В последнее время ряд национально «свядомых» белорусских СМИ как радикальных, так и консервативных, начали выступать с тревожными заявлениями о том, что в общественно-политической и научной жизни «незалежнай» Беларуси появился опасный идейный и политический враг, именуемый «западнорусизмом», или, в современной интерпретации, «неозападнорусизмом». Судя по частоте упоминаний о надвигающейся опасности и алармистской риторике, характерной для «свядомых» историков и публицистов, декларируемая угроза представляется столь грозной для устоев белорусской государственности, что требует немедленной мобилизации лучших интеллектуальных сил страны – творцов будущей «национальной идеи». Под этим популярным среди «свядомых» термином скрывается новый националистический дискурс, который должен быть незамедлительно создан для идейно-исторической легитимации существующей «незалежности» и олицетворяющего ее политического режима.
Вместе с тем соборно замышляемая «национальная идея» призвана стать убедительным опровержением зловредной «идеологии западнорусизма», которая покушается, якобы, на святая святых лучезарного «незалежного» бытия – национальную идентичность белорусов. Для того, чтобы по достоинству оценить реакцию не на шутку встревоженных пламенных борцов за светлое националистическое будущее, стоит, очевидно, привести ряд пространных цитат, рельефно рисующих демонический образ их давнего идейного врага, внезапно восставшего из исторического небытия, уготованного ему бесславной победой большевицкой революции.
Вот, например, что пишет о «западнорусизме» национально «свядомый» историк И. Мельников: «Это, открыто враждебное всему национально белорусскому идеологическое течение, пытается размыть в сознании белорусов их национальную идентичность и привить им некий искусственный комплекс «русскости», отрицая вековую историю белорусской государственности, называя Великое Княжество Литовское и Речь Посполитую якобы чужими и вражескими для белорусов, и относя все проявления национальной культуры к некоему «национализму».
Историку Мельникову было бы весьма полезно знать теоретические основы национализма, прежде чем перейти к уничтожающей, как ему кажется, критике «западнорусизма». Вот, например, утверждение известного исследователя национализма К. Калхуна, что «национальная идентичность по своей сути спорна, точно так же как спорно по своей сути и точное определение нации. И ни националистическая «сущность», ни национальная история не служат прочным основанием для рассуждений о легитимности и суверенитете, даже если такова преобладающая риторика современной эпохи, используемая при обсуждении подобного рода притязаний».
По мнению этого исследователя, нельзя с помощью исторических и сравнительных данных убедительно доказать, что люди должны жить в одной культуре в одно время; говорить на одном языке; придерживаться одних и тех же ценностей; быть преданными государству.
Напротив, на всем протяжении истории и даже сегодня нередко встречается многоязычие; встречаются люди, движимые одновременно различными мировоззрениями (не в последнюю очередь религиозным и научным), люди, способные считать себя членами совершенно по-разному организованных общностей – от семей до местных общин, государств или провинций, наций и международных организаций – и воспринимать себя через разные идентичности в разное время или на различных этапах жизни.
Однако, неискушенный в таких вопросах И. Мельников, не устает стращать доверчивую белорусскую общественность зловещими конспирологическими историями «об угрозе западноруссизма для белорусской национальной идентичности». «Деятельность западнорусов в Беларуси – вещает неусыпно бдящий историк – это хорошо спланированная акция, направленная против всего белорусского. Основная задача всех этих «публицистов», «политологов» и «историков» ввести в сознание наших соотечественников русские ценности и ликвидировать их национальное самосознание. Это, в свою очередь, может привести к размыванию белорусского этноса и окончательной утрате национальных особенностей нашего народа».
В тон этому неуемному ревнителю идейной чистоты белорусского «национального самосознания» вещает и этнически прозревший великовозрастный «литвин» П. Бич, националистическая риторика которого отличается патологической русофобией: «Идеологи западнорусизма изначально отрицают нашу нацию, считают ее русской (немного подпорченной польским влиянием), утверждают безусловное превосходство русской культуры над литвинской (беларуской). Они также заявляют, что русские национальные обычаи, русский характер и русский образ жизни являются образцовыми для нашего народа. Идеи и концепции западнорусизма проникли в сознание беларусов гораздо глубже, чем обычно думают. Даже самые передовые национально настроенные писатели, поэты, историки все еще стесняются называть русским все темное, что приходит к нам из России».
