Галицкая Русь прежде и ныне.
Исторический очерк и взгляд на современное состояние очевидца.
Глава II.
Взгляд австрийского правительства и поляков на русский вопрос в Галиции в продолжение века.
Б. Критическое положение Австрии (1848—1866) и Галицкая Русь.
1) Революция в Австрии в 1848 и 1849 годах. 2) Лояльность русских галичан по отношению к правительству. 3) Провозглашение в 1866 г. в Галиции единства всей Руси. 4) Губернатор Галицкий гр. Агенор Глуховский (поляк) внушает правительству страх и недоверчивость к русским галичанам и, таким образом, обеспечивает полякам господство в целой Галиции.
... "jeźeliby Rusini wzmocnili sie przez rozwoj swej narodowośći..., w takim razie, jeżeli nie dzisiejsze, to niezawodnie przyszłe pokolenie zwróciłoby się ku żyjącym pod berłem rossyiskłm pokrewnym ludom celem wytworzenia jednolitego potężnego organizmu państwowego... Krótko mówiąc, mogła by się wywiązać o Ruś taka sama walka, jaka od wielu lat z przerwami, ale z żelazną wytrwałośćią toczy się o odbudowanie wolnej i niezaloźnej Polski».
Реляция гр. Aг. Голуховского в министерство 9 мая 1849 года (Łoziński: Нг. Ag. Gołucbowski, str. 149).
промежуток 1848 —1866 годов совсем изменились условия исторической жизни Австрийской империи и были положены крепкие основы для нынешней австро-венгерской конституционной дуалистической монархии.
Это переходное время имело большое значение для будущности галицко-русского населения. Решался вопрос, достигнут-ли русские галичане соответственных условий для будущего свободного своего развития или они станут жертвой сильнейшей польской нации.
Под влиянием февральской парижской революции вспыхнула в марте 1848 г. революция в Вене, министерство Меттерниха пало, австрийский император Фердинанд издал закон о свободе печати, разрешил образование национальной гвардии и созвал представителей австрийских провинций для переустройства государства. Почти все народы Австрии составили и предложили императору адресы, в которых выразили свои национальные требования. 19 марта 1848 г. поляки послали в Вену чрез посредство галицкого губернатора гр. Франца Стадиона очень обстоятельный адрес, заключавший в себе их далеко идущие национальные требования. Русский адрес появился лишь спустя месяц, т. е., 19 апреля, также с требованиями нрав для русского языка в Галиции—в школах, управлении и пр., и чтоб русское духовенство было уравнено в правах «не ино на словѣ, но также на дѣлѣ» 1).
Под влиянием этих событий император Фердинанд I издал 25 апреля 1848 г. так называемую апрельскую конституцию, которая, однако, не вошла в жизнь вследствие возникшей борьбы двух направлений: а) автономического, желавшего, чтоб все важнейшие дела решала каждая отдельная область и лишь общие дела, действительно касавшиеся целой империи, восходили бы к одному центральному установлению—институции парламентской, и б) централистического, полагавшего, что для поддержания целости империи необходим один парламент, решавший даже-дела отдельных областей монархии.
В борьбе этих двух направлений вспыхнули революции сначала в Вене, позже во Львове, а наконец и в Венгрии. Австрийское правительство было в состоянии потушить это последнее восстание лишь при помощи русских войск.
Таким образом ни апрельская конституция, ни конституция мартовская (от 2 марта 1849 г.), так называемая октроированная (octroyirte Verfassung) не вошли в жизнь, и только после поражений Австрии в войнах с Италией в 1859 г. и с Пруссией в 1866 г. впервые было учреждено конституционное правление, но при политическом дуализме Австро-Венгрии.
