.
Если бы мы, белорусы, действительно обладали самосознанием просвещенной нации, то совсем иначе бы ценили наследие Евфимия Федоровича Карского (1861-1931). Как-никак, он является первым и поныне самым главным нашим академиком, выдающимся славистом, основоположником научного белорусоведения вообще – языковедом, палеографом, диалектологом, литературоведом, фольклористом, этнологом, историком культуры, библиографом. Помимо этого, также значительнейшим для истории белорусской культуры педагогом, редактором-издателем, общественным деятелем... И вполне к месту поставить вот какой акцент: именно ему, сыну православного священнослужителя, воспитаннику Минского духовного училища и Минской духовной семинарии, дарованы были способности с исключительной обстоятельностью уяснить и всем объяснить, какое место определено для белорусов Господом среди других языков-народов. Однако современные белорусоведы по известным причинам не желают утверждать им раскрытые основы народного мировоззрения, а, соответственно, и сохранять должное почтение к славному соплеменнику, представившему таким наш народ миру. И этот мир, «внешний», почему-то чтит его больше нас.
Впрочем, по большому счету, обусловленное временными факторами отношение к научным результатам академика Е.Ф.Карского реальной ценности их умалить не может. Они имеют самодостаточность и значимость, не подвластную ни злобам меняющихся дней, ни обусловленных ими политическим заказам. Хотя и печально, что для нынешнего поколения гуманитарной интеллигенции Республики Беларусь столь бесценный научный опыт оказался как бы отодвинутым на задний план. Увы, не первый год заметна тенденция, которая уже подготовила почву для того, чтобы труды выдающегося ученого – включая и фундаментальное, не имеющее в мире аналогов, исследование «Белорусы», – стали восприниматься лишь как факты, сами по себе ставшие достоянием времен ушедших. Это, дескать, не более чем плоды усохшей «русификаторской», «имперской» науки.
Но уместно ли, и допустимо ли вообще, видеть в столь значимом духовно-интеллектуальном наследии лишь архивные материалы либо музейные экспонаты, пусть даже раритетные? Нет и нет. Такое и подобное не должно, и не может, иметь оправданий. Иначе – какие же мы наследники, если пренебрегаем действенной значимостью того, что получено в наследие?
Тем не менее, реальность такова, что исподволь подвергается ревизии разработанная Е.Ф.Карским универсальная концепция белорусской народности. Как позиция выдающегося академика-белоруса в целом, так и его подходы к отдельным вопросам, носителями «передового сознания» либо трактуются искаженно, либо упорно замалчиваются. Последнее самым непосредственным образом касается его вероисповедных взглядов. Существенно, что вряд ли кто посмеет назвать их «клерикальными», несмотря на отмеченное выше происхождение и базовое образование будущего академика. Посвятив себя светской науке, Евфимий Федорович был исключительно скрупулезен в следовании методологическим принципам, которые предопределяют научную обоснованность и частных суждений, и общих выводов. Вся системы его взглядов зиждется на обобщении накопленных предшественниками знаний, строгой выверенности привлекаемой фактологии, а в результате представляет максимальную объективность. Так есть ли основания сомневаться в надежности его научной концепции? Конечно же, нет. Хотя бы потому, что упомянутые выше достоинства недосягаемы для подавляющего большинства нынешних представителей нашего ученого мира, отваживающихся подвергать эту концепцию ревизии. А не менее важно еще и то обстоятельство, что Карский исходно стремился осмыслить и представлял мировидение/мироощущение/миропонимание не какой-то отдельной партии либо социальной группы, а именно народа – всего, причем именно белорусского. Понятно, современных «прогрессистов» не может не раздражать некоторая консервативность. Между тем, она – проявляющаяся не только в традициях старой научной школы, но и в устоях нравственности – ни в коем случае не должна восприниматься как изъян. Скорее наоборот, будучи здоровой по природе своей, может и нам служить в качестве примера, даже образца.
