В дни, когда на украинских землях Исторической России разгорается трагедия, которая является ни чем иным, как агрессией Запада силами, выращенных ими неофашистов-бандеровцев, полезно вспомнить уроки прошлого и в частности Отечественную войну 1812 года.

Причин тому несколько.
Первое - это то, что теперешнею трагедию на Украине следует трактовать как очередную Отечественную войну Святой Руси, когда против нас опять консолидированной силой выступает весь Запад. Если отбросить все «политесы», то эта война началась еще в 1991 году в результате предательской сдачи нашей единой державы и ее раздела на ряд квазигосударств. Сейчас же наступил ее кульминационный момент.  На территориях, занятых бандеровцами, готовится к уничтожению все, что связанно с русской православной цивилизацией, уже рушатся памятники как Великой Отечественной, так и Отечественной войне 1812 года (недавно был снесен памятник Кутузову). В событиях, как наполеоновского нашествия, так и сейчас на Украине, самое активное участие принимали и принимают поляки. Как впрочем, и русский этносепаратизм в виде украинского и белорусского национализма изначально был изобретен и запущен польской шляхтой и костелом.  И наконец, в 2014 году исполняется 200 лет победного завершения Заграничного похода русской армии в Париже. Этой работой Владимира Алексеевича Артамонова напоминаем  нашим читателям аксиому, что русское оружие непобедимо, когда мы - русские (россияне, белорусы и украинцы) едины. Русские могут долго отступать, но Отечественную войну они всегда заканчивают в столицах неприятеля.

Редакция ЗР

                                                                                                                                                  

Войско Польское и  нашествие Наполеона на Россию

 

Война 1812 года была справедливой и освободительной  для русского народа. Польской шляхте она дала надежду восстановить господство на литовских, белорусских и украинских землях. Никогда в империи Романовых с 1613 по  1917 гг. жертвенность Русской армии не была более беззаветной и массовой, чем в 1812 г., и ни одно сателлитное войско Наполеона не показало такой верности, как  польское.

1812 год поднял беспримерный патриотизм как в России «За Веру, Царя и Отечество», так и в Польше за «Честь и Родину».  Защита Православия, Отечества и Белого царя была оправданием жизни и смерти русских воинов («Русским Богом, русским царем Святорусская  земля стоит»). Для поляков национальная идея была сплавлена с видами на  реставрацию своего государства за Неманом и Бугом. В Польше разделы 1772, 1793, 1795 гг., которые были, прежде всего, следствием  анархии и разложения страны, воспринимались как национальное оскорбление («Три деспота опозорили и растоптали ногами польский народ» — С. Сташиц). В России не сочувствовали возрождению Речи Посполитой ¹,  присоединение Западной Руси  удовлетворяло державное сознание,  сознавалась и историческая справедливость «воссоединения древлеправославных земель».

Русский культ «Помазанника Божьего» — царя соответствовал польскому культу «великого мессии» Наполеона («За нас сам Бог, с Наполеоном он, а с нами — Наполеон»). Поляки верили в гений «Посланника Небес, героя, дивного в настоящие и грядущие века»,  «апостола свободы», «избавителя всего польского народа». Напротив, в России Наполеон соотносился с лжемессией, антихристом, новым Аттилой, корсиканским дьяволом, гадиной заморской, или, по Г. Р. Державину, десятирогим (по числу примерно подсчитанных вторгнувшихся «народов») Люцифером, самым большим из рогов которого (по численности воинов был как раз польский². Страха перед «Напо­леоном Карловичем» («ушастым сычем», «свиньей», «собачьим сыном») не было: «Погибнет он! Бог русский грянет, Россия будет спасена!»³

В данной статье рассматривается общий характер «польско-русской» войны 1812 г. Сопоставлять русскую военную силу с польской для 1812 г. допустимо, ибо боеспособность последней определялась прежде всего громадой Великой армии.

 

Перед нашествием

Территория бывшей Речи Посполитой рассечённое с 1807 г. франко-русским рубежом по Неману и Бугу, где проходит  (с X в. и поныне) граница между западным и восточным славянством, была полем борьбы между Францией и Россией. Сверхдержава тогдашнего  мира  Французская империя, с населением в 72 млн. чел. и с миллионной армией, для которой лишь Британия и Россия оставались единственными реальными соперниками, ставила целью мировое господство. Православная империя (с вдвое меньшим людским потенциалом, но с вооруженными силами тоже под миллион) была готова принять  в сферу влияния пространство вплоть до линии Эльба— Венеция. «Если поделить Европу, то следовало бы, чтобы  справа Россия примыкала к Эльбе, слева — к Венеции» — говорил русский посол в Париже П. А. Толстой М. Нею в январе  1808 г.⁴

Александр I, мечтавший соединить поляков и русских «светлой радугой союза» (В. А. Жуковский) намекал об автоно­мии Западной Руси в рамках империи, об объявлении себя королём польским или великим князем литовским, допускал даже присоединение западных русских губерний к «польскому государству» и обмен (пока не завоеванных Россией) Молдавии и Валахии на австрийскую Галицию⁵.

Глава (с 1804 г.) российского Министерства Иностранных Дел, любимец императора, князь Адам Ежи Чарторыжский (1770—1861) предлагал, собрав все польские земли под русской властью, оттеснить Французскую империю обратно к Рейну и Альпам⁶.

В стратегических расчетах Наполеона России, Австрии и Пруссии всегда придавалось больше веса, чем Варшавскому герцогству, которое рассматривалось прежде всего как источник ресур­сов. В то время, как поляки надеялись на обретение Гданьского Поморья, Вармии, Белостока, Восточной Пруссии, Силезии, За­падной и Восточной Галиции⁷, французский император счел воможным восстановить лишь зародыш польского государства,  не желая портить отношения в Россией, Австрией и Пруссией. Ведя дипломатическую игру, Париж в 1809 и 1811 гг. сообщал в Петербург, что Королевство Польское никогда не будет восстановлено, слова  «польский» и «Польша» должны навсегда исчезнуть из публичных актов⁸.

Даже перед самым нашествием на Россию Наполеон, «не вполне доверяя полякам, не веря в их способность к созидательной государственной деятельности, притом, желая щадить австрийцев, не отказавшихся еще формально от Галиции, и не желая ставить чересчур больших препятствий для будущего мира с Россией, он не знал еще, до каких размеров ему придется довести дело освобождения Польши... пока требовал только вызвать в поляках воинственный порыв во имя рисующегося в тумане идеала и вместе с тем ввести среди них хоть немного порядка, единения и дисциплины, и на первое время заставить эту непоследовательную нацию идти кучно и единодушно к намеченном им цели»⁹.

 В коренной Польше ясно сознавали, что французско-русский договор в Тильзите 25 июня/7 июля 1807 г. и Венский договор 2/14 октября 1809 г. с Австрией ущербны для польского дела, что Наполеон в качестве отступного отдал России Тарнопольский и Белостокский округа, и, тем не менее, по природе своей восьмивековой «западной» цивилизации, по выгодам от динамичного капитализма Франции и по сумме национальных унижений от России в XVIII в. шли за Наполеоном.

Русская власть в 1795—1815 гг. не распространялась на ядро польского народа в бассейн Вислы, где национальное ущемление воспринималось всего острее. Но чтобы уменьшить вероятность отторжения обретённых в 1772-1793 гг. восьми западных губерний, Петербург давал знать полякам, что он станет лучшим опекуном шляхетских интересов, чем бывшая Речь Посполитая. В Литве, Белоруссии и на Украине шляхта   получила права русского дворянства. В отличие от Пруссии и Австрии, где развертывалась германизация, в западных губерниях России «белая кость» занимала более привилегированное положение, польский язык удержался в системе образования, в администрации сохранились остатки шляхетского самоуправления¹⁰.

Некоторые из магнатов перебирались через  Неман в российские владения. Поляки были губернаторами в западных гу­берниях, заседали в русском Сенате. Петербург оказался одним из центров польской аристократии. Шляхетские отпрыски зачисля­лись в кадетские корпуса, а знатнейшие — в привилегированный Пажеский корпус, откуда шла прямая дорога в гвардию. Польское чиновничество и офицерство врастало в государственный аппарат России.   Можно высказать предположение (которое требует доказательств, выходящих за рамки темы) что там, где основным населением были литовцы, белорусы и украинцы, менталитет местной полонизованной шляхты был другим. На исторических православ­ных землях, в восточнославянском море поляки, в отличие от тех, которые жили в коренной Польше, могли бы считаться по аналогии с «фольксдойче» — «фольксполен».

Ещё при «добродетеле поляков» Павле I, освободившем 10 декабря 1796 г. участников восстания Т. Костюшко и вернувшем им имения, многие из них пошли на русскую службу. Некоторые из аристократов высказывались, что «незазорно стать россиянином» ¹¹.

Раздвоенность польской национальной идеи между Францией и Россией разделила польские вооруженные силы. Поля­ков - русских подданных, также как остзейцев, кавказцев и вооб­ще иностранцев, на службу в Русскую армию привлекало, прежде всего, её могущество. (В армию герцогства Варшавского в 1808—1809 гг. перешло много офицеров-поляков из прусской и австрийской армий после их поражения от Наполеона, и очень мало из Русской армии)^12.

В Русскую армию польские офицеры принимались тем же чи­ном, который они имели в польских вооруженных силах. Доля офицеров польского происхождения в Русской армии в 1812 г., составляла 3,4-3,5%, т. е. около шести сотен офицеров из 17 139 человек русского офицерского корпуса¹³. В Польском и Литовском уланских полках, а также в Гродненском гусарском служило много поляков. До 1814 г. среди генералов русской службы 14 были польского происхожде­ния¹⁴, из которых наиболее известными были А. П. Ожаровский, Е.И. Чаплиц, К. А. Крейц и др.

Становление армии Варшавского герцогства проходило труд­но. Общий тезис о ее «исключительно высоком качестве»¹⁵ следо­вало бы развести по рубрикам: «боеготовность», «боеспособность», «боевой дух».

В Польше признавалась неравноценность профессионализма и опы­та Русской армии по сравнению с польской. На фоне насквозь победной русской славы новая регулярная армия поляков стала утверждаться со времен польских легионов в Италии с 1796—1797 гг.¹⁶, и особенно с ноября 1806 г., когда генерал Я. Г. Домбровский (1755—1813) поднял восстание в Великопольше. Польским частям, сформированным в Италии, французское командование не доверяло, распыляло по своим дивизиям, на­значало в них французских и итальянских офицеров, перебрасы­вало польскую артиллерию к французской и итальянской.

Польские легионы использовались предпочтительно на второстепенных операциях, а также при осадах городов. ¹⁷

Боеготовность Войска Польского в 1812 г. поднялась, если бы его возглавил Тадеуш Костюшко (1740-1817), но авторитетный вождь-республиканец, который вдохновил бы поляков как М. И. Кутузов - русских, отказался иметь дело с «французским деспотом». Велики были соперничество и зависть между польскими генералами М. Сокольницким, К. Зайончком, Я.Г. Домбровским, Ю. Понятовским и другими. Оптимальным было бы назначе­ние какого-нибудь опытного французского маршала или мастера «малой войны», волевого профессионала Домбровского, служившего в 1770—1792 гг. в саксонской кавалерии. Однако он был таким же республиканцем, как Костюшко и критично относился к Наполеону. Бонапарт остановился на князе Юзефе Понятовском (1763—1813) — аристократе, который в молодости был центром варшавской золотой молодежи. В глазах польского общества имело значение его родство с последним польским королем Станиславом Августом и французским королем Людовиком XV. (В 1809 г. ходили слухи, что ему суждена корона Польши после того, как австрийцы обещали ему трон в обмен за отступничество от Наполеона). Искусный наездник «князь Пепи» был воплощением польского национального характера и после кампании 1809, 1812 и 1813 гг. стал национальным героем наряду с Наполе­оном, Костюшко и Домбровским.

