Доклад кандидата исторических наук Михаила Юрьевича Дронова на международной научной онлайн-конференции «Карпатские и галицкие русины. Вопросы национальной самоидентификации». Конференция начала свою работу 11 декабря 2014 года публикацией анонса с программой, и продлится до 17 декабря 2014 года. 17 декабря в онлайн-режиме с 15.00 до 17.00 состоится заключительное заседание, во время которого ее участники обсудят предварительно выложенные доклады и ответят на вопросы, поступившие от посетителей сайта.
Прешовская газета «Русское Слово» (1924–1938) в контексте процессов формирования этнонациональной идентичности русинов[1] Словакии. Постановка проблемы
Национальная пресса XIX–XX вв. – одна из важнейших групп источников, необходимых при изучении национально-языковых процессов в русинской среде, которые, как известно, носят изначально сложный и не однозначный характер (свидетельством этому является бытование у русинов сразу нескольких этнонациональных идентичностей, что можно наблюдать и сегодня). Учитывая значительную административно-политическую разрозненность, свойственную русинам, несомненно, что отдельные периодические издания, выходившие в том или ином регионе их проживания в тот или иной период, играли ключевую роль в направлении хода интеллектуальных дискуссий о выборе модерной идентичности и литературного языка для русинского населения. Думается, что в случае русинов в границах современной Словакии одним из подобных знаковых изданий являлся еженедельник «Русское Слово», который выпускался в г. Прешове в течение пятнадцати лет межвоенного периода – с 1924 по 1938 г. включительно.
Следует напомнить, что русинские этнические территории, вошедшие в 1919 г. в состав Чехословацкой Республики (ЧСР), были, волею политических обстоятельств, разделены между двумя крупными административными единицами нового государства, а именно Подкарпатской Русью и Словакией. Данное обстоятельство обусловило то, что национально-языковые процессы на востоке и западе русинского ареала в республике протекали по-разному. В отличие от русинов в Подкарпатской Руси, их соплеменники в Словакии считались не государствообразующим народом, а лишь одним из национальных меньшинств. Это автоматически придавало особую значимость Греко-католической церкви (господствовавшей и до конца XIX в. практически единственной конфессии в русинской среде), которая оставалась, в сущности, главным репрезентантом словацких русинов.
Идея выпуска «Русского Слова» пришла в начале 1920-х гг. канонику Прешовской греко-католической епархии Эммануилу Бигарию (1854–1934). По крайней мере, именно так утверждал сам Бигарий в одном из юбилейных номеров газеты. Каноник поделился своей задумкой с тогдашним апостольским администратором епархии – епископом Дионисием Нярадием (1874–1940). Епископ же охотно поддержал инициативу, пообещав начинанию не только моральную, но и финансовую поддержку[2].
Примечательно, что Бигарий хотел издавать именно «русскую» газету[3]. При этом Нярадий являлся убежденным украинофилом, скептически относившимся к значительному русофильскому пласту в истории и культуре русинов. К слову, во многом именно поэтому он, будучи хотя и русином, но иностранцем (гражданином Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев), не пользовался ни популярностью у местного клира,нидоверием властей ЧСР. Однако, несмотря на собственные убеждения, епископ сразу же пошел на встречу Бигарию. Это можно объяснить следующим. В данный период в Прешовской епархии активно распространялось православие, протагонисты которого представляли его как подлинную «русскую веру» и увязывали свою религиозную пропаганду с популяризацией русской этнонациональной идентичности. В вину Греко-католической церкви православные ставили, в частности, проводившуюся в предыдущие десятилетия политику мадьяризации, которая отдалила священнослужителей, принимавших господствовавшую венгерскую культуру, от своих славянских верующих. Поскольку в первые годы существования ЧСР усилия православного движения среди урожденных греко-католиков имели значительный успех[4], во избежание дальнейшей потери паствы Нярадий решился укреплять ее в католической вере, используя для этого популярное у русинов русофильство[5]. Учитывая общую принадлежность к восточному славянству, русинское русофильство, как известно, выражалось не только в симпатиях к русскому народу, но в отождествлении себя с ним[6].
