Взгляд на состояние Польши польского философа XIX в. Бронислава Трентовского (часть III)

Автор: Бронислав Трентовский

 

Третья и заключительная часть публикации перевода отрывков из второго тома книги польского философа XIX в. Бронислава Трентовского "Chowanna, или система народной педагогики как навыков преподавания, науки и просвещения, словом образование нашей молодежи"  (Chowanna, czyli system pedagogiki narodowej jako umiejętności wychowania, nauki i oświaty, słowem wykształcenia naszej młodzieży) стр. 749-752 и стр. 806-833. (примечания к тексту от редакции сайта ЗР  с нумерацией, продолжающей первую и вторую части)

 


 

 

Мы видели мудрость новой Польши в ее военных действиях. Подобная мудрость высказывается и в ее мирных деяниях. У нас была самая дурная, самая анархичная, самая смешная в свете конституция, основывающаяся на конфедерациях, избраниях королей, на пактах, ковентах, более и более убивавших монархическую власть, на возмущениях шляхты, на аристократии, на liberum veto, словом на, так называемой, золотой вольности, т. е. - на неурядице. Наши магнаты были всем, и по своей воле потрясали жребием отечества. Король и духовенство должны были льстить им. В Польше король был призраком, тенью, пустым именем, а вместо его господствовало сто тысяч малых круликов. Хотя статуты 1638 г. охраняют равенство шляхты, но мелкая шляхта была орудием сильнейшей, среднее сословие неизвестно, крестьянство в самом постыдном рабстве.

Одна шляхта имеет собственность, всякого рода привилегии и почти неограниченную власть. «Польская шляхта, говорит Народный Дневник 1841 г. издаваемый в Париже, никогда не доказала великого, политического смысла, а только инстинкт самосохранения. Овладевши исключительно всеми выгодами общества, она особенно оберегала равенство, но единственно с той целью, чтоб из среды его не возвысился кто-нибудь такой, который бы, как это случалось у других, побуждаемый благородным честолюбием, счастьем или гуманностью и умом, не подал руки народу и не поделился с ним золотыми привилегиями. Равенство же шляхетское было самою опасною выдумкой, самым гибельным заговором на свободу и счастье народа, даже более пагубным, чем где-нибудь неравенство, потому что легче можно рассчитывать на раскаяние, великодушие, братство отдельных членов касты, но долго нужно ожидать того же от целой, той же самой касты. И потому-то, рядом с равенством, у нас наидольше сохранялось неравенство, наидольше оставался в рабстве самый многочисленный класс народа. Когда бы еще равенство, по крайней мере между шляхтою, было больше, чем пустое слово, но кто же не знает, каким позорным орудием магнатов была низшая шляхта, помимо заповеданного равенства! Отличалась ли она в эпоху анархии какими-нибудь спартанскими аристократическими или демократическими добродетелями? Нет, она имела те же самые предрассудки, дурные привычки и пороки, как и все на свете дворянства феодальной эпохи, - имела, говорит Конарский44), жадность, непомерную и ненасытную алчность милостей или благодеяний, отличалась целованием рук равных себе, обниманием  ног, земными поклонами, отличалась честолюбием до такой степени, что потеряла и обоняние и вкус. В эпоху, когда шляхта особенно бредила равенством (при Яне Казимире), маршал Любомирский имел тяжбу с казною за какое-то соляное озеро. Коронный инстигатор, предъявлявший дело, случайно сказал, что он равен Любомирскому. На эти слова Любомирский запылал таким гневом, что публично ударил в лицо палкою инстигатора, а его свита разорвала бы инстригатора в куски, если бы сам Любомирский не удержал ее. Кто же таков был Любомирский? Самый преданный почитатель свободы и равенства, ведший с королем кровавую войну, чтобы не допустить его до назначения при жизни наследника престола угасавшего уже отечества. Кто же составлял его свиту? Мелкая шляхта, повидимому равная своему пану, но по его мановению готовая разрубить инстигатора в другой раз, если б он, наученный новым, горьким и собственным опытом, осмелился оспаривать, что шляхтич на своей усадьбе равен своему воеводе. Вот образчик шляхетского равенства».