В то время, когда Австрия переживала тяжелый внутренний кризис, русские галичане остались верными державе, и династия и оказали ей большие услуги. Между тем поляки подняли революцию 1848 г., после же сочувствовали мадьярскому восстанию и многие из них поступали в мадьярскую армию и даже составили отряд добровольцев под начальством Высоцкого. В Галиции не было тогда войска, ибо оно ушло в Угорщину. Немецкими чиновниками овладел панический страх; всю надежду они возлагали на «благонадежных русских попов и верный, честный и готовый к жертвам крестьянский русский народ». Старосты призывали крестьян быть готовыми отражать неприятеля, если б он вторгнулся в Галицию. Львовская губерния организовала отдельный отряд русских галичан, под названием «русских горских стрельцов» (ruthenische Bergschützen), и на предложение «Русской Рады» правительство образовало народное ополчение против мадьяров. Первое народное ополчение было устроено в Станиславовском округе и состояло из 10. 000 крестьян, вооруженных косами, вилами и топорами 2).
Надо еще отметить, что тогда русские галичане провозгласили себя народом, отдельным от «российского». «Мы —русины галицки належимо до великого русского народу, котрый однимъ говоритъ языкомъ и 15 мильоновъ выноситъ, зъ котрого полтретя мильона землю Галицку замешкуе»3). Ясно, что идя на встречу желаниям правительства, галичане могли и имели право ожидать теперь от правительства значительной поддержки и обеспечения своего развития. Еще в адресе от 15 апреля 1848 г. они требовали школ на русском языке, чиновников, понимающих по-русски, уравнения на деле русского духовенства с латинским, а вскоре затем поставили требования относительно разделения Галиции на две отдельные провинции: польскую и русскую, а также соединения округов угорских и буковинских, занятых русским населением, с русской частью нынешней Галиции.
К этому времени галичане успели получить кафедру малорусского языка в Львовском университете, занятую Яковом Головацким, далее им были отданы народные школы с преобладающим числом русских учеников, под управление русских консисторий, в гимназиях восточной Галиции был введен малорусский язык, как обязательный предмет, наконец распоряжением от 4 апреля 1851 г. были установлены отдельные русские законоучители. Хотя эти нововведения далеко не удовлетворяли требований галицко-русского населения, все-таки в них оно получало некоторый залог для своего будущего развития. Вообще 1848 г. в результате возбудил народное движение, охватившее и русских галичан, и оно было столь сильно, что о погашении его уже не могло быть и речи.
Но в самом галицко-русском обществе уже с 1848 г. стали обозначаться два направления с чисто-литературною язычною окраской: одни из галичан требовали употребления чистонародного языка в литературе, с заимствованием отвлеченных понятий и научных терминов из польского языка, другие же, следуя совету М. Максимовича, старались разрабатывать галицко-русский язык на почве народной, но в связи с историей языков русского и церковно-славянского, а дополнительным языком считали великорусский преимущественно перед польским. Восторжествовало второе направление: к нему склонились все главнейшие представители галицкого народа, как Д. Зубрицкий, Я. Головацкий, А. С. Петрушевич, I. Наумович, И. Гушалевич и мн. др. Отвечая на польские нападки из-за «московщины» и укоры в том, что галицкий народ будто бы не имеет никакой литературы, они в 1866 г. заявили открыто о единстве всей Руси, отрекаясь от принятого в 1848 г. рутенизма. Официальное объявление об этом на сейме предупредила помещенная в № 59 «Слова» статья под заглавием: «Отъ Львова. Погледъ въ Будучность».
