Министр обороны Чехословакии Л.Свобода настаивал в это время на ускорении выселения немцев „любой ценой“, что нашло свое выражение в секретном приказе 1 отделения главного штаба министерства обороны от 27 июля 1945 г.[33] На совещании в главном штабе 28 июля 1945 г. констатировалось позитивное отношение СССР и более сдержанное отношение западных союзников к проводившемуся выселению. В ходе совещания прозвучала откровенная мысль о том, что хотя чехословацкое правительство с уважением относится к позиции союзников, оно в то же время не желает терять время и намерено поэтому „поставить сверхдержавы перед свершившимся фактом“[34] в вопросе выселения судетских немцев. С приближением конференции в Потсдаме чехословацкие власти, пользуясь лояльным отношением со стороны СССР, стремились избавиться от максимально большего числа судетских немцев. По приблизительным данным, количество немцев, выселенных из Чехословакии с мая по конец июля 1945 г., составило около 448.397 человек.[35] Подавляющее большинство из этого почти полумиллиона человек оказалось в советской зоне оккупации, включая территорию Лужицы. При этом нет никаких свидетельств о том, чтобы чехословацкие представители стремились учитывать интересы лужицких сербов в процессе переселения немцев в советскую зону оккупации. Словесная поддержка лужицких сербов, которую демонстрировали чехословацкие руководители, контрастировала с их практической политикой. Желание Праги выселить как можно большее количество немцев в максимально сжатые сроки объективно вело к увеличению числа озлобленных судетонемецких переселенцев в Лужице, усилению напряженности в серболужицко-немецких отношениях на местах и в конечном счете способствовало дальнейшей германизации Лужицы.

Так, 13 июля 1945 г. представитель администрации г.Житавы в беседе с руководителями г.Либерец в Северной Чехии высказал пожелание замедлить и упорядочить процесс переселения судетских немцев в Житаву, предложив, чтобы в будущем группы переселяемых судетских немцев не превышали 20 человек и чтобы все переселенцы прошли политическую проверку. Наличие среди переселяемых членов СС или нацистской партии должно было быть отдельно зафиксировано в прилагаемых списках. Примечательно, что представитель Житавы передал чехословацкой стороне „удивление“ командира советского гарнизона в Житаве тем фактом, что „Чехословакия стремится так быстро избавиться от немцев вместо того, чтобы использовать их в качестве рабочей силы хотя бы в течение переходного периода“.[36]

Сигналы, поступавшие из Лужицы, вновь привлекли внимание правительства Чехословакии к лужицкой проблеме. Другим фактором, обусловившим этот интерес, был рост пролужицких настроений среди чехословацкой общественности, пик которого пришелся на лето 1945 г. Наиболее ярким выражением солидарности чехословацкой общественности с лужицкими сербами стала массовая манифестация в поддержку славянской Лужицы 24 июля 1945 г. в Праге. В тот же день до начала манифестации состоялось заседание чехословацкого кабинета министров, на котором проявились противоречия между отдельными членами правительства в вопросе о Лужице. Вице-премьер правительства Й.Давид озвучил меморандум СЗНК и потребовал, чтобы правительство заняло ясную позицию в лужицком вопросе. Давид выступил с критикой пассивного, по его мнению, поведения правительства Чехословакии в отношении к Лужице. Премьер Фирлингер был против какой-либо активности в этом вопросе и выражал сомнения в правильности требования об аннексии Лужицы. В то же время, министр просвещения Неедлы подчеркивал, что лужицкие сербы являются „самостоятельным народом, имеющим право на собственное существование. В этом мы должны их поддерживать...“[37] Клементис также высказался по поводу ситуации в Лужице. Предложение Клементиса, согласованное ранее с президентом Чехословакии и с представителями лужицких сербов, исходило из необходимости участия Чехословакии в оккупации Германии. По его мнению, в рамках этого участия Чехословакия могла бы добиться согласия союзников на занятие Лужицы своими войсками. В то же время, Клементис подчеркивал, что правительство не будет говорить о присоединении Лужицы, поскольку „в нынешней ситуации это было бы невозможно.“[38] Министр обороны Л.Свобода предложил направить делегацию к маршалу Жукову и просить разрешение у советского командования на занятие территории Верхней Лужицы с одновременным округлением границ в пользу Чехословакии. Правительство одобрило план Клементиса, который, оставляя открытым вопрос о присоединении Лужицы, обеспечивал предпосылки для корректировки границ Чехословакии с Германией в соответствии с решениями правительственной комиссии по вопросу о границах.

В тот же день, 24 июля 1945 г. в Праге на Староместской площади состоялась массовая демонстрация в поддержку лужицких сербов и за присоединение Лужицы к Чехословакии. Общее количество участников демонстрации, среди которых была большая делегация лужицких сербов, составило около ста тысяч человек.[39] В демонстрации приняли участие два наиболее пролужицки настроенных члена правительства - вице-премьер Й.Давид и министр просвещения З.Неедлы, которые в своих выступлениях солидаризировались с требованиями лужицких сербов. Давид от имени правительства заявил, что оно с „огромным сочувствием“ следит за борьбой сербов-лужичан с немецкими угнетателями и поддерживает серболужицкие требования.[40] На манифестации также выступили глава СЗНК священник Я.Цыж, руководитель Общества друзей Лужицы В.Змешкал и мэр Праги В.Вацек. В своем выступлении Я.Цыж подчеркнул, что Лужица с нетерпением ждет прихода чехословацкого войска.