С ноября 1806 г. генерал Домбровский спешно, без врачебных осмотров, почти не обучая, набирал новобранцев, чтобы как можно скорее предоставить их в распоряжение Бонапарта. Включае­мые в войско пленные поляки австрийской армии, не горевшие желанием биться против «цесаря», дезертировали в ав­стрийскую Галицию. Из-за нехватки кадров, особенно с боевым опытом, принимались унтер-офицеры бывшей прусской службы и немецкие колонисты, в подпоручики производились крестьян­ские парни после 3—4 недель обучения по французскому уставу 1791 г. Собирались поднять даже средневековое шляхетское опол­чение («посполитое рушение»), однако смотры «рыцарства польского» в количестве 2840 чел., приносившего присягу на булаве польского коронного гетмана С.Чарнецкого (1599—1665) и сабле короля Яна III Собеского (1629—1696), пока­зали его нулевую боеготовность и оно было распущено¹⁸.

И, тем не менее, под кураторством маршала Л.Н. Даву был сколочен костяк польского офицерского корпуса.

Боевой опыт Войско Польское обретало в боях у Тчева, Грудзёнжа и Гданьска в 1807 г., где поначалу плохо вооруженная польская кавалерия участвовала в основном в разведывательных операциях. Наполеон отмечал, что «поляки не привыкли к огню»¹⁹. Под Фридландом 2 июня 1807 г. против русских сражалось всего два польских полка конных егерей и часть 6-го уланского полка. Отставшая на марше пехота, увлекшись грабежом, не поспела к сражению²⁰.

В 1808 г. семь пехотных полков (под названием «легион Висла») и три кавалерийских полка Наполеон послал на подавление восстания в Испании, где они участвовали в двенадцати сражениях от Сарагосы до Малаги.

Весной 1809 г. 60-тысячное Войско Польское с разнокалибер­ным оружием, одетое в кафтаны и сермяги, воевало с австрийца­ми, разбило их 7/19 апреля 1809 г. у Рашина под Варшавой, а 23-24 июня (5—6 июля) 1809 г. польские уланы бились с уланами-поляками австрийской службы под Ваграмом.

К 1812 г. большая часть Войска Польского не была спаяна в однородное целое, не имело общих уставных порядков, на каждый десяток солдат приходилось четыре новобранца²¹.

По русским агентурным данным, «войска герцогства Варшав­ского по наружному красиво и хорошо одеты, офицеры же по большей части вовсе несведущи и неопытны. Из числа генералов более всех армией и публикой уважаем генерал Домбровский, но он склонность к военной службе потерял... и притом с князем Понятовским не имеет с давнего времени никакого согласия. Понятовский носит одно имя, ничем не занимается и, будто бы, по мнению публики, никаких способностей не имеет»²².

Уланы с разным и зачастую дефектным оружием, с короткими пиками, в поношенных мундирах на крестьянских конях с дефек­тной сбруей, умели выполнять лишь простые перестроения. Боль­шинство командиров польских эскадронов имели возраст до 30 лет²³. Рекруты, бывало прикрытые мешковиной, садясь в седло, забывали то шапку, то котелок, то даже саблю²⁴.

Вместе с тем современники отмечали, что природные боевые качества делали поляков потенциально хорошими солдатами²⁵. «Потомки сарматского племени» больше любили верховую езду и лучше, чем французы, обращались с конями (сумев довезти от Москвы до Варшавы в 1812 г. 30 пушек).

Польские уланы, владевшие пикой лучше французов и авст­рийцев, были взяты за образец при формировании русских, фран­цузских и австрийских уланских полков.

От французов Войско Польское переняло стиль содружества между офицерами и солдатами (сержанты, капралы и рядовые получали знаки отличия, чего не было в прежней Речи Посполитой).
      Рядовых учили истории Польши, грамоте, имена отличившихся вносили в «Книгу добродетели и отваги». Как писал Домбровский, рекруты знали, что их добром, а не палкой, как в немецкой и московской службе, будут воспитывать²⁶.

Одним из важнейших факторов боеспособности польских и русских воинов был боевой дух.

Над поляками довлела память о нещадных ударах от «северного колосса» в XVIII в.,  в том числе память о почти полном уничтожении русскими штыками легиона Домбровского в битвах при Треббии и Нови в 1799 г. ²⁷

С Петра Великого в Петербурге привыкли смотреть на Речь Посполитую как на протекторат. Частое пребывание русских войск на польских землях сформировало у дворян (и солдат) пренебрежение и иронию к «хвастливым сарматам-пустословам» (Ф. Н. Глинка), а также убеждение, что можно обрусить Польшу²⁸.

Расцвет Российской империи сопровождался взлётом военно-государственного патриотизма и стремле­нием по-суворовски наносить противнику смертельный удар «быстротой и натиском». Русская армия по стой­кости и закаленности была вне конкуренции и по праву делила с французской славу лучшей армии мира²⁹.

Солдаты считали, что царская власть исполняет Божью волю и миссию расширения Православного царства. Религиозные обря­ды, в том числе частые посты, строго соблюдались. С настроем «никто в мире не одолеет русских» линейная пехота ходила в атаки, забыв о лихоимстве и рукоприкладстве начальства. Офице­ры первыми подставляли грудь под свинец,  и ни в одной армии мира не пели тогда больше, чем в русской — с присвистом, при­топом и бубнами. Польские современники признавали, что по выносливости и дисциплине Русская армия, превышая французскую, далеко опережала польскую, а русский солдат, хотя «просто машина по умственным способностям», но при религи­озном фанатизме и «национальной гордости» его не легко демо­рализовать³⁰.

Пренебрежение русских к полякам (и обратно) поддерживалось народными стереотипами. Оскорбительные прозвища «псы-собаки», «нехристи» ходили как среди восточных славян, по отношению к полякам, так и среди поляков  к русским. Русские мужики и бабы, кото­рым случалось в 1812 г., конвоировать пленных, были уверены, что французы (и поляки) совсем иные создания³¹.

Польскую боевитость  усиливали три фактора. Как известно,  войны поляков с Россией в 1704—1714, 1733, 1768—1772, 1792, 1794, 1799, 1807 гг. совпадали с польско-французским сближением, но никогда за всю историю поляки не имели более могучего покровителя, как в 1812 г. «Плечом к плечу с величайшей нацией мира», в рядах «неисчислимой Великой армии», принад­лежность к которой сама по себе уже составляла честь и славу, поляки обрели мощную моральную силу. Значительную часть польского напора в сражениях при Сомосьерре, Смоленске, Боро­дино следует отнести за счет вдохновляющей воли Наполеона и окружающего духа французс­кой армии. Большинство Войска Польского верило в неиз­бежный крах России и в гений Бонапарта, который раздавит врагов Отчизны и римской веры.

Вторым фактором была ненависть к восточному соседу. Разделы  Польши («триумф зла») сделали именно «палача-Россию», а не Австрию и Пруссию врагом номер один³².

«Поляки были в отчаянии, что подпали под иго презираемых ими врагов, но не смели обнаруживать своей злобы, тем более, что не предвиделось скорого освобождения... каждое слово на этом ненавистном языке приводило их в гнев и, несмотря на все эти поводы к презрению, к ненависти и отвращению, каждый скрывал свои мысли под личиною лести и любезности»³³.

Один на один с русскими польские офицеры не чувствовали ущербности, и при случае задирались на поединки, как это было в 1809 г. Тогда Войско Польское откровенно выставляло напоказ  превос­ходство  в отношении  «союзной» тогда Русской армии. «Наглость варшавских войск выходит из границ. Обоюдная ненависть друг к другу цар­ствует не токмо между офицерами, но и между нижними чинами обеих армий. Не могу изъяснить Вашему Величеству всех униже­ний, которые войска Ваши от варшавцев переносить должны», — писал князь С. Ф. Голицын Александру I³⁴.

Третьим фактором была польская спесь якобы культурного и историческо­го превосходства польской «Франции Севера» над «варварами Севера»³⁵. Зная о низкой оценке русскими польской боес­пособности («русские столько лет пренебрегали Польским войс­ком»), поляки именовали Русскую армию «дикой ордой»³⁶. Даже  находясь в плену после войны 1812 г., польские военнослужащие не принимали личину «шерамыжников» и «были дерзки ни того, что многих побили за шалости»³⁷.

 

Княжество Варшавское перед нашествием

 Положение 4,3-миллионного геоцогства Варшавского весной 1812 г. было тяжелым. Неурожай 1811 г., дефицит торговою баланса из-за континентальной блокады, содержание массы французских и своих войск, спешное сооружение громадной крепости Модлин и фортификация варшавской Праги, Замостья и Торуни при развале хозяйства — все это быстро вело к разрухе. «Вестфальский король Жером Бонапарт отдал герцогство Варшавское на разграбление войскам» (А. Коленкур). Мародерства, зверства французов к польским крестьянам вызывали слезы, жалобы и проклятья со всех сторон³⁸.

Однако с высоты плеч «французского Геракла»  Войско Польское смотрело на русских сверху вниз: «На Немане польские уланы, отважно и гордо рисуясь на конях, показывая удальство и отвагу, казалось, вызывали на бой русские пикеты»³⁹.

Чувство превосходства ослепило большинство шляхты в княжестве Варшавском, и предостережения о подорванной экономике Польши, о суровости русского климата, о судьбе Карла XII оставались единичными. Осторожны в отношении перспектив войны были Дом­бровский и Понятовский. (Домбровский предлагал уговорить На­полеона оставить все польские части, не входившие в состав польского V корпуса, в гарнизонах герцогства Варшавского⁴⁰.

      Перед нашествием 1812 года более активной, чем русская, ока­залась французская и польская агитация  под лозунгами «Европа – либо французская, либо казацкая», «Наполеон несёт свободу  Польше и русским рабам».
    На основе опуса 1797 г. М.Сокольницкого  распространили большими тиражами  фальшивое «Завещание Петра Великого» о завоевании  Россией мирового господства  и такие же лживые  «приказы» Александра I «не щадить никого из поляков, даже младенцев при грудях матери» ⁴¹. 10 февраля 1812 г. н.ст. Сокольницкий убеждал Наполеона «освободить  человеческий род от России и навсегда преградить дорогу в Европу  для империи Тьмы», отбросить эту страну от Балтики и Чёрного моря, расчленить на «герцогства», поставить под протекторат Польши и «единое управление» французского императора⁴² .

     Пригасив польские планы  на возврат земель, захваченных «союзными» Австрией и Пруссией, французская пропаганда «оживляла» шляхту восточной надеждой. Польская публицистика,  естественно, писала о мужестве  «исторических владык  Восточной Европы – Ходкевичах,  Жолкевских, Собеских. «Трепет» всей России от «великого мстителя за Польшу» сравнивался с русским  страхом от князей Ольгерда (1296-1377), Витовта (1352-1430), королей Стефана Батория (1533-1586), Сигизмунда   III Вазы (1566-1632). Польская «золотая вольность» противопоставлялась «русской тирании»: «Кровавая политика Москвы  истребляет польское и литовское племя», «Борьба идёт  за освобождение  от деспотизма и ига рабства, за единое и неделимое  Отечество Польши и Литвы» ⁴³.
     Российские  контракции выглядели бледнее.  От плана вырвать  польский плацдарм у Наполеона  путём превентивного вторжения  отказались и перешли к дипломатическим действиям.  В конце мая  1812 г.  Александр I поручил составить манифест  о восстановлении Польского королевства. Русский император тешил себя утопией, что  привлечение  шляхты на его сторону  повлечёт переход  немцев и шведов ⁴⁴. На фоне авторитета Бонапарта  политический вес Александра I и русофильской партии в герцогстве Варшавском  сходил на нет.  Можно было предвидеть, что тайная попытка, предпринятая к концу июня 1812 г. по инициативе  А.Е.Чарторыжского переманить  Понятовского со всем Войском Польским  на сторону России  окажется пустой затеей.  Когда генерал-квартирмейстер  1-й Западной армии  К.Ф.Толь  предложил Понятовскому  оставить Наполеона и занять высший пост  в «российском» Королевстве Польском, тот, хотя и не известил своего патрона, но не принял предложения ⁴⁵. 
      Синодальная анафема  Русской Православной Церкви Наполеону в 1812 г. не имела значения ни для французов, ни для Польши. С большим запозданием, только 21 июня по старому стилю, было издано распоряжение  о недопущении «зловредных прокламаций»  из-за границы. Сформировать по примеру Бонапарта польскую армию, гвардию или Российско-польский легион (по замыслу бывшего легионера, шефа русской разведки в Белостоке полковника Ю. Турского⁴⁶ было опасно и невозможно из-за малого количества польского податного населения в Западном крае.  В Русской армии Польский, Татарский литовский (сформированные в 1797 г,) и Литовский конные полки остались только национальными формированиями, наряду с башкирскими, калмыцкими, крымско-татарскими и другими полками.

