| Часть I | Часть II | Часть III |Часть IV | Часть V |
Император покинул столицу в среду, 22 февраля(7 марта) в 14.00. и на следующий день прибыл в Ставку. Императорский поезд, как всегда, состоявший из шести вагонов, следовал обычным путем через Лихославль, Вязьму, Смоленск, Оршу в Могилев. Ничего тревожного по дороге не наблюдалось. На вокзале Верховного Главнокомандующего встречал Алексеев и чины штаба.[1] «Был солнечный и холодный день, - писал Николай II, - и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе.
Он выглядит действительно очень хорошо, и на лице выражение спокойствия, какого я давно не видал. Мы с ним хорошо поговорили с полчаса."[2] Пробыв в Царском Селе почти два месяца, Николай II вернулся в Ставку 23 февраля 1917 года, в четверг. Его возвращение не вызвало, по словам Шавельского, особой радости у чинов Ставки, и особенно у старших. Нередки были разговоры: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, пока его тут не было...»[3] Это говорилось за несколько дней до начала волнений в столице. Морально Ставка была уже к ней готова. «Внутренне-политическая напряженность, охватившая широкие общественные круги страны незадолго до революции, не могла, конечно, не повлиять в той или иной мере на психологию офицерства Ставки, которое по своему положению было более в курсе всего происходившего. - Вспоминал один из офицеров. - Не скажу, чтобы часто, но все-таки были разговоры и суждения на политические темы, являвшиеся, отзвуком тогдашних общественно-политических настроений. Из Петрограда доходили слухи о могущих быть «крупных переменах наверху» и даже о «дворцовом перевороте» и т.п. Однако, о возможности революционного взрыва во время войны не допускалось и речи.»[4]
Преемник генерала Ронжина(он был переведен в распоряжение Военного министра 15(28) янв. 1917 г.[5]) на посту начальника Военных сообщений театра военных действий ген. М.Н. Тихменев отмечал: «По своей должности я непосредственно осязал оба эти явления, будучи с одной стороны, ответственным за железнодорожные перевозки на театре военных действий, а с другой - зная несоответствие количества перевозимых продовольственных грузов потребностям армии. Причины обоих явлений были очень понятны. Наша слабая железнодорожная сеть(значительно, впрочем, усиленная на театре войны заботами Ставки Верховного Главнокомандующего) не могла справиться с большими дополнительными перевозками, вызванными потребностями войны и работала с перегрузкой. По общему закону, каждое механическое устройство может дать только ту работу, на которую рассчитано. Всякое насилие над ним ведет только к его изнашиванию и отказу. Этот простой закон, в применении его к железным дорогам, никак не усваивался ни высшими военными начальниками, ни правительственными учреждениями, ни так называвшейся «общественностью». Железные дороги казались каким-то таинственным и неисчерпаемым источником, который должен был давать все, что от него требовали и сколько бы не требовали... Приходилось вести постоянную борьбу с требованиями на экстренные поезда разных имущих власть лиц; с требованиями пропуска разных благотворительных учреждений в поездах не только мало полезных для армии(но тешивших самолюбие тех лиц, которые их устраивали, или способствовавших карьерным целям этих лиц), но и прямо вредных, ибо они отнимали часть пропускной способности железных дорог, необходимой для удовлетворения более насущной пользы армии и населения.»[6]
В конце 1916 - начале 1917 года стали ощущаться первые признаки расстройства железнодорожного транспорта и кризис в снабжении продовольствием города и армии. На некоторых направлениях морозы и перегруженность коммуникаций приводили к резкому сокращению снабжения продовольствием. «Насколько плохо было с железными дорогами на румынском фронте, - вспоминал один из железнодорожников, - видно из того факта, что там пришлось приостановить обращение санитарных поездов и отправлять раненых в товарных вагонах, освобождаемых от прибываемого провианта. Смертность была ужасная. Многие при 20-градусных морозах просто замерзали в неотапливаемых вагонах. Восстановить же санитарные поезда - это значило прекратить подвоз пищи здоровым.»[7]
Особенно тяжелым было положение на Николаевской железной дороге, эксплуатация которой во время войны было особенно напряженной. Уже зимой 1915 и весной 1916 года для того, чтобы обеспечить бесперебойное движение грузов по ней, Министерство Путей сообщения вынуждено было три раза останавливать пассажирские перевозки по линии Москва-Петроград на срок до 7 дней. Выйти из этого тупика путем усиленной эксплуатации дороги, как предлагала думская оппозиция, было невозможно - это приводило к «полной зашивке», то есть к забитости путей вагонами.