Между тем, попытки СЗНК вынести лужицкий вопрос на обсуждение Потсдамской конференции оказались безрезультатными. Меморандум СЗНК и обращение к Сталину с просьбой предложить конференции план присоединения Лужицы к Чехословакии остались без ответа. Чехословацкому руководству также не удалось добиться согласия великих держав на участие Чехословакии в оккупации Германии.

*  *  *

Неудача в Потсдаме стала одной из главных причин нараставшего разочарования серболужицких лидеров в чехословацком руководстве, с поддержкой которого на международной арене они первоначально связывали возможность реализации своих внешнеполитических замыслов. После Потсдама серболужицкие политики стали уделять все большее внимание отношениям с советскими властями, что во многом объяснялось намеченной на декабрь 1945 г. конференцией министров иностранных дел СССР, США и Великобритании в Москве. Наметившийся поворот во внешнеполитических приоритетах серболужицких политиков окончательно оформился к декабрю 1945 г., когда глава СЗНК Я.Цыж в письме главе Советской Военной Администрации в Германии маршалу Г.К.Жукову поставил вопрос об образовании отдельного Лужицкого государства под протекторатом СССР и других славянских государств. Более подробно эта идея была изложена в новом, третьем по счету меморандуме лужицких сербов от 7 января 1946 г., адресованном главам союзных держав.

 

Основные пункты январского меморандума СЗНК предусматривали предоставление лужицким сербам статуса союзного народа, признание Серболужицкой народной рады правительством независимого лужицкого государства, изложение представителями лужицких сербов своих требований на мирной конференции, а также выведение Лужицы из-под юрисдикции Союзной контрольной комиссии в Берлине, распространявшейся на побежденную Германию. Руководитель СЗНК и Серболужицкой народной рады священник Я.Цыж писал в обращении к союзникам: „Мы, лужицкие сербы, живем в сердце Европы, как самый малый славянский народ, лишенный свободы. В течение 1500 лет мы боремся с немцами за сохранение нашего родного языка, нашей собственной культуры, нашей столетней традиции… Немцам удалось уменьшить количество нашего населения, но окончательно нас не уничтожили даже во времена Гитлера. Мы сохранили свою жизнь без школ, только благодаря преданности своей народной традиции…“[41]

Цыж подчеркивал, что лужицкие сербы остаются единственным народом в Европе, „национальное существование которого до сих пор находится под угрозой немцев. Мы требуем политическую, культурную, национальную и экономическую самостоятельность, - отмечалось в документе. - ...Мы верим вам, свободные и миролюбивые народы, что вы предоставите и нам то, что вы цените выше собственной жизни - свободу“.[42] В отличие от двух предыдущих меморандумов, Я.Цыж не упоминал на этот раз о тесных связях Лужицы с Чехословакией, сделав вместо этого ударение на социально-экономической самодостаточности лужицких земель:”Мы хотим... подчеркнуть, что природные богатства наших лесов, рек, полей и наша промышленность вполне обеспечат наше существование. В хозяйственном отношении мы являемся самодовлеющей единицей“.[43]

Между тем, радикальные планы серболужицких лидеров, настаивавших на выходе Лужицы из состава Германии, все сильнее выпадали из контекста внутриполитической ситуации в советской оккупационной зоне в Германии и международной обстановки. Противоречия между СССР и западными союзниками все более явственно проявлялись в их германской политике. Со второй половины 1945 г. эти противоречия усилились в связи с планами объединения КПГ и СДПГ, что поддерживалось СССР, но вызывало противодействие западных держав. В этих условиях советская военная администрация в Германии предпринимала активные усилия для поддержки КПГ и роста ее популярности в восточной Германии. Хотя в соответствии с приказом номер 2 маршала Жукова от 10 июня 1945 г. в советской зоне была разрешена деятельность четырех антифашистских партий - КПГ, СДПГ, ХДС и ЛДПГ - тем не менее, руководство СВАГ „было убеждено, что ведущую роль среди других политических партий могут сыграть только коммунисты. ...Слияние деятельности компартии (позднее СЕПГ) и советской военной администрации было настолько тесным, - замечал М. И. Семиряга, - что работники СВАГ нередко идентифицировали себя с немецкими коммунистами“.[44] Поскольку радикализм серболужицких деятелей крайне негативно воспринимался всеми спектрами немецкого общественного мнения, которое и без того болезненно переживало колоссальные территориальные потери Германии и на которое оказывали большое влияние немецкие переселенцы из Судет и Силезии, КПГ и поддерживавшая ее СВАГ не могли не учитывать этого фактора в своей политике.

Поворот в позиции лидеров серболужицкого национального движения совпал по времени с принципиальным изменением внутриполитической ситуации в Восточной Германии. С начала 1946 г. советская военная администрация в Германии передала управление гражданскими и административными делами представителям немецкого населения. Комментируя данное событие, орган чехословацкого Общества друзей Лужицы „Лужицкосербский вестник“ с тревогой отмечал, что это решение означает передачу серболужицкого национального движения под немецкий контроль. «Вестник» приводил в этой связи многочисленные примеры произвола немецких властей в отношении лужицких сербов. Так, немецкая администрация в Дрездене сняла с должности старосты будишинского района лужицкого серба доктора Я.Цыжа, который был восстановлен в должности лишь после многочисленных протестов и жалоб лужицких сербов советским оккупационным властям.[45] „Известны случаи, - писал „Вестник“, - когда немцы отказываются признать права и выгоды, которыми наделены так наз. жертвы нацизма, лужицким сербам, стремящимся к свободной жизни своего народа. Немцы очень быстро стали вновь поднимать голову. Можно легко себе представить, какова будет ситуация в Лужице… после ухода Красной Армии...“[46] Чехи обращали внимание на многочисленные препоны и откровенный саботаж, к которым прибегали немецкие власти для противодействия лужицким сербам. Одним из ярких примеров этого стали затянувшиеся правовые споры вокруг „Сербского Дома“ в Будишине, который был конфискован у лужицких сербов нацистами, передан ими в распоряжение местного отделения немецкой полиции и в итоге сожжен эсэсовцами незадолго до окончания войны. „Домовина“ пытается добиться компенсации, - сообщал „Вестник“ в начале 1946 г. - но переговоры идут тяжело, поскольку и руководство города, и земельные власти, и немецкие корпорации отказываются взять на себя ответственность за нацистские бесчинства. Злые и жестокие немцы исчезли, - иронизировал по этому поводу „Вестник“, - остались только хорошие и ни в чем невиновные“.[47] С начала 1946 г. чехи стали давать более критические оценки и деятельности советской военной администрации в Германии, которую они упрекали за «чрезмерную снисходительность» по отношению ко «вновь поднимающим голову немцам».[48]

