В конце 50-х – первой половине 60-х гг. XIX в. в российской публицистике  активно дискутировался вопрос о статусе формирующегося украинского литературного языка. Обсуждение этой проблемы было обусловлено, с одной стороны, польским восстанием 1863-1864 гг. и, с другой стороны, появлением украинского национального движения. В этом контексте рассматривался и вопрос о белорусском языке. Следует сразу оговориться, что в этот период белорусского литературного языка еще не существовало. Функции межличностного общения среди крестьян, мещан, части малоимущей шляхты, обеспечивала система локальных белорусских диалектов.

В газете «День», издававшейся известным славянофилом И.С. Аксаковым, также немалое место отводилось обсуждению языковой проблемы в западных губерниях Российской империи. Среди постоянных авторов популярной газеты был и белорусский историк М.О. Коялович. В его публицистике, наряду с вопросами политической, религиозной и этнокультурной жизни Северо-Западного края, затрагивалась и тема белорусского языка.

Белорусский язык определялся М.О. Кояловичем как наречие, которое «при неоспоримо русском строе, представляет собой однако поразительную середину между русским и польским языком» [1, c. 7]. Интересно, что эта языковая особенность, по мысли историка, наряду с социальными факторами, обусловила «изменчивость своему родному элементу» и стремление «пересоздаться в кого угодно – в великоруса или поляка, лишь бы как-нибудь выйти из тяжелого положения» [1, с. 7]. Одним из первых в этнографии М.О. Коялович предложил использование белорусских диалектов в качестве основного признака для определения этнической территории белорусского населения. Так, в статье «Давайте книг для западно-русского народа, или бросьте все заботы об открытии для него школ» автор отметил, что «под именем Белоруссии я разумею более обширное пространство и больше народа, чем как обыкновенно у нас понимают. Я разумею здесь все то племя, которое говорит белорусским наречием и раскинуто на пространстве Витебской, части Могилевской губ., Минской губ., большей части Гродненской, Виленской и отчасти Ковенской губернии» [2, с. 2]. Не меньшее, если не большее, значение имеет тот факт, что историк, по всей видимости, первым в журналистике обратил внимание на вытеснение белорусского языка польским из дополнительного богослужения католической церкви. В результате белорусский крестьянин-католик молился в костеле «на польском языке, а не на его родном белорусском», причем «несправедливость этого вторжения польского языка так туго понимается» [3, с. 11] общественностью. Осуждая использование поляками школы как средства полонизации восточнославянского населения, М.О. Коялович в качестве положительного примера противопоставлял постановку учебного дела российскими властями в Северо-Западном крае. В частности, он писал, что «в открываемых школах, при Русском обучении, дан свободный простор местному наречию, народному, - учителя должны как можно чаще объясняться с учениками на местном наречии и в букваре, составленном для этих школ, помещено не мало Белорусских статей рядом с Русскими» [3, с. 11]. Таким образом, автор допускал использование белорусских диалектов на начальных стадиях обучения.

