Иво Андрич (9.10.1892 — 13.03.1975) — югославский писатель и дипломат, родившийся на территории современной Боснии и Герцеговины. Единственный югославский писатель, удостоенный Нобелевской премии в области литературы (1961).

В 70-е гг. ХХ века славяне-мусульмане Боснии и Герцеговины получают статус нации, что было отражено в переписи населения и впоследствии закреплено в югославской Конституции. Первопричиной для выделения такой группы в отдельный этнос послужило обращение местного населения в исламскую веру начиная с XV века, в период турецкой оккупации Балкан. А спустя пять веков боснийские мусульмане были признаны отдельным этносом.

Появление на этнической карте мира такой нации интерпретируется и понимается по-разному. Одна сторона считает это фактом сознательного, целенаправленного и деструктивного по своей природе нациестроительства, другая – естественным завершением процесса формирования этноса, представители которого прежде, до момента признания, вынуждены были бороться за существование и выживание. Последнюю позицию современные боснийско-мусульманские деятели активно пропагандируют на конференциях, в печати, СМИ по разным поводам. Они обычно указывают на то, что боснийцы уже в средневековье, после заселения славянами Балканского полуострова, представляли собой особую группу в рамках южнославянской общности [1; 2; 3].

Полемика относительно этногенеза бошняков велась еще с ХХ века и касалась, среди прочего, многих смежных вопросов, связанных с принадлежностью культурных ценностей, возникших на территории Боснии или связанных с её историей.

Одна из тем этой полемики – творчество Нобелевского лауреата, югославского писателя Иво Андрича. Как изящно выразился Вейн Вучинич, Андрич – это «продукт синкретической культуры Боснии» [4, с. 27]. Он родился в Боснии, крещен был в католичестве, в ряде документов периода детства и молодости записан как хорват, долгое время жил в Сербии и изъяснялся как сербский писатель... Исследователи творчества Иво Андрича неизменно указывали на множество противоречивых фактов его жизни, демонстрирующих неоднозначность вопроса о национальной принадлежности югославского писателя [5; 6]. Тематика большинства его исторических произведений связана с Боснией. Тем не менее, некоторые аксиологические параметры художественной философии Андрича вряд ли будут когда-либо приняты и полноценно интегрированы как «свои» в боснийской среде. Речь идет, в первую очередь, о глубоком осмыслении Косовского завета как ключевой черте национального мировоззрения сербов. Об этом мы неоднократно писали в своих статьях.

В контексте темы доклада Андрич значим для нас не только как прецедентный пример неоднозначной атрибуции боснийской культуры, но также как весьма компетентный, авторитетный участник полемики о путях формирования боснийской этнической общности в исторической перспективе. Автор исторических романов, дипломат, мыслитель, он интерпретировал в своих текстах (как художественных, так и научно-публицистических) факт религиозной конверсии, имевший место в давние времена и приведший уже в ХХ веке, частично и на глазах самого Андрича, к формированию этнического самосознания бошняков.

Андрич много писал о специфике духовной жизни Боснии под властью турок и последствиях произошедших изменений. Он внимательно исследовал их в докторской диссертации «Развитие духовной жизни в Боснии под влиянием турецкого владычества», которую защитил в 1924 году, будучи сотрудником консульства в Граце.

Несмотря на то, что культурный слом, последовавший за завоеванием, имел закономерный характер, в диссертации он представляется, в целом, как противоестественное явление для духовного развития страны. Андрич-ученый пишет о «нашествии захватнического народа, чужого по вере, духу и расе», констатирует, что «стена разделения разорвала сербохорватский расовый и языковой комплекс на две части»; определяет новое культурное наслоение как «бремя» [7, с. 53], а текущее состояние на протяжении всей оккупации – как «отсталость» [7, с. 145]. Боснию захватил «воинствующий азиатский народ, <…> чья религия – родившаяся в других климатических и общественных условиях и не подходящая для любого приспособления – остановила духовную жизнь страны» [7, с. 51]. Обобщая изложенное в докторской диссертации, Андрич констатирует: «По своему географическому положению Босния на самом деле должна была бы связать страны Подунавья с Адриатическим морем, то есть объединить два полюса сербохорватского региона и в то же время две различные области европейской культуры. Попав под влияние ислама, Босния не просто была лишена возможности исполнить это принадлежавшее ей по естеству своему предназначение <…>. Наоборот, из-за формирования здесь исламизированной среды, Босния стала мощной преградой для христианского Запада» [7, с. 53]. Таким образом, Андрич в диссертации позволяет себе условное наклонение, которого, казалось бы, не терпит история. Географическое положение и сложившиеся обстоятельства способствовали тому, что Босния должна была стать мостом между двумя берегами, а не разделяющей стеной.

