К вопросу о травле академика Е.Ф. Карского советской научной номенклатурой.

В 1997 году в альманахе Музея антропологии u этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) «Курьер Петровской Кунсткамеры» (Выпуск 6—7) в серии материалов о бывших директорах Кунсткамеры было опубликовано несколько статей, посвященных академику Евфимию Федоровичу Карскому, занимавшему этот пост с 1921 по 1929 год.

Евфимий Карский был назначен директором Кунсткамеры 2 ноября 1921 года, спустя год после возвращения из Минска, где в 1919 году был снят большевистскими властями с должности профессора Минского педагогического института, как человек с неблагополучной «политической физиономией» и подвергся аресту. Но жизнь в Петрограде-Ленинграде и его директорство в Кунсткамере тоже были не спокойными. Как все «старые профессора», он находился под постоянной угрозой репрессий. Особенно «сгустились тучи» над Карским после его научной командировки в 1926 году в Чехию и Югославию, а на обратном пути посещении Польши и, входившей тогда в ее состав, Западной Белоруссии. В 1927 году партийная верхушка новой советской научной номенклатуры развязала травлю Карского, поводом для которой послужила, предварительно организованная публикация в газете «Правда» статьи известного советского журналиста Михаила Ефимовича Кольцова, в которой на профессора Карского были навешаны ярлыки «черносотенца», «шовиниста», «осколка царского режима» за то, что тот был на празднике русской культуры в Югославии, организованном белой эмиграцией, и что в своём отчёте о командировке назвал Львов «старым русским городом», отмечал лучшую благоустроенность Западной Белоруссии (под властью Польши) по сравнению с советской Белоруссией.*

*Здесь следует заметить, что Е. Ф. Карский, будучи ученым дореволюционной формации с мировым именем, привык апеллировать исключительно достоверными фактами, не мог не отметить очевидно, что жизнь белорусов в Польше, несмотря на притеснения православной церкви и негласное второсортное положение по сравнению с католиками-поляками, тем не менее, была намного свободнее, лучше и богаче, чем в Советском Союзе. Уже позже, после «Освободительного похода Красной Армии 1939 г.», это факт более устроенной жизни «под Польшей» подтвердили и воспоминания очевидцев тех событий, когда встретились лицом к лицу белорусы из Западной и Советской Белоруссии. Их воспоминания приведены в статьях на нашем сайте:
- Советский человек на «Кресах» в 1939-1941 годах: свидетельства очевидцев и художественные образы.
- События 1939-1941 годов в западных областях Белоруссии: устная история.

В ответ на обвинительную статью Кольцова в газете «Правда» Е.Ф. Карский написал аргументированное опровержение и направил его тоже в газету «Правда», однако оно напечатано не было. Давление со стороны партийного научного сообщества нарастало. Карский пытался оппонировать критикам, но его опровержения по-прежнему не печатали.

В итоге в 1927 году на закрытом заседании ЦК КП(б)Б было вынесено решение поставить вопрос об исключении Карского из Академии наук. А в 1929 году он был снят с должности директора Музея антропологии и этнографии. По логике организации большевистских репрессий тех лет А.Ф. Карский, как и многие другие из «старой профессуры», должен был быть подвергнут аресту с «судом тройки», однако он скончался в 1931 году.

В «Курьере Петровской Кунсткамеры» (1997г. – № 6-7) размещено:
- вступление А.М. Решетова - составителя материалов;
- фельетон М.Е. Кольцова «И академик, и герой» в газете «Правда» с критикой Е.Ф Карского;
- неопубликованный ответ Е.Ф. Карского в редакцию газеты «Правда» на фельетон М.Е Кольцова;
- фрагмент из «Отчета о командировке с научной целью за границу на летние месяцы академика Е.Ф. Карского»;
- рецензия на книгу В. Ластовского «История белорусской книги». Рецензия была опубликована в немецком славистическом журнале на немецком языке (в «Курьере» в русском переводе впервые).

В виду важности этих материалов, и в честь 160-летнего юбилея со дня рождения (1 января 1861) Евфимия Федоровича Карского, редакция сайта «Западная Русь» подготовила все эти тексты в электронном виде. Эти материалы будут размещены на сайте частями. Ниже в этой публикации можно ознакомиться со вступлением А.М. Решетова в «Курьере» Кунсткамеры, а также фельетоном Михаила Кольцова в газете Правда, и ответом на него Е.Ф Карского.

Далее отдельно будут размещены фрагменты «Отчета о командировке с научной целью за границу на летние месяцы академика Е.Ф. Карского», и рецензия Карского на книгу В. Ластовского «История белорусской книги».

Редакция "ЗР"

 

***

a34d7b0cc5a81366b88dbd755025f667

000b

---

 Оригинал Курьера Петровской Кунсткамеры в формате PDF

---

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

Музей антропологии u этнографии им. Петра Великого
(Кунсткамера)

   Курьер ПетровскойКунсткамеры

Выпуск 6—7

Санкт-Петербург

1997

----------------

 

ИЗ АРХИВА АКАДЕМИКА Е.Ф. КАРСКОГО

(Подготовка текстов и примечаний А.М. Решетова.)

