Доклад доктора исторических наук Кирилла Владимирович Шевченко на международной научной онлайн-конференции «Карпатские и галицкие русины. Вопросы национальной самоидентификации». Конференция начала свою работу 11 декабря 2014 года публикацией анонса с программой, и продлится до 17 декабря 2014 года. 17 декабря в онлайн-режиме с 15.00 до 17.00 состоится заключительное заседание, во время которого ее участники обсудят предварительно выложенные доклады и ответят на вопросы, поступившие от посетителей сайта.

От оплота русскости до фермы австро-венгерский янычар

Исторические судьбы Галицких Руси в оценках О.А.Мончаловского

       В современном обыденном сознании Западная Украина давно превратилась в устойчивый символ радикального украинского национализма. Майданный переворот в Киеве в феврале 2014 г., ставший очередным проявлением глубокого цивилизационного разлома Украины, и последовавшая за этим кровавая гражданская война – открытая в Донбассе и латентная на подконтрольной киевским властям территории – усилили подобное восприятие Западной Украины, сыгравшей неприглядную роль пушечного мяса в проектах менеджеров майдана. Между тем, само понятие «Западная Украина» является по историческим меркам новым, окончательно утвердившись – в значительной степени благодаря советской национальной политике – лишь во второй четверти ХХ века. Западная Украина – по-прежнему достаточно условный термин, означающий в настоящее время исторические области Волыни, Восточной Галиции (Галицкая или Червонная Русь), Буковины и Закарпатья (Подкарпатская или Угорская Русь), которые отличаются друг от друга как в этнокультурном и конфессиональном отношениях, так и с точки зрения специфики их исторического развития и государственно-правовой принадлежности.

        При этом само понятие «Украина» первоначально имело лишь сугубо географическое смысловое наполнение, означая окраины различных русских княжеств в эпоху средневековья. Трактовка, в соответствии с которой «понятие «Украина» изначально означает не окраину, а целую страну, появилась в украинской околоисторической публицистике лишь в сравнительно недавнее время. Родоначальник украинской националистической историографии М. Грушевский, оперировавший такими забавными понятиями как «древнеукраинские племена» или «Русь-Украина», все же считал слово «Украина» производным от «окраины» (древнерус. оукраина)».[1]

        Восточная Галиция, традиционно считающаяся сейчас бастионом украинского национализма, окончательно приобрела подобный имидж сравнительно недавно, лишь после геноцида галицких русофилов, развязанного австро-венгерскими властями в ходе Первой мировой войны. Еще в первой четверти XX века украинская самоидентификация далеко не полностью утвердилась в Галиции. По мнению исследователей, в это время «половина галицийского крестьянства не имела отчетливо выраженного национального самосознания в современном понимании и служила объектом борьбы «за души».[2] Даже в г. Станиславове (современный г. Ивано-Франковск), который являлся одним из центров украинского движения в Восточной Галиции, термин «украинец» стал вытеснять «русинское» самоназвание только после 1917 г.».[3] В то же время, среди галицко-русской интеллигенции были широко распространены идеи, трактовавшие галицких русинов как часть единого русского народа от Карпат до Камчатки.  

       В начале XX века в тогда еще австрийском Львове и даже в 1920-1930-е годы в уже польском Львове выходили газеты на русском языке, отстаивавшие идею общерусского единства великороссов и малороссов и полемизировавшие с украинскими националистами. «Русско-народная партия в Галичине исповедует… национальное и культурное единство всего русского народа, а поэтому признает своими плоды тысячелетней культурной работы всего русского народа, принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусскому племени русского народа»,[4] - декларировал съезд русско-народной партии Галиции, состоявшийся 27 января (7 февраля) 1900 года во Львове. Общественные деятели Галиции в конце XIX – начале XX вв. отмечали широкое распространение стихийных «москвофильских» настроений среди «русского простонародья Галичины и Буковины»,[5] указывая при этом, что галичане даже превосходят «малорусское и великорусское простонародье в России в развитии национального сознания, в патриотизме и в глубокой привязанности к русскому обряду и русской церкви».[6]  Это были вынуждены признать и местные активисты украинского движения, выражавшие сожаление по поводу того, что галицкие мужики «от природы москвофилы».[7] Окончательную точку в существовании русского движения в Галиции поставила Советская власть. После присоединения Западной Украины к СССР в сентябре 1939 г. здесь была запрещена деятельность еще остававшихся организаций русских галичан и русской прессы, а местное население было объявлено исключительно «украинцами», что в огромной степени способствовало окончательному искоренению русской и утверждению украинской идентичности в Галиции. 

       Радикальный украинский национализм является новым по историческим меркам этнокультурным обликом древней многострадальной Галиции, изнасилованной и обезображенной в ходе кровавого австро-венгерского террора во время «Великой войны» 1914-1918 годов. Ранее Галицкая Русь в течение столетий оставалась краеугольным камнем общерусской идеологии, породив огромное число мыслителей, обосновывавших идею общерусского единства, и мучеников, положивших свои жизни в борьбе за эти идеалы. Крайняя агрессивность и жестокость, пещерная ограниченность и примитивизм, неспособность воспринимать очевидное и острая интеллектуальная недостаточность украинских националистов – не что иное, как яркое проявление хорошо известного психологам «комплекса неофита». Именно новообращенцы-неофиты склонны к крайним, подчас изуверским формам доказательства своей преданности некой новой усвоенной ими вере или идее, которой для галицких неофитов стали примитивные и искусственные догмы украинского национализма. От прочих разновидностей «интегральных национализмов» украинский национализм отличается большей степенью тоталитаризма, иррационального мистицизма, культом насилия, войны и террора, а также склонностью к воображаемому и надуманному.[8]  

