Автор текста – известный деятель Американской Руси В. П. Гладик. Его перу принадлежат краткие очерки, посвященные видным деятелям Карпатской Руси – Ивану Наумовичу, Игнатию Гудиме и др.
В данном очерке В. П. Гладик описывает жизнь и казнь о. Максима Сандовича, расстрелянного австрийцами в 1914 г. за верность Православию. В. П. Гладик лично общался с родителями о. Максима и его сыном (родился в Талергофе, где находилась в заключении его мать), и способствовал распространению памяти об о. Максиме в Американской Руси.
Ранее на сайте «Западная Русь» уже был материал, в котором упоминался о. Максим Сандович. Теперь, в столетний юбилей начала Первой мировой войны, и когда на Украине вновь повторяется трагедия, где за приверженность к русской традиции вновь убивают не только простых людей, а и православных священников, считаем важным размещение описание жизни и смерти мученика за Русь Святую отца Максима Гарлицкого.
(Текст был обнаружен шведским исследователем карптаорусизма Роландом Андерсеном).
Въ средѣ мученниковъ за русскіи патріотичныи идеалы и Православіе на Прикарпатской Руси, исторія ХХ столѣтія, на первомъ мѣстѣ запишетъ имя мученика о. Максима Сандовича, разстрѣлянного безъ суда 6-го августа, 1914, на подворью суда въ Горлицахъ. (Горлицы - польскій повтовый городъ въ западной части Галчины. Въ томъ повѣтѣ на вершинахъ середного плоского Бескида — середняя часть Карпатъ, — и его склонахъ, есть 47 русско-лемковскихъ селъ съ около 30,000 населеніемъ).
О. Максимъ Сандовичъ родился 1-го февраля, 1882 г., въ селѣ Ждыня, Горлицкого повѣта, на Лемковской Руси.
Отецъ о. Максима, Тимофей или въ сокращеніи Тимко Сандовичъ, нынѣ покойный, былъ однимъ изъ лучшихъ ждынскихъ господарей; въ Ждынѣ занималъ должность церковного дяка-псаломщика. Мати Максима, Кристина, была примѣрная русская женщина, она выховала своего сына въ любви къ Богу, церкви и русскому народу.
Тимко Сандовичъ замѣтилъ, что его старшій сынъ Максимъ одаренъ способностями до науки, радо съ нимъ спѣваетъ въ часѣ богослуженій на крылосѣ и самоохотно исполняетъ вечерніи и ранній молитвы. По уконченію сельской школы, Сандовичъ послалъ молодого Максима въ 4 классную нормальную школу въ Горлицяхъ а по успѣшномъ уконченію нормальной школы, въ гимназію въ Новомъ Санчи. Там Сандовичъ умѣстилъ своего сына въ Русской Бурсѣ. (Бурса общежитіе для бѣныхъ студентовъ и семинаристовъ). Въ Русской Бурсѣ молодый Сандовичъ малъ случайность научитись русского литературного языка, русской исторіи и исторіи Христовой церкви и русской словесности ибо бурсаковъ приватно учила русская учительница спроваджена правленіемъ Бурсы изъ Россіи.
Однакъ удержаніе сына въ гимназіи было для сельского господаря не подъ силу. То зналъ молодый Сандовичъ и онъ, по уконченію 4-ой классы гимназіи, поступилъ въ школу монаховъ-василіановъ въ Креховѣ съ намѣреніемъ кончити тамъ богословскіи науки и стати свяшенникомъ. Однакъ богословская наука и жизнь въ василіанскомъ монастыри не сподобались молодому Максиму. Онъ въ василіанскомъ монастыри учился только нѣсколько недѣль, и покинулъ василіанскій монастырь, постарался, о паспоргъ на проѣздъ въ Почаевъ въ Россіи и поѣxалъ, чтобы тамъ дознатися, чи могъ бы онъ поступити въ богословскую школу въ Жітомірѣ. Молодому Максиму порадили, чтобы въ томъ дѣлѣ обратился до кіевского митрополита Антонія, который охотно помогаетъ галнцко-русскимъ студентамъ желающимъ учитись въ Россіи. Такъ случилось, что въ томъ часѣ въ Почаевскую лавру пріѣхалъ митр. Антоній и архимандритъ монастыря представилъ ему молодого Саидовича. Сандовичъ станувши передъ митрополитомъ, разсказалъ ему свое желаніе поступити въ православную духовную семинарію. По выслуханію прошенія Саидовича, митр. Аитоній послалъ его въ началѣ 1905 г. на науку въ православную семинарію въ Житомірѣ на Волыни и то на державное содержаніе. Въ духовной семинаріи въ Житомірѣ Сандовичъ учился отлично за 6 лѣт. При окончанію семинаріи онъ, въ 1910 г., поѣxалъ на Великодныи свята къ своимъ родителямъ въ село Ждыню. О пріѣздѣ молодого Саидовича дозналися скоро тѣ православныи селяне въ сосѣднихъ селахъ, якіи пробывали въ Америкѣ и тутъ ходили въ православныи церкви и исповѣдались у православныхъ священниковъ. Тѣ то селяне, а особенно селяне изъ поблизкого села Граба, приходили до молодого семинариста и просили его, чтобы онъ, послѣ рукоположенія въ санъ священника, повернулъ на Лемковскую Русь и обнялъ православный приходъ въ Грабѣ.
Предложеніе православныхъ грабянъ припало до сердца молодому Максиму и онъ обѣщалъ грабянамъ и другимъ селянамъ, что послѣ рукоположенія вернетъ на Лемковскую Русь. Что сказалъ, то и сдѣлалъ. Повернувши въ Житоміръ Сандовичъ оженился съ образованной русской дѣвицей Пелагіей и митр. Антоній рукоположилъ его въ Петроградѣ въ санъ священника. Молодому, теперь уже о. Максиму, митр. Антоній предложилъ, что если желаетъ, то можетъ заняти приходъ въ его кіевской єпархій и жити спокойно, но о. Максимъ отказался отъ выгодной жизни, онъ выбралъ для себе тернистый миссіонерскій путь: распространеніе православной вѣры среди его земляковъ на Лем ковской Руси.
Изъ Житоміра о. Максимъ съ матушкой, въ ноября 1911 г. поѣxалъ въ его родное село Ждыню. Якъ православный священникъ, онъ носилъ длинную рясу, на грудяхъ крестъ а на головѣ длинны буйны волосы. Въ Горлицяхъ переходилъ онъ черезъ рынокъ. Поляки, увидѣвши православного священника въ рясѣ, крестомъ на грудяхъ и долгими волосами кричали: “Патшціе, сьвенти Міколай идзье на Карпаты мьендзы русінув”.
