Страдания православного духовенства Литовской епархии от польских мятежников. Часть 5. (Литовские епархиальные ведомости. 1863 №№ 15, 17)

Автор: Редакция "ЗР"

24 сентября представители минского либерально-свядомого бомонда, самоназванного "белорусской национальной интеллигенцией", - от владельца "тутешнего" аналога "Эха Москвы" сайта Тут.by Ю. Зиссера,  до "мясцовага" креативщика В. Цесляра, подписались под воззванием к литовским властям дать/подарить им недавно найденные в Вильнюсе "мощи", оставшиеся от Константина Калиновского (внятных доказательств этому нет), которого они считают национальным героем,  бывшего лидером  белорусов якобы воссташих против России в 1863 году (имеется ввиду польский шляхетский мятеж 1863 года). Останки из Вильнюса понадолбились этой свядомой тусовке для того чтобы заложить их в основание будующего "пантеона борцов за свободу".  Перед этим в конце лета 2019 года, с подачи националистических кругов, в белорусской академической среде с новой силой разгорелся спор - возможно ли лидеров польских восстаний Тадеуша Костюшко и Константина Калиновского считать белорусскими национальными героями.

Мы же этой публикацией заканчиваем выкладывать очередную серию документов, свидетельствующих о преступлениях польских повстанцев, возглавляемых Константином Калиновским, против белорусского населения и православных священников во время Польского восстания 1863 года на территории Северо-Западного края (Белой Руси), собранные и опубликованные в Литовских епархиальных ведомостях в 1863 году в № № 10, 11, 12, 13, 14, 15, 17.

***

Продолжение.

 Начало -  Часть I Часть II | Часть III  | Часть IVIV

Часть V

Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 15. С. 567-575

lev 1863 15

Страдания православного духовенства от польских мятежников.

18.) В XII N наших ведомостей на стран. 436— 437 коротко было упомянуто о посягательстве мятежников на жизнь Подубисского свящ. Григория Пигулевского, и как Господь тогда спас его. Но этот случай есть только эпизод из всех бедственных обстоятельств, которыми окружили сего, достойного Иерея Божия вероломные изменники Царю. С 2-го апреля настоящего года некоторые добрые люди, дали знать о. Григорию, что в окрестностях начинают собираться шайки мятежников, неприязненных между прочим и к нему, и советовали ему тщательно скрываться от злодеев, особенно не ночевать в доме; что он и исполнял, переменяя не только место пребывания, по и костюм свой; и при этом должен был остерегаться даже своих домашних работников из поляков, так как один из них, захватив хозяйских вещей примерно на 20 рублей серебром, бежал к мятежникам. Часто случалось, что кто-либо из совершенно незнакомых лиц заходил ночью, под разными предлогами, в дом священника и всегда спрашивал о нем. Жена и слуги обыкновенно говорили, что священник отправился по делам службы или в приход, или в гор. Шавли. Так он укрывался, без особенных потрясений до 10-го мая; в этот день, в 4 часа вечером, вооруженный мятежник подъехал верхом под крыльцо дома с шумом и криком: „где ваш поп-доносчик, изменник. Служанка успела уверить с клятвою, что ни священника, ни жены его нет дома, и мятежник, сказав ей, что сейчас прибудут сюда наши повесить попа и сжечь дом и церковь, поскакал на местечко, а о. Пигулевский поспешил спрятаться в сарай потщательнее. Вскоре тот же мятежник возвратился в священнический дом и стал настоятельно требовать от его жены оружия, будьто-б имеющегося у о. Пигулевского, и после длинного исканья не нашед оного, —при чем разбил портрет Его Величества, Государя Императора, —обратился с угрозами, чтоб непременно отыскали и указали ему, где поп, так как он—де уведомлен со стороны, что поп был в доме.

