Текст доклада кандидата исторических наук Александра Дмитриевича Гронского   на международной научно-практической конференции, посвящённая 285-летию со дня рождения А.В. Суворова, прошедшей 27 ноября 2015г. в Кобринском военно-историческом музее им. А.В. Суворова.

 

---

 

Известные исторические персонажи часто, если не всегда, становятся объектами идеологического манипулирования. Их образы используются в пропаганде и контрпропаганде, в создании мифов о героях и врагах, о подвигах и трагедиях. Образы известных исторических персонажей иногда становятся брендом для определённой политической силы, наполняются смыслами, не существовавшими в то время, когда персонажи жили и действовали. Любой исторический персонаж, который так или иначе попал в идеологический оборот, становится мифологизированным образом. Из него делают или идеального героя, или идеального врага, или идеальную жертву. Иногда эти идеальности перемешиваются, представляя миру, например, идеального героя-жертву (часто героями-жертвами являются погибшие повстанцы). Идеализацию героев иногда доводят до абсурда, создавая некий эталон, который непонятно как существовал в нашей несовершенной реальности, а иногда умышленно у идеала оставляют некоторые вполне естественные человеческие признаки, делая персонаж более реалистичным. Также нужно отметить, что абсолютно любой исторический персонаж воспринимается нами мифологизировано, поскольку мы не в состоянии полностью адекватно восстановить ход его мыслей, мотивы его действий, объяснить те или иные пристрастии или антипатии. Таким образом, любая фигура исторического прошлого представляется нами не во всей своей объективной данности, а лишь как некий образ, который может быть очень близок к реальности, но всё же не является реальностью в полной мере.

         Одним из таких персонажей является российский генералиссимус граф А.В. Суворов. Оценка его деятельности исследователями разных стран не может быть однозначной, поскольку бок о бок с армиями одних стран суворовские солдаты воевали против армий других стран. Естественно, симпатизанты Османской империи или Польской Речи Посполитой относятся к фигуре Суворова отрицательно, ведь российский генералиссимус не только участвовал в боевых действиях против османов или поляков, он ещё их и побеждал, причём, всегда. Естественно, что в такой ситуации восторга по отношению к Суворову у любителей старой Турции или Польши не будет. У жителей России, напротив, Суворов представлен героем, который не проиграл ни одного сражения. Его образ сугубо положителен. В советское время генералиссимусу воздали по заслугам – существовал орден Суворова трёх степеней. И это, не смотря на то, что Суворов отконвоировал в Симбирск ещё одного персонажа, которым гордилась советская история, – Е.И. Пугачёва.

         Говорить об образе исторического персонажа в государствах, где он действовал, или в прямых преемниках этих государств, относительно легко. Сложнее становится говорить об исторических персонах в странах, которые появились позже, и в силу своего отсутствия на исторической сцене в определённый период времени не могли ощутить на практике эффективность деятельность исторического персонажа. Для таких стран исторические персонажи прошлого якобы должны быть нейтральны. Однако на практике всё гораздо сложнее. Даже, если государство не существовало в определённый исторический период, оно всегда может презентовать свою историю как историю не государства, а народа, т.е. историю череды поколений предков. И тогда исторический персонаж будет оцениваться с точки зрения людей, а не административной структуры.

