Фрагмент открытки 1918 года с изображением флага БНР
Ко времени революционного слома в России на её просторах существовали различные виды национализмов. Среди них были как русский национализм, который потенциально мог охватить просторы всей империи, так и национализмы малых экнокультурных групп. Стоит отметить, что среди таких малых национализмов лишь два, по мнению российского исследователя В.А. Тишкова, могли претендовать на то, чтобы их можно было назвать полноценными национализмами. Это были финский и польский национализмы[1]. Что касается остальных проявлений национализмов, то В.А. Тишков вполне закономерно указывает, что «“национальные движения” в империи Романовых были маргинальной формой культурных и социально-политических манифестаций, крайне редко облекаемых в риторику национализма, а тем более в его сепаратистской форме»[2]. К таким манифестациям следует отнести и белорусскую. Тем не менее, по сложившейся привычке эту активность продолжают называть национальным движением, хотя основного признака движения – массовости – в белорусской версии национализма не было в принципе, поэтому белорусскую активность всё же более корректно, хотя и с большой натяжкой, называть национализмом.
К революционным потрясениям 1917 г. белорусский национализм подошёл с достаточно интересным багажом. После того, как русский фронт Первой мировой войны стабилизировался, территория, на которую претендовал белорусский национализм, оказалось разрезанной линией фронта на две части. Большая часть оставалась под контролем России, меньшая была оккупирована немцами. Нужно сразу оговориться, что территория, на контроль над которой претендовал белорусский национализм, была шире той, на которой в советскую эпоху началось белорусское нациестроительство, что характерно для любого национализма в любой исторический период.
Оказавшиеся по разные стороны фронта белорусские активисты выбрали для себя разные модели поведения. Те, кто остался на неоккупированной части страны, занимались в основном культурной работой. Однако свою деятельность белорусские деятели очень резко сократили в силу разных причин. Часть из активистов была призвана в русскую армию, некоторые отправились туда добровольно. Ещё часть отправилась в эвакуацию вглубь России, некоторые остались в прифронтовом Минске и других городах. Нужно сказать, что вплоть до весны 1917 г. белорусская работа на неоккупированной части империи была практически незаметна.
Те, кто остался на оккупированной территории, повели себя по-другому. Пользуясь антироссийской политикой немцев на оккупированных территориях, они попытались конкурировать с иными национальными проектами, претендовавшими на белорусскую территорию или её часть. В первую очередь белорусские националисты столкнулись с польскими претензиями. Немцы, хотя и склонялись к большей поддержке более заметного и сформированного польского движения, всё же не упускали из виду и относительно слабые проявления иных активностей – украинской, литовской, белорусской. В частности, про белорусских активистов некто фон Бекерат писал немецкому командующему войсками на оккупированной белорусской территории: «Белорусы не высказывали никогда желания к государственной самостоятельности… Некоторые стремления сепаратистские, которые развивают несколько археологов и литераторов в Вильни, нужно причислить к местным делам, не имеющих политического значения»[3]. Оставшиеся под немецкой оккупацией белорусские активисты получили возможность вести свою пропаганду и развивать иные виды активности. Однако полное отсутствие поддержки среди населения, в первую очередь финансовой, привело к тому, что именно немецкие оккупационные власти открыли в 1916 г. белорусскую учительскую семинарию[4], а также организовали вооружённые белорусские формирования, оказавшиеся, кстати, полностью небоеспособными[5].
Необходимо отметить, что ещё в самом начале Первой мировой войны белорусская националистическая пресса достаточно прозрачно указала на своё отношение к текущим событиям. Ей было всё равно, кто победит в войне. В частности, в первые дни войны белорусская газета «Наша нива» написала: «Чем бы война не кончилась, сколько бы люде не взяла себе в жертву, народы останутся»[6]. Чуть позже эта мысль была развита в «Мемории», которая специально готовилась к конференции народов в Лозанне в 1916 г. Помимо упоминания о том, что белорусы в России страдают от полного отсутствия прав, там было сказано: «Какой бы не был конец войны, народы европейские помогут нам утвердить в Белоруссии все политические и культурные права»[7]. Таким образом, белорусский национализм пришёл к 1917 г. с твёрдым убеждением, что ему безразлично, какое государство одержит победу в войне – то, подданными которого его представители являются, и в рядах армии которого воюют некоторые из них, или то, которое оккупировало часть Белоруссии, разделив линией фронта как простой народ, так и силы самих националистов.
