Доклад доктора исторических наук Кирилла Владимировича Шевченко,  зачитанный им на научно-практическом круглом столе «История и общественно-гуманитарные науки как инструмент цивилизационной войны против Русского Мира», который состоялся 19 декабря 2014 г. в Минске.

  По справедливому мнению известного польского историка XIX в. Ю. Шуйского, фальшивая история неизбежно порождает фальшивую политику. Оснований для подобного вывода у Шуйского, изучавшего историю Польши и причины ее падения в XVIII в., было предостаточно. В свою очередь, фальшивая политика ведет к потрясениям, кровавым гражданским войнам и распаду государств, что ярко демонстрирует трагический пример нынешней Украины. Важнейший элемент насаждаемой украинскими властями фальшивой истории – тезис о противоположности русских и украинцев; их постоянное противопоставление; навязывание представлений об их изначальной цивилизационной чуждости и враждебности, а также системное культивирование образа врага в лице России, на которую возлагается вина за все украинские исторические несчастья – как реальные, так и вымышленные. Майдан и последовавшая за ним кровавая гражданская война, ставшие символами краха современной украинской государственности, представляют собой трагическое следствие фальшивой политики Киева, основанной на фальшивой истории. Современники формирования украинской идеологии в Галиции в XIX в. и одновременно ее противники – галицко-русские общественные деятели – в своих трудах убедительно показали, что искажения и извращения исторического прошлого являлись главным орудием создания украинской идентичности; при этом фальсификации затронули обширный исторический период от средневековья до ХХ в.

***

       Восточная Галиция, традиционно считающаяся бастионом украинского национализма, окончательно приобрела подобный имидж лишь после геноцида галицких русофилов, развязанного австро-венгерскими властями в ходе Первой мировой войны. Даже в первой четверти XX века украинская самоидентификация не полностью утвердилась в Галиции. Исследователи полагают, что в это время «половина галицийского крестьянства не имела отчетливо выраженного национального самосознания в современном понимании и служила объектом борьбы «за души».[1] Так, в г. Станиславове (современный г. Ивано-Франковск), который был одним из центров украинского движения в Восточной Галиции, термин «украинец» стал вытеснять «русинское» самоназвание только после 1917 г.».[2] В то же время, среди галицко-русской интеллигенции был широко распространен взгляд на галицких русинов как часть единого русского народа от Карпат до Камчатки. В начале XX века в еще австрийском Львове и в 1920-1930-е годы в уже польском Львове выходили газеты на русском языке, отстаивавшие идею общерусского единства великороссов и малороссов и полемизировавшие с украинскими националистами. «Русско-народная партия в Галичине исповедует… национальное и культурное единство всего русского народа, а поэтому признает своими плоды тысячелетней культурной работы всего русского народа, принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусскому племени русского народа»,[3] - декларировал съезд русско-народной партии Галиции, состоявшийся 27 января (7 февраля) 1900 года во Львове. Общественные деятели Галиции еще в начале XX вв. отмечали широкое распространение стихийных «москвофильских» настроений среди «русского простонародья Галичины»,[4] указывая при этом, что галичане превосходят «малорусское и великорусское простонародье в России в развитии национального сознания, в патриотизме и в глубокой привязанности к русскому обряду и к церкви».[5]  Это были вынуждены признать и активисты украинского движения, выражавшие сожаление по поводу того, что галицкие мужики «от природы москвофилы».[6]      

