Октябрьский переворот 1917 года опрокинул Россию, разрушил многовековой уклад, и развел по противоборствующим сторонам  порой самых близких людей. О трагической судьбе семьи  выдающегося слависта академика Евфимия Федоровича Карского во время Первой мировой войны и в годы Гражданской  рассказывается в исследовании правнука академика Карского Александра Александровича Карского.

 

 

 

 

 

  1. Подпоручик  по  Адмиралтейству  Евгений  Карский

 В конце  июля  1915  года  подпоручик  Евгений  Карский  прибыл  в  крепость  Ковно,  где  разыскал  Штаб  Отдельного  Морского  батальона 1-го  Балтийского  флотского  экипажа.  Здесь  он  представился  командиру  батальона  капитану  1  ранга  Константину  Михайловичу  Ратькову.

Молодой  человек  совсем  недавно, 15  июня, был  произведен  Высочайшим  приказом  № 1436  в  подпоручики  по  Адмиралтейству  [1].  Перед  тем  он  два  года  служил  юнкером  флота, учился,  сдавал  экзамены,  ходил  в  учебные  походы  на  крейсере  «Баян» [2].  А  до  поступления  во  флот  он  шесть  лет  проучился  в  столичном  университете,  на  физико-математическом  факультете,  причем  сдавал  экзамены  всегда  успешно,  на  пятерки  или  четверки  [3].  Но  в  его  подходе  к  образованию  была  одна  особенность:  на  испытания  он  шел  только  тогда,  когда  был  уверен  в  основательности  своих  познаний,  и  потому  за  шесть  лет  сданными  оказались  всего  12  дисциплин  [4].  В  1913  году  двадцатичетырехлетний  недоучившийся  студент  решил  пойти  вольноопределяющимся  во  флот [5].  Решение  довольно  неожиданное,  поскольку  военных,  тем  более  флотских,  в  его  роду  не  было:  деды  и  прадеды  состояли  в  духовном  сословии,  в  основном  на  невысоких  должностях – служили  сельскими  священниками,  причетниками. Отец  тоже  имел  сугубо  мирную  профессию – начинал  учителем  в  гимназии,  затем  перешел  в  Варшавский  университет,  где  прошел  путь  от  лектора  русского  языка  до  профессора,  ректора,  действительного  статского  советника,  члена-корреспондента  Академии  Наук.  Однако  сын  не  пожелал  идти  по  стопам  отца.  И  вот  поиски  своего  пути  привели  его  в  крепость  Ковно –  за  несколько  дней  до  начала  жарких  боев.

29  июля  подпоручик  получил  приказ:

           Кому:   Подпоручику  Карскому

     От  кого:  Ком. Отд.  Мор.  Бат.  1  БФЭ

1915  «29»  Июля  месяца  1  час  мин  д

№ 93  Из (откуда  направлено) Штаба  баталиона

                                       Креп.  Ковно    Зеленая  Гора

Карта  3-х  вёрстка

     С  получением  сего  предписываю  Вашему  Благородию  направиться  в  деревню  Б. Вершвы,  где  явиться  Полковнику  Сапшугову  и  вступить  во  временное  командование 2-ой  ротой.

                                              Кап. 1  ранга  Ратьков  [6].

Одновременно  с  подпоручиком   Карским  предписание  (№ 92)  получил  и  мичман  Шварц:

«С  получением  сего  предписываю  Вашему  Благородию  сдать  пароход  Венера  Лейтенанту  Мочульскому,  а  самому  отправиться  в  д. Ближние  Вершвы,  где  и  принять  временно  командование  1  ротой» [7].

Через  полтора  часа  командир  направил  полковнику  Сапшугову  записку  № 95,  которая  позволяет  понять  сложившуюся  ситуацию:

«Ваша  задача  оборонять  мост  через  Неман  и  позицию  впереди  него.  К  вам  уже  выехали  Мичман  Шварц  и  Подпоручик  Карский.  Как  только  они  прибудут,  сейчас  же  отправьте  Мочульского,  он  очень  мне  нужен  для  парохода.  Окопы  по  возможности  усиливайте.  О  сметане  провожу  расследование» [8].

Речь  идет,  несомненно,  об  обороне  понтонного  моста,  который  в  то  время  наводил  отряд  полковника  Сапшугова  возле  деревни  Ближние  Вершвы.  Но  причем  тут  сметана?

Многое  проясняет  отпечатанное  уже  после  выхода  из-под  огня  «Донесение»  полковника  Сапшугова:

«…25-го  июля  люди  продолжали  рыть  окопы.  Вечером  вернулась  из  Ковны  1-ая  рота  под  командой  кондуктора  Столярика,  а  вторая  рота  была  отправлена  в  Ковно  в  баню.  Командир  1  роты  Штабс-Капитан  Петров  в  Ковне  заболел  и  был  отправлен  для  излечения  болезни  во  временный  лазарет…  26-го  июля  2-я  рота  вернулась  из  Ковно  под  командой  кондуктора  Спиридонова,  командир  ее  Подпоручик  Садыков  также  заболел  и  был  отправлен  в  тот  же  лазарет…»  [9].