Грабяне, узнавши, что о. Максимъ находится у своего отца въ Ждынѣ, послали къ нему делегацію во главѣ войтомъ Гошкомъ и просили, чтобы занялъ въ Грабѣ православный при ходъ, что о. Максимъ охотно сдѣлалъ.
Для совершанія богослуженій и помешканья для о. Максима грабяне приготовили обширную хату.
Въ Грабѣ, говорилъ о. Максимъ на судѣ во Львовѣ, приготовили мнѣ хату. Я былъ у старосты въ Яслѣ и заявилъ, что на требованіе православныхъ села Грабъ, буду исполняти духовный требы. 2-го декабря 1911 г. я служилъ першую Литургію. Потомъ приносятъ мнѣ письмо отъ старосты до “пана” Сандовича. Я письма не принялъ для того, что я не “панъ” а священникъ. Другое письмо было уже адресовано: священнику Сандовичъ. Въ томъ письмѣ мнѣ заборонено отправляли богослуженія. Я внесъ рекурсъ. Мене укарали 8-дневнымъ арестомъ и уплатою кары 400 коронъ. Однако, я дальше исполнялъ священническіи функцій. Молитвенный домъ гдѣ я жилъ и совершалъ богослуженія былъ опечатанъ комиссаромъ изъ староства въ Ясли. Я служилъ Литургію въ другомъ домѣ. Ксендзъ Киселевскій сдѣлалъ доносъ, что въ часѣ богослуженія горятъ свѣчки. Мене укарали 30-дневнымъ арестомъ, а крестьянъ, который держали въ рукахъ свѣчки, нѣсколькодневнымъ арестомъ. (Прмѣромъ Сильвестру Павелчаку изъ Грабу, судъ наложилъ кару 5 коронъ за то, что свѣтилъ въ молитвенномъ домѣ на св. Николая свѣчку. Онъ не могъ отразу заплатити наложену кару, судъ на уплату кары спродалъ Павельчаку корову на лицитаціи. Въ судѣ Павелчаку говорили: “Не будь православными не будешь платити кары”. Николай Валько за такое-же “преступленіе” уплатилъ 120 коронъ кары. Ему тоже въ судѣ говорили: “Не будь православнымъ, не будешь платити кары”). Умерла православная женщина. На кладбищи выкопали могилу. Ксендзъ Киселевскій приказалъ въ ночи засыпати могилу. На другіи день православныи опять выкопали могилу. Коли проходили похоронъ съ крестомь кс. Киселевскій стоялъ на дорогѣ а коло него учитель и ученики народной школы, всѣ въ шапкахъ. Были и жандармы. На кладбище кс. Киселевскій не хотѣлъ насъ пустити силою. Уніатскій кс. Киселевскій многихь грабянъ, своихъ парохіанъ слицитовалъ, позбавилъ господарства, а коли ему за всякого рода обманства селянъ угрожалъ арестъ, утѣкъ до Америки (померъ въ Аисоніи, Конн.) Староство выдало циркуляръ, забороняющій всякіи собранія въ селѣ Грабѣ и окрестности, по причинѣ якобы ширившейся тамъ шкарлатины. Я зналъ, что тотъ циркуляръ выданый противъ моей пастырской дѣятельности. То подтверждаетъ фактъ, что въ томъ часѣ, уніатскіи церковныи власти устроили въ Грабѣ “миссію на которую прибыло 12 уніатскихъ священниковъ, и для нихъ не было ніякой шкарлатины”.
Арестъ о. Максима Саидовича и о. Игнатія Гудимы.
Среди жестокихъ пересдѣдованій о. Максимъ неустрашимо продолжалъ въ селѣ Грабѣ исполняти свои душпастырсктіи должности. 7 недѣль онъ просидѣлъ въ арестѣ въ Яслѣ только за то, что, якъ сказалъ при допросѣ въ судѣ во Львовѣ, “одинокая моя политика — Евангеліе”, и что не только его прихожане въ Грабѣ, но и крестьяне въ доокрестныхъ селъ, громадно приходили на богослуженія и, не маючи мѣста въ малой часовни, стояли на дворѣ кругомъ открытыхъ оконъ, а даже вылазили на стрихъ повалу и черезъ отворъ въ повалѣ слухали богослужебныхъ пѣній и проповѣдей”.
Однако, не долго миссіонерсгвовалъ о. Максимъ на Лемковской Руси. За нимъ слѣдили австрійскіи жандармы на каждомъ крокѣ, часто арестовали, приводили въ судъ въ Яслѣ и польскіи судьи накладали на о. Максима строгіи кары въ грошахъ и арестомъ. Жандармы арестовали тоже православныхъ селянъ, арестованныхъ польско-австрійскіи судьи, (подобно якъ о. Максима), саджали въ арестъ и накладали на нихъ грошевыи кары та всяческіи терроризовали, но и о. Максимъ и селяне терпело переносили гоненія австрійско-польскихъ властей.
Головнымъ доносчикомъ и обвинителемъ о. Максима и православныхъ селянъ былъ, якъ высше сказано, уніатскіи ксендзъ въ Грабѣ, Киселевскій. Онъ придумовалъ на о. Максима фальшивыи обвиненія, пересылалъ ихъ въ староство въ Яслѣ и староство, на подставѣ ложныхъ оскарженій, приказовало арестовати и затѣмъ строго карало якъ о. Максима такъ и православныхъ селянъ въ Грабѣ и доокрестныхъ селахъ.
1912 г., передъ Великодными святами, о. Максимъ поѣхалъ съ своею матушкою до Львова, чтобы тамъ покупити для своей часовни свѣчи и другіи потребности для богослуженія. Изъ Львова о. Максимъ и его матушка поѣхали въ село Залучье въ снятинскомъ повѣтѣ въ Восточной Галичинѣ, гдѣ настоятелемъ православной церкви, былъ его знакомый по семинаріи, о. Игнатій Гудима. Въ Залучье о. Максимъ поѣхалъ съ намѣреніемъ, чтобы тамъ исповѣдатися у о. Игнатія. Послѣ пріѣзда, о. Максим замельдовался у залучского войта, которому сказалъ, что онъ и его матушка пріѣхали къ о. Гудимѣ, чтобы у него исповѣдатися.
О пріѣздѣ въ Залучье о. Максима и его матушки войтъ сейчасъ далъ знати жандармамъ, а жандармы старостѣ Левицкому въ Снятинѣ.