Интересен вопрос о том, почему так много боснийцев перешло в ислам. Для понимания того, почему именно в Боснии была распространена практика смены религии местным славянским населением, можно рассмотреть схему, которую А. Тойнби выстраивает, говоря о переходе крестьянства Малой Азии в ислам: «Массовое культурное и религиозное отступничество крестьян говорит о том, что задолго до того, как на исторической сцене появились тюрки, крестьянство Византии уже было полностью отчуждено не только от политического режима, но и от православно-христианской цивилизации в целом» [8, с. 337]. В Боснии, в отличие от других частей балканского региона, было распространено богомильство – налицо своя, местная форма того самого «отчуждения» от «православно-христианской цивилизации». Кстати, именно спецификой богомильского мировосприятия Андрич в своей диссертации объясняет то, что ислам здесь так хорошо прижился.

Андрич однозначно формулирует альтернативу, перед которой стояли богатые слои населения в Боснии: «…или в своих руках сохранить землю и власть и таким образом получить доступ ко всем привилегиям в новом царстве, или потерять все и стать райей – без прав и имущества» [7, с. 55]. Писатель оригинально обозначил позицию боснийца в своей диссертации: «боснийский феодал определился в сторону «царства земного» [7, с. 57]. Очевидна аллюзия на известный эпизод из сербской народной песни: царь Лазарь перед битвой на Косовом поле выбрал царство небесное, пожертвовав земными благами и собственной жизнью. В случае с боснийскими феодалами речь шла о сохранении собственности. Это было возможно лишь после смены религии. Боснийский дворянин «…в религиозной и государственной принадлежности видел исключительно средство для сохранения собственности» [7, с. 59].

Вообще, само явление массового потурченства, имевшее место в Боснии, – скорее, исключение, чем правило. А. Тойнби констатирует, что обычно местные жители, подчинившись завоевателю экономически и политически, «не превращаются автоматически в поклонников имперских богов». Целый ряд обстоятельств отпугивает «победителя от дальнейшего сближения со своими новообретенными подданными». Вследствие этого они «чувствуют себя свободными выбирать любую религию» [8, с. 537]. В Боснии произошло иначе: из преимущественно материальных соображений многие жители Боснии сменили веру. По А. Тойнби – это «иродианство меньшинства», перешедшего «из христианства в ислам за социальные и политические привилегии, щедро отпускаемые оттоманскими властями прозелитам новой веры» [9, c. 484].

Именно такие оценки Андрича, пространно и основательно представленные на страницах диссертации, служат основанием для негативного отношения к нему ряда боснийский ученых и писателей. Когда сербский писатель иносказательно говорит о «негативных последствиях» турецкого владычества на Балканах, то, по мнению боснийца М. Ризвича, он имеет в виду именно «формирование бошняков как южнославянского народа исламской веры, их сознания и их синкретичной духовной и материальной культуры» [10, с. 35].

Наши же собственные исследования всего корпуса Андричевских текстов привели к выводу о том, что подобные упрощенные модели восприятия андричевской художественной философии несостоятельны. Говорить стоит не о субъективной оценке Андричем путей формирования этноса, а о глубокой, вдумчивой интерпретации особенностей жизни на пограничье, каковым является Босния.

Тему религиозной конверсии Андрич затрагивает не только в своей диссертации, но и в ряде художественных текстов. Образы Андричевских конвертитов достоверны, глубоки психологически, нравственно оправданны и являются для нас ценным материалом, своеобразной энциклопедией боснийской жизни и психологии.

Андрич создает целую галерею образов конвертитов, людей «на границе» религий, культур и цивилизаций.