       Видный представитель русского движения Галиции О.А. Мончаловский еще в 1904 г., дал убийственную оценку украинскому национализму, охарактеризовав его как «отступление от вековых, всеми ветвями русского народа выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапог…, отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания».[9]  Прадеды и даже деды нынешних украинских радикалов из Галиции, боевиков «Правого сектора» и активистов «Свободы» именовали себя русинами, часто даже не подозревая о существовании «украинцев» и считая себя органичной частью единого русского народа от Карпат до Камчатки. Впрочем, как заметила Н.М. Пашаева, автор первой отечественной монографии о русском движении в Галичине, современные внуки и правнуки галицких русинов «едва ли захотят вспоминать сейчас своих русских дедов и прадедов».[10] К этому стоит добавить, что большинство нынешних галичан не только не хотят, но и не могут вспомнить своих русских предков, поскольку русское прошлое Галиции основательно проутюжил тупой и беспощадный каток украинской политической и околонаучной цензуры, стерев из учебников, научной литературы и общественной жизни эту смертоносную для нынешней украинской политической элиты информацию.             

        В известном смысле историческая судьба Галиции сравнима с жизненной трагедией Андрия из гоголевского «Тараса Бульбы». Ради любви польской шляхтянки Андрий изменил вере своих предков, перешел в стан врага и принял позорную смерть от руки собственного отца – запорожского казака Тараса Бульбы. Нынешняя Галиция – своего рода коллективный Андрий. Но если гоголевский герой изменил вере своих предков осознанно и добровольно, то измена Галиции общерусскому духовному наследию была результатом длительного, трагического и мучительного процесса системной денационализации Галицкой Руси, системной и последовательной политики этноцида коренного восточнославянского населения, проводимой польскими и австрийскими властями, которые с началом Первой мировой войны перешли от этноцида к открытому геноциду.

       Видный галицко-русский общественный деятель, историк и литератор О.А. Мончаловский (1858-1906) ярко отразил в своей публицистике конца XIX - начала XX как идеологию русских галичан, так и перипетии сложной этнокультурной и политической борьбы в Восточной Галиции, которая велась между русскими галичанами и галицкими украинофилами, поддерживаемыми и направляемыми галицкими поляками и Веной. 

***

Галицко-русские общественные деятели подчеркивали колоссальную роль Галицкой Руси в общерусской истории, отмечая, в частности, что уроженцы Галицкой Руси внесли большой вклад в возвышение Москвы и Московского княжества в период феодальной раздробленности и монголо-татарского ига. К числу самых известных из них относился выходец из Галиции митрополит Петр, который, поддерживая объединительную политику внука Александра Невского московского князя Ивана Калиты во второй четверти XIV века, «перенес в Москву митрополичий престол и сделал Москву духовным центром объединяющейся России».[11] О.А. Мончаловский и другие галицкие общественные деятели воспринимали личность Петра как один из символов общерусского единства, подчеркивая, что «ближайшим советником Ивана Калиты был первый митрополит московский Петр, называемый также Петром из Раты, поскольку он родился в нынешней Галичине и жил над рекой Ратою…».[12] Таким образом, именно галичанин стоял у истоков превращения Москвы в церковную столицу русских земель, что весьма символично. Сам Иван Калита воспринимался галицко-русскими деятелями как «собиратель русской земли», смерть которого в 1340 г. лишила Русь «сильных князей, которые бы могли соединить Галицко-Владимирское княжество с другими русскими землями».[13]  

Характеризуя положение Галицкой Руси в составе Польши, которая захватила галицкие земли в 1340-е годы при Казимире Великом, Мончаловский подчеркивал, что вся политика польских королей была направлена на то, чтобы «прервать и уничтожить связь между русскими подданными Польши и русскими жителями возникавшего в то время на севере Московского великого княжества, тем более, что русские подданные Польши не отличались по вере, языку и письму от русских жителей Московского княжества… В этих же целях была использована и церковная уния, заключенная в Бресте».[14]

Борьба против Брестской церковной унии стала мощным катализатором развития общественной и интеллектуальной жизни Малороссии и Галиции, которые выдвинули из своей среды много ярких фигур. Уроженцем древнего галицко-русского Перемышля (ныне г. Пшемысль в юго-восточной Польше), был выходец из местной православной шляхты крупный церковный и общественный деятель Юго-Западной Руси Захария Копыстенский, ставший в 1624 г. архимандритом Киево-Печерского монастыря. В своем знаменитом полемическом сочинении «Палинодия, или книга обороны кафолической», направленном против униатов, Копыстенский обосновывал исконность православия на Руси, указывая, между прочим, на то, что и поляки были изначально восточными христианами, приняв веру от чехов, которые, в свою очередь, приняли крещение от греков.[15] Русский народ рассматривался Копыстенским как единое целое и как изначально православная общность, что оказало «немалое влияние на всю последующую православную мысль у восточных славян…».[16]  

