Республика Беларусь является исторически молодым государствам. На протяжении своей истории белорусские земли входили в состав разных политических образований, что с особой остротой ставит вопрос об истоках белорусской государственности.
Сегодняшние интерпретации политической истории Беларуси, на наш взгляд, грешат одним серьезным недостатком – они рассматривают современную территорию Беларуси как историческую целостность уже со времен Великого княжества Литовского. Действительно, земли нынешней Беларуси входили в состав в разных государственных образованиях единым массивом (или «разделяясь» на очень непродолжительные отрезки времени, как при разделах Польши).
При этом, однако, не обращается внимания на тот факт, что эти земли имели территориальную организацию, принципиально отличную от той, которую мы видим в современной Беларуси и которая сложилась лишь во второй половине 20 в. Между тем, учет этого факта позволяет по-новому взглянуть на политическую историю Беларуси и формирование современной белорусской государственности. Говоря об истории пребывания белорусских земель в составе ВКЛ, следует обратить внимание на неоднородность геополитической структуры этого государства, его выраженный регионализм. Структурным стержнем геополитической организации ВКЛ можно назвать его размежевание на два макрорегиона – Литву и Русь. Несмотря на отсутствие политической институционализации, это размежевание, тем не менее, осознавалось современниками, о чем свидетельствуют многочисленные исторические документы.
Термины «Литва» и «Русь» могли употребляться в нескольких значениях, что впоследствии приводило к недоразумениям, а то и откровенным фальсификациям при их трактовке. В широком смысле «Литвой» называли всю территорию ВКЛ, а литвинами – подданных великого князя. Однако внутри ВКЛ под «Литвой» подразумевали лишь регион, тяготеющий к столице государства – Вильно, - в то время как восточные и южные земли, населенные славянами («русскими»), фигурируют под названием «Русь» (региональное членение уже внутри этой «Руси» здесь значения не имеет). На основе анализа государственных и частных актов М.Ф. Спиридонов делает вывод, что в 16 в. «Литва в узком смысле» занимала «прежде всего этнически литовские Виленский, Вилькомирский, Ковенский, Трокский и Упитский поветы, а также следующие полностью или частично "белорусские" поветы ВКЛ: Браславский, Виленский, Волковыйский, Городенский, Лидский, западную часть Менского, большую часть Новгородского, почти весь Ошменский и Слонимский», восточная же Беларусь наряду с североукраинскими областями относилась к «Руси» [4]. Условная граница между «Литвой» и «Русью» проходила примерно по 28˚ восточной долготы, при этом принадлежность «порубежных» населенных пунктов и земель оказывалась неоднозначной.
Нетрудно заметить, что «политическая Литва» не совпадает с Литвой этнографической. Охватывая помимо этнически литовских земель территории с преимущественно славянским или смешанным населением, она не включает в себя такую этнически литовскую область, как Жемайтия. Очевидно, связано это с тем, что ВКЛ изначально формировалось как смешанное славяно-балтское государство, поэтому его политическое ядро закономерно тяготело к зоне славяно-балтских этнических контактов, включая в себя порубежные литовские и русские области. Таким образом, «политическая Литва» оказалась в роли «парадоксальной периферии»: окраины этнографических ареалов восточных славян и литовцев образовали политическое ядро государства, в то время как «коренные» и этнографически более «чистые» славянские и литовские области – «Русь» и Жемайтия – в это ядро не вошли.
Будучи ядром ВКЛ, «политическая Литва» закономерно определяла и направление развития государства, поэтому следует более подробно остановиться на механизмах формирования этого необычного региона. В древнерусский период в славяно-балтской контактной зоне происходил процесс колонизации малонаселенных балтских территорий восточными славянами – русичами, следствием чего становилась постепенная славянизация местного немногочисленного балтского населения. Таким путем восточными славянами было заселено «ятвяжское» западное Полесье, а также возник регион Черная Русь с городами Гродно и Новогородком. Аналогичный процесс происходил и на северо-восточной окраине Руси, где малочисленные аборигены преимущественно финно-угорского происхождения растворялись в потоке восточнославянской колонизации.
В эпоху древнего Киевского государства славяно-балтский пограничный регион оставался удаленной западной периферией Русского мира, в то время как основные политико-экономические центры Руси – Киев, Новгород и Полоцк – были смещены на восток. Однако в результате монголо-татарского нашествия на Русь, когда восточные регионы либо оказались в непосредственной зависимости от Орды, либо находились в зоне угрозы татарского вторжения, именно эта западная окраина начала играть одну из ключевых ролей в судьбах восточного славянства. Удаленная, а также относительно защищенная лесисто-болотистая местность в условиях государственного упадка восточных и южных регионов Руси становилась удобной площадкой для зарождения новой государственности.
