Представляем первую главу из новой книги Вячеслава Бондаренко «Западный щит Российской империи 1915-1917». Ранее мы размещали репортаж о презентации книги. Книга вышла в свет довольно значительным тысячных тиражом в Литве при финансовой поддержке латвийских бизнесменов, что является замечательным примером того, как героическое прошлое солдат Империи сегодня объединяет их потомков. В скором времени часть тиража должна появиться в продаже и в Республике Беларусь.
Вячеслав Бондаренко
ЗАПАДНЫЙ ЩИТ
РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
1815-1917
ИСТОРИЧЕСКАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ СОБЫТИЙ
ЗАБЫТАЯ ВОЙНА
1914-1918
Вильнюс, «Институт военной истории», 2015 (тираж 1000)
ГЛАВА 1.
ЗА ВЕРУ, ЦАРЯ И ОТЕЧЕСТВО.
Русская армия и западные рубежи России накануне и в начале Великой войны.
Подходил к концу 1914 год. В православных храмах по всей России шли последние приготовления к великому празднику Рождества Христова. К огромным столичным соборам и маленьким провинциальным церквушкам стекался народ, над городами и весями тек колокольный перезвон, особенно далеко слышимый в прозрачном декабрьском воздухе.
Звонила и скромная Свято-Ильинская церковь в белорусском селе Нарочь. А в небольшой комнатке, расположенной в доме при храме, сидел за письменным столом немолодой пономарь и, старательно выводя буквы, тщательно следя за тем, чтобы, не дай Бог, не капнуть чернилами на страницу, заполнял Повременную летопись своей церкви.
«В сем году началась война с Германией, Австро-Венгрией, а потом и с Турцией, - медленно выводил на бумаге пономарь. – Война эта – небывалая в истории по своей величине и по жестокости немцев. До границ Вилейского уезда неприятель пока не доходил, и до конца 1914 года в Нарочском приходе все было благополучно, только очень много мужского населения взято в Действующую Армию: все, состоящие на действительной службе, запасные и ратники. Родилось в сем году 106, умерло 69, браков было 14».
Отложив перо, пономарь поднял глаза на висевшую в углу комнаты темную от времени икону Спасителя и осенил себя крестным знамением. Даст Бог, война все же минует родные места. Даст Бог, наша армия все же вышибет врага из Польши. И снова мир и покой воцарятся в смущенных людских душах.
Так думали тогда очень многие жители Российской империи. Война, пусть и поражавшая своими масштабами, шла где-то очень далеко – в Польше, Галиции, Турции… Такая географическая удаленность вообще была свойственна всем военным кампаниям, которые вела Россия в XIX-м - начале XX века. И события, происходившие где-то на кавказском, турецком или японском театре военных действий, многими воспринимались как некая абстракция – пусть волнующая, но все-таки абстракция. Конечно, у многих, очень многих ушли в армию родные и близкие, но фронт все же стоял не у родного порога. И это невольно успокаивало, внушало надежду на скорый и победный исход войны.
Пономарь закрыл Повременную летопись, спрятал ее в деревянный шкафчик, стоявший у стены, и поспешил в храм. Он не знал и не мог знать, что война, которую он помянул в своей тетради, уже стоит на пороге родного дома и что храм, созывавший прихожан на рождественскую службу, скоро огласит окрестности тревожным набатом.
В 1914-15 годах Первую мировую войну никто так не называл. Это и понятно: никто ведь не знал, что четверть века спустя разразится Вторая. Газеты писали об «Отечественной» или «Второй Отечественной» войне – Первой считалась война 1812 года. Называли войну и Европейской – впервые за шестьдесят лет в битву оказалось вовлечено множество европейских держав, разделившихся на коалиции. Российская империя входила в возникшую в 1904-07 г.г. Антанту (по-французски Entante Cordiale – Сердечное Согласие), в которой участвовали также Франция и Великобритания; в 1914-м к этой коалиции примкнули Сербия, Бельгия, Черногория, Япония и Египет, в 1915-м – Италия, в 1916-м – Португалия и Румыния, в 1917-м – Греция, Куба, Сиам, Панама, Китай, Бразилия, США, в 1918-м – еще десять латиноамериканских государств. Антанте противостоял оформившийся в 1879-82 годах Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии; в 1915-м, с переходом последней в стан Антанты, он был переименован в Четверной союз, так как к германским государствам примкнули Турция и Болгария. Так Европейская война превратилась в мировую. Ее стали называть Великой войной, так будем называть ее и мы на страницах этой книги…
Долгие годы никто не догадывался об истинных причинах, по которым мир рухнул в эту, казалось бы, абсурдную и необязательную войну, которой при желании можно было бы избежать. Даже сейчас большинство людей, рассуждая о Великой войне, оперирует набором простых штампов: дескать, убийство наследника австро-венгерского трона Франца-Фердинанда вызвало цепную реакцию, Австро-Венгрия предъявила резкий ультиматум Сербии, за Сербию вступилась Россия, за Австро-Венгрию – Германия, за Россию – Франция и Великобритания. Так и началась бессмысленная четырехлетняя бойня, убившая 10 миллионов человек и искалечившая 20 миллионов…
Но давайте помнить о другом – бессмысленному в политике места нет. Если какое-то событие кажется нам сейчас лишенным смысла, это говорит о том, что мы не владеем информацией, которой владели политики тех лет и на основании которой они строили свои планы. А они у «отцов» Великой войны, разумеется, были, ибо это война была первой в истории войной за геополитический передел мира. И начиналась она вовсе не на улицах Сараева, где пал от пули Гаврилы Принципа австрийский эрцгерцог, не в генштабовских кабинетах Берлина и не в залах военного министерства Вены. Задолго до сараевского убийства о грядущей войне думали на другом конце мира – в спокойном и тихом Вашингтоне…
До начала ХХ века США жили по простому принципу, изложенному в доктрине Монро: вы нас не трогаете, и мы вас не трогаем. Вы в Европе занимаетесь своими европейскими делами, а мы в Америке – американскими. Соответственно и вес США на мировой арене был совсем небольшим, а вот внешний долг – напротив, гигантским: 3 миллиарда долларов (в нынешних ценах – примерно 100 миллиардов). Но потом аппетиты США (вернее – банкиров, стоявших у руля государства) начали расти. И к началу 1910-х годов в сознании многих американских политиков произошел знаковый поворот. Теперь они были твердо уверены в том, что Америка просто обязана распространить свой «свет» на все остальное человечество. А для этого было необходимо сделать мощные европейские страны слабыми, разоренными, беспомощными в военном и экономическом отношении, чтобы затем безболезненно диктовать им свою волю и «учить демократии». Как это сделать? Да конечно, стравить их между собой!