Политика наша—читаем здесь — была и есть неясная, и неоткровенная, и в нас не развился еще истинный дух народный, независимый от личности министров, канцлеров, наместников. Объявили же мы миру, чем мы? Какое наше прошлое? Какие наши исторические права? Мы бавилися и бавимося еще в так званую Opportunitätspolitik и ныне приходит вам вкушать её горьких плодов. В 1848 г. вопрошали нас, кто мы? Мы сказали, что мы—всесмиревнийшие рутены. Господи! Если бы праотцы наши узнали, что мы сами себя прозвали тем именем, каким окрестили нас во время гонения наши наилютейшее враги, они в могилах зашевелились бы. И какое из того вышло последствие? Такое, что веденьский еврей-юморист Сафир выписал вам: Seit der Erfindung der Ruthenen zwei Jahre, и что, затем, поляки ругали рутенцев. А может быть вы—русский? допрашивал нас Стадион. Мы клялись душою и телом, что мы—не русские, не Russen, но что мы, так себе, рутены, что граница наша при Збруче, что мы сторонимся от Russen, как от окаянных схизматиков, с которыми ничего общего иметь не хотим. Какое ваше письмо? допрашивали вас далее. Мы сказали, что письмо наше такое, как в церковных книгах, и опять душою и телом отрекались гражданки, будто она serbisch-russische Cirilschrift и чуждая нам. Так никого удивлять не может, если нам, рутенам, некоторое время после того, не позволили употреблять ни русские выражения, ни русскую гражданку, ни русскую скоропись, а допустили лишь, чтоб нам, как рутенам, свободно было просьбы в ведомства и суды писать и книги печатать церковною кириллицею и таким языком, на каком говорят в окрестности ведомства и суда по торгам и корчмам. И для чего же мы не сказали в 1848 г., что мы—русские, что границею нашею не Збручь, но что она идет дальше Днепра? Мы не сказали того, дабы правительство не опасалось, чтоб мы, связанные тысячелетнею историей, церковным обрядом, языком и литературою с великим русским народом, не пожелали от Австрии оторваться. Мы опасались в 1878 г., что нас, как русских, не допустят к конституционным свободам и, яко слабеньких, придушат так, что ни дыхнем русским дыханьем. Такую причину может история принять во внимание и нашу лесть отчасти оправдать, хотя все оно, кажется, смешным, ровно как оный русский человек, который на упрек: почему русские в прибочном совете гр. Стадиона не сказали от разу всю правду, что они—не рутены, а русские, наивно возразил: А що на то сказалбы польскій арцибискупъ?!... Нам кажется, что австрийский император давший конституцию всем своим национальностям, не делал бы изъятия для русского народа, если бы мы ему представились бы по правде и существу дела, и пустым было и есть опасение, чтоб национальная связь вела необходимо к политической связи. Нам, русским, никогда не приходила мысль оторваться от Австрии, с которою связала нас судьба и вяжет постоянно надежда лучшей будущности. Едва стала Русь в Австрии возрождаться, оказалось, что ей литература без словаря Шмидта не подвинется ни на шаг, что тот словарь вполне русский, как для Львова, так и для Петербурга, что в нем есть сокровища языка истинно-литературного, письменного русского. Галицкие русские, розглянувшись в истории, пришли к тому убеждению, - что не только их язык испортила Польша, а и обряд церковный пал под гнетом латинства. Гр. Голуховский писал о нас настоящую правду, что литература наша стремит к соединению с общерусской литературой, а обряд наш церковный—к православию, собственно к очищению от латинства. Мы лишь обвиняем себя за непоследовательность, ибо кто признал себе в 1848 г. рутенцем, не имеющим ничего общего с целой Руссиею, кто отказался от своего гражданского письма и обмежил свою литературу на 12 округов Галиции, тому нельзя было, по закону даже конституционному, выступать по-за оные пределы, а можно было развиваться лишь в оных пределах. Не можно обвинять Голуховского, что он, как поляк, воспользовался нашим промахом и хотел нас, в пользу Польши, победить нашим собственным оружием. По таких печальных опытах Русь и после объявления конституции 1860 г. не опомнилась, хотя конституция дозволила всем австрийским народом развиваться на основании исторических преданий. Мы и тогда остались рутенами.
