Продолжение книги В.Н.Черепицы «Гродненский исторический калейдоскоп».
Предыдущая часть.
Оглавление всей книги.
Глава 3. О заброшенных родниках исторического знания
3.1 Слонимские автографы А. С. Пушкина
3.2 Сподвижники митрополита Иосифа (Семашко)
3.3 О жизни и творчестве Ф. М. Достоевского на страницах «Церковно-общественного вестника»
3.4 Отклики «Литовских епархиальных ведомостей» на кончину славянофила И. С. Аксакова
3.5 О жизни и творчестве Я. Ф. Головацкого в освещении «Литовских Епархиальных ведомостей»
3.6 Коронационные награждения духовенства белорусских епархий 1896 года
3.7 Празднование 900-летия крещения Руси в Гродненской губернии
3.1. Слонимские автографы А. С. Пушкина
Каждое новое слово о великом поэте всегда волнует, вдохновляет и побуждает на новые поиски. Совсем недавно мне посчастливилось пережить такого рода душевный подъем, и я хотел бы поделиться этим состоянием с поклонниками великого таланта.
Работая зимой 1999 года в Государственном архиве Гродненской области с материалами, касающимися истории местной православной епархии, я совершенно случайно наткнулся на документ, в котором имелось упоминание о письмах Пушкина. Этим документом оказался перечень автографов, которые имелись в Слонимском историко-краеведческом музее были составлены на польском языке основателем музея Иосифом Стабровским в 1929 году. Перечень этот оказался действительно бесценным, так как содержит в себе сведения о наличии в те годы в коллекции известного историка, археолога и краеведа более 50 автографов: польских королей (Сигизмунда-Августа, Сигизмунда III, Владислава IV, Яна-Казимира, Августа II, Августа III , Станислава-Августа Понятовского), великих князей (Кароля Радзивилла, Яна Сапеги), Папы Римского Григория XV, многих католических епископов, писательницы Элизы Ожешко, а также автографов и писем, принадлежавших русским императорам (Николаю I, Александру II), известным государственным и военным деятелям (Григорию Потемкину, Григорий Орлову, великому князю Константину, Барклаю-де-Толли, Аракчееву, Милорадовичу, Растопчину и др.)., литераторам (Гавриилу Державину, Льву Толстому) и, это наконец ... Александру Сергеевичу Пушкину. Под 29-м номером перечня имелась лаконичная запись: «Письма А. С. Пушкина и сообщение о смерти поэта с приглашением на прощальную панихиду», это при том, что содержание писем других деятелей передавалось в этом документе в форме короткой аннотации. Тут же не было больше ни одного слова. Обидно, радостно, но и тревожно. И сразу же подумалось, а сохранилось ли хоть что-нибудь из этого перечня на сегодня, поскольку за десятилетие с момента его составления немало воды утекло, столько отшумело войн и пожарищ.
В этот же день я позвонил в Слонимский краеведческий музей, спросил, сохранилось что-нибудь у них из рукописной коллекции Иосифа Стабровского. Ответили, что мало, но кое-что есть. На тот момент меня так и подмывало спросить о Пушкине, но боязнь того, что отрицательный ответ прервет мое радостное предвкушение встречи с автографами поэта, не позволила мне этого сделать. На следующий день утром выехал в Слоним. Близко к обеду я был уже на месте. Встретили меня в музее хорошо, и вскоре несколько пакетов с рукописями и автографами знаменитой коллекции лежали передо мною. С волнением просматривал бумаги со строками и автографами Екатерининского фаворита Потемкина, героев Отечественной войны генералов Барклая де Толли, Милорадовича, графа Растопчина (все это, кстати, стоит отдельного рассказа). А вот и Пушкин! Быстро вскрываю конверт из плотной бумаги и достаю письмо поэта. Размашистые пушкинские строки на обеих сторонах старинной, великолепного качества бумаги с водяными знаками сначала стали разбегаться перед глазами, но постепенный их смысл становился доступным.
Читаю: «Милостивая Государыня Александра Осиповна, крайне жалко, что мнѐ невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покамест честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall – Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные Карамзиным, переведите их как умеете — уверяю Вас, что переведете их как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу ―Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать! С глубочайшм почтением и совершенной преданностью имею быть, Милостивая Государыня, Вашим покорным слугой. А. Пушкин. 27 января 1837».
Прочитал и перечитал письмо еще несколько раз. Передо мной было последнее в жизни поэта письмо, адресованное известной детской писательнице А. О. Ишимовой (1804–1881), написанное за несколько часов до трагической дуэли. Письмо это достаточно известное, оно было опубликовано в 10-м томе собрания сочинений А. С. Пушкина. Но как оно попало к Стабровскому, а затем в музей? Настоящее оно или это умелая копия? Спрашиваю об этом у Ирины Григорьевны Пшырковой, многолетнего директора музея, человека опытного, глубокого. Ее ответ («Письмо это смотрели специалисты, говорят, что копия») меня, конечно, огорчил, но не настолько, чтобы потерять к нему интерес. Приглядевшись, увидел рядом со штампом музея и учетной сигнатурой перечеркнутую крест-накрест дату «1857», а внизу надпись: «Лит. Безе и Францен». Нет сомнения, что это копия, но зато какая – ее возраст 134 года! Это значит, что она увидела свет спустя двадцать лет после гибели поэта и, судя по всему, появилась в знак памяти об этой печальной дате.