Выступая в марте 1916 года, то есть немногим более чем за год до февральского кризиса, А.Ф. Трепов обрисовал сложность положения следующими словами: «Надо же обратить внимание на то, каковы потребности Петрограда и близлежащих к нему местностей и каковы способы их удовлетворения. Население Петрограда во время войны дошло до двух с половиной миллионов человек, заводы, работающие на государственную оборону, сосредоточены в огромном своем количестве в г. Петрограде, производительность их увеличилась в три с половиной раза; следовательно, и снабжение их как угле, так и сырьем потребовало в три с половиной раза больше перевозок. Независимо от этого, за Петроградом стоит Финляндия, снабжавшаяся в мирное время всеми продуктами либо из Швеции, либо морем из других стран, - это все легло ныне на Петроград. Обмен наших товаров с Швецией является тоже необходимостью в виду того, что некоторые предметы мы получать должны оттуда; следовательно, перевозки эти тоже должны обслуживаться нашими дорогами. Вот, сводя это все вместе, я думаю, это совершенно ясно удостоверяет, что потребности перевозочные для Петрограда возросли в крайних пределах. Между тем, что же у нас осталось для их удовлетворения? Как я уже говорил, морские перевозки совершенно отпали. Из железных дорог, вследствие сравнительной близости к нам фронта, для обслуживания потребностей военных отошли Балтийская, Северо-Западная и Москово-Виндаво-Рыбинская. Финляндская дорога находится за Петроградом; ее считать не приходится. Что же нам остается? Одна Николаевская дорога, потому что Северные дороги я тоже считать не могу, ибо они примыкают к Николаевской дороге и выход у них является единым. Вот на одной Николаевской ж.д. зиждется весь Петроград; она является нервом жизни столицы, значит, нервом жизни страны(подч. мной - А.О.).»[8]
За год обстановка практически не изменилась. Во всяком случае, к лучшему. 26 января(8 февраля) 1917 г. начальник Московско-Казанской железной дороги инженер Ю.А. Пешель заявил: «Ни для кого не составляет тайны, что наши дороги чрезвычайно бедны техническими усовершенствованиями и не удовлетворяют требованиям. Помимо обстоятельств, вызванных войной, к этому в настоящее время добавилось еше новая беда – морозы и метели. До морозов мы еще добивались все-таки того, что довольно правильно отправляли грузы, морозы лишили нас возможности выполнять определенные задания; естественно, что при таком положении вещей создался угрожающий затор грузов, и на очередь стал вопрос о необходимости принятия радикальных мер по разгрузке дорог. Но сделать это можно только путем применения героических мер.»[9] Под последними подразумевалось прекращение, хотя бы частичное, пассажирского сообщения на железной дороге.
1(14) февраля 1917 г. Управление Николаевской железной дороги вынуждено было объявить «ввиду совершенно необходимого в государственных интересах усиления перевозок топлива, продовольствия и других важнейших жизненных грузов в потребных количествах» перерыв в прямом пассажирском железнодорожном сообщении Петроград-Москва.(3 ежедневные пары поездов). Отмена частично компенсировалась выделением дополнительных вагонов на поезда Петроград-Тифлис(Севастополь, Кисловодск, Тифлис, Ташкент, Саратов). Последняя мера не решала транспортных проблем, и Управление вынуждено было ввести ограничение на продажу билетов, которые теперь можно было приобрести при условии поездки «по делам обороны».[10] Перерыв в пассажирском движении не был полным, но принят был с явным недовольством.
