В этом году исполняется 200 лет Отечественной войне 1812 года. Юбилей одного из ключевых событий европейской истории обострил споры на предмет оценки войны для белорусов: отдельные историки и общественные деятели поставили под вопрос «отечественность» войны для Республики Беларусь, предпочитая характеризовать ее как «гражданскую», «братоубийственную». Однако за этой словесно-научной казуистикой имеется политический подтекст, считает кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин Белорусского государственного университета информатики и радиоэлектроники, заместитель заведующего Центра евразийских исследований Филиала Российского государственного социального университета в Минске Александр Гронский.

— Александр Дмитриевич, в последнее время в белорусской научной и учебной литературе на смену термину «Отечественная война 1812 года» приходит другой — «война 1812 года». По мнению некоторых историков, это определение является «более нейтральным». Сторонники нового термина мотивируют смену тем, что белорусы сражались по обе стороны фронта…

— Эта тенденция наблюдается уже давно, как минимум, с начала 1990-х годов. Хотя еще небезызвестная газета «Наша нiва», издававшаяся в начале XX века, старалась не упоминать термин «Отечественная война» по отношению к событиям 1812 года.

Если мыслить так, как мыслят сторонники смены термина, получается, что война была гражданской и для немцев (хотя у них войны с Наполеоном называются «Освободительными походами»), и для французов, ведь многие французские монархисты выехали после революции в разные страны, в том числе в Россию. При Павле I существовала даже воинская часть из французских монархистов в русской армии — корпус принца де Конде. В 1812 году был создан российско-германский легион — это немцы-перебежчики из наполеоновских войск и немецкие офицеры, служившие в российских войсках. Выходит, Наполеоновские войны можно считать гражданскими для всей Европы.

Затрагивая белорусскую тематику в 1812 году, мы попадаем в ловушку модернизации истории. Люди, которые имеют белорусское самосознание, идентифицирующие себя как белорусы, появились не в начале XIX века. В то время не мыслили категориями «белорус-небелорус». Поэтому нельзя сказать, что белорусы воевали по обе стороны фронта. Те, кто воевали, считали себя поляками, русскими, «тутэйшымi» — кем угодно, но не белорусами. Можно, конечно, утверждать, что они не подозревали, что они белорусы, но, если это так — получается, что не было никакого внутреннего конфликта. «Нейтрализация» термина — это, скорее, не научный ход, а политический. На любой войне есть люди, которые становятся на сторону противника. После Второй мировой войны это стало называться «коллаборационизмом». Не будем осуждать тех, кто перешел на сторону Франции, — люди делали свой выбор. Для перешедшей к Наполеону шляхты война действительно не была отечественной. Высший слой белорусских земель говорил по-польски, имел польское самосознание, помнил времена Светлейшей Речи Посполитой польской (это было официальным наименованием государства). Шляхта воевала вовсе не за  Белоруссию, не за какое-либо белорусское самоопределение, она сражалась за возрождение Речи Посполитой.

— Какие слои населения поддержали Наполеона, а какие Россию?

— Если говорить о польско-литовской шляхте, то она в большинстве случаев самоустранилась. В то время мыслили не этническими, даже не религиозными категориями, а сословными, подразумевая, прежде всего, преданность монарху. Империи того времени держались на том, что присягу императору давали люди разных сословий, вероисповеданий. После распада Речи Посполитой шляхта была вынуждена либо уехать, либо присягнуть русской монархии. Сложилась такая ситуация, при которой, по сути, любое сотрудничество с Наполеоном рассматривалось как измена, нарушение присяги. Большинство шляхты после разделов Польши собиралось жить в Российской империи и не видело возможности восстановления польского государства, пыталось адаптироваться к новым условиям жизни. Поход Наполеона был для польской аристократии очень заманчивым мероприятием, дававшим надежды на возрождение государства, в котором она родилась, подданными которого когда-то была. Но польско-литовское дворянство понимало, что победа Франции — далеко не факт. Во время оккупации, естественно, оно делало реверансы в сторону Наполеона, но эти реверансы были лишь попыткой выжить. Меньшая часть определилась, поддержала Наполеона. Небольшой процент составляли те, кто уже сроднился со своей новой родиной. Это либо поляки, служившие в русской армии, либо те, кому Петербург был ближе, чем Париж.

Города были, в основном, польско-еврейскими. Часть польского населения поддержала Наполеона, часть осталась равнодушной к войне. Еврейское население в большинстве оказалось на стороне российской власти.