Именно в это время окончательно оформляется идея общерусского единства, которая впервые была четко сформулирована и обоснована малорусскими мыслителями и общественными деятелями. Опубликованный в 1674 г. в Киеве архимандритом Киево-Печерского монастыря Иннокентием Гизелем «Синопсис» провозглашал историческое единство Великой и Малой Руси, единство всех ветвей русского народа и единую государственную традицию Киевской Руси. Именно киевский «Синопсис» 1674 г. вплоть до второй половины XVIII в. являлся единственным пособием по истории России, оказав огромное концептуальное влияние на становление традиционной русской историографии. Взгляд «Синопсиса» на единство Великой и Малой Руси нашел свое отражение во всех основополагающих обзорных трудах по истории России от Карамзина до Соловьева и Ключевского.[17] В XVII в. усиливаются контакты мыслителей и церковных деятелей Юго-Западной Руси с Московской Русью, испытавшей колоссальное влияние малороссийской интеллектуальной и церковной традиции, что привело к симбиозу двух начал и способствовало развитию общерусской культуры.

 Представители галицко-русской общественной мысли всячески подчеркивали колоссальную роль, сыгранную уроженцами Малой Руси в развитии русской науки, культуры и просвещения. Так, О. А. Мончаловский отмечал, что Москва являлась политическим центром свободной Руси, но при этом длительное время «не была центром просвещения» и «не представляла удобной почвы для восприятия и распространения образованности. …Свет нового просвещения, которому впоследствии суждено было отразиться и на самой Москве, загорелся на юго-западных окраинах Руси, попавших частью под Польшу, частью под Литву. Православные братства, вызванные преследованиями со стороны Польши и римокатоличества… посвящают все свои нравственные и материальные средства на распространение образованности и учреждают училища».[18] Особенно важное место в этой деятельности принадлежало Киеву и созданной по инициативе митрополита П. Могилы в 1631 г. Киево-Могилянской академии, откуда «выходили просвещённейшие люди на всю Русь и вследствие этого Киеву еще раз пришлось играть весьма важную роль в истории просвещения всей Руси. Плоды этого просвещения проявились в том, что среди русского населения Польши и Литвы… выступает целый ряд деятелей и ими создается литература полемического и богословского содержания. Из той же среды выходят ученые люди, которые не только в южной Руси противостоят противонародной пропаганде, но проникают и в Москву и кладут первое основание русской учебной литературе».[19]     

Среди уроженцев Юго-Западной Руси, оказавших особенно сильное влияние на Московскую Русь, галицко-русские деятели называли М. Смотрицкого, славянскую грамматику которого, «перепечатанную в 1618 г. в Москве, употребляли во всей России до Ломоносова»,[20] а также К. Транквилиона, И. Копинского, С. Полоцкого, Е. Славинецкого, И. Галятовского, И. Гизеля и Д. Ростовского. О. Мончаловский отмечал, что С. Полоцкий и Е. Славинецкий, находясь в Москве, «просвещали русский народ», а С. Полоцкий, являвшийся воспитателем царевича Федора Алексеевича, имел большое влияние в Московской Руси и был инициатором создания в Москве славяно-греко-латинского училища, позже преобразованного в академию. К заслугам С. Полоцкого относилось также введение проповедей в московских церквях и написание драматических сочинений, что «положило основание русскому театру».[21]  

Именно киевские ученые, как подчеркивали галицко-русские деятели, стали помощниками Петра I в деле преобразования Руси. В петровскую эпоху «мы видим южно-русских ученых во главе церковного управления и просвещения в северной Руси: С. Яворский был местоблюстителем патриаршего престола; Г. Бужинский стоял во главе русского книгопечатания и школьного образования и получил от Петра I титул «протектора школ и типографий».[22] Однако наибольшим влиянием при Петре обладал Ф. Прокопович, по совету которого «Петр Великий основал в Петербурге Академию наук».[23] «Главнейшими сотрудниками Петра I на поприще научной, литературной и отчасти государственной деятельности были малороссы, питомцы Киевской академии, - заключал в 1898 г. О.А. Мончаловский. – Это участие малороссов в общерусской лингвистической работе продолжалось и после Петра, продолжается и по настоящее время».[24]

По справедливому замечанию А. Миллера, «культура, которую мы знаем сегодня как русскую, была создана в XVIII и в первой половине XIX в. совместными усилиями русской и украинской элит, если вообще возможно применение этих терминов более позднего происхождения к тому времени; или же, что более правильно, усилиями великорусской и малорусской элит. Именно с этим общим наследием и пришлось позднее бороться украинским националистам, включая М. Грушевского, который затратил много усилий на критику «традиционной схемы русской истории», возникшей в Киеве».[25]

К этому стоит добавить, что в концептуальную разработку «традиционной схемы русской истории», которой впоследствии объявили беспощадную войну украинские историки – менеджеры «украинского проекта», внесли огромный вклад галицкие и карпаторусские ученые, оказавшие значительное воздействие и на русскую общественную мысль в целом. Так, историк Ю. Венелин (Гуца), стоявший «у колыбели русской славистики, оказал серьезное влияние не только на ход развития славистики в России, но и на отдельных ученых и писателей, в том числе на М.П. Погодина, К.С. Аксакова, А.С. Хомякова, О.М. Бодянского и др.».[26]  Стоит отметить, что Венелин был некоторое время учителем в семье Аксаковых, существенно повлияв на становление славянофильских взглядов братьев Аксаковых. 