Пополудни того дня, коли о. Максимъ мельдовался у войта, онъ и о. Гудима пошли пройтись понадъ рѣку Збручъ, якая становитъ границу между Галичиною и Буковиною. Черезъ Збручъ изъ Залучья въ буковинское село Вашковцы, поставленъ уже давнѣйше вашковскимъ дѣдичомтъ мостъ. Кто проѣзжаетъ черезъ тотъ мостъ фѣрою, тотъ платитъ дѣдичу мостовое — мыто.
На слѣдующій день въ помешканье о. Гудимы прибыли жандармы и арестовали обохъ священниковъ на приказъ, якъ говорили, снятинского старосты. Арестованнымъ жандармы заявили, что они арестованы и оскаржены за шпіонство. Въ оскарженію сказано, что оба священники ночью переходили черезъ мостъ на Збручи и мѣряли его долготу.
Обвинителемъ обохъ священниковъ выступилъ сторожъ моста Александръ Бойчукъ, съ роду полякъ, якій, подмовленный жандармами, твердилъ, что видѣлъ якъ въ ночи около 10 годины, оба священники переходили черезъ мостъ и мѣряли его якоюсь тасемкою и кроками. Заявленіе Бойчука, жандармы передали старостѣ и военнымъ властямъ. Кромѣ жандармовъ, съ оскарженіемъ выступилъ залучскій арендаторъ тартака, еврей Янкель Шафферъ. Онъ оскаржилъ арестованныхъ священниковъ, что ему знано, что они занимались шпіонствомъ для Россіи и что за шпіонство получали гроши отъ Семена Бенсдасюка во Львовѣ. На подставѣ оскарженія Шаффера, во Львовѣ былъ арестован журналистъ Семенъ Бендасюкъ.
Черезъ пару дней послѣ ареста о.о. Максима и Игнатія и журналиста Семена Бендасюка, въ селѣ Святкова, коло Грабу, былъ арестованъ студентъ Василій Колдра. Его обвинили въ Том, что розъѣзжалъ по русскихъ селахъ на Лемковской Руси и показывалъ свѣтляны образки изъ знаменитой повѣсти написанной Н. В. Гоголемъ — “Тарасъ Бульба”.
Арестованы о.о. Максимъ и Игнатій и студентъ Василій Колдра были перевезены до Львова въ слѣдчій арестъ. Въ слѣдчемъ арестѣ посажено тоже съ арестованными Семена Вендасюка. Послѣ прелиминарныхъ переслуханій арестованныхъ, слѣдчій судъ выпустилъ студента Колдру на свободу подъ зарукою 8,000 коронъ, а о.о. Максима и Игнатія, а также Бендасюка, задержано въ арестѣ до разбирательства ихъ оскарженій о шпіонство.
Арестованныхъ держали въ слѣдчомъ арестѣ полныхъ два года.
Розправа оскарженныхъ была переведена во Львовѣ передъ карнымъ трибуналомъ, началась въ понедѣльникъ, 9-го марта, 1914 г., и продолжалась до 6-го іюня, значитъ два съ половиною мѣсяца.
Въ часѣ розправы, правительственныи и военныи австрійскіи власти, старались доказати, что оскарженный дѣйствительно занимались шпіонствомъ въ пользу Россіи. Они, въ часѣ розправы, постановили много ложныхъ свѣдковъ, однакъ защитники оскарженныхъ, наши русскіи адвокаты Владміръ Дудыкевичъ, Маріанъ Глушкевичъ, Кириллъ Черлюнчакевичъ, Л. Ю. Алексѣевичъ и полякъ Эмиль Солянскій, черезъ численныхъ свидѣтелей, доказали передъ судомъ, что оскаржены; абсолютно не занимались никогда шпіонствомъ, не нарушали публичного спокойствія и не вели агитаціи за тѣмъ, чтобы Галичина была прилучена до Россіи.
На основаніи неопровержимыхъ доказательствъ свидѣтелей, переважно селянъ изъ Залучья, Грабу, и доокрестныхъ селъ, а также свидѣтелей изъ Львова и другихъ галицко-русскихъ городовъ и съ Буковины и Подкарпатской Руси, судіи присяжны — 9 поляковъ и 3 евреи, единогласно признали оскарженныхъ невиновными и всѣ оскаржены были выпущены съ ареста на свободу.
Послѣ оправданія отъ вины и кары, наши страдальцы о.о. Максимъ и Игнатій повернули къ своимъ родителямъ, о. Максимъ въ село Ждыню, а о. Игнатій въ село Дичковцы коло Бродовъ.
Русскіи православныи селяне въ Грабѣ и доокрестныхъ селахъ, послѣ ареста ихъ духовного учителя о. Максима, сами собирались въ недѣли и свята на молитвы и якъ могли и знали, спѣвали церковныи пѣснопѣнія и укрѣпляли себе надеждой, что о. Максимъ будетъ оправдань и повернетъ къ нимъ и снова будетъ совершати богослуженія по правиламъ и обряду русской православной церкви.
Сѣмена православія засѣяны о. Максимомъ в Грабѣ, начали прозябати ярко въ сосѣднихъ селахъ въ ясельскомъ и горлицкомъ повѣтаxъ и на всей Лемковской Руси. Староство въ Горлицяхъ приказало громадскимъ войтамъ тѣхъ сел, гдѣ селяне смѣло проголосили себе православными послѣ ареста о. Максима, чтобы они не позволяли православнымъ селянамъ собиратись разомъ, а коли то ничего не помогало, то горлицкій староста Мичка, 9-го декабря, 1913 г., розвязалъ громадскіи рады въ селахъ Незнаева, Липна, Чорне и др., и на мѣсто сельскихъ радъ, староста назначилъ комиссара поляка Кашубского. Кашубскій заявилъ селянамъ селъ въ якіи онъ былъ назначенъ комиссаромъ, что онъ такъ долго будетъ урядовати пока всѣ селяне не перейдутъ въ католицкую вѣру. Однако, онъ того не дождался, бо упомянутый села, послѣ розвала Австро-Венгріи уже при Польшѣ, въ цѣлости повернули до вѣры своихъ предковъ — Православія, побудовали свои православныи церкви и маютъ своихъ русскихъ православныхъ священниковъ.
