Православный участок Ольшанского кладбища Праги – монумент «русской Праги» до сих пор хранит на себе следы изломанных человеческих судеб. Хотя возникла православная часть Ольшанского кладбища еще в середине XIX века, но по настоящему массово она стала «заселяться» лишь в 1920-е гг. Когда в западнославянской Праге осели многие тысячи беглецов из разодранной гражданской войной восточнославянской России. Ученые, политические деятели, военные, писатели – Аркадий Аверченко, Сергей Завадский, Александр Кизеветтер, Павел Новгородцев, братская могила белых воинов. Все они едва ли предполагали, что найдут вечное успокоение в сердце католически-готической Праги.
На этом месте читатель, вероятно, уже задает себе вопрос – к чему это? Православные Ольшаны – никак не забытое место и не «белое пятно», этот некрополь хорошо известен, о нем изданы целые книги[1]. Между тем, в книги и брошюры попадает, увы, не все. Есть одна часть не просто православных, но и русских Ольшан, которая обычно не упоминается. Это захоронения общественных деятелей Прикарпатской Руси (Галиции, Буковины, Подкарпатья, Лемковщины), которые осознавали себя частью русской культурно-исторической общности. Многие годы их жизни были связаны с «русской Прагой». Увы, судьба их могил часто оказывалась так же горька, как и жизнь этих людей.
Больше всего, вероятно, мне хотелось отыскать могилу Юлиана Яворского. Найти ее одному у меня не вышло, и мне любезно согласился помочь служащий Успенской церкви по имени Евгений (к сожалению, не знаю фамилии), попутно заметив, что только недавно очистил ее от наросшей травы. Что ж, вот так выглядит сейчас эта могила. Она цела, но, даже очищенная от наросшей зелени, неузнаваема – имена почти стерты, и случайный посетитель просто пройдет мимо нее, не обратив внимания на едва различимую надпись (как, кстати, прошел и я, когда пытался найти самостоятельно). Только низко наклонившись, почти в упор, можно с трудом различить имена Юлиана Яворского и его супруги, похороненных вместе.
А ведь это был очень незаурядный человек. Историк и этнограф, литературный критик и поэт, он мог бы стать украшением русской культуры, в совершенстве зная и любя как русский литературный язык, так и галицко-русские говоры. Юлиан Яворский был уроженцем села Бильча на Бойковщине – сейчас этот край считается средоточием самого яростного, даже по меркам Галиции, украинского национализма. Имя выдающегося земляка там, как и по всей Западной Украине, негласное табу. Вы не найдете ни упоминаний о нем в краеведческих справочниках, ни мемориальных досок, а переиздание его работ – вообще немыслимая фантазия. Между тем, за свою долгую жизнь этот человек сделал очень много. Блестяще образованный (он учился в Венском университете, будучи студентом самого Ватрослава Ягича, был исключен по политическим мотивам и получил диплом в Черновицком университете) он многие годы собирал образчики галицко-русской словесности. При этом, в отличие от своих украинофильских коллег-оппонентов, он не был одержим желанием противопоставить их всему русскому, напротив указывания и подчеркивая родство с другими слоями русского фольклора и культуры[2]. Плодом этих усилий стал двухтомный труд «Памятники галицко-русской народной словесности», подготовленный в Киеве (куда Яворский бежал, спасаясь от австрийских репрессий), из которого, в силу начавшейся войны, был издан только первый том. Кроме того, перу Яворского принадлежат многочисленные литературные и этнографические очерки. Крутые политические перемены и неприятие новой власти заставили его покинуть русскую землю (ставшую к тому времени СССР) и переехать в Прагу. Оказавшись в Чехословакии, Яворский продолжил научную деятельность, издав ряд работ по культурной и литературной истории Подкарпатской Руси. Это был, вероятно, один из самых образованных и одаренных научных деятелей Галицкой Руси XX века, не поддавшихся украинизации. Казалось бы, его могила должна быть почитаемым и ухоженным местом. Но увы…
Другим интересовавшим меня деятелем был Илларион Цурканович. Его жизнь была по-своему не менее трагична и любопытна, чем жизнь Юлиана Яворского. Он был уроженцем Буковинской Руси, одним из тех, кто в самый разгар украинизации ощущал свою внутреннюю русскость и защищал ее как мог. Цурканович был редактором газеты «Народная воля» в Черновцах, и активным членом студенческого общества «Карпат», до тех пор, пока в 1910-м году австрийское правительство не закрыло все русские общества и газеты Буковины. Впрочем, даже после этого русским буковинцам не дали покоя – в 1915-м году Илларион Цурканович оказался среди арестованных, представших на так называемом Втором Венском процессе. Ему пришлось пройти через всю мучительную процедуру этого судилища и выслушать себе смертный приговор, который, к счастью, не был приведен в исполнение. После амнистии по смерти кайзера Франца-Иосифа Илларион Цурканович оказался на свободе. С 1919-го года его жизнь была связана с Подкарпатской Русью, и ее русским движением. Он был редактором газет и депутатом парламента, общественным деятелем и публицистом. Последней его работой оказалась грамматика русского языка для чехов, изданная в Праге в 1946-м году. Умерший в Праге, предположительно в 1949-м году, он был захоронен на Ольшанском кладбище, неподалеку от Успенской церкви.