Вот  в  чем,  оказывается,  дело.  Роты  по  очереди  отправлялись  в  Ковно  в  баню,  а  возвращались  без  командиров:  оба  получили,  очевидно,  пищевой  отравление,  поев  сметаны.  Об  этом  же,  не  называя  причины  внезапной  болезни  офицеров, полковник  Сапшугов  доносил  и  начальнику  IV  отдела  обороны  крепости  полковнику  Баграмову  в  полевой  записке  № 54:

«Командиры  рот  Шт.-Кап.  Петров  и  Подпор.  Садыков  заболели  и  оба  отправлены  в  вр.  Госпиталь  № 5  в  кр. Ковно.  Вр. командование  1 ротою  и  заведывание  2  ротою  принял  Лейтенант  Мочульский»  [10].

Так  вот  и  получилось,  что  из-за  недоброкачественной  сметаны  необстрелянный  подпоручик  Евгений  Карский,  имевший  практику  лишь  учебных  походов  на  крейсере,  принял  командование  ротой  в  одной  из  самых  жарких  точек  обороны  крепости,  у  понтонной  переправы. Он  был,  видимо,  еще  в  пути  к  месту  назначения,  когда  начальник  отряда,  в  4  часа  40  минут,  отправил  телефонограмму  (№ 69)  полковнику  Баграмову:

«Доношу,  что  понтонный  мост  метко  обстреливается  орудиями  неприятеля;  сделано  6 – 8 залпов  по  4  снаряда  в  каждом.  Настил  моста  поврежден,  часовые  отведены,  работа  по  наводке  прекращена.  Полковник  Сапшугов»  [11].

Из  напечатанного  «Донесения»  можно  узнать  точное  время  прибытия  новых  офицеров: 

«В  6  часов  вечера  прибыли  в  отряд  Мичман  Шварц,  принявший  командование  1-й  ротой,  и  Подпоручик  Карский,  принявший  командование  2-ой  ротой;  Лейтенант  Мочульский  отправился  в  Штаб  баталиона…»  [12].

На  следующий  день,  30  июля,  обстрелы  со  стороны  наступающих  германских  войск  возобновились  с  новой  силой: 

«В  11 часов  утра,  когда  люди  кончили  работать  на  понтонном  мосту,  противник  открыл  шрапнельный  огонь  по  мосту  и  по  занятой  нами  деревне… осколками  снарядов  убит  один  матрос  и  ранено  3  матроса  и  один  конный  ординарец»  [13].

Далее  полковник  Сапшугов  сообщает:

«Состоящие  при  мне  телефонисты  и  мостовые  рабочие  после первого  же  выстрела  разбежались,  а  телефонисты  унесли  даже  аппарат,  почему  я  остался  без  связи… Около  10  часов  вечера  я  с  Подпоручиком  Карским  и  полуротою  от  2-ой  роты  пошли  на  мост  на  работу,  а  12  человек  охотников  под  командой  кондуктора  Спиридонова  послал  сжечь  козлы  и  настил  старого моста… В 11 часов  40 минут, по-видимому, хорошо  осведомленный  противник  начал  обстреливать  мост,  но  снаряды  ложились  больше  на  правый  берег  реки,  хотя  и  около  моста,  но  все  же  работы  я  не  прекращал.  Через  35  минут  обстрел  моста  прекратился,  выпущено  было  27  снарядов,  которыми  были  повреждены  несколько  досок  настила  и  пробит  один  понтон  выше  ватер-линии.  Под  огнем  противника  все  же  к  утру  31-го  июля  удалось  закончить  настил  моста  и  разрешить  по  нем  пешеходное  сообщение»  [14].

Днем  шрапнельный  обстрел  моста  время  от  времени  возобновлялся.  А  в  ночь  на  1  августа  мощная  канонада  с  обеих  сторон  возвестила,  что  приближается  кульминация  битвы.

О  событиях  следующего  дня  полковник  Сапшугов  пишет: 

«Весь  день  продолжалась  перестрелка  из  орудий  большого  калибра…  В  9  часов  вечера  с  Подпоручиком  Карским  и  полуротою  2-ой  роты  [пропущено  слово]  оканчивать  мост,  а  кондуктора  Спиридонова  с  охотниками  послал  вытащить  из  воды  оставшиеся  козлы  старого  моста.  Обстрела  моста  не  было,  но  по  охотникам  у  старого  моста  был  открыт  противником  ружейный  огонь. В  ночь  на  2-е августа  наводка  понтонного  моста  была  окончена  и  для  конного  сообщения»  [15].