По поворотѣ о. Максима изъ ареста въ свое родное село Ждыню, къ нему стали приходити его бывшіи прихожане и селяне съ поблизкихъ селъ и просили, чтобы онъ совершалъ для нихъ богослуженія, хотя бы и подъ открытымъ небомъ. Селяне приносили измученному въ арестѣ о. Максиму всякого рода подарки въ грошахъ и натурѣ. И о. Максимъ поновно, съ самоотверженіемъ, началъ продолжали свое миссіонерское дѣло на Лемковской Руси, но не долго, всего около 6 недѣль.
Якъ высше сказано, о. Максимъ и его сострадальцы, были признаны невиновными и выпущены на свободу 6-го іюня, 1914 г,, а уже 1-го августа, 1914 была проголошена война Австро-Венгріей съ Россіей.
Послѣ проголошенія войны, въ Прикарпатской Руси, а особенно въ Галичинѣ, австро-мадьярскіи власти, подняли массовый аресты тѣхъ русскихъ людей, которыи признавали свое культурное единство съ русскимъ народомъ въ Россіи. При арестахъ австро-мадьярскимъ властямъ помогали выродки Руси, а лакеи нѣмцевь, украинскіи самостійники. Они подавали, австро-мадьярскимъ жандармамъ списки нашихъ передовыхъ русскихъ людей: священниковъ, селянъ и интеллигенціи въ городахъ и селахъ. На Лемковской Руси списки русскихъ патріотовъ подавали жандармамъ украинскіи попики и учители. Извѣстно, что благодаря ложному доносу и оскарженію украинского учителя Гуцуляка въ селѣ Избы, на самомъ початку войны, въ Новомъ Санчи, были разстрѣляны уніатскій священникъ Петръ Сандовичъ и его сынъ студент университета Антоній Сандовичъ.
Въ числѣ тѣхъ русскихъ патріотовь, которыи были арестованы сейчасъ послѣ проголошенія войны находился и о. Максимъ Сандовичъ.
Якъ извѣстно, война была проголошена 1-го августа, а уже 4-го августа въ Ждыни былъ арестованъ о. Максимъ, его бременная матушка и его отец Тимофей. Арестованныхъ жандармъ повезъ въ арестъ въ Горлнцяхъ.
Объ арестѣ о. Максима и его мученической смерти, разсказывлаъ мнѣ отецъ о. Максима зимою 1919 г. такъ:
“Насъ изъ Ждыни привезли до Горлицъ въ арестъ около 9-ой годины вечеромъ 4-го августа и замкли въ келіи мене, моего сына и его жену. Въ келіи мы пересидѣли цѣлый день 5-го августа. Въ арестѣ находились тоже: адвокатскій конципіетъ Димитрій Собинъ, бухгальтер горлицкой русской бурсы Осипъ Слюзаръ, писаръ повѣтовой кассы Теофилъ Курилла, студенты Александръ Телехъ и Николай Галь изъ села Лосье, учитель Иванъ Выслоцкій изъ Гладышова, Иванъ Ядловскій изъ Смерековця, студентъ правъ Димитрій Качоръ и нѣсколько селянъ. Всѣ, якъ позднѣйше показалось, были арестованы на приказъ горлицкого старосты Мички.
6-го августа, о 5-ой годинѣ рано, въ нашу келію войшолъ надзиратель ареста Ножницкій та сказалъ: “вы Тимофею и панѣ Сандовичъ ходте со мною, а вашъ сын най останесь”, а позднѣйше: “вы Тимофею останетесь въ другой келіи на партерѣ, а вашъ сынъ пойдетъ якъ бы до Ясла и далеко тамъ гдѣ еще не былъ”. Онъ тоже дрожачимъ голосомъ сказалъ: “Тутай пшишедъ такій, офицеръ, цо на жицье и смерць”.
“Ножницкій умѣстилъ мене и жену сына въ келію, изъ которой окна выходили на улицу и мы не знали, что случится съ моимъ сыномъ и не чули выстрѣловъ.
Позднѣше разсказывали тѣ, что видѣли смерть о. Максима, что въ келію въ которой остался о. Максимъ, войшолъ вахмайстеръ Кальчинскій съ 4-мя жандармами; 2 жолнѣры остались коло дверей келіи. Коло жолнѣровъ стоялъ ротмистръ нѣмець Детрихъ походящій изъ Линца въ горѣшной Австріи.
“Кальчинскій открылъ келію н крикнули:
“Ньехъ выходзі ксьондз Сандовіч”. Выходячи съ келіи, о. Максимъ хотѣлъ взяти вализу, но жандармы не позволили. На подворью ареста, якъ мнѣ разсказывалъ Дим. Собинъ, Ал. Телехъ и другіи, что смотрѣли черезъ окна ареста, жандармы завязали о. Максиму очи полотномъ и руки связали назадъ. Два жолнѣры повели его поподъ пахи черезъ подворье и поставили подъ стѣну ареста, и затѣмъ отступили 5-6 кроковъ взадъ. Отецъ Максимъ, знаючи, что наближается кончина его жизни, выпрямился подъ стѣною и молитвенно сказалъ: “Господи благослови!" Ротмистръ Детрихъ стоялъ съ лѣвой стороны о. Максима. На данный знакъ Детриха, жолнѣры прицѣлились и вистрѣлили. Въ моментъ смерти, о. Максимъ прошитый двумя пулями, слабымъ голосомъ крикнулъ: “Да здравствуетъ Православная Русь”.
Однакъ послѣ выстрѣла о. Максимъ не упалъ. Детрихъ, жолнѣры и жандармы растерялись и не знали, что дѣлати. Въ томъ растерянію, Детрихъ вырвалъ съ кишени револьверъ, приступалъ къ стоящему подъ стѣною о. Максиму, стрѣлиль ему въ голову и попхнулъ рукою такъ сильно, что мертвое тѣло мученика повалилось на землю.
Смотрячи черезъ окна ареста на смерть о. Максима студенты и селяне, послѣ того якъ онъ упалъ на землю, увидѣли на стѣнѣ ареста окровавлены двѣ дырки. Тѣло мученика, положили жандармы на простирало и понесли съ подворья въ арестъ. Осипъ Слюзаръ видѣль, якъ въ арестъ привезли трумну сбиту гвоздями съ простыхъ дощокъ въ которую положено тѣло мученика и затѣмъ безъ священника и якихъ-нибудь церемоній похоронено въ ровѣ при горлицкомъ кладбищи.
Послѣ выноса тѣла изъ подворья ареста къ арестованнымъ студентамъ и селянамъ, подошолъ вахмистръ Кальчинскій и прочиталъ вырывокъ ротмистра Детриха силою которого о. Сандовичъ былъ разстрѣлянь и сказалъ:
“Панъ ротмистръ зажондалъ выданя Максимовича (малъ сказати Саидовича), і тенъ зосталъ застшельоны на его отповьедзьяльносць. Есьлі бы ктось цось подобнего зробіл альбо мувіл, то бендзье застшельоны”.