Следует отметить, что в указанных случаях мы имеем дело с таким измерением белорусского национализма, которое выступает как способ оценки, когда, по словам упоминаемого выше американского социолога К. Калхуна, «национализму часто придается статус морального императива. В частности, члены нации должны блюсти ее моральные ценности и т. д. В результате действий, вытекающих из этих императивов, национализм начинает ассоциироваться с крайними проявлениями преданности собственной нации: в этнических чистках, идеологии национальной чистоты и враждебности к иностранцам».
Действительно, если говорить о конкретных проявлениях, вытекающих из националистического морального императива «свядомых», следует отметить, прежде всего, узнаваемые историками поведение и призывы, ведущие свою преемственность от репрессивной практики советского прошлого. Достаточно напомнить о постыдных действиях передовой советской общественности, внесшей свой весомый вклад в политическую кампанию по разоблачению «врагов народа», которая подстегивалась кровожадной большевистской пропагандой в эпоху «Большого террора» 1937-1938 гг.
Достаточно просмотреть пожелтевшие подшивки старых советских газет, например, «Правды», «Известий» или газеты «Рабочий», переименованной в 1937 году в «Советскую Белоруссию», а также «Камунара Магiлёўшчыны», «Вiцебскага рабочага», «Палескай» и «Гомельскай праўды», чтобы воочию удостовериться в том, откуда черпают опыт борьбы с идейными и политическими противниками наши «свядомые» оппоненты. Содержание советских и партийных газет этого трагического периода отечественной истории насыщено истеричной и злобной риторикой, призывающей советских людей оказывать помощь карательным органам в разоблачении скрытых «врагов народа» – троцкистско-зиновьевских вредителей, убийц, шпионов и террористов. Особенно отвратительной была практика открытых и тайных политических доносов, которая исправно поставляла сотни тысяч жертв для бесперебойной работы истребительной машины НКВД, возглавляемого товарищем Ежовым. Не тогда ли окончательно сформировался тип советского доносчика, стукача и провокатора, почитавшего за свой гражданский и патриотический долг обвинять ближних и дальних в политических преступлениях против передовой власти трудящихся. Показная или искренняя преданность доносчиков и провокаторов советскому режиму приводила к одному и тому же печальному результату – гибели и страданиям множества людей и моральной деградации виновников их бедствий. Правда, только в тех случаях, когда речь шла о носителях традиционной христианской морали, советская классовая мораль в вопросах выявления внутренних политических врагов угрызений совести не предусматривала.
Как показывает современная практика, публичное и медийное поведение нынешних «свядомых» в отношении тех, кого они именуют «западнорусами» воспроизводит, в основных чертах, действия их далеких советских предшественников, созидавших под руководством партийных вождей свое светлое коммунистическое будущее. Только вот классовая ненависть трудящихся к буржуям и кулакам заменилась современной русофобией. Наглядной демонстрацией этого генетического и нравственного родства публичных доносителей стали исходящие от «свядомых» оппонентов призывы к «белорусскому гражданскому обществу», а заодно и к местным органам политического сыска разоблачать и пресекать деятельность коварных «западнорусов». Тем более, сейчас, когда с олимпийских высот властной вертикали раздался грозный начальственный рык, призванный запугать свободное выражение мнений по поводу положения русского языка в условиях «мягкой белорусизации».
Так, некий Петр Петровский, являя собой наглядный пример беззаветной «преданности собственной нации», объявил «западнорусизм» «экстремистской идеологией в руках провокаторов».
Действуя в лучших традициях советской разоблачительной пропаганды 30-х годов прошлого века, Петровский, войдя в верноподданнический раж, самозабвенно клеймит «западнорусизм, который «в оправе начала ХХІ в. превратился в очень шовинистичную, приправленную налетом культурного расизма версию русского ультранационализма и власовской белогвардейщины, желающих унифицировать всех и вся от Бреста до Владивостока по подмосковному образцу».
Приведенный нами образчик примитивной националистической риторики следует рассматривать как средство политической манипуляции, приуготовляющей общественное мнение принять на веру последующие политические обвинения. Оказывается, «сам факт непризнания этнической, политической самобытности и самостоятельности белорусского народа, существования у него полноценного литературного языка является подрывом самих основ конституционного строя и угрожает существованию государственного организма (sic!) Беларуси».
Обвинение воистину абсурдное, если рассматривать вопрос с научной точки зрения. Известный исследователь национализма Эли Кедури подчеркивал, – для этой доктрины характерно представление, что культурные и политические начала неразрывно связаны между собой. Поэтому без политической независимости невозможно создать национальную культуру. Однако это не так, утверждает Кедури. Множество человеческих групп имели и имеют национальные культуры, не обладая политической суверенностью. Следовательно, говорим мы, нет никакой жесткой зависимости между судьбами «полноценного литературного языка» и существованием «государственного организма Беларуси». И не надо попусту пугать граждан, доверчиво внимающих печатному слову.