Однако наибольший интерес представляет мнение публициста по вопросу о  соотношении с русским литературным языком белорусских говоров и возможного будущего языка литературы, созданного на их базе. М.О. Коялович не был противником литературной обработки как белорусского, так и украинского языков. Например, в одной из своих статей он так отзывался о возможности создания иных восточнославянских литературных языков: «Пусть себе идет и развивается грамотность и Литовская и Белорусская и Малороссийская, но пусть ни одна из них не забегает, как выскочка, вперед насущных потребностей, вперед сознания народа и вперед Русской грамотности, которой им не заменить никаким образом. Пусть идут себе вместе без вражды и зависти и оставят суд над собою и успех свой будущему» [4, с. 5]. В число насущных потребностей народа, по мнению историка, входили борьба с польским влиянием и полонизацией, необходимость восстановления достойного положения православного духовенства и улучшения народной нравственности, обеспечение образования крестьянского населения. Удовлетворение этих потребностей было возможным лишь с сохранением в Северо-Западном крае ведущего значения русского литературного языка как языка «высокой культуры», языка науки и образования. В этой связи украинофильские проекты по переводу на украинский язык преподавания в учреждениях Министерства народного просвещения в малороссийских губерниях относились М.О. Кояловичем в число «утопий, забегающих вперед истории и потому ненужных народу или даже насилующих его» [4, с. 5]. Таким образом, развитие белорусского литературного языка (белорусской «грамотности») допускалось М.О. Кояловичем, однако только в том случае, если новый «книжный» язык не претендовал бы на место русского литературного языка и подмену его культурных функций, не выступал в качестве конкурента, исключающего в перспективе совместное существование. Кроме того, необходимо отметить важную особенность в восприятии М.О. Кояловичем русского языка. Последний воспринимался не только с прагматичной точки зрения (язык образованности), но как родной для белорусов язык, поскольку его формирование происходило под воздействием литературного языка Великого княжества Литовского. В частности, в примечании к статье «Люблинская уния Литвы с Польшей» М.О. Коялович писал: «При наших занятиях по истории унии церковной, мы имели довольно случаев оценить способность тогдашнего литературного языка Западно-русского к высокому развитию, и очень желали бы, чтобы об этом возник серьезный спор. Мы с удовольствием прочитали во 2 № газ. День, в статье г. Ламанского, указание на этот факт, как Западно-русское наречие, вместе с Восточно-русским, влияло на образование настоящего Русского литературного языка. Филологическое и особенно историческое разъяснение этой встречи двух сродных элементов имело бы у нас огромное значение в настоящее время» [5, c. 9]. При описании полесского региона автор специально отметил, что «речь во многих местах этой страны носит на себе ясные доказательства общерусского объединения, ниспровергающие все доводы сепаратизма и мечты о нем» [6, с. 5]. В качестве доказательства приводился тот факт, что смешение в этом лингвистическом пограничье диалектов белорусского и малороссийского наречий сделало речь жителей края похожей «совершенно на великорусскую» [6, c. 5]. Современный русский литературный язык рассматривался историком как общий для всего восточнославянского населения, поскольку в его создании принимали активное участие не только великороссы, но и белорусы и малороссы. Средневековый литературный язык Великого княжества Литовского («проста мова») был способен к дальнейшему развитию как язык «высокой культуры», однако его лингвистическая эволюция была насильственно прервана в результате образования Речи Посполитой. Так, М.О. Коялович указывал на то, что до Люблинской унии 1569 г. «в Литве, - господствующим языком – официальным и в большей части народа – был язык Славяно-Русский», который после «соединения Литвы с Польшей, … был насильственно загублен, остановлен в своем нормальном развитии и остался только языком простого народа» [5, c. 9].

Таким образом, в своей публицистике М.О. Коялович, которого в отечественной историографии называют теоретиком «западнорусизма», допускал возможность создания белорусского литературного языка, однако был категорическим противником противопоставления «мовы» и русского языка с целью вытеснения последнего из образования и остальных областей жизни. По мысли историка лишь несравненно более развитый русский язык был в состоянии обеспечить образовательные и культурные потребности восточнославянского населения западных губерний и противостоять его полонизации. Кроме того, выбор в пользу русского языка обусловливался не только  прагматическими соображениями, но и тем, что на его развитие существенное влияние оказала литературная традиция Великого княжества Литовского.

Литература

1. Коялович М.О. О расселении племен Западного края России, по поводу атласа г. Эркерта // День. 1863. № 20. С. 4-9.
2. Коялович М.О.  Давайте книг для западно-русского народа, или бросьте все заботы об открытии для него школ // День. 1863. № 6. С. 2-4.
3. Коялович М.О.  Известия из Белоруссии // День. 1862. № 46. С. 11.
4. Коялович М.О. По поводу указа сенату 31 марта, о даровании амнистии поднявшим оружие против правительства в Западных губерниях // День. 1863. № 15. С. 1-5.
5. Коялович М.О. Люблинская уния Литвы с Польшей // День. 1861. № 11. С. 8-12.
6. Коялович М.О. Исторические воспоминания по поводу пинских братств // День. № 52. С. 4-5.

Александр Киселев

Опубликовано: Личность-слово-социум: материалы 6-ой Междунар. науч. – практ. конф.,
19-20 апреля 2006 г., г. Минск: в 2 ч. / отв. ред. В.В. Фалалеев – Мн.: Паркус плюс,
2006. – 260 с. – Ч. 2. – С. 36–39.
Материал для публикации на сайте "Западная Русь" предоставлен автором.