В этих условиях со 2 по 20 января 1946 г. по инициативе серболужицких политиков в Лужице были объявлены выборы в местные национальные комитеты и выборы делегатов на общелужицкий съезд. 27 января 1946 г. 800 представителей серболужицкого населения на съезде в Будишине избрали расширенный состав СЗНК в составе 22 человек и переизбрали священника Я.Цыжа на посту председателя СЗНК. В свою очередь, глава СЗНК, в соответствии с принятым уставом ставший одновременно и главой Серболужицкой народной рады, определил ее руководящий состав, в который вошли староста Будишина доктор Я.Цыж, представитель СЗНК в Праге Ю.Цыж, глава ,Домовины“ П.Недо, а также председатель серболужицкого кооперативного союза „Луко“ А.Черник.[49] На съезде были приняты очередные обращения к Сталину и Жукову с просьбой поддержать стремление лужицких сербов к созданию своего собственного государства и обеспечить ему международные гарантии. Проведение съезда и принятые на нем решения можно считать кульминационным пунктом национального движения лужицких сербов после 1945 г.

 

*  *  *

Свидетельством продолжавшейся ориентации серболужицких лидеров на поддержку извне стало назначение Серболужицкой народной радой своих официальных представителей в Чехословакию, Польшу, Югославию и Францию, т.е. в те страны, позиция которых, по мнению серболужицких политиков, могла оказать влияние на решение лужицкого вопроса. Представителем Серболужицкой народной рады и СЗНК в Праге продолжал оставаться Ю.Цыж, представителем в Польше был назначен В.Кучка, представителем в Югославии стал Ю.Ренч. Их задачи заключались в пропаганде идеи лужицкой независимости среди союзников, а также в поиске и освобождении военнопленных серболужицкой национальности.

Самой успешной оказалась миссия Ю.Ренча в Югославии, общественность и официальные круги которой оказали серболужицкому представителю очень теплый прием. Весной 1946 г. Ренчу удалось встретиться с ведущими политиками Югославии и изложить им взгляды СЗНК на решение лужицкого вопроса. 14 марта 1946 г. Ренч был принят министром иностранных дел Югославии Симичем. По свидетельству Ренча, встречу с ним югославский министр иностранных дел закончил фразой о том, что „...мы, южные сербы, и наше государство не можем не поддержать ваших требований, поскольку вы - тоже сербы“. 15 марта 1946 г. Ренч встретился с Карделем, занимавшим в то время пост заместителя главы правительства и министра по репарациям. В своем донесении Ренч сообщал об интересе Карделя к лужицкому вопросу и о его обещании освободить военнопленных серболужицкой национальности, находившихся на территории Югославии.[50] 2 апреля 1946 г. Ренч был принят главой Югославии маршалом Тито. „Обо всем сказанном, - писал Ренч в своем донесении, - у маршала было верное представление и ко всему он демонстрировал доброжелательное отношение. Маршал пообещал поддерживать наши требования и попросил передать поздравление серболужицкому народу“.[51] 8 апреля ТАНЮГ официально объявил о том, что Ю.Ренчу была предоставлена аккредитация в качестве полномочного представителя Серболужицкой народной рады. В ходе пребывания в Югославии Ренчу удалось встретиться и с советским дипломатом Кожевниковым, в разговоре с которым 28 марта Ренч рассказал о цели своей миссии и прозондировал почву по поводу возможности приезда серболужицкой делегации в Москву. Советский дипломат, по словам Ренча, все выслушал с „большим  интересом“ и обещал сразу же информировать обо всем Москву.[52]

Обещания югославских руководителей о поддержке Серболужицкой народной рады не были пустым звуком. В последующем именно Югославия активнее всего поддержала радикальные планы СЗНК и Рады, привлекая внимание СССР к проблемам лужицких сербов. Югославская дипломатия длительное время пыталась содействовать в организации визита серболужицкой делегации в Москву, чего безуспешно добивались серболужицкие лидеры. В августе 1946 г. посольство Югославии в Москве обратилось в МИД СССР с официальной нотой, в которой ставился вопрос о целесообразности объединения всех лужицких земель в одну административную единицу с элементами автономии. Незначительная численность лужицких сербов была использована советским руководством для отклонения просьб не только о независимости, но и автономии Лужицы. Москва пришла к выводу, что лужицкие сербы имеют право на удовлетворение национальных и культурных потребностей, но вопрос государственного устройства Лужицы относится к конституционным вопросам Германии.[53]