Разстрѣлъ о. Максима вызвалъ въ арестованныхъ русскихъ студентахъ и селянахъ великій страхъ. Многіи, якъ мнѣ говорили, такъ были перестрашены, что на малый крикъ или шумъ, взрывались на ноги и дрожали. Имъ здавалось, что и ихъ будутъ разстрѣливати а то тѣмъ больше, что поляки распускали слухи, что всѣ арестованныи русскіи интеллигенты и селяне будутъ разстрѣляны.
Отецъ и матушка о. Максима не знали, что случилось съ о. Максимомъ но они, якъ говорилъ мнѣ Тимофей Сандовичъ, якъ бы предчували ихъ горе и смерть о. Максима, дрожали и плакали.
Мѣсто гдѣ былъ разстрѣлянъ о. Максимъ, оглядали часто поляки, переважно польская интеллигенція изъ Горлицъ. Поляки съ насмѣшкою показывали на двѣ дырки въ мурѣ ареста и приговорювали: “Тутай застшелілі шизматицкего попа”.
По загребанію тѣла о. Максима вахмистръ Кальчинскій призвали въ свою канцелярію матушку пок. о. Максима и сказалъ ей:
“Монж панѣ порвал сье на цось страшнего (для того, что сталъ православнымъ священникомъ), віенц нье дзівота, же го страцоно. Пані зась може выехаць с Горліц гдзье хце”.
12-го августа въ Ждыни поновно жандармы арестовали матушку Сандовичъ. Сначала перевезли ей до польского села Ржепніка, а такъ до Горлицъ, а съ Горлицъ до Талергофа. Въ Талергофѣ, въ часѣ тяжкихъ страданій и голода матушка родила сынка, которому при крещеніи дано имя его иок. отца — Максимъ. Изъ Талергофа принесла обратно въ Ждыню, позднѣйше умѣстила у о. Юрчакевича въ селѣ Чорне, а сама поѣхала на Подкарпатскую Русь и тамъ получила мѣсто учительницы. Я лично видѣлъ у о. Юрчакевича малолѣтняго Максима. Онъ, увидѣвши мене, дитячимъ голосомъ сказалъ: “Боже мой! Може насъ снова будутъ забирати”. Отецъ Юркевичъ успокоилъ дитину тѣмъ, что я съ Америки и не буду ему ничего злого робити. Онъ успокоился, но все же сховался въ другую комнату. Молодый Максимъ покончилъ богословскіи школы въ Варшавѣ, оженился и былъ рукоположенъ въ санъ православного священника. До теперѣшной войны онъ былъ настоятелемъ православного прихода въ селѣ Баниця въ бывшемъ грибовскомъ повѣтѣ, на Лемковской Руси. Якая судьба постигла его по занятію Лемковской Руси Гитлеромъ, неизвѣстно.
Старшого сынка о. Максима, уступающіи съ Лемковской Руси русскіи войска забрали до Россіи. Якая судьба постигла его въ Россіи мнѣ неизвѣстно.
Перенось останковъ мученика о. Максима изъ польского кладбища въ Горлицяхъ на русское кладбище въ Ждыни.
Послѣ конференціи въ Парижѣ, я поѣхалъ на Подкарпатскую Русь, чтобы посмотрѣти, якъ тамъ русскій народъ начинаетъ новую жизнь въ рамкахъ чехословацкой и польской новыхъ республикъ.
Тамъ я замѣтилъ, что карпатороссы энергично начинали строити свою новую жизнь въ славянскихъ державахъ.
Изъ Подкарпатской Руси я осенью 1919 г., поѣхалъ въ мое родное село, Кункову, на Лемковской Руси. На Лемковской Руси, я внимательно поинтересовался, между прочпмъ и движеніемъ къ православію русскихъ лемковъ, а то тѣмъ больше, что актомъ Версальского договора, новая Польша должна была дати, въ Польшѣ жіющимъ народностямъ свободу религіи, языка, печати и слова. Тое побудило мене, занятись перекосомъ праха мученика о. Максима изъ польского кладбища въ Горлицяхъ на русское кладбище въ его родномъ селѣ, Ждыни. Я надѣялся, что если удастся перенести прахъ о. Максима изъ польской земли на русскую, то тѣмъ мы, почитатели памяти мученика, сдѣлаемъ ему принадлежную честь и при томъ укрѣпимъ въ русскомъ народѣ на Лемковской Руси память о немъ, а также побудимъ русскихъ лемковъ къ повороту до православной вѣры нашихъ предковъ за которую пок. о. Максимъ погибъ мученической смертью.
Въ дѣлѣ переноса останковъ о. Максима, я поѣхалъ до зятя Тимофея Саидовича, моего знакомого съ Нью Іорка, а тогда господаря въ селѣ Гладышевѣ, Кондрата Подлясковича и попросилъ его, чтобы онъ призвалъ своего тестья до себе ибо я желаю съ нимъ поговорити относительно переноса праха его сына о. Максима съ кладбища въ Горлицяхъ въ его родное село. Подлясковичъ радо исполнилъ мою просьбу. Онъ привезъ въ его хату въ Гладышевѣ своего тестя. Я розповѣлъ Тимофею Сандовичу о моемъ намѣренію. Онъ урадовался и сказалъ, что въ томъ дѣлѣ готовъ сдѣлати все, что будетъ возможно. Тогда я сказалъ Тимофею, что если намъ удастся перенести останки его сына въ Ждыню, то на его могилу въ Ждыни будутъ при бывати тысячи русскихъ православныхъ людей, чтобы помолитись на его могилѣ-гробѣ, та поклонитись его праху и ободритись его мученическимъ духомъ. Старый Сандовичъ, выслухавши мои слова, прослезился и уже самъ стал просити мене, чтобы я исполнилъ мое намѣреніе относительно переноса праха его сына.
Тамъ, у Подлясковича, я условился съ Сандовичомъ, что въ слѣдующій вторникъ (по вторникамъ въ Горлицяхъ отбываются ярмарки), мы сойдемся въ Горлицяхъ, онъ найдетъ того гробаря, что выкопал для его сына могилу-гроб и, возможно, намъ покажетъ мѣсто, гдѣ находится могила о. Максима.