Почему предлагаемая ниже тематическая выборка цитат из трехтомного (в пяти книгах) труда «Белорусы» привязана к вопросу церковной унии? Во-первых, потому, что в наступившем году мы отметить 180-летний юбилей Полоцкого собора и воссоединения любовью отторгнутых насилием. Во-вторых, у академика Карского представления об унии были не только научно основательными и неизменными, но также основанными на личном опыте преодоления последствий связанной с унией исторической драмы Беларуси, которая длилась почти два с половиной века. И в-третьих, важно, чтобы веские суждения присночтимого академика сейчас прозвучали как актуальный контраргумент по отношению к тем, кто все еще будет пытаться подать унию в качестве «национальной веры белорусов». Имеющие глаза да видят, имеющие уши да слышат.
Иван Чарота
***
«С усилением польского элемента в Литовской Руси после введения церковной унии, более успешно распространяется здесь и польский католицизм, который особенно сильно влиял на простой народ в деле сообщения его языку польских элементов. Не могло удержать белорусское население от влияния польского языка и православное духовенство, а затем униатское престижем языка Церкви, который наложил свой сильный отпечаток на язык Восточной Руси: оно было мало знакомо с последним вследствие своей почти поголовной необразованности или ополячения» (Белорусы. Т.I. С.132)
***
«Кепско, пане Грыгорий: што далей, то горий», «Не фигуруйся Гришечка». Обе пословицы имеют в виду Григория Загорского, который, не умея даже читать по-церковнославянски, был возведен в униатские архиепископы полоцкие, под именем Германа ІІ» (Белорусы. Т.III. Кн. 1. С. 410).
***
«Жизнь западноруса ХVI –ХVII в. протекала в беспрерывной борьбе за свою народность и особенно за религию; поэтому и литературные произведения этого времени носят преимущественно церковно-богословский характер. Есть между ними, конечно, и такие, которые имеют в виду вообще поддержание и развитие доброй нравственности, как разного рода слова, поучения, панегирики, жития святых и под., но бóльшее количество таких произведений имеет в виду главным образом распространение новых религиозных учений и борьбу с пропагандой их. Таковы произведения, вышедшие из-под пера разных рационалистов (жидовствующих, протестантов, кальвинистов, социан, антитринитариев и т.п. ), католиков и униатов, с одной стороны, и лиц, отстаивающих православие, – с другой…»
(Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.131)
***
«И униатское духовенство не оставалось глухим к духовным нуждам своей паствы» (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.138).
***
“Так как униатские книги в свое время преднамеренно уничтожались, то до нас печатных Богогласников дошло немного, и все они относятся к малорусской области” (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.141).
***
«Наиболее рельефно выразилась деятельность западнорусских писателей при защите ими своей народности и религии в борьбе с пропагандой новых учений со стороны пришлых и своих совращенных деятелей. Такая опасность грозила а) от жидовствующих и вообще евреев, б) со стороны протестантов и разных рационалистов и в) особенно от возрожденного иезуитами католицизма и находящейся в тесной связи с ним унии» (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.148).
***
«Наибольшего развития в Западной Руси достигла полемика с латинянами. Уже в древней Руси полемика с латинянами, перешедшая к нам от Византии, была делом очень обычным, причем на первых порах (с ХI по ХV в.) больше состояла из переводных сочинений, хотя изредка появлялись и самостоятельные труды, подражающие переводным сочинениям (…) В Восточной Руси писали обличения латинян, часто не входя с ними в более близкое соприкосновение, иногда имея сведения о них лишь по слухам. Иначе обстояло дело в Западной Руси» (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.164).
***
«Уния…»* ясно показывает, что среди высшего западнорусского духовенства нашлись лица, которые явно стремились к унии с Римом и старались, с одной стороны, оправдать себя перед своей совестью и перед другими, а с другой – подготовить почву для более легкого перехода в латинство их паствы. Но и паства к этому времени уже оказалась не прежней: среди нее нашлись люди, которые смело и решительно вступили в борьбу с предстоящей переменой в религиозных отношениях» (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.180-181).