Весной 1812 г. Бонапарт предписал созвать общепольскую Генеральную конфедерацию (Верховный совет вооруженной нации), «взвинтить патриотизм до экстаза» и поднять восстание на всей бывшей территории Речи Посполитой, где, как считали поляки, 16 миллионов поднимутся «за французского императора»⁴⁷. Предпо­лагалось, что по мере марша на восток Войско Польское будет расти, как снежный ком.

12 июня 1812 г. началась война «континента Европы» про­тив «континента России». 47,8% состава Великой армии не были французами. Польская печать писала, что ради Польши Наполе­он созвал все народы Европы в крестовый поход⁴⁸. Однако сак­сонцы, баварцы, вестфальцы и другие, признавая власть фран­цузского императора, таили в душе немецкий патриотизм и не­приязнь к французам. Австрийцы в группировке фельдмаршала К. Ф. Шварценберга в Галиции (26 тыс. австрий­цев, 9 тыс. саксонцев и 5,6 тыс. поляков) не сочувствовали рас­ширению польских границ на восток. Пруссаки шли против рус­ских с «угрюмыми лицами». Немецкие войска «никогда не выс­тупали в поход с таким неудовольствием, как в сей раз, по соб­ственному признанию офицеров»⁴⁹.

«Всюду умы взвинчены, всюду ожесточение... Если кампания будет для нас несчастлива... все от Рейна до Сибири поднимутся против нас», — писал французский генерал Ж. Рапп⁵⁰. (В каче­стве контрпропаганды русское командование объясняло солдатам, «что все войска неприятельские не иначе, что как сво­лочь со всего света. Мы же русские и единоверные... Они храбро драться не могут, особливо же боятся нашего штыка»⁵¹.

16/28 июня «в день радости и торжества воссоединения польско­го народа в одно целое» Варшавский сейм провозгласил себя Гене­ральной конфедерацией. Как и в России, где общим настроением было «умрём свободными в свободном Отечестве», польские маг­наты и состоятельная шляхта вооружали, одевали рекрут, жертво­вали оружие, коней, одежду, серебро, ячмень и рожь. Шляхтянки, как и русские дворянки, щипали корпию, жертвовали украшения и призывали юношей идти на войну.

Энергия французского командования и польский энтузиазм позволили герцогству Варшавскому мобилизовать (вместе с милиционными формированиями) до 100 тыс. человек.

Такое количество поляки не собирали никогда, начиная с X в. (Всего за время наполеоновской эпохи Польша выставила 207 500 человек, заняв третье место после немцев — около 500 тыс. и итальянцев — 217 432 чел.). В Великой ар­мии Польское Войско было самым крупным — 54 549 человек. В иностранных полках французской службы состояло еще 4 850 поляков⁵². В V-м польском корпусе Ю. Понятовского на 18/30 июня числилось 32 159 чел. пехоты и 4 152 чел. кавалерии⁵³.

«Меч погибели висит над головами виновников наших несчастий!», «Бог этого хочет!» — с таким настроем поднимались поляки на Россию.

 

Наполеоновская Польша и земли бывшего Великого княжества Литовского

 Устаревшие стереотипы, распространенные в герцогстве Вар­шавском, о «великой и могучей семье Речи Посполитой», о «старопольском духе литвинов» ввели в заблуждение французское командование, которому, после переходов по Литве и Белоруссии, пришлось констатировать: «тут уже нет поляков, этот край не польский»⁵⁴. В 1812 г. земли Великого княжества Литов­ского (с населением 2,5—3,5 млн человек) лишь условно могли считаться польским краем. Варшавский пан-полонизм не пре­дусматривал сохранения автономии и прав для Литвы⁵⁵. Среди «литовских» аристократов, опасавшихся освобождения Наполео­ном крепостных, «английская» (прорусская) партия — Л. Плятер, К. Друцкий-Любецкий, А. Сулистровский, Т.Вавжецкий⁵⁶ — была не слабее профранцузской. М. К. Огинский (1765-1833), творец полонеза «Прощание с Родиной», был автором пла­на восстановления Литвы под скипетром царя⁵⁷. 19 июня/1 июля Наполеон составил приказ о формировании Временного прави­тельства Великого княжества Литовского, однако оно не объяви­ло Литву сразу после ухода русских отделившейся от России, и не высказалось определенно о восстановлении Польского коро­левства⁵⁸. Никакой «польской измены», а тем более «Варфоломеев­ской ночи для русских», о которой ходили слухи, на Виленщине не произошло.

Подцензурная французам печать писала о «восторге и счастье» встреч с избавителями (отчего один помещик в Вильно, якобы «умер от радости»). В Минске под ноги маршала Л.-Н. Даву сте­лили цеховые знамена и бросали цветы⁵⁹. Цветы от щляхтянок, крики «ура, виват!» возможно были, но «великого и непобедимого» Наполеона в столице Гедимина, встре­чали скромнее, чем Александра I 14 апреля 1812 г.⁶⁰

 «Наш полк шёл в параде с музыкой во главе, но я не виделследов радости от нашего появления. Улицы почти пустые, дома и лавки закрыты, немного молодежи на улицах и несколько со­рванцов бегало вокруг наших коней, крича «виват!». Осторожность и боязнь жителей окатила нас горечью... фуражиры в пустых хатах крали и уничтожали все, что там было», — так писал А. Розвадовский, поручик 8-го уланского полка, который первым вступил в Вильно⁶¹.

Набор рекрутов в возрасте от 17 до 34 лет (на срок 6 лет) в  полки был практически сорван. В «литвино-белорусские» войска никто не хотел идти. Как и русские помещики, землевладельцы Литвы избавлялись от самых негодных и офицеры, сами не обладавшие полноценными военными навыками, pасталкивали их по разным полкам⁶².

Не спешили «литвины» вступать ни в команды егерей, ни в национальную гвардию, ни в жандармерию. 11 ноября 1812.г. из 19-тысячного Войска Литовского более или менее сформированным считался 3-й легко конный полк императорской гвардии «из шляхетской и университетской молодежи Литвы» под командованием кавалера ордена Почетного легиона (за Фридланд) полковника Я. Конопки⁶³.

Новобранцы разбегались из уланских полков. Из литовских татар под польские знамена сел в сёдла всего один эскадрон вместо запланированного полка. Задумка Бонапарта «вдохнуть польский дух» на Виленщине тремя польскими полками 28-й дивизии IX корпуса, возвращенными из Испании, или показом русских трофеев и пленных⁶⁴ (которых не было) не привела бы к положительному результату.

Неблагоприятным для французов и польской идеи был настрой многонационального населения на землях бывшего кня­жества Литовского.

Если до войны русское командование получало сведения, что польские «помещики с состоянием» опасаются вторжения фран­цузов, а мелкая шляхта желает «восстановления польского края»⁶⁵, то после её начала все стало по-другому. Вместо «свободы Литве и русским рабам» Великая армия несла грабёж и разорение, ведя себя в «дружественной стране хуже неприятелей» (А. Коленкур). Полковые повозки вместо провианта грузились награбленным столовым серебром и другим имуществом. Солдаты выламывали двери и окна, крушили мебель, увечили жителей, обкрадывали костелы, забирали скот и травили посевы, скармливая незрелые хлеба лошадям (что вызвало их массовый падёж). Только «небо и землю» оставляла после себя армия нашествия. Грабежи в  Вильно вызвали озлобление, кото­рое через 5 месяцев (после ухода французского арьергарда и до прихода русских) обернулось безжалостным умерщвлением боль­ных, обмороженных и раненых французов⁶⁶.

В Белоруссии многие помещики уходили от «освободителей» вместе с Русской армией, оставшиеся срывали поставки скота, сена и соломы и им грозили посылкой карательных команд. Белорусские крестьяне зарывали провиант, угоняли скот, бежали в Полесье, убивали фран­цузских мародёров или, следуя их примеру, палили и грабили усадьбы. От своих сородичей укрывалась даже мелкая шляхта. Такое противодействие перекрыло организованные Даву и Понятовским разведывательные акции вооруженных пиками местных конфедератов в сторону Смоленска и сбор ими провианта⁶⁷.

Ни православными, ни протестантами-остзейцами, ни иудея­ми поход Великой армии и поляков не воспринимался освободительным. Надежд на массовую поддержку конфедератов на Волыни, Подолии и Украине тоже не было. В занятых австрийски­ми, саксонскими и польскими войсками Ковельском, Владимирском, Луцком и части Дубенского поветов только часть польских помещиков «предались на сторону неприятелей и, участвуя с ними и грабежах и разорениях, превзошли даже его в жестокости». Другие же польские дворяне «делали разные приношения на пользу Отечества»⁶⁸.

В австрийской Галиции крестьяне бунтовали против польских господ, молились за победу «русских братьев» и встре­чали хлебом-солью русские отряды, заходившие в австрийские владения. Двухмиллионное русинское население Галиции жела­ло достаться России⁶⁹.

Еврейское население западных губерний, хотя и не разбега­лось, подобно славянам из местечек и снабжало за деньги фран­цузов информацией о Русской армии и продовольствием, но не сочувствовало завоевателям.

«Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязан­ностью, которые высказывали нам евреи, заслуживавшие тем боль­шей похвалы, что они должны были опасаться мщения францу­зов и населения. Но они еще больше опасались возвращения польского правительства, при котором подвергались всевозмож­ным несправедливостям и насилиям и горячо желали успеха на­шему оружию и помогали нам, рискуя своей жизнью и даже сво­им состоянием»⁷⁰.

      Верны присяге остались и поляки русской службы. Продикто­ванный Наполеоном и опубликованный в «Литовском курьере» призыв Генеральной конфедерации 25 июня/7 июля «сорвать подлые мундиры, отомстить кровью за унижение Отчизны и пле­чом к плечу с цивилизованными народами навечно возвести нерушимую стену против азиатской дичи»⁷¹ — повис в воздухе. Случаи перехода к врагу поляков русской службы были единичны, многие из них получили за храбрость российские награды. Самой крупной была измена всего нескольких десятков всадников Польского уланского полка полковника А. И. Гурьева 3 июня 1812 г. под Витебском⁷².