После Февральской революции на неоккупированной части Белоруссии, как и по всей России, началось создание различных политических организаций, выдвигавших разнообразные лозунги. Активно начали формироваться и белорусские организации. Однако, на фоне активности остальных политических сил, белорусские националисты были практически незаметны даже у себя на родине. В частности, деятель общероссийского и польского революционного движения В. Солский оставил мемуары, в которых описывал ситуацию в Минске в 1917 г.[8]. Солский упоминает об общероссийских политических силах – большевиках, меньшевиках, эсерах и т.д., а также о национальных – польских, еврейских. Но он совершенно не видит никакой белорусской активности. Тем не менее, она существовала, но её работа и в самом деле была незаметна на фоне деятельности остальных сил. Белорусские силы попали в сложную ситуацию.
Они не могли решиться на создание независимого, т.е. белорусского государства, которое не являлось бы частью некой большей федерации. Такими федерациями предполагались литовско-белорусская, литовско-латышско-белорусская, польско-белорусская и т.д. Эти варианты федерации в основном рассматривались активистами, оставшимися на оккупированных территориях. Отдельно рассматривался вопрос о федеративной республиканской России. Эту идею предлагали те, кто остался на неоккупированной территории. Но идея автономии Белоруссии не нашла поддержки у Временного правительства. А.Ф. Керенский ответил белорусским активистам достаточно ёмкой фразой: «Россия – не этнографический музей!»[9]. Однако и находящиеся на неоккупированной территории белорусские националисты делали ставку на западные страны, а конкретно, на Германию. Так, летом 1917 г. в газете «Вольная Беларусь» белорусский националист Я. Лёсик, писал: «Вильгельм воюет как раз за то, что необходимо людям: он хочет увеличить своё государство»[10]. Один из белорусских активистов большевистского толка Д. Жилунович писал, что все националисты понимали, победа над Германией «прятала в себе угрозу разгула отвратительного русского самодержавного национал-шовинизма со всеми его красотами»[11]. Естественно, вряд ли в случае победы в войне российские власти стали бы относиться к белорусскому национализму более лояльно, учитывая его ориентацию на Германию. Вообще, по мнению Жилуновича, белорусских активистов до Февральской революции от остальных отличало лишь «остроге желание победы немцам, которое не покидало белорусских кругов всё время»[12].
Помимо «федералистов» в белорусской активности существовало небольшое направление «независимых», не желавших федераций с соседями. К таким можно отнести В. Ластовского, который в 1916 г. писал: «В борьбе с польским и московским засильем в нашем крае единая дорога наша правильная – это радикальная народная программа». В. Ластовский считает, что в Белоруссии, как и в Индии, существует кастовая система, поэтому надо опираться только на «белорусско-мужицкую касту», с помощью которой «можно создать силу». Также В. Ластовский считает, что идея «края с пятью нациями» «ведёт всю белорусскую работу к позорному упадку». «Чтобы работа развивалась, – продолжает он, – необходимы фанатики святого дела, а не вялые соглашатели, которые воробьями на крыше родное Отечество готовы продать “пяти нациям”. Кратко говоря, при нынешней агитации против нас я вижу один выход: кастовую программу во всей её широте, не скрывая, не замалчивая ничего»[13]. Однако таких «независимых» было немного.
