Интерес к личности митр. Киевского Михаила Рагозы обусловливается, конечно, его участием в деле заключения Брестской унии. Трудно предположить, как совершилась бы она без согласия митрополита. Известно, что он не был главным двигателем церковной унии и стал ее участником в силу обстоятельств. Их изучение, однако, невозможно без целостного представления о его деятельности, краткой характеристикой которой и является настоящий опыт.
Долгое время биография митр. Михаила Рагозы была достоянием общих трудов по истории унии и не становилась предметом самостоятельного исследования. В справочных изданиях, конечно, давались краткие сведения о его жизни. Здесь следует упомянуть статью кс. Болеслава Кумора в «Польском биографическом словаре»[1], написанную без всестороннего привлечения известных источников и русской литературы предмета с погрешностями в датах и ссылках.
Не так давно появились специальные статьи о митр. Михаиле Рагозе в связи с его отношением к Брестской унии украинского профессора Леонида Тимошенко и известного польского исследователя Томаша Кемпы, которые неоправданно преувеличивают его лидерские качества[2]. На отношение митрополита к унии также обращал свое внимание российский ученый Михаил Дмитриев[3]. Связи Рагозы с братским движением анализировала Светлана Лукашева[4]. Основным источником сведений о жизни и деятельности митр. Михаила Рагозы являются архивные материалы. Долгое время архив униатских митрополитов находился в Новогрудке, пока не начался разбор этих документов в нач. XIX в. и они частью были перевезены в Брест, частью в Вильно[5], затем в Санкт-Петербург. Документы, касающиеся жизни и деятельности митр. Михаила Рагозы опубликованы в четвертом томе Актов Западной России[6], много дополнительной информации находится также в разных томах Археографического Сборника Северо-Западной Руси[7], в Архиве Юго-Западной России[8], значительная часть архивных подлинников и древних копий хранится в Архиве униатских митрополитов в Санкт-Петербурге[9].
Краткость места не позволяет подробно и последовательно изложить основные вехи жизни митр. Рагозы, поэтому следует систематически охарактеризовать основные направления его деятельности.
Родился будущий митрополит в семье шляхтича Минского воеводства Василия Стефановича Рагозы и его первой жены Марины ок. 1540 г. Василий Рагоза дослужился до высокого для шляхтича воинского чина надворного хорунжия и участвовал в подписании Люблинской унии 1569 г. От второго брака с Авдотьей Михайловной у него были еще два сына — Иван и Юрий, имеются также сведения о двух дочерях — Марине и Анне. Из завещания Василия Рагозы от 12.12.1578. узнаем, что Михаил и Юрий побывали в московском плену, видимо, во время Ливонской войны и были выкуплены за 200 коп грошей литовских[10]. В родовом имении Рагоз Хотенчицах (Вилейский район), часть которого досталась Михаилу по наследству, находилась церковь Рождества Богородицы. Достоверно не известно, где он получил свое образование, очевидно, не в католических учебных заведениях, поскольку не умел читать по-латински[11], однако умение писать по-польски и по-русски пригодилось ему на службе у волынского воеводы Богуша Корецкого в качестве писаря. 17.02.1579. король Стефан Баторий по ходатайству митр. Илии (Кучи), минского каштеляна Яна Глебовича, некоторых урядников и шляхтичей Минского повета (среди которых можно подразумевать не только его братьев, но и родственников его дяди по отцовской линии Григория Рагозы, бывшего одно время минским земским судьей) пожаловал земянину Михаилу Рагозе минский Вознесенский монастырь с условием принятия монашества. В королевской грамоте он характеризуется «заховалым в учтивости, статечности, богобойности и в письме святом умелым»[12]. Прежний держатель Вознесенского монастыря Достоевский был иноверцем, интересовавшимся только монастырскими доходами, отчего обитель находилась в весьма запущенном состоянии[13], кроме того, лежащие вокруг нее земли были страшно им опустошены[14]. Большие связи Рагозы и хорошее о нем впечатление расположили