К  полевой  записке  № 85  от  2  августа  полковник  Сапшугов  приложил  список  наиболее  отличившихся  при  наведении  моста  под  огнем  противника  нижних  чинов.  Два  боцманмата  и  четыре  матроса  представлялись  к  серебряной  медали  на  Георгиевской  ленте  с  надписью  «За  храбрость»  [16].  Об  офицерах  при  этом  ничего  не  говорилось.  Однако  теперь  становится  понятно,  что  именно  тогда  подпоручик  Евгений  Карский   и  был  представлен  к  ордену  Св. Анны   4  степени  с  надписью  «За  храбрость»  [17].  Кстати,  из  наградного  листа  мичмана  Владимира  Шварца  следует,  что  он  за  наведение  того  же  понтонного  моста  был  представлен  к   ордену   Св. Станислава  3  степени  с  мечами  и  бантом  [18].

Однако  уже  через  сутки  с  таким  трудом  наведенный  мост  пришлось  срочно  уничтожить.  Из  донесений  видно,  как  разворачивались  события. 

«2  августа… в  6-м  часу  вечера  канонада  возобновилась.  В  9-м  часу  вечера  часовой  у  понтонного  моста  через  караульного  начальника  донес,  что  на  левом  берегу  Немана  он  заметил  отступающие  в  беспорядке  толпы  дружинников  и  пограничников  и  что  форт  № 1,  по  словам  отступавших,  сдан  немцам…»  [19]. 

Полковник  Сапшугов  перевел   моряков  к  понтонному  мосту  и  расположил  их  в  окопах. Судя  по  всему,  он  намеревался  биться  за  переправу  до  последнего. Вот  как  он  передает  обстановку  того  вечера:

  «Орудийная  стрельба  усилилась,  берега  освещались  то  нашими,  то  неприятельскими  светящими  ракетами,  во  многих  местах  были  видны  зарева  пожаров, небо поминутно  прорезывали  световые  лучи  прожекторов;  треск,  вой  летящих  и  рвущихся  поминутно  снарядов  были  настолько  велики,  что  с  трудом  можно  было  разговаривать»  [20].

«В  5  час.  утра  на  3-е  августа  по  телефону  получил  приказание  мост  совсем  разобрать,  понтоны  подвести  к  самому  берегу;  для  выполнения  данного  приказания  пошел  к  мосту  с  полуротой  1-й  роты;  уже  начало  рассветать,  заметив  нас,  противник  начал  обстреливать  мост  и  работающих  на  нем  нижних  чинов…»  [21]. 

Как  становится  ясно  из  донесений  и  наградного  листа  мичмана  Шварца,  многострадальный  понтонный  мост  был  полностью  уничтожен  вечером  того  же  дня  силами  1-й  роты.  А  подпоручик  Карский  тем  временем  выполнял  совсем  другое  задание.  Полковник  Сапшугов  записал: 

«В  7  часов  вечера  получил  по  телефону  из  Штаба  обороны  приказание  коменданта  выслать  роту  в  город  к  Алексотскому  мосту  через  реку  Неман,  мост  приказано  оборонять  до  последней  возможности,  а  потом  уже  сжечь.  Для  выполнения  этого  приказания  мною  была  назначена  2-я  рота.  Дав  людям  поужинать,  в  8-м  часу  отправил  роту  под  командой  Подпоручика  Карского  и  при  кондукторе  Спиридонове  в  город  для  следования  к  городскому  мосту…»  [22].

Далее,  для  воссоздания  цепи  событий,  имеет  смысл  привести  доклад  командира  2-й  роты:

 «В  9  часов  10  минут  вечера  был  на  Алексотском  мосту.  Идя  по  городу  с  ротой,  был  очевидцем,  как  на  улицах  рвались  16"  снаряды,  на  панели  и  мостовой  лежало  много  убитых  солдат,  жителей  и  лошадей,  люди  метались  из  стороны  в  сторону  с  криком  и  плачем,  от  снарядов  дома  рушились  на  прохожих.  Роту  удалось  благополучно  довести  до  моста  и  расположить  в  нижнем  этаже  дома  против  моста,  по  которому  беспрерывно  двигались  наши  отступающие  части;  мост  усиленно  обстреливался  неприятельской  артиллерией.  Тут  ко  мне  присоединился  саперный  офицер  и  два  нижних  чина  сапера,  присланных  для  взрыва  моста.  В  10  часов  вечера  было  получено  приказание  от  Коменданта  крепости  взорвать  и  сжечь  мосты  деревянный  и  плавучий.  Убедившись,  что  все  отступающие  части  перешли  на  нашу  сторону,  я  вызвал  охотников,  которые  под  огнем  неприятеля  выкатили  на  мосты  3  бочки  керосина,  разбросали  по  ним  приготовленную  ранее  солому,  и,  по  указанию  саперов,  на  деревянном  мосту  были  заложены  три  ящика  с  пироксилиновыми  шашками.  Когда  всё  было  готово,  солома  была  подожжена,  а  мост  взорван.  Во  время  подготовительной  для  уничтожения  мостов  работы  осколком  снаряда  был  убит  нижний  чин-сапер. Когда  я  шел  с  ротою обратно, обстрел города прекратился» [23].