       Радикальный украинский национализм - новый по историческим меркам этнокультурный облик древней многострадальной Галиции, изнасилованной и обезображенной в ходе кровавого австро-венгерского террора во время «Великой войны» 1914-1918 годов. Столетия ранее Галицкая Русь оставалась краеугольным камнем общерусской идеологии, породив огромное число мыслителей, обосновывавших идею общерусского единства, и мучеников, положивших свои жизни в борьбе за эти идеалы. Агрессивность и жестокость, пещерная ограниченность, неспособность воспринимать очевидное и острая интеллектуальная недостаточность украинских националистов – яркое проявление хорошо известного психологам «комплекса неофита». Именно новообращенцы-неофиты склонны к крайним, подчас изуверским формам доказательства своей преданности некой новой усвоенной ими вере или идее, которой для галицких неофитов стали примитивные и искусственные догмы украинского национализма. От прочих разновидностей «интегральных национализмов» украинский национализм отличается большей степенью тоталитаризма, иррационального мистицизма, гипертрофированным культом насилия, войны и террора, а также склонностью к воображаемому и надуманному.[7] Представитель галицко-русского движения О.А. Мончаловский еще в 1904 г., дал убийственную оценку украинскому национализму, охарактеризовав его как «отступление от вековых, всеми ветвями русского народа выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапог…, отречение от исконных начал своего народа».[8] Прадеды нынешних украинских радикалов из Галиции, боевиков «Правого сектора» и активистов «Свободы» именовали себя русинами, вряд ли подозревая о существовании «украинцев» и считая себя органичной частью триединого русского народа. Впрочем, как заметила Н.М. Пашаева, автор первой отечественной монографии о русском движении в Галичине, современные внуки и правнуки галицких русинов «едва ли захотят вспоминать сейчас своих русских дедов и прадедов».[9] К этому стоит добавить, что нынешние галичане не только не хотят, но и не могут вспомнить своих русских предков, поскольку русское прошлое Галиции основательно проутюжил тупой и беспощадный каток украинской политической и околонаучной цензуры, стерев из учебников, научной литературы и общественной жизни эту смертоносную для новоукраинской политической элиты информацию.             

***

Если активисты украинского движения стремились доказать раздельное существование великороссов и украинцев уже в эпоху Киевской Руси, стараясь вычленить из древнерусской литературы ее «украинский» компонент, то галицко-русские мыслители исходили из изначального единства русских земель. Галицко-русские деятели подчеркивали колоссальную роль Галиции в общерусской истории, отмечая, что уроженцы Галицкой Руси внесли большой вклад в возвышение Московского княжества в период феодальной раздробленности и монголо-татарского ига. К числу самых известных из них относился выходец из Галиции митрополит Петр, который, поддерживая объединительную политику московского князя Ивана Калиты во второй четверти XIV века, перенес в Москву митрополичий престол, сделав Москву духовным центром России. Галицкие деятели воспринимали личность Петра как один из символов общерусского единства, подчеркивая, что «ближайшим советником Ивана Калиты был первый митрополит московский Петр, называемый также Петром из Раты, поскольку он родился в нынешней Галичине и жил над рекой Ратою…».[10] Таким образом, именно галичанин стоял у истоков превращения Москвы в церковную столицу русских земель, что весьма символично.

Характеризуя положение Галицкой Руси в составе Польши, которая захватила галицкие земли в 1340-е годы, Мончаловский подчеркивал, что политика польских королей была направлена на то, чтобы «прервать и уничтожить связь между русскими подданными Польши и русскими жителями возникавшего в то время на севере Московского великого княжества, тем более, что русские подданные Польши не отличались по вере, языку и письму от русских жителей Московского княжества… В этих же целях была использована и церковная уния, заключенная в Бресте».[11] Представители галицко-русской общественной мысли подчеркивали колоссальную роль уроженцев Малой Руси в развитии русской науки и культуры. Так, Мончаловский отмечал, что Москва, будучи политическим центром свободной Руси, при этом длительное время «не была центром просвещения» и «не представляла удобной почвы для восприятия и распространения образованности. …Свет нового просвещения, которому впоследствии суждено было отразиться и на самой Москве, загорелся на юго-западных окраинах Руси, попавших частью под Польшу, частью под Литву. Православные братства, вызванные преследованиями Польши и римокатоличества… посвящают все свои нравственные и материальные средства на распространение образованности и учреждают училища».[12] Особое место в этой деятельности принадлежало Киеву и созданной митрополитом П. Могилой в 1631 г. Киево-Могилянской академии, откуда «выходили просвещённейшие люди на всю Русь... Плоды этого просвещения проявились в том, что среди русского населения Польши и Литвы… выступает целый ряд деятелей и ими создается литература полемического и богословского содержания. Из той же среды выходят ученые люди, которые не только в южной Руси противостоят противонародной пропаганде, но проникают и в Москву и кладут первое основание русской учебной литературе».[13]     