На сойме львовском была наилучшая случайность высказать ясно и полякам и Европе, что все усилия дипломатии и поляков сотворить из нас особый народ рутенов-униатов оказались напрасными и что Русь Галицкая, Угорская, Киевская, Московская, Тобольская и пр. в отношениях этнографическом, историческом, лексикальном, литературном, обрядовом есть одна и та же самая Русь, не смотря на то, что в Галичине она верно предана своему возлюбленному монарху и его светлой династии, а там заграницей она также предана своему монарху и его династии. На сойме львовском был хороший случай высказать ясно и откровенно, что нашим историческим преданиям есть исконный церковный русский обряд наших отцов, —обряд чистый и совершенный, и что никто разумный дивиться не может, если Русь ныне пламенно желает на поприще своей религии и церковного обряда освободиться от уз иезуитизма. Время уже переступить нам Рубикон и сказать откровенно во всеуслышание: не можем отделяться китайской стеной от наших братьев и отдалиться от языковой, литературной, церковной и народной связи со всем русским миром! Мы — не рутены от 1848 г., мы—настоящие русские. Но как всегда прежде было, так и в будущем мы останемся непоколебимо верны нашему августейшему австрийскому монарху и светлейшей династии Габсбургов»!
Вслед за тем на сейме 27 декабря 1866 г. явилось заявление относительно единства Руси Галицкой с остальным русским миром, высказанное послом Ив. Наумовичем. Это был ответ на речь Земялковского, который ратовал так против русского языка галичан: «я русин, ибо я родился на русской земле и русская няня мене вынянчила. Люблю русский язык, как польский, понимаю его говорю на нем. Но язык, который употребляют некоторые так зов. управители русского народа, не есть русским языком, а языком указов, в силу которого русинов ведут в Сибирь; есть то язык Семашко, который запродал схизме вверенную ему паству, есть то язык наибольшего врага Руси, есть то язык Москвы. Того языка не понимает русский народ».
Ему ответил на это Ив. Наумович 4): «Земялковский сказал, что есть таким русином, как его Няня. Речь его няни должна послужить нам образцом для научной книжной речи. На ней имеет развиваться наша наука и изящная словесность. То так выглядит, как если бы павам от Кракова позволили говорить лишь речью их нянь. Но наш язык имеет тысячелетнюю историю. Утверждают, что наш язык московский. Мы не знаем московского языка, ровно как не знаем московского народа. Что есть сходство между языками всех Славян, и что наш язык есть сходный с языком, употребляемом в Москве, ведь в том мы не виноваты. В нашем Катехизисе стоит: Кто то все сотворил? Бог сотворил видимое и невидимое. Так само стоит в Катехизисе Киева и Москвы. Книжный великорусский язык есть собственно малорусский, созданный малороссами. Принимая книжный великорусский язык, мы берем возвратно лишь свое питимое. Сходства нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто в свете: ни законы, ни сеймы, ни министр»5) (!)
Вот эволюция мысли - русских галичан в эпоху 1848— 1866 годов: они откровенно окончательно стали на историческую точку зрения. Как отнеслись к этому русскому вопросу поляки в Галиции и, прежде всего, правительство?
Выступление русских галичан в 1848 г, озадачило поляков, которые уже давно считали их частью своего народа. Поляки подняли агитацию, чтобы не дозволить русским галичанам отложиться от них, поляков. В оппозицию «Руской Радѣ» они учредили «Рускій Соборъ» и принялись издавать печатный орган «Dnewnyk ruskij». чтобы «uitrymowaty wsemy sylamy zhodu i jednist’ z narodom wspilnoho naszeho oteczestwa» 6) («поддерживать по всей возможности соглашение и единение с народом общего нашего отечества»). Кроме того они издавали много летучих листков, как например «Odozwy do bratiw Rusyniw—do narodu halyckoho» (Воззвание к братьям Русинам—к народу галицкому), доказывавшие галицким Русским правдивость идеи: «Polak i Rusyn to jednoj Polszczi dity" 7); в «Oholoszenyju M. Popela do wsich Rusyniw w Samborskoj Radi 25 maja 1848 г. » читаем: «Нет Польши, нет Поляков, а есть лишь Мазуры, Шлезаки, Русины, Украинцы, Волыняки, Подоляки..., а та земля, которую те все племена-побратимы занимали и на которой в согласии жили, вся та земля называлась и называется в книгах и в рукописях Польша, а те все народы называются Поляки или Русины, как желаете». Такие фразы со стороны поляков раздавались до 1866 г., в котором они принялись за создание «антирусской Руси»(!).