Не доказывает ли это, как, даже между равною шляхтою, понимали право личности, на которое опирается новейшая гуманность. Однако ж магнаты польские были кормчими отечественного корабля. Приготовлены ли они были к этому? Боже сохрани! Они даже понятия не имели о политике, дипломатическом искусстве, о состоянии европейских народов, о духе времени, о политической экономии. В их головах было темно, как в бараньем роге, … но зато они отличались неслыханным честолюбием и любовью к личным интересам. Характер их: легковерность, невежливость, откровенность в отношении к соседним дворам и иезуитам, и лукавство, бесчеловечие и подозрительность в отношении к народу; заискивание внимания и милости у европейских монархов, и стеснение власти собственного короля; искание у папы графских титулов за усердие к римско-католической вере и самое наглое и совершенно нехристианское попрание прав человечества в диссиденте, православном и крестьянине. Вежливость в отношении к чужим дворам заходила так далеко, что Станислав Понятовский 45), сделавшись даже королем, не оставил привычек польского панка, так что этот коронованный панок, вопреки воле сейма, низкими происками уступил Австрии Величку, только из желания доказать свою рыцарскую вежливость. Наши магнаты ездили за границу и рассыпая там золото, добытое кровью и потом сельского народонаселения, в то же время притесняли этот трудовой народ, главнейшую силу отечества. Если бы знаменитая конституция 3-го мая46) обеспечила - было крестьянам собственность и утвердила за ними права человечества, если бы даровала им гражданскую свободу; то народное восстание при Костюшке имело бы другой вид и судьбу. Но о таких вещах наши самолюбивые паны и не грезили. Даже в последнюю войну за независимость, начавшуюся в 1830 г., сейм наш не объявил ясно и громко, что, по крайней мере, он думает об освобождении народа, не доказал Европе, что мы перестали быть азиятцами, а начинаем ценить человечество! Словом, до последних дней наши паны имели все пороки народов новой Европы, но не имели ни одной из их добродетелей, не имели их просвещения. Как слепых, нас привели на край пропасти и столкнули без малейшего труда.

Ян Замойский своим сильным влиянием и сладкозвучащею фразой что каждый, кто защищает отечество, имеет право как на избрание короля, так и на участие в публичных советах, допустивши многие тысячи мелкой и глупой шляхты к подаче голосов на сеймах, довершил великое заблуждение и также, как Гозий, ударил убийственным кинжалом в сердце общей нашей матери. Мелкая шляхта постоянно была средневековым рыцарством, т. е. солдатством. Солдат хорош для войны, но не для совета. Его. нужно держать в военном порядке, а не попускать ему поводья, пустивши его на волю! Что за неразумие, дать удел в советах, касающихся судьбы отечества, такой черни, которая всякого иностранца называла москалем или немцем, которая не имела понятия ни о чем на свете, кроме корчемных ссор! Не должны ли было уродить на этой дороге те бурные и кровавые сеймы, которые и доселе служат посмешищем и пословицею Европы? Допущение мелкой шляхты к советам было тем нелепее, что наша конституция, в сто крат еще нелепейшая, имела в виду при подаче голосов не большинство голосов, но единогласие, и вместе с тем дозволяла liberum veto Возможно ли требовать единогласия от стотысячной толпы? Что ж из этого вышло? То, что паны должны были закупать это единогласие жареными волами и бочками водки. Это отняло у народа его собственное мнение и сделало его чужим эхом и предало пьянству шляхту! Но этого недостаточно. Желая приобрести сторонников, паны должны были заботиться о деньгах, а когда их не имели, брали у чужих дворов, и из честолюбия - быть передовыми в Польше, делались изменниками отечества. Когда каждый шляхтич имел право крикнуть: «Не позволяю!», как легко было врагам отечества и бунтовщикам уничтожить сейм, хотя бы и самый разумный! Когда панов было у нас множество и каждый из них имел свои планы и замыслы, желал быть первейшим, рассчитывал на корону, удивительно ли, что Польшу разрывали беспрерывные партии, что никогда не было согласия, что все охватила анархия? Все эти вещи очень естественны и вели отечество до позорящей нас навсегда пословицы: «Польша существует беспорядками».

В таком положении дел, древние польские обычаи должны были исчезать, родились подкупы, умножались изменники отечества. Иезуиты и соседние государи отыскали широкое поле для своих интриг и факций 47). Испорченность же панов и шляхты дошла до такой степени, что даже Екатерина II ругалась над продажностью поляков. Когда Огинский 48) удивлялся драгоценному ее ожерелью, эта монархиня сказала: «Не правда ли, что я буду иметь на что сделать польским королем каждого, кто мне понравится». О, позор отцам нашим! Если уже не возможно было без факции привести сейм к единогласию; если уже сеймы наши были так отвратительны; то что теперь сказать о наших конфедерациях, которые, собираясь, уничтожали постановления единогласного сейма и узаконивали мятеж? Политический хаос становился у нас каждый раз больше, - разнуздывалось все! Польша пала, потому что в подобных обстоятельствах и вся природа обратилась бы в ничто. Деды наши не имели рассудка! Болезнь на партии и на liberto veto есть и доселе еще в нашей крови. Эмиграция находится в постоянных партиях и каждый почти из земляков наших думает, что ему необходимо принадлежать к какой-нибудь партии.

