В конце лета - в начале осени 2019 года, с подачи националистических кругов, в белорусской академической среде с новой силой разгорелся спор - возможно ли лидеров польских восстаний Тадеуша Костюшко и Константина Калиновского считать белорусскими национальными героями.
В связи с этим приводим свидетельства православных священников о преступлениях мятежной шляхты во время Польского восстания 1863 года на территории Северо-Западного края (Белой Руси), собранные и опубликованные в Литовских епархиальных ведомостях в 1863 году в № № 10, 11, 12, 13, 14, 15, 17. На страницах нескольких номеров 1863 г. материалы от духовенства печатались под рубрикой «Страдания православного духовенства от польских мятежников».
Начало - Часть I | Часть II | Часть IIII
Продолжение.
Часть IV
Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 13. С. 457-463.
Страдания православного духовенства от польских мятежников.
15.) И еще сподобил Господь одного священнослужителя Литовской епархии положить живот свой за верность своему долгу. В нынешний 13 день июля Архипастырь наш, Высокопреосвященнейший Митрополит Иосиф (Семашко – ред. «ЗР»), после ранней обедни в домовой церкви совершил панихиду по священнику Чарнолозской церкви Гродненской губернии ПІружанского уезда Романе Рапацком, зверски умерщвленном шайкой польских мятежников. Об этом печальном происшествии получено следующее донесение Шерешевского Благочинного, священника Михаила Токаржевского, от 4-го сего июля.
„В 10 часов утра сего числа, пишет о. Благочинный, дьячок Чарнолозской церкви Степан Черняковский, явившись ко мне, известил, что вчерашнего дня вечером (3-го июля) тридцать человек вооруженных инсургентов, поймав шедшего с сенокоса священника Чарнолозской церкви Романа Рапацкого, завели в селение Котру, в котором находится церковь и жилище духовенства, ни сколько его не стращая,— и не доведши до дома, в котором жил покойный, повесили его, а потом в труп стреляли. Поводом к сему было подозрение, что будто покойный доносил военному начальству о появлении шаек инсургентов. Покойному было 33 года от роду. В семействе у него остались: жена Мария Антонова 32 лет, сыновья: Александр 10 лет, состоящий на содержании отца в низшем отделении Бобринского уездного Духовного училища, Владимир и Виктор близнецы 4 лет, дочери: Людмила 7 лет и Надежда 2 лет; все они, без всякого преувеличения, находятся в крайней нищете.» Его Высокопреосвященство, Митрополит Литовский и Виленский Иосиф, в обеспечение пострадавшего семейства, предписал, между прочим: десятилетнего сына покойного Александра принять на казенное содержание в Жировицкое Духовное училище; жену покойного с детьми впредь до дальнейшего распоряжения оставить в нынешнем церковном помещении, предоставив ей воспользоваться хозяйственными плодами настоящего года от священнических земель Чарполозской церкви; Консистории немедленно представить свое соображение Его Высокопреосвященству о том, какое окажется возможным сделать сему несчастному семейству пособие со стороны Епархиального начальства. Сверх того Высокопреосвященнейший Архипастырь обратился в св. Синод с просьбою, не признает ли последний возможным назначить пенсию или по крайней мере единовременное пособие несчастной матери с малолетними детьми. А между тем тотчас же оказано пособие вдове посылкой 68 рублей, пожертвованных Редакцией Московских ведомостей чрез г. полковника Воронцова-Вельяминова и переданных Каф. Протоиерею Виктору Гомолицкому для отсылки по принадлежности.
— Сообщаем некоторые подробности о кощунственном поступке мятежников над Житлинским священником Ступницким, и окончательное разъяснение обстоятельств, случившихся со священниками церквей, Говиновицкой Беллевичем и Моловидской Андреем Жебровским, и описанных в 10 N. наших ведомостей.
Священнику Житлинской церкви Ступницкому обрита борода по приказанию начальника мятежнической шайки Влодека и в его присутствии. Несмотря на сопротивление и просьбы отца Ступпицкого, инсургенты, приставив к его груди дула пистолетов, посадили его на стул, и какой то Францишек, отыскав в своей сумке бритву, обрил ему бороду. А между тем, дом священника и все его имущество было в распоряжении шайки, которая брала все, что было нужно: сахар, чай, ветчину, хлеб, масло; взяли две пары сапогов; одним словом ограбили не менее, как на 50 рублей серебром.