Во вторникъ мы сошлись посля умовленія, въ ресторанѣ коло суда. Я угостилъ Сандовича закускою и теплымъ напиткомъ — чай съ румомъ — и такъ онъ пошолъ глядати гробаря. Черезъ полъ часа, Сандовичъ прибыль съ гробаремъ въ ресторанъ, я ихъ угостилъ закусками и такъ мы пошли съ гробаремъ на кладбище и онъ указалъ намъ мѣсто въ долинкѣ при ровѣ и увѣрялъ, что тамъ онъ похоронилъ тѣло о. Максима. При томъ гробаръ намъ сказалъ, что на перенось тѣла треба непремѣнно разрѣшенія физика — городского доктора для охраны здоровья.
Съ кладбища мы опять зашли въ ресторанъ, бо на дворѣ былъ морозъ, мы перемерзли и треба было огрѣтись. Огрѣвшись, я съ Сандовичемъ пошолъ до физика. Физику я представилъ дѣло относительно переноса останковъ о. Максима. Онъ сказалъ, что тое возможно сдѣлати если мы постараемся о три трумны такіи, чтобы можна вложити одну до другой. Понятно, мене тое урадовало, бо показалась возможность выконато то, что я задумалъ сдѣлати.
По выходѣ отъ физика, я сказалъ Сандовичу, что неодолга поѣду обратно въ Америку и подойму сборъ пожертвованій на дѣло переноса останковъ его сына и на величавый памятникъ на его могилѣ въ Ждыни. Счастье спріяло мнѣ. Въ 1921 г. я былъ избранъ на конвенціи Общества Русскихъ Братствъ въ Питтсбургѣ редакторомъ “Правды”. Якъ редакторъ “Правды” я оголосилъ въ газетѣ сборъ жертвъ на переносъ останковъ мученика Максима. Сборъ жертвъ быстро увеличался. Въ коротком часѣ было собрано 172 дол. Съ той суммы я послалъ 160 дол. въ русскій банковый домъ “Бескидъ” въ Сянокѣ и написалъ управителю “Бескида” о. Іосифу Секержинскому, чтобы часть тѣхъ грошей выдалъ Тимофею Сандовичу на переносъ праха его сына, а другу, чтобы задержати на сооруженіе памятника на могилѣ о. Максима. Ровночасно я написалъ Тимофею Сандовичу, чтобы приступалъ до переноса останковъ его сына и что гроши на переносъ получитъ изъ русского банка въ Сяноку. Я написалъ тоже до Варшавы митрополиту Діонисію, чтобы послал православного священника якій бы принялъ участіе въ переносѣ останковъ о. Максима и совершилъ по православному обряду чинъ погребенія. Въ томъ же дѣлѣ писалъ я тоже и до епископа Досифея въ Мукачевѣ, но, къ сожалѣнію, я не получилъ отвѣта на мои письма и перевозь тѣла мученика Максима состоялся безъ участія православного священника и церковныхъ православныхъ обрядовъ.
Вотъ, якъ въ письмѣ до мене, описалъ Тимофей Сандовичъ, перевозъ праха его сына изъ кладбища въ Горлицяхъ въ его родное село, Ждыню.
Ждыия, 21 января, 1923
Дорогій мій Гладикъ,
“… Мене панове поинформовали шобы я въ той справѣ удался до физика, але съ голыми руками не можна. Я взялъ съ дому яйця и масло и пошолъ до физика. Дарунокъ отобрала его жена и менѣ казала зачекати въ сѣняхъ та сказала, що физик выйде до мене. И вышолъ та пытаеся: “Що вы хочете?”
Я ему сказавъ, що прошу, щобы мѣ позволив перевезти тѣло мого сына съ горлицкого цминтаря въ мое село.
Онъ отповѣвь: “Просьбы у мене лежатъ и я можу вамъ позволити”. При тыхъ словахъ физикь отошовъ въ свои покоѣ. Потомъ съ покою вышла его жена и каже до мене:
“Достанете позволенье, але привезте намъ фѣру дровъ, бо мій человѣкъ гроши не возьме только въ натураліяхъ”
Я поѣхалъ до дому и пославъ фѣру дровъ.
Дрова отвезъ мой сынъ, Николай. Панѣ казала привести еще другу фѣру дровъ и щобы съ другомъ фѣромъ и я пріѣхавъ.
Я такъ и сдѣлавъ. Было то во вторникъ въ апрѣлю передъ Зелеными святами 1922.
По зложеню фѣры дровъ физикъ вышовъ до мене и каже:
“Я вам позволю выкопати тѣло вашого сына але маете постаратися о трумны и гробаря, та все, що потребно для перевозу тѣла” и щобы я пріѣхалъ до Горлицъ въ четверъ о девятой годинѣ рано.
Я то все выконавъ, бо физикъ сказавъ, якъ того не выконамъ, то все буде даремно. Въ четеръ передъ Зелеными святами, я передъ девятомъ год. бывъ уже на коридори физика. Онъ вышовъ съ покою и каже:
“Ходьме на цминтарь”. И мы пошли. На цминтари чекали уже гробаре бо я имъ напередъ заплативъ. Тамъ были также готовы трумны. Показалось, що гробъ мого сына находився трохи дальше отъ того мѣстця которе намъ показовавъ гробаръ коли Вы ту были. Гробъ былъ за кошиицомъ (трупарньомъ) въ самомъ розѣ при ровѣ. За полъ годины гробаре откопали гробъ. Они обложили пригнилу труну дощечками, чтобы не разпалась и подняли на верхъ, открыли вѣко и мы увидѣли кости перемѣшаны съ землею. Труна была наполъ согнила, бо, якъ Вы сами видѣли, гробъ находився при ровѣ, гдѣ въ слотны дни стояла вода. Спочатку не можна было розпознати, чи то тѣло моего сына. За тымъ гробаре отняли бочны доски, такъ что кости остались на сподной доскѣ. Тогды я увидѣвъ на ногахъ черевики а на обцасахъ гумовы подкладки, которы покойный покупив два дни передъ смертьомъ. Гумы ничъ не смѣнилися. Коли я переконався, что то кости и прахъ мого сына, тогды гробаре уложили доску на которой они лежали до цинковой трумны и зацинковали вѣко такъ, щобы воздухъ не проникавъ до середины, а такъ цинкову трумну вложили въ бляшану а бляшану въ деревяну баксу и положили на мой возъ. Коли все было готово, тогда физикъ отойшовъ, а я повезъ трумны съ прахомъ моего покойного сына до Ждынѣ и передъ вечермъ того дня, уложивъ въ каплици на цминтари.