Так мало еще развилась у нас индивидуальная личность, на которой опирается новейшее время, так мало значит у на честь владеть собственною головою, иметь собственное мнение и убеждение. Что liberum veto есть в нашей крови, это доказывают постоянно наши недозрелые смельчаки, которые, без достаточных оснований, поднимают свою руку и свой злобный язык в периодических изданиях на всякую заслугу и знаменитость. У нас достаточно начать отличаться, чтобы быть оглашенным дурным поляком, чтобы остаться оклеветанным! Можно иметь собственное чувство и мнение, и вместе с тем быть, согласно с общественным мнением, справедливым к заслуге других.

Современная Польша стала в совершенном противоречии с современною Европою. Могущество папы и власть иерархии везде падали, а у нас, со введения иезуитов, возвышались. Везде, как на дрожжах, вырастало просвещение, а у нас невежество. Везде развивалась народная литература, а у нас еще более начала господствовать латынь, которая мало-по-малу разрешилась, в так называемые, макоранизмы 49). Только при Станиславе Августе начала проявляться снова народная литература. Везде монархическая власть торжествует, а у нас слабеет и умирает; везде вводят постоянные войска, а у нас настают конфедерации и поголовные наборы; в Германии, Дании избирательный трон уничтожают и учреждают наследственный, у нас делается наоборот; везде усмиряют сильных вассалов, у нас развивается самая абсолютная аристократия; везде рыцарство уничтожается, а у нас шляхта идет в верх; везде настает порядок и безопасность, у нас выступают на сцену набеги, частные - малые войны; анархия; везде процветает промысел, торговля, прогресс, а у нас никто и не подумает об этом; везде крестьянам дают собственность, у нас состояние крестьянина становится с каждым разом нестерпимее 50) все державы умножают свою силу и блеск, наша Польша впадает в бессилие и бедность; все державы, по вестфальскому трактату, признают протестантов и веру их поставляют наравне с католическою, а поляки, с криком: «бей», убивай собаку -кальвиниста, купаются в крови диссидентов, отыгрывают торунскую комедию; все державы расширяют свои границы, наша - Польша теряет провинцию за провинцией, наконец делается добычею соседей. Эту картину уже угадает докончить сам читатель...

Как Европа шла вперед, так Польша назад; поэтому чем позднее, тем больше у нас сходства со средними веками. В этом отношении мы представим здесь некоторые очерки.

