Полная версия доклада профессора кафедры истории и политологии БГТУ, доктора исторических наук Владимира Егоровича Козлякова, тезисы которого прозвучали на круглом столе «Первая мировая, Возвращение памяти», состоявшегося 19 сентября в Посольстве Российской Федерации в Республике Беларусь.
Первая мировая война, столетний юбилей начала которой в той или иной степени отмечают в разных государствах, подвела черту под одной эпохой в жизни людей и открыла новую страницу другой эпохи, заполненной бурными и трагическими потрясениями. Но главное заключается в том, чтобы осмыслить ее опыт и извлечь поучительные уроки, поскольку механизм запуска мировых и локальных конфликтов отнюдь не исчез, о чем свидетельствуют события, происходящие на Ближнем Востоке и на Украине. Сегодня очень важно, чтобы местные внутренние конфликты не переросли в масштабную катастрофу. Возможности предотвращения новой мировой войны связаны во многом с позицией разных общественных сил, политических партий, состоянием гражданского общества, умением договариваться по спорным вопросам. Вот почему изучение позиций политических партий в Российской империи в годы Первой мировой войны представляет не только теоретический, но и практический интерес.
Безусловно, начавшаяся Первая мировая война потрясла все тогдашнее российское общество. Каждая политическая партия, общественное объединение должны были высказать свое отношение к войне. Правительственные круги и стоявшие за ними политические партии стояли на патриотических позициях защиты Отечества. Однако отдельные деятели консервативного и либерального лагерей отдавали себе отчет в том, что новая неудачная война (а на удачу в большой войне после печального опыта 1904-1905 гг. на Дальнем Востоке было рассчитывать трудно) чревата для России новой революцией. Это понимали многие политики, государственные высокопоставленные особы.
Особого внимания заслуживает позиция П.Столыпина. Незадолго до своей трагической гибели, летом 1911 г. он писал министру иностранных дел А.Извольскому, что России нужен мир для проведения реформ, которые с каждым годом будут укреплять страну, создавать благоприятный политический климат, необходимый для «общенационального отпора врагу».
Страх перед революцией заставлял держать в узде свои внешнеполитические амбиции и лидеров Партии Конституционных демократов (кадетов). Они выступали за помощь России славянским народам Балканского полуострова, мечтали о Проливах и вообще стояли за укрепление российской великодержавности, но категорически возражали против безрассудного втягивания страны в рискованные военные авантюры.
Тем не менее, в начале войны консервативный и либеральный лагери заняли единую позицию «Войны до победного конца». Призывы к национальному единению прозвучали в Манифесте Николая ІІ, обнародованном на следующий день после объявления войны. «В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага», - говорилось в этом программном правительственном документе.
Кадеты поддержали правительство. Их лидер П. Милюков прямо заявил на заседании Государственной думы 26 июля (8 августа) 1914 г.: «В этой борьбе мы все заодно, мы не ставим условий и требований правительству, мы просто кладем на весы борьбы нашу твердую волю одолеть насильника».
Значительная часть трудовых масс России перед лицом германской агрессии готова была отложить на время выяснение своих отношений с властью и имущими классами. Вместе с тем можно смело утверждать, что летом 1914 г. в России не было того массового шовинистического психоза, который наблюдался на Западе. Здесь не было слепой ненависти ко всему немецкому и тем более стремления к захвату германских территорий. Преобладавшее в массах настроение хорошо передают две родившиеся в народной среде формулы: «Ежели немец прет, то как же не защищаться?» и «Нам чужого не надо, но и своего мы не отдадим». Известный белорусский писатель М. Горецкий, участник военных действий в Восточной Пруссии, в знаменитом очерке «На империалистической войне» еще более образно передал слова командира батареи: «Мы первыми не начнем, но если Германия полезет, мы разобъём ей морду в квас».
Несколько других позиций придерживались левые партии социалистической ориентации. Большая часть меньшевиков поддержала «патриотическую» позицию. Признанный авторитет социал-демократов Г. Плеханов однозначно призвал к борьбе против «германского милитаризма». Однако часть меньшевиков занимала интернационалистские позиции, осуждая войну.
