«Люди видят, куда ведет не только ошибочная политика власть имущих, но и демагогическое разнуздание грубейших инстинктов широких народных масс, к какому печальному концу для государства приводит безоглядное осуществление социалистических лозунгов и теорий.
Крамарж К.П. «Русский кризис.» Прага-Париж. 1926. С.10.
В конце 1916 - начале 1917 года произошли очередные изменения в правительстве Империи. 27 декабря 1916 г.(9 января 1917 г.) премьер-министром был назначен председатель Комитета по оказанию помощи русским военнопленным кн. Н.Д. Голицын.[1] Это назначение состоялось внезапно для всех, включая самого князя.
Поначалу он попытался отказаться от предложенного поста, но вынужден был принять его, когда император сказал ему, что верноподданный не имеет права отказываться от такого предложения.[2] 6(19) января 1917 г. на имя главы правительства был дан Высочайший рескрипт, в котором были названы основные направления деятельности его кабинета. Император вновь заявил о своем непреклонном намерении довести войну до победного конца: «В полном единении с нашими верными союзниками, не допуская мысли о заключении мира ранее окончательной победы, Я твердо верую, что народ русский, самоотверженно несущий бремя войны, исполнит свой долг до конца, не останавливаясь ни перед какими жертвами.»[3]
Новый премьер должен был проявить заботу о снабжении продовольствием армии «и о возможном смягчении в тылу неизбежных при моровой борьбе народов продовольственных затруднений»; 2) улучшение железнодорожных и речных перевозок. Опорой правительства в деле устройства хозяйственной жизни страны были названы земства. Особое внимание новый премьер должен был уделить сотрудничеству с Государственной Думой и Государственным Советом. Рескрипт гласил: «Благожелательное, прямое и достойное отношение к законодательным установлениям Я ставлю в непременную обязанность призванных Мною к государственному служению лиц.»[4]
12(25) января 1917 г. император приказал образовать, в соответствии с приказом по армии и флоту от 15(28) декабря 1916 г., Особое Совещание по Польше под председательством главы правительства с участием министров - военного, внутренних дел, иностранных дел, финансов, исполняющего обязанности начальника штаба Ставки, председателей законодательных учреждений, государственного секретаря, а также статс-секретаря Горемякина и гофмейстера Сазонова.[5] Обаятельный в общении, Голицын, имевший репутацию доброго и безвольного человека, менее всего подходил к роли человека, способного решать подобного рода задачи. Сам он рассматривал свое назначение как временную меру и даже не торопился переезжать на полагавшуюся ему казенную квартиру.[6] Появившись в Думе, глава правительства даже не принял поздравления от своего старого друга – члена фракции октябристов. «У меня осталось впечатление, -вспоминал граф Э.П. Беннингсен, - что уже напряженное тогда в Петрограде положение меньше беспокоило его, чем то, что о нем будет сказано в этот день в Думе.»[7]
Серьезные и ожидаемые измения произошли и в Военном министерстве. 3(16) января 1917 г. Шуваев был заменен ген. М.А. Беляевым.[8] В лагере оппозиции не скрывали своего злорадства. Их идеалом по-прежнему оставаля предшественник Шуваева. «Выполнить чрезвычайные во время войны задания генералу Шуваеву не удалось. – Сообщало «Утро России». - Стать «министром снабжения» мог генерал Поливанов, преемнику его эта роль оказалась не по плечу.»[9] Естественно, что при этом особо подчеркивалось, что, хотя отношение Шуваева к общественным организациям не было враждебным, но оно было не столь теплым, как те могли ожидать.[10]
Преемник Шуваева был вызван с Румынского фронта, где он представлял русскую армию при короле Фердинанде. Что касается Беляева, то он, как и многие русские генштабисты того времени, был связан прежде всего со штабной службой, то есть был по преимуществу военным канцеляристом. Перед войной он был одним из помощников начальника Генерального Штаба, во время войны служил представителем руБыло бы страшным преступлением для России, если бы на русской катастрофе поучались бы все, кроме самих русских.»сской армии при Фердинанде Румынском, имел репутацию талантливого, исполнительного, трудолюбивого и аккуратного кабинетного работника[11], т.е. подходил под те качества, которые хотел бы видеть в своем министре император. Оппозиция также нашла необходимым отмтеить, что Беляев имеет «опыт чисто канцелярского характера», и является специалистом по выполнению заранее выработанных схем. Все это, казалось, свидетельствовало о полной несамостоятельности генерала, но… Определенные надежды возлагала на него и в либеральном лагере. Особое внимание было обращено на то, что Беляев служил помощником Военного министра при Поливанове, и оставил эту должность после ухода своего начальника.[12]
Отставка Шуваева сопровождалась знаками монаршьего внимания. В тот же день на имя генерала был дан Высочайший рескрипт, под которым к официальному «неизменно благосклонный» император собственной рукой добавил «и искренно благодарный». Он гласил: «Благодаря неусыпным трудам вашим первостепенной сложности вопрос снабжения и продвольствия армии находится в настоящее время на должной высоте. Считая для Себя приятным долгом выразить вам сердечную благодарность за плодотворные труды ваши, назначаю вас членом Государственного Совента, в коем ваша опытность и знания дадут вам возможность и впредь сотруджничать в делах государственных и на благо Престола и Родины.»[13] Тем не мене контекст этой отставки был достаточно очевиден и создавал неблагоприятное впечатление.