После того, как с начала 1946 г. советские оккупационные власти передали управление гражданскими делами представителям немецкого населения, зависимость серболужицкого движения от внутриполитической ситуации в Германии значительно возросла. Немецкие органы власти резко активизировали борьбу с серболужицким национальным движением, которое воспринималось всеми немецкими политическими силами как недопустимое проявление сепаратизма, угрожающее территориальной целостности Германии. Крайне отрицательное отношение к любым проявлениям сепаратизма демонстрировали в это время как немецкие социал-демократы, так и коммунисты, боровшиеся за симпатии избирателей и вынужденные балансировать между учетом послевоенных реалий побежденной Германии, лишившейся обширных территорий на Востоке, и настроениями в немецком обществе, значительную часть которого составляли переселенцы из Судет, Силезии, Восточной Померании и Восточной Пруссии. В октябре 1946 г. численность переселенцев и беженцев составляла 22% от общего количества населения советской оккупационной зоны. К марту 1949 г. их доля в общей численности населения возросла до 25%.[54] Вспоминая первые послевоенные годы, Эрих Хонеккер писал в своих мемуарах, что „...нам, коммунистам, было нелегко после 1945 г. признать, что Гитлер в результате своей… преступной войны утратил территории по ту сторону от Одера и Нейсе. Мы также должны были считаться с непониманием избирателей, среди которых было почти 4,3 миллиона переселенцев“.[55]

На отношение немецких левых партий к серболужицкому движению влияли не только текущие политические соображения, вызванные территориальными потерями Германии и приливом немецких переселенцев из славянских стран. Формирование позиции немецких партий в лужицком вопросе было затруднено недостатком теоретических и практических наработок в этой сфере. По словам Л. Элле, „немецкое коммунистическое и социал-демократическое движение не выработало в этой области какой-либо заслуживающей внимания политической традиции, не считая двух законодательных инициатив саксонской КПГ в 1927 и 1928 гг.”[56], направленных на защиту культурно-языковых прав серболужицкого населения. Взаимные отношения осложняла и… идеологическая отчужденность между немецкими левыми партиями и серболужицким движением, которое „в значительной степени имело крестьянские корни и отличалось приверженностью к религиозно-консервативной идеологии“.[57]

Контроль немецких властей над серболужицкой национальной жизнью с января 1946 г. резко усилился. О любых массовых мероприятиях и собраниях, вплоть до занятий певческих кружков, необходимо было заранее информировать не только советские комендатуры, но и местные отделения немецкой полиции. Программы общественных мероприятий должны были представляться для одобрения в местные органы власти за 3 недели до их проведения. Ужесточение серболужицкой политики немецких властей было связано с эволюцией внутриполитической ситуации в Германии и международной обстановкой. С начала 1946 г. конфронтационность в отношениях между СССР и западными союзниками усилилась. Это проявилось в отрицательном отношении западных держав к планам СВАГ и КПГ по объединению социал-демократов и коммунистов. Западные власти запретили проведение кампании по объединению КПГ и СДПГ в своих оккупационных зонах. В феврале 1946 г. после визита лидера социал-демократической партии в западных зонах К. Шумахера в Берлин в местной городской организации СДПГ произошел раскол, поскольку социал-демократы западных секторов Берлина отвергли объединение с КПГ. Социал-демократов - сторонников объединения с коммунистами возглавил О. Гротеволь. По свидетельству М. И. Семиряги, с приближением „объединительного съезда обстановка… обострялась. На призыв О. Гротеволя провести в феврале 1946 г. съезд СЕПГ К. Шумахер ответил отказом“.[58] Органы СВАГ поддерживали усилия КПГ по подготовке объединительного съезда. Главноначальствующий СВАГ маршал Г. К. Жуков счел целесообразным встретиться с лидерами коммунистов и социал-демократов В. Пиком и О. Гротеволем и выразить им официальную поддержку.

Второй важной проблемой были репарации, вызывавшие недовольство населения советской оккупационной зоны. Немецкая компартия старалась обосновать справедливость репарационных платежей Советскому Союзу, но эта проблема постоянно сохраняла свою актуальность. Бремя репараций, приходившихся на население Восточной Германии, усиливалось вследствие саботажа репарационных выплат СССР в западных областях Германии. В первой половине 1946 г. произошло обострение отношений между СССР и западными странами в вопросе о репарациях. Западные оккупационные власти „делали все, чтобы вообще сорвать репарационные поставки Советскому Союзу. Они передавали устаревшее… оборудование..., а ценные станки изымали сами... Американские и английские власти путем… проволочек по существу срывали репарационные поставки. Так, к августу 1946 г. они были выполнены: из американской зоны - на 20 процентов, из британской - на 4,5 процентов и из французской - ноль процентов. ...Руководители западных держав хорошо осознавали, что в условиях отказа от выплаты соответствующей доли репараций в пользу Советского Союза из западных зон намного большая материальная ответственность будет возложена на население советской зоны оккупации. Создавалось такое впечатление, как позднее писал В.Брандт, „будто тамошние жители проиграли войну в большей степени, чем их земляки на западе. Федеративной Республике было легче“.[59] Весь этот сложнейший комплекс политических и социально-экономических проблем рождал у СВАГ потребность в консолидации политической ситуации в Восточной Германии под контролем коммунистов, которые в наибольшей степени учитывали интересы СССР. Нейтрализация серболужицкого радикализма и его переориентация в конструктивное русло стали одной из задач, которую предстояло решить для стабилизации политического положения в Восточной Германии.