25 ноября 1923 г. в Прешове состоялось специальное совещание местной русинской интеллигенции, в первую очередь преподавателей епархиальных учебных заведений. Собравшиеся обсудили перспективы издания собственной массовой газеты, которая носила бы одновременно национальный и конфессиональный характер. Результатом этой встречи стало создание подготовительной комиссии во главе с авторитетным педагогом о. Иоанном Кизаком (1856–1929). В виду дефицита средств на предстоящее издание было решено обратиться за помощью к русинской общественности в США, которая в итоге оправдала возложенные на нее надежды. 3 февраля 1924 г. состоялось следующее совещание интеллигенции. Его участники единогласно постановили начать издание газеты 1 марта. Тогда же было окончательно принято название «Русское Слово» и избран ответственный редактор – о. Степан Гойдич (1889–1968). Интересно, что, исходя из тяжелого материального положения русинского населения, была установлена относительно низкая цена подписки – 24 кроны ежегодно (в последствии она была еще уменьшена). Поэтому сотрудники редакции и внешние авторы, согласно изначальной концепции, должны были получать не финансовый, а только моральный гонорар. Что касается языка издания, было решено, что газета будет выпускаться «на литературномъ русскомъ языку съ сближенiемъ къ нашему народному говору»[7].
1 марта 1924 г. из прешовской типографии св. Николая вышел долгожданный первый номер «Русского Слова». Формат восьмистраничной газеты составлял 32х24 см (только в 1937 г. был принят размер 48х32 см)[8]. Прямо под крупными литерами названия было подписано: «Еженедѣльная народная газета» и «Желанiе русскихъ вождъ: русскiй да живетъ народъ!». Последнее изречение (вскоре исчезнувшее с обложки) представляет собой фрагмент стихотворения-гимна «Подкарпатскiи Русины», традиционно приписываемого русинскому будителю Александру Духновичу (1803–1865)[9]. Здесь же наряду с фото Д. Нярадия вместе с юными причастниками, была помещена краткая программа редакции, озаглавленная «Отъ Попрада – ажъ до Тисы!». Как можно догадаться по очерченным географическим границам, газета, называя себя русской, в то же время изначально акцентировала свой локальный характер – от Попрада (в западной части Восточной Словакии) до Тисы (в восточной части Подкарпатской Руси). По-видимому, таким образом газета, декларируя свою русскость, в то же время подчеркивала свою лояльность ЧСР и абстрагировалась от послеоктябрьской русской эмиграции, которая участвовала в национальной жизни русинов, популяризируя среди них православие.
Первые годы «Русского Слова» были достаточно тяжелыми: газета имела долги, расплатиться с которыми ей удалось опять-таки лишь с помощью меценатов. Новый период в истории издания начался с назначением в 1926 г. на пост апостольского администратора епископа Павла Гойдича (1888–1960), который являлся к тому же родным братом редактора. Несомненно, изначальная национально-языковая концепция газеты была ему, как представителю местного консервативного священнического рода, гораздо ближе, чем его предшественнику Д. Нярадию. Как отмечал епископ Гойдич в 1929 г., «Русское Слово намѣряло и намѣряетъ въ нашемъ народѣ на христiянской, гр.[еко-] католической платформѣ углубити русску-славянску свѣдомость. Защепити до сердецъ нашихъ вѣрниковъ любовь до своей русской народности, гр.[еко-] католической Церкви…»[10]. Епископ проявлял отеческую внимательность к нуждам газеты начиная со своего вступления в должность апостольского администратора вплоть до прекращения издания «Русского Слова».
В 1928 г. газета обзавелась собственным приложением «Да Прiйдетъ Царствiе Твое!», постоянным редактором которого вплоть до последнего, 1936, года издания являлся о. Мирон Петрашович (1890–1960)[11].
Редакторы самого «Русского Слова» неоднократно менялись. Так, после о. С. Гойдича редакторский пост последовательно занимали: в 1928–1930 гг. – о. Иосиф Дюлай (1882–1973), в 1930–1933 гг. – о. Федор Ройкович (1877–1963), в 1933–1936 гг. – о. Иосиф Кизак (1898–1966), в 1937 г. – о. Николай Ладыжинский (1897–?), в 1937–1938 гг. – о. Эрнест Гомичков (1892–1980). Сотрудниками газеты в разные годы числились о. Дионисий Зубрицкий (1895–1949), Александр Демянчик, Иван Пьещак (1904–1972)[12].
Менялся и статус «Русского Слова». С 1931 г. издателем газеты стало Общество Св. Афанасия, которое объединяло священников епархии[13]. В 1934 г., когда ужгородский журнал «Душпастырь», являвшийся общим официальным органом Мукачевской и Прешовской епархии, перестал представлять последнюю, «Русское Слово» в значительной степени заменило упомянутое издание. Согласно указанию епископа, подписка на газету стала обязательной для всех приходов и церковных школ[14]. Последние два года издания официальный характер «Русского Слова» подчеркивался и в подзаголовке[15].