По справедливому замечанию А. Миллера, «культура, которую мы знаем сегодня как русскую, была создана в XVIII и в первой половине XIX в. совместными усилиями русской и украинской элит, если вообще возможно применение этих терминов более позднего происхождения к тому времени; или же, что более правильно, усилиями великорусской и малорусской элит. Именно с этим общим наследием и пришлось позднее бороться украинским националистам, включая М. Грушевского, который затратил много усилий на критику «традиционной схемы русской истории», возникшей в Киеве».[14] В концептуальную разработку «традиционной схемы русской истории», которой впоследствии объявили беспощадную войну украинские историки – менеджеры «украинского проекта», внесли огромный вклад галицкие и карпаторусские ученые, оказавшие значительное воздействие на русскую общественную мысль в целом. Так, историк Ю. Венелин (Гуца), стоявший «у колыбели русской славистики, оказал серьезное влияние не только на ход развития славистики в России, но и на отдельных ученых и писателей, в том числе на М.П. Погодина, К.С. Аксакова, А.С. Хомякова, О.М. Бодянского и др.».[15] 

Ярким примером надругательства над здравым смыслом и бесцеремонного извращения исторических событий стала трактовка украинскими идеологами деятелей национального возрождения в Угорской и Галицкой Руси как приверженцев «украинской идеи». В действительности, как показали галицко-русские мыслители, начало национального возрождения в Угорской и Галицкой Руси в первой трети XIX века определялось деятельностью убежденных сторонников общерусского единства. Д.И. Зубрицкий, с именем которого связаны первые проявления национального возрождения галицких русинов, считался лидером «русского» направления, поддерживал контакты с профессором Московского университета известным историком М.П. Погодиным и был убежденным сторонником русского литературного языка как языка «культуры и науки в Галичине».[16] Стремление принять русский литературный язык галицко-русской интеллигенцией, впрочем, не было в то время чем-то уникальным, поскольку аналогичные идеи, в частности, мысль о русском языке как общем литературном языке всех славян, высказывались и представителями других славянских народов, включая хорватов, словаков и чехов.[17] Помимо Д.И. Зубрицкого, начальный этап национального возрождения в Галиции был связан с именами М. Шашкевича, И. Вагилевича и Я. Головацкого, вошедших в историю Галицкой Руси под названием «Русская троица». Изданный в 1837 г. «Русской троицей» литературный альманах «Русалка Днестровая», ставший «важнейшей вехой в истории национального возрождения Галичины»,[18] убедительно демонстрировал явственные общерусские мотивы. Так, в опубликованном здесь стихотворении М. Шашкевича «Воспоминание» прославлялись сюжеты общерусской истории, в том числе золотая эпоха Ярослава Мудрого, а также сила и слава Новгорода. Примечательно, что содержание «Русалки Днестровой» пришлось не по вкусу бдительным австрийским чиновникам и «в Галичине альманах тотчас был запрещен и конфискован полицией»,[19] а его авторы были исключены из Львовской духовной семинарии.[20] Таким образом, первые проявления культурно-национальной деятельности русинов Галиции в 1830-е годы прямо свидетельствовали об их осознании исторического и духовного единства русских земель и стремлении строить свою культурную работу на этой основе. Комментируя попытки украинских деятелей незаконно «приватизировать» наследие галицко-русских будителей, Мончаловский писал, что «украинофилы любят ссылаться на неживущих уже выдающихся деятелей и делать их своими единомышленниками, благо «мертвые срама не имут» и протестовать не станут. В России они сделали своим единомышленником И.П. Котляревского, а в Галичине М.С. Шашкевича».[21] Между тем, в трудах этих литераторов и общественных деятелей, по словам Мончаловского, «нет и следа украинофильского сепаратизма».[22]