Точно взвесив расстановку сил на мировой арене, просчитав все ходы, закулисные воротилы Соединенных Штатов Америки решили разом «обвалить» Европу путем разорительной для нее войны. До этого никто еще не решал своих внутренних проблем таким коварным и хитрым способом.
Впервые этот план изложил президенту США Вудро Вильсону его личный друг и советник - скромный, обычно державшийся в тени человек по имени Мэндэл Хаус. Он указал президенту на то, что основные противники Америки на европейском континенте – две мощные и быстроразвивающиеся страны с огромным потенциалом: Россия и Германия. Отношения между этими странами Хаус предложил всячески подогревать. В грядущей мировой бойне Германия, которой предстоит воевать на два фронта, неминуемо рухнет – так Америка получит в Европе верного сателлита, полностью бесправную и покорную территорию. Развалится и лоскутный «колосс на глиняных ногах» - Австро-Венгрия, и в возникших на ее обломках новых республиках тоже можно будет установить «демократию». Ничего не останется от старой Турции, и США получат под свой контроль огромные пространства на Ближнем Востоке.
Естественно, «взорвать» Европу самостоятельно США не могли – они никак не были «вписаны» в систему актуальных на тот момент политических договоров и, соответственно, никак не могли повлиять на расстановку сил. А вот европейский союзник, заинтересованный во всеобщей войне не меньше самих Штатов, у Вашингтона имелся. Это была Великобритания. Ее не меньше США устраивала ликвидация европейских конкурентов - России и Германии, и именно благодаря усилиям британского Форин офиса (а точнее – министра иностранных дел сэра Эдуарда Грэя), его двойной дипломатии и откровенной лжи летний кризис 1914 г. был искусственно разогрет до уровня войны, а противостояние между двумя странами, которые на протяжении всего XIX века были союзниками и которым абсолютно нечего было делить между собой – Россией и Германией, - в той или иной форме затянулось на все XX столетие. Более того, англичане обставили все так искусно, что в массовом сознании вина в развязывании Первой мировой до сих пор лежит на Германии!.. Хотя достаточно ознакомиться с хронологией начала войны, чтобы стало понятно – Вильгельм II был втянут в мировую бойню путем хладнокровного обмана.
Хотя, конечно, не стоит думать, что Германия начала ХХ века была образцом миролюбивого государства. Напротив, в стране гигантскими темпами наращивалось производство оружия, в головы немцев государственная пропаганда усиленно вбивала идеи превосходства германской нации над всеми прочими. Германия действительно напоминала огромный кулак, готовый обрушиться на кого-либо… Но в том-то и дело, что воевать с Россией она совершенно не собиралась! «План Шлиффена» - официальный план, утвержденный германским Генштабом, - в теории предусматривал войну против Франции. А с Петербургом, как было сказано выше, Берлин связывали весьма теплые отношения. Да и соберись Германия воевать с Россией, ей предстояло бы столкнуться с объединенными русско-французско-британскими войсками, а одолеть три эти страны вместе Германии было не по силам. Для того и потребовалась тайная дипломатия сэра Эдуарда Грэя, чтобы Вильгельм II поверил – в случае нападения Германии на Россию Великобритания останется нейтральной.
Как же такое было возможно, спросит читатель, ведь Великобритания и Россия вместе входили в Антанту?.. Но в том-то и дело, что между Англией и Россией не существовало никакого договора, обязывающего их оказывать друг другу военную помощь. В русско-британской конвенции 1907 г. – краеугольном камне «Антанты» - об этом нет ни слова!.. Вот русско-французский договор, тот был вполне полноценным: Париж и Петербург обязывались вступиться за союзника, если тот подвергнется нападению. А у англичан была полная свобода рук, которая и позволила им вести в июле 1914-го свою игру…
Уверениям Грэя кайзер поверил. А когда англичане, вопреки своим уверениям, тоже вступили в войну, схватился за голову – в схватке с Россией, Францией и Англией Германия неизбежно обречена!.. Так и случилось.
Впрочем, в тайных планах американских политиков (о которых в Лондоне, понятное дело, не знали) Великобритании тоже отводилось довольно скромное место. Как и Франция, эта «союзница» должна были полностью истощить и Германию, и себя, а потом уж США скажут свое веское слово на мирном конгрессе. А вот Россия – это крепкий орешек. Тут нужен враг не только внешний, но и внутренний, тот, который подточил бы страну изнутри, чтобы она пала сама собой, как падает с ветки изъеденное червями яблоко… М.Хаус писал: «Остальной мир будет жить более спокойно, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна – Сибирь, а остальные – поделенная Европейская часть страны».
Обо всем этом хитроумии политики Европы 1914-го, конечно же, не подозревали. Звучали фанфары, гремели колокола, созывая народы на смертный бой с «проклятыми тевтонами» и «ордой восточных варваров». Американцы пока что были нейтральны, по своему старому обыкновению. Президент Вильсон уже знал, что вступит в войну, когда Европа полностью изнурит себя многолетней бойней.
Для Российской империи война началась 18 июля 1914 года, с началом всеобщей мобилизации. Незадолго до этого в городе Сараево от рук убийцы – серба по национальности - пал наследник австро-венгерского трона – эрцгерцог Франц-Фердинанд. Австро-Венгрия предъявила Сербии резкий ультиматум. Маленькая славянская страна обратилась за поддержкой к России, и та дала понять, что будет защищать интересы Сербии как свои собственные. А поскольку крупнейшие державы континента, как мы видели выше, были связаны военными союзами, локальная австро-сербская война благодаря мастерским усилиям Великобритании быстро раскрутилась до масштабов общеевропейской. Высочайший манифест о вступлении России в войну появился 20 июля.
Трудно описать тот патриотический подъем, который охватил русское общество в конце июля 1914-го. По всем городам прокатились массовые манифестации. Мобилизация прошла более чем успешно: во многих местах явка была даже выше запланированной. О том, как проходила мобилизация, оставил воспоминания житель маленького белорусского городка Сморгонь В.В.Жабинский:
«Со всех деревень день и ночь в Сморгонь к волостному правлению двигались военнообязанные с белыми полотняными котомками за плечами, наполненными хлебом. Огромной толпой собиралась крестьянская молодежь на базарной площади перед зданием волостного правления. На балконе писарь, староста и пристав по списку проводили перекличку прибывших. Всех безбилетчиков отпустили по домам, остальных отправили на вокзал, разместив их там в эшелоны товарных поездов».