В конце сентября я слушал доклад одного российского историка по еврейской проблеме на территориях, оккупированных французами. Он заметил следующее: дело в том, что в Речи Посполитой евреи чувствовали себя очень неуютно. Они откровенно боялись возрождения польского государства. В Варшавском герцогстве, как только появилось это государственное образование, права евреев сразу стали существенно ущемляться. Евреи, жившие в Российской империи и связанные узами родства, дружбы и прочим с евреями Варшавского герцогства, быстро сообразили, чем им всем грозит приход поляков. Российские законы их устраивали намного больше, несмотря на черту оседлости и другие ограничения.

Что касается крестьянства, большей части населения белорусских земель, то оно, опять же, или самоустранилось, или поддержало российскую власть. Войны того времени — это не современные войны, боевые действия велись на определенном участке территории. И деревни, которые находились километров за сто от мест боев, могли не испытывать тягот войны.

Если мы говорим о других крестьянах, которых затронули боевые действия, получается такая ситуация.

Во-первых, сейчас много говорят о тактике «выжженной земли», которую якобы применяла русская армия. Попытки, вероятно, где-то и были, однако и Барклай-де-Толли, инициатор тактики, и Багратион постоянно маневрировали, чтобы Наполеон не смог разбить их поодиночке. По воспоминаниям наполеоновских офицеров, когда они шли по западным губерниям, там стоял хлеб на полях. То есть о тактике «выжженной земли» говорить не приходится. На это элементарно не было времени, да и хотело ли русское командование ее применять — тоже вопрос. А вот после Смоленска проявились попытки применения этой тактики. Там русская армия соединилась и действовала более централизованно, отступала в определенном направлении, не металась по фронту.

Во-вторых, многие белорусские историки говорят почему-то о том, что крестьяне жаждали освобождения от крепостного права и поэтому поддержали Наполеона. А когда речь заходит о великорусских крестьянах, то заявляют, что они не поддержали Наполеона, так как православная церковь признала его антихристом, и на крестьян это действовало. Однако на белорусских крестьян эта информация тоже распространялась. Да, нужно учитывать, что тогда наше население в основном было униатским, но уже в конце XVIII века большинство униатских священников выступило против латинизации унии, что подтолкнуло их к использованию православных служебных книг и т.д. Униатская церковь стала ближе к восточной. Были демонстративные попытки показать, что униаты — не католики, что униатство — «русская вера». Поэтому непонятно, почему великорусские крестьяне не видели в Наполеоне освободителя от крепостничества, а белорусские — видели. Кроме того, с католической церковью у Наполеона также не все было гладко. Необходимо учитывать и то, что «Великая армия» не имела сформированной тыловой службы. Фуражиры и мародеры, которым чего-то не хватало, не вызывали радости у местного населения. Наполеоновские войска сами настроили против себя местное население. К слову, грабили, в основном, не французы. Они были все время в первых рядах, а в тылу находились немецкие, польские, испанские части.

— Каков был размах партизанского движения в Беларуси?

— Сначала давайте разберемся с терминами. В 1812 году партизанскими называли только армейские отряды, действовавшие в тылу противника. Понятие «партизан» в отношении гражданского населения, сражающегося на оккупированной территории, появилось лишь в первой половине ХХ века, а закрепилось и стало доминировать после Великой Отечественной войны. Поэтому мы сейчас говорим «партизаны» по отношению к 1812 году, имея в виду современное, широкое значение.

Массовое крестьянское сопротивление — это миф, созданный советской историографией. Но, безусловно, крестьянские выступления были, причем достаточно активные. И здесь прослеживается интересный момент. Если мы будем рассматривать Подмосковье или Смоленскую губернию после взятия Москвы, то это были районы действия армейских партизанских отрядов. Крестьяне великорусских губерний зачастую стимулировались к активным действиям дворянами, армейскими партизанами, которые заходили в деревни, объясняли тактику ведения партизанских действий. Российские губернаторы выступали с обращениями к крестьянам с призывом создавать отряды самообороны против французских войск и русских мародеров, дезертиров. Западнее Смоленска армейские отряды не действовали, так как не хотели отрываться от Тарутинского лагеря. Администрация здесь была оккупационная, дворянство не призывало народ к сопротивлению. Он сам начал сражаться с французами. На эту низовую активность, по непонятной причине, не обращают внимания. Белорусские крестьяне не такие уж боевые, чтобы сразу за оружие хвататься. Так до чего нужно было довести людей, чтобы они стали создавать партизанские отряды? И вопрос даже не в численности, а в низовой активности, никем не стимулированной. Причем крестьяне белорусских губерний делали то же самое, что и крестьяне великорусских губерний. Почему великорусское крестьянское сопротивление можно называть партизанским движением, а белорусское нельзя — совершенно непонятно. Да, подмосковные крестьяне были активнее, потому что знали — рядом находится русская армия, которая им поможет, помещики разрешали идти воевать с оккупантами. У нас выбор был намного серьезнее, никто уходить партизанить не разрешал, польско-литовская шляхта была настроена либо нейтрально, либо поддерживала «императора всех французов». Частыми случаями были обращения шляхты к оккупационной администрации с просьбой о военной помощи против своих же крепостных.