***

Подобно Угорской Руси, начало национального возрождения в Галицкой Руси в первой трети XIX века также определялось деятельностью убежденных сторонников общерусского единства. Д.И. Зубрицкий, с именем которого связаны первые проявления национального возрождения галицких русинов, считался лидером «русского» направления, поддерживал активные контакты с профессором Московского университета известным историком М.П. Погодиным и был убежденным сторонником русского литературного языка как языка «культуры и науки в Галичине».[27] Впрочем, стремление принять русский литературный язык галицко-русской интеллигенцией не было в то время чем-то уникальным, поскольку аналогичные идеи, в частности, мысль о русском языке как общем литературном языке всех славян, высказывались и представителями многих других славянских народов, включая хорватов, словаков и чехов.[28] Научная и культурная деятельность Зубрицкого, несмотря на его абсолютную политическую лояльность Вене, вызывала настороженное отношение австрийской администрации, которая, в частности, ставила препоны распространению написанной Зубрицким «Истории Галичского княжества», воспринимая подписчиков этого научного труда как своих противников.[29] 

Помимо Д.И. Зубрицкого, начальный этап национального возрождения в Галиции был связан с именами М. Шашкевича, И. Вагилевича и Я. Головацкого, которые вошли в историю общественной и культурной жизни Галицкой Руси под названием «Русская троица». Изданный в 1837 г. «Русской троицей» литературный альманах «Русалка Днестровая», ставший «важнейшей вехой в истории национального возрождения Галичины»,[30] убедительно демонстрировал явственные общерусские мотивы. Так, например, в опубликованном здесь стихотворении М. Шашкевича «Воспоминание» затрагивались и прославлялись сюжеты общерусской истории – в том числе золотая эпоха Ярослава Мудрого, а также сила и слава Новгорода. Примечательно, что содержание «Русалки Днестровой» пришлось не по вкусу бдительным австрийским чиновникам и «в Галичине альманах тотчас был запрещен и конфискован полицией»,[31] а его авторы были исключены из Львовской духовной семинарии.[32] По словам О. Мончаловского, «судьба, постигшая авторов «Русалки Днестровой», показывает, что в Австрии было тогда опасно печатать русские книжки. Но галицко-русские писатели не могли ничего печатать и за границей, понеже существовал закон, накладывающий штраф в 25 дукатов на того, кто напечатал за границей сочинение, не прошедшее через австрийскую цензуру».[33] Таким образом, первые проявления культурно-национальной деятельности русинов Галиции в 1830-е годы недвусмысленно свидетельствовали об их осознании исторического и духовного единства всех русских земель и стремлении строить свою культурную работу на этой основе.

Уже начальный этап галицкого национального возрождения был связан с борьбой против латинизации и полонизации. В 1833 г. в предисловии к своему сборнику польских и галицко-русских песен польский литератор В. Залесский высказал мысль о целесообразности присоединения галицких русинов к польской литературе. Галицкий греко-католический священник И. Лозинский поддержал эту идею в своей статье «О введении польского алфавита в русскую письменность», опубликованной во Львове в местной польской газете «Rozmaitosci» в 1834 г.[34] Однако эта инициатива вызвала единодушное негодование галицко-русской общественности. М. Шашкевич в своей брошюре «Азбука и абецадло», опубликованной в 1836 г., резко осудил идею перехода на латиницу, показав ее вред и неприемлемость для галицких русинов.[35] Впоследствии попытки латинизации письменности галицких русинов будут регулярно предприниматься со стороны австрийских властей и польской администрации Галиции.

С революционными событиями 1848-1849 гг. в Австрийской империи связаны и первые проявления политической активности карпатских и галицких русинов, представители которых приняли участие в подготовке Славянского съезда, состоявшегося 2-12 июня 1848 г. в Праге. Делегаты русинского населения Галиции, представляя созданную во Львове Главную Русскую Раду (Головну Руську Раду), использовали Славянский съезд как трибуну для выражения своего недовольства галицкими поляками и предлагали разделить Галицию на Восточную (русинскую) и Западную (польскую) части. Предложение галицких русинов не нашло поддержки ни у поляков, ни у чешских делегатов съезда, ни у М. Бакунина, который полагал, что разделение Галиции может быть на руку «реакционной» австрийской бюрократии. Достигнутый на Славянском съезде компромисс между галицкими поляками и русинами предполагал сохранение административного единства Галиции, равенство поляков и русинов в языковых вопросах и предоставление униатскому русинскому духовенству равных прав с римско-католическим духовенством. Однако решения Славянского съезда, прерванного пражским восстанием, имели декларативное значение, не оказав реального влияния на последующий ход событий в Австрии.  

В ходе революции 1848 г. австрийская администрация для противодействия революционному движению галицких поляков была вынуждена опереться на зарождавшееся национальное движение русинов Галиции. Впрочем, уже в это время австрийские власти явственно обнаружили свое стремление всячески противодействовать общерусской идентичности галицких русинов и способствовать формированию у них особого, отдельного от общерусского, самосознания. В ходе встречи с галицко-русской делегацией в 1848 г. тогдашний губернатор Галиции граф Ф. Стадион задал делегатам от галицких русинов вопрос «Кто вы?», сопроводив его своеобразной подсказкой – репликой о том, что «если бы вы считали себя россиянами, то я не мог бы вам помогать».[36] Поскольку русины были заинтересованы в помощи правительства, то в ответ на данный вопрос губернатора они, дабы не вызвать неудовольствия и получить помощь от Вены, заявили, сославшись на конфессиональные различия с русскими, что они не россияне, но «рутены».[37] Позднее видный представитель галицко-русского движения И. Наумович выражал сожаление по поводу данного эпизода, всецело объясняя его прагматическими соображениями русинов, вынужденных заявить губернатору Галиции не то, что они на самом деле хотели сказать, а то, что он хотел от них услышать. В это время, по словам О.А. Мончаловского, «не было в Галицкой Руси партий, а о партии «украинофилов» или «русинов-украинцев» никому и не снилось».[38]