Огромное количество молодых людей отправилось в армию добровольцами – охотниками (так назывались добровольцы, не имевшие среднего образования) и вольноопределяющимися (добровольцы со средним или высшим образованием). Например, в Гродненской губернии наплыв добровольцев был столь велик, что призыв был продлен сначала до октября, а затем до декабря 1914 г.
Кстати, когда в разговорах затрагивается тема Первой мировой войны и старой русской армии, нередко приходится сталкиваться с самыми дикими, ни на чем не основанными штампами, изобретенными, видимо, в Советском Союзе еще в 1920-х годах. До сих пор сплошь и рядом встречаются, к примеру, люди, искренне убежденные в том, что офицеры царской армии времен Первой мировой – это некие «поручики Голицыны» и «корнеты Оболенские», блестящие аристократы, дворяне, жившие в собственных имениях и обладавшие миллионными состояниями, а нижние чины – исключительно «народ», забитые крестьяне, «серая скотинка», которую офицерство с удовольствием гнало на «бессмысленную бойню». К тому же служили при царе, дескать, 25 лет. Ввел этот ужасный срок службы якобы Николай I.
Почему именно четвертьвековой срок стал таким «жупелом» для многих «интересующихся» историей людей – неясно. Ведь при царях в России служили и подольше. Солдат со времен Петра I до Екатерины II уходил в армию, грубо говоря, навсегда и служил, пока ноги держат. А 25-летний срок службы был введен в 1793 году светлейшим князем Г.А.Потемкиным-Таврическим и расценивался на фоне предыдущего как великое благо. Продержался такой срок службы до 1834-го и был отменен тем самым Николаем I, с которым он почему-то и ассоциируется. Служить стали 20 лет, затем 19 (в 1839-56 годах), 15 (1856-59), 12 (1859-74), 6 (1874-81), 4 (1881), снова 6 (1881-1906) и, наконец, 3 года (в кавалерии и спецвойсках – 4). Если вдуматься, именно такие срока службы и позволяли выращивать в России солдата, перед которым дрожали армии всего мира, для которого его полк был семьей, а знамя – «солдатским богом». Такие солдаты плакали, уходя со службы на «гражданку», до старости бережно хранили мундир и вскакивали навытяжку при звуках гимна и полкового марша. И уж конечно, не относились к армейской службе как к некому вырванныму из нормальной жизни времени. Напротив, военный мундир всегда считался в России самой красивой и почетной одеждой.
И доверяли ее, кстати, далеко не всем подряд. Список «белобилетчиков», не подлежавших призыву в армию вообще, в Российской империи был очень велик: единственный сын в семье; единственный способный к труду сын при недееспособном отце или матери-вдове; единственный брат при круглых сиротах до 16 лет; единственный внук при недееспособных бабке и деде без взрослых сыновей, внебрачный сын при матери (на его попечении), одинокий вдовец с детьми. Подлежали призыву в случае нехватки годных призывников: единственный сын, способный к труду, у престарелого отца (50 лет), следующий за братом, погибшим или пропавшим без вести на службе, следующий за братом, еще служащим в армии.
Целый ряд лиц освобождался от воинской повинности по профессиональной принадлежности: духовенство христианское, мусульманское (муэдзины не моложе 22 лет), ученые (академики, адъюнкты, профессора, прозекторы с помощниками, лекторы восточных языков, доценты и приват-доценты), художники Академии Художеств, посланные за границу для усовершенствования, некоторые должностные лица по ученой и учебной части.
Отсрочку от призыва получали следующие категории: до 30 лет казенные стипендиаты, готовящиеся на занятие ученых и учебных должностей, после занятия которых освобождаются совсем; до 28 лет студенты высших учебных заведений с 5-летним курсом; до 27 лет в высших учебных заведениях с 4-летним курсом; до 24 лет учащиеся средних учебных заведений; учащиеся всех школ по ходатайству и соглашению министров; на 5 лет - кандидаты в проповедники евангелических лютеран. В военное время лица, имеющих отсрочку, брали на службу до окончания курса по Высочайшему соизволению.
Множество льгот было и по срокам службы. Служили 3 года в войсках лица с высшим, средним (1-й разряд) и низшим (2-й разряд) образованием, 2 года - лица, выдержавшие на службе экзамен на прапорщика запаса. Доктора и провизоры служили в строю 4 месяца, а затем дослуживали по специальности 1 год 8 месяцев. Во флоте лица с образованием 2-го разряда (низшие учебные заведения) служили 2 года и 7 лет состояли в запасе. Учителя и должностные лица по ученой и учебной части служили 2 года, а по временному 5-летнему положению с 1 декабря 1912 года - 1 год. Фельдшера, окончившие специальные морские и военные школы, служили 1,5 года. Выпускники школ солдатских детей войск гвардии служили 5 лет, начиная с 18-20 лет. Техники и пиротехники артиллерийского ведомства служили после окончания учебного заведения 4 года.
Все мужское население, способное носить оружие и не числящееся в войсках (на действительной службе и в запасе) до 43 лет и офицеры до 50-55 лет составляли обязательное государственное ополчение и назывались «ратниками-ополченцами» и «офицерами-ополченцами». Ратники делились на 2 разряда: 1-й разряд для службы в полевой армии, 2-й разряд для службы в тылу.
Далее. Само по себе словосочетание «царская армия», если вдуматься, нелепо. Это все равно как нынешнюю российскую армию назвать «президентской». Армия называлась Русской Императорской. И призыву в нее начиная с 1874 года подлежали абсолютно все слои населения: дворяне, мещане, крестьяне, рабочие. Причем дворяне вовсе не обязательно занимали какие-то командные должности. Например, прадед автора этих строк, Иван Андреевич Скугаревский (1889-1961), Великую войну прошел скромным рядовым 66-го пехотного Бутырского полка – притом, что был потомственным дворянином, род которого восходил к XVII веку, был вписан в VI часть родословной книги Смоленской губернии и отмечен еще царем Алексеем Михайловичем.