слуцких князей Олельковичей Юрия, Яна-Симеона и Александра 10.07.1582. дать ему в держание Слуцкий Троицкий монастырь, согласно завещанию матери. В княжеской жалованной грамоте он называется «человеком годным и в Законе Греческом досконале ученым и добре сталым»[15]. О покровительстве Рагозе князей слуцких и в дальнейшем свидетельствует удовлетворение его просьбы от 24.05.1589. о защите крестьян Троицкого монастыря от земянина Ивана Летковского[16] и передача 20.05.1589. Троицкому монастырю Никольского Мороцкого монастыря (Житковичский район). Правда, за владение последним пришлось вести долгую тяжбу[17]. Назначение архим. Михаила Рагозы на Киевскую кафедру от 27.06.1589., совершенное королем Сигизмундом III по представлению «панов-рады и рыцерства Великого Княжества Литовского», говорит уже о более высоком покровительстве кандидата, в частности, от воеводы киевского Константина Острожского и воеводы новогрудского Федора Скумина-Тышкевича[18]. Автор известного полемического сочинения «Перестрога» свидетельствует, что патриарх Константинопольский Иеремия II полностью полагался на правильность выбора православной знати, говоря: «Аще достоин есть, по вашему глаголу буди достоин, аще ли же несть достоин, а вы его за достойного удаете, аз чист есьм»[19]. Впрочем, за Рагозой не числилось каких-то провинностей. Его выбор в такое неспокойное время обусловливался услужливым характером кандидата. 1.08.1589. в Вильно Михаил Рагоза был посвящен в сан митрополита с титулом «Ахиепископ Митрополит Киевский и Галицкий и всея России (др. вар. Русии)» и получил грамоту патриаршую, подтверждающую права его духовной власти[20].
Само избрание судило митр. Рагозе стать образцом пастыря для своей волнующейся паствы. Однако он не поднялся в этом отношении выше своего времени. Для ближайшего устранения обрядовых беспорядков в западнорусской митрополии патриарх Иеремия II вручил Рагозе целый список «дел»: особое почитание пасхальных яств с употреблением молитв, освящение пирогов в честь Богородицы, почитание пятницы вместо воскресенья[21]. По этому поводу 20.06.1590. на духовном соборе в Бресте была издана запретительная грамота на указанные обычаи, а в следующем году она была отпечатана во Львове[22]. В этих мероприятиях митрополит принимал самое деятельное участие. Однако за подобными беспорядками, которые бросались в глаза греческому патриарху, скрывались гораздо более серьезные и более глубокие болезненные явления: разорение монастырей и оскудение монашеской жизни, уставная неразбериха, двубрачие священников, общая грубость нравов, невежество и многое другое. Решение о ежегодном проведении в Бресте духовных соборов для разбирательства имеющихся конфликтов и устранения непорядков, которое митрополит неукоснительно выполнял, во многом свидетельствует в его пользу[23]. Но поставленный на высокую кафедру представительным мирским избранием владыка не обладал независимым характером, а делал все с оглядкой на своих сильных покровителей.
В отдельных его грамотах можно найти указания на обязанность улучшения духовного образования вроде известного места из окружного послания о помощи типографии львовского братства от 20.10.1592.: «Учение святых писаний зело оскуде паче же словенского российского нашего языка, и вси человецы приложишася простому несовершенному лядскому писанию и сего ради в различныя ереси впадоша»[24], или в другой грамоте по тому же поводу: «Да соберется расточенное Христово стадо и созиждутся пространно церковныя храмы, и да будут школы совершеннаго грамматическаго греческого и словенского языка ко научению церковныя потребы»[25]. Однако высказывая столь явное понимание нужды в духовном знании и образовании, сам митр. Михаил Рагоза не оставил после себя никаких литературных богословских или проповеднических трудов, если не считать отдельных высказываний вроде декрета от 2.06.1594. с обличением «евномианской ереси», т.е. изображений Бога Отца, со ссылками на авторитеты прп. Иоанна Дамаскина, свт. Григория Двоеслова и «Маргарит» свт. Иоанна Златоуста[26].