Продолжая серию статей о директорах и выдающихся ученых —сотрудниках Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамеры) РАН, к статье об Евфимии Федоровиче Карском, опубликованной в предыдущем выпуске «Курьера Петровской Кунсткамеры», я выбрал в качестве приложения три, с моей точки зрения, интересных и неизвестных или малоизвестных материала. Первый — неопубликованный ответ Е.Ф. Карского в редакцию газеты «Правда»1 в связи с публикацией ею несправедливого, едкого фельетона М.Е Кольцова.2 Публиковать один ответ мне показалось неправильным: он был бы не совсем понятен. Поэтому читателю предоставляется возможность самому ознакомиться с текстом фельетона М.Е. Кольцова «И академик, и герой». Он был опубликован в «Правде» 13 мая 1927 г., и буквально на следующий день в чуть сокращенном виде под тем же названием вышел в «Известиях» — органе Одесского Окружкома КП(б)У, Окрисполкома и ОПБ. Очевидно, М.Е. Кольцов это сделал в целях получения гонорара (в этой газете у него были добрые знакомые). Иначе непонятно: почему это недоброжелательное по тону и несправедливое по существу сочинение появилось в Одессе, на Украине, а не в Гомеле или Минске, в Белоруссии, где его публикация в какой-то степени могла бы быть оправданной.

Сдержанный, убедительный тон ответа Е.Ф. Карского М.Е. Кольцову положительно характеризует ученого и полностью реабилитирует его. Поэтому его необходимо, наконец, опубликовать.

Как явствует из архивных материалов, Е.Ф. Карский тщательно работал над ответом, стараясь придать ему спокойный, деловой характер. Поэтому он в окончательном тексте опустил некоторые абзацы, например, такие, как: «Названная выше газетная статья поражает читателя своим хлестким репортерским тоном, передержкой фактов, крайней развязностью и особым неуважением к науке. Ввиду этого на нее не следовало бы и отвечать. Однако ввиду преднамеренного неправильного освещения фактов и того обстоятельства, что “Отчет” недоступен читателям “Правды”, считаю нужным ответить по существу в порядке статьи М. Кольцова»3 и «Я думаю, из предыдущего ясно, как развязно репортер “Правды” говорит о тех предметах, которые ему совершенно неизвестны, и подвергает высмеиванию то, что заслуживает полного уважения. Все сказанное мной относится и к статье, послужившей первоисточником для М. Кольцова, напечатанной в белорусской газете “Звезда”...»4 В дальнейшем статья в «Звезде» даже, не упоминается — как клевета, недостойная внимания честного человека. Все эти материалы, помимо всего прочего, представляют большой интерес для понимания эпохи. М. Кольцову никто не давал указаний писать такой разнузданной статьи. Это ясно из того, что в 1927 г. никто в руководстве Академии наук СССР не обратил внимания на эту публикацию и не сделал никаких выводов. Журналисту показалось, может быть, с чужой подачи, удобными, выгодными «факты» для борьбы с нерациональным использованием государственных средств, и он бросился в бой, опорочив честное имя ученого, а газета не дала возможности Е.Ф. Карскому реабилитировать себя. Думаю, публикация этой статьи сыграла свою негативную роль в освобождении Е.Ф. Карского в 1929 г. от поста директора МАЭ, а в более позднее время, если бы он не умер, могла бы сыграть и роковую роль... Если бы люди, в частности, журналисты, сегодня делали выводы из прошлой истории. Ведь у прошлого надо учиться, надо извлекать из него уроки, правда, не следует и увязать в нем бесконечно.

В связи с публикацией этих материалов логично предложить читателю и фрагмент из «Отчета о командировке с научной целью за границу на летние месяцы академика Е.Ф. Карского».5 С моей точки зрения, наблюдения и мысли выдающегося ученого, с которыми познакомится читатель, и сегодня остро актуальны и так же дают пищу для размышлений. Вот уж поистине со временем появляющееся новое есть основательно забытое старое. А ведь не гоже человечеству забывать о прошлом.

Третья работа — рецензия на книгу известного белорусского общественного деятеля и ученого В. Ластовского6 «История белорусской книги», изданной в Каунасе в 1926 г. на белорусском языке.7 Рецензия была опубликована в немецком славистическом журнале, издававшемся под редакцией известного ученого Макса Фасмера.8 На рукописном оригинале рецензии есть надпись на русском и немецком языке: «Возвращается автору для чтения корректуры. Перевод сдан в печать! М.Ф.» и «Korrektur der Prof. Karskij, Leningrad, W.O. 7 Line 2».9

Как известно, в начале XX в. в белорусской науке прежде всего в работах В. Ластовского, сформировалась (как представляется, под влиянием белорусского национально-освободительного движения) теория о волатовском происхождении кривичей и их широком расселении: от Польши на западе, Среднего Поволжья на востоке и до истоков Дона и Северного Донца на юге. По этой теории только кривичи и поляки остались носителями чистой славянской крови, другие же славянские группы — результат смешения с тюрками, монголами, финнами и др. Как утверждали сторонники данной концепции, кривичи создали сами свою государственность в отличие от Киевской Руси, куда государственность принесли варяги. В дальнейшем под русским влиянием кривичам был навязан этноним «белоруссы», который предлагалось в 20-е гг. XX в. изменить, вернуть якобы их историческое самоназвание «кривичи». Е.Ф. Карский критиковал этногенетические построения В. Ластовского, выступал против отождествления терминов «белорусский» и «кривичский».

Идеи, высказанные в этой рецензии, не потеряли своего значения и в наши дни в связи с ведущимися дискуссиями о происхождении белорусского народа. Поскольку рецензия была опубликована только на немецком языке за рубежом и давно, она стала библиографической редкостью и мало знакома современным славистам. Ее публикация на русском языке в оригинале автора будет полезна для науки нашего времени.

Примечания даны подряд в конце всей статьи.

 

I

 

И АКАДЕМИК И ГЕРОЙ10

Путешествие. Что можно назвать другое, так счастливо соединяющее в себе приятное с полезным?