Апофеозом белорусской деятельности революционного периода был созыв Первого Всебелорусского съезда, который прошёл в декабре 1917 г. Съезд не закончил свою работу, т.к. был разогнан большевиками, которые вдруг обнаружили, что созванный на деньги большевиков съезд[14] вдруг оказался не большевистским, а «мелкобуржуазным». Интересно то, что во время работы этого «небольшевистского» съезда его председатель президиума постоянно общался со Стальным по прямому проводу[15]. Тем не менее, съезд успел принять единственную резолюцию, которая характеризует основные чаяния большинства тех, кто был связан с белорусской активностью. В резолюции говорилось, что «для спасения родного края и ограждения его от раздела и отторжения от Российской демократической федеративной Республики, I Всебелорусский съезд постановляет» организовать орган временного управления краем, который вступит в «деловые отношения с Центральной властью»[16]. Т.е. белорусские активисты однозначно выступили за федеративные отношения с Центром и не собирались объявлять независимость. Тем не менее, их деятельность на тот момент не имела никакого успеха среди населения, поскольку последнее практически не знало о существовании каких-то белорусских организаций. Так, польско-белорусский исследователь А. Борщевский, собирая воспоминания жителей бывшей Гродненской губернии, которые застали революционные события молодыми людьми, указывал: «Практически никто из моих собеседников вплоть до 1917 г. не сталкивался с какими-нибудь информациями или идеями, связанными с белорусской государственностью». Лишь несколько жителей единственной деревни указали, что они до революции столкнулись с газетой «Наша нива»[17]. Представления о том, что белорусы – это не русские, и поэтому они должны иметь отдельное государство появились лишь после Февральской революции под влиянием агитаторов, которые пропагандировали среди солдат минского гарнизона[18]. В том же Минске лишь с 1919 г. отдельные учителя стали учить детей по-белорусски[19]. А в некоторых местах, например, в деревне под Минском, первая белорусскоязычная газета появилась лишь в 1920, до этого никто из сельчан вообще не подозревал о существовании газет на белорусском языке[20].
Сами же крестьяне зачастую очень негативно относились к белорусской идее. В частности, националист Я. Лёсик столкнулся с тем, что на белорусском крестьянском съезде в 1917 г. белорусские крестьяне и учителя выступили с лозунгами «Не нужно нам белорусов, долой белорусов!»[21]. Также однозначно Я. Лёсик оценил и работу Всебелорусского учительского съезда в мае 1917 г, указывая, что он похож на собрание «парафиальных попов», которые хотят выразить «чувство беспредельной любви к обожаемому монарху»[22].
Современные исследователи делают вывод, что белорусская активность революционного периода была достаточно слаба. Так, французская исследовательница Э. Каррерд’Анкосс, утверждает, что белорусам «не хватало важного элемента: национального самосознания, объединявшего общество». Интеллигенция мечтала о создании собственно белорусской культуры, но […] стремление определить собственно белорусскую культуру (речь о нации ещё не идёт!) формировалось в противовесе» больше с культурами польской, еврейской, литовской, чем с российской[23]. Примерно такого же мнения придерживается британский учёный Д. Ливен, который утверждает, что на тот момент белорусское крестьянство было более русским, чем белорусским, как с точки зрения политической лояльности, так и национальной идентичности[24]. Также он добавляет, что даже у украинских крестьян, среди которых украинская пропаганда работала более эффективно, «чувство национальной идентичности […] оставалось довольно слабым, если только существовало вообще»[25]. Понимали это и сами белорусские националисты. В частности, В. Ластовский писал в 1919 г.: «Если мы хотим жить и быть нацией, народом, мы должны создать свою литературу, науку, своё искусство. Вот главное направление бытования нас, белорусов как нации»[26].
Стоит полностью согласится с академиком В.А. Тишковым, который пишет, что «вплоть до Первой мировой войны периферийные национализмы носили маргинальный характер. Их неожиданный триумф был вызван кризисом Центра и намеренной поддержкой со стороны революционных партий»[27].
В целом, можно с уверенностью сказать, что национальная активность белорусских групп и отдельных личностей не была известна в массах даже белорусских крестьян, на которых эта активность ориентировалась. Вся деятельность националистов была направлена в первую очередь на то, чтобы на них обратили внимание те силы, которые контролировали регион в тот или иной момент времени. Однако эти силы делали ставку в первую очередь на те национальные организации, которые были более-менее заметны.
Гронский Александр Дмитриевич,
кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник
Центра постсоветских исследований Национального исследовательского института мировой экономики
и международных отношений РАН (Москва)
Текст доклада на Международной научной конференции
"Нациостроительство на руинах империи. Первая мировая война 1914-1918 и образование новых государств в Европе".