О  дальнейшем  полковник  Сапшугов  вспоминает:

«Дав  отдохнуть  2-ой  роте  полчаса,  я  в  11  часов  15  минут  ночи,  наняв  проводника,  пошел  с  отрядом  в  д. Бичуны,  так  как  ранее  предполагалось  там  поместить  штаб  баталиона  и  туда  же  была  послана  баржа  с  баталионным  имуществом»  [24]. 

В  конце  концов,  баржу  удалось  разыскать  неподалеку  от  покинутого  монахами  Пожайского  монастыря.  Так  как  пароход  не  мог  буксировать  баржу  выше  по  течению  из-за  мелководья  и  порогов,  решено  было  одну  часть  провизии  раздать  людям  на  руки,  другую – перенести  в  обоз.  После  этого  баржа,  пароход  и  еще  какой-то  моторный  катер  были  сожжены  [25]. Враг  наседал. В  полдень  4  августа  отряд  снова  отправился  в  путь.  И  вот,  наконец: 

«В  8  часов  вечера  отряд  подошел  к  д. Румшишки,  где  застал  остановившихся  там  на  дневку  3-ю  роту  со  штабом  баталиона  и  присоединился  к  ним…»  [26].

Из  донесений  полковника  Сапшугова  выяснился  любопытный  факт: оказывается,  за  храбрость  при  работе  под  огнем  неприятеля  мичман  Шварц  и  подпоручик  Карский  первоначально  были  представлены  к  ордену  Св. Георгия  4  степени  [27].  Однако  из  сохранившихся  в  архиве  наградных  листов  видно,  что  в  итоге  каждый  из  них  был  представлен  к  ордену  Св. Владимира  4  степени  с  мечами  и  бантом  [28].  Решение  о  награждении  было  принято  Начальником  Морского  Штаба  Верховного  Главнокомандующего  5  мая  1916  года,  Указ  капитулу  Российских  орденов  утвержден  Императором  Николаем  II  23  мая  того  же  года  [29].   Кстати,  22  сентября  1915  года  и  сам  полковник  Сапшугов  был  представлен  к  этому  же  ордену,  как  сказано, «за  выслугу  двадцати  пяти  лет  в  офицерских  и  классных  чинах  и  бытность  в  сражениях»  [30].

Приведенный  эпизод  Первой  Мировой  войны,  несомненно,  представляет  большой  интерес  для  биографов  академика  Е.Ф.Карского,  известного  белоруссоведа  –  фольклориста,  этнографа,  языковеда, палеографа.  Рассказ  о  военной  службе  его  старшего  сына,  Евгения,  позволяет  глубже  понять  драматизм  личной  жизни  ученого,  представить  те  непростые  испытания,  которые  выпали  на  долю  членов  его  семьи.  До  сего  времени  судьбы  его  сыновей  вообще  выпадали  из  поля  зрения  исследователей.  А  они,  оказывается,  таили  множество  неожиданных  коллизий…

 

2.  Мичманы  Евгений  и  Сергей  Карские

После  боев  под  Ковно  Отдельный  Морской  батальон  1-го  БФЭ  отвели  под  Псков.  Была  поставлена  задача – готовиться  к  обороне  Чудского  озера.  Здесь  к  батальону  присоединился  младший  брат  Евгения  Карского – Сергей.  Он  был  моложе  на  пять  лет  и  совсем  недавно, весной  1915  года,  с  отличием  окончил  юридический  факультет  Императорского  Петроградского  университета  [31]. Его  оставляли  в  университете  готовиться  к  профессорскому  званию  по  кафедре  истории  русского  права  [32].  Однако  молодой  человек  в  патриотическом  порыве  12  июня  1915  года  подаёт  на  Высочайшее  имя  прошение  о  зачислении  его  вольноопределяющимся  по  морской  части  [33].