Темами, которые были для него гораздо ближе богословия и науки, являлись дела о церковных имуществах и обидах подчиненного ему духовенства от светских людей. К делам первого рода можно отнести его заботы о минском и слуцком монастырях, попечение о которых он не оставлял и во время своего митрополичьего служения, почасту посещая их. Так, в письме Федору Скумину от 20.01.1595 он просил его ходатайства о назначении в минский Вознесенский монастырь своего ставленника, игумена Паисия[27], добился для него права на владение селом Тростенцом[28], затем защищал имения монастыря по р. Цне от князя Александра Крошинского и получил обещание возмещения убытков 4.06.1599[29]. Для строительства церкви Троицкого монастыря увещал слуцких обывателей доставить лес для сруба в послании от 14.12.1591[30]. Известен целый ряд его тяжб в защиту митрополичьих имений[31], среди которых одно из самых трудных против нареченного киевопечерского архимандрита Никифора Тура[32]. В последнем случае митрополит даже присвоил себе 1300 коп грошей литовских, присужденных по мировой сделке Никифору Туру князем Александром Полубенским и приказал отнять монастырские документы у его поверенного, инока Арсения, причем последний был избит слугами митрополита[33]. Послушные священники из других епархий могли найти защиту в лице Рагозы, как свидетельствует об этом его письмо еп. Кириллу Терлецкому от 24.04.1595. о помощи свящ. Родиону Стефановичу, и не только ему, но и всем духовным, чтобы были свободными в их фундушах церковных[34]. Затяжные судебные разбирательства были самым обыкновенным делом в то время. Следует заметить, что на высокое положение митрополита обращалось мало внимания. Так, «нареченный архимадрит» печерский Никифор Тур на первый позов митрополита получить посвящение ответил: «Отцу митрополитови ничего до меня, нехай он назирает порядок у себе в Новогрудку, а не тут»[35]. В последствии, униатский супрасльский архимандрит князь Масальский Иларион вспоминал, что пока у короля не выхлопотали привилей для духовенства, чтобы не судиться в светских, но в смешанных судах, ктиторы бессовестно распоряжались церковными имуществами и тянули в суды самого митрополита[36]. В качестве примера можно привести обращение Рагозы к Ивану Билинскому о подаянии для выкупа пленных у татар в 1597 г., и здесь же разбирается жалоба на митрополита в укрывательстве беглого холопа[37].
Отношение митр. Михаила Рагозы к церковным братствам до заключения унии — в целом благоприятное. В противостоянии еп. Гедеона Балабана и Львовского братства митрополит явно принимает сторону последнего. Он лично бывал во Львове и наладил непосредственные контакты с братством, налагал прещения на его противников Ивана Рудьку со товарищи[38], Ивана Минцовича и др.[39], лишал церковного общения самого Балабана[40]. Духовенство же братское брал под свое особое покровительство[41]. Кроме того, Рагоза учреждал братства и в других городах, например, при церкви Преображения в Люблине 28.06.1594[42].
Его отношения с братством Виленским были, однако, осложнены раньше других в связи с делом проповедника Стефана Зизания. Сам митр. Рагоза состоял почетным членом этого братства[43] и защищал его от вмешательства виленского магистрата в 1594 г.[44] Но проповеди Стефана с осуждением унии и католичества стали разглашением такого дела, от открытого осуждения которого митрополит хотел всячески воздержаться. Достойно замечания, что 24.01.1591. Рагоза дал свою благословенную грамоту львовским дидаскалам Стефану и Кириллу с правом проповедовать в любой церкви с разрешения настоятеля[45]. Но после появления Стефана Зизания в Вильно отношения с братством стали осложняться вплоть до запрещения ему проповедовать и осуждения его вместе с другими братскими священниками на соборе в Новогрудке 27.01.1596[46]. На этом примере хорошо видно, как митр. Михаил Рагоза ревностно оберегал права своей иерархической власти. Этот мотив проступает в его отношении к братствам достаточно ясно. В один и тот же день (1.09.1595.) он пишет два послания. В первом обращении, адресованном Львовскому братству с намеком на публикацию, он открыто отвергает унию[47] в то время, когда его участие в ее подготовке сделалось хорошо известным и получило официальное одобрение короля. В другой грамоте он запрещает виленских священников за сопротивление его пастырской власти как отступника[48]. Отношения с братствами постепенно достигнут наивысшего накала, когда Рагоза, провозглашая унию, будет упирать на свою архиерейскую власть.