Относительно содержания газеты, следует отметить, что она поднимала самые разные вопросы, освещая их с точки зрения христианской морали и местного патриотизма. В качестве лейтмотива «Русского Слова» можно считать укрепление национально-религиозной сознательности русинов. Собственной аудиторией редакция стремилась видеть всех русинских греко-католиков, в том числе интеллигенцию (весьма малочисленную), так и селян. Важную часть материалов составляли распоряжения епархиального управления, предназначенные для священников и учителей. В целом «Русское Слово» стремилось к надпартийности. При этом оно, естественно, всегда критиковало антиклерикально настроенные левые партии. Также на страницах газеты публиковались резкие полемические тексты, направленные против распространения в регионе православия. Часто появлялись статьи о языке и национальной идеологии русинов, отражавшие порой весьма отличные точки зрения. Пик наиболее острых национально-языковых дискуссий пришелся на конец 20-х - самое начало 30-х гг. Особенно активно «Русское Слово» боролось против словакизации государством русинского образования.
Много внимания газета уделяла деятельности различных организаций русинов Словакии. Кроме этого в «Русском Слове» можно было найти пробы пера местных литераторов, практические советы для педагогов и селян, всевозможные объявления, рекламу и многое другое.
Язык издания заметно варьировал в зависимости от знаний и вкуса автора и редактора. Таким образом, в «Русском Слове» появлялись, например, как статьи на чистом русском литературном языке, так и тексты на местных диалектах. Однако основную часть публикаций в течение всех лет издания газеты был именно не имевший четких правил специфический русский язык. Он основывался на русской грамматике и традиционном этимологическом правописании, но был приспособлен к местным условиям. Иногда протагонисты этого языка называли его карпаторусским или подкарпаторусским, а оппоненты – «язычием» (правда, все эти лингвонимы всегда носили дискуссионный характер). Важной особенностью данного языка было то, что в устной форме он ориентировался на местную русинскую фонетику. Такую возможность предоставляло по-своему универсальное этимологическое правописание, которое использовалось русинами Словакии, как минимум, до 1945 г. (именно поэтому не всегда корректно транслитерировать русинские русскоязычные тексты первой половины ХХ в. в соответствии с современным русским правописанием).
Хотя бы вследствие постоянных изменений в составе редакции «Русского Слова», дать односложную оценку его национально-языковой платформе, по-видимому, нельзя. Общим знаменателем всех публикаций газеты, посвященных национальному самосознанию и литературному языку, является разве что принадлежность русинов к восточному славянству и неприятие ни в каких формах словакизации. При этом в пятнадцати годовых подшивках газеты при желании можно обнаружить самые разные взгляды на конкретное место русинов в восточнославянском контексте. Варьировалась и этнонимия. Так, в различных текстах русины назывались собственно русинами, подкарпатскими русинами, русскими, карпатороссами, карпаторусскими и т. д. В годы редакторства о. И. Дюлая на страницы «Русского Слова» стали попадать материалы, авторы которых стремились склонить читателя к принятию этнонимов русины-украинцы и украинцы. Примечательно, что подобные статьи вызывали резкую полемику и в перспективе грозили газете потерей подписчиков. Вскоре после этого был назначен новый редактор о. Ф. Ройкович, а сторонники украинской идентичности основали собственный печатный орган, названный (вероятно именно для противопоставления «Русскому Слову») «Слово Народа».
Однако, несмотря на имевшие место идейные колебания, все же можно говорить о господствовавшей национально-языковой линии «Русского Слова». С одной стороны, культиворовалась местная, русинская (выраженная исключительно в употреблении этнонима русин), карпаторусская, подкарпаторусская и т. п. идентичности. С другой стороны, чаще всего признавалась принадлежность русинов к некоей более широкой, просто русской или общерусской общности. B частности, это было выражено в выборе грамматики и неизменном названии газеты.
Особого внимания, по нашему мнению, заслуживают оценки «Русского Слова», сделанные учеными и публицистами уже во второй половине ХХ – начале ХХI вв. Отношение к «Русскому Слову» с его, пускай, несколько изменявшимися национально-языковыми установками может рассматриваться как дополнительный индикатор различных идеологических подходов к проблеме этнонациональной идентичности русинов.
Как известно, вследствие послевоенной административной украинизации, достигшей своего апогея в 1950-е гг., словацкие русины были официально объявлены украинцами. Развивать какую бы то ни было национальную деятельность вне фарватера украинофильства уже не представлялось возможности. В то же время социалистический строй не приветствовал и крайности украинского «буржуазного» национализма. Поэтому часто акцентировались братские связи украинского народа, в первую очередь, с русским, а также белорусским народами. Это обуславливало некоторую витиеватость трактовок учеными и публицистами русинских национально-языковых дискуссий 1920–1930-х гг.