Путешествие всегда было природным влечением человека, переходящим в могучую страсть. Оно делало самых скромных людей, переходящим в могучую страсть. Оно делало самых скромных людей большими героями, оно претворяло дураков в мудрецов и холодных себялюбцев в широких радетелей за общественное благо.

Путешествие двигало наукой, оно расширяло кругозор народов, сводило их между собой, укрепляло экономические связи, толкало вперед историю и культуру.

Путешествие обогатило мировую литературу величайшими ее произведениями.

Путешествие...

Летом прошлого года академик Карский, член президиума Всесоюзной Академии Наук, отправился в научную командировку за границу в славянские земли, со всякого рода заданиями от нашего высшего научного учреждения.

Кто такой академик Карский? По сему поводу мы не будем изображать ни комического неведения, ни обстоятельной научной осведомленности.

Академик Карский есть академик Карский, известный ученый, славяновед, этнограф, исследователь и знаток этнографии, антропологии, народной словесности, поэтики и церковной письменности славянских народов.

В старое время, при знаменитом царском министре просвещения Кассо,11 Карский был ректором Варшавского университета, являвшегося главным учебным центром принудительного обрусения Польши. Но ... кто старое помянет, тому глаз вон. До революции очень, очень многие люди были не тем, что они сейчас. Было бы нелепо вдаваться в этот вопрос и допытываться от Карского, почему он тридцать лет назад не был секретарем ячейки и не учреждал в Варшаве Комакадемии.

Мы и не вдаемся.

Согласно отчету о своей командировке академик Е.Ф.Карский, получив по ходатайству Академии Наук субсидию, направлялся через Советскую Белоруссию и Польшу в чешскую Прагу.

В Праге академик пробыл около двадцати дней.

«Заниматься в библиотеках Праги на этот раз мне не пришлось, так как все нужные для меня справки были сделаны ещё в бытность мою в Чехо-Словакии в 1924 году ...»

Будь на нашем месте суровый рабкринщик Ройзенман — он сейчас же возвысил бы голос:

— Все справки были сделаны два года назад — зачем же было засиживаться на казенные деньги в Праге?!

Мы не станем вдаваться и в пражские двадцать дней. Мы верим, что и без библиотек академик Карский провел это время в Праге полезно и поучительно для себя и, по-видимому, в своем лице — для советской науки.

«Из Праги мой путь лежал в Югославию. При содействии сербской академии наук немедленно бесплатно была получена от пражского югославского посольства виза»

Насколько известно, Югославия пока отнюдь не принадлежит к числу дружественных нам государств. С Югославией мы не поддерживаем никаких дипломатических отношений, не имеем с ней никакой связи. В заграничных паспортах, которые получают на руки уезжающие из СССР граждане, указано, что, мол, податель сего отправляется за границу во все страны, за исключением таких-то. И среди поименованных стран, куда ездить советскому гражданину негоже, на видном месте красуется Югославия. Отдельные попытки отдельных лиц и отдельных ученых, пытавшихся косвенными путями как-нибудь проехать с советским паспортом в сербское королевство, встречали неизбежный враждебный отказ.

А тут — огромные симпатии к русскому гостю, виза, которая дана немедленно, да ещё бесплатно. Видно, большие связи у академика Карского в Белграде. И, видимо, нисколько не советского характера.

Впрочем — мы уже два раза решили не вдаваться — не вдадимся и сейчас. Не вдаваться, так не вдаваться! Дальше.

«Деловая сторона моей поездки в югославские земли основывалась на необходимости осмотра и изучения некоторых рукописей, хранящихся в белградских, загребских, люблянских библиотеках».

Однако с рукописями дело вышло слабовато:

«В белградской народной библиотеке не оказалось, например, Минеи XIII века пресвитера Братко, отрывка поучений Ефрема 1353 года, Паримейника XIII века — все они неизвестно куда исчезли».

«В библиотеках во время моего посещения было мало народу; да и библиотеки не отличаются особым богатством рукописей и книг».

Эта и какие-то другие причины привели к тому, что академик Карский ничего научно-примечательного по своей специальности в Югославии не видел. Единственно, о чем академик с удовлетворением рассказывает, это — о праздновании в Белграде «дня русской культуры».

Ученый путешественник забыл (забыл ли?) упомянуть только о сущем пустяке: «дню русской культуры» в Белграде предшествовала длительная агитационная подготовка газеты «Новое время», а на самом праздновании «дня» выступили с докладами тоже сотрудники «Нового времени» и прочие белогвардейцы.

Удобно ли было присутствовать на подобном собрании члену президиума советской Академии Наук, находящемуся в официальной командировке?.. Не будем вдаваться и здесь. В данном случае это уже просто излишне.

После Белграда академик Карский посетил Загреб, а затем «почувствовал необходимость отдыха, хотя и непродолжительного...»

«Для этого были избраны окрестности озера Блед, отличающиеся живописностью своего положения, прекрасной горной природой и сравнительной дешевизной жизни».

После отдыха академик направляется из Югославии в Польшу.

«Из Кракова я поехал во Львов, или, как выкрикивал на вокзале швейцар, “до Вельбова”. Львов меня интересовал преимущественно своими музеями и изданиями на малорусском (украинском) языке. Старый русский город Львов, построенный в живописной местности, в настоящее время является одним из лучших городов Польши».

Львов фигурирует у нашего профессора-славяноведа как русский город! Это занятно слушать.

Стоило нашему союзному правительству реформировать российскую Академию Наук во всесоюзную, профессора Карского переименовать в члены президиума Академии Наук СССР, чтобы на страницах официального органа Академии слышать термины из военных приказов ставки главнокомандующего великого князя Николая Николаевича:

— Вперед, чудо-богатыри, за царя, отечество и Галицкую Русь!