Его вступление на митрополичью кафедру сопровождалось присягой Константинопольскому патриарху. Однако последний оставил поначалу на правах своего экзарха еп. Кирилла Терлецкого, что было крайне неприятно для митрополита. Когда в ходе борьбы Львовского братства с местным еп. Балабаном были сфабрикованы фальшивые патриаршие грамоты о низложении митр. Рагозы[49], который обвинялся в неканоническом единоличном возведении в сан еп. Перемышльского Михаила Копыстинского, в разрешении священнодействовать второбрачным священникам и во вмешательства в дела чужой (Львовской) епархии. Митрополит оказался в очень сложном положении, и Львовское братство не замедлило сделать доклад патриарху о смутах в Киевской митрополии[50]. Очевидно, одной из причин согласия Рагозы на унию было желание избежать ответственности за церковные неустройства и переложить ее на самого патриарха. По свидетельству «Ектезиса», в 1593 или 1594 г. Рагоза был действительно временно запрещен им за то, что не исправлял беззаконной жизни духовенства, и именно по этой причине решился отступить от него на унию вместе с другими епископами[51]. В самом деле, на одном из этапов ее подготовки в декабре 1594 г., когда появились первые следы участия в унии митр. Михаила Рагозы, в епископской грамоте королю Сигизмунду III чувствуется обида на восточных патриархов, которые якобы интересуются только подаяниями, не защищают свою русскую паству от иноверцев и не выполняют свои пастырские обязанности[52]. В то же время митрополит передает через еп. Кирилла Терлецкого гетману Яну Замойскому свои условия унии, среди которых упоминается просьба оставаться ему на кафедре «до живота» и не придавать силы «неблагословенным грамотам» от патриархов[53].
На начальном этапе подготовки унии митр. Михаил Рагоза отстаивал «юрисдикционный» взгляд на нее как на переход из юрисдикции патриарха Константинопольского под «зверхность» римского папы[54]. В епископской грамоте, составленной в декабре 1594 г. есть его приписка о сохранении в унии восточных «обрядов, церемоний и сакраментов», правда, с оговоркой исправить некоторые определенные «артикулы», которые мешали бы единству с Римом[55]. Говоря об условиях унии гетману Замойскому в это же время, Рагоза просит не только защиты от восточных патриархов и обеспечения своего сана до конца жизни, но и места в сенате на правах католических бискупов[56]. Вместе с тем, митрополит долго не решается поставить свою подпись на епископских грамотах об унии и уклоняется от переговоров с еп. Ипатием Потеем. Письма к нему Потея и переписка с Федором Скуминым открывают и объясняют его колебания[57]. Епископы-сторонники унии выставляют на вид митрополиту, что это дело уже решенное королем и всеми другими епископами, что его власть от принятия унии только укрепится. Митрополит, со своей стороны, характеризует все это как дело новое, на которое без совета православных магнатов, духовенства («собратий») и «позволенья посполитых людей» не может отважиться. Он даже высылает Федору Скумину, имеющиеся у него грамоты и условия унии. Сообщает также, что с королевской стороны за принятие унии обещаны разные милости, а в случае отказа — немилость и стеснения. Он смущается, что даже его оставление митрополии ничего не изменит, потому что митрополия обещана при таком ходе событий одному из активных сторонников унии — еп. Луцкому Кириллу Терлецкому. В результате всех этих колебаний Рагоза соглашается на унию и подписывает соборное прошение от 12.06.1595[58]. Король Сигизмунд III, убедившись из «писанья» и «устного посольства» Потея и Терлецкого в верности митрополита делу унии, посылает Рагозе свою грамоту с выражениями своего удовлетворения и просьбы довести начатое дело до конца[59]. Однако все эти негласные переговоры об унии встретили сильный протест князя Константина Острожского в его знаменитом послании[60]. Здесь уния представляется злодейством наподобие предательства Иудова. В письме к Федору Скумину от 19.08.1595. Рагоза пытался отвести от себя подозрение за участие в деле унии, написал вскоре об этом окружное послание и оправдывался перед Константином Острожским, предлагая ему даже свое содействие, и советуя собирать подписи против соединения с Римом[61]. Но митрополит уже потерял доверие, отрезая ему всякие пути к отступлению, католические духовные открыто говорят православным о его подписке на унию[62]. Прещениями братских виленских проповедников Рагоза пытается прекратить слухи о своем принятии латинства[63] (как известно, он твердо настаивал на сохранении веры и православных обрядов неизменными).