Упадок древнерусской государственности способствовал возвышению литовских князей, которые подчиняют себе не только этнически балтские, но и пограничные славянские территории (Черная Русь), а также земли со смешанным славяно-балтским населением. Длительный опыт совместного проживания славян и балтов на сопредельных территориях делал политическое подчинение пограничных русских территорий язычникам-балтам относительно быстрым и безболезненным. Кроме того, литовские князья сами стремились заручиться поддержкой восточных славян, которые были носителями более высокого культурного и хозяйственно-технологического уклада и могли способствовать укреплению и возвышению литовской государственности. Таким образом, под властью этнически балтских элит сохранялся культурный «перевес» в пользу восточного славянства, а демографический баланс в регионе неуклонно смещался в пользу славянского элемента: к концу 19 в. славяноязычное население в окрестностях литовской столицы численно преобладало над балтским. Очевидно, это стало возможным как благодаря славянизации коренного балтского населения, так и притоку русских колонистов, привлекаемых в столичный регион княжества литовскими князьями.
Вместе с тем, политическое доминирование оставалось за литовскими балтскими элитами, причем инфраструктура этого доминирования быстро распространилась на пограничные русские территории: земли исторической Черной Руси и даже относительно удаленной от Вильны Берестейской земли покрываются густой сетью землевладений литовских магнатских родов и – после крещения Литвы – католической церкви. По всей видимости, формирование данной политико-экономической инфраструктуры способствовало включению этих преимущественно восточнославянских территорий в понятие Литвы, хотя преобладавшее здесь население продолжало идентифицироваться как русское.
Наличие мощных структур влияния балтских элит оказало существенное влияние на развитие «политической Литвы», включая ее русские области. Первоначально идя по пути принятия древнерусской политической культуры, литовский правящий слой после Кревской унии осуществляет католическую переориентацию. Среди правящих элит распространяются польские политические и культурные обычаи; польский язык начинает теснить западнорусский в качестве языка высокой культуры. Русская культурно-религиозная традиция, утратив поддержку политической элиты, стагнирует и вытесняется на нижние этажи социальной иерархии.
Окраины государства реагируют на подобный поворот политической судьбы неодинаково. Жемайтия – этнографическая Литва, не вошедшая в политическое ядро ВКЛ, – относительно бесконфликтно обращается в католицизм. Русь, имеющая давнюю православную традицию, оказывает сопротивление окатоличиванию. Тем не менее, до Люблинской унии православному населению довольно успешно удавалось бороться за свои права, а этнополитическая и религиозная ситуация характеризовалась высокой степенью терпимости. Люблинская уния катализировала и резко ускорила процессы полонизации и западной геокультурной переориентации литовской и западнорусской аристократии. Русская культура постепенно утрачивает роль важного государствообразующего элемента ВКЛ, вытесняется на нижние этажи социальной иерархии.
В это же время приходит конец относительной религиозной и национальной терпимости, и русское население ВКЛ оказывается не просто маргинализующимся, но и активно преследуемым элементом политической системы княжества.
Очевидно, гонения на православных ВКЛ имели глубинную историческую подоплеку. Преимущественно русский характер государственной культуры и относительная «мягкость» внутреннего устройства делали государственный проект ВКЛ на ранних его стадиях привлекательным для многих русских областей. В период максимального территориального расширения в состав ВКЛ входили земли нынешних Смоленской, Брянской, частично Орловской областей РФ, а также дальнее Подмосковье. Последующая переориентация правящих кругов ВКЛ на Польшу и Западную Европу привела к отпадению этих обширных территорий и усилению северо-восточного русского центра – Москвы.
По мнению российского политолога В.Л. Цымбурского [5], в 16 в. Россия оформляется как особая цивилизация, обладающая относительно самодостаточным геополитическим ареалом, особой формой «огосударствленной социальности» (самодержавная монархия) и «сакральной вертикалью», т.е. доктриной, легитимирующей исключительность и единственную правильность данного цивилизационного проекта. В Москве на первоначальных этапах в этом качестве выступала концепция Третьего Рима, представлявшая Россию в качестве острова, или последнего оплота истинной веры среди потопа ереси и безверия.
Выступая в качестве русского цивилизационного проекта, Россия, очевидно, становилась привлекательной и для значительной части населения древнерусских земель, оказавшихся в составе ВКЛ и Польши. Исповедуя православие и считая себя русскими, эти люди закономерно видели в Москве защитника и гаранта своих политических прав и свободы совести.