В скобках заметим, что значение самого термина «дворянин» в XXI веке нередко упрощается до крайности. Как правило, при этом не проводится разграничение между дворянами личными и потомственными, нередко их путают с почетными гражданами, а то и с чинами по Табели о рангах и т.п. Самый популярный штамп, вбитый в головы годами советской пропаганды, таков: каждый дворянин непременно имел поместье, где и жил в праздности, был этаким Маниловым, окруженным крепостными рабами, которых он, конечно же, лично сек и менял на борзых собак… Между тем уже в 1850 году, в царствование Николая I, в России проживало 148 685 дворян, вообще не имевших крепостных, и 109 444 дворянина, собственноручно обрабатывавших землю – т.е. пахавших, сеявших и т.п. В дальнейшем, с оскудением русского дворянства, таких людей становилось все больше. На Смоленщине, к примеру, до сих пор здравствуют десятки потомков дворянских родов Жабыко, Галковских, Хлусовичей, Плескачевских и других, которые в начале XX века практически ничем, кроме древнего благородного происхождения, не отличались от крестьян (что помогло им уцелеть в 1920-30-х г.г.) Тысячи дворян существовали только на служебное жалованье, в первую очередь это относилось к армейским офицерам. Так что к началу ХХ века сам факт того, что человек был дворянином, совершенно не означал, что он миллионер, помещик и принят при дворе. Он мог быть кем угодно, вплоть до кондуктора в трамвае или дьячка в церкви.
И наоборот, вовсе не все русские крестьяне тянули лямку нижнего чина. Предприимчивому, умному и смелому человеку из любого сословия в России всегда были открыты все дороги. Пример приведем опять-таки семейный: прапрапрадед автора этих строк Пантелеймон Авраамович Михайлов (1816-1891), родившийся в семье солдата, в 1832-54 годах служил в армии (в 49-м егерском, Минском пехотном полках и Одесском батальоне Карантинной стражи) в звании рядового и унтер-офицера. В январе 1854 г. успешно сдал экзамен на офицерский чин и стал прапорщиком, т.е. личным дворянином. Его сын Михаил закончил юнкерское училище, в 1903-м стал полковником (т.е. потомственным дворянином), а в 1914-м – генерал-майором. Предок автора по другой линии, двоюродный прадед Владимир Васильевич Чернецов, сын белорусского крестьянина, 1 августа 1914-го поступил на ускоренный курс Владимирского военного училища в Петербурге, 1 декабря закончил его и стал прапорщиком, т.е. получил личное дворянство. И это не какое-то редкостное исключение, а весьма обычная картина, именно так сотни семей постепенно «поднимали статус», из крестьянских, солдатских, мещанских становились дворянскими, сначала – личными, затем потомственными.
Но вернемся к вопросу комплектования Русской Императорской армии. Она называлась Русской совсем не напрасно – абсолютное большинство военнослужащих были великороссами, малороссами и белорусами по национальности (все они объединялись под общим названием – русские). Впрочем, в России такой графы – «национальность» - тогда не было, ее заменяли сведения о месте рождения и вероисповедании. Некоторые категории населения в армию не призывались: народности Крайнего Севера и Дальнего Востока (Камчатка, Сахалин, некоторые районы Якутской области, Енисейской губернии, Томской, Тобольской губерний), инородцы Сибири (кроме корейцев и бухтарминцев), Астраханской, Архангельской губерний, Степного края, Закаспийской области, население Туркестана и Финляндии. Некоторые инородцы Кавказского края и Ставропольской губернии (курды, абхазцы, калмыки, ногайцы) вместо воинской повинности платили денежный налог. Но при желании мусульмане Кавказа могли добровольно служить в Дагестанском конном полку и Осетинском и Текинском конном дивизионах. В 1914 г. из мусульман Кавказа была сформирована Кавказская туземная конная дивизия, которая стала, в сущности, первым национальным формированием Русской армии. Затем они были созданы для поляков, латышей, чехов, сербов, грузин, армян, в 1917 г. – для эстонцев, украинцев, молдаван, лиц мусульманского вероисповедания. Но это уже было явление, свидетельствующее скорее о развале армии, чем о ее модернизации.
А.И.Деникин свидетельствует: «Национального вопроса в старой русской армии почти не существовало. В солдатской среде представители народностей, населявших Россию, испытывали несколько большую тягость службы, обусловленную незнанием, или плохим знанием ими русского языка, на котором велось обучение. Только на этой почве — технических затруднений обучения — быть может общей грубости и некультурности, но отнюдь не национальной нетерпимости — возникали много раз трения, отяжелявшие положение инородных элементов, тем более, что в силу системы смешанного комплектования, они были обыкновенно оторваны от родных краев: территориальная система комплектования армии признавалась технически нерациональной, и политически небезопасной. В частности, малорусский вопрос не существовал вовсе. Малорусская речь вне официального обучения, песни, музыка приобрели полное признание, и ни в ком не вызывали впечатления обособленности, воспринимаясь как свое русское, родное. В армии, кроме евреев, все остальные элементы ассимилировались довольно быстро и прочно; армейская среда не являлась вовсе проводником, — ни принудительной русификации, ни национального шовинизма.
Еще менее национальное расслоение заметно было в офицерской среде. За корпоративными, военными, товарищескими, — или просто человеческими качествами и достоинствами, отходили на задний план или стирались вовсе национальные перегородки».
Единственное серьезное ограничение в армии действовало в отношении католиков – уроженцев западных губерний (т.е. Польши, Белоруссии, Западной Украины). Рядом секретных циркуляров было ограничено их число среди учащихся академии Генштаба, запрещалось назначать их начальниками штаба полка, курсовыми офицерами в военные училища. Эти меры были введены после польского восстания 1863-64 гг., которым руководили русские офицеры католического вероисповедания. Но в начале ХХ века все эти циркуляры на практике чаще всего обходились, так как офицерство единодушно признавало их несправедливость.
Кстати, русское офицерство также было, увы, далеко не таким блестящим и обеспеченным, каким оно представляется многим сегодня. Даже до 1914 г. офицеров-аристократов, обладателей поместий и миллионов, в армии насчитывалось не более ста человек. Служили они, естественно, в «придворных» лейб-гвардейских полках, расквартированных в столице, и вовсе не были типичными для всей армии. Да и вообще титулованных дворян среди военных было совсем немного. К примеру, в 1903 году среди русских полковников насчитывалось всего 24 князя, 11 графов и 27 баронов – и это на всю-то многомиллионную страну!.. Не лучше дело обстояло и с собственностью: своим домом могло похвастаться только 4 генерала из 159, из полковников имело землю (т.е. то самое «имение») лишь 12 из 283, т.е. чуть больше 4 процентов.