На Брестском соборе в ноябре 1596 г. митр. Михаил Рагоза находился под постоянной опекой сторонников унии[64]. Давая свой ответ на третье посольство православных депутатов, он сказал: «Что сделано, то уже сделано, и иначе быть не может; хорошо или худо мы поступили, но мы отдаемся Западной Церкви»[65]. 8.10.1596. митрополит, пять епископов и несколько духовных лиц провозгласили церковную унию. В тот же день делегаты восточных патриархов и два других западнорусских епископа с членами православного духовного собора издали грамоту с лишением сана митр. Михаила Рагозы и его единомышленников[66]. Таким образом в Киевской митрополии совершился раскол.
Заканчивая Брестский собор, митр. Михаил Рагоза и униатские епископы издали грамоту, в которой лишали сана всех духовных лиц, не принявших унию[67]. После собора в своем письме к новогрудскому воеводе Федору Скумину 10.10.1596. митрополит возлагает всю вину за начавшийся раздор на князя Острожского[68]. С этого времени начинается деятельность митрополита по насаждению унии. Он продолжает свои жалобы королю на братских священников в Вильно[69], пытается обратить на унию Троицкий монастырь[70], а также вступить с помощью короля во владение Киево-Печерским монастырем[71]. Опять с помощью короля утверждал он свою духовную власть в Мозыре[72]. Трудности, с которыми сталкивался Рагоза при утверждении унии открывает, например, его жалоба 3.03.1597. на минских бургомистров, которые насильно задержали его вместе со священниками и не допустили в соборный храм города, пока не вынесли оттуда золотые, серебряные и другие сосуды и утварь[73]. Обычным образом действия митрополита было назначение старшими священниками в городах униатов. В Слуцке, например, он назначил протопопом Афанасия Спасского 15.06.1598. Однако самому Рагозе пришлось столкнуться в Слуцке с таким противодействием, когда православные забросали его карету камнями, что через четыре месяца свой приказ повиноваться священнику-униату ему пришлось повторить[74]. Таким же образом он приказал передать духовную власть в Троках свящ. Филиппу Ивановичу[75]. Вследствие каких-то угроз князя Острожского Рагозе якобы приходилось даже опасаться за свою жизнь[76].
Известный православный полемист Иоанн Вишенский намекал, что митрополит принял сан и перешел в унию из корыстных побуждений. Обращаясь к епископам-униатам, он писал: «Не ваши ли милости болшей ныне маете, нежли первей есте имели, и богатшими и пышнейшими есте, нежли перво есте были? … Так же и его милость арцибискуп, коли простым Рогозиною был, не знаю, если и два слуговины переховати на службу свою могл, а ныне личбою перебежит и десяток»[77]. Конечно, в этом отношении митр. Михаил Рагоза ничем не отставал от других западнорусских епископов, чуждых подлинной монашеской жизни и более склонных к шляхетским и панским привычкам. Не удивительно, например, что определенную часть церковных имений митрополит сдавал в аренду[78]. Не исключая тех или иных корыстных побуждений, столь свойственных человеческой натуре, следует сказать, что Рагоза и не мог стать подлинным духовным лидером по слабости своего характера. Избранный на церковное служение благодаря своим связям, он не обладал достаточным уровнем канонического сознания, будучи лишь искренно привязанным к православной вере и обрядам. Ему немало пришлось оберегать свою митрополичью власть, но опору для нее он искал во внешних силах, что и обусловило, в конце концов, его согласие на унию.
Митр. Михаил Рагоза умер между 18 июня и 15 августа 1599 г. Существуют две версии о его отношении к унии перед кончиной. Католические авторы утверждают, что он был верен унии до смерти и даже хотел совершить поездку в Рим[79]. По другой версии, представленной в Палинодии Захарии Копыстенского (1622 г.), митрополит о своем переходе в унию сильно жалел, увлекшись в ней лишь «честью и славой мира сего как хлебом», но перед смертью звал православного священника, которого к нему не пустили[80].
