Белорусский литературно-политических журнал «Полымя» отреагировал на смерть Ленина своим первым номером за 1924 г. Первые 9 текстов были посвящены Ленину. Это были статьи и стихи написанные в основном как реакция на смерть.

         Журнал открывается биографией Ленина[1]. Биография представлена достаточно идеализированная. Судя по ней, Ленин никогда не ошибался, всегда предвидел развитие событий, вовремя мог пойти на союз с различными партиями и также вовремя от этого союза отказаться. Часто Ленин оказывался единственным в партии, кто мог решиться на рискованный шаг, но даже, если все были против, Ленин добивался принятия тех решений, которые он предлагал. Биография подводит к мысли, что Ленин был единственным персонажем революции, остальные же не представлены даже как статисты.

         Примерно такой же взгляд имеется в стихотворении Гурло «На сьмерць Леніна»[2]. Поэт спрашивает, кто был кормчим, приведшим корабль в тумане к маяку, «кто сорвал с историй цепи», «написал законы по-новому», «с рабов сорвал оковы?» На все эти вопросы Гурло сам себе отвечает: Ленин.

Интересной выглядит информация, содержащаяся в статье А. Сенкевича[3]. Так, он вслед за Луначарским указывает на схожесть Ленина с Сократом и Верленом, потому что форма черепа у всех троих была одинаковой. Ленин, исходя из статьи, был лучшим во всём. Помимо того, что Ленин был настоящим товарищем, скромным в быту и т.д., автор говорит, что Ленин был «диктатором в лучшем значении этого слова», а помимо того (со ссылкой на Луначарского) «имел в себе черты гениального оппортуниста».

Сюжет поэмы украинского автора Полищука[4]  (в переводе Я. Купалы) состоит в том, что два эсеровских боевика получили задание убить Ленина, но не смогли поднять руку на харизматичного человека. А один из них после того, как увидел Ленина, стал искренним большевиком.

Также в журнале есть стихи, в которых указывается на положительное развитие общества, потому что Ленин оставил ему своё наследие. В частности, об этом пишет в своём стихотворении Журба[5]. В других стихотворениях также есть упоминание о самом большом достижении Ленина. Тут авторы единодушны. Это то, что рукой Ленина «в венок красивых слов» вписана аббревиатура СССР[6] или то, что «наилучшее произведение Ленина, наилучший монумент» – это СССР[7].

         Ещё один автор Цвикевич анализирует отношение Ленина к национальной проблематике[8]. Анализ происходит на широком фоне. Рассматривается отношение к национальному вопросу социалистов различных течений, потом оно сравнивается с марксистско-ленинским отношением. Цвикевич подчёркивает, что большевики нашли эффективную формулу, состоящую в том, что без экономического освобождения невозможно освобождение национальное. Для белорусского национализма эта формула оказалась очень эффективной, поскольку белорусские крестьяне поддерживали экономические лозунги, но негативно и зачастую агрессивно относились к попыткам назвать их белорусами. Белорусские крестьяне в массе ощущали себя русскими и не поддавались на пропаганду. Если же увязать экономическую и национальную проблематику в одно, можно было под видом экономического развития предложить этнонациональные лозунги.

         Однако, пожалуй, самым интересным и не один раз встречающимся образом Ленина в журнале выступает следующий: Ленин – бог, Ленин как бог или Ленин подобен богу. Этот образ встречается не единожды и у нескольких авторов. В частности, в поэме Чарота «Ленiн»[9] повествуется не о нём самом, а о судьбе поверившего в Ленина крестьянина. Белорусский крестьянин Никита отправил на Первую мировую войну своих сыновей, но вернулся лишь один – Николай. Он сказал, что его от гибели спас Ленин, показал его портрет и потребовал, чтобы отец уважал изображённого на портрете, как уважает сам Николай. В ответ Никита встал перед портретом на колени и зашептал: «Ленин… Ленин». Позже с фразой «Ленин, Ленин поможет…» преклоняет колени перед портретом Ленина, как перед иконой, и Николай, когда уходит в Красную армию. Переживая за сына, отец перестаёт молиться иконе Богородицы и начинает молиться портрету Ленина, но лишь после того, как отец узнал, что сын остался жив на войне, Никита полностью сменил веру, поклявшись верить лишь Ленину. Каждый вечер Никита «без слов, но горячо молился закуренному дымом портрету».