Монархическая власть, занятая борьбой с магнатами и духовенством, которое с примасом, следовательно, с могущественнейшим паном, было за одно, - сначала была очень мала, потом сделалась нулем, наконец ничем. Примас был представителем папы, машиною римского легата и иезуитов. Монастырей и монахов без числа. Кресты и статуи святых на всех дорогах. Весь внешний вид Польши дышит средневековым фанатизмом. Магнаты, в самом прямом смысле слова, независимы. Они обезьянничают - копируют монархов, окружают себя азиатским великолепием, ставят трон и, сидя на нем, дают аудиенцию, нередко даже беднейшим родным. В самой настоятельной нужде к ним не доберешься, но должен будешь ожидать часа два, пока вся дворня не доложит о тебе, и пан или пани, если только не мешает великий тон, допустит тебя к себе. Они имеют свои надворные войска, и, если им угодно, или они благоволят пошутить, прикажут всыпать тебе двести нагаек, и ты должен быть доволен, потому что в отношении к ним молчит польская Фемида. Они окружают себя товарищами и телохранителями, которые обыкновенно бывают из мелкой шляхты, а их жены имеют целые свиты почетных девиц. Каждый из них, считая совершенно лишним иметь свой взгляд на что-нибудь в свете, - оригинал, капризный человек, подобного которому едва отыщешь в целой истории. Не образцы ли это средневековых герцогов, графов и маркграфов? Скажем более, они представляли собою отпечатки эллинских царьков времен варварских, описываемых Гомером, но испорченных и оправленных в золотые готические рамы. Честь женщины растет. Пани воеводиха, или совершеннолетняя ее дочка, похожая на средневековую даму, заправляет целым обществом, особенно мужскою молодежью. По ее взгляду или мановению, рождаются поединки. Это - тиранка Марфа, бросающая свою перчатку между львов и тигром и повелевающая рыцарю сейчас подать ее. Набеги и войны между могущественными фамилиями делаются более и более частыми. В этих стычках не раз убивает брат брата, или отец сына; случается много сцен трагически - и романтически - комичных, потому что два царька - соседи собрали свои войска из соседних усадеб мелкой шляхты, или из собственных волостей. Везде недостаток порядка и безопасности; что шаг то нового рода панское своеволие. Иностранец исходит целый край, и никто его не спросит о паспорте. Евреи гнездятся, каждое местечко переменяют в новый Иерусалим, обдирают крестьян, одалживают панам деньги за огромные проценты. Вся Польша походит на корчму. Пан и панок, как некогда рыцарь, охотится, делает облавы, топчет хлеб своих крестьян, оскорбляет даже бедного брата шляхтурку, уводит у него дочку, аля Дон Жуан. Правосудия не найдешь даже с фонарем Диогена 51). Большой пан похищает дочку меньшего, венчается с нею, с разрешения местного бискупа, и это, по приговору юриспруденции, - дело естественное. Сделай это какой-нибудь бедняга, - могущественные родственники похищенной девицы позовут его к суду и несчастный осуждается на смерть. Возный52), призывающий к суду тяжущихся, прячется в коноплях или кустарниках, иначе его засекли бы кнутами. Кулачное право есть самое действительное право. Чем ближе к падению Польши, тем больше средневековой поэтичности. Барская конфедерация - это битвы с сарацинами на св. земле. Казимир Пулавский 53), Заремба, Моравский - что это за поэтические характеры! Хорошо было бы заняться ими кому-нибудь польскому Тассо54)! Война с козаками и со шведами напоминает собою испанские преследования мавров и борьбу Европы с норманнами. Это были времена романтической поэзии! - Лучше бы их никогда не знать нам! Лучшим, спасительнейшим для нас был бы европейский порядок, стократ желательнее для нас прозаическое просвещение и мудрость! Возраставшее с каждым днем грубое невежество, помрачало все головы. Магнатам нашим уже не удивлялись бы послы Генриха Валезия55), потому что они были такими же неучами, как некогда европейские рыцари. Сеймовые послы не понимают даже ничтожной варшавской газеты. Выбицкий56), один из способнейших людей своего времени, по собственному признанию, уже будучи сеймовым послом, начал учиться географии, хотя когда-то и был в иезуитской школе и училище законоведения! Вся Польша дышит фанатизмом, а между тем не дает ни одного замечательного богослова. О философии и не слыхать. Только в Кракове иногда шумят сторонники Аристотеля с Фомистами57). Настоящая схоластика! О религии - понятия превратные. Предрассудки занимают место просвещения и составляют предмет веры? Могла ли Европа, становящаяся с каждым днем более просвещенною, при таких обстоятельствах, иметь какое-нибудь уважение к Польше? Также никакого влияния мы не имели на чужие страны и учреждения. Заключен вестфальский трактат 58), а Польша, хотя в то время была еще первоклассною державою и множество имела в кедрах своих диссидентов, не имела в нем ни малейшего участия. Да и кто мог ее призвать? Она считалась папскою в глазах протестантов, а католические державы не знали к кому обратиться. Наш король ничего не мог делать без сейма, а сейм, как стотысячно-язычная гидра, недостоин был, чтобы ему поверять дипломатические дела. Отсюда заключают и уничтожают военные трактаты без малейшего внимания на Польшу, как будто ее и не существовало в Европе. Даже султан турецкий не видит надобности держать своего посла в Варшаве. Послы наших соседей управляют деспотически; они сильнее всех магнатов. Русский посол арестует нашего епископа и других сенаторов, неприязненных его двору, и приказывает изгнать их из отечества. Если мы сделали что-нибудь извне, то только то, что своими несчастиями дали свету урок, как тяжко карает Бог людей за их неразумие.

 Наши отцы не имели сознания о собственном состоянии, не знали самих себя. Зато знали их хорошо соседние монархи и умели этим воспользоваться. Вот для доказательства несколько примеров. Мабли59) говорит: «Я разговаривал с самыми знаменитыми поляками, каких мне представили, как сановников. Я нашел их так темными и предрассудными, так предубежденными и испорченными, так заискивающими друг пред другом внимания Австрии, России и Пруссии, что нет уже никакого спасения для Польши. Глупость этого народа всеобща и его неспособность к мышлению лежит отчасти в дурной конституции, а отчасти в неслыханном пьянстве. Прибывши в Польшу, я думал, что нахожусь в татарии. Что за дороги, что за села, что за бедность! Польский шляхтич болтает и у иного язык очень легкий, но это пустая болтовня. И этого, впрочем, достаточно для Польши, где никто не умеет оценить возможность мышления, где стараются разубедить тебя саблею, коль скоро не действует болтовня».  Бернарден де Сен-Пьер60) говорит: «Нет нигде тщеславнейшей аристократии как в Польше, но за то нет нигде бедней и обывателей. Бедность сельского населения превосходит всякие описания. Целый год работает здесь крестьянство на своих варварских владетелей, имеющих над ним право жизни и смерти. Участь мелкой шляхты не много счастливее. Что бы ее переубедить и привлечь на свою сторону, нужно залить ее водкой. Так пропивают здесь бесстыдно свободу и свое мнение». Вольтер61) говорит: «земледельцы в Польше - невольники, а шляхта - короли. Когда бы польские конфедераты имели сколько-нибудь логики в голове, не бунтовали бы они собственного отечества и не обагряли бы кровью своих братьев, но послушали бы голоса Лещинского, своего короля философа, который напрасно преподал им отличные примеры науки, благоразумия и умеренности. Польша имела бы втрое больше жителей и богатства, если бы крестьянин не был невольником, если бы был владетелем земли». Руссо62) говорит: «Поляки! будьте прежде всего людьми! Тогда вы будете счастливы и свободны. Но не льстите себе достигнуть того состояния блаженства, пока держите самых трудолюбивых наших братьев в позорных кандалах». -Так судили о нас французы.