выступление на конференции, посвященной
св. прав. Софии Слуцкой 3 мая 2012 г.
[1] Polski słownik biograficzny. — Wrocław. 1987. — T. XXX/3 — Radziwiłłowa Anna — Rajewski Zdzisław. — S. 453—457.
[2] Тимошенко Л. Михайло Рагоза і Берестейська унія // Київська старовина. —2000. № 5.— С. 96—105. Kempa T. Metropolita Michał Rahoza a unia brzeska. T. 2. — «Klio»: 2002. S. 48—100.
[3] Дмитриев М.В. Между Римом и Царьградом: генезис Брестской церковной унии 1595-1596 гг. — М., 2003.— С. 225—229.
[4] Лукашева С.С. Миряне и Церковь: религиозные братства Киевской митрополии в к. XVI в. — М., 2006. — С. 229—238, 240—243, 269.
[5] В своем письме от 22.06.1824. Николаю Румянцеву преподаватель Виленского университета Иван Лобойко говорит, что видел до 300 документов из архива митр. Михаила Рагозы в Вильно. Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете. — М., 1864. — кн. II — С. 45.
[6] Акты Западной России. — СПб., 1851. — Т. IV.
[7] Археографический сборник документов, относящихся к истории Северо-Западной Руси. — Вильна. 1867—1905. — Т. I—XIII.
[8] Архив Юго-Западной России. — Киев, 1859 — 1883. — Т. I. — Ч. 2—10.
[9] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — СПб., 1897. — Т. I.
[10] Там же. — С. 42 — 43. О сестре Марине: Археографический сборник документов. — Т. VI. — С. 287.
[11] Как свидетельствует об этом сам в письме воеводе Федору Скумину 19.05.1595. (АЗР. — Т. IV. — № 80 — С. 113).
[12] АЗР. — Т. III. — № 110 — С. 240—241.
[13] Акт ввода в монастырь и его описание опубликованы: Собрание древних грамот и актов городов Минской губернии, православных монастырей, церквей и по разным предметам. — Мн., 1848. — № 27,28 — С. 32 — 36.
[14] Археографический сборник документов. — Т. XIII. — С. 15.
[15] АЗР. — Т. III. — № 132 — С. 272.
[16] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — Т. I. — С. 57.
[17] Там же. — С. 102.
[18] АЗР. — Т. IV. — № 19 — С. 25—26.
[19] Там же. — № 149. — С. 206.
[20] Там же. — № 20. — С. 27.
[21] Там же. — № 22. — С. 29.
[22] Там же. — № 22. — С. 30—31.
[23] Подробнее о Брестских соборах и участии в них митрополита см. напр.: Дмитриев М.В. Указ. Соч. — С. 120—130.
[24] Там же. — № 32 — С. 42.
[25] Monumenta Confraternitatis Stauropigianae Leopoliensis. — Leopolis, 1895. — T. 1. — P. 329.
[26] Ibidem — P. 526—527.
[27] АЗР. — Т. IV. — № 57 — С. 83. Эта просьба, поданная через Федора Скумина королю была улажена: бытенский игумен получил минское архимандритство (Там же. — №62 — С.88). Ставленник митрополита игумен Паисий впоследствии подписал и грамоту о введении унии (Там же. — №103 — С. 141).
[28] АЗР. — Т. IV. — № 121 — С. 174.
[29] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — Т. I. — С. 103.
[30] Там же. — С. 64.
[31] Там же. — С. 53 (№110), 67 (№146), 74 (№161), 89 (№199), 97 (№213). Археографический сборник документов. — Т. II — С. 170; Т. IV. — С. 81; Т. V — С.14; Т. VII — С. 70.
[32] Там же. — С. 69 (№153), 91 (№203), 103 (№230). Археографический сборник документов. — Т. VI — С. 63 — 64.
[33] Там же. — 93 (№207).
[34] АЮЗР. — Т. I. — Ч. 1. — С. 451—452.
[35] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — Т. I. — С. 69.
[36] Археографический сборник документов. — Т. IX. — С. 89.
[37] АЮЗР. — Т. I. — Ч. 6. — С. 119.
[38] АЗР. — Т. IV. — № 24 — С. 33.