Местных славян-мусульман Андрич называет потурченцами («скорашњи Турци», «тазе потурчењаци» [11, с. 27]). Потурченец по своему происхождению принадлежал к одной цивилизации, а по исповедуемой религии и взглядам на жизнь – к другой. Оценка того, зачем эти люди переходили в ислам, а также попытка анализа психологии потурченцев, представлена в следующей цитате из «Моста на Дрине»: «Многие наши потурченцы <…>, переменив веру, жестоко обманулись в ожиданиях и по-прежнему садились за скудный ужин и расхаживали с драными локтями» [12, с. 404]. Эта цитата из романа созвучна с тем, что Андрич писал в своей диссертации.

Максимальная детализация образа человека, стоящего между цивилизациями и несущего бремя трагизма такой разделенности, создается, пожалуй, в романе «Омер-паша Латас». Главный герой – турецкий военачальник сербского происхождения. Юноша из христианской семьи, Мича Латас, добровольно переходит турецкую границу, чтобы начать новую жизнь. Бедность, православная вера, судьба отца – всё это мешало способному мальчику добиться успеха в Австро-Венгрии. Мальчик рано понимает, что «нужно бежать из этого мира, в котором родился» [13, с. 127], «отдалиться от того, чем он является, и приблизиться к тому, чем являться должен» [13, с. 129]. Он стремится изменить мир вокруг себя: «Начинает всем живым существам и мертвым вещам вокруг себя давать новые имена. Раз уж не может изменить суть, форму и место, он меняет им имя» [13, с. 128]. Позже юноша принимает ислам и движется вверх по карьерной лестнице в первую очередь благодаря своим выдающимся способностям.

Становится мусульманином и брат Омер-паши – Никола, или Мустайбег. Отдельный эпизод романа посвящен драме внутреннего мира этого человека. В отличие от самого Омера, брат «не сумел ни подданным быть, ни мусульманином, господином стать» [13, с. 243]; «не до конца перестал быть Николой» [13, с. 245]. Мустайбег часто уединялся и много пил, и тогда – «перекрестится несколько раз подряд и, крестясь, начинает произносить отдельные слова молитвы, которую слышал когда-то в детстве и уже порядочно подзабыл, так что теперь выговаривает лишь отрывки» [13, с. 239].

Таким образом, существование человека изначально обречено на трагизм: пограничная среда порождает ситуации, в которых люди вынужденно оказываются в ситуации экзистенциального выбора. Это становится стимулом для культурно-религиозной трансформации и впоследствии приводит к новым формам трагизма.

Стоит отметить, что наблюдения повествователя касаются не только самого Омер-паши, но и его подчиненных. Среди них было больше всего венгров и поляков, которые «поступив на службу в турецкую армию, по крайней мере внешне приняли ислам» [13, с. 35]. В душе этих людей происходят страшные процессы: «Все противоречия и различия между турецким и западным образом жизни сталкивались в них, проявлялись в них и в их поступках – извращенные и в самых отвратительных формах» [13, с. 39]; «большинство из них обозлились, предались жизни чувственных наслаждений, беспорядка и насилия, и лишь малая часть сохранила крупицу <…> человечности и нравственной силы» [13, с. 39–40]; «кому-то милые, перед всеми виноватые, сами себе обременительные, они подружились с выпивкой» (серб. – «неком мили, сваком криви, сами себи тешки…» [13, с. 40]). Их ненавидят и мусульмане, и христиане. В структуре «свой – чужой» армия Омер-паши занимает промежуточную позицию. Сам Омер-паша для местных жителей мусульманской веры – «перебежчик и потурченец» [13, с. 36].

В романе «Омер-паша Латас» подробно раскрывается психология потурченца. Писатель создает коллективный психологический портрет, изучает «диалектику души» человека, переступившего рубеж культурного пограничья, попытавшегося оторваться от одной среды и прижиться в другой.