— Вперед на русский град Львов?

Характерно, что Карский сам не хочет квалифицировать свое выражение «малорусский язык» как описку или оговорку. Аккуратно, ехидно он вдается и добавляет в скобках — «украинский». Мол — знаю, что говорят «украинский». А сам говорю — «малорусский». Вот я какой!

Из Львова Карский направился в Варшаву, а оттуда поехал навестить западную Белоруссию, отошедшую по рижскому договору к Польше.

Какие же впечатления вынес советский академик от пребывания в белорусских землях, находящихся под игом Пилсудского?

Очень хорошие. Автор отчета о командировке в этом месте вдается в подробности и рисует прямо-таки трогательные картины. Мельком взглянув на несколько кулацких дворов, академик умиляется их благосостоянию.

«Во многих деревнях улицы еще при немецкой оккупации вымощены камнем или в топких местах устроены деревянные гати; кое-где даже имеете попытка завести дощатые тротуары. Все дома перенумерованы и имеют надписи на польском языке; надписи на дощечках привешены и ко всем телегам. Есть кое-где частные русские гимназия, не дающие прав. Религиозные убеждения по конституции не преследуются».

Прямо благодать! Жаль только, ученый путешественник не потрудился точнее объяснить, что такие за дощечки белорусские крестьяне на вершине своего благоденствия привешивают к телегам.

Мы поинтересовались, порылись в других материалах о положении белорусского крестьянства в Польше, в частности, в запросах депутатов польского сейма, и узнали:

«Тяжелое положение белорусского крестьянства, которое уже в течение нескольких лет сидит в сырых землянках, либо совсем без помещения, еще больше ухудшается вымогательствами налогов».

«Налоги государственные, налоги сеймиковые, налоги волостные, страховые взносы, которые взыскиваются через дирекцию взаимного страхования, а также другие обязанности, которые несет белорусское крестьянство, настолько велики, что не только превышают всякие довоенные нормы, но и больше всех доходов, которые имеют от своего труда крестьяне на малых кусках земли».

Вот вам и экономическое богатство, и мощеные улицы, и прочие прелести.

А дощечки?

Очень просто:

Польские чиновники обложили налогом даже крестьянские телеги, и дощечки-квитанции красуются на оглоблях в качестве наглых свидетельств о сделанных грабежах.

...Упоенный благоденствием белоруссов «тех», путешествующий славяновед последовал к белоруссам «этим», советским.

И сразу настроение у знатного путника меняется. Все окрашивается в мрачный цвет.

Ехал бы академик Карский прямо в Ленинград, не останавливаясь в Минске. Не стал бы вдаваться в дела Советской Белоруссии! Так нет же — академик в Минске чувствует себя еще за границей и продолжает свой командировочный отчет.

«Суровая расправа со служащими, не знающими грамматически вводимого языка (белорусского), только вызывает недовольство в Союзе, а в самой Белоруссии служит поводом для разных сплетен: говорят, что белоруссизация делается для того, чтобы усилить сбыт печатаемых в количестве десятков тысяч белорусских “словников” и “практычных граматык”, которым обогащается не белорусский народ, а отдельные лица. Тем лицам (читай — академику Карскому!), которые глубже смотрят на дело, в этом крайнем местном шовинизме может показаться насильственное принуждение к сепаратизму, стремление к которому белорусский народ никогда не имел и не имеет. А посторонний наблюдатель (академик Карский же?!), помнящий, как белорусский народный комитет 18 сентября 1919 года, приветствуя Пилсудского, выражал надежду, что под властью поляков “вся незалежна республика Белорусска” будет жить счастливо, может подумать, что в Белоруссии и теперь систематически проводится программа, продиктованная извне ещё в 1920 г.».

Как же это выходит? По академику Карскому — нынешнее правительство Белоруссии проводит политику Пилсудского?

Но академик сам видел — Пилсудский свирепо полонизирует белоруссов и даже на домах, на телегах пишет по-польски. А в БССР — наоборот, служащих увольняют за незнание местного, белорусского языка?

Где же последовательность? Где концы с концами?

Концы с концами не связаны, но последовательность у академика Карского — полная, хотя и довольно странная в наших условиях. Присутствовать в Белграде на торжестве черносотенцев; именовать Львов русским городом; восхвалять режим Пилсудского за притеснение белоруссов, и ругать советское правительство Белоруссии за национальную политику — все это вполне последовательно если не для советского научного работника, то для бывшего верноподданного ректора императорского Варшавского университета.

Мы не хотели вдаваться в академиково прошлое. Не наша вина, что академик сам вдается. Да ещё так непринужденно! Так развязно! Так вызывающе!

Михаил Кольцов

 

II

 

В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ПРАВДА» (МОСКВА)12

Многоуважаемый тов. Редактор!

В издаваемой Вами газете «Правда» 13 мая с.г. № 106 напечатана статья М. Кольцова под заглавием «И академик, и герой», написанная по поводу моего «Отчета о научной командировке в славянские земли в 1926 г.». На правах рукописи Отчет вышел в количестве 50 экз. в приложении к октябрьскому протоколу Общего собрания Академии Наук и мною роздан ученым славистам для ознакомления. 1 экземпляр вместе с Отчетом 1924 г. по просьбе «Правды» через Вашего ленинградского корреспондента переслан в Москву.