Еще большее значение имеет вопрос, как будет смотреть правительство на это движение галицких русских. К несчастию губернатором Галиции был назначен поляк граф А. Голуховский. Это был первый поляк, который, притворившись австрийским патриотом, на этом пути лояльности по отношению к правительству стремился снискать благорасположение для польской народности и в силу австрийской государственной идеи создал для поляков удобные условия развития во всей Галиции.
Деятельность этого австрийского чиновника за 1846—1859 гг. изучил и выяснил д-р Бронислав Лозинский 8), основываясь на документах наместничества (губернии) и доказывая, что поляки, ненавидя его, ложно понимают его, ибо ему одному должно приписывать установление нынешнего их господства в Галиции. За дело примирения поляков с правительством он принялся весьма искусно. Он сначала даже противился всякому движению поляков, чтоб не возбудить какого-либо подозрения, но в то же время не позволял русским галичанам упрочить свое положение в Галиции, представляя их элементом ненадежным и опасным для державы; внушал министрам и даже самому императору, что не надо их попирать, а при том выдвигал пугало панславизма, в виде панруссизма, и указывал на поляков, как на единственный элемент, могущий противодействовать этому грозному для державы стремлению.
Русские галичане, как уже было упомянуто, подали прошение правительству о разделе Галиции на две части: польскую и русскую. Проект этот не был выдуман русскими галичанами. Еще 27 февраля 1847 г. после занятия Австрией Кракова правительство решило произвести в целях лучшего управления раздел Галиции на две провинции, но вспыхнувшая революция 1848 г. помешала осуществить этот проект. Мысль правительства вновь возбудила «Руская Рада» и послала 29 марта 1849 г. прошение по этому делу в министерство. Проекту горячо воспротивился гр. А. Голуховский и в реляции своей от 9 мая 1849 г. отметил, что раздел этот «был бы несоответственным будущей формировке политических отношений в русской части края. Поведение русской народности во время последних волнений и затруднений государства обнаружило её приверженность и преданность царскому дому и государству. Ближайшим поводом этого заявления было чувство благодарности за опеку всегда испытываемую от правительства и за совершенную политическую эмансипацию от шляхты. В этом чувстве утверждает русскую народность духовенство..., которое по-видимому надеется через раздел края выбиться из существовавшей доныне подчиненности латинскому духовенству. В этих своих стремлениях галицко-русское духовенство ожидает поддержки от галицко-русского простого народа, который есть элемент непросвещенный, но сильный, в своем доверии легко руководимый и послушный. Однако при возрастающем национальном развитии и движении просвещения вперед, сила иерархии не может быть прочной, но должна уступать пред политическими стремлениями, направленными или к соединению с народностью польской, или—что более правдоподобно—к сближению с родственными племенами, состоящими под русским скипетром. В одном и другом случаях русская часть края — коварно заключает граф—была бы средоточием козней и стараний политических, которые при эвентуальном стремлении к воссоединению всех племен в одно русское государство могли бы стать опасными для сохранения мира с соседней державой, а даже для сохранения этой части края за монархией. Что это мое соображение не лишено оснований, в том может убедить правительство просьба, поднесенная Русской Радой престолу о соединении венгерских комитатов с русской частью края Галиции в одно целое, в одну конституционную организацию с одной законодательной и одной правительственной властью. Не имею повода сомневаться в лояльности и верной приверженности к династии нынешнего поколения Русинов. Одна кож из выше приведённого акта (!) пробивается уже желание соединиться с родственными народами, и если б эта просьба была удовлетворена, и Русины укрепились бы чрез развитие своей народности..., то, если не теперешнее, то непременно будущее поколение обратилось бы к живущим под русским скипетром родственным народам с целью создать единый могучий государственный организм.