К  осени  1915  года  гардемарин  флота  по  морской  части  Сергей  Карский   успел  уже,  приняв  присягу,  побывать  в  Кронштадте,  прошел  практику  на  линкоре  «Александр  II»,  затем  его  командировали  в  Архангельске,  где  он  месяц  ходил  по  Белому  морю  на  пароходе  «Палтусов», исполняя  обязанности  младшего  флаг-офицера  [34].  Отзывы  о  нем  всюду  самые  положительные  [35]. Вернувшись  в  Петроград,  во  2-ой БФЭ,  молодой  человек  12  октября  пишет  докладную  записку  на  имя  командира  роты  гардемаринов  и  вольноопределяющихся  с  просьбой  ходатайствовать  о  командировании  его  в  Отдельный  Морской  батальон  1-го  БФЭ,  «дабы  служить  вместе  с  братом  моим  подпоручиком  по  Адмиралтейству  Евгением  Карским».  В  докладной  отмечено:  «На  принятие  меня  в  батальон  командир  его  выразил  согласие» [36].  Никто  во  2-м  БФЭ  не  возражал,  и  окончательное  разрешение   помощник  начальника  ГМШ  контр-адмирал  граф  Гейден  подписал  24  октября  [37].  На  следующий  день  вышел  приказ  о  командировании [38]. 

Так  вот  и  получилось,  что  гардемарин  Сергей  Карский  оказался  в  роте  под  началом  своего  старшего  брата,  Евгения.  Авторитет  любимого  старшего  брата,  уже  прошедшего  боевое  испытание,  разумеется,  был   высок  и  неоспорим.  В  документах  той  поры  постоянно  встречается  фамилия  и  другого  смельчака-орденоносца – мичмана  Шварца,  ставшего  адъютантом  батальона [39].  В  такой  лихой  компании  служить  молодому  гардемарину  было  нескучно.

В  ноябре  пришло  известие  о  переброске  Отдельного  Морского  батальона  в  полном  составе  на  юг,  к  Черному  морю.  10  ноября  выехали  из  Пскова  в  Одессу,  но  по  пути  были  перенаправлены  под  Николаев.  В  семейном  архиве  сохранилась  открытка,  посланная  9  декабря  1915  года  Сергеем  Карским  из  расположения  батальона  в  Ростов-на-Дону,  куда  вместе  с  Варшавским  университетом  эвакуировался  его  отец,  профессор  Е.Ф.Карский.  Тон  послания  самый  безмятежный,  словно  и  нет  на  свете  никакой  войны:  

«О  нас  не  беспокойтесь, т.к. мы  в  самых  мирных  условиях… Ежедневно на  электрическом  трамвайчике  езжу  в  город,  до  которого  отсюда  версты  2 – 3. Там  довольно  недурно.  Целую  всех».

В  январе  1916  года  братья  Карские  вместе  с  частью  батальона  вернулись  в  Петроград. Здесь  начались  реорганизации,  переформирования  и  переименования.  Вместо  Отдельного  Морского  батальона  возник  Кадровый  Морской  батальон,  куда  и  были  переведены  оба  брата [40].  Но  затем  их  пути  расходятся.  Сергею  необходимо  сдать  очередные  экзамены  в  Морском  Корпусе,  и  он,  как  и  положено,  обращается  с  докладной  запиской  к  командиру  роты – своему  брату:

 «Прошу  ходатайства  Вашего  Высокоблагородия  об  откомандировании  меня  обратно  в  роту  гардемаринов  и  вольноопределяющихся  флота  вследствие  наступления   экзаменов  и  предстоящего  затем  плаванья» [41].

 Старший  брат  не  возражает  и  препровождает  докладную  со  своей  резолюцией  непосредственному  начальнику – полковнику  Сапшугову.  Начало  экзаменов  в  Морском  Корпусе  в  конце  апреля – и  к  этому  сроку  Сергей  Карский  отбывает  из   батальона [42].  И больше  ему  служить  с  братом  не  доведется…  

По  окончании   экзаменов  Сергей  Карский  был  назначен   в  плавание  на  линейный  корабль  «Гангут» [43].  Уже  к  августу  он  набрал  так  называемый  плавательный  ценз,  необходимый  для  получения  первого  офицерского  чина  [44]. Оставалось  только  сдать  самые  трудные  для  дипломированного  юриста  экзамены:  по  теоретической  механике,  аналитической  геометрии,  дифференциальному  и  интегральному  исчислению [45].  Видимо,  осенью  полным  ходом  шла  самостоятельная  подготовка  по  этим  дисциплинам.  К  началу  октября  1916  года  в  Петроград  из  Ростова-на-Дону  перебрались  родители.  В  жизни  отца,  Евфимия  Федоровича  Карского,  произошло  важное  событие:  8  октября  в  Общем  Собрании  Академии  Наук  он  был  избран  ее  действительным  членом  [46].  Семья  поселилась  на  Петроградской  стороне  (Введенская  19, кв. 6).  Как  явствует  из  переписки,  сохранившейся  в  семейном  архиве,  квартиру  снял  старший  сын,  Евгений.  Для  Карских  середина  осени  1916  года  была  счастливой  порой:  все  встретились,  все  были  живы  и  здоровы,  жизнь  у  всех  складывалась  удачно…  

9  февраля  1917  года  приказом  № 87  морской  министр  генерал-адъютант  Григорович  производит  гардемарина  флота  по  морской  части  Сергея  Карского  в  Корабельные  гардемарины  [47].  А  всего  через  четыре  дня  Высочайшим  приказом  № 86  он  производится  в  мичманы [48]. До  начала  Февральской  революции  оставалось  менее  двух  недель.