Что же касается основной массы офицерства (а до Великой войны золотые погоны в России носило около 45 тысяч человек), то тут дело обстояло следующим образом. Любой офицер в России априори был дворянином – личным (такое дворянство передавалось жене, но не детям) или потомственным (оно передавалось детям, внукам и т.д.) Личное дворянство начиная с 1845 года давал первый офицерский чин прапорщика (с 1884-го он присваивался только в военное время, в мирное первым стал чин подпоручика/корнета/хорунжего). Чтобы стать потомственным дворянином, с 1856 г. нужно было дослужиться до полковника или получить орден Святого Георгия любой степени.
То есть все офицеры России действительно становились с получением первого же чина «белой костью». А вот пополнялся офицерский корпус из самых разных сословий и, в отличие от других стран, вовсе не был какой-то замкнутой корпорацией, куда, скажем, ни за что не мог попасть вчерашний солдат, крестьянин, сын священника или мещанин. Так, в 1912 году среди обер-офицеров (от подпоручика до капитана) было 49,5 процента выходцев из дворянства, 14,3 – из почетных граждан, 3,6 – из духовенства, 3,7 – из купцов и целых 28,9 – «бывшего податного состояния», т.е. крестьянства. О том, как изменился облик русского офицерства в Великую войну, отдельно будет сказано ниже.
Начало войны очень сильно изменило ситуацию в русском обществе. Еще вчера, казалось бы, безнадежно расколотое различными политическими симпатиями, в августе 1914-го оно выглядело монолитным. «Что-то неописуемое делается везде, - свидетельствовал писатель В.В.Розанов. – Что-то неописуемое чувствуешь в себе и вокруг. Какой-то прилив молодости. На улицах народ моложе стал, в поездах – моложе». Журнал «Вестник Европы» в начале 1915 года отметил: «Всю первую половину минувшего года оппозиционное настроение общественности возрастало… Вспыхнула война, и все явления нарастания оппозиционности и недовольства вдруг исчезли. Война, как магический нож, отрезала первую половину года от второй… Война дала народу отрезвление». Отрезвление, кстати, не только в переносном смысле – 18 июля 1914 г. в России вступил в силу сухой закон, причем эта мера была встречена всеобщим одобрением.
Конечно, были неизбежны и «перегибы на местах». Так, на какой-то срок Россию охватила всеобщая германофобия. Немецкий язык запрещалось использовать в быту, общественных местах, рекламе и т.п. Многие русские немцы, спасаясь от преследований, спешно меняли фамилии. Толпа разгромила здание германского посольства в Петербурге. Да и сам Петербург ушел в прошлое: 31 августа 1914 г. столица империи была переименована в Петроград. Впрочем, это название приживалось в быту очень плохо, и еще в 20-х годах многие называли город Петербургом.
Со временем, когда Первая мировая война была объявлена «антинародной» и «империалистической», ее стали описывать как «позорную», ссылаясь на бесчисленных бездарных военачальников и страшные поражения, которые якобы русская армия постоянно терпела от своих противников. Например, в «Истории Гражданской войны» утверждалось: «Плохо вооруженная, руководимая бездарными генералами, обкрадываемая продажными интендантами, армия терпела поражение за поражением». А между тем германский Генеральный штаб, всесторонне изучив будущего противника, описывал его так: «Боевая готовность России сделала со времени Русско-Японской войны колоссальные шаги вперед и стоит теперь на большей высоте, чем когда бы то ни было раньше. В особенности же должно быть обращено внимание на то, что по некоторым пунктам боевой готовности она превосходит прочие великие державы, в том числе и Германию, а именно: удержанием на службе старшего возраста до окончания обучения новобранцев, чем избегалось с военной точки зрения ослабление армии зимой; частой практической поверкой всех мобилизационных мероприятий при помощи примерных и пробных мобилизации и возможностью чрезвычайного ускорения мобилизации с помощью подготовительного к войне периода».
Качества русских солдат и офицеров оценивались будущим противником так: «Русский солдат силен, непритязателен и храбр… Русский солдат сравнительно мало восприимчив к внешним впечатлениям. Даже после неудач русские войска быстро оправятся и будут способны к упорной обороне… Офицеры обладают личной отвагой… Преимуществами русских офицеров являются хладнокровие и крепкие нервы, не сдающие даже в самых затруднительных положениях… Русские офицеры, особенно в Виленском и Варшавском военных округах, хорошо осведомлены о свойствах и организации нашей армии, а также о географических и фортификационных условиях в наших пограничных провинциях. Русские обладают также большим преимуществом благодаря тому, что среди них знание немецкого языка распространено значительно шире, чем среди нас русского. Многие русские офицеры, например из прибалтийских семей, говорят по-немецки безо всякого акцента и в другой форме могут свободно сойти за немцев. Наши передовые посты должны обратить на это сугубое внимание в случае войны против России».
Первые же крупные сражения подтвердили справедливость таких оценок. Кампания 1914 года, если не считать Восточно-Прусской операции, в целом была весьма удачна для России. Основные военные действия развернулись на передовом западном форпосте империи – в Царстве Польском, которому, кстати, по окончании войны была обещана независимость. Бои шли с переменным успехом, но следует признать непреложный факт: на протяжении целого года (!) Русская Императорская армия не только не пускала врага во внутренние губернии страны, но и нанесла ему ряд весьма чувствительных ударов. Огромные потери наши враги понесли, например, в Галицийском, Варшавско-Ивангородском, Келецком сражениях. Образно говоря, русские, германцы и австро-венгры постоянно кружили по Польше рядом друг с другом, как боксеры на ринге, ни на минуту не позволяя противнику расслабиться. О том, чтобы отдать врагу гигантскую территорию за неделю, как это случилось в июне 1941-го, никто и помыслить не мог!..
Второй год Великой войны, 1915-й, тоже начался для России удачно. 9 марта после четырехмесячной осады сдалась австрийская крепость Перемышль, в плен попало 117 тысяч офицеров и солдат противника. Русская армия занимала больше двух третей Буковины и Галиции, планировалось вторжение в Венгрию. Линия польского фронта была неизменна больше четырех месяцев, а попытка германского наступления под Праснышем была успешно отражена. К северу наша армия стояла на прусской границе. Блестяще дела обстояли и на Кавказском фронте, где турецкая армия потерпела крупное поражение под Саракамышем.