«Тогда русская часть Галиции при развитии просвещения и материальной культуры стала бы средоточием козней и стремлений, целью которых было б с одной стороны сломить иерархическую силу духовенства, с другой—выше отмеченное соединение народов. Одним словом, могла-б возникнуть за Русь (Ruthenia) такая же борьба, какая ведется с давних пор с перерывами, но с железной стойкостью за воссоздание вольной и независимой Польши» 9).
Таким образом внушением страха перед Россией Голуховский убил опасную для Поляков мысль о разделе Галиции и сделал это так искусно и с таким прочным результатом, что эта мысль остается по настоящее время одним из самых жизненных вопросов русской Галичины и пунктом в программах всех русских партий.
Таким же способом гр. А. Голуховский не допустил ввести в гимназии восточной Галиции русский преподавательский язык. По этому поводу гр. А. Голуховский послал императору мемориал с ходатайством основать в восточной Галиции польскую гимназию. «Что язык польский есть язык выработанный, развитый и усовершенствованный, что он далее может выказаться значительной и выдающейся литературой почти (!) во всех отраслях человеческого знания, —это является фактом, признанным всеми цивилизованными народами... Но как же дело обстоит с галицко-русским населением? Русский (галицко-русский) язык, который слышен в ежедневной жизни, настолько преисполнен польских слов, лишь несколько измененных, что может недостаточно осведомленными быть принятым только за наречье польского языка. Галицко-русский литературный язык употребляет или такие-же самые выражения или отыскивает для пополнения своих значительных пробелов совсем новые слова, непонятные для непосвященных или наконец присваивает себе с этой целью русские (российские) выражения... Научные исследования, касающиеся русского языка, еще в колыбели, литературы же он не имеет никакой, разве только книги церковные, составленные на почти непонятном языке славянском. При таком стечении обстоятельств пройдет еще долгий ряд лет, пока можно будет при помощи малорусского языка с полным успехом учиться другим языкам. Но даже в то время, когда станет то нам, прозорливость будет требовать хорошо взвесить и оценить отношения прежде, чем вводить язык малорусский в школы для преподавания. Ибо пытливость, раз проснувшаяся у молодежи, не станет неподвижной, но будет только стремиться к удовлетворению, а когда по недостатку родной литературы не найдет его в галицко-русском языке, то обратится к чуждой литературе славянской. В таком случае привлечет жаждущего знания родственная соседняя литература русская... Не возможно же оспаривать, что этим путем взгляды и соображения, не соответствующие государственным видам и для католической церкви нежелательные, были б сделаны возможными и нашли бы поддержку. Это обстоятельство возбуждает вообще сомнение, будет ли возможным ввести когда-нибудь язык галицко-русский в гимназии для преподавания, и говорит в пользу того, чтобы там окончательно оставить немецкий язык как язык преподавания, а за языком галицко-русским упрочить только положение нужное для его развития» 10).
Итак, гр. А. Голуховский под видом австрийского патриота нанес галицко-русскому народу много вреда и, притом, в момент, когда австрийское правительство было расположено в пользу русских галичан и когда галицкие русские пролитием крови своей доказывали преданность и чувства привязанности к династии Габсбургов и Австрийской империи.
Успехи такой политики гр. А. Голуховского настолько ободрили его, что позже он стал действовать прямо наступательно и легко мог, когда изменились политические отношения Австрии, обвинить русских галичан чуть-ли не в государственной измене. В 1854 г. вспыхнула Крымская война. Австрия заняла по отношению к России очень недоброжелательное положение. Добрые отношения австро-русские порвались, а антагонизм, который проявился теперь между Австрией и Россией и продолжался до 1897 г., не мог не отразиться печально на дальнейшем развитии галицко-русского народа. Подорвать доверие австрийского правительства к русским галичанам было для Голуховского делом очень удобным, и потому он внимательно следил за народным движением. Но лишь в области литературной он нашел доказательства, что Галицкая Русь будто бы стремится к объединению с Россией. И вот эти мнимые литературные стремления для галицкого администратора послужили к убеждению правительства в нелояльном настроении русских галичан по отношению к Австрии. Напр. посещение русских ученых, как Смирнова, который собирал материалы для истории Галиции, Голуховский представлял правительству как московскую агитацию среди русских галичан.