Неоднозначными была позиции социалистов-революционеров. Две точки зрения на характер войны нашли отражение в декларациях, обнародованных делегацией эсеров на конференции социалистов стран Антанты, состоявшейся в феврале 1915 г. в Лондоне. В. Чернов и М. Натансон придерживались той точки зрения, которую в целом можно охарактеризовать как «интернационалистская». Война воспринималась ими как «зло, которое не удалось своевременно предотвратить активным сопротивлением масс обоих враждующих сторон». Декларация В. Чернова и М. Натансона отвергала «всякую идеализацию роли собственной буржуазии и собственного правительства» и провозглашала «противодействие шовинистическим течениям в собственной стране», отстаивала «лозунг мира без территориальных захватов, без расчленения и унижения побежденной страны, без контрибуции».
Другую точку зрения отстаивали И. Рубанович и А. Кубов, представившие декларацию «от имени половины делегации с.-р.». В документе отмечалось, что победа Германии и Австрии, упрочив господство их монархий, дала бы сильную опору царизму в его борьбе с русской демократией, а победа Франции и Англии «укрепит передовые европейские демократии и создаст более благоприятные условия для разрешения национальных вопросов». «Участие России, - говорилось в документе, - является необходимым условием и для победы союзников над Германией, а эта победа будет способствовать росту русской демократии».
Более радикальную позицию занимали большевики. Они решительно осуждали начавшуюся империалистическую войну. Их лидер В. Ленин выдвинул лозунги «превращения империалистической войны в войну гражданскую» и что «с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск». Подобная позиция вызвала дружное осуждение со стороны других политических партий и даже обвинения в адрес В. Ленина и большевиков в «предательстве» и измене «национальным интересам» России.
Дело в том, что революционеры никогда не скрывали, что постараются использовать созданную войной кризисную ситуацию в своих собственных целях и покончить с капитализмом. Об этом не раз предупреждали, довольно точно прогнозируя революционные потрясения в Европе и во всем мире, Ф. Энгельс, К .Каутский, В. Ленин, Л. Троцкий и др. Весьма радикальным было и решение Штутгартского (1907 г.) конгресса Интернационала, подтвержденное затем в 1910 г. в Копенгагене и в 1912 г. в Базеле, согласно которому в случае войны социалисты всех стран должны были принять все зависящее от них меры, чтобы использовать созданную ею критическую ситуацию для ускорения падения капиталистического строя революционным путем. Другое дело, что в условиях начавшейся мировой войны подавляющая часть лидеров западной социал-демократии от этих резолюций отказалась. При этом лозунг «превращения империалистической войны в войну гражданскую» отнюдь не означало организацию саботажа, диверсий, отказ от служения в армии. Речь шла только об отказе в мерах поддержки правительству (голосование за военные кредиты и др.)
Теперь о «пораженчестве» России. В. Ленин неоднократно подчеркивал, чтобы «социалисты всех воюющих стран выступили с пожеланием поражения всем «своим» правительствам». Важно заметить, что «пораженчество» в России появилось еще до возникновения большевизма, во время Крымской войны 1853-1856 гг., а в 1904-1905 гг. «пораженческие» взгляды нередко высказывались (разумеется, в форме чисто платонических пожеланий) в леволиберальных кругах, близких к журналу «Освобождение» и его редактору П. Струве. Однако во весь рост эта проблема встала лишь в период Первой мировой войны, когда В. Ленин призвал большевиков «содействовать» поражению царизма в столкновении с Германией.
Вполне допустимо предположение, что лидер большевиков считал возможным использовать одних империалистов для борьбы с другими империалистами и империализмом вообще. Интернационализм В. Ленина и его ставка на мировую пролетарскую революцию отнюдь не исключали искреннего и глубокого патриотизма большевиков, которые ненавидели царизм, но не мыслили себя без России. Чего не скажешь о некоторых современных российских «демократах» прозападного «калибра», готовых в 90-я гг. ХХ в., а также и в наши дни, оптом и в розницу распродать интересы и богатства России.
Важно отметить, что после свержения самодержавия в феврале 1917 г. лозунги «превращения империалистической войны в войну гражданскую», «поражения своего правительства» были сняты и заменены лозунгом «братания солдат всех воюющих сторон». А когда произошла революция в Германии в ноябре 1918 г., советское правительство аннулировало положения грабительского Брестского договора, заключенного с Германией 3 марта 1918 г.