Просматриваю полученные документы далее, все, до последней бумажки. К сожалению, больше пушкинского в них нет ничего. По инерции начинаю искать следы пропажи, безуспешно пытаюсь найти имя поэта в актах передачи экспонатов Слонимского музея Барановичскому музею изобразительного искусства, что имело место 15 октября 1940 года, однако не нахожу его и в акте об уроне, который принесли музею немецкие захватчики, составленным 30 сентября 1944 года, т. е. сразу после освобождении г. Слонима Красной армией. Тут же подумалось, что документы, отмеченные в перечне 1929 г.: переписка Пушкина и сведение о панихиде по случаю смерти поэта никак не могли пропасть бесследно. Интуитивно взялся за просмотр документов, связанных с деятельностью самого Иосифа Стабровского, директора музея в послевоенные годы, его личных описаний экспонатов, которые хранились в музее в конце 40х годов. И вскоре среди этих описаний я натыкаюсь на вырванный из какой-то бухгалтерской книги лист, на котором, без какой-либо связи с содержанием предыдущей страницы, шли следующие строки: «В нашей коллекции имеется следующее письмо А. С. Пушкина: «Его Высокоблагородию Милостивому государю Аврааму Алексеевичу (ошибка поэта, вместо Александра Алексеевича. – В.Ч.) Ананьину от А. Пушкина. Милостивый Государь Абрам Алексеевич (Ананьин А.А. был крупным чиновником, который давал поэту денежный заем. – В. Ч.), Смирдин (А. Ф. Смирдин – известный в те времена издатель. – В.Ч.) на днях прибыл в Москву. Он согласен за меня поручиться. Прошу Вас назначить мне день, когда можно будет нам кончить дело. С истинным почтением честь имею быть, Милостивый Государь, ваш покорнейший слуга А. Пушкин».
Текста письма нет, но не верить Стабровскому оснований тоже нет: значит, письмо было. Другое дело – оригинал это или копия? Следом за этим листом я нахожу интересные замечания нашего знаменитого земляка про этот документ. Вот некоторые фрагменты этого письма: «Письмо не датировано, поэтому тяжело определить, когда оно было написано, однако из текста видно, что письмо было написано, когда поэт не был популярным и для печатания его творений необходимо было поручительство третьего лица. Отсюда следует, что во время написания письма ему необходимы были деньги и поэт обращался к разным издателям с просьбой о содействии.
Интересна мысль самого поэта относительно автографов вообще, высказанная им в ―Вальтере, и мы с любопытством рассматриваем его расходную тетрадь и записки к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, которая начертила эти цифры, эти незначительные слова, те же самые пальцы, которые написали и великие творения, – предмет наших удивлений и восторгов».
На этом же бланке, точнее на его оборотной стороне, рядом со словами
«приход, расход», имеются и другие сведения, относящиеся к Пушкину. Здесь, в частности, Стабровский пишет: «В Слонимском музее хранится также известие о смерти поэта и приглашение на отпевание его тела следующего содержания: «Его Высокоблагородию Александру Андреевичу Ананьину. Наталья Николаевна Пушкина с душевным прискорбием сообщает о кончине супруга ее, Двора Е. И. В. камер-юнкера Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей в 29-ый день сего января, покорнейше просит пожаловать к отпеванию тела его в Исаакиевский Собор, состоящий в Адмиралтействе, 1-го числа февраля в 11 часов до полудня». Свой комментарий по поводу этого прискорбного документа автор не оставил. Осталась только подпись без даты: «И. Стабровский, директор Слонимского Музея». Характерно, что выражая свое отношение к упомянутым документам, хранитель музея и опытный коллекционер нигде не затрагивал вопроса об их достоверности, вероятно, нисколько в этом не сомневаясь.
Теперь, когда эти письма неизвестно куда подевались, говорить на данную тему более конкретно достаточно сложно. И все же теплится надежда (особенно по поводу сообщения о панихиде) на то, что этот документ – настоящий. Ведь известно, что про отпевание тела поэта его жена, Наталья Николаевна, сообщила не только в печати, такого же содержания сообщения были посланы персонально ряду близких к Пушкину людей. Александр Андреевич Ананьин был одним из них. Можно вполне предположить, что по причине аутентичности письма и сообщения на адрес этого чиновника, эти документы позднее в послевоенные годы попали из Слонима в Санкт-Петербург, в Пушкинский Дом, где хранится рукописное творческое наследие великого поэта.
После возвращения из Слонима в Гродно и детальной обработки содержания выявленных текстов я послал письмо в Пушкинский Дом, а также и в редакцию журнала «Русская литература» с информацией про свой не совсем удачный поиск и с просьбой ответить на вопрос: как и откуда, поступили отмеченные автографы Пушкина в главное хранилище его творческого наследия? Ответа на свой вопрос я не получил, но независимо от его содержания, мое представление о Пушкине, в том числе о связи поэта с Гродненщиной, значительно расширилось. Посещение Слонимского музея и знакомство с частью коллекции Иосифа Стабровского показали, что исследования в избранном направлении могут быть продолжены. И их успех будет во многом зависеть от творческого сотрудничества историков, филологов, музейных работников и архивистов.