         В белорусской ситуации мышление в категориях истории народа всё-таки не распространено. Если посмотреть источники стандартизированного знания – школьные учебники истории, то белорусская история изучается через призму политико-административных единиц – Полоцкое княжество, Великое княжество Литовское, Речь Посполитая, белорусские губернии Российской империи, БССР… Т.е. белорусские историки пытаются зафиксировать жизнь предков в неких государствах или на определённых административных территориях. Причём, если анализировать учебники, получается, что некоторые государства считаются своими, а некоторые – нет. Определить это достаточно легко. Стоит посмотреть, в каком учебнике – по отечественной или всемирной истории – изучается данное государство. Если государство является «не своим», оно изучается в курсе всемирной истории, если государство «своё» – его место в курсе отечественной истории[1]. Белорусские учебники с этой точки зрения представляют собой однозначную картину. Так, государство со столицей в Санкт-Петербурге – Российская империя, в состав которой входили белорусские земли с конца XVIII по начало XX в., изучается в курсе всемирной истории[2]. К отечественной истории принадлежат лишь события, происходившие на территории белорусско-литовских губерний[3]. А вот Речь Посполитая – государство со столицей в Варшаве, в которое белорусские земли входили с середины XVI по конец в., полностью изучается в курсе отечественной истории[4]. Оно не делится на части, одни из которых считаются «своими», как в случае с белорусскими губерниями в Российской империи, и поэтому изучаются в курсе отечественной истории, а другие – «не своими», и поэтому им отведено место среди иных стран в курсе всемирной истории. Речь Посполитая оказывается полностью «своим» государством с его польскими и украинскими землями (если говорить о современных границах). Но если школьникам предлагается Речь Посполитая как «своё», т.е. белорусское государство, получается, что все герои этого государства становятся своими, т.е. белорусскими, а враги Речи Посполитой, соответственно, белорусскими врагами. Даже если об этом прямо никто не говорит, но школьник сам может составить представления, исходя из того, какое государство в учебнике полаётся как «своё». Кстати, в школьном учебнике истории информация по поводу Суворова есть, но она относительно дистанцирована от собственно белорусской территории. Имя Суворова упомянуто лишь в абзацах о «пражской резне» и о присвоении чина генералиссимуса и наделении его кобринскими крепостными[5] (упоминание о кобринских крестьянах, пожалованных Суворову за подавление восстания, пожалуй, единственная в учебнике привязка Суворова к белорусской территории). В учебнике по истории Суворов не выступает в качестве «палача белорусского народа. Т.е. учебник не формирует из генералиссимуса образ врага белорусов. Но, если Речь Посполитая представляется в учебнике как «своё» государство, учебник всё равно намекает на то, как нужно относится к Суворову.

         Врагов стоит разделить на две категории: враг побеждённый и враг победивший. Первый тип врага не так страшен, он проиграл и опасности представлять не должен. К таким врагам в России, видимо, относятся предки современных турок, которые были задействованы в многочисленных русско-турецких войнах, шведы, проигравшие России Северную войну и т.д. Для народов постсоветского пространства, которые не подверглись мании пересмотра истории, такими побеждёнными врагами являются немцы. Несмотря на память о последней войне и понимание того, что доставили немцы оккупированным территориям, современных немцев в массе врагами не считают ни белорусы, ни россияне. Немцы как враги всё же остались в 40‑х гг. ХХ в. Т.е. потомки врагов, побеждённых ранее, врагами не считаются. И даже, если в современности потомки побеждённых врагов опять вступают в конфликт с победителями, победители их не очень бояться, т.к. историческая память отсылает к прошлому опыту, в котором враги были побеждены. В частности, если проанализировать реакцию российского общества на введение европейских санкций в 2014 г., последовательным сторонником которых была Германия, то реакция россиян оказалась достаточно спокойной, серьёзных опасений введение санкций не вызвало, но появились шутки, напоминающие о прошлых конфликтах России и Германии. После того, как турецкий истребитель сбил российский бомбардировщик в Сирии, российское общество было возмущено, но страха перед Турцией никто не испытывал. В качестве персональных побеждённых врагов можно представить того же Наполеона. С образом А. Гитлера, как врага побеждённого, сложнее. Всё-таки А. Гитлер сделал очень много для того, чтобы сохраниться в памяти как носитель идеального зла. И этот шлейф будет тянуться за его образом очень долгое время.

         Враг победивший воспринимается по-другому. Он когда-то оказался сильнее, и упрощённый взгляд проигравших на исторические события требует отмщения если не в отношении победившего врага, то хотя бы в отношении его потомков. Враг победивший представляется опасным противником, противником до сих пор существующим и не побеждённым и поэтому очень раздражающим национальную гордость потомков побеждённых. Для современных поляков или турок на роль врага победившего вполне подходит Суворов. Ведь именно он доставил много неприятных моментов для национальной гордости современных польских или турецких граждан.