Заигрывания Вены с русинами способствовали оживлению национальной деятельности галицких русинов, выразившись в появлении галицко-русской прессы и ряда национальных организаций. В частности, во время революционных событий 1848-1849 гг. были основаны Народный дом и Галицко-русская Матица во Львове, которые «наряду со Ставропигийским институтом почти на столетие стали культурными центрами русского движения…».[39] И хотя после подавления революции 1848 г. Вена вновь вернулась к союзу с польской шляхтой Галиции, опираясь на которую Австрия управляла галицкими землями, созданные в ходе революции галицко-русские культурные и просветительские организации уцелели, сыграв важную роль в развитии русского движения в Галиции. На съезде галицко-русской интеллигенции во Львове в 1848 г. было принято решение способствовать очищению «галицко-русского наречия» от полонизмов и сближению его с русским литературным языком. По инициативе Главной Русской Рады в городах Восточной Галиции стали основываться «Русские Рады», которые, в свою очередь, пытались основать сеть церковно-приходских школ с преподаванием на местном языке. Для противодействия Главной Русской Раде и для подрыва влияния первой галицко-русской газеты «Зоря Галицкая» галицкие поляки основали пропольское общество «Ruskij Sobor» и стали издавать на польской латинице газету «Dnewnyk Ruskij». Данная инициатива, являвшаяся ярким примером этнокультурных экспериментов галицких поляков, была направлена на подавление «движения русского народа и доказательство того, что галицко-русское наречие есть говором польского языка, для чего уже в 1848 г. стали употреблять в русском письме латинскую азбуку».[40]  

***

Мощные прорусские настроения среди русинов в XIX в. выделялись даже на фоне общей русофилии, свойственной в то время всем славянским народам Австрийской империи за исключением поляков. Примерно в это время часть галицкой интеллигенции во Львове начинает активную работу по кодификации и созданию независимого от русского отдельного украинского литературного языка на основе местных восточногалицких диалектов.

Колоссальный импульс подобная деятельность получила в связи с подготовкой и проведением польского восстания 1863 г. Польские политики, убедившись к этому времени в контрпродуктивности курса, направленного на полонизацию галицких русинов и включение их в состав польского народа, предпринимают попытки превратить русинов Галиции в инструмент борьбы с Россией. «В начале 1860-х годов шли приготовления к польскому восстанию 1863 года. Польские агенты, желавшие втянуть в восстание и галицко-русскую молодежь, стали усердно распространять среди нее мысль малорусского сепаратизма, - писал О.А. Мончаловский. – Для этой цели «Dziennik Literacki» и другие польские издания печатали малорусские стихотворения, дышавшие ненавистью к «Moskwie», то есть к России и выражающие сожаление над судьбой несчастной «Украины-Руси»... Украинофильское движение усилилось значительно после восстания 1863 года. В Галичину нахлынули толпами польские эмигранты из России и, замечательно, все они оказались ярыми украинофилами».[41] Польская администрация Галиции деятельно способствовала трудоустройству польских эмигрантов - украинофилов в местных общественных, научных и учебных заведениях, где они старались воздействовать на умонастроения молодых галичан. В частности, в это время начинает активно распространяться мнение Ф. Духиньского о принципиальной разнице между Южной и Северной Русью и о том, что для «освобождения» малорусам необходим союз с поляками. Символично, что именно в 1863 г. стало выходить одно из первых в Галиции украинофильских изданий «Мета» под редакцией К. Климковича, которое сразу вступило в борьбу с русскими галичанами. В «Мете» впервые «появилась песня «Ще не вмерла Украина», составляющая парафразу известной польской песни Jeszcze Polska nie zginela».[42] В 1860-е годы в связи с польским восстанием в Галиции вновь активизировались попытки латинизации галицко-русской письменности. Так, «в 1867 г. появился даже «Abecadlnik dla ditej ruskich». Но поскольку «латинские буквы явно обнаруживали полонизаторские стремления…, отделение галицко-русского языка и письма от великорусского было возложено на фонетическое правописание. Возникли два журнала, «Правда» и «Русь», которые выбросили буквы «ы» и «ять» и стали вести украинофильскую пропаганду».[43]     

Примечательно, что Духнович, Добрянский, Павлович и другие деятели карпатских русинов крайне отрицательно отнеслись к попыткам реформирования галицко-русской письменности и создания украинского литературного языка, восприняв это как опасный сепаратизм. Так, А. Добрянский считал появление отдельного литературного языка у малороссов «предательской изменой» не только русского народа, но и всего греко-славянского мира. По мнению Добрянского, «южнорусский литературный сепаратизм мог стать причиной гибели некоторых окраинных ветвей славянства, ослабил бы его русский центр и, следовательно, стал бы… авангардом германизма в борьбе с греко-славянским миром».[44] Создаваемый в Галиции новый литературный язык Добрянский именовал «русско-польским», от которого «переход к чисто польскому не представлял бы уже никаких почти затруднений».[45]