Население столицы во время войны постоянно росло. В 1913 году численность жителей Петербурга составила 2124,6 тыс. чел., в 1914 году - 2217,5 тыс. чел., в 1915 году - 2314,6 тыс. чел., в 1916 г. - 2415,7 тыс. чел., и в 1917 году - 2420 тыс. чел.[11] Эти цифры не учитывали численность гарнизона, кроме того, значительная часть беженцев, переполнивших русские города в 1915 году, вообще слабо поддавалась учету. Суровая зима добавила проблем и к без того напряженной ситуации. Нерв жизни столицы, а значит и страны, был временно выведен из строя. Посетивший в конце 1916 года Петроград генерал Маннергейм вспоминал: «Мораль в Петербурге находилась на очень низком уровне. Не только правительство, но и Царь открыто подвергались критике. Люди устали от войны, экономика погрузилась в хаос. За время последних недель сильные холода вывели из строя более тысячи локомотивов и, кроме того, положение усугубили сильные снегопады, которые были причиной перебоев на транспорте, приведших к острой нехватке горючего и хлеба в столице и других крупных городах.»[12]
Уже 6 марта на улицах Петрограда появились усиленные казачьи патрули, а вскоре и небольшие предвестники будущего - несколько сот человек, разбившихся на группы по 10-15, молчаливо прогуливались по Невскому. Их не разгоняли.[13] Возможность революционного выступления была очевидной и поэтому, также как и в феврале 1916 и январе 1917 года были обсуждены министром внутренних дел и градоначальником Петрограда ген. А.П. Балком предупредительные (доставка продовольствия) и карательные меры по борьбе с беспорядками. Балк ранее занимал должность помощника варшавского обер-полицеймейстера и имел опыт борьбы с революционными выступлениями 1905 г. Кроме того, его кандидатуру поддерживал Протопопов - они вместе учились в 1-м кадетском корпусе. За основу было положено положение 1905 г., при этом предполагалось по возможности обойтись без привлечения запасных войск - полицией, конной стражей, жандармами и учебными командами запасных батальонов. Их было недостаточно – всего около 12 тысяч(из которых полицейских жандармов только 1200), в то время как требовалось не менее 60 тысяч.[14] Собственно полицейские силы Петрограда не превышали 3 500 городовых, вооруженных револьверами и устаревшими японскими винтовками. Конные городовые имели нагайки и шашки.[15]
Слабость столичной полиции была очевидной. Естественно, что подобное положение вещей не могло не настораживать. 22 февраля(7 марта) Военный министр созвал на совещание всех начальников управлений своего министерства, для того, чтобы заявить о приближавшихся опасных для государства волнениях. «В своей речи, - вспоминал один из участников заседания, - Беляев выявил себя вполне растерянным человеком, совершенно не знающим, что предпринимать ему самому, и что мы должны делать при развивающихся непредусмотренных событиях. Насколько он был растерян можно было заключить из того, что он предложил развести мосты, чтобы воспрепятствовать проникновению рабочих из Выборгского района и Петербургской стороны в центр города; ему тотчас же заметили, что реки скованы льдом и эта мера не имеет никакого смысла.»[16] Точной информации о настроениях гарнизона власти не имели, так как с 1913 года ни Охранное отделение, ни Департамент полиции не имели прав ввести агентуру в войска.[17]
В четверг 23 февраля(8 марта) в столице начались демонстрации. Причиной их было недостаточное количество хлеба, вызванное забастовкой пекарей.[18] На ряде заводов(напр., «Арсенал») забастовка начиналась следующим образом – на территорию вторгалась толпа агрессивных подростков от 16 до 18 лет(около 70 чел.), которая начала призывать бросить работу и избивать противников стачки.[19] В результате количество стачечников росло как снежный ком. Попытка директора завода устыдить рабочих(он заявил, что остановка работы на военном заводе во время войны является предательством) вызвало ответные крики: «Сухомлинов! Мясоедов! Царица сама шпионка!» Причина такой осведомленности была проста. Один из кричащих вспоминал: «Перед этим, ведь, рабочие читали письмо к рабочим ченов Государственной Думы со списками замешанных в шпионстве.»[20]
К полудню 8 марта на Выборгской стороне бастовало уже около 30 тыс. чел., активное участие в волнениях поначалу приняли женщины. Рабочие останавливали движение трамваев и, переходя от одного завода к другому, призывали прекратить работу и снимали с производства тех, кто не прислушивался к этим словам. Демонстрации начали выходить на Литейный и Невский проспекты.[21] «Густая толпа медленно и спокойно двигалась по тротуарам, - вспоминал ген. Балк, - оживленно разговаривала, смеялась и часам к двум стали слышны заунывные голоса: хлеба, хлеба... И так продолжалось весь день всюду. Причем лица оживленные, веселые и, по-видимому, довольные остроумные, как им казалось, выдумкой протеста.»[22]
Вскоре события стали приобретать непредвиденный никем характер. «Крушение романовской монархии в марте 1917 года было одной из самых спонтанных, анонимных и лишенных вождей революций в истории. В то время как почти каждый думающий наблюдатель в России в зиму 1916-1917 предвидел вероятность краха существующего режима, никто, даже среди революционных лидеров, не осознавал что забастовки и продовольственные беспорядки, начавшиеся в Петрограде 8 марта закончатся мятежом гарнизона и свержением правительства через четыре дня.»[23] Эти слова американского исследователя Февраля во многом заложили начала историографической традиции этих событий. С ними трудно не согласиться - прежде всего начавшаяся революция стала неожиданностью для революционеров. И это вполне естественно, потому что она ими и не готовилась. Начавшись неожиданно для одних, и не мечтавших о быстрой и скорой революции, она почти сразу стала приобретать неожиданные формы и для других, так мечтавших о государственном перевороте. Впрочем, свой вклад в начало движения(во всяком случае - на улицах) внесли все не-правые элементы общества.