Оба назначения – и Голцына, и Беляева - общественное мнение связало с усилением влияния императрицы.[14] А.И. Верховский, также как и все либералы, связывавший всех своих противников с именем Распутина, описал его следующим образом: «Это был еще нестарый генерал лет сорока пяти. Между собой офицеры называли его «мертвой головой». И действительно, его череп, плотно обтянутый сухой кожей, редкие волосы, глубоко сидевшие в глазных впадинах глаза невольно напоминали череп мертвеца. Но в глазах Беляева светилась своеобразная жизнь, чувствовался умный и хищный зверь.»[15]
Это был сильный человек, с задатками хорошего организатора, который должен был стать эффективным преемником Шуваева. 7(20) января 1917 он представил императору свой первый доклад по министерству.[16] Также, как и его предшественник, Беляев имел опыт сотрудничества с общественными организациями и не намерен был отказываться от использования их возможностей. Более того, почти сразу же после вступления в должность он заявил, что считает совместную работу с Земгором и ЦВПК необходимой.[17] Однако это ему не помогло, Беляев попал под критику либералов сразу же после своего назначения. Министр попросту не успел добиться сколько-нибудь значительных результатов.
Планы дворцового переворота открыто обсуждались в столице, и некоторые из участников заговора, предполагаемого или реального обсуждали его перспективы даже с иностранными дипломатами.[18] Представитель британской военной разведки в Петрограде полк. Самуэль Хор 20 января 1917 года отправил в Лондон свой анализ сложившейся в России ситуации и возможных выходов из нее: «По моему мнению, возможны три варианта развития событий. Дума или армия могут провозгласить Временное правительство. Я сам не думаю, что это произойдет, хотя эти события гораздо ближе, чем можно себе представить (подч. мной - А.О.). Во-вторых, император может отступить, как он отступил в 1906 году, когда была установлена Дума. В-третьих, все может продолжать дрейф от плохого к худшему, что и происходит сейчас. Вторая и третья альтернатива кажутся мне наиболее возможными, и, из этих двух по-моему мнению наиболее вероятной является третья.»[19]
Английскому разведчику вторит русский офицер, тесно связанный с кружком Гучкова: «Город был полон слухов о заговорах, о готовящемся восстании. Шло брожение в гарнизоне Петрограда. Недавнее убийство Распутина явно говорило, что надвигаются серьезные события.»[20] Особенностью сложившейся ситуации Хор считал усиление влияния армии, к лидерам которой впервые за время войны обращаются с предложениями активизации своей позиции деятели общественного движения как частным образом, так и через различные организации. Этот анализ хорошо соотносится с оценкой политического положения в России в конце 1916 - начале 1917 годов, данной ген. Воейковым.
Он перечисляет пять центров «революционного брожения», которые я бы предпочел назвать центрами политической оппозиции: 1) Государственная Дума во главе с М.В. Родзянко; 2) Земский Союз во главе с кн. Г.Е. Львовым; 3) Городской Союз во главе с М.В. Челноковым; 4) Военно-Промышленный Комитет во главе с А.И. Гучковым(необходимо отметить, что в Англии эта фигура была хорошо известна - «Таймс» еще в 1915 году называл его «русским Ллойд-Джорджем» и сравнивал ВПК с Министерством боеприпасов): 5) Ставка во главе с М.В. Алексеевым.[21] Бывший начальник ГУГШ и доверенное лицо Алексеева ген. Палицын также был склонен возлагать часть вины на случившееся на Государственную Думу, Совет и Генеральный штаб, которые, на его взгляд, совершили массу непростительных ошибок.[22] Представляется, что лидер ВПК действовал довольно осознанно и последовательно.
Гучков имел все основания быть недовольным - правительство неизменно сокращало финансирование ВПК, не справлявшихся со взятыми заказами. Если с середины 1915 г. до 1 февраля 1916 г., т.е. за 8 месяцев механический отдел ВПК получил заказов на 129 млн. руб., то за 12 месяцев, с 1 февраля 1916 г. по 1 февраля 1917 г. сумма заказов этого отдела составила только 41 млн. руб. Чем хуже шли дела у комитетов, тем агрессивнее становились их требования смены политического курса и «ответственного министерства».[23] В первом номере печатного органа ЦВПК за 1917 год была опубликована статья «Итоги деятельности военно-промышленных комитетов за 1916 г.», в которой утверждалось, что работа идет очень успешно, и была бы гораздо более успешной, если бы ее не тормозила бюрократия. Автор отчета – К Клопотов ставил под вопрос устоявшуюся уже тогда цифру выполненных комитетами заказов – 2-3% от общего объема и утверждал, что она гораздо выше – от 50 до 100%. Вывод был очевиден – правительство мешает мобилизации русской промышленности.[24] Очередной виток борьбы Гучкова за ее интересы проиходил на фоне забастовочной активности в столице, основной причиной которых сам ЦВПК склонен был считать... слухи.[25] Минский губернатор кн. В.А. Друцкой-Соколинский, приехавший в столицу 4(17) декабря 1916 года на праздник училища правоведения был шокирован атмосферой и настроениями Петрограда. «Впервые я ощутил, - вспоминал он, - возможность катастрофы. Войной в Питере буквально никто не интересовался. Все были утомлены сверх меры. Все обмякли, и все на почве экономических затруднений и продовольственных лишений. Все роптали, все негодовали, и, главное, все сплетничали, и все злословили.»[26]