Предыдущие выдержки, представленные нами с малыми изменениями, заимствованы у Кубракевича. Теперь еще один пример германского суда. «Универсальный Лексикон»63), который находится в руках почти каждого немца, такие передает о нас сведения: «Польша чуть ли не единственная страна, которая не заслужила почти никакого уважения в течении своего тысячелетнего существования. Она представляет обширную равнину в Европе, на которой живут 12 миллионов невольников; стенающих под игом 100 тысяч мелких тиранов. Плеть шляхтича составляет душу народного хозяйства. Всякую деятельность мыслительного духа здесь убивает еврей своею водкой, потому что крестьянин-невольник выработал пословицу: «что выпил, то только и мое». Польша была страною самых непримиримых противоречий, и стада волков и других хищных зверей были наименьшим ее несчастьем. Здесь было древо свободы, но без корня, и потому первый сильный ветер опрокинул его. Порядок, право и свобода собственника никогда не могли здесь расцвести, потому что политическая неурядица государства основывалась на имении: только дворянин может быть собственником. Цель народной жизни никогда не была известна дикой варварской аристократии, которая, издеваясь над властью избранного ею самою короля, управляла всем сама.»

 Поляки! Пусть не оскорбляют вас эти мнения иностранцев, потому что они справедливы. Неужели вы вмените в преступление земляку то, что он весьма искренно и с наилучшею целью напоминает вам? Наконец - говорить правду обязан всякий историк, каким и мы должны быть здесь на минуту. Послушайте, что говорит знаменитый Ротек: «История не может быть рабой ни церковной, ни политической господствующей системы; она не должна льстить предрассудкам, или суете народов. Она лучше согласна молчать, чем лгать. На этом основании, увы, правда садится не раз только на гроб пап и королей, - на развалинах павшей религии и политики! Однако ж всякое время, даже настоящее, будет иметь свою правдивую историю. Если ее не дозволят писать в Европе, то напишут ее в Америке».

 Наши деды изрубили бы того, кто бы осмелился сказать им правду, или дать ее прочитать; поэтому-то иностранцы ее написали для будущих поколений. Неужели мы будем в этом отношении похожи на своих отцов? Сохрани Боже! Сказать чистую правду, даже пред иностранцем, в настоящее время составляет достоинство; потому что этим мы доказываем, что вошли в самих себя, каемся в прежних грехах и обещаем исправление, и что мы достойны лучшего жребия. Исповедоваться между собою - друг пред другом - составляет обязанность каждого вообще, потому что мы должны сознаться и отвращаться пороков, укорененных в нашей крови, чтоб избежать их на будущее время. Теперь мы начинаем хлопотать о прогрессе и просвещении. Однако многое еще нужно победить. Пиетизм, например, опять поднимает голову и распространяется столько же в отечестве, сколько и в эмиграции. Эго очень естественно, потому что старая греховодница обыкновенно делается наконец ханжою; однако ж это останавливает нас на пути к будущему спасению и не предвещает ничего доброго! Отсюда не следует, чтобы мы взяли в руки Вольтера и бросились в объятия якобинцев; потому что это было бы противоположною крайностью и лишило бы нас доверия народов, т. е. общественной веры.

 Иное дело индивидуальная, личная, собственная совесть, иное - совесть народа, а - иное совесть иерархии. Отец семейства должен искать спасения в собственной совести, а правитель страны пусть применяется к совести народа. Целый народ не нуждается в исповеди, потому что он не есть индивидуум. Доселе мы приносили в жертву, как свидетельствует вся польская история, собственную совесть и совесть народа папской совести. Эго нас погубило в настоящем и не обеспечило нам, гонителям христианства, даже в будущем вечного блаженства!

 Многие не умеют отделить иерархии от религии, папы от Искупителя, интересов церкви от интересов христианства. Это совы, стихиею которых служит тьма. Многие соединяются в политических целях с нашим духовенством и надеются этим путем наилучше служить отечеству. Эти люди достойны сожаления, потому что они не знают, что делают. Они не знают церковной политики, нашей папской иерархии, оканчивающейся всегда собственным интересом, собственным господством и пожертвованием своих друзей; они не доверяют тысячелетнему опыту Европы, не хотят пользоваться историей, думая, что в состоянии будут провести того, кто доселе умел сделать целое человечество средством для своих целей.