Ввиду того, что М. Кольцов, вероятно неправильно информированный белорусской «Звездой» от 27 апреля с.г. № 95, допустил целый ряд ошибок и неточностей, прошу Вас напечатать следующий мой ответ на эту статью — в порядке статьи М. Кольцова.

1) Я находился не в путешествии, а в научной командировке для выполнения серьезных поручений Академии Наук (ср. пп.1—5 на 46 стр. Отчета), каковые и выполнил с успехом, о чем свидетельствует весь Отчет.

2) Членом президиума Всесоюзной Академии в 1926 г. я не был не состою им и сейчас.

3) Ректором Варшавского Университета я действительно был избран после первой революции 1905 г. и вторично переизбран в 1908 г. с целью приемлемого modus vivendi13 с поляками (прибавка 3-х польских кафедр), а не для обрусения их, что видно из корректных отношений ко мне поляков до сих пор и в Польше и оставшихся в нашем Союзе. С 1905 по 1910 г. были министрами народного просвещения И. И. Толстой, Кауфман, Шварц. При Кассо я уже был в отставке.

4) Командировка в славянские земли и Югославию разрешена мне Совнаркомом СССР от 23/III 1926 г. и Наркоминделом от 5/III № 2673 сроком с 15 мая по 1 сентября.

5) Академией наук выдана субсидия в 1050 рублей, причем на руки дана только половина, а остальное было дано в чеке на один из Пражских банков. Пока наводились справки в банке и банком, пока добывалась виза в Югославию, пока изготовлялся для меня костюм (так как обтрепанным стыдно было бы показаться перед иностранцами), прошло значительное количество времени. Для установления тесного общения с чешской Академией и учеными и для собирания тех 500 книг, которые я через наше Полпредство в Праге доставил в Академии, библиотеку, в славянский отдел, ушло также немало времени. На обратном пути много времени потребовалось для добывания польской визы. Кроме того, я участвовал в заседании в нашем Полпредстве (ср. стр.46). На все это и ушли те 20 дней, которые смущают репортера.

6) Визы в Чехословакию и Югославию были выданы бесплатно, так как чехи и сербы ценят учёных не только своих, но и чужих, кроме того, меня знали, как ученого редактора «Русского филологич. Вестника» и «Известий Отделения русского яз. и Словесности Академии наук».

7) Все, что нужно было мне сделать в Югославии по палеографии и этнографии, я сделал (ср. стр. 47—49 Отчета). Что касается «дня русской культуры», то на заседании в Университете 6 июня я получил приглашение от сербских профессоров и, прослушав две речи на сербском языке, ушел, не дожидаясь конца. Об агитации «Нового времени» мне ничего не было известно, так как этой газеты я вообще не читал.

8) Отдых в Бледе у словинцев избран потому, что мне желательно было познакомиться непосредственно с языком того народа, который, по мнению старейших славистов (Копитара14 и Миклошича15), был прямым потомком того старославянского языка, на котором явились в IX в. при Константине и Мефодии первые славянские литературные памятники. Воспользоваться месячным отдыхом после 2 лет беспрерывного труда я считал себя в праве применительно ко всем декретам инспекции труда. На отдых я не тратил казенных денег, а израсходовал своих слишком 900 рублей, о чем и заявлено в моем финансовом отчете, представленном в Правление Академии.

9) Насчет того, что Львов старый «русский» город (в летописях везде Русью называется преимущественно южная Русь, теперешняя Украина), отсылаю М. Кольцова к Ипатьевской л. под 6791 г. = 1283 г. (стр.589 по изд. 1871 г.).

10) О терминах «украинский», «белорусский» распространяться не буду, а отошлю читателя к руководствам по русской диалектологии и истории языка, напр. Кульбакина,16 Дурново,17 моей и др.

11) Особенно много места уделено моему мнимому полонофильству. Чтобы не распространяться об этом вопросе, отсылаю читателя к моему отчету о командировке 1924 г. (стр.43, 44), где по польским источникам и по собственному наблюдению я представил невыносимо тяжелое положение белорусских крестьян в Польше, стонущих от непосильных налогов и от отсутствия школ на родном языке. В 1926 г., получив разрешение от старост и воеводы посетить два места белорусской области, при условии не заниматься пропагандой и критикой правительства, я только отметил факты, предоставляя читателю объяснять их по своему усмотрению. Подстрочная ссылка на Богдановича18 и Кречевского19 дает ключ к пониманию этого отношения.

12) Наконец, последний вопрос: почему я касаюсь белоруссизации в Советской Белоруссии. Вероятно, М. Кольцову неизвестно, что я природный белорус, всю свою жизнь посвятивший изучению белорусской этнографии, языка и литературы; что вся теперешняя белорусская интеллигенция воспиталась на моих работах (о чем см. хотя бы у М. Гарэцкаго «Гісторыя беларускае литературы», вып.4, Менск, 1926 г., стр.147)20 и что все угнетенные белорусы, начиная от известного белорусского этнографа Е.Р. Романова,21 умершего от голода в Ставрополе Кавказском, обращаются ко мне за духовной поддержкой. Еще перед поездкой за границу у меня перебывало не мало белорусов, положительно выгнанных из пределов своей родины или по меньшей мере лишенных мест службы, потому что они не удовлетворяли требованиям белоруссизации. Многие из них сейчас положительно умирают от голода, в таком же тяжелом положении оказались и многие служащие из великоруссов в Белоруссии. Желая проверить эти факты на месте, я и остановился на некоторое время в Минске, где и убедился в правильности имеющихся у меня сведений. Результатом этих наблюдений явились строки на стр. 55—57 моего Отчета, вызвавшего odium22 и разные инсинуации белорусской «Звезды». Дальнейшее показало, что приводимые мною «сплетни» имеют для себя реальные основания, к чему я думаю со временем вернуться в научной работе. Ясно также, что белоруссизация должна идти естественно, без принуждения и притеснения лиц, воспитанных на русской культуре; тогда и не покажется, что в Белоруссии поощряются сепаратические стремления

Действительный Член Академии наук СССР Е Карский

19 мая 1927 г.