В ноябре 1916 года, когда после скандалов начала месяца был объявлен двухнедельный перерыв в заседаниях Думы, по фабрикам и заводам Петрограда распространялся проект резолюции с требованиями создания правительства «спасения страны», опирающегося на Думу. Родзянко посетили делегации Путиловского, Обуховского, Металлического и некоторых других заводов с приветствиями в адрес Думы.[27] 14(27) декабря 1916 года на заседание ЦВПК пришел представитель градоначальника, сопровождаемый приставом. Они намеревались присутствовать при работе общего собрания комитета, что вызвало бурные протесты. Через три дня А.И. Коновалов озвучил их с думской трибуны: «Я вас спрашиваю: какой же смысл имело по отношению к центральному комитету применения закона 10 сентября, дающее право Министру Внутренних Дел командировать своих агентов не только в общие собрания, но и в исполнительные органы, комитет и бюро(голос слева: обнаглели). Когда представитель власти явился в собрание 14 декабря, собрание не нашло возможным продолжать занятие при создавшихся условиях. Собрание справедливо усмотрело, что в данном случае командировка лица от Министра Внутренних Дел или градоначальника есть не более не менее как акт вызова, диктуемый недоверием к общественным организациям. Собрание выразило свой негодующий протест по поводу проявления властью новых форм насилия, глумления и издевательства над общественными организациями, все силы свои направляющими на святое дело помощи армии.»[28]
Коновалов действовал в стиле своих товарищей по борьбе - Львов и Челноков в июле 1916 г. протестовали против запрещения съездов Земского и Городского союзов, заявляя о том, что такие запреты прежде всего ставят под угрозу выполнение военных заказов. Тогда они просили о разрешении собраний союзов для обсуждения проблем, связанных с их работой. В сентябре 1916 г. газета Коновалова активно поддержала этот маневр.[29] Через несколько месяцев он начал осуществляться. В начале декабря 1916 года в Москве в особняке князя П.Д. Долгорукова должен был состояться съезд городских и земских деятелей. 4(17) декабря московские военные и полицейские власти предупредили его организаторов о запрете этого собрания. 8(21) декабря союзы вновь обратились за разрешением к командующему Московским Военным округом ген. И.И. Мрозовскому, и после очередного отказа, решили собраться явочным порядком.[30]
Львов и Челноков обещали, что съезды будут носить закрытый и деловой характер, но весьма вероятно, помимо их воли съезды вынесут резкие постановления. Отложить проведение съездов они, по собственному признанию, были бессильны - на созыве настаивали первичные организации. Трудно не согласиться со следующим утверждением современного исследователя: «Как можно быть «бессильными» и в то же время гарантировать деловой характер съездов? Лидеры союзов, видимо, не раскрывали карты перед градоначальником(Московским - А.О.).[31] Львов заготовил речь, может быть, впервые не разбирая слов и выражений. «Страна жаждет полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления. Куда же ведет нас наша путевая звезда, - писал он, - наш долг, долг истинных сынов родины? Когда историческая судьба призывает весь народ к государственной работе, а власть стала совершенно чуждой интересам народа, тогда ответственность за судьбу родины должен взять на себя сам народ. В такие роковые минуты нечего искать, на кого возложить ответственность, а надо принимать ее на самих себя... Оставьте дальнейшие попытки наладить совместную работу с настоящей властью! - они обречены на неуспех, они только отделяют нас от цели. Не предавайтесь иллюзиям! Отвернитесь от призраков! Власти нет, ибо в действительности правительство не имеет ее и не руководит страной. Безответственное не только перед страной и Думой, но и перед монархом, оно преступно стремится возложить на него, монарха, всю ответственность за управление, подвергая тем страну угрозе государственного переворота... Стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед страной и Думой правительством(подч. мной - А.О.).»[32]
Легко заметить, что подготавливаемое именно Львовым «резкое постановление» содержало как резкие угрозы в адрес правительства, так и программу государственного переустройства, весьма близкую настроениям либеральной оппозиции в первые дни Февральских событий 1917 г. Последнее не удивительно, так как именно в это время, по свидетельству П.Н. Милюкова, данному 4(17) августа 1917 г., «...представители земского и городского союзов, военно-промышленного комитета и члены блока(прогрессивного - А.О.) вступили друг с другом в сношения, на предмет решения вопроса, что делать, если произойдет какое-нибудь крушение, какой-нибудь переворот, как устроить, чтобы страна немедленно получила власть, которую ей нужно. В это время, в этих предварительных переговорах и было намечено правительство, которое явилось в результате переворота 27 февраля. Назначен был, как председатель совета министров, кн. Львов, затем частью намечались и другие участники кабинета. Тогда же... было намечено регентство Михаила Александровича при наследии Алексея. Мы не имели представления о том, как, в каких формах произойдет возможная перемена, но на всякий случай мы намечали такую возможность.»[33] Был создан и организационный центр подготовки переворота. Первоначально в его состав вошли Гучков, Терещенко и Некрасов, позже к ним присоединились Коновалов и Керенский. Эта пятерка установила контакты с социалистическими организациями и попыталась выйти на военных.[34] Реальные действия либеральной оппозиции свидетельствуют о том, что формы будущего переворота обсуждались, но, конечно, не предвиделись его последствия.