[39] Monumenta Confraternitatis Stauropigianae Leopoliensis. — P. 248 — 249.
[40] Ibidem — P. 500—503. АЗР. — Т. IV. — №51 — С.75.
[41] Ibidem — P. 258—261.
[42] АЮЗР. — Т. I. — Ч. 6. — С. 104—108. АЮЗР. — Т. I. — Ч. 10. — С. 72.
[43] Папков А.А. Братства. Очерк истории западнорусских братств. — Свято-Троицкая-Сергиева лавра, 1900. — С. 39.
[44] Собрание древних грамот и актов городов: Вильны, Ковна, Трок, православных монастырей, церквей и по разным предметам. — Вильно, 1843. — Ч. II. — С. 22—23.
[45] АЗР. — Т. IV. — № 27 — С. 37.
[46] Там же. — С. 104 (№ 73), 121 (№ 88), 125 (№91).
[47] Там же. — № 83. — С. 116.
[48] Там же. — № 84 — С. 117.
[49] Monumenta Confraternitatis Stauropigianae Leopoliensis. — P. 361, 397, 402.
[50] АЗР. — Т. IV. — № 33 — С. 43 — 47.
[51] Эктезис // Русская историческая библиотека. — СПб., 1903. — Т. XIX. — C. 355—356. Коялович М.О. Литовская церковная уния. СПб., 1859. — Т.1. — С. 296. — Примеч. 283.
[52] АЗР. — Т. IV. — № 55 — С.79.
[53] Там же. — №54 — С. 79.
[54] Там же. — №54 — С. 78.
[55] Там же. — № 53 — С. 78.
[56] Там же. — №54 — С. 79.
[57] Там же.— С. 81 (№56), 82 (№57), 85 (№59), 91 (№65), 92 (№66), 95 (№69).
[58] Там же. — № 68 — С. 99.
[59] Там же. — № 77— С. 108.
[60] Там же. — № 71 — С. 99 — 104.
[61] Там же. — С. 113 (№80), 116 (№83), 119 (№87).
[62] Там же. — №90 — С. 121. Это подтверждается письмом его к Николаю Христофору Радзивилу (Сиротке) от 20.08.1595. — Голубев С. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. — Киев, 1883. — Т. 1. — Приложения. — № 13 — С. 44. Свои советы по утверждению унии посылали ему и иезуиты — Lukaszewicz J. Dzieje kosciolow wyznania helweckiego w Litwie. — Poznan, 1842. — T. 1. — S. 70 — 72.
[63] АЗР. — Т. IV. — № 84 — С. 117.
[64] Коялович М.О. Литовская церковная уния. — Т.1. — С. 160, 305. — Примеч. 407.
[65] Эктезис // Русская историческая библиотека. — СПб., 1903. — Т. XIX. — C. 350.
[66] АЗР. — Т. IV. — С. 139 (№103), 141 (№104).
[67]Там же. — № 109 — С. 148.
[68] Белорусский государственный архив-музей литературы и искусства (БГАМЛИ). Ф.6. Оп.1. Д.41. Л.10 об.— 11.
[69] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — Т. I. — С. 94 — № 209.
[70] Археографический сборник документов. — Т. XI. — С. 213.
[71] АЗР. — Т. IV. — С. 176 (№ 123), 177 (№124).
[72] Там же. — № 126 — С. 179.
[73] БГАМЛИ. Ф.6. Оп. 1. Д. 41. Л. 12 об. — 13.
[74] Там же. — № 133 — С. 186 — 187. Макарий (Булгаков) митр. История Русской Церкви. — М., 1996. — Кн. 6. — С. 159.
[75] Собрание древних грамот и актов городов: Вильны, Ковна, Трок, православных монастырей, церквей и по разным предметам. — Ч. II. — С. 149 — №57.
[76] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — Т. I. — С. 100 — № 221.
[77] Вишенский Иван. Сочинения. Подготовка текста, статья и комментарии И.П. Еремина — М.—Л., 1955. — С. 56.
[78] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов. — Т. I. — С. 104 — № 232.
[79] Polski słownik biograficzny. — T. XXX/3 — S. 457.
[80] Палинодия // Русская историческая библиотека. — СПб., 1878. — Т. IV. — С. 1045.