Уже в полной мере испытав на своей шкуре силу русского оружия, противник признавал устами газеты «Берлинер Тагеблатт»: «Русские войска обнаружили в позиционной войне замечательные военные качества. Русский солдат упорен и вынослив. Русские отличаются наблюдательностью и прекрасно приспособляются к местности. Они очень умело ведут борьбу мелкими отрядами. Немецкие войска многому научились у русских».
Словом, в русском обществе и армии, в кабинетах политиков и штабистов к апрелю 1915 года царило весьма бодрое настроение. Да, война была тяжелой, доселе невиданной, длительной, но она не представляла угрозы ни для обеих столиц, ни для большинства жителей империи. Образно говоря, пока воевала армия, но не страна.
И даже самые прозорливые стратеги в те дни не обращали внимания на карту северо-западных губерний Российской империи – Виленской, Минской, Витебской, Гродненской. Опасности для них не предвиделось. Это был тыл, живший своей тыловой жизнью.
Первые наброски планов войны с Германией появились в России в конце 1870-х годов. Только тогда Александр II и его политики поняли, какого потенциального противника себе выпестовала Россия. Ведь если бы не русская поддержка, на карте Европы никогда не возникло бы единой Германской империи – было бы множество слабых, разрозненных немецких королевств, герцогств и княжеств. «После Бога Германия всем обязана Вашему Величеству», - писал Александру II первый император Германии Вильгельм I, и это была правда.
Александр III был куда более практичным политиком, нежели его отец. Несмотря на то, что отношения России и Германии внешне оставались вполне теплыми, он не стал исключать вероятности, что столкновение интересов двух империй возможно и заблаговременно начал готовить свою страну к такому столкновению. Именно тогда Белоруссия и стала восприниматься в России как будущий театр военных действий. Правда, передовым форпостом она не была – ведь западнее размещалась русская Польша, - но в 1883 и 1888 годах к Бресту и Минску были выдвинуты из внутренних Кавказского и Казанского военных округов крупные силы пехоты. В случае войны они составили бы второй стратегический эшелон нашей армии.
Итак, какие же части квартировали на территории нынешней Беларуси сто лет назад? Начнем с пехоты, при этом помня о том, что полки русской армии носили названия зачастую весьма далекие от тех краев, где они дислоцировались.
В Гродно стояли три полка 26-й пехотной дивизии – 101-й пехотный Пермский (командир – полковник М.И.Шишкевич), 102-й пехотный Вятский (полковник М.А.Бем) и 103-й пехотный Петрозаводский (полковник М.П.Алексеев). С ними соседствовал один полк 43-й дивизии – 171-й пехотный Кобринский (полковник Н.И.Ветвеницкий). Он появился в белорусских краях в 1883 году, когда дивизия была передислоцирована с Кавказа. Еще один полк этой дивизии, 172-й пехотный Лидский (полковник В.Р.Романов), стоял в Лиде. Кстати, редчайший случай в истории российской армии, когда полк стоял в городе, в честь которого был назван…
В Брест-Литовске квартировали два полка 38-й пехотной дивизии – 149-й пехотный Черноморский (полковник Д.Я.Лаврентьев) и 152-й пехотный Владикавказский генерала Ермолова (полковник В.В.Харченко) полки. Кроме того, 150-й пехотный Таманский полк (полковник В.Ф.Невтонов) стоял в Кобрине и 151-й пехотный Пятигорский (полковник К.К.Маслаковец) – в Картуз-Березе.
В таких, казалось бы, крупных губернских центрах, как Могилёв и Гомель, стояло по одному пехотному полку. Это были «соседи» по бригаде 40-й пехотной дивизии – 159-й пехотный Гурийский (полковник В.И.Зиборов) и 160-й пехотный Абхазский (полковник В.А.Кусанов) полки. А вот в маленьком Бобруйске стояло сразу два полка – 157-й пехотный Имеретинский (полковник В.Е.Лукин) и 158-й пехотный Кутаисский (полковник Е.И.Новаков). 40-я дивизия появилась в Белоруссии в 1888 году, прежде она дислоцировалась в Казанском военном округе. Штаб дивизии находился в Бобруйске.
По одному пехотному полку стояло в Рогачеве и Слониме. Это были соответственно 117-й пехотный Ярославский (полковник Н.Н.Распопов) и 118-й пехотный Шуйский (полковник М.А.Российский) полки. А вторая бригада 30-й пехотной дивизии с 1864 года размещалась в Минске. Это были 119-й пехотный Коломенский (полковник А.А.Российский) и 120-й пехотный Серпуховский (полковник П.И.Роснянский) полки. Там же, в Минске, размещались штабы 4-го армейского корпуса и 30-й пехотной дивизии.
Стояли в Белоруссии и запасные пехотные полки. Больше всего их было в Гродно – 73-й, 122-й и 237-й, по одному – в Минске, Могилёве, Полоцке, Несвиже, Лиде и Бобруйске.
Кавалерийские полки на территории нынешней Беларуси не квартировали – они были выдвинуты в Польшу и на Украину. Так что гусары, уланы и драгуны по белорусским улицам, увы, не гарцевали. Зато в Белоруссии хватало всевозможных спецчастей. В Могилёве, Гродно и Бресте квартировало по одному саперному батальону (2-й, 4-й и 19-й соответственно). В местечке Креславка Витебской губернии (сейчас это латвийский город Краслава) стояли 1-й и 2-й понтонные батальоны. Железнодорожные войска поделили между собой Барановичи (2-й, 3-й и 6-й батальоны) и Полоцк (5-й батальон).
Маленькая Лида по праву могла считаться тогда городом белорусских авиаторов. Там квартировали 3-я воздухоплавательная и 4-я авиационная роты.
Ну и кроме всего прочего, существовали в Белоруссии и крепости – Гродненская и Брест-Литовская. Правда, в начале 20 века их стратегическое значение уже сошло на нет, но цитадели тем не менее постоянно усовершенствовались и боеспособности не теряли. Наиболее значительным гарнизоном располагала Брест-Литовская крепость, отмечавшая свой праздник 8 ноября. Там стояли 4 батальона, 7 тяжелых артдивизионов, крепостная саперная рота, станция военного телеграфа и крепостная воздухоплавательная рота. Комендантом крепости был инженер-генерал князь Н.Е.Туманов.