Ленинград

----------------------

1 Санкт-Петербургский филиал Архива РАН (далее ПФА РАН), ф.2, оп.17, ед. хр.132, л.101—103.

Хочу особо отметить заслуги внучки Е.Ф. Карского Татьяны Сергеевны Карской, изучавшей и публиковавшей богатое эпистолярное наследие своего великого деда. См.: Карская Т.С. 1) Из писем академика Е.Ф. Карского ученым // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 1981. T.XL, вып.1. С.37—47; 2) Эпистолярное наследие академика Е.Ф. Карского // Весці Акадэміі навук БССР. Серыя грамадскіх навук. 1982. № 1. С.109—116.

2 Кольцов (Фридлянд) Михаил Ефимович (12 июня 1898, Киев—4 апреля 1942) — советский журналист. В 1915 г. поступил в Петербургский Психо-Неврологический Институт, но не закончил его. Безоговорочно принял революцию и всю жизнь преданно служил советской власти. Член ВКП(б) с 1918 г. С 1922 г. член редколлегии газеты «Правда», в которой начал печататься с 1920 г. Работал в редакциях журналов «Огонек», «Крокодил», «За рубежом». В 1931 и в 1936 гг. побывал в Испании и написал яркие очерки о событиях в этой стране. Много и часто ездил по стране и почти ежедневно печатался в «Правде» и в других газетах. Широко известен как автор разоблачительных фельетонов, но, к сожалению, нередко прибегал к подтасовкам и передергиванию фактов, о чем свидетельствуют и его фельетоны о Е.Ф. Карском. Пользовался всемерной поддержкой партийного и государственного руководства страны. В 1938 г. был избран депутатом Верховного Совета РСФСР и на собрании Отделения языка и литературы АН СССР был избран членом-корреспондентом АН СССР, но его кандидатура не утверждалась Общим собранием АН СССР: к тому времени он был уже арестован за мифическую связь с иностранными разведками. А ведь незадолго до этого он прославлял шефа НКВД как «чудесного, несгибаемого большевика, ... который дни и ночи, не вставая из-за стола стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора» («Правда», 1938. 9 марта). Реабилитирован посмертно. Многократно издавались его сочинения при жизни и после реабилитации. О нем см.: Эвентов И. Михаил Кольцов. Л., 1959; Рубашкин А. Михаил Кольцов. Критико-биографический очерк,-Л., 1971; Волкогонов Дм. Триумф и трагедия. Политический портрет И В. Сталина. Кн.І, 4.2. М., 1989. С.140—141, 256; Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. С.236.

3 ПФА РАН, там же, л. 109.

4 ПФА РАН, там же, л. 113. Газета «Звезда» (1927. 27 апр. № 95) поместила статью «Летний вояж академика Е.Ф. Карского». В конце 20-х—начале 30-х гг. XX в. жизнь Е.Ф. Карского осложнялась беспардонной критикой и некорректными действиями определенной части руководства АН СССР. Подробнее об этом см.: Досталь М.Ю. Е.Ф. Карский в годы «советизации» Академии наук // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. 1995. Т.54, № 3. С.77-82.

5 Протокол общего собрания АН СССР. VIII заседание, 1926 Приложение Л.55—57.  Новые, дополнительные подробности о пребывании Е.Ф. Карского в Праге содержатся в недавних публикациях писем В. Жилки к А.И. Луцкевичу. Подробнее см.: Сідарэвіч А. Лісты самотнага чалавека // Шляхам гадоў. Гісторыка-літаратурны зборнік. Мінск, 1994. С.31—32.

6 Ластовский Вацлав Юлианович (Устинович) родился 20 октября (1 ноября) 1883 г. в застенке Колесники Дисненского уезда Виленской губернии, расстрелян 23 января 1938 г. в г. Саратове. С начала XX в. был активистом белорусского национального движения, принимал активное участие в общественно-политической деятельности в Белоруссии и в эмиграции. В 1927 г. вернулся в Минск, возглавил Белорусский Государственный Музей, в 1928 г. избран академиком и Непременным секретарем АН БССР. В своих работах белорусский язык и этнос называл кривичским, за что подвергался критике. В 1931 г. был выслан в Саратов. О В.Ю. Ластовском см.: Возвращенные имена. Сотрудники АН Беларуси, пострадавшие в период сталинских репрессий. Минск, 1992. С.64—65; Решетов А.М. Репрессированная этнография: люди и судьбы // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып.4. СПб., 1994. С.210—202.

7 Ластоўскі В. Гісторыя бсларускай (крыўскай) кнігі. Коўна. 1926. (4* VlIl + 776). К указанной работе тесно примыкают и другие работы этого автора! Подробнее см.. Верашчака Ю. (В. Ластовский) Аб найменьях — «Гуды» «Крывічы» — «Русь» // Крывіч. 1923. № 1; 2) Расійскія вучоныя аб крывічах // Там же. № 5; Власт (В. Ластовский). Печатны летопіс об крывічах у асьвятленьні гістарычнай крытыкі // Там же. 1925. № 10 (2). См. в этом журнале статьи о кривичах А Матача, Ю. Сулимирского, А. Чуржиловского и других единомышленник ков В. Ластовского.