В белградской газете «Вечерние новости» в 1992 году был опубликован содержательный аналитический материал под названием «В чем провинился Андрич». Его автор, Миливое Маркович, глубоко анализирует специфику коллективного мировоззрения бошняков. В статье фигурирует понятие «боснийско-герцеговинский синдром» как источник «конфликтов на религиозной основе, достигших кульминации в националистических расколах» [14, с. 28]. Он пишет о том, что этнические турки после своего поражения покинули некогда завоеванные ими славянские территории. А местное население – славяне-мусульмане, принявшие в свое время ислам, – вынуждены были остаться на родине. «Учитывая то, что они переняли духовные начала ислама, а часто являлись исполнителями воли и приказаний оккупантов, в глазах народа, прогнавшего турок, они остались символом этого зла» [14, с. 28]. По словам М. Марковича, «многие антропологические и социологические исследования под лупой рассматривали сдвиги в типе мышления и ощущения людей, и этнология “лезла под кожу” конфликтующим людям, но боснийско-герцеговинский синдром нигде не изучен так основательно, как в литературе» [14, с. 28]. По Марковичу, «Андрич открыл исторические, психологические, социологические, антропологические и многие другие подходы к данному феномену и причинам, которые привели к формированию двух миров, – поэтому неудивительно, что радикальные исламисты в Боснии и Герцеговине сегодня считают, что он причинил им больше зла и несчастий, чем армии и все войны» [14, с. 28]. По нашему мнению, такая трактовка феномена культурного и духовного развития Боснии является ключом к пониманию всей сути межкультурных противоречий как в связи с художественной литературой, так и в реальной истории.

Репрезентативная черта андричевского творчества – коллективный психологический портрет. Детализация, высокий уровень художественного обобщения, глубокая мотивировка действий и образа мыслей героя – таковы основные параметры, отражающие внутреннюю пограничность как самую трагичную форму разобщенности. Именно эта психологическая достоверность в осмыслении исторических процессов и позволяет многим авторам обращаться к Андричу в поисках ответов на вопросы, связанные с социальными процессами на Балканах. Андрич сумел вникнуть в суть исторического процесса, понять механизмы межкультурного взаимодействия в пограничном крае и уловить тенденции, основывающиеся на циклическом повторении.

Отсюда неповторимая прозорливость и достоверность его образов будущего. Есть немало доказательств такого восприятия андричевского творчества. О его пророческом измерении писали многие литературоведы. Как утверждает П. Палавестра, рассказ «Письмо, датированное 1920 годом» «напоминает военное донесение с сараевских и боснийских полей сражения» 90-гг. ХХ века [15, с. 221]. Этот ученый называет Андрича одним из «самых надежных и разумных советчиков в политическом и цивилизационном рассмотрении запутанных и весьма взрывоопасных отношений на Балканах» [15, с. 223] и призывает внимательно отнестись к «очень серьезным и мудро выраженным предостережениям Андрича Западу» [15, с. 227]. Впрочем, как показывает исследователь, западные политики уже упустили возможность избежать многих ошибок, не прислушавшись к советам писателя. После войны 90-х годов из-за действий западных стран и их необдуманных решения, по словам П. Палавестры, «вернулось обратно колесо истории». А именно, «на европейских землях опять созданы условия для формирования нового исламского государства, строй которого основывается на религиозных законах» [15, с. 228].

О том же говорили и другие исследователи. Светозар Колевич в образах романа «Травницкая хроника» отмечает «предвидение Андричем того, что́ на наших [сербских. – А.Н.] землях будет твориться во время Второй мировой войны, да и в последнее десятилетие ХХ века» [16, с. 52–53].

На практическую значимость анализа идей Андрича прямо указывали и некоторые зарубежные авторы. В 1994 году в белградской газете «Политика» были опубликованы следующие слова Пола Парина, швейцарского этнопсихолога: «Андрич был великим писателем, но, к сожалению, оказался и пророком», говорившим о существовании в Боснии как о «жизни на вулкане», где «на глубине кипят ненависть и раздор» [17, с. 6].

А Роберт Фокс писал, что Андрич в своих произведениях словно «описывает сегодняшнюю Боснию, а не ту, османскую». И далее: «Сейчас его романы и эссе активно используются в отделах внешней разведки, в том числе и в разведывательном корпусе британской армии в целях раскрытия и углубления понимания сути поврежденной психики боснийцев и их капризной истории» [18].

Итак, в науке вопрос формирования бошняков как нации не имеет однозначной трактовки. Более того, сейчас в Боснии и Герцеговине на повестке дня стоит смежная проблема. Речь идет о поиске оснований для формирования единой боснийской идентичности вне зависимости от вероисповедания. Таким путем предполагается решить проблему нестабильности и неустойчивости в многонациональном государстве Босния и Герцеговина.