         Для белорусской ситуации образы врагов зачастую представляют странную картину. До распада Советского Союза образ того же Суворова не вызывал у белорусов никакого негатива – великий полководец, не проигравший ни одного сражения, которому, несмотря на его не очень трудовое происхождение, воздали дань уважения и в СССР, учредив орден его имени и создав ряд музеев. Однако разрушение советской идеологической конструкции вызвало в идеологическом восприятии людей пустоты, которые быстро заполнились самодеятельными интеллектуальными протезами. Для новых идеологов было необходимо разрушить до конца старые идеологические стереотипы. Новая локально-национальная идея создавалась по простейшему сценарию – опровергнуть всё, что было до неё. А поскольку в конце 1991 г. Советский Союз перестал существовать и бывшие союзные республики стали независимыми государствами, пришлось создавать новые представления о реальности по упрощённому сценарию – на основе негативных коннотаций. Самый простой вариант рассуждений был примерно следующим: мы сейчас независимы – это положительный момент; ранее были зависимы – это отрицательный момент; от кого раньше мы были зависимы? – от Москвы, т.е. от России. Вывод из таких рассуждений опять же был очень простой – в том, что мы страдали от отсутствия независимости, виновата Россия. Реальная проблема в том, что в период, когда эти территории включались в состав России, на них не было национальной государственности. Не было в конце XVIII в. белорусской, украинской, прибалтийских и др. государственностей. Государственность этих территорий вызрела в период гражданской войны 1918 – 1922 гг. Но, если учитывать все эти моменты, тогда нельзя на скорую руку создать эффективно-эмоциональную национальную идею. В белорусском случае образчиком такой ускоренной работы, когда идеологическое мировоззрение лепилось из набора не просто мифов, но откровенных фальсификаций, служит небольшая книга «100 пытанняў і адказаў з гісторыі Беларусі»[6]. То, что эта книга является не откровением исторической правды, а попыткой быстрого способа создать новый национальный мифологии, говорит уже то, что в ней нет ни одного упоминания о Великой Отечественной войне – самом важном событии, с точки зрения исторической памяти, которое до сих пор переживается людьми. Несколько раз упомянута Вторая мировая война, но лишь как фон для описания событий или персонажей[7]. Естественно, не обошлось в книге и без упоминания о Суворове. Ему была посвящена статья[8], также его имя упоминалось в статье, выдающей польские восстания за белорусские[9]. Суворов поставлен в один ряд с В.И. Лениным, И.В. Сталиным и Л.П. Берией. В данном случае проявляется извечная попытка создать миф о том, что у белорусов всегда существовал враг с Востока. Этот «враг с Востока» олицетворяет собой некую общность, монолит, поэтому в дискурсе белорусского национализма обычно нет анализа того, что разные «враги белорусского народа» вообще-то в отношении друг друга также были врагами. Например, русские монархисты и большевики. Поэтому ставить на одну доску например, Ленина, объявившего право наций на самоопределение, и того же Суворова, жившего тогда, когда идея белорусской нации ещё не существовала, бессмысленно с точки зрения логики и здравого смысла, но очень эффективно с точки зрения создания представлений о постоянной угрозе с Востока.

         Для более негативной окраски врага победившего необходимо демонизировать его образ. И не важно, что реальность не соответствует тем обвинениям, которые обращены к формирующемуся образу врага. Самое главное, объявить о том, что «враг» пролил много крови, лучше всего, если эту кровь сделают кровью наших предков. Так и появляются утверждения, что кобринское имение Суворову было пожаловано «за пролитую белорусскую кровь»[10]. А «весь его [Суворова – А.Г.] вклад в белорусскую историю – кровь наших предков»[11].

«Суворов никогда не участвовал в освободительных войнах, он был тем полководцем, который старательно исполнял волю и пожелания Екатерины II и Павла I в расширении границ российской империи, подавлении восстаний Пугачёва, Костюшко, противодействия войскам республиканской Франции в Европе. Боевыми действиями в Белоруссии Суворов помог исполнится вечной мечте русских царей о захвате белорусских земель. Те белорусы, кто ценит Суворова, ценят завоевателя нашей земли. Официальное же участие в культе Суворова – свидетельство верности имперскому хомуту»[12] – пишет белорусский мифотворец.