Первые серьезные работы, посвященные истории журналистики и литературного процесса у восточнословацких русинов в межвоенный период, стали появляться во второй половине 1960-х гг. Веховым, на наш взгляд, можно считать известный очерк прешовского литературоведа Елены Рудловчак (1919–2007) «Литературные стремления украинцев Восточной Словакии в 20–30-х годах нашего столетия», который был опубликован в 1968 г.[16] и с незначительными исправлениями переиздан в 1981 г.[17] По словам Рудловчак, «Русское Слово» было основано под знаменем так называемой «тутешняцкой» или «русинской» ориентации, которая, по ее мнению, являлась официальной ориентацией Прешовской епархии. Исследовательница отделила «тутешняков» от «москвофилов» (то eсть сторонников идеи «большой русской нации»), которые апеллировали к тем же будительским традициям, однако признала, что четко разграничить одних и других применительно к межвоенному периоду трудно. Характеристика, данная Рудловчак «тутешняцтву», звучит вполне в духе своего времени, не вызывая к его адептам особых симпатий: «Сторонники этой ориентации остро осуждали „всякую пропаганду крайности“, в литературной практике одобряли местную тематику, разработку библейских тем, будительские мотивы, дидактизм и морализаторство, национальную бесцветность, избегание социальных контрастов, философию покорности. […] Ярких литературных образцов у нее (ориентации. – М. Д.) не было, к народным источникам она обращалась осторожно, боясь народной философии, следовательно, для нее оставались только низкокачественные местные образцы. […] Особенно остро она выступала против коммунистической идеологии»[18]. Сказанное Рудловчак о «тутешняцтве» напрямую касается и газеты «Русское Слово», «которая была преимущественно в руках „тутешняцкого” направления»[19]. По наблюдениям ученого, вследствие определенного упадка данной ориентации в 1930-е гг. «Русское слово» «почти полностью отходит от литературных проблем, замыкается в свои церковные и другие проблемы»[20]. Заметно, что самой Рудловчак импонировали отдельные публикации газеты конца 1920-х гг., авторами которых были так называемые «народовцы» (то есть украинофилы или деятели, постепенно «дрейфовавшиe» к украинофильским взглядам). По мнению исследовательницы, именно от «народовцев» исходила первичная инициатива издания «Русского Слова». Отметила Рудловчак и их влияние на языковой узус, назвав приближение «русского литературного языка» газеты к народной речи «уступкой “народовцам”, которые в местных условиях уже приобрели определенный вес»[21]. Последнее утверждение косвенно свидетельствует о несовершенстве используемой классификации национально-языковых идеологий или, как минимум, ее применения к истории «Русского Слова». Тяжело объяснить, почему «тутешняки» избрали в качестве основы для языка своей газеты русский литературный, а его приспособление к местной специфике являлось уступкой «народовцам», а не являлось, например, отличительной чертой «тутешняков» от «москвофилов».
В сходном ключе выдержаны оценки и в капитальной монографии «Литературный язык украинцев Закарпатья и Восточной Словакии (после 1918)» (1969), которая принадлежит перу другого прешовского ученого – языковеда Николая Штеца[22]. «Русское Слово» было названо Штецом «печатным органом „карпаторусской” языковой ориентации»[23]. Сторонники этой ориентации, по словам исследователя, «боролись против словакизации (в печатном органе «Русское Слово»), но одновременно, выступая за создание «карпаторусского» языка (получается, что его еще не существовало, хотя Штец дает его характеристику[24]. – М. Д.), поддерживали ошибочное утверждение о том, что местное украинское население образует отдельный „карпаторусский народ“, который не имеет ничего общего ни с русским, ни с украинским народом»[25]. При этом, основываясь именно на заметках в «Русском Слове», автор пришел к выводу, что «не все сторонники „карпаторусской“ ориентации придерживались единого взгляда в вопросе литературного языка. Наряду с „карпаторусским языком“ („язычием“) кто-то добивался использования в Восточной Словакии русского или местного народного языка»[26]. Некоторые материалы газеты Штец использовал для наглядной иллюстрации литературной практики собственно «москвофилов». Как и Е. Рудловчак, он позитивно выделил появившиеся в «Русском Слове» статьи «народовцев». Например, те тексты, в которых, согласно резюме Штеца, доказывалось «что не зависимо от того, признают ли это местные „москвофилы“ или нет, отдельный украинский народ существует, имеет свой отдельный язык и культуру», или же поднимался «очень актуальный вопрос о правильном названии местного населения»[27]. В качестве «правильного» в момент написания монографии, конечно же, выступал этноним украинец.