Я намѣрявь на слѣдующій день сдѣлати похоронъ, но не такъ сталося. Отецъ Дуркотъ приказали, щобы я вынесъ труну съ каплици, а если не вынесу, то мене оскаржатъ до консисторіи, бо мой сынъ бывъ “шизматикъ” и его тѣло не можна тримати въ уніятской каплици; сказали тоже, же не будутъ тѣло хоронити.
И що-жъ я мавъ робити? Самъ похоронивъ и загребавъ.
Съ Сянока мене повѣдомили, що Вы имъ писали, щобы я постарався о хорошій памятникъ. Я хотѣлъ поставити марморовый якъ Вы писали, але нашъ край не мае мармора, треба спроваджати съ заграницы, мѣ говорили, що марморъ спроваджати не можна. О томъ я написав до Сянока и мѣ отписали, що если не можна съ мармора, то щобы я поставивъ съ твердого каменя. И я поставивъ. Памятникъ готовый. Високій трираменный крестъ съ роспятіемъ. Подъ крестомъ въ камени умѣщена фотографія, покойника отбита на порцелянѣ, сдѣлана въ Карлсбрадѣ, а нисше надпись:
Сей памятникъ сооружила Американская Православная Русь на могилѣ мученика о. Максима Сандовича, упокоившогося 6 августа 1914. Надпись на грубомъ склѣ. Обгородка могилы съ бентону, 6 столбковъ и желѣзны граты.
Що Вы дальше схочете робити то я Вамъ не буду перешкоджати. Переносъ тѣла я не могъ такъ выполиити якъ Вы предкладали бо на тое не было розрѣшеня.
Я знаю, що памятникъ якій поставленный на могилѣ моего сына позостане на долгій часъ.
Сплетнямъ я не вѣрю. Я зробивъ якъ могъ найлѣпше и якъ мѣ моя совѣсть указовала.
Най Вамъ Господь вынагородитъ за Ваши труды.
Здравствуйте! — Т. Сандовичъ”.
Вотъ такая, коротко мною составленная исторія жизни, страданій и мученической смерти о. Максима Сандовича. Его прахъ покоится въ его родномъ селѣ Ждыни, а его духъ жіетъ въ сердцахъ честного вѣрующого русского православного народа и жити будетъ отъ рода въ родъ.
Свѣтло Божіей правды запаленное мучеником о. Максимомъ на Лемковской Руси возсіяло. Нынѣ почти половина русского населенія на Лемковской Руси повернула до православной вѣры нашихъ предковъ. Сусѣдны села съ Ждынею — Чорне, Радоцина, Долге, Святкова, Вышеватка, Липна, Жидовскъ, Тиханя, Незнаеова, Воловецъ, Баниця, Св.ржова, Дошниця, и др. нѣкоторы почти 100% православны, другіи на половину и больше. Поворотъ въ православіе на якійсь часъ пріостановили польскіи власти якіи наложили на повертающихъ въ православіе высоки податки. Сначала 25 гр. на каждого человѣка, позднѣйше 4 зл., а коли то не пріостановило поворота, въ православіе то по 10 зл. на каждого человѣка.
Послѣ паденія Польши, доля православныхъ на Лемковской Руси пока не извѣстная. Дасть Богъ, что по уконченію теперѣшней войны, на Лемковской Руси поновно и окончательно, поширится переходъ русскихъ селянъ въ православіе, а съ тѣмъ и укрѣпленіе русского духа — духа мученика о. Максима и гоненія на Православную, Русь прекратятся на всей русской землѣ и что Лемковская Русь и, вообще вся Прикарпатская Русь, будетъ воедино съ Русью Державною. Тогда на могилу мученика о. Максима будетъ всѣмъ рускимъ открыта дорога и къ могилѣ на моленіе будутъ приходитъ тысячи вѣрующого руского народа, чтобы укрѣпитись его духомъ и вознести мольбы къ Богу якъ за его гонителей такъ и послѣдователей.
* * *
Лукавый чинъ ждынского войта на могилѣ мученика о. Сандовича
Сѣмена Православія посѣяны мученикомъ о. Максимомъ на Лемковской Руси и его мученическая смерть, постепенно взростали и поширювались въ русскихъ селахъ среди больше сознательныхъ селянъ. На протяженно сверхъ десять лѣтъ, послѣ, возстановленія новой Польши русскіи селяне массово подавали заявленій въ староства о томъ, что покидаютъ унію съ Римомъ и повертаютъ въ православную вѣру своихъ предковъ. Першіи русскіи села, что единодушно повернули въ православіе, были Тылява и Терстяна на короснянскомъ повѣтѣ. Староства сначала холоднокровно смотрѣли на поворотъ русскихъ лемковъ въ Православіе.
На протяженію 10 лѣтъ, на Лемковской Руси въ нѣкоторыхъ повѣтаxъ, примѣромъ ясельскомъ и грибовскомъ, число православныхъ возросло до сверхъ 60 проц. въ сравенію съ уніятами. Въ большихъ селахъ селяне построили новый православныи церкви, домы для священниковъ, якихъ, на просьбу селянъ, присылалъ выршавскій митрополитъ Діонисій.
1929 г. православный селяне села Граба, гдѣ былъ настоятелемъ о. Максимъ Сандовичъ при концѣ 1911 и въ недѣли 1912 г., организовали на могилу своего настоятеля и учителя о. Максима процессійное паломничество. Православныи дѣвчата въ Грабѣ, а также въ сусѣднихъ селахъ, свили изъ живыхъ цвѣтовъ вѣнки, чтобы ихъ уложити на памятнику и могилѣ о. Максима. Въ процессійномъ шествіи приняли участіе православныи селяне изъ доокрестныхъ селъ съ своими священниками, въ числѣ нѣсколько тысячъ человѣкъ въ томъ и много уніатовъ. Впереди шествія селяне несли крестъ и хоругвы, за ними ишли дѣвчата несшіи вѣнки, а за дѣвчатами ишли священники и селяне.
Процессія остановилась передъ кладбищемъ въ Ждыни, дѣвчата уложили вѣнки на помникъ и могилу, а священники начали одѣватись въ ризы, чтоб ысъ участіемъ процессіи при могилѣ мученика совершити заупокойную Литургію и Панихиду. Но, вотъ, непріятность. На кладбище прибѣгъ войтъ села Ждыни Стефанъ Спякъ и съ крикомъ: “кто вамъ позволилъ ввойти на цминтаръ!" началъ сдирати съ помника и могилы вѣнки и бросати ихъ за ограду кладбища та требовати, чтобы священники и селяне, опорожнили, кладбище. “Вы не маете права, кричалъ осатанѣлый Спякъ, отправляти Службу Вожу на нашемъ греко-котолицкомъ цминтарн! Вы шизматики!”