Не доверяй патриотизму того ксендза, который дышит ультрамонтанизмом 64) Патриотизм и ультрамонтанизм - вещи столько же противоположные, как жар и лед в сердце, как любовь и ненависть.

Если бы поляки, начиная с Мечислава, были греческого исповедания, они и доселе не перестали бы быть великим народом, потому что западные миссионеры так нас обращали, как теперь англичане обращают индийцев, т. е., стараясь наложить ярмо на дикий народ и запрячь его в плуг своего народа; иначе Польша впоследствии не имела бы на своем троне Сигизмунда III, полоумного фанатика, не знала бы иезуитов, не вела бы войн со шведами, слилась с Русью, в таком случае уже единоверною, в одно целое и имела бы собственного короля своим религиозным патриархом. Если бы поляки с начала новых времен приняли было даже реформацию, то мы тоже доселе были бы великим народом, потому что мы научились бы религиозной терпимости, узнали бы право личности, жили бы с греческою Русью в братстве и были бы на дороге европейского прогресса. Впрочем, отсюда не следует, что бы мы советовали полякам протестантизм. О, нет, об этом мы не думаем! Но если Бог когда-нибудь снова даст нам удел, нам нужно будет освободиться от чужих пут и создать независимую польско-христианскую церковь по мысли просвещенных Сигизмундо-Августовских прадедов, иначе снова погибнем. И новая Польша должна будет возродиться во всем.

 Как ни несправедливо поступали поляки с диссидентами, однако ж эти последние любили отечество, постоянно были лучшими его гражданами и наиболее обладали просвещением. Даже в последнем деле за независимость страны их было довольно. Они говорили: если польский народ победит, снова возвратятся иезуитские времена, и мы будем целью преследования. Однако ж мы - поляки, и потому идем сражаться. Скорее нужно извинить преследуемым диссидентам конфедерацию Торунскую65), чем непреследуемым католикам Тарговицкую66). 

Историки польские, издайте историю фанатизма нашей страны! Этот труд откроет глаза и принесет в будущем неслыханные выгоды. Кто отчаивается насчет польского ума, тот может сказать: тогда только блеснет надежда для нашего отечества, когда союз держав запечатает раз навсегда средневековый источник гильдебрантизма67). Поддерживай в твоей груди, почтенный поляк, священный огонь религии, ходи в церковь и усердно молись, но избегай близких отношениями с прелатами! Чем способнее кто из них, тем опаснее. 0н завертит буравом схоластики в твоем почтенном мозгу, ты потеряешь голову и останешься, подобно своим отцам, слепым орудием иерархии! Польский народ не понял того назначения, к которому призывал его Бог, и прозябал, как безвестная былина, как лентяй – Fruges consumer natus68). Его назначением было - занять самое выгодное место во главе славян, открыть их "я" в литературе и делах, составить третью сторону в треугольнике, двумя сторонами которого суть народы романские и германские, влиять на Европу мудростью и деятельностью третьей ее ветки. Мы были уже первоклассною державою, мы стояли высоко и снискали симпатию родственных нам народов. Сам Бог почти подвигал нас, но мы были слепы в своей славе и счастье и потому пали. Мы должны благодарить за это Гозия, иезуитов и золотую нашу вольность. Теперь Россия заняла наше место и ежедневно доказывает, что поняла свое назначение.

 


 

44) Станислав Конарский (Stanisław Konarski; настоящее имя Иероним Францишек Конарский, польск. Hieronim Franciszek Konarski , 1700, -1773) — польский педагог и политический писатель, поэт, драматург. Выпустив в 1760 году своё знаменитое сочинение: «О skutecznym rad sposobie», в котором впервые решительно выступил против принципа liberum veto и предлагал заменить его решением дел по большинству голосов. Боролся с иезуитами и за отстранение их от системы образования.

45) Станислав II Август Понятовский (Stanisław August Poniatowski; 1732-1798) — последний король польский и великий князь литовский в 1764—1795 годах. После смерти короля Августа III в 1764 году при поддержке Екатерины II был избран королём. Придерживался пророссийской ориентации, стремился отменить, но неудачно, «liberum veto», а также провозгласил уравнение в правах православных и протестантов с католиками. Недовольная шляхта, начала ряд гражданских войн, последовательно объединяясь в Барскую конфедерацию, Тарговицкую конфедерацию и вокруг Тадеуша Костюшко.  Гражданские войны и непоследовательная политика Понятовского привели к трем разделам Речи Посполитой и ликвидации этого государства.  В 1895 году в Гродно подписал отречение и последний год жизни провел в Санкт-Петербурге.  