 

Поляки в наступательных боях с Русской армией

 Первые крупные бои 1812 г.  были русско-польскими кавалерийскими. Надежды французского императора сковать 2-ю Западную армию 78-тысячной группировкой своего брата, вестфальского короля Жерома Бонапарта, и при содействии польской конницы захлопнуть П. И. Багратиона в ловушке не оправдались. В то время как полки I корпуса маршала Даву шли на восток «легко, как на танцы», поляков «охватывал стыд»⁷³.  Понятовский 26 июня/8 июля оправдывал свою неспешность и растянутость колонн невыплатой жалованья, нехваткой провианта и слабостью новобранцев. Раздражённый Наполеон, чтобы подстегнуть рвение, упрекал князя и Войско Польское в недостатке энтузиазма и даже счёл возможным сказать адъютанту Понятовского оскорбительное: «Ваш князь предатель!»^74.  При знакомстве с климатом, жарой, сыростью и грубой пищей (польские желудки принимали черный хлеб, ржаные сухари и, видимо, кислые щи, «один запах которых внушал французам отвращение») польские потери отставшими, больными и дезертирами с 13июня по 22 июля оказались и полтора раза выше (!) французских и немецких. Дивизия Ю. Зайончка из 11 569 чел. потеряла 4 999 жолнежей (43,2%), дивизия Каменецкого из 9 059 потеряла 3 920 (43,3%). Французы теряли  меньше - 25—30%. Больше поляков потеряла только итальянская дивизии Пино — 53,5%. V корпус Ю. Понятовского к 22 июля уменьшился на треть — до 22 738 человек⁷⁵. Четырехтысячный «легион Висла» на пути от Немана сократился на 726 человек  - даже больше, чем на всём  переходе от Испании до Польши. Ослабевшие oт цинги и дизентерии польские солдаты «шатались как мухи». Дисциплина и выправка желали лучшего. («Нам нужна железная рука, чтобы сделать из нас хороших солдат и удержать нас  в  повиновении»⁷⁶.

Наоборот, русских отставших, дезертиров и пленных было очень мало, вопреки польской пропаганде, вещавшей, что все дороги забиты русскими дезертирами⁷⁷.

Не на должном уровне оказалась военная разведка при корпусных и дивизионных штабах. Офицеры, зная русский язык и переодеваясь в местную одежду, плохо выполняли связные и разведыватель­ные функции. Шеф разведывательной службы при Наполеоне ам­бициозный Сокольницкий, претендовавший на коман­дование всеми польскими войсками, оказался не в состоянии быстро и точно доставлять сведения о местности и противнике⁷⁸.

Французская облава на 2-ю Западную армию провалилась. 25 июня Багратион, чтобы не потерять свои обозы, приказал отряду генерала М. И. Платова (11 казачьих полков, около 3 500 сабель) задержать авангардный ка­валерийский корпус генерала В.-Н. Латур-Мобура, состоявший из 4-й уланской дивизии генерала А. А. Рожнецкого (4 тыс. чело­век при 12 пушках), а также саксонских кирасир и вестфальских гусар. Рожнецкий (1774-1849) был инспектором кавале­рии и специалистом по военной разведке герцогства Варшавского (с 1815 г. командовал кавалерией Царства Польского, а с 1831 г. стал российским генералом от кавалерии).

Чисто польское поражение под Миром и Романовым (в 90 км юго-западнее Минска) в определенной мере было вызвано пере­оценкой польской конницей своих сил. Победный ореол Вели­кой армии заставил упустить из вида, что отступающая, почти бегущая армия Багратиона тоже считает себя непобедимой. Польские разъезды, опережавшие французскую армию на 50— 60 км, неверно оценили силы русского арьергарда и боеспособ­ность казаков, которая при надлежащем руководстве превосхо­дила французских гусар.

     Используя  традиционный приём «вентерь», сотня каза­ков 27 июня у местечка Мир заманила один из уланских полков в засаду. После окружения полк без перестрелки был «взят и дротики» и разбит⁷⁹. Уланы, захватившие с собой по горсти польской земли и поклявшиеся вернуть отторгнутые Россией земли, бились стойко: большинство из 250 пленных было взято ране­ными только после того, как были сбиты с коня. «Гордые и над­менные, оповестили они нас, что целью их похода является Мос­ква, будто нет такой силы, которая могла бы противостоять их натиску, задержать их победоносное шествие»⁸⁰.
      На следующий день казаки при поддержке регулярной кавале­рии (всего около 7 900 человек)  после четырехчасового боя «грудь на грудь» сломили сопротивление дивизии Рожнецкого. В тыл полякам самым коротким путём их провёл  белорус по имени Денис из д. Симаково⁸¹.

Часть улан была подавлена возможностью окружения и «диким видом» калмыков, башкир и крымских татар, лучным боем под­держивавших казаков, и бежала под предлогом «вызова помощи». Бригадный генерал Т.Тышкевич вместо выдвижения вперед услал и тыл конную артиллерийскую батарею. 600-800 улан было убито и ранено, 9 офицеров и 121 рядовой были пленены.

В третий раз казаки, несмотря на близость в 10 км основных сил противника, разбили улан 2 июля недалеко от Слуцка, у местечка Романова. Сдалось в плен 8 офицеров и 350 рядо­вых, убито и ранено 300 офицеров и рядовых⁸².

Генерал-лейтенант Н.Н. Раевский, мужество которого в 1812 г. можно сопоставить с античными образцами, так оценивал польские, французские и русские войска: «Поляков бьют со всех сторон. Французы имеют превосходство над нами... Они несколько сильней, но гораздо искусней, мы в сто раз храбрей и гораздо глупей». (В последнем случае, судя по контексту других его пи­сем, имелась в виду «слабость вождей» и маневренности войск⁸³.

 После «ретивого дела» у Мира и Романова «дух даже и в самых поляках ослабел» (П.И.Багратион), но в освещении польской печати французское наступление шло исполинскими шагами: «За один месяц Наполеон сделал то, на что нашим князьям и королям нужны были века». В то время Чарторыжский из Карлсбада жаловался Александру I на «крайнюю жестокость» Русской армии при уходе из Литвы и Белоруссии⁸⁴. Конечно, местный провиант и фураж при невоз­можности вывоза сжигался,   скот, лошади и подводы забирались. Ущерб  от российских  и французских  войск по минской губернии  был одинаков⁸⁵.

Однако «диких неистовств скифов» не было; ни Ковно, ни Вильно, ни Минск, ни усадьбы шляхты не уничтожались огнем, костелы не грабились и не обраща­лись в конюшни и лазареты, как это делал наступающий противник с православными церквями.

Только со старой русской границы 1772 г. началась «выжженная земля» под ногами армии вторжения и «Священная война» народа («восстал дух Русской земли» — Ф. Н. Глин­ка). Вслед за Смоленском заполыхали Гжатск, Дорогобуж, Вязь­ма, Кубинка. Армия, казаки и население уничтожали жилища, обрекая себя на разорение и готовя гибель захватчикам.

Даже отступая, русские оценивали свою боеспособность выше, чем у численно превосходящего противника и часто произносили поговорку: «Француз (поляк) боек, русский стоек». «Отступление льва» — генерал-лейтенанта Д. П. Неверовского с 27-й дивизией (7 200 человек) от Красного до Смоленска 3 августа сорвало план Наполеона выйти в тыл 1-ой и 2-ой Западным армиям. Три конных корпуса Й. Мюрата (при поддержке одной пехотной дивизии и одной батареи — всего 22 500 человек) не сумели на широком поле в сорока атаках ни разбить Неверовского, ни захватить все его пушки, брошенные без прикрытия тремя казачьими полками и Харьковским драгунским полком. Настойчивые приступы польских улан тоже оказались неудачны. Польский штаб-офицер, знавший русский язык, пока не был застрелен, четырежды подъезжал и уговаривал: «Нас много, а вы все равно будете в плену»⁸⁶.

   Апогеем польских усилий в 1812 г. стало Смоленское сражение. Здесь сказалась и надежда на возвращение древнего русского города (в 1404-1514 и 1611—1654 гг. он был в составе Великого княжества Литовского) и желание показать «мстителю за Польшу» и «всему миру», где стояли рубежные столбы «Вели­кого королевства», и игра Напо­леона, заявившего, что Смоленск решает судьбу Польши («По­ляки, этот город принадлежит вам!») и, конечно, штурм французов (против Молоховских ворот Смоленска).

4/16 августа Наполеон специально приостановился, устроив смотр польским полкам, кричавшим «Да здравствует император!» В Русской армии ходила легенда, что Понятовский предло­жил взять Смоленск и «поднести, как букет» 3/15 августа, в день рождения Наполеона, когда в ставке «героя-освободителя» будут пить за его здоровье⁸⁷.

5 августа до 9 утра польская пехота в парадных мундирах ожидала приказа атаки. Бо­напарт лично указал Понятовскому направление штурма. Два часа польские батареи вместе с французской артиллерией бомбардировали  город и правый берег Днепра.

Около 15 часов 16-я и 18-я польские дивизии, ведомые польскими генералами и офицерами, с криками «Да здравствует Родина!» стали прорываться в смоленское пред­местье. «Французы, или лучше сказать, поляки, в бешеном исступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы»⁸⁸. «Мы имели счастие увенчать славой наш народ, мы дрались... всё время на глазах самого Наполеона»⁸⁹.

Не менее истово бились и защитники, выведя из строя польских дивизий 1330 человек⁹⁰. Гренадер Тобольского пехот­ного полка заколол командира 18-й дивизии М. Грабовского, тело которого поляки не смогли вынести. Польский генерал-майор русской службы Цибульский верхом храбро в цепи стрелков отражал французский натиск корпуса Даву. К вечеру все атакующие были отведены за пределы смоленских предместий и в пылающем городе польские орлы появились лишь 6 августа, после того, как русские  покинули его.

Утром 9/21 августа «владыка Европы» роздал V польскому корпусу 88 крестов ордена Почетного легиона и отметил в официальном бюллетене, что «действия польского корпуса... поразили русских, привыкших презирать поляков». Польский военный ис­торик М. Кукель полагал, что у Смоленска впервые со времен героя «Потопа» С.Чарнецкого (1599—1665), победившего paть воеводы И. А. Хованского 17 июня 1660 г. под Полонкой, поляки одержали тактический верх над русскими. После смоленских потерь корпус Понятовского уменьшился еще на 15%. В батальонах оставалось примерно по 470 штыков, в эскадронах — по 400 сабель. На смотре 21 августа/2 сентября он насчитывал 10 068 человек (6 636 пехотинцев, 1638 кавалеристов и 1794 артиллериста при 50 пушках)⁹¹.

Если у русских, начиная с «древних границ», жажда биться против «нечистой гадины» стала доходить почти до нарушения дисциплины, то польский пыл заметно  угасал. С одной стороны, признавалось, что проливать кровь в Центральной России (как в Италии, Испании и на Гаити) нужно ради будущего Польского королевства, с другой стороны, ожидалось, что Наполеон задержится на границе 1772 г., укрепит Великое княжество Литовское и перебросит польские войска на Украину, где они «обретут меч», которым король Болеслав I Храбрый (966—1035) в 1018 г. рубил Золотые ворота Киева⁹².

Возможно, почувствовав смену польского настроя, Наполеон стал выражать недовольство бездействием Варшавского правительства, срывом рекрутских наборов в Литве и домогательством денег: «поляки не в состоянии поддержать эту борьбу, наборы не осуществляются, они не делают ровно ничего ради собственного дела; ежедневно они просят денег... Поляки хотели бы получить Галицию; что им за беда, если я поссорюсь с Австрией? Я ожидал большего от обещанных ими преданности и усердия. Я не хочу разорять Францию ради них... Я придаю Польше не больше значения, чем чему-либо другому» ⁹³. В просьбе Понятовского послать его вместе с Даву на Киев было отказано.

  В «Битве исполинов» польское участие на разных местах Бородинского поля было неравнозначным. Заслугу взятия Шевардинского редута 24 августа V корпус не делил на равных с I-м корпусом Даву. Из 194 орудий. обстреливавших шевардинские позиции, лишь 24 составляли польские.  Французские потери  4—5 тыс. чел. явно превышали польские (25 офицеров и 591 рядовых)⁹⁴. Сомнительно также, что в девятом часу вечера, почти в темноте 6-й и 8-й польские уланские полки опрокинули Екатеринославских и Орденских кирасир: скорее всего, наоборот, уланы  уклонились от схватки с ними, укрывшись за  французскими латниками⁹⁵.