8 Zeitschrift für slavische Philologie. Herausgegeben von Dr, Max Fasmer ord. Professor an der Universität Berlin. Bd V. Doppel-Heft 3/4. Leipzig, 1929. S.498—503.

9 ПФА РАН, ф.292, oп.l, ед. xp.44, л.5.

10 Правда, 1927. 13 мая. № 106 (3638).

11 Касо Лев Аристидович (1865—?) — один из реакционных деятелей в царской России. С 1910 г. — министр народного просвещения. О нем см.: Новый энциклопедический словарь. Т.21. Пг. (б.г.). Стлб.210—211.

12 ПФА РАН, ф.2, оп.17, ед. хр. 132, л.101 —103.

13 Modus vivendi (лат.) — способ существования; образ жизни; фактическое состояние отношений, признаваемое заинтересованными сторонами.

14 Копитар Ерней (Kopitar Jernej Bartoloměj) родился в 1780 г. Словенец по происхождению. Один из основоположников славистики. Изучал языки, историю, право и фольклор южных славян. Оказал громадное влияние на Вука Караджича и много содействовал его деятельности по собиранию и изданию сербских народных песен, пропагандировал их в Европе. Работал в ряде европейских научных центров. Умер в 1844 г. Станюкович Т.В. Этнографические музеи и наука (По материалам этнографических музеев Академии наук). Л., 1978.

15 Миклош Франц (Miklošic Franc) родился в 1813 г. Словенец по происхождению. Славист, историк литературы, фольклорист. Доктор философии и права. Исследователь истории славянских языков и старославянского языка, эпоса южных славян. Издавал архивные материалы по истории южных славян. Работал в основном в Вене. Основные труды печатал на немецком языке. Как ученый сотрудничал с Е. Копитаром и Вуком Караджичем. Умер в 1891 г.

16 Кульбакин Степан Михайлович (1873—1941) — русский ученый, исследователь древних и современных славянских языков и их диалектов. С 1904 г. — доцент, с 1908 г. — проф. Харьковского университета. С 1919 г. — член-корр. РАН. С 1919 г. жил и работал в Югославии. С 1920 г. — проф. в Скопле, с 1924 г. — проф. в Белграде; с 1920 г. член-корр., с 1925 г. — действ, член Сербской АН. См.. Колесов В.В. Кульбакин С.М. // Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979. С.204—206.

17 Дурново Николай Николаевич — русский советский языковед и этнограф. Родился 24 октября (4 ноября) 1876 г. в Москве в дворянской семье. Поскольку его небольшой хутор в Московской губернии не приносил дохода, он жил в основном на свои преподавательские заработки. После окончания в 1895 г. 6-й Московской гимназии с серебряной медалью поступил на историко-филологический факультет Московского университета, который закончил в 1899 г. с дипломом первой степени. Был оставлен на кафедре русского языка и литературы при университете. С 1904 г. — член-корр. Московского Археологического Общества, приват-доцент Московского университета. В 1910—1915 г. — приват-доцент Харьковского университета по кафедре русского языка и словесности. С мая 1915 г. вернулся в родной университет в качестве приват-доцента кафедры русского языка и русской литературы. Как один из организаторов и руководителей активно работал в Московской диалектологической Комиссии. К началу революции 1917 г. он был автором около 100 печатных работ, в том числе нескольких монографий. Его классификация русских диалектов пользовалась в научных кругах всеобщим признанием. В 1918—1921 гг. Н.Н. Дурново — профессор Саратовского университета по кафедре русского языка. В 1921 г. он переехал в Москву, где сосредоточился на работе в Комитете по составлению общедоступного словаря русского языка, состоял в 1923—1924 гг. товарищем председателя Московской диалектологической Комиссии. Н.Н. Дурново — создатель нового русского словаря лингвистических терминов (1924). В 1924 г. избирается чл.-корр. АН СССР, но в связи с ликвидацией в том же году основного места работы лишился заработка и по приглашению своего ученика P.O. Якобсона выехал в Чехословакию. Там он изучал диалекты украинского языка в Закарпатье, преподавал в университете г. Брно, издал фундаментальное исследование «Введение в историю русского языка» и другие работы. В конце 1927 г. по приглашению белорусских ученых покидает Чехословакию и с февраля 1928 г. работает в Минске. Вскоре его избирают действительным членом Белорусской АН, он становится профессором Минского университета. Однако уже в начале 1930 г. его исключили из Академии, обвинив в связях с «национальными демократами» (нацдемами). С января 1930 г. живет в Москве, но остается без работы и постоянного заработка. 28 декабря 1933 г. был арестован по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной фашистской организации» — «Российской национальной партии» и в связях с «Эмигрантским Центром». Заседанием Коллегии ОГПУ от 29 марта 1934 г. Н.Н. Дурново был приговорен к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на десять лет. Срок отбывал на Соловецких островах. Первое время ему были созданы условия для научной работы: он описывал рукописи местного музея и написал «Грамматику сербско-хорватского языка». Однако в дальнейшем 9 октября 1937 г. был повторно судим, приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 27 октября 1937 г. 26 октября 1964 г. постановлением Президиума Московского городского суда решение Коллегии ОГПУ от 29 марта 1934 г. в отношении Н.Н. Дурново было отменено и дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.

О Н.Н. Дурново см.: Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Николай Николаевич Дурново И Изв. РАН. Серия литературы и языка. 1993. Т.52. № 4. С.54—68; Ашнин Ф.Д.. Алпатов В.М. «Дело славистов»: 30-е годы. М., 1994.