На совещании у Хабалова 23 февраля(8 марта) было подтверждено решение о разделении города на участки и закреплении за каждым воинской части, которая могла быть задействована в случае, если не хватит сил полиции и казаков. Вопрос об усилении полиции пулеметами не рассматривался даже в этот момент, а без разрешения воинских властей полиция не могла получить это оружие.[24] Пулеметов, о стрельбе из которых потом так много говорили «февралисты», на вооружении у полиции не было.[25] Военные власти накануне событий были слишком растеряны для того, чтобы подготовиться к решительным действиям. Их неуверенность сказалась сразу же. 23 февраля(8 марта) исполняющий тогда обязанности делопроизводителя в Главном Штабе В.Д. Набоков заметил, что «...в Петербурге очень неспокойно, рабочее движение, забастовки, большие толпы на улицах, что власть проявляет нервность и как бы растерянность, и, кажется, не может особенно рассчитывать на войска - в частности, на казаков.»[26]
Конные городовые, которые поначалу действовали на улицах разгоняли собравшихся на улицах, по преимуществу женщин – толпа пропускала их и снова смыкала ряды после их проезда.[27] Без поддержки войск сил полиции было совершенно недостаточно для более жестких действий. Именно на кавалерию начальник столичного гарнизона возлагал особые надежды. Поскольку толпа на улице поначалу вела себя достаточно спокойно, Хабалов распорядился воздерживаться от применения оружия, разгоняя демонстрантов конными частями. Поначалу он считал возможным ограничиться этими мерами и обойтись без кровопролития, а также предпринял усилия по увеличению выпечки хлеба. Генерал считал, что его недостаток был результатом провокации и ажиотажа, вызванного слухами и ожиданием введения карточной системы распределения.[28]
В городе были значительные запасы муки, около 450 000 пудов. При жестком нормировании этого хватало на обеспечение трехмиллионного населения Петрограда не менее чем на шесть дней(приблизительно 2,4 кг. хлеба на человека, исходя из нормы 400 грамм - 1 фунт - в день); при установившемся(100 тыс. пудов в день) - примерно на четыре дня. Сложное положение с хлебом продолжалось с осени 1916 года, а двухнедельное прекращение железнодорожной связи между Москвой и Петроградом(с 1(14) февраля 1917 г.) ухудшало это положение и провоцировало рост опасений среди населения столицы. Петроград особенно сильно зависел от железнодорожных и дальних перевозок - сказывалось его географическое положение и отдаленность от основных зернопроизводящих центров страны. 79,4% хлебных грузов, прибывающих сюда, проделывали путь, превышающий 1000 верст, в то время как в Москве эта цифра равнялась только 13.5%. 25 февраля(10 марта) ожидалось прибытие 6 «маршрутных поездов» с зерном, а 2 марта - еще 6, что обеспечило бы столицу хлебом по май месяц.[29]
Норма снабжения оставалась неизменной – 1,5 фунта хлеба на неработающего жителя города, 2 – на рабочего и солдата. Правда, для получения этой нормы необходимо было выстоять очередь.[30] Слухи, вызвавшие ажиотажное потребление, резко увеличили длину очередей, превратив в их в рассадники по распространению новых слухов. «Очереди за хлебом увеличились вдвое. - Вспоминал американский журналист. - Многие стояли в них целую ночь. Булочные, которые получили муку и работали всю ночь, к девяти утра были уже пустыми. Даже те из них, которые имели запасы муки, не могли производить хлеб достаточно быстро. Быстро распространялись сообщения о недостаче хлеба.»[31] Вызванные заморозками перебои с движением срывали ежедневную норму питания Петрограда – 40 вагонов с зерном в день. Следует учесть, что все расчеты снабжения не учитывали наличия военных запасов, которые также можно было пустить в дело и компенсировать взятое после восстановления нормальной работы железной дороги.[32] Положение было сложным, но еще не критическим.