Неплохо бы П. Петровскому и его национально «свядомым» соратникам в Белоруссии обратить внимание и на другие утверждения Эли Кедури, которые он высказывал в своей знаменитой работе «Национализм» и многочисленных научных дискуссиях о национальной самобытности и национальном сознании.
Вот, например, одно из них: «Из двух величайших нелепостей нашего времени — марксизма и национализма — национализм, конечно, более привлекателен, однако он все равно остается нелепостью, причем опасной. Почему я это говорю? Не существует в человеческой природе или истории ничего такого, что позволило бы утверждать, что если вы грузин или узбек, вы в силу одного этого должны ставить на карту свое здоровье и жизнь, доходя до пределов своих физических возможностей, ставить себя на грань умирания только ради того, чтобы наслаждаться жизнью в независимом государстве. История некоторых недавно возникших государств и групп, защищающих независимость, свидетельствует, что в прошлом эти группы не чувствовали потребности в государственной независимости, а государства, которые в какой-то момент обретали независимость, вовсе не обретали при этом ни процветания, ни свободы, ни чего-либо еще, что позволяло бы вести достойное существование».
Не правда ли, нечто-то до боли знакомое узнаем мы в этих отвлеченных, казалось бы, размышлениях ушедшего от нас известного британского историка.
Пока же воинственное культивирование белорусской национальной самобытности вызывает у П. Петровского жажду судебной расправы над ненавистными ему «западнорусами». «Как видно, – утверждает он – если со всей строгостью закона подойти к западнорусизму, то здесь можно узреть целый набор нарушений норм Конституции и Уголовного кодекса. Исходящие же от западнорусизма риски национальной безопасности белорусскому государству поднимают вопрос об его экстремистском и антигосударственническом характере».
Прочитав эти леденящие душу строки, хочется посоветовать автору всё же найти свое истинное место в социально-политической жизни страны и податься, например, в прокуроры. Вероятно, он станет достойным преемником знаменитого сталинского обвинителя А. Вышинского, искусно исторгавшего праведный гнев на сфабрикованных политических процессах 30-х годов. Ей Богу, на этом тернистом поприще выйдет больше пользы для столь любимого им «государственного организма», нежели в политически ангажированной публицистике.
Что ж, пока «западнорусы» заботливо сушат сухари в преддверии грозящего им срока, обратимся к публичному обвинительному заключению громогласно объявленного «западнорусам» бойким белорусским сочинителем А. Тарасом. Этот достойный наследник былых советских патриотов, поднаторевших в деле разоблачения «врагов народа», бьет в политический набат и объявляет, что: «Каждый, кому небезразлична судьба Отечества, должен четко понимать: западнорусисты – это «пятая колонна» соседнего государства. Западнорусисты неустанно ведут пропаганду, ставящую своей конечной целью ликвидацию суверенитета Беларуси и полное ее подчинение Москве». А. Тарас, сообщает газета «Наша нива», призывает изменить отношение к западнорусистам со снисходительного на нетерпимое: «Они разрабатывают и пропагандируют идеологию полного порабощения Беларуси. В России имеет место экономический кризис, поэтому Москве очень нужны трудолюбивые, малопьющие рабы. А самый лучший раб тот, кто убежден в необходимости своего рабства. Убежден потому, что его в этом убедили. Именно таким убеждением беларусов занимаются западнорусисты».
Хочу заметить, что случай А. Тараса вызван, очевидно, национально навязчивыми психическими переживаниями, которые принимают в медийном пространстве маниакальное, болезненное выражение. Видно, что этот общественный обвинитель «западнорусистов» испытывает, по определению Вл. Даля, «сильное опасенье, тревожное состоянье души от испуга, от грозящего или воображаемого бедствия». Особенно в свете последних событий в Новороссии и Украине, крайне неприятных для украинских и белорусских националистов.
Однако, как бы там ни было, в каждом из отмеченных образцов белорусского националистического дискурса, при всех существующих идейных и нравственных различиях в позициях авторов, в этом пестром дискурсе есть общий идейный критерий. Именно этот критерий и позволяет «свядомым» видеть в «западнорусах» не оппонентов в научной дискуссии, или идейных конкурентов в публичном и медийном пространстве, а огульно маркировать их в качестве политических врагов.