В 1855 г. Голуховский доносил министерству, что Яков Головацкий, профессор Львовского университета, «обнаруживает в своих книгах, издаваемых для школьного употребления, более и более явно стремление к введению русских (российских) выражений, оборотов и форм, вообще русского языка на место галицко-русского», что д-р Евсевий Черкавский, «посещая восточно-галицкие гимназии, заметил тоже и среди молодежи очевидные признаки язычного руссофилизма». Головацкий получил от министерства выговор. В 1857 г. Голуховским снова подано министерству донесение, в котором он требовал принять меры против Я. Гловацкого, ибо «возникает опасение, что свящ. Головацкий, внушая свои взгляды и стремления умам слушателей, кандидатов на учителей, пагубно повлияет этим путем на все гимназии восточной Галиции». Гр. Тун, министр просвещения, согласился на вмешательство; Голуховский затребовал от Гловацкого университетских записок, но которым он преподавал свои лекции, и велел их пересмотреть Евсевию Черкавскому. Последний написал пространный доклад и послал его 12 марта 1858 г. в министерство. В докладе была широко развита мысль о небезопасности руссофильской деятельности Якова Гловацкого, который доверенную ему задачу «развивать галицко-русское наречие людовое на язык книжный», исполняет не в духе правительства, ибо пособление людового наречия галицко-русского выражениями и оборотами языка церковно-славянского ведет медленно, но неизбежно к полной ассимиляции этого наречия с языком русским, за что уже открыто ратуют «Зоря Галицка» и «Семейная Библиотека», а Головацкий с кафедры, —что в виду того есть стремление направить целое движение на опасный для государства путь, дать почин работе "роur I'еmреrеur de Russie» 11).
К докладу этому Голуховский прибавил от себя ходатайство о том, чтоб правительство не потерпело руссофильской пропаганды, «которая из сферы языковой перекидывается на политическое поприще и создаст с великой для государства опасностью элемент сепаратистический, тяготеющий к России», как средства к задержанию этого вредного для государства направления, Голуховский проектировал следующее: 1) устранение кафедры галицко-русского языка в университете Львовском. 2) Введение в язык галицко-русский латинского алфавита, как меры обеспечения против движущейся вперёд русификации того языка. Надо его применить к изданию школьных учебников и журнала статутов. 3) Уравнение календарей, так как юлианский календарь создает раздвоение между поляками и русинами и вместе с тем служит точкой соприкосновения галицко-русских панславистов с Россией» 12).
Правительство согласилось лишь на одно из предложенных здесь средств, а именно на введение латинской или чешской азбуки в галицко-русскую письменность. С этой целью была составлена комиссия, которая начала свои совещания в то время, когда Австрия вела войну с Италией. ««А тая война азбучная — говорил преосвящ. д-р Литвинович в низшей палате Думы Державной 29 августа 1861 г. 13) — отбывалась тогда, когда нашія войска на поляхъ въ Италіи кровь проливали... Середъ засѣданій комиссіи приходить депеша о пораженіи австрійцевъ подъ Маджентою. Отворено ю, перечитано и сховано до кармана, якобы ничь въ свѣтѣ не сталося, а азбучная битва продолжалась, якъ овая битва Римлянъ, при которой они даже землетрясенія не почувствовали»». Комиссия отклонила предложение правительства относительно замены русской азбуки.