Существовали в Белоруссии и довольно экзотические военные части. Например, в Барановичах и Брест-Литовске квартировали военно-голубиные станции. Они в русской армии появились в 1888 году. Эти станции обеспечивали голубиную связь на расстоянии до 300 километров от одного до четырех направлений и в зависимости от этого подразделялись на четыре разряда. Для обслуживания связи на каждом направлении на станции содержалось до 250 пар голубей. Барановичская и Брест-Литовская военно-голубиные станции 1-го разряда обеспечивали связь на четырех направлениях.
Высших военных учебных заведений на территории Белоруссии не было. Но в Полоцке с 1835 года действовал Полоцкий Генерала Кондратенко кадетский корпус, по праву слывший одним из лучших в стране. Званием кадет-полочан гордились многие русские офицеры. В 1910 г. корпус закончил внук его основателя, императора Николая I, - князь императорской крови Олег Константинович Романов. Кстати, он стал единственным представителем правящей династии, погибшим на Великой войне – в 1914-м корнет лейб-гвардии Гусарского полка 22-летний князь Олег со славой пал в бою с германцами и был посмертно награжден орденом Св.Георгия 4-й степени.
…С началом Великой войны почти все вышеперечисленные части были выдвинуты на передовой театр военных действий. Многие из них сразу же понесли тяжелейшие потери. Например, «родной» Минску 119-й пехотный Коломенский полк погиб почти целиком и был сформирован заново.
На территории Белоруссии был сформирован новый Минский военный округ, главным начальником которого в июле 1914 г. стал генерал от кавалерии барон А.Г.Рауш фон Траубенберг. До 17 июня 1915 г. округ входил в состав Юго-Западного фронта, после – в состав Северо-Западного и Западного фронтов.
Но главным городом Белоруссии, третьим по значимости городом империи после Петрограда и Москвы с началом войны стал отнюдь не Минск, а скромные Барановичи. Именно там было решено разместить Ставку Верховного Главнокомандования.
Такое, на первый взгляд, непонятное решение - почему именно Барановичи? - было хорошо продуманным. Барановичи обладали устойчивой «военной» репутацией – в городе, как мы видели выше, квартировали три железнодорожных батальона, а рядом с Барановичами размещался знаменитый Скобелевский Лагерь – полигон, куда войска Виленского военного округа по традиции выезжали на маневры. Расположены Барановичи очень удобно – посередине между Брестом и Минском, оттуда удобно было координировать боевые действия, шедшие на германском и австрийском фронтах. И кроме того, в 1914-м Барановичи вовсе не были таким уж захолустным местечком. Это был достаточно крупный город с населением 35 тысяч человек, четырьмя церквями, семью школами, восемью заводами, двумя аптеками, театром и кинотеатром. Протопресвитер Г.Шавельский описывал его так: «По обеим сторонам железной дороги, больше по левой, тянется большое еврейское местечко. На южной окраине местечка, у самой станции — «железнодорожный городок». Здесь в мирное время была стоянка трех железнодорожных баталионов. Посреди этого городка, на углу небольшой площади, стояла железнодорожная церковь». Кстати, Барановичи стали первым городом России, где был воздвигнут памятник героям Великой войны 1914-18 г.г. Он был установлен на военном кладбище 6 июня 1915 г. и просуществовал до начала 1950-х (сейчас на его месте – здание горисполкома, кинотеатр «Октябрь» и фонтан).
Верховным Главнокомандующим Русской Императорской армией был двоюродный дядя правящего монарха Николая II – великий князь Николай Николаевич-Младший (так его называли в отличие от его отца, генерал-фельдмаршала Николая Николаевича-Старшего, сына Николая I). Николай Николаевич родился в Петербурге 6 ноября 1856 года и был военным, что называется, до мозга костей. Образование он получил в Николаевском инженерном училище и Николаевской Академии Генерального штаба. Боевое крещение получил во время Русско-турецкой войны 1877-78 годов – за форсирование Дуная был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени, а за взятие Шипки – Золотого оружия с надписью «За храбрость». С 1878 года великий князь служил в лейб-гвардии Гусарском полку, в 1884-90 годах командовал им. С 1885 года на протяжении двадцати лет был генерал-инспектором русской кавалерии. Для совершенствования этого рода войск Николай Николаевич сделал очень много. К началу XX века его авторитет в армии был уже настолько высок, что император в июне 1905 года назначил Николая Николаевича председателем Совета Государственной обороны – органа, который на протяжении трех лет фактически руководил деятельностью русских вооруженных сил. Одновременно великий князь был главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Последний его чин – генерал от кавалерии (его Николай Николаевич получил 6 декабря 1900 года, в день тезоименитства императора).
Помимо многочисленных военных и организационных талантов, Николай Николаевич был еще и весьма колоритной фигурой. Огромного роста, поджарый, с жестким скуластым лицом, обрамленным седыми усами и бородкой, со сверлящим, все замечающим взглядом, с зычным «гвардейским» голосом, великий князь невольно подавлял всех вокруг. И неудивительно, что он имел большое влияние на своего тихого и вежливого двоюродного племянника, который вынужден был смотреть на родственника снизу вверх. И хотя Николай II всегда называл двоюродного дядю на «ты» и «Николашей», а Николай Николаевич императора – только на «вы» и «Ваше Величество», ни для кого не было секретом, кто в этом тандеме более сильная личность…
Пост Верховного Главнокомандующего Николай Николаевич получил с началом войны, 20 июля 1914 года. Начальником штаба Ставки стал генерал-лейтенант (с 1915 г. генерал от инфантерии) Николай Николаевич Янушкевич. Надо сказать, что это назначение вызвало общее недоумение в армии: Янушкевич был, что называется, «хозяйственником», военным администратором, но никак не стратегом. Как пишет протопресвитер Г.Шавельский, Янушкевич, «как совершенно неподготовленный к стратегической работе, составлявшей главную сторону, так сказать, душу обязанностей начальника штаба Верховного Главнокомандующего… отстранился от нее, передав ее всецело в руки «мастера» этого дела, генерала Данилова, который, таким образом, фактически оказался полным распорядителем судеб великой русской армии».
Упомянутый в этой цитате генерал-лейтенант Юрий Никифорович Данилов имел в армии прозвище «Данилов Черный» (были еще «Данилов Белый» и «Данилов Рыжий»). «Честный, усидчивый, чрезвычайно трудолюбивый, он, однако, - пишет о нем протопресвитер Г.Шавельский, — был лишен того «огонька», который знаменует печать особого Божьего избрания. Это был весьма серьезный работник, но могущий быть полезным и, может быть, даже трудно заменимым на вторых ролях, где требуется собирание подготовленного материала, разработка уже готовой, данной идеи. Но вести огромную армию он не мог, идти за ним всей армии было не безопасно». Именно эти люди и стали «мыслящим центром» руководства русской армией.