Наряду с политикой „кнута“ по отношению к самым радикальным проявлениям серболужицкого национального движения, немецкие власти стали активнее прибегать и к политике „пряника“, стремясь привлечь на свою сторону более умеренный и прагматичный спектр серболужицкого движения. После объединения немецких коммунистов и социал-демократов и образования 21-22 апреля 1946 г. Социалистической Единой Партии Германии (СЕПГ), активизировались усилия немецких властей по нейтрализации радикальных элементов серболужицкого движения и интеграцию лужицких сербов в формирующуюся политическую систему Восточной Германии. В населенных пунктах на территории Лужицы активисты СЕПГ организовывали собрания, на которых критиковались планы отделения Лужицы от Германии, а руководство „Домовины“ осуждалось за „беспринципность“. Главным объектом внимания со стороны руководства СЕПГ являлась „Домовина“. Подобный выбор объяснялся не только ярко выраженной антифашистской платформой, которую разделяли обе организации, но и определенной идеологической близостью, а также тем обстоятельством, что „Домовина“ выглядела менее радикальной и более склонной к компромиссам, чем СЗНК. Немаловажным было и то, что „Домовина“ имела четкую организационную структуру, широкую членскую базу[60] и реальное влияние на серболужицкое население на местах, что выгодно отличало ее от СЗНК, вовлеченного в международные проекты, но имевшего крайне слабое влияние среди населения.

Переход „Домовины“ на рельсы конструктивного сотрудничества с немецкими антифашистскими партиями был постепенным и во многом противоречивым. Этот процесс был ускорен, с одной стороны, банкротством планов на присоединение к Чехословакии, а с другой стороны, осознанием лидерами „Домовины“ позиции СССР в лужицком вопросе и развитием событий в советской оккупационной зоне. 25 марта 1946 г. руководство „Домовины“ издало циркуляр, в котором рекомендовалось сотрудничество с немецкими антифашистскими партиями. Этот шаг был ответом „Домовины“ на инициативу руководства немецкой компартии, призвавшего всех членов партии серболужицкой национальности принять участие в возрождении серболужицкой культурной жизни.

Пропагандистская активность немецких коммунистов пользовалась демонстративной поддержкой со стороны советских властей, что не оставляло лидерам серболужицкого движения никаких иллюзий в вопросе об истинном отношении СССР к планам лужицкой независимости. Это обостряло противостояние между „Домовиной“, которая постепенно шла на все более активное сотрудничество с немецкими коммунистами, и СЗНК, руководство которого по-прежнему выступало категорически против любого взаимодействия с немецкими политическими партиями, считая это предательством. Весной 1946 г., когда „Домовина“ стала делать первые шаги в сторону сотрудничества с немецкими антифашистскими силами, руководители СЗНК продолжали развивать свои радикальные внешнеполитические планы, направленные на отделение Лужицы от Германии. Поскольку предыдущие предложения СЗНК о присоединении Лужицы к Чехословакии и об образовании независимого лужицкого государства оказались нереализованными, СЗНК выступил с новой инициативой, которая, по его мнению, была бы более приемлемой для великих держав. 16 мая 1946 г. СЗНК направил секретариату конференции министров иностранных дел четырех стран-победительниц очередной, четвертый меморандум с просьбой выслушать серболужицкую делегацию при обсуждении немецкой проблемы и заключении мирного договора с Германией. Ссылаясь на Атлантическую Хартию, на решения Ялтинской конференции и на Хартию Объединенных Наций (глава 11, статья 73 и глава 12, статья 77), в которых союзники выразили решимость дать свободу всем угнетенным фашизмом народам, меморандум завершался просьбой „обеспечить наше свободное развитие путем установления международного контроля или посредством мандата одной из четырех сверхдержав“.[61] Комментируя этот документ, представители Общества друзей Лужицы отмечали, что его содержание „ ...вновь переводит Лужицу в иную правовую плоскость, отличающуюся от предыдущих требований. Речь идет уже ни о присоединении к Чехословакии, ни о предоставлении независимости. До этого общественность ценила последовательную единую линию лужицких сербов на присоединение к Чехословакии, которая продолжалась до октября 1945 г. С того времени, однако, лужицкие сербы не имеют твердой линии поведения...“[62] Данный комментарий отражал нараставшее разочарование Общества друзей Лужицы непоследовательностью руководителей СЗНК.

 

*  *  *

После объединения немецких коммунистов и социал-демократов и образования руководство СЕПГ при поддержке СВАГ приступило к проведению радикальных социально-экономических преобразований. Власти Саксонии приняли решение о проведении до 30 июня 1946 г. всенародного референдума по вопросу о конфискации предприятий нацистов и военных преступников без компенсации. И СЕПГ, и органы СВАГ придавали референдуму огромное значение, поскольку он проводился только в Саксонии и от его результатов зависело осуществление аналогичных реформ в других землях Восточной Германии. Референдум стал „первым форумом в истории советской оккупационной зоны и позднее ГДР, в котором немецкий народ принял непосредственное участие в управлении страной. Саксония была традиционно „красной“, здесь был многочисленный рабочий класс, активное рабочее движение… Она считалась одной из наиболее густонаселенных районов Европы, где промышленность составляла 48% от экономики всей советской зоны оккупации. Кампания в пользу референдума проводилась силами СЕПГ... при активном участии органов СВАГ...“[63] В процессе подготовки референдума представители СЕПГ в верхнелужицком избирательном округе обратились к руководству „Домовины“ с предложением объединить усилия и выступить совместно. Учитывая настроения подавляющего большинства серболужицкого населения, „Домовина“ высказалась в поддержку референдума и за объединение усилий с СЕПГ.