26 августа Наполеон основную надежду возло­жил на свою 80-тысячную центральную группировку с 382 оруди­ями, которая должна была совершить захождение, оттесняя рус­ский левый фланг в мешок между Москвой-рекой и Колочью⁹⁶. Явно слабее было левое крыло Е. Богарне — 33 тыс. штыков, 7 тыс. сабель и 152 орудия, и крыло правое, где 10-тысячному корпусу Понятовского была поставлена вспомогательная задача — тактическим обходом флешей с юга вызвать замешательство противника «Идти завтра прямо перед собой; опрокинуть все, что встретится на пути, потом повернуть влево, чтобы обойти неприятеля и вспомоществовать атаке французской армии»⁹⁷.) За Утицким лесом корпус Понятовского должен был действовать в отрыве на 1,5—2 км от французской армии.

Те из польских соединений, которые были «включены в тело» Великой армии, нигде не ставились во главу атак при фронтальном ударе Нея и Даву по левому флангу Кутузова. Однако, как немцы, итальянцы и прочие, они старались выполнить свой долг. Начальник польской артиллерии подполковник Г. Совиньский тяжело раненый ещё в Шевардинском бою  в ногу, после перевязки, лежа, управлял стрельбой своих орудий. Два эскадрона 14-го польского кирасирского полка С. Малаховецкого, поставленные позади двух полков саксонской тяжелой кава­лерии,  стойко переносили потери от огня батареи Н.Н.Раевского. Всего, в том числе и после атак Курганной вы­соты, из 180 польских кирасир вышло из строя 107, из 850 сак­сонских кирасир — 433⁹⁸. Несколько раз с переменным успехом эшелонами бросалась в атаку на взлобье за д. Семеновское уланская дивизия Рожнецкого. Некоторые французские кавалеристы вспоми­нали, что сражаться вместе с польскими уланами «было прямо наслаждением; удивительна была их блестящая храбрость и та ярость, с которой они бросались на врага, где бы тот ни появлялся и какова бы ни была его сила»⁹⁹.

Не меньшее присутствие духа показывали их соотечественни­ки, сражавшиеся на русской стороне. Командовавший 3-м кавалерийским корпусом генерал К. А. Крейц, считавший «бородинское дело последним в своей жизни», будучи трижды ранен, оставался в строю, и только после четвертого ранения был унесен на перевязки¹⁰⁰.

Для локального боя у д.Утицы польский корпус Понятовского был поднят позже всех — около 4 часов утра. И русские, и поляки преувеличили здесь силы друг друга: К.Ф.Толь полагал, что в двух польских дивизиях и двух бригадах кавалерии было 16 тыс. человек. Поляки считали, что из-за превосходства русских у дер. Утицы ничего нельзя сделать и с 30-ю тысячами¹⁰¹.

Около 5 часов утра 10-тысячный польский корпус начал выд­вигаться на старую Смоленскую дорогу против 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Н. А. Тучкова 1-го (8 тыс. человек), стоявшего за д. Утица. Слева от него находились нерегулярные - 6 полков каза­ков генерал-майора А. А. Карпова 2-го (около полутора тысяч), а в тылу 10—11 тыс. ратников Московского ополчения. И те и другие оказывали сдерживающее влияние на противника и лишь ограниченно участвовали в бою.

Медленно, почти 3 часа, проходил Понятовский 2,5 версты из района д. Доронино до д.Утица, осторожно, почти вслепую, выдавливая русских егерей из Утицкого леса. Благодаря этому Тучков отослал 3-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта П.П.Коновницына на помощь Багратиону. Только в начале девятого часа передовая 16-я дивизия И.Красиньского, перемещавшаяся в рассыпном строю, пройдя д Утицы, начала перестрелку с оставшейся 1-й гренадерской дивизией генерал-майора П. А. Строганова. Отсутствие «смоленской ярости» и мешкотность польского наступления польская историография объясняла недостатком сил, залесённостью, эффективностью русского огня, под которым польскую пехоту среди кустарника было трудно собрать в колонны и желанием Понятовского сберечь ядро Войска Польского. Осознав, что русские стоят на смерть, предоставленный самому себе польский генерал не стаи «перемалывать» свои силы в ожесточенных атаках. О рейде в русский тыл по старой «Смолянке» Понятовский вряд ли думал, тем более, что казаки А. А. Карпова «нейтрализовали» польскую кавалерию генерала Г. Себастиани.

Имитация наступления почти до полудня сорвала замысел Наполеона: «Ваш Понятовский не идет вперёд. Император очень недоволен. Наши потери огромны, русские сражаются исступлённо», — такую оценку из штаба французского императора передавали в V корпус¹⁰².

Около 11 часов утра Понятовский обходным движением дивизии Красиньского, поддержанной огнём 40 орудий, выбил Павловских гренадер с Утицкого кургана, создав угрозу флангу в тылу Тучкова. Однако 18-я дивизия К. Князевича не закрепила успех и польский батальон М. Рыбиньского держался на кургане всего 15 минут. (Позже Понятовского упрекали, что он атаковал побатальонно, как австрийцы, а не сразу всеми си­лами).

 К Тучкову к этому времени подоспела помощь. Вместе с го­ловными Белозерским и Вильманстрандским полками 17-й пе­хотной дивизии генерал-лейтенанта 3.Д.Олсуфьева он отбросил от кургана поляков, в беспорядке отступивших назад за д.Утицу, почти на 2,5 км («на дальний пушечный выстрел»¹⁰³). На три часа Понятовский перешел в оборону, приводя свои части в порядок. Некоторые польские мемуаристы писали, что князя ввёл в заблуждение генерал Себастиани, объявив, что повсюду казаки и массы пехоты, французы связаны ожесточенным сражением; в случае продвижения вперед все будут отсечены и уничтожены. После этого Понятовский долго разъезжал вдоль позиции, при­поднимаясь на стременах¹⁰⁴.

И только после приказа Наполеона Понятовский к концу сра­жения, около 16 часов, при поддержке 8-го корпуса Ж. А. Жюно возобновил движение вперед. Однако отход русских за  Утицкий курган не был результатом давления V-го корпуса, но вызван необходимостью выровнять левый фланг по новой линии¹⁰⁵. Продвигаться дальше, туда, где остановилась русская пехота, казаки и  ополченцы («полуварвары с греческими крестами на шапках» — так называли их поляки) не было ни сил, ни возможностей.

В результате сильного отпора, повлиявшего на пассивность польского корпуса, поляки потеряли около 1900-2000 человек¹⁰⁶.

  Князь Юзеф, по сути, сорвал один из отработанных приёмов Наполеона — тактический обход фланга противника. Из-за пассивности и неудачи движения вокруг 1-го корпуса Тучкова фран­цузам пришлось давать фронтальное сражение на из­мор. Частично из-за Понятовского усилия Даву и Нея не завер­шились окончательным успехом¹⁰⁷.

Формально Бородинская битва выглядела победой Наполео­на: русские потери превзошли французские и была оставлена Москва. Однако контраст боевого духа противников после неё был разительным. У поляков, как и у всей французской армии, настроение было угнетенным. «Вместо радости у нас наступило что-то вроде оцепенения. Начиная от Бородина, мы перестали думать об успехах, но только о трудностях и будущих поражениях. Русская армия не была разбита и мы следовали за ней очень осторожно»¹⁰⁸.

У русских офицеры целовали посланца от Кутузова, объявившeгo было о возобновлении битвы на утро, солдаты приняли эту весть с «неописанным восторгом», раненые были веселы, «по­чти всем довольны и даже ели с большим аппетитом». Никто из воинов  не считал сражение проигранным: «Все были в таком восторженном настроении духа, все были такими живыми свиде­телями отчаянной храбрости наших войск, что мысль о неудаче или даже полуудаче никому не могла приходить в голову»¹⁰⁹.

Вопреки кровавым  потерям «победительный отпор разъяренному нападению» был громадным. Русский дух не был сломлен.

Поляки в Москве и во время отступления Великой армии

2 сентября  1812 г. вместе с Наполеоном польские вооруженные силы через два века после Смутного времени вошли в Москву. В Кремле, кроме французской пешей и конной гвардии, поставили и караулы польских улан. «Тымчасова газета Миньска» торжествовала: «наглый москаль преклонил дрожащие колена и испуганные скифы» через 200 лет увидели вместо Жолкевских, Гонсевских и Баториев новых героев - Понятовских, Зайончковских, Князевичей и Красиньских»¹¹⁰. В польском крае был «день праздничного благодарения». В Варшаве по поводу пожара Москвы читали оду: «Где то чудовище, колосс, страшилище народов?». Секретарь Генеральной конфедерации поэт К. Козьмян (1771—1856) вдохновенно обратился к соотечественникам: «Народ польский! Пусть зазвучит земля твоя радостным кличем — Твой Мститель стал Победителем! Отдых после жертвенных подвигов... поможет лучше поддержать замыслы Избавителя, сломить сопротивление неприятеля и заставить отдать несправедливо захваченное»^111.

   В Вильно 9/21 сентября отслужили  благодарственную мессу, был парад национальной гвардии и артиллерийский салют у кафедрального собора. Там же (и в Гродно) развесили картины, как польский и французский орлы  pаздирают останки московского. В Гродно поставили памятный обелиск¹¹². По предложению поляков в Москве  снесли московский герб  с купола Сената и крест с колокольни Ивана Великого, который Бонапарт собрался поставить как трофей над Инвалидным Домом в Париже ¹¹³.

В отличие от варшавян, поляки в Москве восприняли пожар тревожным предвестием, а русские — как близкий конец захватчиков: «Пожар Москвы светил на всю Россию, его уголья пламенели в каждой русской груди — под золотым шитьём мундира и под худой сермягой. И вся Россия взялась за мушкеты и самопалы, сабли и топоры, вилы и дубины»^114.

Польские разъезды, внушавшие русским, что они победили («Смоленск наш, Москва наша»), в ответ получали: «Мы не ваши»¹¹⁵.

Многовековое историческое противоборство  ожесточило польско-русскую вражду.

 С 15 сентября среди русских стала ходить песня:

Хоть Москва в руках французов, это право не беда,
Наш фельдмаршал князь Кутузов их на смерть впустил туда.
Вспомним, братцы, что поляки встарь бывали также в ней,
Но не жирны кулебяки, ели  кошек и мышей.

Напоследок мертвечину, земляков пришлось им жрать,
А потом пред русским спину  в крюк по-польски изгибать.
Побывать в столице слава, но умеем мы отмщать,
Знает крепко то Варшава и Париж то будет знать¹¹⁶.

 В ответ поляки подогревали себя песней о мщении за «пражскую  резню» 1794 г.¹¹⁷

Ещё ярче польская злоба сказалось в ритуальном поругании святынь. Вместе с французами поляки, как и в 1612 г., оскверняли и грабили церкви, ставили туда лошадей, заставляли православных  на огне  из икон варить для себя пищу в церквах. «Жесточайшие истязатели и варвары из народов, составляющих орду Наполеона, были поляки и баварцы»¹¹⁸.

 В первый месяц войны «два полковых священника VI-го корпуса,  отстав несколько верст, были схвачены польской конницею. Поляки, после разных оскорбительных шуток, напоили их обоих рвотным камнем и связали их бороды вместе, лицом к лицу. Позабавившись таким образом, они отпустили их... Вообще замечалось, что главнейшие неистовства совершались преимушественно поляками, по крайней мере, тогда это было основною молвою»¹¹⁹.

     «Величайшие неистовства совершены были в Москве немцами и поляками, а не французами. Так говорят очевидцы, бывшие в Москве в течение шести ужасных недель»¹²⁰.