В своем письме галичанам в 1863 г. А. Духнович осудил украинскую ориентацию, выразив удивление над тем, как «чистый русский язык» галичан «мог превратиться в украинский».[46] Отсюда, пожалуй, и можно вести отсчет началу существования двух различных национальных идеологий - украинской, которая, опираясь на поддержку австрийских властей, постепенно утверждалась в Восточной Галиции, и русинской, по-прежнему преобладавшей в Карпатской Руси и сохранявшей верность идее общерусского единства и русскому литературному языку. С этого времени начинается все более заметное этнокультурное размежевание карпатских и галицких русинов, по сути единого ранее этноса, раскол которого был следствием разных культурно-политических условий, предопределивших различные векторы развития. Если Галиция со Львовом входила в австрийскую часть империи Габсбургов, то земли, населенные закарпатскими русинами, входили в венгерскую часть Австро-Венгрии, которая обладала значительной автономией во внутренней политике. Поддержка галицких украинофилов со стороны австрийских властей сыграла существенную роль в их окончательной победе над местными москвофилами, которые отстаивали те же идеи, что и представители карпатских русинов.

Впрочем, ни галицкие народовцы-украинофилы, ни их оппоненты-москвофилы долгое время не могли похвастаться особыми успехами в достижении декларируемых ими целей. В 1878 г. Иван Франко иронично замечал, что «галицкие народовцы уже давно кричат о независимости малорусского языка, но до сих пор для подтверждения этой независимости не издали ни словаря, ни грамматики…».[47] Не менее критично отзывался Франко и о галицких москвофилах, которые, «хотя издавна кричат о единстве «русского» языка и о необходимости введения великорусского литературного языка, …сами до сих пор не умеют говорить по-великорусски, не знают абсолютно никого из ведущих великорусских писателей, …а пишут таким языком, которого никто в мире не слыхал и который сами великорусы должны переводить на великорусский».[48]

Литературные попытки галицких москвофилов писать по-русски не встретили особого понимания и в самой России. Известный славист и литературовед А.Н. Пыпин отвергал «искусственный язык галицко-русских писателей», который он характеризовал как «нечто обоюдное, не выясненное, колеблющееся между двумя разными элементами... Пыпин находил, что язык той части галицко-русских писателей, которые желают писать на русском литературном языке, напоминает скорее язык Ломоносова, Сумарокова и других писателей XVIII века, чем язык Пушкина или Тургенева. …К сожалению, - отмечал позднее В.А. Францев, - он не оценил по справедливости этих усилий писать по-русски, сблизиться с русскою литературою, он …не пожелал признать, что тут важнее сама идея сближения, …чем несовершенное осуществление этой мысли на практике».[49] Еще более критическое, часто нетерпимое отношение к стремлению русинов Австро-Венгрии использовать русский язык в своей литературной деятельности демонстрировали российские «революционные демократы», в частности, Н.Г. Чернышевский, которые воспринимали это как проявление отсталости и реакции.

Впоследствии галицкие москвофилы упрекали русскую интеллигенцию в равнодушии к общественной и культурной жизни Галицкой Руси. Особое разочарование у галицких москвофилов вызывала позиция либеральной части русской интеллигенции, которая относилась к русофильскому направлению в Галиции с откровенным пренебрежением и даже враждебностью. Русские либералы, констатировал в 1898 г. О.А. Мончаловский, «относятся к зарубежной Руси совсем отрицательно или повторяют о ней взгляды польских, немецких, мадьярских, французских и других газет. Что касается «Санкт-Петербургских ведомостей», то мы не раз с удивлением встречали в этой газете статьи, в которых поляки, сторонники воссоздания «Ягеллонской Польши», выражали свои сепаратистские стремления».[50] Ситуация не изменилась и позже. «...Русская интеллигенция не знает и не понимает Галицкой Руси...»,[51] - с горечью заключал в феврале 1926 г. известный русофильский общественный деятель Галиции, узник австрийских концлагерей Терезин и Талергоф В.Р. Ваврик.  

Добрым словом о позиции российских либералов и интеллигентов-прогрессистов отзывался М.С. Грушевский, писавший, что «…прогрессивные представители русского общества в целом ряде вопросов почувствовали себя союзниками и единомышленниками украинцев и …не раз выступали в защиту украинских нужд. Так, петербургский комитет грамотности в 1862 г. обратился к правительству с ходатайством о введении в народные школы Украины преподавания на украинском языке… Русские писатели, - с удовлетворением замечал Грушевский, - даже галицким сторонникам книжного славяно-русского языка давали советы бросить мертвый язык и держаться живого народного украинского языка».[52]  

Со временем украинская ориентация в Галиции усиливалась, что способствовало увеличению культурного разрыва между интеллигенцией галицких и карпатских русинов. Примечательно, что попытки украинских деятелей В. Гнатюка и М. Драгоманова установить в конце XIX в. контакты с «братьями» к югу от Карпат окончились разочаровывающим для них конфузом. Украинские активисты жаловались на резко отрицательное отношение к ним со стороны карпатских русинов.[53] В своей работе «Русины в Венгрии», опубликованной в чешском журнале «Словански пршеглед» в 1899 г., В. Гнатюк с сожалением констатировал, что отличительной чертой угорских русинов является москвофильство, препятствовавшее, по его мнению, их национальному развитию.[54] Описывая карпаторусскую интеллигенцию, Гнатюк не без иронии отмечал, что «самыми приятными воспоминаниями этих людей являются рассказы о походе русского войска. При этом у них горят глаза, улыбаются уста, озаряются лица.… По их убеждению, все славяне должны стать русскими».[55]