Однако Суворов сражался с «войсками республиканской Франции» не во Франции, а на территории Италии и Швейцарии. Что на этих землях делали французы? Суворов в Итальянском и Швейцарском походах победил, как бы сейчас сказали, французских оккупантов. Т.е. Суворова можно воспринимать как освободителя, тогда получается, что Суворов всё-таки участвовал в освободительных войнах. И поэтому фразу о том, что «закалённая в захватнических походах царская армия, во главе которой стоял А. Суворов, подавила восстание»[13], можно воспринимать лишь как элемент пропаганды, при котором говорится не вся правда, а лишь её часть, причём в той интерпретации, которая выгодна производителям мифа о врагах.

Стоит привести обратный пример. А.Т.Б. Костюшко, принимавшего участие в войне за независимость Северной Америки, можно воспринимать или как сторонника американской независимости, или как человека, поддерживавшего сепаратизм и выступавшего против территориальной целостности Британской империи.

Однако «100 пытанняў і адказаў з гісторыі Беларусі» вышли в 1993 г. С того момента прошло достаточно времени, чтобы избавиться от мифов эпохи национального романтизма и трезво посмотреть на события конца XVIII в. Тем не менее, трезвого взгляда не получается. В частности, в 2013 г., т.е. через 20 лет после выхода «100 пытанняў і адказаў з гісторыі Беларусі» в блоге Н. Лось появилась заметка «Суворов в Беларуси»[14]. Это пересказ статьи «Храм-памятник вешателю Суворову» (газета «Секретные исследования» №3 2007 г.), которую, если говорить мягко, можно назвать средоточием самых дремучих мифов и исторического невежества. Помимо того, в статье явно отсутствует логика. Так, оказывается, при штурме варшавского предместья Прага «солдаты и казаки Суворова вырезали все население, сопровождая погром массовыми изнасилованиями и пытками, а ради устрашения стали носить на пиках и штыках трупики мертвых младенцев». Если солдаты вырезали всё население, кого они собирались устрашать? Друг друга или своего военачальника?

К дальнейшей мифологизации событий 1794 г. подключились и профессиональные историки. Так, И. Мельников строит свою эмоциональную, но не подтверждаемую фактами статью на противостоянии образов Суворова и Костюшко[15]. Мельников ставит в вину авторам белорусских учебников то, что они считали восстания 1794 г. и 1863 – 1864 гг. «направленными не на защиту белорусского народа, а на восстановление польского государства». Однако, если бы Мельников внимательно читал хотя бы польскую конституцию 1791 г., которую защищал Костюшко, тогда бы у него вряд ли сформировалась подобная претензия. То же самое касается и восстания 1863 г. Фраза одного из региональных руководителей этого восстания К. Калиновского, обращённая к белорусским крестьянам: «Мы, кто живет на земле Польской, кто ест хлеб Польский, мы, Поляки с веков вечных»[16], говорит сама за себя.

Мельников безапелляционно заявляет, что «в белорусских советских учебниках Т. Костюшко даже не вспоминался». Но если бы Мельников удосужился хотя бы посмотреть белорусские советские учебники, они бы разочаровали белорусского историка. Например, такой фразой: «Они [«прогрессивные круги польской шляхты и представители нарождавшейся буржуазии» – А.Г.] в марте 1794 г. подняли восстание, которое возглавил уроженец Белоруссии генерал Тадеуш Костюшко»[17]. Причём, имя Тадеуш Костюшко выделено в тексте курсивом, т.е. авторы учебника обращают на это имя внимание. Кстати, ниже на этой же странице фамилия Костюшко упоминается ещё раз.

«Современным белорусам, как и россиянам, необходимо понять, что у каждой страны есть собственные герои. Для России – это полководец А. Суворов. Для Беларуси – генерал Т. Костюшко», – пишет Мельников. Но если Суворов действительно служил России, то где доказательство того, что Костюшко служил белорусскому государству или белорусскому народу? Об этом существуют лишь голословные утверждения, не подкреплённые фактами.

Мельников также пытается объяснить, почему у белорусов отсутствует культ Костюшко как белорусского героя. По мнению Мельникова, белорусское историческое сознание «столкнулось с определенными сложностями, связанными с отсутствием воспоминаний о чем-либо значимом в национальной истории до середины XIX в. в умах большинства белорусов». А то, что в белорусской исторической памяти просто не существовало значимых событий в отношении того периода, Мельникову признать сложно. Не воспринимали крестьяне, жившие в конце XVIII в., Костюшко своим защитником, поэтому и не сделали из него культа, поэтому и нет в белорусской естественной исторической памяти упоминаний о восстании, как о чём-то своём. Лишь конструируемая историческая память формирует образы Костюшко – белорусского героя и Суворова – белорусского врага.