Когда русские офицеры видели пленных поляков, «гнев их удваивался, они осыпали их ругательствами и угрозами, даже били  многих старших офицеров, говоря им: «Сибирь, Сибирь». Поляки, зная, как их ненавидят у нас, выдают себя за голландцев или за немцев»¹²¹.

      Польское ожесточение превосходило французское, итальянское и др. Если  поляки и немцы при отступлении пристреливали и добивали штыками изнемогавших русских пленных, то и русские, случалось, добивали умирающих солдат противника как «возмездие за святотатство, которое они совершили». Участники рейда отрядов 3-ей Западной армии П.В. Чичагова, появившиеся с 10 октября 1812 г, на территории герцогства Варшавского у Бреста писали: «Варшавское княжество оттерпливается за то, что саксонцы и австрийцы делали нашим жителям; скот, лошади, все забирается, домы разоряются, хлеб и все запасы истребляются. Обыватели стонут, воин буянит, цари проклинаемы»¹²².

В начале отступления из Москвы польский корпус, насчитывавший 9 октября 1812 г. 4 844 человек пехоты, 864 кавалериста, 49 пушек и 239 строевых повозок¹²³, прикрывал французские обозы, артиллерию и безлошадных конников.     

Недисциплинированные летом, поляки осенью 1812 г. оказались выносливыми. Запасшиеся в Москве меховой одеждой и умевшие ночевать в землянках, стожках, шалашах и на снегу, они не испытали такой дегрессии (и тем более распада личности), как «цивилизованные вояки» Западной Европы. Поляки лучше мародёрствовали— в то время, как перед французами крестьяне успевали разбегаться, поляки окружали деревню, чтобы никто не мог бежать, сгоняли всех в одно место и сгребали все подчистую.  Поляки «во время переходов  и на бивуаках  крали всё, что видели… [и даже] решили  работать  по-крупному. Для этого они  организовывали банды, выбросили свои кивера … надели  крестьянские шапки и, ускользая с бивуаков, как только наступала ночь, объединялись и возвращались, издавая воинственные крики казаков «Ура! Ура!» Таким образом они сеяли ужас  в умах слабых людей, многие из которых бросались в бегство оставляя свои вещи коляски и провизию». ¹²⁴ 

 Вот почему «у польских улан имелись фургоны с провизией, быки, не истощенные лошади, хорошая сбруя и веселья больше, чем у французов. Их не тревожило отступление и предстоящая зима»¹²⁵.

В Тарутинском бою 6 октября польский корпус, потеряв 1311 человек убитыми, ранеными и пленными, не отдал пушек и повозок с амуницией¹²⁶.

На подходе к Березине польский корпус по численности боеспособных (1200 человек) был третьим после императорской гвардии (6000 человек) и корпуса Даву (3000 человек). Даже в это время поляки не сомневались в «звезде» Наполеона, надеялись, что Польша станет единой в рамках Великой империи французов и предлагали вывезти «своего воскресителя» в Вильно.

Боями у Борисова и Студянки 14 и 15 ноября Наполеон обеспечил переправу большей части своей армии, а сражением у Стахова 16 ноября попытался, разбив адмирала Чнчагова, задержать русское преследование¹²⁷.

Катастрофа бегства испортила отношение к полякам. Французы проклинали их за «вторую польскую войну», штыками выгоняли из изб, не давали топлива и отпугивали выстрелами от костров. Поляки возмущались тем, что при атаках и  арьергардных боях французы сберегали себя за счет польской крови¹²⁸.

С 9 ноября г. Борисов защищало 3 120 поляков 17-й дивизии Домбровского и около сотни человек деморализованного и бежавшего гарнизона Минска — почти 78 % от общего количества принявших участие в бою. Домбровский не укрепил долж­ным образом плацдарм на правом берегу Березины, неудачно расставил свои силы и не смог удержать мост — нить спасения остатков Великой армии до подхода II-го корпуса Н.-Ш. Удино. Чичагов уничтожил здесь две трети дивизии Домбровского¹²⁹. После того, как русские сожгли мост, Удино в гневе бросил: «Ваш Домбровский заслуживает расстрела!»¹³⁰

В бою 16 ноября у Стахова на правом берегу Березины Наполеон поставил в первой линии корпус Удино с остатками III-го корпуса (4 400 человек) Вторая линия состояла из остатков всех польских пехотных частей — дивизий Домбровского, Красиньского, Князевича, легиона Висла и др. — всего 6 450 человек¹³¹. В резервной третьей линии находились части I корпуса Даву, IV корпуса Латур-Мобура, пехота Старой и Молодой гвардии, а также кавалерия Удино и гвардейская - 4300 всадников, из которых 1100 было польских.

Атаку второй польской линии под командованием генерала Зайончка Наполеон подбодрил (спутав его с Домбровским) словами: «Вперед, Домбровский! Возьмите свой реванш!» (Император подразумевал сдачу Домбровским Борисова).

Упорное сражение закончилось вечером 16 ноября, когда атака кирасир генерала Думерка и польских улан на расстроен­ные при наступлении русские части оттеснила войска Чичагова на исходные позиции.

Для защиты левого берега Березины у Студянки в тот же день было выделено 10 220 человек, из которых одними из самых боеспособных оставались 4-й, 7-й и 9-й польские пехотные полки с «испанским стажем». До сумерек маршалу К. П. Виктору удалось удержать эту позицию.

За четыре дня переправы через Березину с 13 часов 14 ноября до 8 часов 30 мин. 17 ноября все боеспособные части французской армии (около 19 960 человек, из которых 6 300 было поляков) ушли на правый берег. Переправилось и около 22 тыс. «мародёров». Однако последнее перенапряжение исчерпало остатки сил и наступило окончательное разложение. «Великая армия превратилась в человеческое  стадо» (В.Скотт) 

В путь на Вильно поднялось 29 ноября всего  38 тыс., из которых только 9 тыс. человек было боеспособ­ны. Но даже и на этом заключительном этапе поляки несли меньшие потери, чем французы¹³².

После уничтожения небывалой со времен «переселения народов» армии вторжения во главе с лучшим полководцем, военный дух в наполеоновской Польше резко осел. Оборона Литвы и Польши развалилась до встречи с  Русской армией. Перед оголодавшими, одетыми в тулупы и медленно наступавшими русскими, терявшими не меньше, чем враг  обмороженными и больными, но кричавшими  при встрече с противником «Париж! Париж!», накатывалась волна страха.

В Вильно паника стала подниматься с 20 ноября 1812 г. Не испытавшие катастрофы корпуса Шварценберга и Ренье, а также 30 тысяч неаполитанских, баварских и польско-ли­товских войск, разбросанных по Литве, не только не дви­нулись на выручку Наполеону, но и без боев стали отступать.

Утопией был созыв посполитого рушения литовской шляхты  в конце ноября 1812 г.  численностью в 15800 (или даже 30 000) чело­век.  Пять-шесть сотен почти безоружных людей  разбежались по домам ¹³³.

Масштаб русского подвига («Велик Бог земли Русской! Велик Государь и народ её! Велик Кутузов, полководец мудрый» - Ф.Н. Глинка) резко контрастировал  с состоянием  наполеоновской Польши. Вместо дружин самообороны, народного сопротивления, или  «выжженной земли», как было в России, поляки встретили победителей всего лишь неприязнью. Денис Давыдов, сознававший  мощь победы, с торжеством объявил в Гродно: «Господа поляки! В черное платье!...Из 80 тысяч ваших войск... 500 только бегут восвояси, прочие валяются по большой дороге, морозом окостенелые и засыпанные снегом русским... Я вижу на лицах поляков... и злобу и коварные замыслы.., наглость в осанке и вызов во взглядах... Зачем все это?»¹³⁴

Никто не отозвался на воззвание К. Козьмяна «К оружию, на коня! Встать стеной и с мужественной стойкостью дождаться, когда великий Воскреситель Польши снова станет ни этой земле... Шляхта польская! Покажи себя достойной крови предков... Восстаньте, потомки Чарнецкого! ...Собирайтесь под стяги... по землям и повятам... покажите удивленной Европе, как проливают польскую кровь за Польшу!»¹³⁵ Сельское и городское население не бежало, не поджигало своих усадеб и городов. Евреи с бубнами, скрижалями завета, с радостью, непрерывным «ура» и визгом встречали русских, как спасителей¹³⁶. 

«Польша ждала мести завоевателя», — писал  Чарторыжский.

Однако Александр I  приказал обходиться с поляками «дружески и братски». В Варшаве о прибытии русских стали говорить как о счастливом событии. В герцогстве Варшавском, не считавшемся оккупированным, всех охватило всеобщее желание капитуляции. Совет Генеральной конфедерации в начале декабря стал писать  русскому императору, что «между Польшей и Россией нет, по сути, национальной ненависти, за исключением воспоминаний о взаимных несправедливостях». Совет вспомнил о славянском братстве и воззвал к «новой эре, когда два народа соединятся узами любви и братства на основе их общего славянского происхождения», и даже предложил  соединить  Россию с Польшей и Литвой под наследственным скипетром русского императора¹³⁷.

12 декабря Александр I объявил полную амнистию «литви­нам», которые были на стороне Наполеона. Были сохранены Вой­ско Польское с  офицерским корпусом, национальной фор­мой, наградами и прежний правительственный аппарат. Позже было восстановлено государственное название страны, а все воевавшие на стороне Бонапарта смогли вернуться в Польшу с ору­жием и крестами ордена Почетного легиона.

16 декабря в Варшаве в страшном виде появилась первая партия почерневших, одетых в лохмотья «скелетов» Войска Польского — 4 генерала, 120 офицеров и 220 солдат¹³⁹.

«Из войск княжества Варшавского, поставленных под ружье в количестве 70 тыс., вернулось (вместе с отрядами прикрытия над Бугом, гарнизоном Замостья и 7-й дивизией) около 16 тыс.; из польских частей французской службы участвовало в боях около 11 тыс., вернулось около одной тысячи; из задействованных 15 тыс. литовских войск возвратилось около 6 тыс. Всего из 96 тыс. поле­вых войск уцелело максимум 24 тыс., из которых около 15 тыс. тянулось в княжество Варшавское. В потерях, достигавших по мень­шей мере 72 тыс. человек, не учтены польские солдаты, служив­шие в некоторых иностранных полках и набиравшиеся туда рек­руты»¹³⁹. 

1 января 1813 г. Русская армия перешла Неман, 26 января депутация Варшавы вручила генералу М.А. Милорадовичу «в знак приветствия Русскому воинству» хлеб, соль и золотые ключи, а на следующий день при входе его в польскую столицу варшавяне кричали «виват» (Ф.Н. Глинка). Победители, отмечая скрытую неприязнь поляков, с удовольствием писали о весёлой жизни, обедах, мазурках, спектаклях и романах в Польше¹⁴⁰. Только Понятовский с горстью солдат остался верен Наполеону, ушел из герцогства и снова стал собирать воинство.

Вопреки  дворянству, видевшего Польшу в форме русской провинции, Александр  I  свою политику облёк в мягкие формы.  В русском плену польские военнопленные провели всего около года. Из 11 421 пленных в Сибири побывало 2 458  поляков, в Грузии - 851, на Северном Кавказе в полевых, гарнизонных и казачьих  полках  - 8 112 чел¹⁴¹.

В начале 1814 г. было заявлено об освобождении пленных поляков, отправлении их на родину и возвращении конфискованных ранее имений  в том числе и «чинам, возвращающимся ныне из Франции»¹⁴².

 В июне 1815 г. «без безумного восторга, но с глубоким инте­ресом» поляков (А. Е. Чарторыжский) часть коренного ядра эт­нической Польши была присоединена к Российской империи в качестве автономного Царства Польского площадью 127 тыс. кв. км, с  населением в 3,3 млн. человек (на 1816 г.).   После «принятия внутрь и отравления» коренной Польшей  (И.С.Аксаков), она стала для России «обжигающей рубашкой кентавра» (Ж. де Местр).