Иными словами, хлеба было достаточно на складах, но не хватало на прилавках - это вызывало продовольственную панику и будило протестные настроения. В немалой степени пробуждению этих настроений и следующий факт, отмеченный в рапорте градоначальника столицы на имя командующего войсками Петроградского округа от 23 февраля 1917 года: «В течение последних четырех дней почти вся столичная пресса посвящала ряд заметок и статей вопросу о введении в Петрограде карточной системы на хлеб: обстоятельство это было вызвано тем, что петроградское общественное управление занялось обсуждением этого дела, не имея на то, по моему мнению, ни права, ни достаточных оснований, без ведома уполномоченного председателя Особого Совещания по продовольствованию столицы.»[33] Группы демонстрантов во второй половине дня прорвались в центр города, где их встретили усиленные наряды конной полиции и казаков. Толпы останавливали трамваи, били в них стекла. Демонстрантов разгоняла конница, но они собирались снова. К вечеру 23 февраля(8 марта) активность на улицах столицы спала – митингующие разошлись по домам.[34]
Не смотря на размах забастовки( в ней принимало участие до 200 тыс. рабочих), она первоначально не вызвала особого опасения столичных властей. «Такие забастовки, - вспоминал начальник Петроградского охранного отделения, - бывали и раньше и не могли предвещать чего-либо опасного и на этот раз. Но через ЦВПК в рабочие массы были брошены политические лозунги и был пущен слух о надвигающемся якобы голоде и отсутствии хлеба в столице.»[35] В этот день Керенский предложил в Думе включить в формулу перехода требования отставки правительства и создания нового кабинета, подчиненного «контролю всего народа», а также свободы слова, собраний и организаций.[36] Требования к правительству были сформулированы менее радикальным образом: «Признавая необходимым: 1) чтобы Правительство немедленно приняло меры для обеспечения продовольствием населения столиц также, как и других городов; 2) чтобы в частности, были немедленно удовлетворены продовольствием рабочие заводов, работающих на оборону; 3) чтобы распределения были теперь же широко привлечены городские самоуправления и общественные элементы и организованы продовольственные комитеты, и 4) чтобы все уволенные рабочие Путиловского и Ижорского заводов были немедленно приняты обратно и деятельность заводов немедленно восстановлена, - Государственная Дума переходит к очередным делам.»[37]
В Ставке тем временем внешне все шло обычным чередом. После утреннего чая последовал доклад Алексеева, на котором присутствовали генералы В.Н. Клембовский и А.С. Лукомский. В 12.30. за завтраком собрались представители иностранных военных миссий, Свита, генералы Алексеев и Иванов, Великие князья Сергей и Александр Михайловичи. К тому времени были получены первые телеграммы о волнениях, офицеры за столом их переспрашивали друг друга о последних новостях из Петрограда. Но атмосфера в целом была спокойной - по окончанию завтрака император поехал на автомобильную прогулку.[38] Даже на следующий день Николая II больше беспокоило состояние здоровья детей - они заболели корью. За исключением этого, он чувствовал себя спокойно и уверенно: «Мой мозг отдыхает здесь - ни министров, ни хлопотливых вопросов, требующих обдумывания.»[39] Тем не менее начавшиеся в Петрограде волнения в Ставке восприняли с опасением, так как знали, что в городе нет ни одной «прочной кадровой части».[40]