— В современной российской и белорусской историографии существует мнение, что Наполеон нес свободу от крепостничества…

— Во время Великой Отечественной войны Гитлер тоже говорил, что он несет «свободу от большевизма». Одно дело заявить — надо же войну начинать благородными заявлениями! А другое — сделать. У Наполеона было достаточно времени, чтобы отменить крепостное право на оккупированных территориях. Тем более наши земли рассматривались в качестве будущей территории Польши. Но он этого не сделал. Отмена крепостного права в Варшавском герцогстве была, вероятнее всего, попыткой привлечь на свою сторону крестьян соседних государств, этакий элемент информационной войны. Наполеон стремился представить Францию в качестве «носительницы свободы». Да, он принес гражданский кодекс в Италию, но это не помешало французским офицерам разграбить итальянские музеи. До сих пор в Лувре находятся экспонаты, вывезенные наполеоновскими войсками из Италии. Кроме того, отмена крепостничества могла взбудоражить русское крестьянство. А народной вольницы боялись все: и русский, и французский императоры.

— Небезызвестный Анатолий Тарас охарактеризовал воссозданное Наполеоном Великое Княжество Литовское как «автономное государство в общеевропейское империи Наполеона» со своей армией, жандармерией, полицией. На его взгляд, будущее нового государства было схоже с будущим Варшавского герцогства. Было ли в планах «императора всех французов» создание независимого «белорусского» ВКЛ?

— Что касается ВКЛ и его временного правительства, то оно сразу же вошло в состав Генеральной конфедерации Королевства Польского (у нас ее почему-то необоснованно называют Генеральной конфедерацией 1812 года). Следовательно, шляхта, члены временного правительства поддержали идею возрождения Польши. Даже не Речи Посполитой, а именно Королевства Польского, куда вошло бы и Великое Княжество Литовское. Пехотные и уланские полки ВКЛ получили нумерацию вслед за нумерацией полков Варшавского герцогства, то есть их рассматривали как часть польских войск. У военных была польская военная форма, только вместо белого орла была «Погоня», территориальный символ. Шляхта воспринимала ВКЛ не как Белоруссию, даже не всегда как Литву, а как восточную Польшу, «Новопольшу». Название это не прижилось, но его пытались ввести в конце XVIII века. Так что о независимости Великого княжества речи не шло. Конституция 3 мая 1791 года провозглашала Речь Посполитую унитарным государством, так что такой вариант будущей державы был вероятнее всего. Во временном правительстве не было сторонников автономии или независимости, в противном случае они не вступили бы в Генеральную конфедерацию.

— Французская историография и некоторые историки в Республике Беларусь (к примеру, Голденков), считают, что в войне победил «генерал Мороз», то есть победила зима, а российская армия только добивала обмороженных французов.

— По поводу «генерала Мороза» есть хорошее графическое изображение — потери французов и температуры воздуха, — составленное французскими историками. Так вот морозы начались после того, как остатки «Великой армии» переправились через Березину. До этого в России была европейская зима. Не думаю, что французские солдаты страдали при минус пяти. Это подчеркивают в мемуарах и французские генералы, и русские. Когда говорят о «генерале Морозе» — это не что иное, как попытка оправдать катастрофу Франции или просто стереотипное мышление европейцев о России. Что касается последней книги Голденкова, то российский историк Андрей Попов написал разгромную рецензию на нее, в которой показал, что Голденков скорее публицист-романтик, нежели историк. Подобные публицисты-романтики — Тарас, Деружинский, Голденков — просто берут какую-то идею и подгоняют к ней факты.

— Кто и зачем фальсифицирует историю Отечественной войны 1812 года?

— Пересмотр итогов Отечественной войны — явная политическая акция. В головах многих политических деятелей и связанных с ними историков до сих пор действует установка начала 1990-х годов — «Россия — враг». Задачей является формирование образа врага, им нужно доказать, что белорусы и русские — два совершенно разных народа, с разной историей и культурой. И отмена термина «Отечественная война 1812 года», на мой взгляд, является плодом подобной политизации.

Газета 7 дней

Алексей Еловик, корреспондент газеты «7 дней»