Состоявшейся 27 октября 2018 г. в Центрв евразийских исследований Филиала РГСУ в г. Минске.
Опубликовано в журнале социальных и гуманитарных наук "Аспект". №3(7) 2018г.
-----------------------------------
[1] Тишков В.А. Российский народ и национальная идентичность // Россия в глобальной политике. 2008. № 4. URL: http://globalaffairs.ru/number/n_11152 (Дата обращения 19.03.2017).
[2] Тишков В.А. Что есть Россия и российский народ // Pro et Contra. 2007. май-июнь. – С. 34.
[3] Станкевіч Я. Да гісторыі беларускага палітычнага вызвадення // Станкевіч Я. Выбранае / Уклад., прадм. і камент. Ул. Конана – Мінск: Беларускі кнігазбор, 2008. – С. 261.
[4] Западные окраины Российской империи – М.: Новое литературное обозрение, 2006. – С. 415.
[5] Там же. С. 418.
[6] а-на-а. Вайна пачалася // Наша ніва. № 29. 1914. 25 Лiпня. – С. 1.
[7] Мэморыя прадстаўнікаў Беларусі на III‑ей Канфэрэнцыі народаў. – Мінск: Вольная Беларусь, 1917. – С. 7.
[8] Солский В. 1917 год в Западной области и на Западном фронте. – Минск: Тесей, 2004. – 224 с.
[9] Туронак Ю. Нежаданая рэспубліка // Туронак Ю. Мадэрная гісторыя Беларусі – Вільня: Інстытут беларусістыкі, 2006. – С. 66.
[10] Лёсік Я. Хто вінавайца вайны // Лёсік Я. Творы: Апавяданні. Казкі. Артыкулы / Уклад., прадм. і камент. А. Жынкіна – Мінск: Мастацкая літаратура, 1994. – С. 150.
[11] Ж.З.Х. Уступамі да Акцябра [пачатак] // Полымя. 1923. № 5-6. – С. 141
[12] З.Ж. Зьезд беларускіх нацыянальных організацый // Полымя. 1925. № 6. – С. 202
[13] Ластоўскі В. Антону Луцкевічу [ліст] // Ластоўскі В. Выбраныя творы / Уклад., прадмова і каментарыі Я. Янушкевіча. – Мн., 1997. – С. 432.
[14] Туронак Ю. Першы Усебеларускі зьезд // Туронак Ю. Мадэрная гісторыя Беларусі – Вільня: Інстытут беларусістыкі, 2006. – С. 68.
[15] Там же.
[16] Там же. С. 67.
[17] Баршчэўскі А. Вялікая і малая айчына ва ўспрыяцці беларусаў з Усходняй Беласточчыны // Беларусіка-Albarutenika. Кн. 6., ч. 1. – Мінск: Нацыянальны навукова-даследчыцкі цэнтр імя Ф. Скарыны, 1997. С. 299.
[18] Там же. С. 301.
[19] Улашчык М. Хто мы такія? // Улашчык М. Выбранае / Уклад. А. Каўкі і А. Улашчыка; Навук. рэд. Г. Кісялёў і В. Скалабан; Прадм. і камент. А. Каўкі. – Мінск: «Беларускі кнігазбор», 2001. – С. 322.
[20] Там же. С. 326 – 327.
[21] Лёсік Я. Нацыянальны ўціск // Лёсік Я. Творы: Апавяданн. Казкі. Артыкулы. ‒ С. 133.
[22] Лёсік Я. Настаўніцкі з’езд // Там же. – С. 134.
[23] Каррер д’Анкосс Э. Евразийская империя: История Российской империи с 1552 г. до наших дней – М.; РОССПЭН, 2007. – С. 170.
[24] Ливен Д. Российская империя и её враги с XVI века до наших дней – М.: Издательство «Европа», 2007. – С. 439.
[25] Там же. С. 444.
[26] Ластоўскі В. Нашы цэннсці // Ластоўскі В. Выбраныя творы. – С. 323.
[27] Тишков В.А. Что есть Россия и российский народ. – С. 38.