Со священником Беллевичем дело было так. Начальник мятежнической шайки, которого священ. Беллевич до того времени никогда не видел и не знал его фамилии, прибыв в с. Гавеновичи 12 мая утром, самыми жестокими угрозами расстрелять и повесить за малейшее сопротивление его действиям, принудил священника, в сопровождении вооруженного конвоя, отправиться в церковь, где он нашел уже целый отряд вооруженных инсургентов. Когда крестьяне собрались на церковную площадь отчасти по звону колоколов, а более согнанные конными разъездами, предводитель шайки прочитал им какую то прокламацию, а бывший при нем ксендз привел их к присяге. Но какой смысл прокламации и присяги, священник тогда не мог расслышать; потому что в это время был в алтаре церкви. После сего начальник шайки вошел в церковь, вытребовал о. Беллевича из алтаря и приказал ему подписать написанное на трех листах. На вопрос священника: что приказывают ему подписать, — начальник шайки сказал что „это в трех экземплярах акт о том, что Гавиновицкие крестьяне приведены к присяге и вам за их неграмотных нужно подписаться”. Сколько ни просил священ. Беллевич уволить его от противозаконной подписи; но начальник шайки, повторив самым серьёзным образом свои угрозы, прикрикнул: „тотчас исполнить приказ”. И священник, под влиянием овладевшего им страха, исполнил, именно, расписался за неграмотных крестьян с. Гавенович. Кто был из прихожан свидетелем всего этого, о. Беллевич не помнит, потому что находился в таком нравственном бессилии, какого не дай Бог в другой раз испытать.
В Миловидах дело происходило таким образом: 11 мая, в 5 часов утра явился к священнику Жебровскому вооруженный инсургент, который, стащив его с постели, с наглостью и угрозами приказал отворить церковь;—что священник и должен был сделать под влиянием панического страха, который овладел им в следствие понуждения пистолетом и угрозами— застрелить или повесить. Когда церковь была отворена, вошел в нее какой то мятежник в белом платье и такой же шапке, вооруженный тремя пистолетами, кавалерийской саблей и кинжалом, и объявил о. Жебровскому, что он должен прочитать народу, собранному насильно, польский манифест. Когда же священник положительно отказался, трепеща от страха, белый мятежник, указывая на пистолет, сказал; „он мне послушен, он и тебя научит послушанию; разве ты не знаешь, что ты у нас стоишь на списке в числе людей подозрительных, которых мы будем вешать; и, если ты не будешь исполнять моих приказаний, будешь висеть на дереве под церковью”. На это священник ответил: „как вам угодно”. После этого бандит приказал священнику идти за ним в священнический дом. Здесь, вынув из саквояжа согнутый лист, мятежник положил оный на стол, сказав: „на, возьми” священник Жебровский ответил, что он не умеет читать по-польски; на что белый мятежник с злостью сказал: „проклятые слуги Московские”, и, держа пистолет в руке, приказал священнику идти обратно в церковь. Здесь какой то другой мятежник в шелковой блузе прочитал манифест. В это время св. Жебровский стоял вдали, не поднимая глаз. По прочтении манифеста, белый мятежник сказал народу, чтобы он присягнул. Когда народ отказался и начал выходить из церкви; тогда священник, пользуясь временем, затворил церковь и ушел домой. Народ не соглашался присягать, говоря, что „у него есть свой священник, за чем ему чужой.“ Мятежники сказали : „ да, мы знаем, что нон вас отговаривает; кто не хочет присягать, отступик“—и сейчас к первым отступившим приставили стражу с оружием. Угрозы повторились: „что мы, дескать, сожжем вас, выгоним из нашей земли вон и проч.“ Народ, зная по наслышке о их бесчеловечных поступках и устрашенный угрозами, согласился присягать. Сам же священник не присутствовала» при присяге и не знает, в чем она заключалась. По окончании присяги, составлен был мятежниками какой то акт в 3-х экземплярах; приведены были свидетели из крестьян, которым велено было просить священника подписаться за них, как за неграмотных. Когда священник со слезами отказывался, мятежники силою посадили его на стул и держа за плече и угрожая смертью, стали диктовать по букве, что он должен писать;—и священник, сам не зная, что пишет, исполнил насильственную волю мятежников. Кто был тот белый мятежник и его товарищи, свящ. Жебровский не знает; но слышал только, что начальник шайки—Лукашевич. Какие были свидетели, он тоже не помнит, потому что в это время им овладел такой страх, что сам не знает, что с ним тогда происходило.