Отпадение от ВКЛ обширных русских вотчин дестабилизировало и те западнорусские области (Восточная Беларусь), которые остались в составе княжества. Эти территории становятся не только объектом постоянных притязаний Москвы, претендующей на собирание «всея Руси», но и сами обнаруживают серьезную политическую неблагонадежность (напр., восстание М. Глинского в 15 в. грозило отпадением восточнобелорусских земель по Березину). Дальнейшее усиление Москвы и политическая дискриминация православных со всей остротой ставят вопрос о политическом единстве ВКЛ. Поскольку правящие круги государства сделали выбор в пользу католицизма и полонизма, русское население закономерно оказывается в положении изгоев.
В 17-18 вв. «политическая Литва» оформляется как регион, геополитически и геокультурно ориентированный на Польшу. Ополяченные «литвинские» элиты закрепляют свое доминирование, западнорусская традиция низводится до уровня «попа и хлопа». Процессы полонизации охватывают и Русь, однако она по-прежнему сохраняет характер окраинного, пограничного с Россией региона, где польско-литовская традиция носит поверхностный, неустойчивый характер.
С ликвидацией Речи Посполитой и вхождением «политической Литвы» и «Руси» (Восточной Беларуси) в состав Российской империи политико-идеологические процессы в этих двух бывших регионах ВКЛ развивались неодинаково.
Разделение Северо-Западного края на два этнокультурных региона - Белоруссию (именно в таком написании фигурировали земли Восточной Беларуси в трудах российских этнографов) и Литву – четко фиксируется в этнографических описаниях второй половины 19 в. [1], [2]. Характерно, что этнографы 19 в. были склонны объединять под названием «Белоруссия» не только восточные земли бывшего ВКЛ, но значительную часть Смоленской губернии. Эти земли также входили в состав ВКЛ и были этнографически близки к Восточной Беларуси. Однако Смоленщина гораздо раньше перешла под контроль России, что обусловило здесь значительную нивелировку этнокультурных отличий от великорусского окружения. Объединение Восточной Беларуси и Смоленщины в единый этнографический регион – Белоруссию – говорит о том, что во второй половине 19 в. в Восточной Беларуси также шли активные процессы интеграции с Великороссией.
Сложные этнополитические процессы протекали во второй половине 19 в. в «политической Литве». С одной стороны, результатом деполонизаторской политики имперских властей стало определенное отчуждение этого края от коренной Польши [3, c. 256]. Как и в Белоруссии, здесь начинается западнорусское возрождение, носителями которого были православные и униатские мещане и духовенство, сохранившие русскую идентичность, а также часть мелкой шляхты (достаточно сказать, что такие знаковые фигуры «русского лагеря», как Михаил Коялович и Иван Солоневич, были выходцами из «политической Литвы»).
Вместе с тем, этнополитическая ситуация в исторической Литве, отличалась большей сложностью и противоречивостью в сравнении с Белоруссией, что было обусловлено этнической пестротой региона. Поэтому западноруссизм здесь оказался в ситуации острого противоборства с иными версиями национально-политического самоопределения, носителями которых были этносоциальные группы, не связанные с традициями исторической Руси. Так, в среде полонизированной аристократии, представлявшей наиболее влиятельную социальную прослойку региона, продолжала развиваться старая «польско-литовская» традиция, концептуализировавшая Литву в качестве исторического региона «большой Польши». В противовес аристократическому полоно-литвинизму в среде литовского крестьянства и разночинной интеллигенции возникает проект литовской этнонации, который, правда, активно эксплуатирует миф о ВКЛ как о литовском государстве, прямой и единственной наследницей которого является новая, этнически гомогенная Литва.
Со своей стороны, белорусская этническая среда порождает еще одну версию «литвинизма». Поскольку апелляция к польско-литовской шляхетной культуре не могла привлечь на сторону нового национального движения широкие массы белорусского простонародья, часть шляхты обращается к белорусскому разговорному языку и приступает к его литературной обработке. Обращение к белорусскому народному языку и обычаям сопровождается постепенным, хотя и довольно болезненным, отказом от названий «Литва» и «литвины», которые закрепляются за этнической Литвой. Вместе с тем, апелляция к «литвинскому» наследию остается структурообразующим элементом данной версии белорусской национальной идеологии: политоним «литвины» «приватизируется» как древний этноним белорусов, государственный язык ВКЛ, который современники называли русским, объявляется «старобелорусским» (соответственно, «новый» белорусский язык становится его прямым наследником), а единственным кандидатом на роль столицы будущей белорусской державы видится город Вильно. Именно с этого времени берут начало споры между этническими литовцами и белорусскими «литвинами» о том, кому же «принадлежит» средневековая Литва.
Таким образом, политико-идеологическая монополия полонизированной «литвинской» аристократии в регионе была подорвана. Конкуренцию полоно-литвинизму составляют западноруссизм, а также белорусское и литовское движения, которые, претендуя на правообладание наследием исторической Литвы, закладывали предпосылки для раздела края между населявшими его этническими группами.