Устрашенная его угрозами жена послала за о. Пигулевским в сарай. Когда он вошел в комнату, то мятежник, схватив ружье, поставленное им под образом, устремил оное на вошедшего с злорадным взором, как тигр—на свою жертву; но обреченный на смерть спокойно сказал ему: „м. г., оставь; не теряй заряда напрасно; беззащитного можешь кулаком убить”. И эти слова остановили убийственную руку. Выслушав от священника, что напрасно считают его шпионом, мятежник, однакож прочитав ему в свою очередь наставление не вмешиваться в их дела и не доносить на них, потребовал белья, а так как ключ был в замке стоящего тут комода, сам взял что ему было угодно.

18-го мая, ночью, в час, другой вооруженный мятежник, выстрелив 3 раза в местечке, и, пришед в дом священника Пигулевского, начал шуметь и ломать двери. Хозяин лежал тогда около дома, под крышею погреба, и, узнав причину шума, побежал в местечко. Пока успел он разбудить некоторых жителей, особенно убедить их идти в священнический дом для защиты, протекло полчаса времени, между тем злоумышленник, услышав разговор пришедших, успел бежать. Жена священника рассказала, что мятежник настоятельно и с угрозами требовал указать, где священник скрылся. 8-го июня больше 20 вооруженных мятежников, забрав на станции Бубьи, в 6 верстах от местечка Подубис, 14 лошадей, хотели-было, как дознано, после, напасть на дом того же священника Пигулевского; но, услышав стук бубенчика на мызе графа Зубова, и приняв оный за барабанный бой войска, поспешно сами скрылись, и не имели таким образом возможности привести своего намерения в исполнение. Наконец 29 июня священник Пигулевский, один отслужив раннюю обедню,—так как прихожане, заподозренные мятежниками, что посещая церковь, доносят священнику о их действиях, а он будто передает о том в г. Шавли Военному Начальнику, и устрашенные карою смерти, давно не посещают церкви, — отправился со всем своим семейством в г. Шавли, к храмовому в Православной церкви празднику, где пробыл до 1-го июля. Когда он возвратился домой; то нашел слуг в страшном испуге; и они со слезами рассказали, что по выезде о. Пигулевского, около 30 мятежников явились в м. Подубиссы; но, убедившись, что его и семейства нет дома, объявили, что в другое время постараются найти их; тоже подтвердили и некоторые жители местечка. Священник всю ночь провел с женою и дьячком на дворе около дома, а сына отдал в дом еврея. Вечером другого дня соседняя помещица, извещая о. Пигулевского, что предположено повесить его, а жену наказать 60-ю ударами, убедительнейше советовала ему тот час скрыться из дома, обещая жену защитить. По известным ему тропинкам, рожью, священник Пигулевский убежал переодетый к станции Бубье, где нашел роту Нарвского пехотного полка, расположившегося ночевать, и с нею уже прибыл в г. Шавли. Жена провела эту ночь в чужом доме. Между тем ночью в 11 часов, действительно, приходил под окошко священнического дома неизвестный человек и наведывался о хозяине. Военное начальство убедило о. Пигулевского жить в Шавлях, до более благоприятного времени. Но так как все состояние гонимого заключается в хозяйстве, именно: в посеве, в рогатом скоте, лошадях и проч., — чего он никак не мог забрать с собою; то жена из города тайно иногда ездит до Подубисс, но для избежания рук разбойнических тоже ведет жизнь больше скитальческую, а хозяйство неминуемо терпит великий ущерб; по носящимся же слухам, быть может, придется этому несчастному семейству лишиться от мятежников и этого последнего достояния; — нельзя также ручаться, что и церковь Православная не подвергнется осквернению и разорению, даже сожжению. Об этом же предмете вот что сообщают в С.-П. ведомостях (IX. 165): „Недавно предводительствующий шайкой ксендз Мацкевич пришел в м. Иокони, в 21 верст. от Шавель, и вошел в костел во время обедни, поставив предварительно на протяжении 8 верст пикет. В самом костеле было 60 человек. По окончании обедни - он взошел на амвон - в чамарке, сверху которой надел стулу. Потом, вынув из кармана 2 револьвера и положив их на амвон, начал проповедь, в которой, ругая русских, говорил, между прочим, что их всеми силами нужно искоренять,—что это не только не грех, но заслуга. После он собрал свою банду и приказал ей, чтобы Базыльянского (*) (т. е. Подубисскаго) попа не было, а церковь сжечь...... При том же изуверный ксендз запретил под страхом казни Православным крестьянам ходить в Подубисскую церковь, говоря: „вы не Богу ходите молиться, а доносить своему попу, что делается в нашем крае, а тот сообщает о всем этом в городе москалям, которые часто нас гоняют.