Итоги референдума в Саксонии, состоявшегося 30 июня 1946 г., оказались весьма благоприятны для СЕПГ. Более того, в серболужицких районах число принявших участие в голосовании и количество тех, кто высказался за конфискацию предприятий нацистов и военных преступников без компенсации, было выше, чем в среднем по Саксонии, где в референдуме приняло участие 93,7% имеющих право голоса, из которых 77,6% высказались за конфискацию без компенсации[64]. Впрочем, политсоветник СВАГ В.С.Семенов, выражая удовлетворение итогами референдума, тем не менее признавал: “...Было бы ошибочно утверждать, что успех референдума есть результат только возросшего сознания населения Саксонии. Наличие оккупационных войск, боязнь населения осложнить отношения с советскими властями…, страх перед возможностью каких-либо репрессий за неучастие в выборах... в известной мере оказали влияние на положительный исход референдума“.[65] Выборы в местные органы власти, состоявшиеся 1 сентября 1946 г. в Саксонии и 15 сентября в Бранденбурге, а также выборы в земельные ландтаги, прошедшие во всех землях Восточной Германии 20 октября 1946 г., закрепили наметившееся ранее сотрудничество „Домовины“ с СЕПГ. Совместные действия с „Домовиной“ позволили СЕПГ добиться лучших результатов в серболужицких избирательных округах, чем в среднем по Саксонии. Если в среднем по Саксонии во время местных выборов СЕПГ получила 53.6% голосов, то в верхнелужицком избирательном округе за СЕПГ проголосовало 63.5% избирателей. Несмотря на традиционно сильные позиции церкви в Лужице, христианские демократы получили лишь около 10% голосов серболужицких избирателей.

Параллельно с интеграцией „Домовины“ в политическую систему Восточной Германии предпринимались определенные меры для удовлетворения национально-культурных потребностей серболужицкого населения. Важным шагом в этом направлении стала организация подготовительных курсов для учителей серболужицких школ. Учительские курсы, организованные в серболужицком селе Радвор у Будишина в январе 1946 г., подготовили к августу 1947 г. около 120 учителей, однако этого количества серболужицких педагогов было явно недостаточно. Ситуация с образованием на серболужицком языке осложнялась тем, что, как отмечал „Лужицкосербский вестник“, „вопреки приказу оккупационных органов о введении серболужицкого языка обучения в тех местах, где серболужицкие дети составляют 50% и более, немецкие власти сознательно занижают численность лужицких сербов. Сейчас в Лужице не осталось чисто серболужицких деревень, так как повсюду расселились немецкие переселенцы из Чехословакии и Польши, дети которых искусственно занижают процент серболужицких детей... Еще одной проблемой является крайний недостаток серболужицких учителей. Даже то незначительное число учителей, которых ранее имели лужицкие сербы, было лишено работы, поскольку выяснилось, что они были членами нацистской партии. Хотя общеизвестно, что все учителя, врачи, адвокаты и пр. были обязаны вступать в нацистскую партию, это обстоятельство не принимается во внимание“.[66]

Представители советской администрации стремились переориентировать деятельность лидеров серболужицкого движения из внешнеполитической сферы в русло решения конкретных национально-культурных вопросов. В августе 1946 г. Лужицу посетили представители Всеславянского комитета из Москвы, которые передали в дар серболужицкому Славянскому комитету в Будишине многочисленные книги и вручили письмо председателя Всеславянского комитета генерала Гундорова главе серболужицкого Славянского комитета М.Навке. Делегация посетила серболужицкую деревню Радвор, где в это время проходил 3 учительский курс. В ходе пребывания в Лужице особое внимание уделялось изучению конкретных проблем и пожеланий лужицких сербов на местах. „Это проявление дружбы Всеславянского комитета в Москве к Лужице было воспринято с радостью и надеждой на то, что и в СССР, после решения послевоенных проблем, будет уделяться больше внимания Лужице“, - писал „Вестник“.[67] С формированием восточногерманской политической системы активность советских властей в серболужицком вопросе действительно возросла, однако цель их заключалась в нейтрализации серболужицкого национального радикализма и переориентации серболужицкого движения на решение культурных проблем в рамках формирующегося восточногерманского государства.

К осени 1946 г. отношения между СЗНК и „Домовиной“ заметно обострились. Руководство СЗНК было вынуждено одобрить участие лужицких сербов в июньском референдуме о конфискации предприятий нацистов и с пониманием отнестись к их участию в местных выборах. Однако участие „Домовины“ в выборах в земельные ландтаги в октябре 1946 г. вызвали резко отрицательную реакцию СЗНК. Председатель СЗНК священник Я.Цыж считал участие лужицких сербов в выборах в земельный ландтаг Саксонии полностью неприемлемым. „Мы, лужицкие сербы, - аргументировал свою позицию Цыж в письме от 12 сентября 1946 г., - не можем участвовать в этих выборах по принципиальным соображениям. Мы… хотим свободу. Поэтому мы не можем признать над собой власть какого-либо немецкого сейма, что произошло бы в том случае, если бы мы избрали в него своих представителей“.[68]

Рост противоречий между СЗНК и „Домовиной“ привел к тому, что 3 октября 1946 г. руководители „Домовины“ официально вышли из состава СЗНК и Народной рады. Попытка лидеров СЗНК сменить руководство „Домовины“ и тем самым поставить ее под свой контроль оказалась неудачной. 30 ноября 1946 г. съезд „Домовины“ переизбрал прежнее руководство во главе с П.Недо. Более того, в состав руководства „Домовины“ вошел и коммунист К.Янак, занимавший в то время должность председателя окружной организации СЕПГ. Усиление позиций прежнего руководства „Домовины“ резко ослабило положение СЗНК и вскоре привело к отставке священника Яна Цыжа, который сложил с себя функции председателя СЗНК 26 февраля 1947 г. С конца 1946 г., когда СЗНК окончательно утратил влияние в Лужице, „Домовина“ стала единственным выразителем интересов серболужицкого населения. В отличие от СЗНК, руководство „Домовины“ выступало с более умеренных позиций, стремясь найти решение лужицкого вопроса в рамках Германии. Программа „Домовины“ была сформулирована в ее обращении к участникам Славянского съезда, состоявшегося в декабре 1946 г. в Белграде.