— Не можем не упомянуть еще о мученической смерти одного церковнослужителя Минской епархии; Виленский Вестник (N 66) сообщает, что 1-го прошлого июня шайка мятежников, неожиданно появившись в м. Святой Воле, Пинского уезда Минской губернии, схватила дьячка тамошней церкви Феодора Юзефовича, отличавшегося своей преданности православной вере и правительству, и повесила его.
Когда то прекратится наша печальная летопись о страданиях ? ? !
Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 13. С. 457-463..
Оригинал текста в Литовских епархиальных ведомостей (1863. № 13. С. 457-463...)
***
(Продолжение.)
Литовские епархиальные ведомости. 1863. № № 14. С. 512-520..
Страдания православного духовенства Литовской епархии от польских мятежников.
16) Только лишь получено сведение - о поступке мятежников, совершенном ими еще 25 прошлого апреля над священником Споровской церкви—Гродненской губернии - Слонимского уезда, Адамом Рожковским. В означенный день начальник мятежнической шайки, уже известный Влодек, следуя чрез село Споров с 50 повстанцами, зашел в дом о. Рожковского, и не объявляя повода, приказал обрить ему бороду, что тотчас самым кощунственным и наглым образом было исполнено его подчиненными. При этом осмеянный священник получил от начальника злодейской шайки приказание — впредь не отращивать бороды и не доносить о случившемся, под опасением за непослушание быть повешенным,— если не от него самого, то от другого начальника инсургентов, которые—де в более значительном числе будут проходить чрез с. Споров. Запуганный такими угрозами священник не доносил об этом священного сана его оскорблении, боясь, чтобы об этом не узнали мстительные возмутители и нарушители нашего благоденствия; однакож бороду отрастил, предполагая в простоте своего сердца отговориться пред ними, что не имеет—чем брить оную.
17) 24 минувшего июля явились в церковный дом Накрышского прихода — той же губернии и уезда инсургенты—полагать можно около 40 человек, и у Священника приходской церкви Николая Боровского, как бы свою собственность, смело, без всякой просьбы и церемонии, взяли пару лошадей с кучером; однакож чрез 8 часов возвратили их. Но Священнику и его семейству, наслышавшимся о буйном разгуле и зверствах мятежников, непрошенный визит, или лучше наезд их, все таки стоил сильного потрясения, от которого он и жена должны были несколько дней пролежать в постели.
Но вот событие, которое со всею силою доказывает, как мало пресловутая цивилизация, приписываемая себе поляками, смягчила их нравы и облагородила сердца,— которое весьма ясно обнаруживает, как религиозный фанатизм польский, по своим взглядам крайне ограниченный, узкий, неразумный иногда до самого смешного суеверия и бессмыслия, а по своим проявлениям дикий, свирепый, непримиримый,—как злостно и глубоко извратил - и растлил религиозные чувства - преданных ему, — до каких неистовств доводить может. Это событие случилось 7 июля в сопредельном Литовской епархии Яблочинском монастыре (*). В этот день (воскресный) во время вечернего Богослужения шайка вооруженных мятежников напала на поименованный монастырь. Вошедши в церковь с наведенными против св. Икон пистолетами, исступлённые тотчас устремились в алтарь, где, выбросив из напрестольного ковчега и рассыпав по полу св. Дары, топтали их ногами с разными надругательствами над Антиминсом и Престолом, потом начали портить Иконостас и Царские двери и производить другие—подобные бесчинства, - свойственные только нехристианам. Монастырская братия, - как ни возмущена и устрашена была, между тем продолжала Богослужение, поя в слух даже то, что обыкновенно читается. Когда вошел в церковь настоятель монастыря Архимандрит Анастасий с прибывшим в гости за час пред сим ксендзом; то изуверы-злодеи бросились к Архимандриту с требованием денег, и, надев уже петлю на шею, хотели повесить его; но ксендз яко бы угрозами не допустил их довершить это ужасное дело.— Давно читатели наши не слыхали о подобном поругании христианской святыни, о неистовствах над самым Телом и Кровью Богочеловека, общего всем нам Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа,—не слыхали, чтобы такое попрание святейшей святыни совершалось ныне в странах магометанских, у дикарей, у людоедов Антильских островов!!! И мы даже не верили бы этому, если бы не получили сведения о том от лиц, вполне заслуживающих доверенность.