(*) Церковь Поддубисская у местных жителей доселе называется базелианской, потому что прежде был на ее месте базелианскій (униатский) монастырь.

19.) Подобную, участь испытывает и священник Антолептской церкви (ков. губ. новоалек. уезда), Григорий Андржеевский. 23-го числа мая приходил к нему неизвестный человек, именовавший себя польским патриотом и освободителем, и, объявив, что не вдалеке стоит целый полк польского войска, которое наступающего числа будет проходить чрез Антолепты, — требовал, от имени якобы предводителя этой шайки, чтобы священник в ризах с крестом и св. водою встретил их при входе в Антолепты. Как сообщением об этом событии по начальству, так и не редким после того посещением г. Ново-Александровска,—где по совету врачей жена о. Андржеевского, и без того больная, а при этом случае еще более пострадавшая, осталась до поправления здоровья,— священник Андржеевский подал врагам законного правительства повод думать, что он ездит в город собственно с тем, чтобы доносить и выхлопотать назначение солдат в Антолептские казармы. Когда о. Андржеевский 16 истекшего июня ехал в Ново-Александровск, желая между прочим отслужить там и Божественную литургию, с ним повстречались неизвестные личности, которые громко сказали: „вишь, долговолосый поп опять поехал в город за войском; но не долго тебе ездить.“ Особенно раздражило мятежников патриотически—церковное настроение о. Андржеевского, — что он принимал с особенным церковным торжеством,—в ризах с крестом и св. водою, наши отряды, шедшие для преследования мятежников, побуждал к тому же и прихожан своих. Послышались ясные слухи, что о. Андржеевского положено повесить, а за тем Антолептского сотника, — что последний гласно и несомненно заявил Военному начальнику местности. О. Андржеевский не может жить в Новоалександровске, под защитой нашей военной силы, по неимению средств — платить там за помещение и пищу. А останется ли он цел, известно единому всеведущему Господу. А вот и экономический быт о. Григория Андржеевского, более или менее общий впрочем всему нашему бедствующему духовенству (преимущественно ковен. губ.), от лица которого мы и говорим это. Настоящие смуты сделали положение наше безвыходным. Со днем открытого восстания поляков прекратился всякий кредии, без которого нам решительно не возможно жить. Жалованья никогда не стает нам на уплату даже половины долгов; и весь год нужно жить без копейки. Помещение свящ. Андржеевского в сырых казармах на втором этаже увеличивает семейные страдания; а с тем вместе увеличивает и расходы как на лекарства и лекарей, так и на наем прислуги, которая, прослужив месяц, два, много—более, оставляет хозяев без всякой помощи, оправдываясь, что она потеряла здоровье, таская на второй этаж - дрова и воду по худым лестницам. А потому очень часто самому священнику или его жене приходится исполнять эту не по их силам и здоровью работу.