Кстати, Е.В. Бабенко с привлечением цитат из исторических источников выводит иной образ Суворова – достаточно гуманного и к мирному населению, и к побеждённому противнику[18]. Ей также с использованием источников возразил Е. Анищенко[19], который вновь возрождает кровожадный образ Суворова, кстати, Анищенко один из немногих, кто даёт ссылки на факты. Но все ссылки Анищенко указывают на единственное кровавое событие – штурм Праги, т.е. эти ссылки не дают возможности обвинить Суворова в пролитии белорусской крови. Если следовать логике того, что в Варшаве на момент её осады Суворовым тоже жили белорусы, которые пострадали от штурма, тогда нужно признать, что белорусы жили в Варшаве и в другие времена, когда другие силы штурмовали город. Исходя из этой логики, в пролитии белорусской крови можно обвинять многих. Однако у поляков свои взгляды на Суворова и собственные претензии к нему. За постоянными упоминаниями варшавских событий теряется самый главный смысл белорусских споров вокруг Суворова: был ли генералиссимус «палачом белорусского народа»?

На этот вопрос конкретно отвечает ещё один исследователь Е. Подлесный. Он пишет: «Об отсутствии “кровавого следа суворовских войск” в Беларуси мы можем говорить с полной уверенностью. Во-первых, по мнению ученых Института истории НАН Беларуси, наука фактами кровавых злодеяний Суворова на белорусской земле не располагает. Во-вторых, Суворов находился на белорусской территории минимальное время»[20]. Если история именно такая, тогда почему небольшая группа заинтересованных лиц навязывает польский взгляд на образ Суворова, заменяя польские претензии к Суворову белорусскими?

Даже в конце XVIII в. современники - критики Суворова не находили антибелорусских мотивов в подавлении восстания Костюшко. Суворов в роли палача (но не белорусского палача) впервые появляется на английской карикатуре, видимо, с подачи польских эмигрантов, в январе 1795 г. На карикатуре Суворов передаёт Екатерине отрубленные женские головы, а под мышкой у него зажат «Акт капитуляции Варшавы»[21]. При этом генералиссимус обращается к императрице со словами, в которых упоминается «заблудший народ Польши» («Deluded People of Poland»)[22]. Т.е. ни о какой белорусской крови, пролитой российским полководцем, современники Суворова (кстати, критически к нему относящиеся) и не подозревали. Речь Посполитая для современников была Польшей, поэтому не великороссы убивали белорусов, а русская армия сражалась с польской. Попытка сформировать из Суворова палача белорусского народа очень просто может объясняться отсутствием в естественной исторической памяти белорусов образа Суворова как врага. Для того, чтобы подменить естественную историческую память, создаётся её конролируемый вариант[23]. Поэтому лица, заинтересованные именно в таком образе полководца, в своих целях попросту копируют западную пропагандистскую риторику. М. Тлостанова расценивает проявления подобного мышления как «одержимость глубоко колонизированных умов маниакальным стремлением стать периферией чужой модерности, даже в ущерб своей собственной»[24]. Имеется в виду то, что западные стереотипы считаются в силу ряда причин более правильными и объективными, поэтому возникает синдром «колониального знания», когда незападные исследователи, используя западную риторику и игнорируя местные отличия, пытаются объяснить происходящее не на Западе.

         Можно сколько угодно говорить о том, что Суворов проливал белорусскую кровь, но никто не приводит факты, подтверждающие это. Упоминания о белорусских крестьянах-косиньерах, которых громили суворовские войска, также не говорит о желании будущего генералиссимуса пролить белорусскую кровь. Ведь солдаты Суворова сражались с польскими частями, а то, что в качестве «пушечного мяса» в польские отряды принудительно привели не знающих военного дела крестьян, так это делал не Суворов, а его противники. Суворов сражался с армией противника, а не с местным населением. Поэтому не стоит делать из Суворова человека, определявшего на глаз в пылу сражения белорусов и убивавшего именно их.