Уже в первый день волнений подтвердились опасения насчет частей гарнизона. Поздним вечером 23 февраля(8 марта) в здании столичного градоначальства было собрано совещание военных и полицеских властей Петрограда под председательством Хабалова. Генерал Балк сделал доклад о прошедшем дне. Выяснилось, что из выделенных в распоряжение конных частей решительно действовал 9-й запасной кавалерийский полк. 1-й Донской казачий Ермака полк, недавно прибывший в столицу после доукомлектования призывными старших возрастов, фактически бездействовал. 23 февраля(8 марта) произошла первая встреча казаков с демонстрантами - всадники мирно проехали через толпу, не нарушая строя и не предпринимая ничего. И «улицу» и «тротуар» это чрезвычайно ободрило. Вялые действия своих подчиненных командир полка полк. Троилин объяснил это недавно поступившими пополнениями, неумением казаков действовать против толпы, отсутствием привычки к городским условиям их лошадей и... отсутствием у казаков нагаек! По приказанию ген. Хабалова в полк было немедленно выделено по 50 коп. на казака для обзаведения ими.[41]
В результате совещания в Петрограде было введено т.н. 3-е положение(по 1-му и 2-му порядок поддерживался полицией, по 3-му – власть переходила к военным). Таким образом, с 24 февраля(9 марта) столица была передана под ответственность военных. Вступал в силу разработанный ранее план охраны Петрограда. Мобилизовалась полиция, усиленная казачьими и резервным кавалерийским полками и жандармским дивизионом, войска занимали основные административные здания, речная полиция – переходы через Неву.[42] «По предварительно разработанному плану, - вспоминал начальник охранного отделения, - Петроград был разделен на несколько секторов, управляемых особыми войсковыми начальниками, а полиция почему-то была снята с занимаемых постов и собрана при начальниках секторов. Таким образом, с 24 февраля город в полицейском смысле не обслуживался. На главных улицах и площадях установлены были войсковые заставы, а для связи между собой и своими штабами - конные разъезды. Сам Хабалов находился в штабе округа на Дворцовой площади и управлял всей этой обороной по телефону.»[43]
В городе сразу же почувствовали, как резко увеличилось присутствие армии. По улицам тянули связь для полевых телефонов, дымили полевые кухни, появились палатки Красного Креста. Невский проспект был оцеплен и получил вид военного лагеря.[44] Первоначально это зрелище само по себе действовало на людей пугающе. «В городе, говорят, беспорядки усиливаются, - отмечал в своем дневнике инженер-путеец Ю.В. Ломоносов, - но носят они совершенно неорганизованный характер. В нашем районе тишина и спокойствие. Что это? Случайная вспышка изголодавшихся людей, или провокация. Боюсь, что последнее.»[45] Уходя с вечернего совещания у Балка, генерал Глобачев высказал свое убеждение, что на завтрашний день демонстраций уже не будет.[46] Позиция военных властей была несколько более сложной. С одной стороны, они не могли тешить себя подобными надеждами, а с другой, не испытывая поначалу недоверия к войскам, они все же хотели избежать применения оружия. «Я говорил Хабалову, - сообщал позже на следствии Военный министр ген. Беляев, - какое впечатление произведет на наших союзников, когда разойдется толпа, и на Невском будут трупы.»[47] Неуверенность командования в такой обстановке быстро передается подчиненным. В результате в столице еще было можно найти политиков, гарантировавших восстановление порядка путем расстрелов, но явно не хватало тех, кто был готов стрелять.