Получилось,  что  мичманом  младший  брат  стал  раньше  старшего.  Приказ  о  переводе  Евгения  Карского  в  мичманы  подписал  уже  морской  министр  А.Керенский: 

          «В  Петрограде,  мая  8-го  дня  1917  года, № 40.

          Переводятся:

          …подпоручик  по  адмиралтейству  Евгений  Карский,  по  экзамену,  во  флот,  чином  мичмана…» [49].

Вслед  за  этим  он  был  переведен  из  Балтийского  флота  в  Черноморский  [50].  И  далее  следы  его  теряются  на  целый  год.  Финал  же  окажется  совершенно  неожиданным.

Сергей  Карский  тем  временем  оставался  в  Петрограде.  Интересно,  что  диплом,  свидетельствующий  о  прослушании  лекций  на  курсах  гардемаринов  флота  в  1916-1917  учебном  году,  был  выдан  ему  только  2  ноября  1917  года.  Связано  это  было,  видимо,  с  переменой  власти  в  стране.  Вверху  большого  листа,  крест-накрест  пересеченного  голубыми  линиями  Андреевского  флага,  видим  эмблему:  над  знакомым  фасадом  Морского  Корпуса – двуглавый  орел,  а  вокруг  надпись – РОССИЙСКОЕ  ВРЕМЕННОЕ  ПРАВИТЕЛЬСТВО.  Но  к  моменту   выдачи  этого  документа  пало  уже  и  Временное  Правительство…  Диплом  имеет  № 1.  Сейчас  эта  реликвия  хранится  в  семейном  архиве.

Известно,  что  в  1917-1920  годах  мичман  Сергей  Карский  служил  в  Морском  Генеральном  Штабе  на  разных  должностях:  помощником  начальника  Организационного  Отделения   (Отделения  общих  дел)  Организационно-тактического  отдела,  начальником  Организационно-распорядительной  части  Отдела  по  заведованию  военно-речным  обучением  при  Штабе  Коморси.  На  эту  последнюю  должность  он  был  назначен  приказом  № 784  от  27  декабря  1919  года,  причем  числился  в  ней  с  20  декабря [51].  Очевидно,  никто  не  подозревал,  что  всего  неделю  назад,  13  декабря,  старший  брат  Сергея,  мичман  Евгений  Карский,  был  убит  в  боях  на  Дальнем  Востоке.  По  странному  стечению  обстоятельств  его  последние  дни  также  были  связаны  с  речным  военным  флотом,  поскольку  служил  он  на   башенной  лодке  «Шквал»,  входившей  в  состав  Амурской  речной  флотилии. И  воевал  он  на  стороне  адмирала А.В.Колчака. 

Эта  сенсационная  для  потомков  Карских  новость  стала  известна  лишь  в  сентябре  2009  года  благодаря  активной  помощи   известных   историков  военного  флота  России – С.Ю.Гордеева  и  А.Ю.Емелина.  Теперь  удалось  восстановить  хронику  последних  лет  жизни   морского  офицера  Евгения  Евфимовича  Карского  и  некоторые  обстоятельства  его  гибели.  А  до  того  он  считался  без  вести  пропавшим  с  1918  года,  так  указывалось  и  в  научно-биографических  книгах  об  академике  Е.Ф.Карском [52].  Несомненно,  компетентные  органы  в  свое  время  установили,  на  чьей  стороне  воевал  в  Гражданскую  Е.Е.Карский,  но  семье,  как  водится,  не  сообщили.  Этим,  видимо, и  можно  объяснить  ту  тяжелую  атмосферу  подозрительности,  которая  окружала  с  середины  1920-х  годов  академика  Е.Ф.Карского  и  его  сына  Сергея,  мешала  служебному  росту  последнего. 

Долгие  годы  академик  Е.Ф.Карский  пытался  выяснить  судьбу  сына. Утрата  причиняла  ему  сильную  боль, но  держался  он  мужественно.  В  письме  к  одесскому  профессору  Б.М.Ляпунову  31  мая  1923  года  он  пишет:

«Не  знаю,  какие  до  Вас  дошли  слухи  о  горе. Я  с  женой  живы  и  здоровы.  Сын  с  своей  женой  и  дочкой  тоже  живы  и  здоровы.  Замужняя  дочь  с  мужем – живут  у  нас  и  тоже  здоровы.  Правда,  еще  во  время  войны  с  немцами  старший  мой  сын  пропал  без  вести  и  о  нем  уже  больше  5  лет  мы  не  имеем  сведений.  Вот  может  быть  о  нем  до  Вас  дошли  какие-либо  вести.  Тогда  сообщите  нам» [53]. 