Съезды были запрещены, но инициативная группа из 59 земских представителей от 22 губерний собрались для подготовки резолюции на основе все той же речи Львова. Когда к собравшимся все же делегатам явилась полиция - они были вынуждены разойтись.[35] Тем не менее земцы успели принять ряд резолюций резко антиправительственного характера, объявлявших Отечество в опасности. Их тексты призывали к действию: «Опираясь на организующийся народ, Государственная Дума должна непосредственно и мужественно довести начатое великое дело борьбы с нынешним политическим режимом до конца. Ни компромиссов, ни уступок… Пусть знает вся армия, что вся страна готова сплотиться для того, чтобы вывести Россию из переживаемого ею гибельного кризиса.»[36] Глава Земского союза провожал расходившихся криками «Верьте, мы победим!» Эти возгласы сопровождались аплодисментами «Протокол составлен. - Вспоминал сотрудник Львова. - Присутствующие медленно покидают зал.»[37] 14(27) декабря съезд областных представителей ВПК присоединился к этим резолюциям и призвал общественные организации подняться на борьбу за «ответственное министерство». Собравшиеся обратились и к армии: «В единении усилий страны и армии лежит залог и победы над общим врагом, и скорейшего водворения в России, требуемого всем народом, изменного политического строя.»[38] Рабочая делегация съезда пошла дальше и потребовала использовать создавшееся положение для «ускорения ликвидации войны в интересах международного пролетариата», создание Временного правительства, которое смогло бы обеспечить справделивый мир без аннексий и контрибуций.[39]
Представители ВПК также отказались работать в присутствии полиции. Коновалов не мог пройти мимо этих событий. Земгор и ЦВПК получили общего защитника, который заявил в Думе: «Власть бравирует своим недоброжелательством к Думе, к народу и к общественным организациям. Неустанно ведя с ними борьбу, власть прибегает к таким приемам самоуправства, к таким насилиям, которые должны быть безусловно заклеймлены. Разве, господа, в Москве не произошел на днях новый акт трагедии русской жизни? Власть, опираясь на голую силу, не стыдясь обнаружить перед всей страной все убожество своего морального авторитета, чуть не со штыками разгоняет городских и земских деятелей, съехавшихся со всей России, готовых своим трудом, своей бескорыстной работой, в патриотическом рвении исполнить свой долг граждан и патриотов перед армией и всей страной. Этот акт глумления над общественными силами России в момент величайшей борьбы дает нам новое свидетельство о полной отчужденности власти от народа, о полной к нему враждебности и ставит перед нами во весь рост грандиозную проблему власти.»[40]
С думской трибуны Коновалов от имени съезда областных ВПК призвал довести до конца борьбу за ответственное министерство. На мой взгляд, этот призыв был гораздо более серьезен: «В грозный час переживаемых испытаний должно быть покончено с политической системой, грозящей создать неисчислимые бедствия для страны. Безответственная власть дезорганизует, ослабляет, обессиливает страну. Долг государственной Думы неуклонно, настойчиво вести борьбу с действующим режимом. Пусть будет вестись эта борьба до конца, пусть ведется она неустанно и пусть не будет никаких иллюзий, никаких уступок, никаких компромиссов на этом пути. Задача страны облегчить Государственной Думе эту ее борьбу. В стране нет колебаний, пусть не будет недомолвок в Думе и чем шире будет вестись Думой эта борьба, тем больше страна поддержит Государственную Думу.»[41] Один из думцев вспоминал: «…надо отметить удивительную безвольность власти в самые последние, перед революцией дни, а также непонимание того, что создавшееся положение требует принятия каких-то новых не шаблонных мер.»[42] Строго говоря, оппозиция также действовала шаблонно.
Среди приехавших для встречи в Москве был и председатель Кавказского отдела Земгора, городской голова Тифлиса А.И. Хатисов. Председатель съезда князь Г.Е. Львов пригласил к себе на частную встречу нескольких видных деятелей Земгора на совещание. Там он заявил, что выход из кризиса возможен только с помощью дворцового переворота. Для подтверждения своей позиции князь показал письменное заключение с подписями многих видных земцев. Выступление Львова нашло понимание у Хатисова и он согласился известить о позиции Земгора Николая Николаевича-мл. и сообщить о его реакции в Петроград. При согласии должна была быть отправлена телеграмма «госпиталь открывается», в противном случае – «госпиталь не будет открыт». Вернувшись в Тифлис, Хатисов явился к Великому Князю с новогодними поздравлениями на 1917 год и испросил личной аудиенции. В ходе последовавшей приватной беседы, исполняя поручение Г.Е. Львова, Хатисов сообщил Николаю Николаевичу, что многие политики считают дальнейшее пребывание императора у власти нежелательным и видят выход в переходе трона к Великому Князю. Предполагалось организовать отречение Николая II за себя и наследника. Николай Николаевич взял на размышление несколько дней. 3(15) января 1917 г. он вновь принял Хатисова, на этот раз в присутствии Янушкевича, и отказался поддержать переворот, сославшись на то, что не верит ни в поддержку армии, т.к. смену царя не поймут, как он выразился, «солдат» и «мужик». В Петроград ушла телеграмма о невозможности «открыть госпиталь», и там перешли к плану установления регентства во главе с Великим Князем Михаилом Александровичем. О переговорах, состоявшихся в Тифлисе, Николай Николаевич императору не сообщил.[43]
«В Петербурге напряженные настроения не успокаивались. - Вспоминал один из видных кадетов. - В Военно-Промышленном Комитете говорили о рабочем брожении. Правительство подливало масла в огонь арестами.»[44] Что же происходило на самом деле? Участники съездов общественных организаций и представители либеральной думской оппозиции активно распространяли по стране листовки с принятыми в Петрограде декларациями.[45] В Петрограде распространялись слухи, что Протопопов готовит городскую полицию к провокации в день открытия сессии Думы и даже вооружает городовых пулеметами. Численность этого грозного оружия, якобы поступившего в столицу, постоянно росла в рассказах «пятьсот, шестьсот, тысяча».[46]
На самом деле удар готовился на другом направлении. Протопопов смотрел на рабочие группы при ВПК как на связующее звено между революционно настроенной частью рабочих и оппозицией, то есть Прогрессивным блоком с конституционными демократами во главе. Эту связь он хотел разрушить, тем более, что имел исчерпывающую информацию о том, какой вклад в организацию забастовочного движения внесли эти организации. Теперь Министр Внутренних дел хотел арестами предупредить новые забастовки и политические шествия к Думе.[47]