Подобная нечеткость и схематичность в отношении «Русского Слова» естественным образом передалась от литературоведа Е. Рудловчак и лингвиста Н. Штеца к корифею местной историографии Ивану Ванату, являющемуся, однако, специалистом скорее в социально-политических, нежели в национально-языковых вопросах. Так, в своем труде «Очерки новейшей истории украинцев Восточной Словакии» (1979–1985)[28], являющегося одной из важнейших работ по истории словацких русинов, повторяется тезис о том, что «Русское Слово» выходило «на „карпаторусском“ языке», причем в последнем заметно «влияние как москвофильского, так и украинского языковых направлений»[29]. Вслед за предшественниками Ванат упомянул и выступления на страницах газеты «народовцев», как в значительной степени положительное явление на общем негативном фоне.
В целом, находясь в идеологическом плену необходимости навешивания ярлыков «правильности» и «ошибочности», чехословацкие исследователи 1960–1980-х гг. не решались давать «Русскому Слову» оценки, которые бы существенно отличались от приведенных. По логике, альтернативный взгляд на «Русское Слово» мог сформироваться лишь в западном карпатоведении. Однако исследователям, географически удаленным от Чехословакии, очевидно, часто были не доступны сами комплекты прешовских газет, что явственно отразилось на их выводах.
Ярким примером могут являться утверждения церковного историка о. Юлия Кубиния – автор англоязычного труда «История Прешовской епархии»[30]. По-видимому, отталкиваясь от того факта, что Д. Нярадий был украинофилом, он утверждал: «В Прешове епископ основал еженедельник „Руськое Слово“ („Украинское Слово“), который после его отъезда из Прешова стал „Русским Словом“ („Русское Слово“) …»[31]. Ориентируясь на западного читателя, в скобках автор поместил собственный небесспорный перевод названий на английский. В действительности мнение Кубиния – лишь неудачный процесс домысливания: в течение всего периода издания газеты она неизменно носила название «Русское Слово».
Сходные неточности сопровождают компилятивный очерк «История южной Лемковщины с 1867 по 1982 г.» о. Александра Барана (1926–2004)[32], проживавшего в Канаде. «Нярадий основал также и еженедельник „Руске Слово“, который в известной степени старался поддерживать народовецкую идеологию епископа»[33]. Хотя Баран сослался на книгу о. Ю. Кубиния, у которого упоминается «Руськое Слово», легко догадаться, откуда было взято словосочетание «Руске Слово». В качестве иллюстрации для своего очерка историк использовал рекламу газеты, опубликованную в доступном ему ужгородском издании «Наш рôдный край»[34]. Редакция последнего приспособила название прешовского еженедельника к собственному правописанию. Правда, нельзя логически объяснить, почему Баран, цитируя одну из «народовецких» статей газеты (текст которой он, по всей видимости, позаимствовал у Н. Штеца), в сноске привел правильное название – «Русское Слово»[35].
Показательно, что американский историк Павел-Роберт Магочий, считающийся крупнейшим русинистом современности, в своей ранней работе «Подкарпатская Русь: Формирование национального самосознания (1848–1948)» (1978)[36], выразился достаточно осторожно. Как отмечено в монографии, в газете «Русское Слово» «попадались тексты, написанные на диалектном русинском языке (укр. руською мовою. – М. Д.), и отдельные попытки писать на литературном русском языке»[37].
Общественно-политические трансформации конца 80-х – начала 90-х гг., легализовавшие в Европе неукраинские идентичности для русинов, способствовали появлению новых акцентов при оценке «Русского Слова». В качестве наглядного примера свежей, причем уже однозначно положительной трактовки газеты хочется привести специальную статью активного публициста русинофильского направления прешовского краеведа Гавриила Бескида[38]. Не исключено, что это единственный самостоятельный ретроспективный текст о «Русском Слове», который вышел не в справочно-энциклопедических изданиях. По убеждению Бескида, газета «была ориентирована на духовную, церковную сферу Греко-католической епархии, но кроме этих интересов защищала и национальные интересы русинов…»[39]. Автор привел фрагменты отдельных статей «Русского Слова» в переводе на современный русинский литературный язык. Примечательно, что вместо популярных у исследователей социалистического периода цитат «народовцев», Бескид опубликовал фрагменты исключительно из тех текстов, которые отстаивают специфическую местную русскость (отчасти напоминающую современную русинскость), при этом не упомянув об известной доле плюрализме на страницах газеты. В одной из цитат Бескид (или его редакторы) даже перевел слово карпаторусскiй как карпаторусиньскый[40]. Несомненно, подобная трактовка «Русского Слова» – другая крайность, являющаяся своеобразной реакцией на длительную критику газеты со стороны протагонистов украинофильства. По-своему, она являет собой идеалистический поиск корней для сегодняшнего русинофильства в межвоенных десятилетиях.