20) 6-го минувшего июля в 4 часа по полудни конный отряд вооруженных инсургентов, состоявший приблизительно из 40 человек, перешедши из Царства Польского через реку Буг (*), напал на дом Протоиерея - м. Влодавы, Гродн. губ. Брестск. уезда, Иосифа Снитко. Несколько человек, ворвавшись в комнату, объявили, что начальник их приказал им совершенно разграбить и разорить этот дом с имуществом, а самого Протоиерея представить к нему в обоз на объяснение. Почтенный старец сказал им, что он ни в чем не виновен, — при своей старости постоянно занят своими делами, дабы свято исполнить долг своего священного призвания, и ехать к их начальнику не боится. Давай деньги! сказали мятежники. На это получили ответ, что денег он не имеет, ибо живет на этом скудном приходе вместе с помощником своим священником и получает в год жалованья только 45 руб. - сер. Где молодой священник, спросили ? и хотели—было искать его; но один из толпы крикнул: нам нет времени медлить, лучше дайте веревку повесить старика. „Как вам угодно, гг., отвечал на это о. Снитко, что угодно, со мною делайте: я прав пред Богом и ничего не боюсь.“ Давай деньги, закричали опять и приказали отворить столик, в котором и нашли 155 руб., из коих 22 рубля старец готовил на случай своей смерти и погребения, а 8 руб. 64 коп. были казённые, которые он должен был представить в Литовскую Консисторию. Все эти деньги инсургенты забрали; сверх того взяли у него из шкафа, в котором хранится его одежда и казённые бумаги, двои карманные часы—ценою в 60 руб., трои очки, стоившие 8 руб. сер., и ножик, заплаченный 1 рубль сер.; перетрясли, перебросали все казённые бумаги и все вещи. Все это делалось в продолжении часа. Ограбив Протоиерея Снитко совершенно, инсургенты отправились обратно чрез р. Буг в Царство Польское.

(*) Эта банда направилась в м. - Влодаву после неистовств в Яблочинском монастыре, о чем описано в 14 N Л. Е. В.

Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 15. С. 567-575

Оригинал текста в Литовских епархиальных ведомостей (1863. № 15. С. 567-575.)

 

 ***

(Продолжение.)

 

Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 17. С. 655-659

lev 1863 17

Страдания православного духовенства Литовской епархии от польских мятежников.

21) Не давно получили мы сведение об истязании еще одного священно-служителя Православной церкви от мятежников. Это нечестивое дело совершено ими над священником Домачевской церкви (Гроднен. губ. Брестск. уезда), Александром Дружиловским почти 2 месяца назад, именно 29 июня (в день празднования первоверховным Апостолам Петру и Павлу); но до настоящего времени известие об оном сообщено не было , потому, что пострадавший был долго болен,— да и опасался еще худших последствий за обнародование совершенного с ним мятежниками; того же боялись за, своего священника его присные и знакомые. Это и по характеру и по времени темное, дело происходило так. В 2 часа по полуночи 29 июня шайка инсургентов, до 600 человек, напала на местечко Домачево, и, по своему обычаю, занялась прежде всего грабежом и отысканием противников мятежническому делу, в числе которых первым считали, конечно, Православного священника. Еще прежде не раз добрыми людьми извещаемый о том, чту? он обречен на казнь подземным убийственным правительством (о котором весьма прилично сказать, что, оно получает наставления себе из преисподней), св. Дружиловский теперь, конечно, должен был спасать свою жизнь от присужденной ему смерти; и поэтому, как только пробудился от раздававшихся в местечке ружейных выстрелов, он поспешил, взяв жену и двух малюток, броситься в огород, чтобы в нем или чрез него укрыться от преследователей. Но мятежнический пикет, расставленный вокруг священнического огорода, и, конечно, с волчьим вниманием стороживший свою жертву, по шуму шагов догадавшись о бегстве искомых, остановил их окликом: „кто уходит; пуля в лоб.“ 0. Дружиловский с семейством, чтобы укрыться, бросились в посев навзничь. Но вскоре, зарево от зажжённого мятежниками вблизи, дома, осветило и то место, где укрылся трепещущий священник и выдало его разбойникам. Трое из, них, прискакав с яростью и неудобопечатными ругательствами - к священнику, начали толкать его, а один из них ружейным прикладом со всею силою ударял о. Дружиловского, рассуждая - при том, что лучше—застрелить - или повесить его. Но решив, что нужно отвести его к предводителю шайки, в течение всего пути к последнему, издевались над беднягой, сопровождаемым плачущей женой и детьми. Пришед к главе мятежнической банды, о. Александр, в ожидании расстреляния или виселицы, уже простился с женою и благословил своих детей; но Провидению угодно - было смягчить сердце преступников видом беззащитной трясущейся жертвы и вопиющего семейства, и тем как бы явить милость даже самим злодеям, удержав руки их от нового преступления—пролития неповинной крови служителя алтаря Господня:—о. Дружиловский получил прощение от предводителя бунтовщиков, с неизбежным, конечно, наставлением — не только делом и словом, но и мыслию не противодействовать в среде своей мятежным действиям крамольников. Впрочем, в благодарность за избавление от смерти и от поджога дома, инсургенты самоуправно взяли у священника 30 рублей, — все деньги, какие у него были. Потрясенный чувством необыкновенного страха и потерпевший толчки и побои, священник, сильно заболев, пролежал в постели более месяца. Хозяйство его, в столь горячую рабочую пору, неминуемо должно было расстроиться, и обобранный нежданными гостями потерпел еще больший убыток и от неисправности в полевых работах.