Но,  видимо,  Б.М.Ляпунов  ничего  существенного  сообщить  не  мог.

А  сам  Е.Ф.Карский,  видимо,  знал,  что  в  1918  году  его  сын  Евгений  отправился  за  границу,  чтобы  в  рядах  союзников  по  Антанте  продолжить  борьбу  с  Центральными  державами.  По  крайней  мере,  в    «Записной  книжке»,  выданной  ему  в  Российской  Академии  Наук  в  1918  году,  в  самом  начале,  на  первой  после  списка  академиков  чистой  странице,  имеется  запись:

«Последнее  письмо  посылалось  Жене  по  адресу:  Liverpool. Russian  consul  for  E.Karsky» [54]. 

Как  теперь  стало  известно,  мичман  Е.Е.Карский,  действительно,  в  1918  году  прибыл  в  Великобританию,  откуда  направился  во  Францию.  В  Бресте  он  подает  прошение  о  приеме  его  на  французскую  военную  службу [55].  В  1919  году  его  следы  обнаруживаются  в  Тулоне,  где  он  служит  на  корабле  “Bruix”,  однако,  как  выясняется,  в  связи  с  окончанием  войны  судно  это  подлежало  разоружению  [56].  Тогда,  наверно,  и  пришло  решение  отправиться  на  Дальний  Восток,  в  армию  Колчака.  18  июля  1919  года  из  Марселя  в  Йокогаму  вышел  пароход  «Портос» (“Porthos”),  на  котором  к  Колчаку  следовали  несколько  русских  офицеров,  в  том  числе  и  мичман  Е.Карский  [57].  Эта  группа  прибыла  во  Владивосток,  видимо,  в  конце  сентября  [58].  Из  приказа  Начальника  Амурской  речной  флотилией  № 731  от  4  октября  1919  года  следует,  что  Е.Карский  и  ряд  других  офицеров  были  переданы  в  его  распоряжение  приказом  № 1740  Командующего  Морскими  Силами  на  Дальнем  Востоке  26  сентября  [59].

Служба  оказалась  недолгой.  Мичман  Е.Карский  сначала  был  назначен  ревизором   плавсредства  «Свирь»,  затем,  в  ноябре, ревизором  башенной  лодки  «Шквал» [60].  А  19  декабря  вышел  приказ  № 921  следующего  содержания:  

«Исключается  из  списков  флотилии  с  13-го  декабря  умерший  от  ран,  полученных  при  исполнении  боевого  служебного  долга,  Мичман  К А Р С К И Й» [61].

Следует,  вероятно,  еще  несколько  продолжить  рассказ  о  поисках  академиком  Е.Ф.Карским  своего  сына.  В  семейном  архиве  хранятся  открытки  от  его  давнего  друга, академика  В.А.Францева, обосновавшегося  после  революции  в  Чехословакии.  Владимир  Андреевич  был  хорошо  осведомленным  человеком,  разъезжал  по  европейским  странам,  имел  всюду  много  знакомых.  Его-то  и  попросил  Евфимий  Федорович  навести  справки  о  сыне.  Коллеги  встретились  летом  1924  года  во  время  приезда  Е.Ф.Карского  в  Прагу  на  I  съезд  славянских  географов  и  этнографов,  и,  очевидно,  Владимир  Андреевич  сообщил  какие-то  сведения  о  Евгении,  скорей  всего,  относящиеся  к  периоду  его  пребывания  во  Франции.  Кстати,  в  сентябре  того  года  В.А.Францев  в  очередной  раз  съездил  во  Францию,  возможно  даже,  по  просьбе  старого  друга.  26 сентября  он  сообщает:

«На  прошлой  нед.  я  вернулся  из  Парижа». 

Но  в  открытке,   отправленной  в  конце  того  же  года,  30  декабря,  разочаровывающие  строки:

«Дальнейших  сообщений  о  Жене  пока  не  имею…»  

И  все-таки  поездка  в  Париж,  видимо,  принесла  результаты.  В  открытке  от  10  апреля  1925  года  читаем:

«Получили  ли  Вы  мои  сообщения  о  Жене?» 