В более корректных формах схожая оценка газеты присутствует в авторитетной энциклопедии русинской истории и культуры под редакцией П.-Р. Магочия и Ивана Попа[41]. По словам автора соответствующей статьи (Магочия), газета «Русское Слово» «отстаивала мнение, что русины образуют отдельную национальность; ее язык был, в основном, русинским, с примесью русских и церковнославянских слов»[42]. При этом ученый смягчил свое утверждение следующим замечанием, которое можно отнести и к национально-языковым дискуссиям на страницах «Русского Слова»: «Она (газета. – М. Д.) представляла собой форум для новых литературных произведений и общественных комментариев местных писателей»[43].
Отметим, что приведенное мнение разделил и сегодняшний мэтр отечественной русинистики Кирилл Шевченко. Так, в своей первой монографии, посвященной русинам, он подчеркнул, что газета «Русское Слово» «поддерживала русинское направление»[44] (во второй– «поддерживала русинофильское направление» [45]).
Однако кроме подчеркнуто русинофильских появились и другие новаторские трактовки. Так, библиограф Государственной научной библиотеки в Прешове Зузана Джупинка в своем обзоре местных «русинских и украинских периодических изданий», не решаясь четко охарактеризовать национально-языковой облик «Русского Слова», ограничилась следующей формулировкой: «Выходил (еженедельник. – М. Д.) на русинско-украинском языке»[46]. То же самое сказано о приложении «Да Прiйдетъ Царствiе Твое!»[47]. Необходимо пояснить, что составной этнонимрусины-украинцы в настоящее время иногда используется для собирательного обозначения русинов в Словакии, которые разделены между официальными русинским и украинским нацменьшинствами.О том, что же понимается под русинско-украинским языком (то есть одновременно и русинским, и украинским или, наоборот, не русинским и не украинским), остается только гадать.
Российская коллега З. Джупинки Елена Гурко-Кряжина отнесла практически всю греко-католическую прессу «Пряшевской Руси» 1919–1944 гг. к русскоязычной периодике, являющейся темой ее исследования[48]. Следовательно, сюда же было отнесено и «Русское Слово». Библиографирование данной периодики, по мнению Гурко-Кряжиной, «позволит прояснить целый ряд спорных и недостаточно изученных вопросов истории Русского Зарубежья (понятие включает в себя не только эмиграцию, но и местный карпаторусский субстрат)»[49]. Таким образом, «Русское Слово» в восприятии российского библиографа это одна из газет Русского Зарубежья.
На наш взгляд, подобное различие оценок национально-языкового облика газеты «Русское Слово» объясняется не только его изменчивостью и излишней идеологизированностью или недостаточной информированностью исследователей. Дело в том, что популярная схема членения национально-языковых ориентаций русинов, предполагающая классифицирование всех деятелей как русо-, украино- и русинофилов (или «москвофилов», «народовцев» и «тутешняков»), далеко не всегда исправно функционирует в случае межвоенных десятилетий. Содержание газеты «Русское Слово» свидетельствует о том, чтоочень многие ее материалы крайне сложно рассматривать с позиций взаимоисключения русофильства, украинофильства и русинофильства. Еще исследователи старшего поколения (в частности, Е. Рудловчак и Н. Штец), основываясь на прекрасном знакомстве с источниками, например, указывали на сложность разделения «москвофилов» и «тутешняков». Однако сами упомянутые авторы придерживались данной схемы, сознательно идя на упрощение.
Гораздо более прояснить мировоззрение редакции и авторов «Русского Слова» способно его рассмотрение с позиций распространенного бытования у русинов Словакии множественных идентичностей. Как убеждают многие статьи газеты, в 1920–1930-е гг. была возможность одновременно считать себя русином или карпатороссом, но в широком смысле относить себя к русским, культивировать специфический «карпаторусский» язык, но чувствовать свою особенную связь с «общерусским» языком. Можно предположить, что разница между «тутешняками» и «москвофилами» заключалась в том, какая из идентичностей была у тех и у других доминирующей. Если в первом случае, очевидно, доминировала русинская, карпаторусская или т. п., то во втором – широкая русская идентичность. Учитывая возможность актуализации в разных ситуациях и второстепенной идентичности, границы между двумя группами представляются еще более условными. Думается, именно в этом поле идентичностей, в основном, и перемещалось «Русское Слово». В перспективе было бы полезно подобным образом внимательнее присмотреться к весьма пестрым «народовцам», связанным с газетой.
Хотя «Русское Слово», как было показано выше, регулярно упоминается в историографии и публицистике, комплексное изучение этого эпохального для словацких русинов издания, все еще впереди. Достойным примером в этом отношении может являться интерес карпатоведов к упоминавшейся газете «Слово Народа». Даже несмотря на появлявшиеся в ней профашистские материалы, благодаря тому факту, что эта газета издавалась по-украински, она детально изучена прешовскими интеллектуалами-украинофилами[50]. При этом, «Слово Народа», представленное всего 15 номерамиза 1931–1932 гг. и никогда не пользовавшееся большой популярностью, несомненно, гораздо маргинальнее, нежели «Русское Слово», которое выпускалось в течение полутора десятилетий под контролем господствовавшей у русинов Греко-католической церкви.