В ходе революции 1848 г. австрийская администрация для противодействия революционному движению галицких поляков была вынуждена опереться на зарождавшееся национальное движение русинов Галиции. Уже в это время австрийские власти обнаружили свое стремление всячески противодействовать общерусской идентичности галицких русинов, способствуя формированию у них особого, отдельного от общерусского, самосознания. В ходе встречи с галицко-русской делегацией в 1848 г. тогдашний губернатор Галиции граф Ф. Стадион задал делегатам от галицких русинов вопрос «Кто вы?», сопроводив его своеобразной подсказкой – репликой о том, что «если бы вы считали себя россиянами, то я не мог бы вам помогать».[23] Поскольку русины были заинтересованы в помощи правительства, то в ответ на данный вопрос губернатора они, дабы не вызвать неудовольствия и получить помощь от Вены, заявили, сославшись на конфессиональные различия с русскими, что они не россияне, но «рутены».[24] Позднее видный представитель галицко-русского движения И. Наумович выражал сожаление по поводу данного эпизода, объясняя его прагматическими соображениями русинов, вынужденных заявить губернатору Галиции не то, что они на самом деле хотели сказать, а то, что он хотел от них услышать. В это время, по словам О.А. Мончаловского, «не было в Галицкой Руси партий, а о партии «украинофилов» никому и не снилось».[25]Заигрывания Вены с русинами способствовали оживлению национальной деятельности галицких русинов, выразившись в появлении галицко-русской прессы и ряда национальных организаций. В частности, во время революции 1848-1849 гг. были основаны Народный дом и Галицко-русская Матица во Львове, которые «наряду со Ставропигийским институтом почти на столетие стали культурными центрами русского движения…».[26] Хотя после подавления революции 1848 г. Вена вернулась к союзу с польской шляхтой Галиции, созданные в ходе революции галицко-русские культурные и просветительские организации уцелели, сыграв важную роль в развитии русского движения в Галиции. На съезде галицко-русской интеллигенции во Львове в 1848 г. было принято решение способствовать очищению «галицко-русского наречия» от полонизмов и сближению его с русским литературным языком.

Что касается украинского движения в Галиции, то, по мнению галицко-русских деятелей, колоссальный импульс подобная деятельность получила в связи с подготовкой польского восстания 1863 года. Польские политики, убедившись к этому времени в контрпродуктивности курса, направленного на полонизацию галицких русинов и включение их в состав польского народа, предпринимают попытки превратить русинов Галиции в инструмент борьбы с Россией. «В начале 1860-х годов шли приготовления к польскому восстанию 1863 года. Польские агенты, желавшие втянуть в восстание и галицко-русскую молодежь, стали усердно распространять среди нее мысль малорусского сепаратизма, - писал О.А. Мончаловский. – Для этой цели «Dziennik Literacki» и другие польские издания печатали малорусские стихотворения, дышавшие ненавистью к «Moskwie», то есть к России и выражающие сожаление над судьбой несчастной «Украины-Руси»... Украинофильское движение усилилось значительно после восстания 1863 года. В Галичину нахлынули толпами польские эмигранты из России и, замечательно, все они оказались ярыми украинофилами».[27] Польская администрация Галиции деятельно способствовала трудоустройству польских эмигрантов - украинофилов в местных общественных, научных и учебных заведениях, где они старались воздействовать на умонастроения молодых галичан. В частности, в это время начинает распространяться мнение Ф. Духиньского о принципиальной разнице между Южной и Северной Русью и о том, что для «освобождения» малорусам необходим союз с поляками. Символично, что именно в 1863 г. стало выходить одно из первых в Галиции украинофильских изданий «Мета» под редакцией К. Климковича, которое сразу вступило в борьбу с русскими галичанами. В «Мете» впервые «появилась песня «Ще не вмерла Украина», составляющая парафразу известной польской песни Jeszcze Polska nie zginela».[28] Примечательно, что Духнович, Добрянский, Павлович и другие деятели карпатских русинов крайне отрицательно отнеслись к попыткам реформирования галицко-русской письменности и создания украинского литературного языка, восприняв это как опасный сепаратизм. Так, А. Добрянский считал появление отдельного литературного языка у малороссов «предательской изменой» не только русского народа, но и всего греко-славянского мира. По мнению Добрянского, «южнорусский литературный сепаратизм мог стать причиной гибели некоторых окраинных ветвей славянства, ослабил бы его русский центр и, следовательно, стал бы… авангардом германизма в борьбе с греко-славянским миром».[29] Создаваемый в Галиции новый литературный язык Добрянский именовал «русско-польским», от которого «переход к чисто польскому не представлял бы уже никаких почти затруднений».[30]