Мы ставили перед собой цель показать глазами Андрича – историка, философа, политика и, прежде всего, писателя, препарировавшего «сознание» своих соотечественников, – то, как зарождались тенденции, выросшие в процессы нациестроительства сейчас, в ХХ и ХХI вв.

Наумова Анна Владимировна.
Кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры теоретического и славянского языкознания БГУ. (Минск, Белоруссия).

Текст доклада на Международной научной конференции
«Славянские идентичности и нациестроительство в XIX-XX в.в. »

Опубликовано: Междунароный независимый журнал
социлаьных и гуманитарных исследований "Аспект" 2019 № 1-4 (9-12) Стр. 71-77

 

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Obradović, Dž. Bosna u ogledalu / Dž. Obradović. – Sarajevo : Ljiljan, 2000. – 398 s.
2. Lavić, S. Bosna, Bošnjaci i identitetna historija: osnovne crte procesa identitetne historije / S. Lavić // Стање и перспективе мултикултурализма у Србији и државама региона : зборник радова са научног скупа одржаног 10–11. септембра 2015 / Српска академија наука и уметности ; уредници В. Становчић, Г. Башић. – Београд, 2016. – С. 387–408.
3. Seizović, Z. Osobenosti multikulturalizma Bosne i Hercegovine u postdejtonskom periodu / Z. Seizović, M. Smajić // Стање и перспективе мултикултурализма у Србији и државама региона: зборник радова са научног скупа одржаног 10–11. септембра 2015 / Српска академија наука и уметности ; уредници В. Становчић, Г. Башић. – Београд, 2016. – С. 375–386.
4. Вучинић, В. Иво Андрић и његово доба / В. Вучинић // Свеске Задужбине Иве Андрића. – 1997. – № 13. – С. 27–72.
5. Радић, П. Нобеловац Иво Андрић – књижевна поетика, нација, језик. Културолошки и социолиенгвистички аспекат / П. Радић // Свеске Задужбине Иве Андрића. – 2007. – № 24. – С. 176–209.
6. Jelčić, D. Andrićeve hrvatske teme i Andrić kao hrvatska tema / D. Jelčić // Свеске Задужбине Иве Андрића. – 2002. – № 16. – S. 227–292.
7. Андрић, И. Развој духовног живота у Босни под утицајем турске владавине / И. Андрић // Свеске Задужбине Иве Андрића. – 1982. – № 1. – С. 7–252.
8. Тойнби, А. Д. Постижение истории: избранное / А. Тойнби. – Москва: Айрис-пресс, 2010. – 637 с.
9. Тойнби, А. Д. Постижение истории: Сборник / А. Тойнби. – М.: Прогресс. Культура, 1996. – 607 с.
10. Rizvić, M. Bosanski muslimani u Andrićevu svijetu / M. Rizvić. – Sarajevo: Ljiljan, 1996. – 687 s.
11. Андрић, И. Сабрана дела у двадест књига / Иво Андрић. – Београд: Штампар Макарије; Подгорица: Нова књига, 2011. – Т.9: На Дрини ћуприја. – 365 с.
12. Андрич, И. Травницкая хроника. Мост на Дрине / И. Андрич. – М.: Художественная литература, 1974. – 686 с.
13. Андрић, И. Сабрана дела у двадест књига / Иво Андрић. – Београд: Штампар Макарије; Подгорица: Нова књига, 2011. – Т.13: Омерпаша Латас. – 301 с.
14. Марковић, М. Шта је крив Андрић / М. Марковић // Вечерње новости, Београд. – 1992. – 17.03. – С. 28.
15. Палавестра, П. Књига о Андрићу: књижевне теме X / П. Палавестра. – Београд: Српска књижевна задруга, 1992. – 347 с.
16. Кољевић, С. У клопкама између различитих светова / С. Кољевић // Андрић између Истока и Запада / редакциони одбор Р. Кузмановић ... [и др.]. – Бања Лука: Академија наука и умјетности Републике Српске, 2012. – С. 37–54.
17. Парин, П. Откуд толико мржнье? / П. Парин // Политика. – 1994. – 10 јан. – С. 6.
18. Fox, R. Warning to meddling outsiders – as TV quotes Serb’s bard / R. Fox // Daily Telegraph. – 1995. – 30.12.