*   *   *

Начало войны  1812 г. в общественном сознании наполеоновской Польши выглядело освободительным. Однако кампания этого года  не стала, как для России, ни народной, ни «польской Отечественной». Польша не стала «стеной» перед Русской армией в 1813 г. Приняв роль душителей свободы на Гаити и в Испании, польские легионеры в России оказались подручными завоевателя.  Вся Великая армия и сателлитные войска Наполеона потерпели  полное поражение  как в коренной России, так и в Западной Руси.

 

Владимир Артамонов

Изменённый и дополненный вариант статьи, опубликованной в сборнике: Бородино и наполеоновские войны. Битвы, поля сражений, мемориалы.  Материалы Международной научной конференции.  (Бородино, 9-11 сентября 2003 г.). М.,2003. С.200-234.

 

---

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 1 Чарторыжский А.Е. Мемуары. М. 1998. С. 361.

2 Ильинский Н.А.. Художественная патриотическая литература 1812- 15 гг. Тбилиси, 1949. С. 15.

3 Так писал В. Л. Пушкин. См.: Любецкий С.М. Русь и русские и 1812 г. М. 1994 г. С. 201,221.

4 Вандаль А. Наполеон и Александр I. Ростов на Дону, 1995. Т. 4. С. 546.

5 Беседы и частная переписка между Александром I. и кн. Адамом Чарторыжским. М., 1913. С. 24, 26, 81, 93, 35-96, 98, 107, 119, 176-185.

6 Там же. С. 161, 278. Ещё в 1810—1811 гг. в княжестве Варшавском были заговоры против французов, ориентировавшиеся на унию Польши

с Россией:  Kukiel М. Wojna 1812 roku. Kraków, 1937. Т. 1. S. 96; Zernak  K. Polen und Russland: Zwei Wege in der europäischen Geschichte. B., 1994. S.302,303, 307.       

7 Grochulska B. Małe panstwo wielkich nadziei. Warszawa, 1987. S. 22 .

8 Военский К. Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 г. // Сборник Русского исторического обшества. СПб., 1909. Т. 128. C. XXVI. (Далее Сб.РИО).

9 Вандаль А. Наполеон и Александр I … С. 432.

10 Мачеевский Я. Стереотип России и русских в польской литературе и общественном сознании // Поляки и русские в глазах друг друга. М„ 2000. С. 14.

11 Aszkenazy S. Przysięga Kościuszki // Biblioteka Warszawska. 1912.

T.1. S. 483—486. «Мало-помалу мы пришли к убеждению, что эти русские, которых мы научились инстинктивно ненавидеть, которых мы причисляли всех без исключения, к числу существ зловредных и кровожадных, с... которыми не могли даже встречаться без отвращения, - что эти русские более или менее такие же люди...».  Чарторыжский  А.Е. Мемуары… С. 39. «Не говорю уже о прошлой Польше и поляках. Исчезло уж и то государство, и то имя, как исчезло столько других в истории. Каждый бывший поляк должен выбрать себе Отечество. Я уже русский навсегда» — так писал Щенсны-Потоцкий в 1796 г. Grodziski S., Kozłowski Е. Polska zniewolona 1795—1806. Warszawa, 1987.S.13-14.                         .

12 Czubaty J. W służbie czarnych orłow// Mówią wieki. 2001. №. 6. S. 25—27.

13 Сообщение Д. Г. Целорунго. См. также: Целорунго Д. Г. Служебная карьера офицеров русской армии 1812 г. — выходцев из различных регионов России и стран зарубежья (по формулярным спискам) // Отечественная война 1812 года. История, памятники, проблемы: Материалы VI Всерос. науч. конф. Бородино, 1998. С. 200-201. После II и III разделов Речи Посполитой с территории Белоруссии и Украины набирали добровольцев и рекрут. В конце XVIII — начале XIX вв. через Русскую армию, по мнению Я. Чубатого, прошло около 20 тыс. поляков. Czubaty J. W służbie... S. 18—20.

14 Czubaty J. W służbie... S. 20.

15 Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999. С. 375, 377 и др.

16 После пленения нескольких тысяч поляков вслед за битвой при  Арколе 15—17 ноября 1796 г. Наполеон решил создать из них отдельные части. См.: Grodziski S., Kozłowski Е. Polska zniewolona... S. 39.

17 Tokarz W. Dąbrowski jako organizator i wodz. Warszawa, 1919. S. 5—6.

18 Tokarz W. Dąbrowski… S. С. 8-9, 14-16, 21.

19 Соколов О.В. Армия Наполеона…  С. 363.

20 Tokarz W. Dąbrowski … S. 16, 20.

21 Kukiel M. Wojna1812 roku… T.1.S. 96.

22 Генерал-лейтенант И. H. Эссен 1-й — военному министру М. Б. Барклаю де Толли 8/20 февраля 1812 г. из Слонима // Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА Главного штаба. СПб.,1908. Отд. I. Т. 9. С. 123-124.

23 Такой же возраст имели и три четверти русских офицеров со cредним сроком службы в 8—10 лет. См.: Целорунго Д.Г. «Всем прочим слава...» // Памятники Отечества. 2001. № 47. С. 26.

24 Все картинки «мундиров с иголочки» в изданиях XIX—XX вв. представляют романтизированную версию наполеоновской эпохи. О подобном же внешнем виде Русской армии см.: Ульянов И. И эти нас побили! Внешний облик русской пехоты в заграничных походах // Родина. 2002. № 8. С. 74-78; Dembiński Н. Pamiętnik Н. Dembińskiego. Poznań, 1860. S. 102.

25 См. впечатления Д. В. Лоссберга. Воен.-ист. вестник. Киев, 1912.  С. 9.

26 Я. Г. Домбровский — Ю. Понятовскому 20 февраля 1807 // Staszewski J. Zródła wojskowe do dziejów Pomorza w czasach Księstwa Warszawskiego. Toruń, 1933. Fontes XXVl. Cz.l. S. 327.

27 Преснухин М.А. Битва на Требби 1799 г. Три дня А.В.Суворова. М., 2001. С.19-32.

28 Местр Ж., де. Петербургские письма, 1803—1817. СПб, 1995. т-219.

29 Пеле Ж.-Ж. Московская битва // Бородино в воспоминаниях современников. СПб., 2001. С. 323.

30 Kołaczkowski К. Wspomnienia generała Klemensa Kołaczkowskiego, Kraków, 1898. Ks. 1. S. 89.

31 Носов Б.В. Представление о Польше в правящих кругах России в 60-е годы XVIII в. накануне первого раздела Речи Посполитой // Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000. С. 81; Белова О.В. Этно- конфессиональные стереотипы в славянских народных представлениях// Славяноведение. 1997. № 1. С. 26; Фалькович С.М. Восприятие русскими польского национального характера и создание национального стереотипа поляка // Поляки и русские… С. 47,

32 Чарторыжский А. Указ. соч. С. 35—86.

33 Флиз, де ла. Поход Наполеона в Россию в 1812 г. М., 1912. С. 112 113.

34 Попов А.Н. Вопрос польский, 1806—1809 // Русская старина. 1893, С. 639-690, 683.

35 Kępicki A. Lach i Moskal. Warszawa, 1990. S. 63—69. Уровень ocoз- нания этого превосходства с XVI в. и до нашего времени нуждается и отдельном исследовании. Такое же отношение к Польше было у её западных соседей — немцев. См., например, оценку К. Клаузевицем Польши как «варварского государства» и «политически необитаемой степи». Клаузевиц К. О войне. М.; СПб., 2002. Т. 2. С. 36—37.

36 Шайтанов И.О. Пушкин и польский вопрос в контексте идеи

всемирной истории // Поляки и русские: взаимопонимание и взаимо- непонимание. M., 2000. С. 83.              1

37 М. А. Волкова — В. М. Ланской 23 сентября 1812 г. // 1812 год в воспоминаниях, переписке и рассказах современников. М., 2001. С. 55

38 Ложъе Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 г. М., 1912. С. 12, 18; Fleck. Bűchsenjäger Fleck im Feldzűge Napoleons gegen Russland 1812. Göttingen. [1912]. S. 2.

39 Записки А. И. Антоновского // Харкевич В. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Вильна, 1904. Вып. 3. С. 6.

40 Zych G. Generał Jan Henryk Dąbrowski, 1755—1818. Warszawa, 1974. S.118; Kołaczkowski K.. Wspomnienia… Ks. 1. S. 90; Grochulska B. Małe panstwo... S. 62.

41 А. П. Тормасов — П.И.Багратиону 16 июня 1812 г. // 1812 - 1814 годы. М., 1992. С. 138; Сироткин В. Г. Официозная военно-политическая публицистика Франции и России в 1804—1815 гг. // Бессмертная эпопея: К 175-летию Отечественной войны 1812 г. и Освободи тельной воины 1813 г. в Германии. М., 1988. С. 230; Sokolnicki М. General М. Sokolnicki, 1760—1815. Kraków, 1912. S. 221.

42 Бокур Ф. Ответственность Польши в русской кампании. Трагтческое заблуждение  Наполеона // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Материалы XII Всерос. науч. конф. Бородино, 6-8 сент. 2004 г. М., 2005. С.99-110. 

43 Сб. РИО. Т. 128. С. 65-69, 97-99, 259, 311.

44 Местр Ж., де. Петербургские письма... С. 207; Беседы и частная переписка... С. 191.

45 Zernak К. Polen und Russland… S. 302—303.

46 Nieuważny А. Му z Napoleonem. Wrocław, 1999. S. 101.

47 Вандаль А. Наполеон и Александр I…Т. 4. С. 435—436; Михайловcкий-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 г. СПб., 1843. Ч. I. С. 219-221.

48 Сб. РИО. Т. 128. С. 377.

49 П.Граббе - М.Б.Барклаю де Толли 16 февраля 1812 г. из Берлина. Отечественная война  1812 г. Материалы ВУА… С.153. Флиз де ла. Поход Наполеона… С.9; Fleck. Bűchsenjäger Fleck… S. 1; Ze wspomnień Józefa Krasińskiego // Biblioteka Warszawska. 1912. T. 3. S. 216, 426.

50 Вандаль А. Наполеон и Александр I… Т.4. С. 450.

51 Харкевич В. Действия Платова в арьергарде Багратиона в 1812 году. Кавалерийские бои при Мире и Романове. СПб., 1901. С. 6.

52 Соколов О.В. Армия Наполеона… С. 396.

53 Коłaczkowski К. Wspomnienia…. Ks. 1. S.84. Польские историки выражали сожаление, что Наполеон «утопил» поляков в океане Великой армии: Boguslawski S.K. Życie xięcia Józefa Poniatowskiego. Warszawa, 1831. S. 284; Aszkenazy Sz. Książ J. Poniatowski. Warszawa, 1974. S. 230-232. Однако великий полководец, разбрасывая польские части среди французских, поднимал их боеспособность.

54 Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 1. S. 12.

55 Dundulis В. Napoleon et la Lituanie en 1812. P., 1940. P. 272.

56 Grochulska B. Małe panstwo... S. 63.

57 Nieuwazny A. Му z Napoleonem … S. 104.

58 Татищев Ю.В. Вильна и Литовские губернии в 1812—1813 гг. Вильна, 1913. С. 27—28. Обновление «святой и неразрывной унии» Литвы с Польшей было провозглашено 8/20 августа 1812 г. См.: Сб. РИО. Т. 128. S. 65-69.

59 Сб. РИО. Т.128. С. 257, 349-351, 393; Бернацкий Н. События в Вильне во время Отечественной войны. Вильна, 1912. С. 93.

60 Беннигсен Л.Л. Письма о войне 1812 г. Киев, 1912. С. 22.