Политика австрийских властей, направленная на культурное отчуждение русинов от России и русского литературного языка, находила свое выражение в административном навязывании местного диалекта в качестве литературного языка и в открытой дискриминации тех русинских печатных изданий, которые использовали русский литературный язык и пытались отстаивать идею единого русского литературного языка для всех русинов. Так, литературное издание галицких русинов «Зоря Галицкая», издававшаяся в 1850-е гг., подвергалась давлению австрийских властей за «чрезмерное использование московских слов».[56] «Церковная Газета», издававшаяся общественным и культурным деятелем закарпатских русинов И. Раковским на литературном русском языке с 1856 г., была вскоре приостановлена, а затем закрыта австрийскими властями. В письме Я. Головацкому 1 июня 1858 г. Раковский так объяснял причины приостановки «Церковной Газеты»: «Декретом здешнего Генерального Губернаторства, мною 9 мая полученным, мне приказано было пользоваться малорусским, а не великорусским языком при издании ее, под опасением немедленного прекращения концессии и конфискации первого номера, который выйдет после сего запрещения на великорусском языке».[57]

Поскольку Раковский и после вынесенного ему предупреждения пытался прибегать к русскому литературному языку, судьба его издания была предрешена. Объясняя причины закрытия властями своего издания, Раковский в декабре 1858 г. писал, что «Церковный Вестник» (так после приостановки была переименована «Церковная Газета» - К.Ш.) «в глазах правительства …становился колючим тернием, …угрожающим безопасности государства. Не находя в содержании его ничего против законов, оно заблагорассудило отрешить меня от должности единственно на том основании, что я, несмотря на сделанный мне уже по сему предмету выговор, продолжаю пользоваться русским языком».[58] Впрочем, борьба с русским печатным словом в Австрийской империи имела длительную и устойчивую традицию. Так, опасаясь, что русская православная литература может представлять «идеологическую угрозу» для австрийских русинов, австрийские власти еще в конце XVIII в. запретили приобретение печатной продукции в России без специального разрешения, хотя собственных кириллических типографий в Австрии в то время не существовало и книги из Российской империи продолжали ввозиться контрабандой.[59] 

С изобретением украинской фонетической письменности П. Кулишом (так наз. «кулишивка»), созданной в противовес русской этимологической письменности, австро-польские этнокультурные технологи получили новое эффективное орудие обособления галицко-русской письменности от русского литературного языка и средство  воздействия на самосознание местного населения. Известно, что сам П. Кулиш крайне негативно реагировал на использование созданного им фонетического алфавита поляками для углубления культурно-языкового раскола между малороссами и великороссами. В своем письме к известному галицко-русскому деятелю Б. Дедицкому в 1867 г. Кулиш откровенно заявил о том, что «видя это знамя (кулишивку) в неприятельских руках, я первый на него ударю и отрекусь от своего правописания во имя русского единства».[60]  

Тем не менее, польские менеджеры «украинского проекта» в Галиции стремились использовать в своих интересах не только изобретенный Кулишем украинский фонетический алфавит, но и его самого как весьма авторитетного деятеля украинского движения в России. Стремясь превратить Восточную Галицию в центр украинского национального движения, трансформировав его из культурно-языкового в политический проект, польская элита Галиции предложила Кулишу возглавить издание украинской прессы в Галиции. Характеризуя состояние польского общества Восточной Галиции во второй половине XIX в., А.И. Добрянский метко замечал, что «все польские чиновники, профессора, учителя, даже ксендзы стали заниматься по преимуществу филологией, не мазурской или польской, - нет, но исключительно нашей русской, чтобы при содействии наших изменников создать новый русско-польский язык, от которого переход к чисто польскому не представлял бы уже никаких почти затруднений».[61]

 В 1881 г. Кулиш посетил Львов, где он вел переговоры с представителями польской аристократии Галиции, включая Р. и Ю. Чарторыйских и князя А. Сапегу, об издании в Галиции украинской газеты «Хутор» и превращении Львова в центр украинского движения. Польские магнаты предложили Кулишу очень выгодные финансовые условия. Так, Ю. Чарторыйский обещал выделить на издание «Хутора» 14.000 гульденов; А. Сапега – 6.000 гульденов; польские помещики обязались выписать «Хутор» для своих русских сел.[62] Однако быстро осознав, что польские политики хотят использовать его как инструмент для разрушения общерусского единства и придя в негодование от передачи русских монастырей Галиции в руки иезуитов, П. Кулиш предпочел покинуть Галицию и вернуться в Россию.[63]