46) Конституция 3 мая 1791 года должна была урегулировать политический кризис, вызванный злоупотреблением шляхетскими привилегиями, и заменить их демократическими принципами конституционной монархии. Акт уравнял в некоторых политических правах дворян и горожан, а также провозгласил опеку государства над крестьянами, смягчив тем самым гнёт крепостничества. Также было упразднено право liberum veto.  При всех прогрессивных положениях, конституция все равно не давала равных прав большинству населения Речи Посполитой, и  поэтому не побудило широкие массы к ее защите от вооруженного сопротивления консервативных магнатов, поддержанных Россией, что привело к очередной гражданской войне и второму разделу Речи Посполитой.

47) Факция (лат. factio. от facere - делать). Политическая партия, преследующая частные личные цели под покровом якобы политических принципов. Второе значение - заговор, крамола, партия заговорщиков, стремящаяся низвергнуть существующей строй и, несмотря на свою малочисленность, поселяющая в обществе волнение и смуту.

48) Михаил Казимир Огинский (Michał Kazimierz Ogiński 1729 - 1800) — государственный и военный деятель Речи Посполитой из княжеского рода Огинских. Находясь в составе вооруженного союза Барская конфедерация, 13 сентября 1771 году проиграл А. В. Суворову в битве под Столовичами. В 1795 году присягнул на верность Екатерине II, последние годы жизни провёл во Флоренции. Его племянник — композитор и политический деятель Михаил Клеофас Огинский.

49) Макоранизм (от слова макароны) – смесь польского языка с вульгарной латынью.

50)  Это - об усилении в Польше крепостничества сказано в 1842 году.

51) Греческий философ Диоген (IV в до. н.э.) однажды зажег днем фонарь и, расхаживая с ним, говорил: "Я ищу человека". Возникшее отсюда выражение "искать с фонарем Диогена" употребляется в значении: упорно, но тщетно стремиться найти кого или что-либо.

52) Возный - лицо, заменявшее в Речи Посполитой исполнительную полицию. Обыкновенно назначались воеводами по нескольку на каждый повет по выбору и аттестации земского суда и шляхты. По требованию частных лиц или по назначению суда возный обязан был производить осмотр на месте преступления по делам о побоях, ранах, насилиях и убытках и доносить суду для записи в книги, что видел и слышал по этим делам. При исполнении своих обязанностей возный всегда имел при себе сторону, т. е. двух шляхтичей веры годных. Вознаграждение он получал от тех лиц, по делам которых действовал. Находился под защитой суда, за препятствие следствию - большие штрафы и тюремное заключение. За убиение возного или стороны его во время исполнения их обязанностей - смертная казнь.

53) Казимир Михал Вацлав Виктор Пулавский (Kazimierz Michał Wacław Wiktor Pułaski, 1745-1779) - один из руководителей и маршалек Барской конфедерации, генерал континентальной армии во время войны за независимость США. Во время войны России с Барской конфедерации чудом выжил в столкновении с отрядом Александра Васильевича Суворова. В ноябре 1771 года был организатором неудачной попытки похищения короля Станислава Августа. В 1772 году, после поражения конфедератов, он вынужден был бежать сначала в Турцию, а затем во Францию. Прибыл в июле 1777 года в Америку. Он присоединился к войскам Джорджа Вашингтона в качестве волонтёра. Американская армия практически не имела кавалерии и Пулавский, имевший кавалерийский опыт, был назначен бригадным генералом, командующим конницей. Пулавский во время войны за независимость США потерпел больше поражений, чем одержал побед, и не смог привить американцам свои идеи по организации кавалерии.

54) Бернардо Тассо (1493-1569) — итальянский писатель. Главное произведение — рыцарский роман «Амадис». Рыцари у Тассо безмерно храбры, дамы необыкновенно красивы, любовь проникнута слащавостью и сентиментальностью; все являют примеры высокой добродетели; проступки совершаются по вине колдовства.

55) Генрих III Валуа (польск. Henryk Walezy; 1551- 1589) - четвёртый сын Генриха II, короля Франции и Екатерины Медичи. Король Польский и великий князь литовский с 21 февраля 1573 года по 18 июня 1574 года (формально до 12 мая 1575 года), с 30 мая 1574 год последний король Франции из династии Валуа. Короткое пребывание в Польше в качестве короля  стало культурным шоком для поляков. Генриха и его двор поразили склонность простого народа к выпивке и запущенность польских деревень. Шляхтичи же с нескрываемым презрением рассматривали увешанных драгоценностями и облитых парфюмерией французских дворян. В ночь на 19 июня 1574 года, не уведомив сенат, в обстановке строжайшей секретности Генрих бежал из Польши.