К сожалению, его могиле повезло еще меньше, чем могиле Юлиана Яворского. Она существует скорее формально. С помощью все того же Евгения я отыскал место, где она должна бы, по списку могил, находиться. По-видимому, это она, или точнее – что от нее осталось. Креста и таблицы уже нет – остался лишь штырь, идентифицировать, не зная, невозможно. Сама надгробная плита почти заросла травой.
Так же оказалась утеряна могила Ивана Онуфриевича Панаса. Уроженец сельской Галиции, еще в юные годы осознавший себя как русского, он прожил ту же нелегкую жизнь, которая выпала на долю всего его поколения. Переселившийся в Российскую империю, чтобы спастись от австрийских репрессий, он не смог прижиться в послереволюционной действительности, как не смог оставаться и в родной Галиции под двойным гнетом – польских шовинистов и украинских националистов. Он переехал в Прагу, с этим городом была связана вся его дальнейшая жизнь. Там он преподавал и выступал как публицист, участвовал в многочисленных съездах славистов. Перу Ивана Панаса принадлежит целый ряд публицистических, исторических и литературоведческих работ на русском и чешском языках. По горькой иронии, имя его, хорошо известное среди чешских (и не только) славистов, было почти совершенно стерто из советских, а особенно – советско-украинских, научных изданий. Нежелание Ивана Панаса принять правила игры советской науки, его стойкая приверженность традиционной галицко-русскости в противовес казенному «радянському українству» обеспечили ему почти полный бойкот на Родине. Он дожил до преклонных лет, и упокоился на Ольшанском кладбище в недалеком 1980-м году. Его могила значится в полных списках захоронений на православном участке, но найти ее невозможно – тот ряд, к которому она относится, представляет собой просто череду холмиков земли, с исчезнувшими (?) надгробными плитами и полной невозможностью как-то захоронение идентифицировать.
Такая судьба тем более странна и печальна, учитывая что в Польше могилы галицко-русских деятелей находятся, как правило, в достаточно хорошем состоянии (см. статью «Галицкая Русь: говорят кладбища…»).
Для сравнения, могилы общественных и литературных деятелей, поддержавших идеи украинского и белорусского сепаратизма, и также захороненных на Ольшанской кладбище, находятся, в большинстве своем, в хорошем состоянии. Видно, что за ними следят, обновляя надписи, плиты и символику. Вот, к примеру, могила директора украинской гимназии в Праге, Ивана Кобизского, поэта-националиста Олександра Олеся.
И в завершение невеселой статьи – пара отрадных фактов. В хорошем состоянии находится могила Ивана Шлепецкого. Этот пряшевский русин с русским самосознанием многие годы был, без преувеличения, душой общественного и литературного движения этого позабытого историей края. Он был участником, а позднее и куратором подкарпато-русских обществ в чешской столице, редактором журнала «Костер». С его именем связана подготовка и издание монументального альманаха «Пряшевщина» (1948-й год) – последней громкой декларации русского самосознания пряшевских русинов. После переворота в ЧССР в 1948-м году это самосознание оказалось под фактическим запретом, а пряшевские русские-русины подверглись принудительной украинизации – о чем, разумеется, умалчивают современные украинские националисты, на всех перекрестках кричащие о «жорстокій русифікації». Радует, что хотя бы его захоронение осталось цело, и, судя по состоянию, за ним ухаживают.
В крипте же Успенского храма покоится прах Семена Степановича Булыка, общественного деятеля и писателя. Он был также уроженцем Галиции, села Гойче, на самой западной окраине Руси. Открыто и активно участвуя в галицко-русском движении, он привлек более чем пристальное внимание австрийских властей – арестовав в 1914-м году, его не просто сослали в концлагерь, но сочли достаточно важным для участия в открытом политическом процессе – Втором Венском (на нем же, напомню, судили Иллариона Цуркановича). Булык также получил смертный приговор, не приведенный в исполнение из-за смерти императора Франца-Иосифа и последовавшей амнистии. После войны Семен Булык некоторое время проживал во Львове, но потом переехал в Прагу, где и скончался. Кстати, захоронение в крипте считалось особой честью – она выпадала только тем, кто оказал большие услуги храму и был признан достойным. Вероятно, его могила – единственная среди могил деятелей Подкарпатской Руси, захороненных на Ольшанском кладбище, которой точно ничего не угрожает – по крайней мере, пока храм Успения Пресвятой Богородицы будет существовать.
Кроме названных, на Ольшанском кладбище хватает и других захоронений уроженцев Прикарпатской Руси. Наверняка, по крайней мере, часть из них принадлежала к течению, которое там называли «твердо-русским», пусть и не к каким-то его выдающимся деятелям. Огромный массив данных о них и их жизни в Праге остается почти необработанным в исторической литературе, неизвестным широкому читателю. Сейчас, в особо острый период идейной борьбы, такой пробел ощущается как нельзя более болезненно. «Наши мертвые нас не оставят в беде…». Значит и нам нельзя оставлять в беспамятстве их могилы.