К новому месту службы Верховный Главнокомандующий отправился по железной дороге. Поздним вечером 1 августа первый эшелон штаба отправился со станции Новый Петергоф. Поезд из Петербурга в Барановичи шел через Двинск и Вильно. Но из-за того, что все пути были загромождены воинскими эшелонами, состав Верховного двинулся к месту своего постоянного пребывания кружным путем - через Бологое, Осташков, Торопец, Великие Луки, Невель и Лиду, где 2 августа состоялась встреча Верховного с главнокомандующим Северо-Западным фронтом. Около полудня 3 августа 1914 г. Николай Николаевич прибыл в Барановичи.
Ставка Верховного Главнокомандования разместилась в двух железнодорожных составах. В первом, состоявшем из шести вагонов, жил сам Верховный, с которым размещались также генералы и офицеры свиты, начальник штаба, генерал-квартирмейстер, протопресвитер и военные агенты иностранных держав. У Верховного, начальника штаба и генерал-квартирмейстера были свои вагоны, остальные ютились по купе. Этот состав стоял на путях рядом с домом начальника железнодорожной бригады, занятым управлением генерал-квартирмейстера. Согласно воспоминаниям Ю.Н.Данилова, «дом этот, выстроенный из дерева, недурной с внешней стороны архитектуры, состоял всего из пяти-шести довольно просторных комнат. Направо от входа – кабинет генерал-квартирмейстера с огромным столом, занимавшим почти треть комнаты, для работы над картами, и с другим столом, размерами много меньше, для письменных работ; в остальных комнатах, по двое и по трое, работали сотрудники генерал-квартирмейстера – офицеры Генерального штаба». С двух сторон дом был окружен садом, где летом расставлялись плетеные из соломы стулья и кресла. Это было любимое место отдыха великого князя.
Шагах в восьмистах располагался второй состав, из семи вагонов: один для денщиков, один для младших офицеров, два для старших, «морской» вагон, вагон начальника путей сообщения и вагон-столовая. К лету 1915-го над поездами устроили навесы для защиты от дождя и жары, все вагоны были связаны между собой телефонами, имели удобные лестницы, вдоль них были высажены цветы, а близлежащую дорогу, которая постоянно пылила, выложили мхом, ветвями и дерном.
При Верховном состояли его родной брат, великий князь Петр Николаевич, и светлейший князь Д.Б.Голицын. Генералом для поручений был Б.М.Петрово-Соловово. Свиту составляли также пятеро адъютантов, гофмаршал, казначей, заведующий поездом и лейб-медик.
Надо сказать, что никакого особенного комфорта в Ставке не было. Вот сведения из книги Б.Такмэн «Августовские пушки»: «Спокойное место в лесу, где ставка находилась в течение года, было выбрано потому, что Барановичи стояли на стыке северо-южной железной дороги с главной линией Москва — Варшава. Отсюда производилось руководство обоими фронтами, германским и австрийским. Великий князь со своей свитой, старшими офицерами Генерального штаба и союзными военными атташе, жил и ел в вагонах, потому что оказалось, что дом, предназначенный для верховного главнокомандующего, находился слишком далеко от дома начальника станции, где разместились оперативный и разведывательный отделы. Для защиты вагонов от солнца над ними были возведены навесы, а также проложены деревянные тротуары, в станционном саду устроен легкий павильон с занавесками, где летом была столовая. Все было просто, за удобствами не гнались. Помехой являлись только низкие двери, входя в которые очень высокий великий князь всегда набивал шишки. Поэтому все притолоки белели наклеенными бумажками, чтобы обратить его внимание и заставить вовремя нагнуться».
Быт в барановичской Ставке был размеренный и устоявшийся. Уже к девяти утра все донесения, поступившие с фронта за ночь, наносились сотрудниками на карты. В 10.00 Верховный с начальником штаба Ставки встречались в кабинете генерал-квартирмейстера и в течение одного-двух часов слушали оперативный доклад. Затем до 15-16 часов продолжалась штабная работа – подготовка текущих распоряжений, редактирование сообщений для прессы, общение по прямому проводу со штабами фронтов. Два часа с 16 до 18 были относительно свободными, в шесть вечера – новый доклад Верховному, на этот раз у него в вагоне. В 20 часов – обед, после которого работа над картами продолжалась до ночи.
Протопресвитер Г.Шавельский свидетельствовал: «Установившийся с первых дней нашего пребывания в Барановичах «монастырский» уклад жизни в Ставке, в конце концов, тяжелее всего пришелся самому великому князю. Другие чины Штаба ездили в отпуска и виделись со своими семьями; к ним приезжали семьи, а у некоторых семьи жили в железнодорожном городке или в местечке. Несемейные, да и семейные могли находить кой-какие удовольствия в местечке, где во время пребывания Штаба наладились разные рестораны, кофейни, кинематографы и иные учреждения. Почти один только великий князь высиживал целые дни и ночи в своем вагоне, как заключенный в отдельной камере, и знал только одно развлечение - ежедневную поездку верхом или на автомобиле по окрестностям Барановичей. За целый год он всего один раз на несколько минут виделся с женой на вокзале, когда та проезжала через Барановичи в Киев. Разлука с женой была для него чрезвычайно тяжела, ибо он был редкий семьянин, всецело преданный жене. Тяжелые переживания, которыми хотелось поделиться с глазу на глаз с самым близким человеком, теперь еще более увеличивали тяжесть разлуки. Конечно, великий князь никому на это не жаловался и, как бы ни была тяжела для него дальнейшая разлука, сам не изменил бы установившегося порядка, по которому черту великокняжеского поезда женщина не переступала. Я понимал, что свидание с великой княгиней доставило бы великому князю величайшую радость». Только 27 июля 1915 года Николай Николаевич смог повидаться с женой, которая приехала поздравить его с днем ангела.
В современных Барановичах место, где именно размещалась Ставка, отыскать не так-то просто, ведь она была, как видим, подвижной. И все же после анализа ряда фотоснимков 1915 года можно предположить, что вагоны Ставки стояли несколько юго-западнее Полесского вокзала, точнее – на территории нынешнего стадиона Барановичского государственного университета.
Первая глава из книги "Западный щит Российской империи". Вильнюс, 2015 г.