Таким образом, ни творец украинского фонетического алфавита П. Кулиш, ни известный историк Н. Костомаров, стоявшие у истоков начальной, культурно-литературной фазы украинского движения, не пожелали переводить его в политическую плоскость и порывать с идеей общерусского единства. Известно, что Н. Костомаров, заметив в 1863 г. «намерение польских политиков воспользоваться украинофильством для целей восстания, и склонность некоторых малороссов пойти на польскую удочку, торжественно провозгласил «анафему тому, кто задумает отделение Украины от России».[64] Однако то, что отказались делать Н. Костомаров и П. Кулиш в 1881 г., сделает позднее М. Грушевский, исторические труды которого будут призваны обосновать глубокие цивилизационные различия Южной и Северной Руси. «Нынешнее украинофильство, - писал в 1898 г. О.А. Мончаловский, комментируя эволюцию, проделанную украинскими деятелями, - не благородное и естественное украинофильство Костомарова, Шевченко и Кулиша…, так как с течением времени и под влиянием враждебной русскому народу, но хитрой политики его противников, первоначально чистое, литературное украинофильство, выражавшееся в любви к родному слову, к обычаям Южной Руси, выродилось в национально-политическое сектантство».[65]    

Если в Российской империи развитию украинской фонетической письменности ставились серьезные преграды («запреты украинского языка» в 1863 и 1876 гг. русскими властями[66] были в первую очередь запретами не столько украинского языка как такового, сколько запретами фонетического правописания), то австрийские власти энергично способствовали распространению «кулишивки» в Галиции. В 1892 г. при поддержке польских политиков школьная рада Галиции приняла решение о введении украинского фонетического письма («кулишивки») в систему местного образования. Это решение вызвало волну недовольства среди преобладавших тогда в Галиции москвофилов. Помимо москвофильских культурных обществ в кампании протеста приняли участие и многочисленные галицкие сельские общины. Вопреки массовым протестам русинского населения, украинское фонетическое правописание было не только оставлено в учебных заведениях Галиции, но и введено на территории Буковины. По мере того, как выпускники галицких школ, воспитанные на украинском фонетическом алфавите, вступали в общественную жизнь, сфера применения русского этимологического письма сужалась за счет расширения сферы украинского. По мнению современных галицко-украинских исследователей, именно благодаря новому поколению, воспитанному на «фонетике», некогда полностью русофильская Галиция достаточно быстро превратилась в «украинский Пьемонт».[67]

Усиление противоречий между русскими галичанами и украинофилами, достигшее антагонизма, было срежиссировано польской администрацией Галиции в 1890 г., когда «после предварительных совещаний с наместником Галичины К. Бадени и митрополитом С. Сембратовичем депутат галицкого сейма Ю.С. Романчук провозгласил проект национально-политического соглашения с поляками, получившего название «Новая эра».[68] В своей программе, представленной на заседании галицкого сейма 13 (25) ноября 1890 г. Ю. Романчук провозгласил именно те положения, которые требовал от него Бадени. Главные пункты программы Романчука гласили, что «мы, русины, народ самостоятельный, отдельный от польского и российского и на этом основании желаем развивать свою народность и язык. Мы держимся верно греко-католической веры и обряда».[69] По справедливому замечанию О.А. Мончаловского, данная программа означала «отречение от племенной связи с остальным русским миром, и даже отделяла галицких малороссов-униатов от православных малороссов в Буковине, не говоря уже о малороссах в России».[70]

Представители русских галичан выступили категорически против тезисов Романчука, поскольку они противоречили идее общерусского единства, лежавшей в основе мировоззрения галицких русофилов. Соглашение украинофильской части галичан с поляками, получившее известность как «Новая эра», ознаменовалось усилением цивилизационного раскола между русскими галичанами и украинофилами, которых поддерживали Вена и польская администрация Галиции. В результате ранее единый «Русский клуб» в галицком сейме раскололся; «в целой Галиции завязалась ожесточенная борьба партий… Одновременно возникла травля всех, кто оказался противником «программы».[71]

Провозглашение «Новой эры» стало идеологической подготовкой для наступления на русских галичан и русский литературный язык в Галиции. С 1892 г. во всех школах Галиции было введено фонетическое правописание («кулишивка») вместо традиционного для галицких русинов этимологического письма, которое было принято в дореволюционной России и благодаря которому русины могли свободно читать изданные в России книги. Началась кампания преследования русского литературного языка. Так, «воспитанникам Львовской духовной семинарии запретили обучаться ему, у учеников стали отбирать книжки, написанные на русском литературном языке, общества студентов «Буковина» в Черновцах и «Академический кружок» во Львове были закрыты…».[72] Активное участие в борьбе с русским литературным языком приняли высшие иерархи греко-католической церкви Галиции, включая митрополита С. Сембратовича, «покорного слуги графа К. Бадени».[73] Именно Сембратович дал «почин к изданию пастырского послания, запрещающего духовенству и мирянам выписывать и читать орган русской партии «Червонную Русь», многим священникам отнял отличия и достоинства благочинных за то, что они не приняли так называемой «новоэрской программы».[74] Гонения коснулись и тех русских галичан, которые состояли на правительственной службе. По словам Мончаловского, «кто хотел отличиться или поправить свою репутацию перед начальством, тот достигал цели доносом на своего сослуживца, принадлежащего к русской партии…».[75]

Преследования представителей русского движения в Галиции, начавшиеся после провозглашения «новоэрской программы» в 1890 г., стали своеобразной генеральной репетицией широкомасштабных репрессий, обрушившихся на галицких русофилов после начала Первой мировой войны. Принятие «новоэрской программы» и последовавшее за этим углубление раскола между русскими галичанами и украинофилами стало свидетельством окончательного перехода украинского движения из его «этнографическо-литературной» фазы на политические рельсы, подготовленные Веной и польской администрацией Галиции.

 Кирилл Шевченко