***
“Желая увеличить свои силы для борьбы с надвигавшимся католицизмом и унией, православные обратились за помощью и к восточным патриархам. Те отнеслись сочувственно и отправили своих протосинкелов: Константинопольской церкви Никифора и Александрийской – Кирилла Лукариса” (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.183).
***
“Ему** удалось доказать, что Брестская уния явилась плодом вероломства нескольких лиц, злоупотребивших своим высоким положением из видов чисто личных, эгоистических побуждений; на православном Брестском соборе выразился действительный голос всей православной церкви; все доводы Скарги о главенстве папы и других особенностях учения римской церкви оказались плодом иезуитской софистики. Ясно было, что на факте Брестской унии построить основание для дальнейшего развития латинства на Руси было рискованно” (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.185).
***
“Не достигнув цели силой убеждения, униаты для оправдания обид, наносимых ими православным, обращаются ко всякой клевете, обвиняя их даже в измене королю и отечеству” (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.191).
***
“Отпису...”*** предпослан стихотворный эпиграф:
Униты якъ ужъ лесть жаломъ воюютъ,
Манею моцнятъ, благочестие псуютъ.
Косою лукавствомъ вытинаютъ кветы.
Ослою наострены Богу не петы (...)”(Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.192).
***
«Здесь в исторической части допускается подтасовка фактов и даже прямая ложь, например, что русская церковь получила начало от Рима…»**** (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.193).
***
“Из дальнейшего видно, что выведенный крестьянин православный, так как он противополагает себя “ляхам” и “унитам: Tiashko nam z Lahami, a horsz z Vnitani…» ***** (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.199).
***
“Из предыдущего выпуска “Белорусов” можно было видеть, как постепенно ослабевала и к концу ХVII в. совершенно замерла когда-то богатая и разнообразная в Литовской Руси старая западнорусская письменность. Литературный язык, выработанный в ХIV –ХVI ст. на древнерусской основе при помощи живой народной белорусской речи и заметной примеси через Польшу, а иногда и непосредственно иностранных элементов, к концу ХVII ст. так полонизовался, что по своему лексическому составу стал мало отличаться от польской речи. Следствием этого было то, что языком судебно-административным уже с 1696 г. вместо русского окончательно стал в Белоруссии польский; вместе с латынью он же возобладал и в школе. Это было естественно, так как белорусская интеллигенция к этому времени окончательно полонизовалась; униатское духовенство шло по тому же пути, употребляя нередко даже в полемических произведениях, написанных в защиту православия и белорусской народности, польскую речь, как более понятную и распространенную среди читателей. Казалось, местному языку был положен конец: главное средство выражения народного духа было отнято...
Но, к счастью, в те времена мало обращали внимания на простой народ, который коснел во мраке невежества и питал свою духовную жизнь только устной поэзией. А ведь он и был корень и основа белорусской народности; он и оказался главным хранителем живой речи: в нем свободно и незагрязненно тек источник живой воды, который не высох и до нашего времени” (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С. 240).
***
«В ХIV в. условиями брака Ягайлы с Ядвигой положено было начало окатоличению православных искони белорусов. Но на первых порах приверженцев католичества было мало. С распространением протестантизма ряды их еще больше поредели. Но прибывшие сюда в конце ХVI в. иезуиты быстро поправили дело: они не только поразили рационалистическое движение и привлекли в свое лоно отпавших чад римской церкви, но и оказались в силах принять меры к ослаблению православия. Блaгодаря их деятельности, а также слабости и невежеству православной высшей иерархии, удалось распространить здесь религиозную унию, собственно, вероисповедный суррогат, очень полезный в государственном отношении для Речи Посполитой, так как церковная уния, с одной стороны, отдаляла белорусов от великорусов, с другой – в дальнейшем своем развитии приближала к полякам-католикам, часто служа переходной ступенью к католичеству и, таком образом, являясь дальнейшим этапом на пути полонизации Белоруссии. После присоединения Белоруссии к остальной части России и особенно после воссоединения униатов с православной церковью в 1839 г. католики в Белоруссии из господствующего положения очутились в подчиненном: им пришлось поэтому принимать меры самозащиты. Положение их ухудшалось еще от того, что, употребляя в костелах в дополнительном богослужении и проповеди польский язык, они считали себя поляками, хотя, говоря по-белорусски, они и принадлежали к белорусской народности. Правительство (российскоe – И.Ч.) в таком недоразумении усматривало распространение полонизации, что отчасти и было на самом деле и особенно ярко подтвердилось поведением польских властей во время последней оккупации.