Со временем украинская ориентация в Галиции усиливалась, что способствовало увеличению культурного разрыва между интеллигенцией галицких и карпатских русинов. Примечательно, что попытки украинских деятелей В. Гнатюка и М. Драгоманова установить в конце XIX в. контакты с «братьями» к югу от Карпат окончились разочаровывающим для них конфузом. Украинские активисты жаловались на резко отрицательное отношение к ним со стороны карпатских русинов.[31] В своей работе «Русины в Венгрии», опубликованной в чешском журнале «Словански пршеглед» в 1899 г., В. Гнатюк с сожалением констатировал, что отличительной чертой угорских русинов является москвофильство, препятствовавшее, по его мнению, их национальному развитию.[32] Описывая карпаторусскую интеллигенцию, Гнатюк не без иронии отмечал, что «самыми приятными воспоминаниями этих людей являются рассказы о походе русского войска. При этом у них горят глаза, улыбаются уста, озаряются лица.… По их убеждению, все славяне должны стать русскими».[33]

С изобретением украинской фонетической письменности П. Кулишом (так наз. «кулишивка»), созданной в противовес русской этимологической письменности, австро-польские этнокультурные технологи получили новое эффективное орудие обособления галицко-русской письменности от русского литературного языка и средство  воздействия на самосознание местного населения. Известно, что сам П. Кулиш крайне негативно реагировал на использование созданного им фонетического алфавита поляками для углубления культурно-языкового раскола между малороссами и великороссами. В своем письме к известному галицко-русскому деятелю Б. Дедицкому в 1867 г. Кулиш откровенно заявил о том, что «видя это знамя (кулишивку) в неприятельских руках, я первый на него ударю и отрекусь от своего правописания во имя русского единства».[34]  Тем не менее, польские менеджеры «украинского проекта» в Галиции стремились использовать в своих интересах не только изобретенный Кулишем украинский фонетический алфавит, но и его самого как авторитетного деятеля украинского движения в России. Стремясь превратить Восточную Галицию в центр украинского национального движения, трансформировав его из культурно-языкового в политический проект, польская элита Галиции предложила Кулишу возглавить издание украинской прессы в Галиции. Характеризуя состояние польского общества Восточной Галиции во второй половине XIX в., А.И. Добрянский метко замечал, что «все польские чиновники, профессора, учителя, даже ксендзы стали заниматься по преимуществу филологией, не мазурской или польской, - нет, но исключительно нашей русской, чтобы при содействии наших изменников создать новый русско-польский язык, от которого переход к чисто польскому не представлял бы уже никаких почти затруднений».[35]

 В 1881 г. Кулиш посетил Львов, где он вел переговоры с представителями польской аристократии Галиции, включая Р. и Ю. Чарторыйских и князя А. Сапегу, об издании в Галиции украинской газеты «Хутор» и превращении Львова в центр украинского движения. Польские магнаты предложили Кулишу очень выгодные финансовые условия. Так, Ю. Чарторыйский обещал выделить на издание «Хутора» 14.000 гульденов; А. Сапега – 6.000 гульденов; польские помещики обязались выписать «Хутор» для своих русских сел.[36] Однако быстро осознав, что польские политики хотят использовать его как инструмент для разрушения общерусского единства и придя в негодование от передачи русских монастырей Галиции в руки иезуитов, П. Кулиш предпочел покинуть Галицию и вернуться в Россию.[37]

Таким образом, ни творец украинского фонетического алфавита П. Кулиш, ни известный историк Н. Костомаров, стоявшие у истоков начальной, культурной фазы украинского движения, не пожелали переводить его в политическую плоскость и порывать с идеей общерусского единства. Известно, что Н. Костомаров, заметив в 1863 г. «намерение польских политиков воспользоваться украинофильством для целей восстания, и склонность некоторых малороссов пойти на польскую удочку, торжественно провозгласил «анафему тому, кто задумает отделение Украины от России».[38] Однако то, что отказались делать Н. Костомаров и П. Кулиш, сделает позднее М. Грушевский, исторические труды которого будут призваны обосновать глубокие цивилизационные различия Южной и Северной Руси. «Нынешнее украинофильство, - писал в 1898 г. О.А. Мончаловский, комментируя эволюцию украинских деятелей, - не благородное и естественное украинофильство Костомарова, Шевченко и Кулиша…, так как с течением времени под влиянием враждебной русскому народу, но хитрой политики его противников, первоначально чистое, литературное украинофильство, выражавшееся в любви к родному слову, к обычаям Южной Руси, выродилось в национально-политическое сектантство».[39]    