Озлобленный по поводу этой неудачи гр. А. Голуховский писал в донесении своем от 4 августа 1859 г.: «Далекий от всяких посторонних маловажных взглядов, я имел в виду необходимое для укрепления государственного единства теснейшее сплочение галицко-русского элемента, выступающего до сих пор отдельно, с организмом других племен монархии и укрепление этого элемента более жизненными факторами. Не смущаясь ни похвалой, ни осуждением временно-верховодящей галицко-русской партии, я обратил внимание на будущее народа и вместе с тем исполнил обязанность честного обывателя державы и верного слуги Его Ц. и Кор. Апостольского Величества, обращая внимание на опасения, какие должно возбуждать проведенное уже чрез галицко-русских литераторов слияние интеллектуальной жизни Русинов с интеллектуальной жизнью Россиян. О жизненности поддерживаемого мной проекта введения латинского алфавита в русский язык я столь сильно убежден, что не сомневаюсь, что в будущем он будет осуществлен, если до истечения процесса развития галицко-русский элемент не будет всецело захвачен стремлением русификации и не отдалится от жизни австрийской монархии. Если б это последовало, то осталось бы у меня хотя утешительное сознание, что я обратил внимание царского правительства на угрожающую опасность вовремя, когда была она предотвратима, а зародыш сбывшегося направления можно было еще выполоть» 14).
Русским галичанам еще раз блеснула надежда на свободное развитие, когда 1861 г. правительство, нуждаясь в поддержке их, издало акт, в котором оно обещало не вмешиваться в дела их литературного движения.
13 марта 1861 г. вышло следующее распоряжение министерства к Львовскому наместничеству: «так как непосредственное влияние на образование и литературное развитие языка не принадлежит к задачам управления государством и как многочисленные опыты поучают, никогда не венчается удовлетворительным успехом, постановляю в виду того не придерживаться распоряжения бывшего министерства вероисповеданий и просвещения от дня 28 июля 1859 г. ч. 959, которым определены принципы направления дальнейшего развития и выработки галицко-русского языка и будто бы на том основанной орфографии; при том обращаю внимание, что племенной ветви галицко-русской в будущем будет дана свобода позаботиться о соответственном самостоятельном развитии своего языка и об успехах своей литературы надлежащим способом и прежде всего на основании общераспространённого языка народного. Школьные учебники будут в будущем печататься теми же буквами и при употреблении той принятой галицко-русским населением орфографии, которая употреблялась при печатании книг, вышедших пред упомянутым распоряжением, касательно которого одновременно делаю нужное постановление 15). Но акт сей имел только моральный успех для русских галичан. Правительство не сдержало данного обещания и не переставало вмешиваться во внутренние их дела, стараясь склонять их к направлению, отвечающему политике австрийской империи. Борьба эта происходит уже при других обстоятельствах, среди конституционной жизни Австро-Венгрии и при оппозиции поляков, которые приняли на себя роль воспитателей русских галичан в духе воззрений правительства. Достигнув же власти в Галиции, они стали стеной между правительством и галицко-русским населением.
-----
1) Зоря Галицка. 1848 г. № 2.
2) Свистунъ, ІІрикарп. Русь, I, 316—317.
3) Одозва до русскаго народа. Зоря Галицка, № 1.
4) Stenograficzne sprawozdania z czwarty sesyi sęjmu krąjowego. 1866 r.
5) Allegata do Sprawozdań Sejmu Krąjowego. 1866.
6) Widozwa Ruskoho Sobora отъ 8 іюня 1848 года.
7) Lysi do bratiw Rusyniw отъ 23 мая 1848 года.
8) Bron. Łoziński: Agenor hr. Gołuchowski. 1846—1859. Lwów 1901, стр. 288.
9) Bron. Łoziński: Agenor hr. Gołuchowski, стр. 148—150.
10) Lozinski: Agenor hr. Gołuchowski стр. 271—2
11) Łoziński: Agenor hr. Gołuchowski, стр. 180.
12) Łoziński: Agenor hr. Gołuchowski, стр. 182—183.
13) Рѣчь eгo напечатана въ «Словѣ» 1861 г. № 67.
14) Łoziński: Agenor hr. Gołuchowski стр. 191.
15) М. Bobrzyński: Z dziejów politycznego odrodzenia Galicyi 1859—1873. (Собраніе распоряженій для Галиціи). Nro 18, стр. 99.