На самом деле сделать это, опираясь на имевшиеся в распоряжении полицейские силы и вяло действовавших казаков было трудно. «24 и 25 февраля забастовка питерских рабочих приобрела всеобщий характер. - Вспоминал один из активных ее участников. - Все заводы замерли, зато улицы приняли оживленный вид. Рабочие со всех районов направлялись в центр города. Несмотря на полицейские заграждения на мостах через Неву и Фонтанку, в одиночку и группами, по льду и обходными путями люди стекались на Невский проспект. Кое-где начались столкновения с полицией, пытавшейся разогнать демонстрантов. Нередко полицейские получали серьезный отпор. Рабочие от обороны переходили к наступлению, порой разоружали городовых. Невский был полон народу, движение трамваев и другого транспорта приостановилось.»[48]
Протест против власти в столице становился модным, как и в 1905 году. 24 февраля(9 марта) забастовал даже хор в императорской опере.[49] Вместо заявленной по программе «Майской ночи» Мариинский театр поставил «Каменного гостя».[50] В протесте хора против действовавших еще солистов было нечто символичное для лиц, ответственных за порядок в столице и стране. Хабалов пытался успокоить горожан, опубликовав объявление о том, что хлеба в городе достаточно, а подвоз муки идет без перерыва. Но лозунг «хлеба!» 24 февраля(9 марта) перестал уже быть главенствующим. Волнения практически повсюду стали переходить к политическим лозунгам.[51] Верным показателем напряженности на улице стало исчезновение с тротуаров «благомыслящей публики», которая до этого любовалась зрелищем относительно безопасных беспорядков. К 19.00 столица замерла. Было совершенно неясно, что произойдет утром следующего дня.[52]
24 февраля(9 марта) в Мариинском дворце под председательством кн. Голицына было проведено совещание по вопросу снабжения столицы продовольствием, в котором приняли участие министры: Военный, Торговли и Промышленности, Земледелия, Путей Сообщения, главы Государственного Совета, Государственной и Городской Дум. Выяснилось, что в городе имеется свыше 460 тыс. пудов ржаной и пшеничной муки – вполне достаточный для обеспечения жителей Петрограда запас – и что подвоз продовольствия идет в обычном режиме. В результате на совещании было принято решение предоставить контроль над распределением хлеба Городской Думе.[53] Нетрудно представить инициатора данного решения. Скорее всего, им был Родзянко. Оно полностью соответствовало пункту 3 формулы перехода, принятой накануне Государственной Думой.[54] Справиться с возложенной на них задаче городским властям не удалось.
Ранним утром могло показаться, что обстановка начала разряжаться – вновь начали ходить трамваи, улицы стали убираться, на Сенной площади принцем Ольденбургским был организован шатер-колбасная, продаваший дешевую и качественную колбасу – ее активно раскупали люди. Вскоре картина резко изменилась.[55] Тем же утром 40-тысячная демонстрация прорвалась с Выборгской стороны через Литейный мост на Литейный, а далее и на Невский проспект. Значительное количество людей проникало в центр города по льду. В центре города возникает ряд митингов. Командование вводит в полную силу 3-е положение.[56]
Для поддержки полиции все чаще стали посылать войска. Демонстранты поначалу игнорировали распоряжения военных или применяли по отношению к ним оружие. Войска отвечали им выстрелами.[57] Пока что армия выступала скорее в качестве свидетеля происходивших событий и только реагировала на нападения. Уже два дня в столице шли волнения и на ее улицах появлялись армейские части. Тем не менее даже среди командования по прежнему не было решительности и единства во взглядах относительно того, как их следует использовать. Командование считало, что появления войск будет достаточно для успокоения и решило воздерживаться от применения оружия.[58]
Одним из проявлений этой нерешительности было то, что информация о событиях в Петрограде, получаемая в Могилеве, была крайне сбивчивой и неточной. 25 февраля(10 марта) Хабалов известил Алексеева телеграммой о том, что в столице началась забастовка, вызванная недостатком хлеба и о том, что в столкновениях с демонстрантами принимают участие войска, не употребляющие пока что оружия. «В подавлении беспорядков, - сообщал командующий Петроградским Военным округом, - кроме петроградского гарнизона принимают участие пять эскадронов 9 запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска, и вызвано в Петроград пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка.»[59] В штабе Хабалова в это время все были спокойны и уверены как в войсках, так и в правильности выбранного поведения.[60] Вскоре им пришлось убедиться в том, что они ошибались.
[1] Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы. Л.1927. СС.36; 83-84.; Дневники Николая II. С.624.
[2] Переписка Николая и Александры Романовых 1916-1917. Т.V. М.-Л. 1927. С.212.
[3] Шавельский Г. Ук.соч. М.1996. Т.2. С.284.
[4] Пронин В.М. Последние дни... С.9.
[5] Русский инвалид. 25 янв. 1917 г. №24. С.1.
[6] Тихменев Н.М. Из воспоминаний о последних днях пребывания императора Николая II в Ставке. Ницца. 1925. С.9.
[7] Ломоносов Ю.В. Воспоминания о Мартовской Революции 1917 г. Стокгольм-Берлин. 1921. С.15.
[8] Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. 1916 г. Сессия четвертая. Ч.3. Пгр. 1916. С.3630.
[9] Русские Ведомости. 26 янв. 1917 г. №21. С.4.
[10] Утро России. 1 февр. 1917 г. №32. С.1.