Чем дальше, тем больше он становился фигурой, вызывающей всеобщее раздражение либерального лагеря. Поскольку общественное мнение было соотвествующим образом организовано, то эти чувства постепенно начали воплощаться в действия. 30 декабря 1916 г.(12 января 1917 г.) Протопов был исключен из членов «Союза 17 октября».[48] Через два дня, 2(15) января 1917 г., при встрече на новогоднем приеме в Царском Селе Родзянко устроил Протопопову сцену. Увидев своего бывшего заместителя, глава Думы отказал ему в рукопожатии и сделал так, чтобы об этом услышали все находившиеся рядом. Немедленно поползли слухи о дуэли. [49] Вскоре выяснилось, что она не состоится. Разумеется, виной были некие высшие инстанции, заявившее о ее нежелательности – храбрость Родзянко не могла быть поставлена под сомнение.[50] Безусловно, эта история не украшала Протопопова, как и новости о том, что его постоянно хвалит германская печать, которая в то же самое время ругает Сазонова.[51]
Причиной этих атак был, как представляется, тот факт, что министр не сидел, сложа руки. В результате совещания Протопопова с начальником Петроградского гарнизона генерал-лейтенантом С.С. Хабаловым было принято решение обратиться с главе ЦВПК с официальным письмом о деятельности Рабочей Группы с предоставлением трехдневного срока на ответ.[52] 3(16) января 1917 г. Хабалов действительно обратился к Гучкову с официальным письмом. «По дошедшим до меня сведениям, - сообщал генерал главе ЦВПК – рабочая группа центрального военно-промышленного комитета устраивала за истекшие месяцы собрания, на которых участвовали не только члены этой группы, но и представители больничных касс и рабочих кооперативов и иные совершенно непричастные к военно-промышленному комитету лица, причем на означенных собраниях обсуждался ряд требований революционно-политического характера, как, например, о немедленном заключении мира, о ниспровержении настоящего правительства и об осуществлении программных требований социал-демократической партии.»[53]
Ссылаясь на закон 1(14) сентября 1916 г. о контроле над деятельностью общественных организаций, Хабалов требовал впредь уведомлять о времени и месте заседаний Рабочей Группы, для того, чтобы на них мог присутствовать представитель власти.[54] Ответа в определенный срок не последовало.[55] Через печать Гучков заявил о том, что получил письмо Хабалова только 6(19) января, в то время как уже в 20.00 5(18) января в помещение ЦВПК прибыл представитель петроградского градоначальника. Застать кого-то не удалось, хотя здание предварительно было оцеплено полицией. Помещение, где проходили заседания Рабочей группы, оказалось пустым.[56] Это было довольно странным совпадением, отнюдь не свидетельстовавшим в пользу искренности слов главы ЦВПК.
Между тем, претензии Хабалова были, мягко говоря, небеспочвенными. Собрания Рабочей Группы на самом деле уже превратились в публичные, некое подобие будущего Петросовета, в котором члены группы были представлены в меньшинстве.[57] Власти имели надежный источник. «Рабочая Группа Центрального Военно-Промышленного Комитета, - отмечал на допросе 26 июня 1917 г. начальник Петроградского Охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев, - освещалась охранным отделением главным образом другим сотрудником, именно Лущуком, состоявшим в секретариате группы. Сведения Лущука были более ценны, чем сведения Абросимова, потому что через его руки проходили в секретариате все сведения о деятельности группы, и, таким образом, Лущук давал охранному отделению документальные доказательства Ликвидация группы, состоявшаяся в конце января текущего года, была предпринята на основании сведений, полученных от Лущука, а не от Абросимова. Поводом для нее послужило воззвание рабочей группы к рабочим Петрограда, отпечатанное, кажется, на мимеографе, с призывом к выступлению 14 февраля с целью ниспровержения существующего государственного строя. Рабочая группа предполагала предложить Государственной думе, низвергнув правительство, опереться в дальнейшем в своей деятельности на рабочих. Экземпляр такого воззвания и сведения о предполагаемом выступлении рабочих были получены охранным отделением от Лущука.»[58]
Сам Хабалов позже утверждал, что по имевшейся у него информации на собраниях рабочей группы предлогом был продовольственный вопрос, а на самом деле - «вопрос об организации беспорядков».[59] Требования начальника гарнизона к ЦВПК не были жесткими, а его терпение – удивительным. На мой взгляд, оно свидетельствовало лишь о том, что 59-летний генерал плохо подходил к занимаемой должности. Армии он был почти неизвестен, общественности - тоже, к роли, уготованной ему историей, подготовлен слабо.[60] Последний градоначальник Петрограда ген.-м. Балк дал ему исключительно верную характеристику: доступный, работящий, спокойный, не лишенный административного опыта, но «тиходум», и «без всякой способности импонировать на своих подчиненных и, главное, распоряжаться войсками».[61]
Гораздо лучше к этой должности подходил предшественник Хабалова - инженер-генерал князь Н.Е. Туманов. 15(28) июня 1916 года он был замещен на посту Главного начальника Петроградского Военного округа Хабаловым и переведен на должность начальника снабжения армий Западного фронта.[62] Туманов был решительным и жестким человеком, хорошо знакомым с обстановкой в столице. Его симпатии и антипатии были ясны и понятны. Когда в в конце 1916 г. приехавший в штаб Западного фронта Родзянко попытался устыдить генерала репрессиями против рабочих на Путиловском заводе, Туманов публично заявил в ответ, что жалеет лишь об одном - что не успел повесить некоторых членов Государственной Думы и самого Родзянко.[63] Уход такого генерала был серьезной потерей для правительства. Хабалов слабо соотвествовал требованиям текущего момента. В 1886 году он окончил Академию Генерального штаба, до 1900 года служил в различных штабах в Петербурге, потом в военно-учебных заведениях. С января 1914 по июнь 1916 года Хабалов был военным губернатором Уральской области и наказным атаманом Уральского казачьего войска.[64] Свое назначение он принял без какой-либо радости, а на постоянное вмешательство Рузского в командование смотрел как на наказание.[65]