(*) Яблочинский монастырь состоит в Царстве Польском на границе оного и в смежности с Литовской епархией, не далеко от Бреста-Литовского; он—древлеправославный, и премудрым промыслом сохранен с самого своего основания в верности Православию, как благодатный оазис— среди......
Считаем утешительным и поучительным сообщить более подробные сведения, полученные нами,—о смерти и погребении священно-мученика Романа Рапацкого, как известно уже—убиенного мятежниками 3-го сего июля.
Несколько уже недель тому назад носилась смутная молва, что Священник Роман Рапацкий доносил военному начальству о движениях инсургентов, за что они дышат против сего Священника злобою. Но покойный, при разговоре с ним об этой молве хладнокровно объяснялся, что он не мог этого сделать и не делал; потому что движения инсургентов не известны как следует, а тревожить войско—не шутка. Во время погребения тела страдальца военный начальник г. Пружан майор Скоробогатов делал расследование о страшном этом происшествии,—но по следствию ничего более не оказалось—как только то, что 3-го числа сего месяца июля к вечеру, инсургенты в числе 35 - человек, вышедши из лесу, захватили Священника Романа Рапацкаго, возвращавшегося с сенокоса, привели в с. Когру, не дозволили ему зайти в церковный дом попрощаться - с женою и детьми, окружили село, а несколько из них сидели с Священником около дома, разговаривали с ним, шутили, предлагали даже сигару (*); но Священник от испуга не был в состоянии отвечать; а из движения замирающих уст и из нескольких слов и движений заметно было, что он читал молитвы. В одну секунду подвели мученика под дерево; наложили на него петлю и повесили, а один из окружающих выстрелил в правую сторону груди висящего. Так кончил временную жизнь служитель алтаря Господня,—продолжает описатель этого грустного события; — так почил от трудов тот, который во время жизни не находил покоя; тут нашел отдохновение тот, который собственными руками добывал насущный хлеб, и того не имел в достатке. - Рассказывали, что покойный священник Рапацкий, идя на виселицу, начал креститься, и на груди почила рука его на веки. Жену покойного совершители злодеяния не допустили к месту страдания мужа.
(*) Какое кощунственное, злостное угощение от злодеев тому, кто уже был обречен ими на такую смерть! . Боже мой! там изуверское попрание святыни, здесь — бесчеловечное надругательство над священными минутами и чувствами человека, готовящегося к смерти!! Воскресни Боже, суди земли: яко ты наследити во всех языцех!