56) Выбицкий Иосиф (Wybicki), 1747-1822, польский публицист и общественный деятель в. XVIII После первого раздела Польши сторонник реформ, установления прочного госуд. порядка и уравнения сословий.

57) Фомисты - секта реалистов, последователей Фомы Аквинского, XIII века.

58) Вестфальский трактат (мир) обозначает два мирных соглашения— Оснабрюкское и Мюнстерское, подписанные 15 мая и 24 октября 1648 года. Ими завершилась Тридцатилетняя война в Священной Римской империи. Согласно нормам, установленным Вестфальским миром, главная роль в международных отношениях, ранее принадлежавшая монархам, перешла к суверенным государствам. Характерна деидеологизация, то есть устранение конфессионального фактора как одного из основных факторов политики, провозглашался принцип веротерпимости. Этой системе присуща идея баланса сил. Признание в качестве одного из ключевых «принципа национального государственного суверенитета», когда каждое государство обладает всей полнотой власти на своей территории. C политологической точки зрения система Вестфальского мира (суверенных государств) существует и сейчас, однако с исторической — она распалась в результате наполеоновских войн.

59) Габриель Бонноде Мабли (Маblу) (1709-1785-), французский мыслитель, утопический коммунист, историк. В основе взглядов М. на общество лежали теории обществ. договора и естественного права.

60) Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер (Jacques-Henri Bernardin de Saint-Pierre, 1737- 1814,) — французский писатель, путешественник и мыслитель XVIII века, автор знаменитой повести «Поль и Виржини». Член Французской Академии с 1803 по 1814 год.

61) Вольтер (François Marie Arouet; Voltaire; 1694- 1778) - один из крупнейших французских философов-просветителей XVIII века: поэт, прозаик, сатирик, трагик, историк, публицист. Его творческое – литературное, историческое, философское - наследие составило 50 томов (издание Молана). Влияние, которое фернейский мудрец, как называли Вольтера, оказывал на умы современников, в том числе весьма высокопоставленных, например, Екатерину II или Густава III, сложно переоценить. XVIII век и в наше время иногда называют его именем.

62) Жан-Жак Руссо (Jean-Jacques Rousseau; 1712- 1778) — французский философ, писатель, мыслитель. Разработал прямую форму правления народа государством — прямую демократию. Также музыковед, композитор и ботаник.

63) Универсальный Лексикон – (Conversations-Lexikon mit vorzüglicher Rücksicht auf die gegenwärtigen Zeiten) , немецкая энциклопедия, издававшаяся в Лейпциге  с 1796 по 1808 г.г. В 1808 году Ф. А. Брокгауз выкупил у обанкротившегося издателя право издания «Словаря…», положив начала Энциклопедии Брокгауза. В 2008 вышло 21 издание энциклопедии.

64)   Ультрамонтанство (от выражения итал. papa ultramontano — «папа из-за гор» (Альп) — идеология в Римско-католической церкви, выступающее за жёсткое подчинение национальных католических церквей папе римскому, а также защищающие верховную светскую власть пап над светскими правителями. Обозначает наиболее ортодоксальное, наиболее последовательное направления клерикализма. 

65) Торуньская конфедерация (Konfederacja toruńska) — объединение православной, кальвинистской и лютеранской шляхты Короны Королевства Польского, образованное в Торуне 20 марта 1767 года. Конфедерация выступила в поддержку предлагаемого российской императрицей Екатериной II проекта уравнения прав и политических свобод иноверцев в Польше, свободы вероисповедания. В результате Торуньской конфедерации 23 июня 1767 года в Радоме под «императорской протекцией» и по предложению российского посла Николая Репнина была созванная Радомская конфедерация, целью которой было осуществление равноправия иноверцев, возвращение прежних шляхетских свобод и навязывание российского поручительства.

66) Тарговицкая конфедерация (Konfederacja targowicka) — союз польских магнатов, направленный против реформ, принятых Четырёхлетним сеймом 1788—1792 годов, в том числе принятия конституции Речи Посполитой в 1791 году. Конфедерация была создана 14 мая 1792 года в местечке Торговице.

67) Гильдебрантизм – наследие Григория VII (лат. Gregorius PP. VII; в миру Гильдебранд итал. Ildebrando (или Aldobrandeschi, или Dhiltprandus); 1020/1025 — 25 мая 1085) — папа римский с 22 апреля 1073 года. Провел реформа Западной церкви (введение безбрачия духовенства, отмена симонии), а также догмат о подчинении светской власти церковной.

68) Fruges consumer natus (латинский) – Рожденный поедать чужие плоды.

 

Уважаемые посетители!
На сайте закрыта возможность регистрации пользователей и комментирования статей.
Но чтобы были видны комментарии под статьями прошлых лет оставлен модуль, отвечающий за функцию комментирования. Поскольку модуль сохранен, то Вы видите это сообщение.