18 Богданович Адам Егорович родился 20 марта (1 апреля) 1862 г. в пос. Халопеничи. Белорусский этнограф, фольклорист, языковед. Среди его основных трудов; «Пережитки древнего миросозерцания у белорусов. Этнографический очерк». Гродно, 1895. Сотрудничал с П.В. Шейном, поставлял ему ценные этнографические описания. Был близок с М. Горьким: они были женаты на родных сестрах (Александре Павловне и Екатерине Павловне Волжиных). Отец белорусского поэта Максима Богдновича. Умер 16 апреля 1940 г. О А.Е. Богдановиче см.: Новиков Н.В. Павел Васильевич Шейн. Минск, 1972. С.176—179.

19 Кречевский Петр родился 7 августа 1879 г. около Кобрина в семье православного дьякона. Окончил в 1902 г. духовную семинарию в г. Вильно. В течение нескольких лет сначала преподавал в школе, затем работал чиновником в банке. Во время Первой мировой войны был мобилизован в русскую армию, успешно продвигался по службе. Однако в дальнейшем занялся политикой. Как делегат Ассоциации Борисовских предпринимателей 5—17 декабря 1917 г. принимал участие во Всебелорусском съезде и был избран в Раду Белорусской Народной Республики. С февраля 1918 г. входил в состав первого Белорусского правительства сначала как министр финансов, а с мая как министр торговли. 13 декабря 1919 г. был избран председателем Рады Белорусской Народной Республики. Вместе с правительством эмигрировал сначала в Ковно, затем в Берлин, а оттуда — в Прагу.

В Праге Петр Кречевский развернул активную деятельность по сплочению сил белорусской эмиграции, информировал мировую общественность о ситуации в Советской Белоруссии и о дискриминации белорусов в Польше. На состоявшейся в сентябре 1921 г. в Праге белорусской политической конференции Петр Кречевский был признан всеми белорусскими организациями и партиями, действовавшими вне территории Советской Белоруссии, главой Белорусской Народной Республики в эмиграции. Организовал обучение белорусских студентов в Чехословакии. Один из создателей Белорусского Архива в Праге, оказывал ему денежную поддержку. К сожалению, фонды Архива после Второй мировой войны сохранились лишь частично.

П. Кречевский активно участвовал в различных научных конференциях, выступал со статьями о белорусской культуре. В 1926 г. издал в Праге альманах «Замежная Беларусь». Умер П. Кречевский в Праге 8 марта 1928 г., где и похоронен. Денежные средства, оставленные им по завещанию, составили основу Фонда П. Кречевского в Нью-Йорке. Один из домов Фонда является ныне базой для собраний представителей белорусской диаспоры.

О П. Кречевском см.: Belorussian statehood. Reader and Bibliography / Edited by Witaut Kippel and Zora Kippel. New York, 1988. P.334—335.

20 Горецкий Максим Иванович — белорусский писатель, литературовед, лексикограф, фольклорист, этнограф. Родился 6(18) февраля 1893 г. в дер. Малая Богатьковка Мстиславского уезда Могилевской губернии. После окончания в 1913 г. Горецкого землемерно-агрономического училища работал на Виленщине землемером. Вернувшись после войны, сотрудничал в газетах, занимался научной, преподавательской и издательской деятельностью в г. Вильно. Начал печататься с 1912 г., известен как автор художественных произведений и собиратель фольклора. В 1922 г. подвергался аресту за связь с Виленскими коммунистами. С октября 1923 г. жил в Советской Белоруссии, преподавал в Белорусском государственном университете и Горецкой сельскохозяйственной Академии, работал в Белорусском институте культуры, опубликовал ряд работ по истории белорусской литературы. В 1929—1930 гг. — Ученый Секретарь Терминологической Комиссии Белорусской АН. Впервые арестован 18 июля 1930 г. и по постановлению Коллегии ОГПУ БССР от 10 апреля 1931 г. был выслан в Вятку сроком на 5 лет на основании статей 58-4, 7, 11 Уголовного Кодекса РСФСР. Повторно арестован в 1937 г. и расстрелян 10 февраля 1938 г. 15 ноября 1957 г. посмертно реабилитирован решением Верховного Суда БССР. Большую роль в его реабилитации и публикации литературного наследства сыграл его брат Горецкий Гавриил Иванович (1900—1988), также дважды подвергавшийся аресту.

О М.И. Горецком см.: Горецкий М.И. // Научные работники СССР без Москвы и Ленинграда. Л., 1928. С.90; Горецкий М.И. // Возвращенные имена. Сотрудники АН Беларуси, пострадавшие в период сталинских репрессий. Минск, 1992.

21 Романов Евдоким Романович — крупный белорусский этнограф. Родился 30 августа (11 сентября) 1855 г. в местечке Белица Гомельского павета Могилевской губернии в мещанской семье. Его научная деятельность протекала в течение полувека, начиная с 1872 г. Среди его важнейших трудов: I—IX выпуски «Белорусского сборника» (1886—1912), I—II выпуски «Материалов по этнографии Гродненской губернии» (1911—1912), I—III выпуски «Могилевской старины» (1900—1903) и др. Автор около 200 работ. В 1915 г. эвакуировался из Белоруссии. Умер от язвы желудка 30 января 1922 г. и похоронен на Даниловском кладбище в Ставрополе.

О Е.Р. Романове см.: Karski Е. Památce E.R. Romanova // Národopisný vestnik československý (Praha) 1926. Rocn.XIX. Sv.I. St.89—95. Бандарчык В.К. Еудакім Раманавіч Раманаў. Мінск, 1961. 305 с.

22Odium (лат.) — ненависть, вражда, предмет ненависти.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