В скором времени «крестьянские избы имя Ленина сделали святым», все знали, что имя Ленина – «бог бедноты». Эти представления Никиту веселили и радовали, потому что он был уверен, что первым стал молиться Ленину именно он. Ленин стал для Никиты божеством. Когда советская власть брала с бедняков лишние налоги, Никита смотрел на портрет и желал: «Что бы Ленин знал об этом!» Крестьяне по его совету решили написать письмо Ленину с рассказом о своих проблемах потому что «он один коммунист, который заботится о нас…». Но, т.к. крестьяне узнали о болезни Ленина, они решили повременить с письмом, чтобы дать ему отдохнуть. Но однажды зимой Никита узнал о смерти Ленина и задав себе вопрос: «Разве же может Ленин умереть?» сам себе ответил: «Не верю, не верю я в это…»

         Другой автор Бядуля[10] так же использует религиозно-мифологические представления для описания событий, связанных с Лениным. В частности, смерть Ленина воспринимается поэтом «как смерть Диониса, кончина Прометея». Каждый человек величие Ленина представляет по-своему, поэтому Ленин для разных лиц становится Конфуцием, Буддой, Моисеем, Христом, Магомедом, Наполеоном, Бисмарком, Вашингтоном, Марксом. В данным случае Ленин не приравнивается автоматически к богу, здесь, скорее, подчёркивается уровень Ленина как человека, провозгласившего новую эру на Земле. Предполагаемое же захоронение Ленина должно было, по мнению Бядули, стать «Красной Меккой».

         Особый интерес представляет статья Гришина[11]. В ней достаточно ясно прописано не только то, что Ленин воспринимается в качестве бога, а ещё почему это происходит и почему это необходимо. Гришин пишет: «Ленин присутствует во всех течениях революционно-марксистской практики. Только так и нужно ставить вопрос. Ленин – есть всюду, в материалистическом (т.е. неабсолютном) значении этого предложения, как и нужно быть гению, который отпечатывается в религиозном сознании, в образе бога, рядом с Буддой, Христом и др. К слову: не случайно, что такой подход к Ленину в нынешние время вообще наиболее целесообразный: революционно-марксистский отпечаток Ленина в образе пока для нас недоступен, потому что пролетарского образа во всей силе, на которую способен пролетариат по своей природе, пока нет; вот почему чувственное восприятие Ленина, соответствующее действительности по своей силе количественно (безусловно, не качественно), мы находим только в религиозной психике. Пусть образ Ленина, как бога, – нелепый, неправдивый, но величие и сила Ленина в нём отпечатаны в полной мере».

         Т.е. автор уверен, что Ленин должен присутствовать в религиозном сознании, поскольку иное сознание у массы на тот момент не было сформировано. Образ человека с религиозным сознанием выводит в своём стихотворении и уже упомянутый Бядуля. Он пишет, что белорусская крестьянка «за душу Ленина молитву искренне шепчет, свечку ставит, что за любовь к несчастным он попадёт в рай небесный…»[12]. И вряд ли это некая фигура речи. Простые люди, не понимавшие марксистской риторики, познавали новую реальность через те представления, которые им были понятны. Религиозное видение было для крестьянской массы достаточно органичным, поэтому всё новое, которое не могло быть понятым по причине отсутствия в крестьянском понимании таких категорий, вставлялось в рамки стандартных представлений, чтобы сделаться более понятным и различимым. Не случайно и сами большевики в первые годы советской власти вели борьбу с религией в деревне путём определённого замещения стереотипов религиозного сознания. Например, появились такие явления как «красные крестины», «красная пасха» и т.д.

         Таким образом, белорусские интеллектуалы отреагировали на смерть Ленина, описав его как идеального человека, революционера, политика. Более того, они, видимо, как и многие советские интеллектуалы вывели образ Ленина равным богу, что достаточно органически укладывалось в тогдашнее массовое сознание. Как минимум, сознание белорусской деревни.

Александр Гронский