В этом документе серболужицкая делегация указала на необходимость объединения обеих Лужиц в одну провинцию и обеспечения равных прав для серболужицкого и немецкого населения. „...Нашему народу, который столетиями… подвергался давлению со стороны антиславянского империализма, грозит сейчас окончательное уничтожение, - говорилось в обращении лужицких сербов Славянскому съезду. - Поэтому мы просим все славянские народы поддержать наши просьбы к оккупационным властям в Германии, выполнение которых позволило бы нам восстановить нашу национальную жизнь.
1. Территории, населенные лужицкими сербами, входят сейчас в состав двух административных единиц, что препятствует развитию культурной жизни. Поэтому мы просим объединить Верхнюю и Нижнюю Лужицы в единую административную единицу, где серболужицкий и немецкий языки имели бы равные права...
2. Просим разрешить создание серболужицких школ, культурных и образовательных учреждений.
3. Просим разрешить создание… серболужицких молодежных организаций, где наша молодежь воспитывалась бы в демократическом и славянском духе.
4. Серболужицкий народ вынужден сейчас выражать свои политические интересы с помощью немецких политических партий. Поэтому мы просим разрешить создание серболужицкой социалистической партии.
5. Просим обеспечить равные права с немецким населением во всех сферах культурной жизни... “[69]

 

Это был очередной, наиболее умеренный вариант решения серболужицкого вопроса, уделявший основное внимание национальным правам лужицких сербов и равноправию лужицких сербов и немцев в культурной сфере. В отличие от предыдущих меморандумов, обращение не требовало отделения Лужицы от Германии, ограничиваясь предложением объединить Верхнюю и Нижнюю Лужицы в единую административную единицу, что фактически подразумевало создание в составе Германии лужицкой автономной области. Однако и этот более реалистичный план лидеров „Домовины“ также потерпел неудачу.

 

*  *  *

Планы серболужицких политиков, направленные на радикальное изменение политического статуса Лужицы путем ее присоединения к Чехословакии или образования независимого Лужицкого государства с самого начала имели минимальные шансы на успех. Во-первых, серболужицкое национальное движение, ограниченное рамками малочисленного народа, имело крайне ограниченный потенциал и не располагало необходимыми демографическими, социально-экономическими и организацонными ресурсами для успешной реализации своих внешнеполитических замыслов. Во-вторых, роковую роль для серболужицких политиков сыграла незаинтересованность в их проектах великих держав, прежде всего СССР. Политические требования серболужицких лидеров объективно противоречили интересам Москвы, поскольку могли осложнить процесс взимания репарационных платежей и дестабилизировать и без того сложное положение в юго-восточной Саксонии, где осела значительная часть немецких переселенцев из Судет и Силезии. В-третьих, Чехословакия и Польша, на поддержку которых рассчитывали лужицкие сербы, отдавали приоритет реализации собственных национальных интересов, зачастую не совпадавших с интересами лужицких сербов. Более того, в ряде случаев интересы лужицких сербов, которые на словах поддерживались официальной Прагой, на деле приносились в жертву практическим целям чехословацкой политики. Одним из примеров этого является инициированное Прагой ускоренное выселение судетских немцев в советскую зону оккупации, что резко осложнило положение славянского населения Лужицы и в итоге привело к усилению германизации лужицких сербов.

Единственным важным результатом серболужицкого национального движения после 1945 г. стало принятие 23 марта 1948 г. ландтагом Саксонии «Закона о защите прав серболужицкого населения», который юридически закреплял права лужицких сербов на свободное развитие своего языка и культуры при поддержке со стороны государства. Однако, несмотря на широкую государственную поддержку лужицким сербам со стороны ГДР, германизация серболужицкого населения продолжалась, что было вызвано не только периодическими рецидивами ассимиляторской политики со стороны восточногерманских властей, но и естественными социально-экономическими, демографическими и социокультурными причинами.

Кирилл Шевченко

 

---

[1] В раннее средневековье серболужицкая языковая область на юге захватывала Йизерские и Лужицкие горы и граничила с чешскими диалектами; на севере достигала Кепеника в районе современного Берлина и на востоке доходила до рек Квиса и Бобр на территории современной юго-западной Польши. На западе серболужицкая языковая область распространялась до реки Солавы (нем. Заале). Хотя западнее Заале компактно проживавшего серболужицкого населения не было, отдельные поселения сербов-лужичан доходили до Майнца и северной Баварии. См.: Stawizny Serbow. Zwjazk I. Wot spočatkow hač do lěta 1789. Budyšin, 1977. S.25-26.

[2] Lužickosrbský věstník, 1947. Ročník XXII, číslo 6-7. S.71.

[3] Zmeškal V. O svobodu Lužice // Svobodné noviny, 19.06.1945.

[4] Речь идет об условиях Пражского мира 1635 г., в соответствии с которым Лужицы передавались Саксонии лишь на время нахождения у престола правящей тогда династии. После революции 1918 г. в Германии некоторые чешские политики использовали данный пункт для юридического обоснования претензий Чехословакии на территорию Лужиц.

[5] Za svobodu Lužických Srbů. Sbírka dokumentů z května-června 1945. Praha, 1945, č.26, I. S.6.

[6] Ibidem. S.7.

[7] Serbski Kulturny Archiw (SKA),  MZb YI,  8 H.  Memorandum Lužických Srbů Maršálu J.V.Stalinovi a Presidentu Ed. Benešovi.

[8] Za svobodu Lužických Srbů. Sbírka dokumentů z května-června 1945. S.13.