О настоящих настроениях, которые царили среди руководителей некоторых общественных организаций и членов Государственной Думы, можно судить по следующей записи в дневнике Великого Князя Николая Михайловича, оставленной 4(17) января после беседы с В.В. Шульгиным и М.И. Терещенко: «Какое облегчение дышать в другой атмосфере! Здесь другие люди, тоже возбужденные, но не эстеты, не дегенераты, а люди. Шульгин – вот он бы пригодился, но, конечно, не для убийства, а для переворота! Другой тоже цельный тип, Терещенко, молодой, богатейший, но глубокий патриот, верит в будущее, верит твердо, уверен, что через месяц все лопнет, что я вернусь из ссылки раньше времени(31 декабря 1916(13 января 1917 г.) он был отправлен в ссылку в свое имение под Киевом - Грушевка). Дай то Бог! Его устами да мед пить. Но какая злоба у этих двух людей к режиму, к ней, к нему, и они это вовсе не скрывают, и оба в один голос говорят о возможности цареубийства!»[66]
7(10) января 1917 г. была арестована Рабочая Группа Московского ВПК. Формально она собралась для обсуждения вопроса о фабрично-заводских старостах. В момент начала заседания появилась полиция и, не смотря на возражения руководства комитета, арестовала 8 членов группы и 2 присутствовавших на заседании выборщиков.[67] Вслед за этим немедленно последовали протесты и требования освободить арестованных со стороны руководителей комитета.[68] Члены Рабочей Группы Одесского ВПК в знак протеста отказались продолжать свою работу. Через два дня арестованные были освобождены.[69] Весьма интересным совпадением было то, что именно в день ареста московской Рабочей Группы Челноков счел необходимым обратиться к правительству с открытой телеграммой, в которой заявил о том, что в город поступает недостаточное количество хлеба, запасы муки в Москве, по кго словам оставалось на 5 дней, после чего «Москву ожидает настоящий голод». Городской голова просил принять меры.[70]
Не удивительно, что подобные заявления вызвали у населения панику и повышенный спрос на продовольствие. На улицах появились очереди в булочные. 11(24) января московский градоначальник ген.-м. В.Н. Шебеко обратился к москвичам с разъяснением ситуации. «Ложная тревога ни на чем не основана,» - заверял он. Как оказалось, запасы пшеничной(792 тыс. пудов) и ржаной(478 тыс. пудов) муки в Москве позволяли обеспечить снабжение ее хлебом в течение 3 недель, даже если не будет никакого подвоза. Шебеко призывал жителей города успокоиться.[71]
Генерал не ограничился словами. Им были приняты и другие меры, лично инспектируя хлебную торговлю. Хозяева булочных, которые прекращали торговлю при наличии муки, или вывешивали ложные объявления об ее отсутствии подвергались штрафам от 500 до 1 000 рублей.[72] В начале февраля в связи с метелями и морозами, усложнившими обстановку на железной дороге, положение со снабжением Москвы мукой вновь ухудшилось. При наличии около 2100 вагонов с мукой, рассредоточенных по разным станциям к востоку от среднего Поволжья, в первопрестольную столицу удавалось ежедневно перебрасывать по 17 вагонов из необходимого минимума в 35 вагонов в день. Недостаток покрывался из запасов интендантства и продовольственного отдела.[73] Впрочем, к концу месяца обстановка разрядилась – город стал ежедневно получать от 100 до 90 вагонов муки(преимущественно пшеничной), что позволило резко улучшить его снабжение хлебом.[74] В немалой степени снятию ажиотажа способствовало введение в Москве 20 февраля(5 марта) 1917 г. карточной системы распределения хлеба(по карточкам он распределялся по твердым ценам).[75]
В целом можно отметить, что, не смотря на сложное положение, обстановка в Москве все же несколько разрядилась. В Петрограде с начала года она оставалась неизменно напряженной. 11(24) января 1917 г. К.А. Гвоздев на заседании Бюро ЦВПК заявил о том, что в условиях, предлагаемых властями, Рабочая Группа работать не может.[76] На следующий день под председательством Гучкова состоялось «многолюдное» заседание ЦВПК, где в ходе обсуждения требования Хабалова подверглись жесткой критике, и было принято решение ответить на них протестом.[77] При этом в газетах было заявлено о том, что 12(25) января ЦВПК принял требование петроградской полиции об уведомлении ее относительно времени, места и программы заседаний Рабочей Группы.[78]
13(26) января Гучков ответил, наконец, на письмо Хабалова. Ответ был почти откровенно издевательским. Председатель ЦВПК заявлял, что он лично крайне отрицательно относится к закону 1(14) сентября 1916 г., а так как указанный закон не возлагает на общественные организации обязательства сообщать о своих собраниях администрацию, то ЦВПК не будет извещать о времени, месте и программе заседаний Рабочей Группы. Боле того, Гучков счел возможным прибегнуть к откровенной демагогии, обвиняя правительство в предвзятом отношении к общественным организациям. По его мнению, такое отношение, «диктуемое соображениями, чуждыми самым насущным в данное время интересам Родины, может принестп стране непоправимый вред.»[79]
Вечером 17(30) января в здание Комитета явился пристав Литейной части с 2 чиновниками. Они удостоверились в том, что в помещении Рабочей Группы нет собрания и удалились.[80] На следующий день сюда вновь прибыли представители администрации. Они должны были присутствовать на заседании Рабочей Группы, однако ее секретарь заявил, что собрания нет и оно не планировалось. Вновь повторилась та же история – убедившись, что в помещении Рабочей Группы никого нет, чиновники удалились.[81]
19 января(1 февраля) Хабалов вновь отправил Гучкову письмо, пытаясь доказать необходимость выполнения закона. Генерал призывал Председателя ЦВПК войти в суть дела, так как Рабочая Группа обсуждает вопросы в резко революционной тональности, и начальник гарнизона просто обязан принять меры. Поэтому генерал предупреждал: или ЦВПК будет давать требуемую информацию, или военные власти не допустят более собраний Рабочей Группы.[82] Ответа не последовало. На следующий день во время заседания Рабочей Группы в ее помещение вновь посетили частный пристав и чиновник для особых поручений при градоначальнике. Явившемуся Товарищу Председателя ЦВПК М.И. Терещенко был задан вопрос о том, на каком основании Группа ведет работу, не известив об этом предварительно власти. Терещенко прибегнул к отговорке. Он заявил, что Рабочая Группа подобных указаний от Бюро ЦВПК не получала, и попросил К.А. Гвоздева закрыть собрание во избежание недоразумений. Представители власти составили протокол.[83] Эта история немедленно была отражена в прессе[84], а 21 января(3 февраля) работа Рабочей Группы возобновилась в обычном режиме.[85]
Именно в это время газеты либерального направления единодушно выступают с публикациями письма гр. Д.А. Олсуфьева и разъяснительного письма Протопопова в адрес предводителей губернского дворянства, собранных в Москве в августе 1916 г.[86] Исчерпанная и почти забытая история превращается в обвинение в адрес министра внутренних дел. Лучшим направлением для дискредитации власти, естественно, были опробованные на практике слухи о предательстве, лучшим поводом для этих слухов – встреча Протопопова с Варбургом в Стокгольме.