О том, как происходит формирование представлений о политическом враге, убедительно писал К. Шмитт. В понимании Шмитта, враг «есть именно иной, чужой, и для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое, так что в экстремальном случае возможны конфликты с ним, которые не могут быть разрешены ни предпринятым заранее установлением всеобщих норм, ни приговором «непричастного» и потому «беспристрастного» третьего».
В таком случае неизбежно возникает вопрос, каким образом наши национально «свядомые» историки, публицисты и сочинители определяют критерий, позволяющий им безошибочно вычислить ту высшую степень «политической противоположности», которая превращает идейного и научного конкурента в политического врага. Для этого следует обратиться к истокам белорусского националистического дискурса, в частности, к работе А. Цвикевича «Западно-руссизм», изданной в Минске в далеком от нас 1929 году.
По мнению современного историка А. Литвинского, это «единственная по сей день фундаментальная научная работа по проблеме западноруссизма». По утверждению А. Литвинского одним из признаков фундаментальности и научности труда А. Цвикевича является «определение западноруссизма как идеологии, отрицавшей самостоятельность белорусского этноса».
В этой связи возникает необходимость анализа аутентичного определения понятия «западноруссизм», которое дает сам А. Цвикевич. Вот как оно выглядит в оригинале (русский перевод): «Под «западно-руссизмом» мы понимаем то течение в истории общественной мысли в Беларуси, которое считало, что Беларусь не является страной с особой национальной культурой и не имеет в связи с этим права на самостоятельное культурное и политическое развитие, но что она является культурно и государственно частью России и поэтому должна рассматриваться как один из ее составных элементов. Представители этого течения стремились доказать, что Беларусь, как «Западная Россия» нераздельно связана с целым – «единой великой Россией» и что белорусы как одно из славянских племен органично входят в состав «единого русского народа».
Это определение стало базовым для современной белорусской историографии и публицистики, в которых в той или иной степени рассматриваются проблемы «западнорусизма». Так, в интерпретации автора «Энциклопедии истории Беларуси» А. Кавко, западнорусизм, это «концепция отрицания историчности белорусов как самостоятельной и самобытной этнической единицы, отождествление их с великорусским этносом». Д. Карев и А. Литвинский в статье «Проблема западнорусизма в белорусской историографии новейшего времени» пишут о том, что «главным постулатом» западнорусизма был «отказ белорусам в праве на создание собственной нации». Подобные примеры можно множить, но, в сущности, это будут лишь различные модификации первичного определения «западнорусизма», сформулированного А. Цвикевичем. Выходит, что с тех далеких пор белорусская историография так и не продвинулась вперед в осмыслении феномена «западнорусизма». Почему это произошло, тема отдельной статьи.
Нас же в первую очередь интересуют ответы на два главных вопроса.
1. Можно ли отнести определение «западнорусизма», данное А. Цвикевичем, к категории научных понятий? То есть, насколько правомерно пользуются этим определением историки и публицисты, ссылаясь на авторитет исторической науки?
2. Почему давнее определение А. Цвикевича позволяет национально «свядомым» видеть в современных «западнорусах» политического врага?
Начнем с того, что у национализма очень непростые отношения с историей. С одной стороны, он обычно поддерживает создание исторических описаний нации. И сама современная историческая наука сформирована традицией создания национальных историй, призванных наделить читателей и исследователей чувством коллективной идентичности. С другой стороны, националисты склонны писать историю под себя, создавая удобные описания того, «откуда мы пошли есть».
Это высказывание К. Калхуна позволяет нам понять, как осуществляются на практике «националистические притязания на историю». И, в частности, как изучение истории общественно-политических идей приводит к появлению националистического дискурса. Примером для этого и служит работа А. Цвикевича. Прежде всего, нужно со всей ясностью сказать, что определение «западнорусизма», которое дает А. Цвикевич, нельзя отнести к разряду научного. Утверждения этого автора не могут быть признаны результатом теоретического обобщения, основанного на применении научной методологии, так как А. Цвикевич не предложил новый концептуальный инструментарий для изучения феномена «западнорусизма».
На деле, необходимое в таких случаях научное определение содержания и смысловых границ предлагаемого им понятия было заменено тенденциозной критикой идейных и политических противников «белорусского национального движения». Особенностью этой критики являлось использование оценочного националистического дискурса, представлявшего собой политико-культурную идеологию, которая обосновывала превосходство государственного существования белорусской нации над такой формой совместного проживания народов, как Российская империя. Использование Цвикевичем указанного националистического дискурса привело к тому, что «русификаторский» «западнорусизм» критиковался как идеология имперская, то есть, реакционная, в то время как «белорусская национальная идеология», связанная с активными «силами революции», преподносилась как явление прогрессивное и передовое.