Остается  неясным,  дошли  ли  сведения,  собранные  академиком  В.А.Францевым,  и  что,  собственно,  ему  удалось  установить. Видимо,  полной  ясности  всё-таки  не  было,  поскольку  Е.Ф.Карский  продолжал  поиски  сына  и  позже,  в  ходе  своей  второй  заграничной  командировки  1926  года.  Вызывает  размышления  один  факт:  он  настойчиво  желал  попасть  в  Югославию,  с  которой  в  то  время  у  Советской  России  не  было  дипломатических  отношений.  В  то  время  в  Сербии  и  Хорватии  было  много  русских  эмигрантов, особенно офицеров.  Возможно,  Евфимий  Федорович  на  что-то  надеялся,  хотел  с  кем-то  встретиться  и  получить  важные  сведения.  Такая  его  активность  вызвала  неудовольствие  властей,  и  уже  в  Белграде  он   почувствовал  слежку.  Результаты  слежки  (участвовал  в  одном  научном  заседании,  на  котором  присутствовали  и  белоэмигрантами)  дали  знать  о  себе  уже  в  следующем  году,  в  нападках  белорусской  и  центральной  советской  прессы.  С  той  поры  над  академиком  Е.Ф.Карским  стали  сгущаться  тучи.

В  семейном  архиве  имеется   еще  один  крайне  любопытный  документ.  Это  официальное  письмо,  отпечатанное  на  бланке  Главного  редактора  Военно-морской  популярно-политической  редакции  и  журнала  «Красный  Флот»  и  подписанное  Ив. Егоров.  Дата  на  письме – 7  февраля  1924  года. Адресовано  оно  было  явно  Сергею  Евфимовичу  Карскому, поскольку  речь  идет  о  Подготовительном  Училище  или,  как  это  учебное  заведение  называлось  несколько  ранее, о  Приготовительной  Школе  для  моряков  военного  флота  в  Ленинграде.  Дело  в  том,  что  С.Е.Карский  возглавил  эту Школу  осенью 1921 года  и  буквально  поднял  ее  из  руин [62]. За  свою  деятельность  неоднократно  поощрялся,  а  21  февраля  1923  года  получил  даже  Почетный  отзыв,  в  котором  назван  Героем  Строительства  Красного  Балтийского  Флота.   И  вдруг  осенью  того  же  года, 24  октября, приказом  Начальника  Управления  военно-морских  учебных  заведений  он  был  освобожден  от  занимаемой  должности,  впрочем.  с  оставлением  простым  штатным  преподавателем.  (Почетный  отзыв  и  Служебная  книжка  военмора  № 2583/ А  хранятся  в  семейном  архиве). Прежде  такое  резкое  изменение  отношения  к  Сергею Евфимовичу  вызывало  удивление.  Но  при  сопоставлении  дат  становится  понятно,  что,  видимо,  к  этому  времени  факт  участия  в  боевых  действиях  на  Дальнем  Востоке  его  брата,  Евгения  Карского,  был  уже  установлен  органами,  следящими  за  чистотой  кадров.

Но  что  же  пишет  Ив. Егоров,  Главный  редактор  журнала?

«Редакция  “Красного  Флота”  очень  благодарит  Вас  за  то,  что  Вы  передали  в  Подготовительное  училище  просьбу  об  осведомлении  журнала… Пользуюсь  случаем  поблагодарить  Вас  за  то,  что  Вы  постоянно  в  бытность  Вашу  начальником  школы  осведомляли.  С  того  времени,  как  Вы  оставили  работу  в  школе,  прекратились  о  ней  всякие  сведения».

Вроде  бы,  обычное  послание,  вежливое  выражение  благодарности  за  сотрудничество.  Действительно,  с  1921  по  1923  год  С.Е.Карский,  желая  привлечь  как  можно  больше  слушателей,  регулярно  давал  сведения  о  Подготовительной  школе  в  этот  журнал  и  другие  издания,  например,  в  «Красную  Звезду» [63].

Но  не  в  этом  секрет.  Главное – в  первой  строчке  письма,  в  обращении:

           Многоуважаемый  Евгений  Ефимович.

Как  это  понимать?  Простая  описка,  опечатка?  Вряд  ли!  Имена  Сергей  и  Евгений  трудно  спутать.  Думается,  это  сообщение  или,  лучше  сказать,  дружеское  предупреждение:  о  судьбе  Евгения  Карского  стало  что-то  известно!

Вот  так,  спустя  десятилетия,  всплывает  истина.  И  становится  отчетливо  видно  всё:  трусость,  лицемерие – и  отвага,  истинная  порядочность,  человеческое  участие. 

 

Историк-архивист, биограф академика Евфимия Карского Александр Карский

Впервые опубликовано: Карский  А.А.  Разделила  братьев  гражданская  война…
// Кортик. СПб. 2009. № 10. С. 24 – 36.

Авторская  правка специально для сайта «Западная Русь»  октябрь  2014.
Среди использованных иллюстраций также фотографии из семейного архива Карских.