Понятно, что православныи священники и селяне уступили съ кладбища бо никто не хотѣлъ начинати на кладбищн бійку со Спякомъ.
Заступникъ войта Петро Млинарикъ, видячи чортовскій поступокъ Спяка, пошолъ къ селянкѣ Аннѣ Чухта и попросилъ ей, чтобы позволила православнымъ священникамъ отслужити Литургію и Панихиду на ей лукѣ, что находится рядомъ съ кладбищемъ. Она охотно согласилась и тогда священники и селяне собрались на лукѣ и тамъ была отслужена заупокойная Литургія и Панихида.
О томъ, что произошло при могилѣ о. Максима сейчасъ написалъ мнѣ одинъ изъ наочных свидѣтелей и я, въ знакъ благодарности, послал честной Аннѣ Чухта 10 долларовъ изъ грошей якіи остались у мене послѣ переноса праха о. Максима и постройки памятника на его могилѣ. По полученію подарка Анна Чухта написала мнѣ, что она радуется, что на ей лукѣ православныи священники служили Службу Божу и что то Богъ послалъ къ ней Петра Млинарика.
Слѣдуетъ упомнути, что другая благородная селянка и ей мужъ Юрко Дзямба изъ сосѣдняго села Лугъ, съ которого походитъ Стефанъ Спякъ, запросила до себе православныхъ священниковъ и якъ могла найлучше такъ ихъ угостила и благодарила за то, что прибыли съ православными селянами помолитись на могилѣ ей знакомого о. Максима Сандовича.
Стефанъ Спякъ, вмѣсто покаятись за свой подлый поступокъ, оскаржилъ членовъ громадской рады за то, что они, подъ проводомъ Петра Млинарика, впустили на цминтаръ православныхъ священниковъ и селянъ, которыи стоптали на кладбищи траву. Справа продолжалась долшій часъ и въ концѣ польскій судъ въ Горлицяхъ присудилъ оскарженныхъ на уплату 50 зл. кары.
Послѣ того, Спяка ненавидѣли не только ждыняне, но и селяне соѣднихъ селъ, а даже польскіи жандармы. Дошло до того, что староство отобрало отъ Спяка громадскую печать и передало ей его заступнику Петру Млинарику.
Петро Турко, изъ села Радоцина, якій пріѣхалъ до Америки въ 1938 г., оповѣдаетъ, что одного разу Стефанъ Спякъ везъ до тартака дерево. На дорогѣ колеса его воза застрягли въ болотѣ такъ, что кони не могли вытягнути съ болота возъ. Коло Спяка переѣзжали, тоже съ деревомъ до тартака, паробки изъ села Радоцины. Онъ просилъ паробковъ, чтобы помогли ему вытягнути возъ изъ болота, но паробки пригадали. Спяку его подлый поступокъ на кладбищи, посмѣялись надъ нимъ и поѣхали дальше, а Спякъ мусѣлъ выпрягчи кони и оставити возъ съ деревомъ въ болотѣ.
На другій годъ, коли въ Ждыни былъ войтом Петро Млинарикъ, православныи селяне и священники снова прибыли въ Ждыню и симъ разомъ отслужили заупокойную Литургію и Панихиду при могилѣ о. Максима.
Упомнути слѣдуетъ, что уніатскій попикъ въ Ждыни, Владиміръ Арданъ, постоянно подмовлялъ членовъ громадской рады, чтобы не пускали православныхъ на могилу о. Максима и нашлись темняки, которыи потаковали попику.
Съ причины ворожихъ отношеній нѣкоторыхъ членовъ громадской рады и нѣкоторыxъ ждынянъ, православный селяне сосѣднихъ селъ, чтобы оминути непріятности, подняли вопросъ, чтобы прахъ о. Максима перенести въ сосѣдное село Чорне и тамъ похоронити на высокомъ взгорью. Однако, до того не дошло. Но все-же православныи селяне на взгорью между селами Чорне и Ясюнка, званомъ “Чорнянскимъ вершкомъ” збудовали для богослуженій обширную часовню-каплицу въ которой священники, а то и епископъ, совершали и возможно, совершаютъ, заупокойныи Литургіи и Панихиды.
При каплицы поставленъ великій каменный столпъ въ видѣ четырегранного, къ верху суженного обелиска, высокого около 25 футовъ. На верхной части каменя столпа вырытый великій русскій вызолоченный трираменный крестъ, а ниже надпись, Тоже вырыта и вызолочена въ камни — Сей помникъ сооруженъ въ память мученика о. Максима Саидовича и талергофскихъ мучениковъ.
Послѣ того православное духовенство и селяне уже не собирались въ Ждыни при могилѣ мученика о. Максима, а собирались въ найблизшое къ смерти о. Максима воскресенье — на усѣкновеніе главы Св. Іоанна Крестителя при томъ другомъ памятникѣ на “Чорнянскомъ вершку” и тамъ священники, часто съ владыкою Симономъ, служили заупокойныи Литургіи и Панихиды за блаженный упокой мученика о. Максима и упокоившихся и замученныхъ въ Талергофѣ русскихъ страдальцевъ.
Въ часѣ богослуженій епископъ и священники выголошали трогательныи проповѣди въ которыхъ указывали на мученическую смерть о. Максима и аресты австро-мадьярскими жандармами, русскихъ патрютовъ въ началѣ войны. Кромѣ того, священники въ церкви въ Чорномъ, собирались во главѣ съ владыкою, на соборъ, а также въ приходскомъ домѣ открывали народныи вѣча.
Прійдетъ часъ, когда въ Ждыни минутся украинскіи попики и уніаты и на могилѣ мученика о. Максима, будутъ собиратися тысячи православныхъ русского вѣрующаго народа, як я тое предсказалъ отцу мученика, Тимофею Саидовичу и при его могилѣ будутъ возносити молитвы къ Богу та укрѣплятись вѣрою и духомъ мученика о. Максима.
В. П. Гладикъ
Примѣчаніе. — Очеркъ жизни первомученика Лемковской Руси о. Максима Сандовича будетъ обширнѣйше напечатанъ въ отдѣльной книжечкѣ. Будетъ тоже напечатанъ и очеркъ жизни и страданій о. Игнатія Гудимы, бывшого настоятеля православного прихода въ селѣ Залучья въ Восточной Галичинѣ.
В. П. Г—къ