Учитывая сказанное, на наш взгляд, давно назрела необходимость подготовки библиографии статей «Русского Слова», а также проведения отвечающего требованиям современной науки лингвистического анализа языка газеты. Это не только поможет избежать схематизма в оценках издания, но и в целом станет ценным подспорьем для дальнейшего исследования процессов формирования этнoнациональной идентичности y русинов Словакии в межвоенный период.
[1] Этноним русин (и производные от него), за исключением специально оговоренных случаев, мы используем как конвенциональный термин для обозначения представителей конкретного сегмента восточного славянства, вне зависимости от того, к какой конкретно национальности (русинской, украинской, русской и т. д.) причислял или причисляет себя тот или иной человек. При этом, учитывая распространенность указанного этнонима в различные периоды на самых разных территориях (в том числе удаленных от Карпатского региона), мы руководствуемся теми границами ареала расселения русинов, которые приняты в современной русинистике (см. карту: Magocsi P. R. Carpatho-Rusyn settlement at the Outset of the 20th century with additional data from 1881 and 1806. Мапа росселеня Карпатьскых Русинiв на зачатку ХХ столiтя з далшыма данныма з 1881-го i 1806-го року. [Orwell, Verm.], 1996; 2d ed. 1998. Принимая настоящую терминологию, мы ни в коем случае не посягаем на свободный выбор идентичности теми из русинов в нашем понимании, которые сами себя русинами не считают.
[2] См.: Бiгарій Э. «Русское Слово». 1924.III.1 – 1929.III.1 // Русское Слово. 1929. № 11. С. 7–8. Здесь и далее в русинских русскоязычных текстах мы сознательно сохраняем этимологическое правописание, что вызвано особенностями его фонетической интерпретации русинами. См. подробнее в основном тексте статьи.
[3] Хотя о. Э. Бигарий известен, прежде всего, как председатель основанного в 1930 г. прешовского филиала украинофильского общества «Просвіта» (Краєзнавчий словник русинів-українців. Пряшівщина / Головний редактор Ковач Ф. Пряшів, 1999. С. 42, 284), в начале 1920-х гг. он, по-видимому, еще был далек от украинской национальной идеи. Собственно, его статья, датируемая хронологически близким к 1930-му 1929 годом, показывает, что взгляды Бигария заметно отличались от мировоззрения радикальных украинофилов, а язык статьи – от украинского литературного языка.
[4] Подробнее о новейшей истории Православной церкви в регионе см.: Horkaj Š.,prot.; Pružinský Š.,prot. Pravoslávna cirkev na Slovensku v 19. a 20. storočí. Ľudia – udalosti – dokumenty. Prešov, 1998; Harbuľová Ľ. Ladomirovské reminiscencie. Z dejín ruskej pravoslávnej misie v Ladomirovej 1923–1944. Prešov, 2000; Coranič J. Pravoslávne hnutie na území Prešovského gréckokatolíckeho biskupstva v prvej pol. 20. storočia // Theologos. 2004. № 2; Шкаровский М. В. Монастырь Преподобного Иова Почаевского // Диаспора. Новые материалы. Париж; СПб., 2007. Т. 9; Ivan R. Obnova pravoslavia na území Slovenska v 20. storočí. Prešov, 2007.
[5] См.: «Ані не звѣдайте лемъ бійте...» // Русское Слово. 1934. № 3. С. 2.
[6] См.: Дронов М.Ю. К вопросу о месте русофильства в национально-культурной жизни русинов Словакии в ХХ столетии // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2010. № 2. Словацкая версия: Dronov M. Rusofilstvo ako etnonacionálna ideolόgia Rusínov na Slovensku // Ivantyšynová T., Kodajová D. a kol. Východná dilema strednej Európy. Bratislava, 2010.
[7] Бiгарій Э. «Русское Слово»… С. 8.
[8] Džupinková Z. Prehľad rusínskych a ukrajinských periodík vychádzajúcich v Prešove v rokoch 1919–2006 (s dôrazom na fond ŠVK Prešov) // Z minulosti a súčasnosti knižnej kultúry Prešova. Prešov, 2007. S. 111.
[9] Подробнее об этом гимне и его авторстве см.: Алмашій М. Русинські національні символи / Серія «Бібліотека русина». Ужгород, 2010. С. 15–23, 31–40.
[10] Павелъ, епископъ, апост. админ. Празднуеме! // Русское Слово. 1929. № 11. С. 2.
[11] См.: Džupinková Z. Prehľad... S. 107.