Немало времени прошло до того момента, когда в 1905 г. была объявлена полная веротерпимость в государстве, с одной стороны, а с другой – когда молодое поколение среди польского духовенства осознало границу между белорусским и польским и стало употреблять в проповеди и дополнительном богослужении белорусскую речь вместо польской. Но и полонизаторы среди него еще сильны, и даже преобладают. Еще не особенно давно приходилось слышать, правда, одинокие, голоса и за возобновление унии с римской церковью. Некоторые недальновидные деятели и белорусскую национальную церковь не прочь построить на униатской основе» (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.401-402).
***
«К чести, однако, помещиков-католиков следует сказать, что они не особенно старались в свою панскую веру (католическую) переводить подвластных белорусов, предпочитая держать их в унии. После воссоединения униатов с православной церковью паства-крестьяне обыкновенно шли за своими пастырями-священниками. Однако в тех местах, где полонизация была сильнее или где были какие-либо недоразумения с местным духовенством, а также где крестьяне были поразвитее, – оказывались упорствующие, которые не хотели переходить в «русскую» (православную) веру, так как они и себя не считали русскими, не имея никакого представления о национальности, а называли «тутэйшими», т.е. местными (не пришлыми) жителями» (Белорусы. Т.III. Кн. 2. С.420).
***
“Свидетельства того же времени в ином роде, против чего могли возражать, но не вoзражали, поляки, имеем в слове архиепископа белорусского Георгия Конисского, произнесенном в Вильне в Св.-Духовом монастыре 21 апреля 1767 г. (...) Вот некоторые места из этого слова: “Духовные (католические), властью и силой мирской укрепясь, гонят православный народ, как овец, не имущих пастыря, или до костелов, или до униатских церквей, – гонят не точию из домов, но из церквей наших... Ставят виселицы, вкапывают столбы, возгнещают костры; розги, терние и другие мучительные орудия представляют... Молчу о священстве нашем. Сколь многие из них изгнаны из домов; сколь многие в тюрьмах, в ямах глубоких, во псарнях, вместе со псами заперты были, голодом и жаждою моримы, сеном кормлены; сколь многие биты, изувечены...” (Белорусы.Т.III. Кн.2. С. 477).
Выборка цитат, предисловие и примечания –
академика Сербской Академии наук и искусств,
доктора филологических наук, профессора БГУ
И.А. Чароты
Доклад на Международной научной конференции
«Церковь, идентичности и нациестроительство в Европе в XIX-XX веках»,
приуроченная к 180-летнему юбилею Полоцкого церковного собора 1839 года.
Опубликовано: Междунароный независимый журнал
социлаьных и гуманитарных исследований "Аспект" 2019 № 1-4 (9-12) Стр. 29-33
--------------------
* Речь идет о книге Ипатия Потея «Уния алъбо Выкладъ Преднейших артыкуловъ ку зъодноченью Грековъ с костелом рымским належащыхъ». – И.Ч.
** Христофору Филалету, автору книги “Апокрисисъ албо отповедь” (1597). – И.Ч.
*** Имеется в виду “Отпис на лист унитов Виленских, которые усиловали свое лестное отступление от Восточное Церкви к Западнему Костелу слушное показати, которым к воли сесь лист з Слуцка стался худшим во презвитерах Андреем”. – И.Ч.
****Это по поводу публикации Льва Кревзы «Obrona iedności cerkievney…» – И.Ч.
***** Такова оценка составленного неизвестным иезуитом сатирического текста. – И.Ч.