В итоге, А. Цвикевич осуществил ангажированную критику «западнорусской идеологии», исходя из априорного представления о безусловном преимуществе национального самоопределения и отдельной государственности. Однако подобные, достаточно распространенные в это время взгляды, не нашли своего бесспорного подтверждения в истории. Поэтому положения и выводы, ставшие результатом этой идеологизированной критики, следует отнести не к сфере научного дискурса, а к области националистической риторики. Выразительным примером которой, и является определение «западнорусизма», данное А. Цвикевичем в своей книге.
Правда, белорусские историки, а уж тем паче многочисленные публицисты и сочинители этого до сих пор так и не заметили. Да и не хотели, в, сущности, замечать. Зачем, когда негативные характеристики «западнорусизма», как и русофобия в целом, стали не только неотъемлемой частью белорусского националистического дискурса, но и средством политических манипуляций общественным сознанием. Что же касается позиции историков-профессионалов, то можно предположить, что в восприятии некоторых из них националистическая риторика и научная методология суть понятия тождественные.
В этой связи становится понятным и ответ на второй главный вопрос. Негативные оценочные характеристики, которые Цвикевич дает «западнорусизму» и деятелям западнорусского движения выдержаны в духе советской политической лексики 20-х годов прошлого века. «Кулацко-православный западнорусизм», связанный «с черным лагерем российской реакции», характеризуется как идеология, враждебная «освободительной борьбе пролетариата и беднейшего крестьянства».
Не обошел вниманием А. Цвикевич и тех сторонников «западнорусизма», которые в условиях советско-партийной диктатуры остались верными своим прежним идейным убеждением. «Те же, –писал он, – кулацко-православная сущность которых оказалась сильнее новых идей, которые в душе своей сохранили «тень великой, неделимой России», те и для современной творческой, социалистической эпохи сберегли свой «западно-русский» камень».
Следует заметить, что книга А. Цвикевича писалась в то время, когда Коммунистическая партия Белоруссии в области «советского национального строительства» начала активно проводить политику «белорусизации». Эту политику можно определить как первый опыт создания социалистической нации с использованием идей белорусского этнического национализма. Одной из целей этой политики являлось достижение языковой гомогенности белорусов на основе политико-административного вытеснения русского языка и русской культуры из всех сфер государственно-партийного управления, образования, науки и культуры. Проявления неприятия политики «белорусизации» официально квалифицировались как «великодержавный российский шовинизм». По тем временам, это тяжкое политическое обвинение. Лица, которые маркировались А. Цвикевичем как «западноруссы» и «русификаторы» вполне подпадали под политически-криминальную категорию «великодержавных российских шовинистов».
В этой связи книга А. Цвикевича оказалась весьма своевременной, но так и не дошла до того широкого национально сознательного читателя, на которого рассчитывал автор. К сожалению, местные партийные идеологи уже тогда научились понимать, что белорусский националистический дискурс, который предлагали государству такие бывшие деятели Белорусской народной республики как А. Цвикевич, противоречит марксистко-ленинской идеологии. В системе идейных ценностей А. Цвикевича лояльность белорусской нации занимала высшее, исключительное место. Все остальные формы солидарности, такие как классовая, этническая ставились по отношению к нации в подчиненное положение. Для идеологии советского национализма высшей формой лояльности являлась преданность Советскому государству, следовательно, декларируемая классовая солидарность трудящихся подчиняла себе солидарность национальную. Поэтому дальнейшая судьба А. Цвикевича в Советской Белоруссии была предрешена.
Для нас же теперь понятно, что «западнорусизм» и «западноруссы» были публично представлены А. Цвикевичем как идеи и люди, враждебные не только «белорусскому национальному движению», но и Советскому государству с его политикой «белорусизации». Неудивительно, что идеологические характеристики «западнорусизма», данные накануне сталинского «великого перелома», стали для современных национально «свядомых» квазинаучной основой для выявления и маркировки политических врагов. Именно в это «переломное» время и были впервые сформированы те идейные критерии, которые позволяют им сегодня переводить отношения с «западнорусистами» в высшую степень «политической противоположности». Поэтому, когда И. Мельников в очередной раз заявляет, что «западнорусизм есть проявление российской имперской идеологии в современной Беларуси», нам известен источник, откуда он, и ему подобные черпают свои познания.
Доктор исторических наук Александр Бендин
Продолжение начатого разговора в статье
«Белорусская национальная идея» в свете исторической критики»