Принципиально важным вопросом было, по мнению Олсуфьева то, что Варбург не являлся официальным представителем враждебного государства: «Вообще ни о каких германских дипломатах и помина не было, и беседа имела совершенно частный характер. Я настаиваю на этих обстоятельствах потому, что, как мне думается, все то преувеличенное внимание, которое вызвала в наших официальных кругах и обществе встреча А.Д. Поротопопова с Варбургом объясняется несколько ее внешней официальной стороной. Всех интересовал вопрос, кто таков был сам Варбург, по чьему полномочию он выступал и при каких условиях происходил разговор. Действительно, беседа гамбургского банкира за чайным столом в небольшом кружке русских людей с формальной стороны не имеет больше значения, чем какая-нибудь случайная встреча с немцем в вагоне или беседа с военнопленным.»[87]
Полное отсутствие каких-либо доказательств предательства, естественно, ни о чем не свидетельствовало. Более того, сделанные Олсуфьевым разъяснения, фактически подтверждавшие правоту слов Протопопова, но отрицавшие причастность к организации встрече русского посланника в Швеции(который был информирован о ее подготовке[88]), были перетолкованы самым чудесным образом. 20 января(2 февраля) Милюков так откомментировал их: «Для меня разоблачения гр. Д.А. Олсуфьева не были новостью, т.к. я сам имел случай указывать на «неточное» изложение А.Д. Протопопова и в частности на странность его ссылки, что будто бы наш посланник в Стокгольме г. Неклюдов просил его побеседовать с Варбургом, но, я должен признаться, я не ожидал, что на долю фантазии А.Д. Протопопова приходится так много, как это видно из письма Д.А. Олсуфьева.»[89]
[1] Речь. 28 дек. 1916 г.(10 янв. 1917 г.). №356(3739). С.3.
[2] Беннингсен Э.[П.] Первые дни революции 1917 года.// Возрождение. Париж. 1954. №34. С.116.
[3] Правительственный вестник. 8(21) янв. 1917 г. №6. С.1.; Русский инвалид. 8 янв. 1917 г. №7. С.1.
[4] Там же.
[5] Русский инвалид. 24 янв. 1917 г. №23. С.1.
[6] Григорович И.К. Воспоминания бывшего морского министра. СПб.1999. С.193.
[7] Беннингсен Э.[П.] Ук.соч.// Возрождение. Париж. 1954. №34. С.117.
[8] Правительственный вестник. 5(18) янв. 1917 г. №4. С.1.; Русский инвалид. 6 янв. 1917 г. №6. С.1.
[9] Утро России. 5 янв. 1917 г. №5. С.2.
[10] Там же.
[11] Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М.1996. Т.2. С.59.; см. также: Gourko B. Op.сit. P.227.
[12] Утро России. 6 янв. 1917 г. №6. С.2.
[13] Правительственный вестник. 5(18) янв. 1917 г. №4. С.1.; Русский инвалид. 5 янв. 1917 г. №5. С.1.
[14] Gourko B. Memories and impressions of war and revolution in Russia 1914-1917. Lnd. 1918. PP.227, 229.
[15] Верховский А.И. На трудном перевале. М.1959. С.131.
[16] Дневники Николая II. М.1991. С.618.
[17] Известия Центрального Военно-Промышленного комитета. 14 янв. 1917 г. №191. С.3.
[18] Buchanan G. My mission to Russia and other diplomatic memories. Lnd. 1923. Vol.2. P.41.
[19] Hoare S. The Fourth Seal. The End of the Russian Chapter. Lnd. no date. P.126.
[20] Верховский А.И. На трудном перевале. С.143.
[21] Воейков В.Н. С Царем и без Царя (Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II). Гельсингфорс. 1936. С.175.; The Times History of the War. Part 63. Vol. 5. Nov. 2, 1915. P.416.
[22] Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Fedor Fedorovich Palitsyn. Zapiski generala Palitsyna, 1914-1921. L.143.
[23] Маевский И.В. Экономика русской промышленности в условиях Первой Мировой войны. М.1957. СС.90-91.
[24] Известия Центрального Военно-Промышленного комитета. 1 янв. 1917 г. №186. С.2.
[25] Архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи(далее АВИМАИВиВС). Ф.13. Оп.87/1. Д.137. Л. 47.об.
[26] Друцкой-Соколинский В.А. На службе Отечеству. Записки русского губернатора(1914-1918 гг.). Орел. 1994. С.244.
[27] Черменский Е.Д. IV Государственная Дума и свержение царизма в России. М.1976. С.222.
[28] Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. 1916 г. 1 ноября 1916 г. - 14 февраля 1917 г. Сессия пятая. Пгр. 1917. С.1196.
[29] Русские Ведомости. 6 сент. 1916 г. №214. С.2.