После крушения Российской империи геополитический передел былого исторического ядра ВКЛ вступил в завершающую стадию. В межвоенный период большая часть «политической Литвы» оказывается под контролем возрожденной Польши, однако параллельно оформляются литовское и белорусское (в рамках СССР) государства, также претендующие на свои «доли» в этом регионе. Появление литовского государства, сформированного по этническому принципу, возвращает понятию «Литва» его изначальное сугубо этническое наполнение. В отношении населенных белорусами территорий «политической Литвы» начинает использоваться термин «Западная Белоруссия».
Появление белорусского советского государства со столицей в Минске создавало качественно новую геополитическую структуру, ориентированную на принципиально новый, исторически не виданный центр. Минск, расположенный на территории, «переходной» от Восточной Беларуси к «политической Литве», никогда не был центром притяжения для этого пространства, в течение всей своей истории оставаясь городом второго плана. Превращение Минска в столицу, а также переориентация на него территорий сначала Восточной, а потом и Западной Беларуси, создавали качественно новую геокультурную ситуацию. Новая Беларусь оформилась как компактное, централизованное территориальное образование, где безоговорочно доминировал единственный центр – Минск, - задающий образцовые культурные матрицы для всей территории.
Присоединение Западной Беларуси к БССР поставило финальную точку в процессе дезинтеграции «политическеой Литвы». Впервые Западная Беларусь оказывалась отрезанной «закрытой» государственной границей от Польши и административной (с 1991 г. – государственной) белорусско-литовской границей – от Вильно и литовской части «политической Литвы». Таким образом, интенсивные белорусско-литовско-польские связи, открытой площадкой для которых и была «политическая Литва», оказались оборваны. Окончательный разгром шляхетского сословия - носителя смешанной белорусско-польско-«литвинской» идентичности, - частью выбитого в ходе войны и политических репрессий, частью убывшего в Польшу, довершает картину дезинтеграции былого геокультурнго ядра ВКЛ.
Западная Беларусь, преимущественно сельская провинция, лишенная собственных крупных городских центров, легко включается в новые социально-политические, экономические и культурные связи в рамках БССР и Советского Союза. Белорусская советская культура, бывшая региональным вариантом общесоветской русскоязычной городской культуры, становится безальтернативной базой для национальной консолидации западно- и восточнобелорусского населения. Примечательно, что в русскоязычное культурно-информационное пространство интегрируется и основная масса белорусов-католиков. Очевидно, это связано как с устранением «польско-литвинского» влияния, так и с общим снижением религиозного фактора в жизни общества, а также утратой русскоязычной культурой в ее советизированном варианте жесткой связи с православием. Свою роль в интеграции Западной Беларуси, по-видимому, сыграла и административная реформа 50-х гг., когда значительная часть западнобелорусских территорий оказалась в прямом подчинении «восточных» центров – Минска и Витебска.
Таким образом, современная Беларусь сформировалась на основе культурно неоднородных, хотя и этнографически близких регионов: Восточной Беларуси - бывшей «Руси» (Белой Руси, Белоруссии), неустойчивой окраины ВКЛ, тяготеющей к России, и Западной Беларуси, являющейся осколком «политической Литвы» - геокультурного ядра ВКЛ. Интеграция этих регионов в единое национально-политическое образование осуществлялась в рамках советского проекта. Белорусская ССР, а затем и Республика Беларусь стала принципиально новым явлением, напрямую не выводимым из факта пребывания белорусских земель в составе ВКЛ, РП или Российской империи. Современная Беларусь представляет собой компактную территориальную структуру, централизованную на новый политико-культурный центр – Минск, - в рамках которой старые исторические регионы обретают принципиально иное качество.
ЛИТЕРАТУРА
1. Верхнее Поднепровье и Белоруссия. Полное географическое описание нашего Отечества / Сост.: В.П. Семенов (Тян-Шанский), М.В. Довнар-Запольский, Д.З. Шендрик и др. – Мн., 2006. – 456.
2. Живописная Россия: Отечество наше в его зем., ист., плем., экон., и быт. значении: Литов. и Белорус. Полесье: Репринтное воспроизведение изд. 1882 г. – Мн., 1993. – 550.
3. Западные окраины Российской империи / Коллективная монография. – М., 2006. – 606.
4. Спиридонов, М.Ф. Литва и Русь в Беларуси 16 в. / М.Ф. Спиридонов // [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://viduramziu.lietuvos.net/etno/spiridonov-ru.htm. - Дата доступа: 09.01.2008.
5. Цымбурский, В.Л. Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы. 1993-2006. / В.Л. Цымбурский. – М., 2006. – 544.