[9] Ibidem. S.31.

[10] В состав Пруссии входила вся Нижняя и северная часть Верхней Лужицы, в состав Саксонии входила южная часть Верхней Лужицы с историческим центром Лужицы г. Будишином (Баутценом).

[11] Ibidem. S.26.

[12] Pronjewič А. Stejišco ZSSR při rozrisanju serbskeho narodneho prašenja po 2. swětowej wojnje // Rozhlad 45 (1995), čo. 7-8. S.273.

[13] Lužickosrbský věstník, 1946. Ročník XXI, číslo 1-2. S.20.

[14] Za svobodu Lužických Srbů. Sbírka dokumentů z května-června 1945. S.41.

[15] Kaplan K. Pravda o československu 1945 - 1948. Praha, 1990. S.76-77.

[16] Ibidem. S.77.

[17] Vojenský Historický Archiv (VHA), fond Hlavní štáb - 1.oddělení 1945, č.j.12362,  karton 27.

[18] Ibidem.

[19] Ibidem.

[20] Ibidem.

[21] Kaplan К. Op.cit. S.78.

[22] См. Vladimír Clementis. život a dielo v dokumentoch. Osveta, Martin, 1993. S.334.

[23] Archiv Ministerstva Zahraničních Věcí (AMZV), fond Generální Sekretariát 1945-1954  (GS), karton 84 (Protokol o schůzi ministerské komise pro otázky hranic konané 20. června r. 1945).

[24] Šůla J. Z dějin bojů o lužickosrbský národní stát: interpelace Jana Cyže a dr. Miklawše Krječmara ze dne  14 července 1945 // Česko-lužický věstník, 2005. Ročník XV, číslo 7-8. S.50-51.

[25] AMZV, fond Generální Sekretariát 1945-1954  (GS), karton 84 (Protokol o schůzi ministerské komise pro otázky hranic konané 20. června r. 1945).

[26] AMZV, fond Generální Sekretariát 1945-1954 (GS), karton 84 (československý návrh na úpravu hranic na žitavsku).

[27] VHA, fond Politický kabinet ministra národní obrány-1946 (PKM), č.j. 3741, karton 10.

[28] AMZV, fond Generální Sekretariát 1945-1954 (GS), karton 84 ( Zpráva profesora Dra Frinty o konferenci s Lužickými Srby v Rumburku 7. a 8. července 1945).

[29] Ibidem.

[30] VHA, fond úřad státního tajemníka-1945, č.j.105180, karton 10.

[31] Ibidem.

[32] См. Staněk T. Perzekuce 1945. Praha, 1996. S. 31.

[33] Ibidem. S. 32.

[34] Ibidem. S. 32-33.

[35] Ibidem.

[36] VHA, fond Hlavní štáb - 1.oddělení - 1945 , č.j.1616, karton 23.

[37] См. Kaplan K. Op. cit. S.79.

[38] Ibidem.

[39] Lužickosrbský věstník, 1946. Ročník XXI, číslo 5-6. S.38.

[40] Kaplan K. Op. cit. S.79-80.

[41] Лужица. Будишин, 1946. С.1.

[42] Там же.

[43] Там же.

[44] Семиряга М. Как мы управляли Германией. Москва, 1995. С.45, 56.

[45] Lužickosrbský věstník, 1946, Ročník XXI, číslo 7-8. S.56.

[46] Ibidem.

[47] Lužickosrbský věstník, 1946. Ročník XXI, číslo 1-2. S.14.

[48] Lužickosrbský věstník, 1946. Ročník XXI, číslo 3-4. S.32.

[49] Lužickosrbský věstník, 1947. Ročník XXII, číslo 2. S.18.

[50] SKA,  MS. XIX, 15 G, L.20, Akty a Materialije Serbskeho Narodneho Hibanja. Akty Serbskeje Narodneje Rady wo konfliktach z Domowinu 1946-1948.

[51] SKA,  MS. XIX, 15 G, L.17, Akty a Materialije Serbskeho Narodneho Hibanja. Akty Serbskeje Narodneje Rady wo konfliktach z Domowinu 1946-1948.

[52] Ibidem.

[53] Лужицькi серби. Посiбник з народознавства. Львiв-Будишин, 1997. C.57.

[54] Семиряга М. Как мы управляли Германией. C.188.

[55] Honecker E. Poslední zpověd’. Praha, 1994. S.45-46.

[56] Elle L. Sprachenpolitik in der Lausitz. Eine Dokumentation 1949-1989. Bautzen, 1995. S.11.

[57] Ibidem.

[58] Семиряга М. Как мы управляли Германией. C.54 -55.

[59] Там же. С.132-133.

[60] О широкой популярности „Домовины“ среди серболужицкого населения свидетельствует тот факт, что уже в первые месяцы после возобновления ее деятельности количество официально зарегистрированных членов „Домовины“ только в будишинском районе Верхней Лужицы составило около 8.000 человек. См.: šołta J. Zarys serbskich stawiznow. Budyšin, 1976. S.180.

[61] Lužickosrbský věstník, 1946. Ročník XXI, číslo 7-8. S.57.

[62] Ibidem.

[63] Семиряга М. Указ. соч. С.104.

[64] Šołta J. Op. cit. S.190.

[65] Семиряга М. Указ. соч. С.106.

[66] Lužickosrbský věstník, 1947. Ročník XXII, číslo 1. S.11.

[67] Lužickosrbský věstník, 1946. Ročník XXI, číslo 9-10. S.70.

[68] Zprávy LZNV, 3.01.1947.

[69] Lužickosrbský věstník, 1947. Ročník XXII, číslo 2. S.30.