[30] Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы Первой Мировой войны(1914-1917). Л.1967. С.258.
[31] Шевырин В.М. Земский и Городской союзы(1914-1917). Аналитический обзор. М.2000. СС.49-50.
[32] Полнер Т.И. Жизненный путь князя Георгия Евгеньевича Львова. Личность, взгляды, условия деятельности. М.2001. СС. 309-310.
[33] Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Под ред. П.Е. Щеголева. М.-Л. 1926. Т.6. С.350.
[34] Гайда Ф.А. Либеральная оппозиция на путях к власти(1914 - весна 1917 г.). М.2003. С.253.
[35] Полнер Т.И. Ук.соч. С.312.
[36] Спиридович А.И. Великая Война и Февральская Революция 1914-1917. Нью-Йорк. 1960. Кн.2. С.188.
[37] Полнер Т.И. Ук.соч. С.312.
[38] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1960. Кн.2. С.188.
[39] Там же.
[40] Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. 1916 г. 1 ноября 1916 г. - 14 февраля 1917 г. Сессия пятая. Пгр. 1917. С.1198.
[41] Там же. С.1199.
[42] Беннингсен Э.[П.] Ук.соч.// Возрождение. Париж. 1954. №34. С.116.
[43] Воейков В.Н. Ук. соч. С.283.; Данилов Ю.Н. Великий Князь Николай Николаевич. Париж. 1930. СС.316-318. Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1960. Кн.2. С.189.; Там же. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. СС.14-17.
[44] Родичев Ф.И. Воспоминания и очерки о русском либерализме. Newtonville. 1983. С.96.
[45] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1960. Кн.2. С.189.
[46] Гайда Ф.А. Ук.соч. СС.258-259.
[47] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л.1925. Т.4. С.87.
[48] Утро России. 4 янв. 1917 г. №4. С.4.
[49] Утро России. 3 янв. 1917 г. №3. С.5.
[50] Утро России. 4 янв. 1917 г. №4. С.4.
[51] Утро России. 16 янв. 1917 г. №16. С.1.; 17 янв. 1917 г. №17. С.4.
[52] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л.1925. Т.4. С.88.
[53] Русские Ведомости. 4 февр. 1917 г. №28. С.2.
[54] АВИМАИВиВС. Ф.13. Оп.87/1. Д.137. Л.63.
[55] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л.1925. Т.4. С.88.
[56] Утро России. 6 янв. 1917 г. №6. С.6.
[57] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л. 1924. Т.1. С.194.
[58] Глобачев К.И. Ук. соч.// Вопросы истории(далее ВИ). 2002. № 7. С.109.
[59] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л. 1924. Т.1. С.188.
[60] Мартынов Е.И. Царская армия в Февральском перевороте. Л. 1927. С.60.
[61] Балк А.П. Последние пять дней царского Петрограда(23-28 февраля 1917 г.). Дневник последнего Петроградского градоначальника.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.38.
[62] Правительственный вестник. 16(29) июня 1916 г. №129. С.1.; Русский инвалид. 16 июня 1916 г. №159. С.1.
[63] Друцкой-Соколинский В.А. Ук.соч. С.105.
[64] Русский инвалид. 16 июня 1916 г. №159. С.1.
[65] Дунин-Раевский П.М. Из записок и воспоминаний о первых днях революции в 1917 году.// Военно-исторический вестник(далее ВИВ.). Париж. 1967. №29. С.7.
[66] Записки Н.М. Романова.// КА. М.-Л. 1931. Т.6(49). С.103.
[67] Утро России. 8 янв. 1917 г. №8. С.6.
[68] Известия Центрального Военно-Промышленного комитета. 17 янв. 1917 г. №192. С.3.
[69] Утро России. 18 янв. №18. С.4.
[70] Утро России. 8 янв. 1917 г. №8. С.6.
[71] Русские Ведомости. 11 янв. 1917 г. №8. С.6.; Утро России. 11 янв. 1917 г. №11. С.6.
[72] Утро России. 17 янв. 1917 г. №17. С.6.
[73] Русские Ведомости. 9 февр. 1917 г. №32. С.4.
[74] Русские Ведомости. 21 февр. 1917 г. №42. С.3.
[75] Русские Ведомости. 22 февр. 1917 г. №43. С.5.
[76] АВИМАИВиВС. Ф.13. Оп.87/1. Д.137. Л. 63.об.
[77] Известия Центрального Военно-Промышленного комитета. 17 янв. 1917 г. №192. С.2.
[78] Новое Время. 20 янв.(2 февр.) 1917 г. №14683. С.4.
[79] Русские Ведомости. 4 февр. 1917 г. №28. С.2.
[80] АВИМАИВиВС. Ф.13. Оп.87/1. Д.137. ЛЛ. 63.об.
[81] Русские Ведомости. 19 янв. 1917 г. №15. С.3.
[82] Русские Ведомости. 4 февр. 1917 г. №28. С.2.
[83] АВИМАИВиВС. Ф.13. Оп.87/1. Д.137. ЛЛ. 63.об.-64.об.
[84] Русские Ведомости. 21 янв. 1917 г. №17. С.3.
[85] АВИМАИВиВС. Ф.13. Оп.87/1. Д.137. Л. 64.об.
[86] Русские Ведомости. 19 янв. 1917 г. №15. СС.2-3.; Утро России. 19 янв. 1917 г. №19. С.4.; Новое Время. 20 янв.(2 февр.) 1917 г. №14683. С.3.
[87] Русские Ведомости. 19 янв. 1917 г. №15. С.2.
[88] Эрцбергер М. Ук. соч. С.202.; Necludoff A. [V.] Op.cit. P.426.
[89] Русские Ведомости. 20 янв. 1917 г. №16. С.2.
| Часть I | Часть II | Часть III |Часть IV |Часть V |