[12] См.: Idem. S. 111.
[13] Ройковичъ Ө. Новый издатель газеты Русское Слово. Достопамятный день 24. февр. 1931! // Русское Слово. 1931. № 8. С. 2–3.
[14] Павелъ, еп.-ап. адсторъ. Ч. 5339–1933. Всѣм Впр. оо. Приходникамъ и Почт. гг. П.-учителямъ епархіи Пряшевской // Русское Слово. 1934. № 1. С. 4.
[15] Džupinková Z. Prehľad... S. 111.
[16] Рудловчак О. Літературні стремління українців Східної Словаччини у 20–30-х роках нашого століття // Жовтень і українська культура. Збірник матеріалів з міжнародного симпозіуму. Пряшів, 1968.
[17] Рудловчак О. Біля джерел сучасності. Розвідки, статті, нариси. Братіслава; Пряшів, 1981. С. 117–146, 368–373.
[18] Там же. С. 122.
[19] Там же. С. 369.
[20] Там же.
[21] Там же. С. 129.
[22] Штець М. Літературна мова українців Закарпаття і Східної Словаччини (після 1918) / Педагогічний збірник № 1. Братіслава, 1969.
[23] Там же. С. 106.
[24] См.: Там же. С. 104–106.
[25] Там же. С. 106.
[26] Там же.
[27] Там же. С. 114.
[28] Ванат І. Нариси новітньої історії українців Східної Словаччини. Кн. 1 (1918–1938). Братіслава; Пряшів, 1979; Т. І. 1990; Кн. 2 (вересень 1938 р. – лютий 1948 р.). Братіслава; Пряшів, 1985.
[29] Там же. С. 300.
[30] Kubinyi J., S.T.D. The History of Prjašiv Eparchy / Opera Graeco-Catholicae Academiae Theologicae. Romae, 1970. Vol. XXXII.
[31] Idem. P. 149.
[32] Баран О. Iсторiя південної Лемкiвщини від 1867 до 1982 р. // Лемківщина. Земля – люди – історія – культура. Нью-Йорк; Париж; Сидней; Торонто, 1988. Т. I.
[33] Там же. С. 359.
[34] См.: Там же. С. 357.
[35] См.: Там же. С. 359.
[36] Magocsi P. R. The Shaping of a National Identity. Subcarpathian Rus’, 1848–1948. Cambridge, 1978; 2d ed. 1979; Магочій П.Р. Формування національної самосвідомості: Підкарпатська Русь (1848–1948) / Авторизований переклад з англійської / Поличка «Карпатського краю», № 3–6 (18). Ужгород, 1994.
[37] Там же. С. 226.
[38] Бескид Г. Новинкы «Русское слово» (80 рокiв од зачатя выдаваня) // Русиньскый народный календарь на 2004 рік. Пряшів, 2003.
[39] Там же. С. 69.
[40] См.: Там же. С. 71.
[41] Encyclopedia of Rusyn History and Culture / Edited by Magocsi P. R. and Pop I. Toronto; Buffalo; London, 2002; 2d ed. 2005; Енциклопедія історії та культури карпатських русинів / Укладачі Маґочій П. Р., Поп І. Переклад з англійської мови Кушко Н. Ужгород, 2010.
[42] Там же. С. 660.
[43] Там же.
[44]Шевченко К.В. Русины и межвоенная Чехословакия. К истории этнокультурной инженерии / Selecta V. М., 2006. С. 201.
[45] Шевченко К. В. Славянская Атлантида: Карпатская Русь и русины в XIX – первой половине ХХ вв. / Selecta ХХ. М., 2011. С. 303.
[46] Džupinková Z. Prehľad… S. 111.
[47] Idem. S. 107.
[48] См.: Гурко-Кряжина Е. В. Русскоязычная периодика Словакии 1919–1944 гг. // Русские и словаки в XIX–XX вв.: конфликты, взаимодействие, стереотипы. Материалы Международной научной конференции, приуроченной ко Второму заседанию Комиссии историков России и Словакии (Москва, 2–4 октября 2007 г.). М.; Йошкар-Ола, 2007. С. 177.
[49] Там же. С. 172.
[50] См., например: Штець М. Газета «Слово народа» в боротьбі за українську мову в Східній Словаччині на початку 30-х рр. // Науковий збірник Музею української культури в Свиднику. Присвячений пам’яті В. Гнатюка. Братіслава; Пряшів, 1967. Т. 3; Шелепець Й. Слово народа. Prešov, 2000; Ňachajová M. Publikačná činnosť ukrajinských emigrantov v prešovských novinách «Слово Народа» // Osobnosti ruskej a ukrajinskej emigrácie na vychodnom Slovensku. Prešov, 2008.