Причём, если отвлечься от Суворова, образ врага конструируется из любых удобных персонажей, даже, если они положительно воспринимаются в обществе. Примером этого может служить российский император Пётр I, который, по мнению некоторых белорусских мифотворцев, «был причастен к упадку белорусской государственности»[25]. То, что во времена Петра I белорусской государственности не существовало, «шчырым» белорусам объяснить практически невозможно. Но, если обратиться к социологическим опросам, получается, что белорусы очень неплохо относятся к «разрушителю белорусской государственности»[26]. Среди различных групп опрошенных Пётр I занимает первое или второе места, споря по популярности лишь с первым секретарём ЦК КПБ П.М. Машеровым. А такие «герои белорусской истории», как князь Витовт, канцлер Л. Сапега и повстанец К. Калиновский не набрали и 10-ти процентов в даже группе сторонников белорусской независимости. Так что дело не только в Петре I, Суворове или другом историческом персонаже.

Почему формируется образ врага из персонажей, к которым большинство населения относится положительно или, по крайней мере, нейтрально? Потому что определённая группа, от которой исходят попытки формирования образа врага, видит в положительном существовании этого образа угрозу для своего статуса. Зачем белорусскому обществу радикальные белорусские националисты-русофобы, если белорусы в массе положительно относятся к России? Для того, чтобы упомянутые националисты заняли нишу, на которую они претендуют, они должны создать определённую картину, в которой и вся Россия, и её отдельные представители представляют собой угрозу для белорусов. Причём, угроза должна быть сформулирована эсхатологически, т.е. носителем угрозы должен быть тот, кто угрожает постоянно. Таким образом формируется представление о «вечном враге». Поскольку любой человек не вечен, на роль «вечного врага» он не подойдёт. В таком случае националистическим идеологам остаётся использовать как образ «вечного врага» или образ страны, которую назначенный врагом персонаж представлял, или образ этно-национальной группы, к которой персонаж принадлежал. Таким образом, возведение Суворова в ранг «палача белорусского народа» не может для националистического дискурса существовать отдельно от иных русофобских мифов: о победе белорусов под Оршей над огромным русским войском в 1514 г., о массовом уничтожении белорусов русскими войсками в период войны 1654 – 1667 гг., о белорусских восстаниях против российской власти в 1830 – 1831 гг. и 1863 – 1864 гг. и многих других[27].

Однако, несмотря на активную работу по формированию образа врага из Петра I, А.В. Суворова, Г.К. Жукова и многих других персонажей истории, в массе белорусов эти исторические фигуры продолжают восприниматься положительно. Такое положение вещей, видимо, происходит потому, что «никакая пропаганда не может быть действенной, если она не опирается на определённые ожидания и запросы массового сознания, если она не адекватна уже имеющимся представлениям, легендам, стереотипам понимания происходящего, такого рода мифологическим структурам. Внести нечто совершенно новое в массовое сознание – дело практически безнадежное. Поэтому рост значимости представлений о враге всегда является производным усилий и движений с двух сторон – заинтересованных и относительно рационализированных интерпретаций господствующих элит и аморфных, разнородных массовых взглядов, объяснений, верований, суеверий, символов, традиционных элементов идентификации»[28]. А миф о «палаче белорусского народа» Суворове сформирован той категорией лиц, которые, по мнению российского социолога Ж.Т. Тощенко, не видят «ничего зазорного в том, чтобы своё мнение выдавать за мнение народа»[29]. Более, того, скорее, эти лица искренне уверены, что именно они имеют право говорить от имени всех, хотя они не спрашивали у всех их мнение или разрешение.

Таким образом, фигуры ряда исторических персонажей, в том числе и Суворова, в варианте «палача белорусского народа», или ему подобном вряд ли получат «путёвку в жизнь» в белорусском общественном сознании. У общества выработались собственные представления о том, кто является белорусским врагом. И для изменения образа врага необходим тотальный идеологический диктат заинтересованных лиц. Именно эти заинтересованные лица придают определённому перечню лиц образ врага, но востребован он остаётся лишь в среде тех, кто разделяет мировоззрение заинтересованных лиц.

 Гронский Александр Дмитриевич,
Кандидат ист. наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин БГУИР,
Секретарь Учёного совета Минской духовной академии.