Усиление противоречий между русскими галичанами и украинофилами было срежиссировано польской администрацией Галиции в 1890 г., когда «после предварительных совещаний с наместником Галичины К. Бадени и митрополитом С. Сембратовичем депутат галицкого сейма Ю.С. Романчук провозгласил проект национально-политического соглашения с поляками, получившего название «Новая эра».[40] В своей программе, представленной на заседании галицкого сейма 13 (25) ноября 1890 г. Ю. Романчук провозгласил именно те положения, которые требовал от него Бадени. Главные пункты программы Романчука гласили, что «мы, русины, народ самостоятельный, отдельный от польского и российского и на этом основании желаем развивать свою народность и язык. Мы держимся верно греко-католической веры и обряда».[41] По сути, данная программа означала «отречение от племенной связи с остальным русским миром, и даже отделяла галицких малороссов-униатов от православных малороссов в Буковине, не говоря уже о малороссах в России».[42] Представители русских галичан выступили категорически против тезисов Романчука, так как они отрицали идею общерусского единства, лежавшую в основе мировоззрения галицких русофилов. Соглашение украинофильской части галичан с поляками, получившее известность как «Новая эра», ознаменовалось усилением цивилизационного раскола между русскими галичанами и украинофилами, опиравшимися на поддержку Вены и галицких поляков. В результате ранее единый «Русский клуб» в галицком сейме раскололся; «в целой Галиции завязалась ожесточенная борьба партий… Одновременно возникла травля всех, кто оказался противником «программы».[43]

Провозглашение «Новой эры» стало идеологической подготовкой для наступления на русских галичан и русский литературный язык в Галиции. С 1892 г. в школах Галиции было введено фонетическое правописание («кулишивка») вместо традиционного для русинов и принятого в дореволюционной России этимологического письма, благодаря которому русины могли свободно читать изданные в России книги. Началась кампания преследования русского литературного языка. Так, «воспитанникам Львовской духовной семинарии запретили обучаться ему, у учеников стали отбирать книжки, написанные на русском литературном языке, общества студентов «Буковина» в Черновцах и «Академический кружок» во Львове были закрыты…».[44] Активное участие в борьбе с русским литературным языком приняли иерархи греко-католической церкви Галиции, включая митрополита С. Сембратовича, «покорного слуги графа К. Бадени».[45] Именно Сембратович дал «почин к изданию пастырского послания, запрещающего духовенству и мирянам выписывать и читать орган русской партии «Червонную Русь», многим священникам отнял отличия и достоинства благочинных за то, что они не приняли так называемой «новоэрской программы».[46] Гонения коснулись и русских галичан, состоявших на правительственной службе. По словам Мончаловского, «кто хотел отличиться или поправить свою репутацию перед начальством, тот достигал цели доносом на своего сослуживца, принадлежащего к русской партии…».[47] С 1890-х гг. извращения истории украинскими деятелями Галиции усилились, охватив всю общественную сферу от образования до прессы. Галицко-русские публицисты указывали в этой связи на откровенно тенденциозное содержание малорусских учебников для галицких школ, в частности, на тот факт, что галицкие украинофилы «избегают всего, что могло бы не понравится польским политикам и даже не стесняются переделывать своего кумира, Т. Шевченко».[48]   

Преследования галицко-русского движения в Галиции после объявления «новоэрской программы» в 1890 г. стали генеральной репетицией широкомасштабных репрессий, обрушившихся на галицких русофилов во время Первой мировой войны. Последовавшее после принятия «новоэрской программы» углубление раскола между русскими галичанами и украинофилами стало свидетельством окончательного перехода украинского движения из его «этнографическо-литературной» фазы на политические рельсы, подготовленные Веной и польской администрацией Галиции. Самой важной частью инструментария, с помощью которого создавалась украинская идентичность в Галиции, было откровенное извращение всей истории Галицкой Руси от средних веков до ХХ в. в угоду политической конъюнктуре, диктовавшейся польской и австрийской администрацией Галиции. В этом отношении характеристика украинского национализма как «отступления от вековых, всеми ветвями русского народа выработанных языка и культуры» и «отречения от исконных начал своего народа»[49] представляется не только абсолютно верной, но и сохраняющей свою актуальность в настоящее время.

 Кирилл Шевченко
доктор исторических наук,
заведующий Центром Евразийских исследований
Российского государственного социального университета
(филиал в г. Минске)