Несколько другие позиции были характерны для национальных движений. Представители белорусского движения попытались использовать российско-германские противоречия и начавшуюся войну для рещения своих задач. Дело в том, что на части оккупированных Германией белорусских земель осенью 1915 г. был создан аппарат Обэр Ост, под начало которого отходили земли Литвы, Курляндии. Белосточчины и Гродненщины. В 1915 г. братья Луцкевичи из остатков кружков Белорусской социалистической громады (БСГ) в Вильно создали Белорусскую социал-демократическую рабочую группу (БСДРГ), которую официально объявили филиалом БСГ. После того как канцлер Германии Бетман-Гольвег заявил о том, что «освобожденные от России земли не вернутся назад под московское иго», БСДРГ вместе с литовскими, польскими и еврейскими организациями развернула активные действия по осуществлению национально-государственного самоопределения. Речь шла о «полной государственной независимости Белорусско-Литовского края» в форме Великого княжества Литовского с сеймом в Вильно, с обеспечением прав национальных меньшинств.
Для достижения указанных целей была создана «Конфедерация Великого княжества Литовского», куда вошли представители некоторых местных демократических организаций. Однако «Конфедерация» просуществовала недолго, поскольку между поляками, литовцами и белорусами выявились серьезные разногласия. При этом и поляки, и литовцы не хотели и слышать о «какой-то белорусской государственности». Поначалу немцы не были заинтересованы в какой-либо местной форме государственности. Однако позже, в 1917 г., они разрешили создать Литовскую Тарибу в качестве Верховного органа Литвы, под начало которой была включена и часть белорусских земель, находившаяся под немецкой оккупацией.
После того как фельдмаршал Гинденбург в начале 1916 г. в своем приказе о школах в оккупированном крае объявил о равноправии белорусского языка с другими языками края – польским, литовским и еврейским, среди белорусских деятелей загорелась вера и появились большие надежды, что немцы придут на помощь возрождению белорусской культуры и распространению белорусской идеи. Однако немцы не хотели решать вопрос, касавшийся какой-либо формы белорусской государственности.
Тем не менее, созданный в Вильно Белорусский Народный Комитет взял на себя представительство от всей Беларуси на конференции народов России в Стокгольме (апрель 1916 г.), где заявил в своей политической декларации всему миру, что «белорусский народ жаждет освобождения от российской неволи». Там же, в Лозанне, А. Луцкевич предложил идею Соединенных Штатов от Балтийского до Черного морей. Он считал, что свободные Беларусь, Литва, Украина и Латвия должны создать политический и экономический союз. Как считает белорусский историк А. Сидоревич, идея возрождения белорусско-литовского государства в виде Соединенных Штатов от Балтийского до Черного морей противоречила намерениям польских деятелей, собиравшихся включить в состав будущего Польского государства белорусские, литовские, украинские и латвийские земли. Однако призывы, просьбы и предложения белорусских деятелей так и не были услышаны ни в «цивилизованном свете», ни среди социалистов разных стран.
Наибольшими симпатиями на Западе, прежде всего, у Германии и Австро-Венгрии, пользовались украинские национальные деятели, проживавшие в то время в Вене и кормившиеся подачками австро-венгерских властей. Эти украинские деятели обратились 25 августа 1914 г. с листовкой на немецком языке «К общественному мнению Европы», в которой ратовали за «освобождение Украины». Россия изображалась ответственной за мировую катастрофу, какой «история еще не знала». Эта горстка людей заявила о создании «Союза за освобождение Украины», дабы употребить все силы «для окончательного расчета с Россией».
Протаскивая версию о том, что Украина всегда была врагом России в своих «освободительных стремлениях», они искали помощи Запада, особенно у немцев. Вскоре «Союз освобождения Украины» получил в качестве безвозмездной субсидии 100 тыс. австрийских крон. После свержения российского самодержавия украинское национальное движение способствовало возникновению различных национальных структур и провозглашению автономии Украины. Можно по-разному оценивать этот факт. Но коллаборационистская сущность украинского национализма периода Первой мировой войны сказывается и сегодня. Недавно глава украинского правительства А. Яценюк заложил в г. Черновцы знаковый памятник – Францу-Иосифу, тому самому императору Австро-Венгрии, которого ехидно высмеивал солдат Швейк, герой бессмертного произведения Я. Гашека. Комментарии излишни.
Таким образом, Первая мировая война стала серьезным испытанием для политических партий Российской империи и, в частности, белорусских и украинских политических движений. Их судьба сложилась по-разному. Но совокупный партийный опыт, мимикрия отдельных партий должны служить важными уроками для современных политиков.