61 Borucki В. Rok 1812 według wieszcza // Mówią wieki. 2000. № 1.  S.51—52; Сб. РИО. T. 128. С. 353. «Город казался опустевшим. Неcколько евреев и несколько человек из простонародья — вот все, кого можно было встретить в этой так называемой дружественной стране, с которой наши войска ... обращались хуже, чем с неприятельской... Население ровно ничем не проявляло любопытства, никто не выглядывал из окон, не наблюдалось никакого энтузиазма, не видно было даже обычных зевак. Все выглядело угрюмо». Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. Смоленск, 1991. С. 70—80.

62  Швед В.В., Данскix C.У. Заходнi   рэгiён  Беларусi  ỹ часы напалеонаỹскiх войнаỹ 1805-1815 гады. Гродно, 2006.  С.106

63 Этот необученный и необстрелянный полк литовской гвардии был почти весь пленен у Слонима в ноябре 1812 г. авангардом 3-й Западной армии под командованием поляка — генерал-майора Е. И. Чаплица Бернацкий Н. События в Вильне… С. 126—130.

64 Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 2. S. 10.

65 Отечественная война 1812 года: Материалы ВУА... С. 4, 128.

66 Сб. РИО. Т.128. С. 409, 416, 442—443. Было обнаружено около 5— 7 тыс. трупов. Бернацкий Н. События в Вильне… С. 160); Богданович М. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. СПб.,1860. Т.3. С. 160.

67 Бенкендорф А. X. Записки Бенкендорфа. М., 2000. С. 47—49; Михайловский -Данилевский А.И. Описание Отечественной войны… Т. 1. С. 423; Kukiel М. Wojna 1812 tokii. Т. 2. S. 12-16, 128.

68 Донесение епископа Волынского Даниила Св. Синоду от 19 ноября 1812 г.// Сб. РИО. Т. 128. С. 518.

69 Крылова Н.Б. Отклики на Отечественную войну 1812 г. в западно- украинских землях Австрийской империи // Бессмертная эпопея... С. 172, 174-176.

70 Бенкендорф А. X. Записки…  С. 47.

71 Сб. РИО. Т. 128. С. 57, 61, 394.

72 Воспоминания А. П. Никитина // Харкевич В. 1812 год в дневниках... Вильна, 1903. Вып. 2. С. 140—141.

73 Kołaczkowski К. Wspomnienia…Op. cit. Ks. 1. S. 101.

74 Там же. С. 99— 102; Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 1. S. 350; Boguslawski S.K. Życie xięcia Józefa…  S. 280, 290—291.

75 Соколов О.В. Армия Наполеона…  С. 293; Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 2. S. 20—21.

76 Kołaczkowski К. Wspomnienia… Ks. 1. S.22. Нельзя за чистую монету принимать воспоминания поляков о том, что они готовы были «на завоевание Луны» и боялись только одного, что русские слишком быстро заключат мир. См.: Соколов О.В. Армия Наполеона…  С. 399.

77 Сб. РИО. Т. 128. С. 309.

78 Sokolnicki М. General М. Sokolnicki… S. 226—231; Bielecki R. Berezyna 1812. Warszawa, 1990. S. 217. Тем не менее, русское командование учитывало, что именно польские проводники, курьеры и переводчики облегчали движение Великой армии.

79 Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 2000. С. 322.

80 Швед В.В., Данскix C.У.Заходнi   рэгiён  Беларусi  ỹ часы напалеонаỹскiх войнаỹ 1805-1815 гады. Гродно, 2006. С.85  

81 М.И. Платов — П.И.Багратиону 27 июня // 1812—1814 годы. М 1992. С. 59.

82 Дрейлинг И. Р. Воспоминания участника войны 1812 г. // 1812 год. Воспоминания воинов Русской армии. Из собрания Отдела пись менных источников Гос. Исторического музея. М., 1991. С. 370; Харкевич В. Действия Платова... С. 15—17.

83 Staszewski J. Walki  kawalerejskie pod Mirem i Komarovem 1812 r. Poznań, 1934. S. 51, 60; Dembiński H. Pamiętnik … S. 103.

84 Беларусь и война 1812 года. Документы.  Минск, 2011. С.204

85 H.H. Раевский — C.A. Раевской 28 июня и 29 июля 1812 г. // 1812-1814 годы. М., 1992. С. 70.

86 А.Е Чарторыжский — Александру I  4/16 августа 1812 г. из Карлcбада // Беседы и частная переписка... С. 303.

87 Из воспоминаний Н. И. Андреева // Русский архив. 1879. Кн. 3. С. 181

88 Харкевич В. 1812 год в дневниках... Вып. 2. С. 8.

89 Глинка Ф. Н. Сочинения. М., 1986. С.228.

90 Курьер Литовский. 1812. № 75. Сб. РИО. Т. 128. С. 320.

91 Соколов О.В. Армия Наполеона… С. 294.

92 Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 2. S. 96—97.

93 Там же. С. 131.

94 Коленкур А. Поход Наполеона…  С. 114.

95 Kukiel М. Jazda polska nad Moskwą. Poznań, 1919. S. 36; Idem. Wojna 1812 roku. T. 2. S. 176; Земцов В. H. Битва при Москве-реке. М., 1999. С. 36-37.

96 Рязанов А. М. Кирасиры в Шевардинском бою // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Материалы VI Всерос. науч. конф. Бородино, 1998. С. 145.

97 Земцов В. Н. Битва при Москве-реке. .. С. 60.

98 Пеле Ж.Ж. Московская битва // Бородино в воспоминаниях современников. СПб., 2001. С. 325; Из воспоминаний Л. Ф. Лежена. Там же. С. 58—60, 253; Земцов В.Н. Битва при Москве-реке… С. 58—60, 64.

99 Земцов В.Н. Битва при Москве-реке… С. 141,143; Соколов О.В. Армия Наполеона…  С. 400.

100 Из воспоминаний М.Комба // Бородино в воспоминаниях современников… С. 268.

101 Из записок командира 3-го кавалерийского корпуса К.А. Крейца // Бородино в воспоминаниях современников… С. 132—133.

102 Описание сражения при селе Бородине... составленное К.Ф. Толем // Бородино в воспоминаниях современников… С. 48; Kukiel М. Jazda polska nad Moskwą…  S. 66.

103 Бородино в воспоминаниях современников… С. 54; Sokolnicki М. General М. Sokolnicki…  S. 231.

104 Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию // Бородино в воспоминаниях современников… С.311.

105 Dembiński Н. Pamiętnik…  S. 136—137.

106 Чандлер Д. Указ. соч. С. 127—128 .

107 Kukiel М. Jazda polska nad Moskwą… S. 88; Kukiel M. Wojna 1812 roku. T. 2. S. 199.

108 Чандлер Д. Военные кампании… С. 493; Земцов В.Н. Битва при Москве-реке…. С. 15, 107.

109 Kołaczkowski К. Wspomnienia…  Ks. 1. S.126. «Ни песен, ни рассказов, унылое безмолвие... — вот, что представляло это поле!» См.: Из воспоминаний Ф. де Сегюра // Бородино в воспоминаниях современников… С. 245.

110 Из записок В. Л. Левенштерна// Бородино в воспоминаниях современников… С. 73; Из воспоминаний П. А. Вяземского о 1812 годе // Там же. С. 87; Павлова Л.Я. Декабристы — участники войны 1812— 1814 гг. М., 1979. С. 40—41; Захарова О.Ю. «Я князь, коль мой сияет дух»: Страницы военной биографии генерал-фельдмаршала князя М С. Воронцова. М., 1997. С. 81.

111 Сб. РИО. Т. 128. С. 377.

112 Kоźmian К. Z pamiętników Kajetana Koźmiana. Lwów, 1891. Cz. 1. S.245-247.

113 Черепица В.Н. Гродненская губерния в 1812 г. в жизни и творчеcтве русских писателей // Отечественная война 1812 г. История. Памятники. Проблемы. Бородино, 1998. С.209.

114 Коленкур А. Поход Наполеона…С. 172—173; Богданович М. История Отечественной войны … Т. 3. С. 7.

115 Керсновский А.А. История Русской армии. М., 1992. Т. 1. С. 258.

116 Dembiński Н. Pamiętnik… S.173.

117 Любецкий С.М. Русь и русские…  С.212.

118 Nieuważny A. Му z Napoleonem … S. 101.

119 Оленин А.П. Рассказы из истории 1812 г. // Русский архив. 1868. № 11. С.1986.

120 Харкевич В. 1812 год в дневниках... Вып. 2. С. 5.

121 М.А. Волкова — В.И. Ланской 31 декабря 1812 г. // 1812 год в вос- поминаниях, переписке... С.75.

122 Там же. С. 74; Попов А.И. Заблудившийся отряд // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Бородино. 1998. С. 130.

123 Марбо М. Мемуары  генерала барона де Марбо. М.,2005. С.613

124 Вяземский П.А. «Журнал» 1812 года // 1812 год...: Военные дневники Сост. и вступ. ст. А. Г. Тартаковского. М., 1990. С. 221—222;

Н.Н. Раевский, А.Н. Раевский, А.Л. Давыдов, В. Л. Давыдов — С.А. Раевской 23 октября 1812 г. // 1812—1814 годы… С. 229—230.

125 Богданович М. История Отечественной войны…  Т. 3. С. 117.

126 Флиз, де ла. Поход Наполеона…  С. 51,54.

127 Коłaczkowski К. Wspomnienia…  Ks. 1. S. 144—145.

128 Бригадный генерал-майор Ян Хлопицкий даже считал, что последняя битва Наполеона «была выиграна поляками». См.: Bielecki R. Berezyna 1812… S. 216, 257.

129 Ibid. S. 182—183; Dembiński H. Pamiętnik …  S. 183.

130 Bielecki R.  Berezyna 1812… S. 54, 215.

131 Zych G. Generał Jan Henryk Dąbrowski… S 126.

132 Швед В.В., Данскix C.У. Заходнi   рэгiён  Беларусi  ỹ часы напалеонаỹскiх войнаỹ 1805-1815 гады. Гродно, 2006.  С.111

133 Соколов О. В. Армия Наполеона… С. 407,409,535; Bielecki R. Berezyna 1812. .. S. 162 163.

134 Соколов О.В. Армия Наполеона… С. 199, 200—204, 210; Бессонов В.А. «...Не считая шаромыжников». Численность военнопленных 1812 г. в России // Родина. 2002. № 8. С. 58-59.

135 Давыдов Д. В. Военные записки. М., 1982. С. 242.

136 Сб. РИО. Т. 128. С. 73.

137 Давыдов Д. В. Военные записки… С. 241.

138 Aszkenasy Sz. Książ J. Poniatowski… S. 239—240; Sokolnicki M. General М. Sokolnicki…  S. 234.

139 Nieuważny А. Му z Napoleonem… S.96.

 140 Бессонов В.А., Миловидов Б.П.  Польские военнопленные Великой армии в России в 1812-1814 гг.<adjudant.ru/captive/bes06.htm>   Первая публикация: Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XIII Всероссийской научной конференции. М. 2006. С. 289-305.

141 Lukasiewicz M. Armia księcia Józefa, 1813. Warszawa, 1986. S. 49.

 

---

 

Публикации работ Владимира Алексеевича Артамонова на сайте "Западная Русь":

• Книга В.А.Артамонова «Заря Полтавской победы – битва при Лесной».
•  Книга В.А. Артамонова «Полтавское сражение».
• Русская армия в сражении 1711 г. на р. Прут не была побеждена.
• Сербы и Турецко-русская война 1710-1713 гг.
• Русский победоносец. К 170-летию со дня рождения М.Д.Скобелева.
• Русское командование в Крымской войне
• Вермахт и Красная Армия: противоборство духа. (К 70-летию начала Великой Отечественной войны)

Материалы международной конференции «Отечественные войны Святой Руси», посвященная 200-летию Отечественной войны 1812 года.