Не лишним считаем сообщить под этой же категорией следующие два происшествия подобного рода.

20 июля, во время Божественный Литургии, инсургенты, окружив своей, бандой до 300 человек Гродзискую церковь (Гродн. губер. Бельск. уезда), вызвали находившегося при Богослужении отставного солдата, служившего в Черноморском Флоте Адама Грисюка, и, выведши за деревню, повесили его. Совершавший Божественную Литургию священник Проневский окончил оную в большом страхе за себя и за безопасность храма Божия. Народ же был в таком испуге, что не собрался с силами что либо предпринять к спасению жизни солдата—тем более, что масса злодеев превышала число молящихся. Тело повешенного предано земле по обряду православной церкви священником Проневским, не смотря на запрещения от мятежников погребать таковых страдальцев, под страхом строгой казни.

13-го числа августа ночью инсургенты напали на местечко Шерешево—той же губ. Пружанского уезда. Местный священник Токаржевский, в просонках слыша стон нескольких лиц, и пробудившись, услышал : „пожар, пожар.“ Было около 4 часов утра; ночь была пасмурная и темная. В испуге он бросился на улицу, дабы узнать, в чем дело. На рынке виднелась толпа народа, к которой устремился и священник; но какая то женщина, схватив его за руку, начала отводить, со страхом говоря: батюшка, не ходите, поляки бьют, режут, вешают, жгут. Недавний пример страшного изуверства, явленный инсургентами на священнике Рапацком, столь сильно отразился в эту минуту в воображении и чувстве о. Токаржевского (при том небогатого и здоровьем), что от сильного прилива крови к голове и сердцу, он едва мог дойти до своего дома, взял церковные ключи и отправился в церковь складывать драгоценнейшие вещи, чтобы на случай пожара можно было удобнее вынести оные. Темнота ночи, неизвестность, что происходит в местечке, ожидание нападения, и, быть может, смерти, приводили его, одинокого в церкви, в мучительно — томительное положение. Чрез полчаса кто-то ударил в набат колокола для извещения о пожаре; но священник не решился оставить церковь, тем более, что никто из членов причта и других лиц не являлся на помощь; иные не знали о происходившем, а другие или стерегли свои дома и семейства, или спрятались от испуга. Между тем каждую минуту можно было ожидать прибытия повстанцев в церковь; тоска и страх раздирали сердце священника. Наступление дня, к радости населения, прекратило действия инсургентов в местечке. Церковный староста, наблюдавший за действиями инсургентов в местечке, узнав, что они удалились, явился в 5 часов утра, в церковь; и известил о. Токаржевского об этом, присовокупив, что повстанцы - хотели сжечь местечко, но не успев в этом, сожгли только пивной завод, отстоящий от местечка в 200 саженях,—повесили одного мещанина, доставившего, после дела при м. Шерешеве, одного повстанца Военному Начальству,—два мещанина ушли от рук разбойников,—двух мещан жестоко побили,— у одного мещанина изрубили скот и пр.

В этом нападении мятежников на м. Шерешево Бог спас церковь от пожара, а причт оной от несчастий, часто неизбежных в подобных случаях.

Литовские епархиальные ведомости. 1863. № 17. С. 655-659

Оригинал текста в Литовских епархиальных ведомостей (1863. № 17. С. 655-659.)