[11] Ваксер А.З. Политические и экономические катаклизмы в России XX века и население Петрограда-Ленинграда-Санкт-Петербурга.// Россия в XIX-XX вв. Сборник статей к 70 летию со дня рождения Рафаила Шоломовича Ганелина. Под ред. А.А. Фурсенко. С.349.
[12] Mannerheim C.G.E. Op.cit. P.108.
[13] Dosch-Fleurot A. Op.cit. P.118.
[14] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л. 1925. Т.4. СС.45-46; 91-92.
[15] Мартынов Е.И. Царская армия... С.62.
[16] Ипатьев В.Н. Жизнь одного химика. Воспоминания. Нью-Йорк. 1945. Т.2. С.9.
[17] Глобачев К.И. Ук. соч. //ВИ. 2002. № 7. С.106.
[18] Балк А.П. Ук.соч.// Русское прошлое. Л.1991. №1. С.28.
[19] Марков И. Ук.соч.// Воля России. Прага. 1927. №3. С.69.
[20] Там же. С.70.
[21] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. СС.78-79.
[22] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.26.
[23] Chamberlin W.H. The Russian Revolution 1917-1921. Lnd.1935. Vol.1. P.73.
[24] Глобачев К.И. Ук. соч.// ВИ. 2002. № 7. СС.106-107.
[25] Мартынов Е.И. Царская армия... С.62.
[26] Набоков В.[Д.] Временное правительство(Воспоминания). М.1924. С.17.
[27] Раскольников Ф.Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М.-Л.1925. СС.3-4.
[28] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л. 1924. Т.1. С.184.; Глобачев К.И. Ук. соч..// ВИ. 2002. №9. СС.61-62.
[29] Китанина Т.М. Война, хлеб и революция(продовольственный вопрос в России. 1914 - октябрь 1917). М. 1985. С.235.; Воейков В.Н. Ук. соч. С.195.
[30] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.28.
[31] Dosch-Fleurot A. Op. cit. P.119.
[32] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.28.
[33] Шляпников А.Г. Семнадцатый год. М.1924. Кн.1. С.259.
[34] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. СС.78-79.
[35] Глобачев К.И. Ук. соч.// ВИ. 2002. №9. С.61.
[36] Гайда Ф.А. Ук.соч. С.268.
[37] Справочный листок Государственной Думы. № 46.
[38] Отречение... С.37.
[39] Переписка Николая и Александры... Т.V. М.-Л. 1927. С.217.
[40] Бубнов А.[Д.] Ук.соч. С.306.
[41] Балк А.П. Ук.соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. СС.26-29.; Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. С.80.; Редигер А.[Ф.] Ук.соч. М.1999. Т.2. С.440.
[42] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. С.81.
[43] Глобачев К.И. Ук.соч.// ВИ. 2002. №9. С.62.
[44] ОР РГБ. Ф.369. Карт.16. Ед.хр.32. Л.18.; Набоков В.[Д.] Ук.соч. С.17.
[45] Ломоносов Ю.В. Ук соч. С.18.
[46] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. С.81.
[47] Падение царского режима... Под ред. П.Е. Щеголева. Л.1925. Т.2. С.239.
[48] Андреев А.А. О незабываемом. Очерки революционера-большевика. М.1972. С.39.
[49] Шляпников А.[Г.] Февральские дни... С.20.; Редигер А.[Ф.] Ук. соч. М.1999. Т.2. С.440.
[50] Верцинский Э.А. Год революции. Воспоминания офицера Генерального Штаба за 1917-1918 года. Таллин. 1929. С.6.
[51] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. СС.82-86.
[52] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.34.
[53] Экстренное совещание по продвольствованию Петрограда.// Правительственный вестник. 25 февр.(10 марта) 1917 г. №45. С.3.
[54] Справочный листок Государственной Думы. № 46.
[55] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.35.
[56] Спиридович А.И. Ук.соч. Нью-Йорк. 1962. Кн.3. СС.82-86.
[57] Февральская революция 1917 года...// КА. М.-Л.1927. Т.2(21). С.5.
[58] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. СС.30; 34.
[59] Февральская революция 1917 года(Документы ставки верховного главнокомандующего и штаба главнокомандующего армиями северного фронта).// КА. М.-Л.1927. Т.2(21). С.5.
[60] Балк А.П. Ук. соч.// Русское прошлое. Л. 1991. №1. С.37.
| Часть I | Часть II | Часть III |Часть IV | Часть V |