В горестный час погребения тела замученного Иерея Божия, все мы — сотоварищи его, присутствовавшие при оном, пишет повествователь, искали утешения в одном только Спасителе, как источнике всякой утехи душевной, заповедавшем нам не бояться убивающих тело. Если мир радуется и торжествует, нам должно быть скорбными. Душевное утешение наше состояло в том, что покойный Священник Рапацкий 29 июня очистил свою душу таинством покаяния, — что он, как бы предвидя свою мученическую кончину, взял с собою на сенокосные луга молитвослов, и часто в последний день своей жизни возносил в молитве мысли свои к Богу; проходя мимо церковного, в котором жил, дома и мимо церкви, благословлял жену свою и детей, не имея надежды увидеться с ними, и молился. Все это доказывает, что ужас смерти не заглушил в нем чувства веры и надежды на жизнь вечную, что одна вера была утешением скорбной души его. Тело покойного висело на дереве 3 дня; потому что все страха ради разбежались, а жена покойного почти без чувств лежала. Сами священно-служители, прибывшие на погребение, снимали тело; а крестьяне, находясь в крайнем испуге, не принимали участия. Тело покойного хоронили 6-го числа июля, в четвертый день после мученической кончины. Для сего собралось шесть священников, два дьякона и пять дьячков. Никогда в жизни не забудем часов погребения страдальца. Правда, каждая минута была горестна, но преисполнена чего то неземного. Не страх и трепет волновал душу нашу, повеял какой то дух жизни, проявлявшийся в слезах и не земных размышлениях. Быть может, первый раз в жизни столь глубоко почувствовали, что отечество наше не тут на земле, что все мы, хотя слабые и грешные, но ратуем за отечество небесное. Не можно было в глубине души не размыслить, к чему наконец дошли христиане, руководимые - просвещением не от света евангельского заимствованным; — и то ли прогресс, который - на потоках мученической крови пролагает себе дорогу?! Христиане — против христиан, братья против братьев вооружились. О, сколь великий соблазн для неверующих в Христа Спасителя! Не крест Господень вносится в народы непросвещенные евангелием, но во имя Христа Распятого внесен между христиан правоверных— христианами же братоубийственный меч! Какое зло могли мы сделать своим мучителям? Этот вопрос был отголоском нашего сердца; но злоба действует по другим законам. Не можно было не вспомнить пророчественных слов Спасителя: приидет час, да всяк иже убиет вас, возмнится службу приносити Богу;—каковыя слова обыкновенно относили к временам гонений на христиан, воздвигнутых язычниками и иудеями, или к последним дням существования мира, — но ни как не к просвещенным временам христианства. Видно однако ж, что от преумножения беззаконий уже иссякла любовь между многими христианами, которые в стремлении к всемирному владычеству готовы на все жертвы мучений между незлобивыми последователями Спасителя. Они теперь воображают, что петля, как средство и знамя казни злодеев, опозорит нас в глазах мира; но забыли, что и крест, некогда орудие смерти преступников, - теперь служит украшением Церкви и Царской Державы. Видно, что в мире нового ничего быть не может, а только—видоизменения одного и того же. Стыдно, и почти не возможно христианству возвратить идолопоклонства; но ведь и чрево может быть идолом, равно как и злато, и любострастие; этим только можно объяснить, каким образом в наше просвещенное время у именующих себя христианами доступны позорные мучения и посягательство на жизнь служителей алтаря Господня. Мы видим это, отчасти испытываем, и во всяком случае воодушевляемся словами Спасителя: зрите и не ужасайтесь, подобает бо всему сему быти. Такие и подобные тому чувства и мысли укрепляли нас при гробе замученного Священника Рапацкого.
Когда сообщивший эти строки прибыл хоронить тело покойного священника Рапацкого; уже оно лежало на своем месте в полном иерейском облачении; лицо было покрыто воздухом: имея стесненное сердце, никто из нас не решился приподнять воздух и посмотреть на лицо страдальца. Но когда мы, при последнем целовании, прикладывались к руке покойного и подняли воздух; то к удивлению увидели лицо чистое—без всякой синеты, не было на оном ничего, что обыкновенно производит смерть, но как бы печать успокоения в Боге отражалась на мертвом лице его.
Самое несчастное положение вдовы по покойном священнике Рапацком с сиротами, не только духовных, но и всех бывших в доме офицеров страшно поразило. Мы, соседи, не могли предполагать этого; однако ж каждый привез, что мог, на похороны.
И вышло, что из привезенных продуктов составили скромный обед, которым угостили всех духовных и офицеров. За гроб не было чем заплатить (доски на оный привез священник Мокрепской церкви Иаков Будзиловичь);—сделали посильную денежную складку и тем покрыли необходимые расходы.
Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 14. С. 512-520..
Оригинал текста в Литовских епархиальных ведомостей (1863. № 14. С. 512-520..)